УМЕРЕТЬ НА ВЗЛЕТЕ

 Железнодорожный вокзал в Хельсинки. Марина сказала Толе Шафрану, что  сейчас вернется, только переставит машину. Он улыбнулся, ничего не ответил. Марина вернулась через пять минут, вернулась к толпе вокруг лежащего неподвижно тела.

 Потом была скорая помощь.

-         Остановилось сердце, - сказал врач. – Делаем, что можем.

-         Он успеет на поезд? - спрашивала Марина, все еще ничего не понимая. – Он успеет на поезд?

 Ей ничего не ответили, но через двадцать минут сказали, что Толя умер. Умер на платформе вокзала в Финляндии. 

 Он был гражданином России и Америки. Родные люди Шафрана жили в Израиле. Там же были похоронены его отец и мать. Близкими было решено предать земле Толю Шафрана рядом с ними.

 В свое время ему, человеку, посмевшему снять на пленку похороны Анны Ахматовой зимой 1966 года, без проволочек дали «грин-карту» США. Чиновник в «Хеврат кадиша» не знал, кто такая Ахматова. За место на новом кладбище в Лоде пришлось заплатить большие деньги. Только так мертвый Толя Шафран обрел право на клочок еврейской земли.

 Мы хоронили его 15 января 2003 года, в тихий, прохладный вечер. У кладбища бродили коровы, и носились арабские мальчишки, прямо за оградой, если верить запахам, была животноводческая ферма.

 Деловитый рав медленно подвез Толю к могиле в открытом кузове своей машины. Мы шли за ней, а у наших ног вертелась кладбищенская кошка.Терлась о ноги, мурлыкала, будто хотела утешить идущих….

 Рав прочел кадиш над засыпанной легкой землей могилой…. Цветы, камни…

 Все – не стало на земле человека, очень хорошего и отважного человека….

 После съемок похорон Анны Ахматовой его выгнали со студии, но прежде, если кто помнит, было положено устраивать собрания общественности для проработки. Его ругали по бумажке: «Как ты мог? Как решился на такое?». Ругали за то, что посмел снять похороны неугодного советской власти, великого поэта. Проклятие ЦК КПСС в адрес Анны Ахматовой было снято только в 1988 году.

 Так вот, шло собрание – суд, кто-то вскочил, и воскликнул:

-         Скажи, по заданию какого иностранного, вражеского центра ты совершил это преступление, и мы тебя простим.

 Что мог ответить Шафран? Он знал, что ничего нельзя изменить, да и в прощении он не нуждался. Толю сослали в Хабаровск, потом был вновь Ленинград, Минск, Тбилиси, Америка, работа на НТВ в Москве….

 - Сам Роман Кармен выступил на защиту Толи, - рассказывает сестра Шафрана Раиса Шерешефская. – Но и он ничего не смог сделать. Был приказ обкома партии и лично товарища Толстикова. 

 Да и материал, отснятый Толей, было приказано уничтожить. Чудом удалось спасти негатив той пленки. Через двадцать с лишним лет друг Толи – талантливейший кинорежиссер Семен Аранович использовал этот материал в своем фильме «Анна Ахматова»».

  При жизни поэта сняли на кинопленку только однажды, в Италии, во время присуждения высшей поэтической премии «Этна Таормина», мертвой осмелился снять ее для кино лишь Анатолий Шафран.

 Но думал ли он тогда о том, что совершает подвиг и рискует своей карьерой? Не знаю. Он был прирожденным хроникером. И всегда, без оглядки и размышлений, снимал то, что считал нужным.

 Незадолго перед смертью Толю спросили: был ли то счастлив в этой жизни?

-         Конечно, - ответил Шафран. – У меня всегда была любимая работа.

Не дал ему Бог детей, семью, настоящий дом. Дал только работу и пощадил внезапной, скорой, без мук, смертью. Счастливой смертью «на взлете».

 Рассказывает друг Шафрана, кинорежиссер Петр Мостовой - один из классиков российского документального кинематографа: « Знаю Толю почти 40 лет. В январе 1966 года я пришел работать на Документальную студию в Ленинграде. Каждый оператор получал место в операторской кабине, темной комнате без окон. В каждой кабинке ютились по два человека. Вот мне и сказали: «Ты будешь здесь вместе с Толей Шафраном».

 С тех пор мы и стали с ним  «жить» в этой кабинке. Он уже тогда работал на студии несколько лет. Для Толи кинокамера был способом жизни. Снимал он беспрерывно, и мучился в паузах, без работы. Ни от одного задания он не отказывался: снимал сюжеты для хроники, снимал фильмы.

 Помню его фильм, о том, как везли сорок пять дней по Неве огромную гидротурбину, сделанную на Ленинградском металлическом заводе. Снимал он и совершенно удивительную картину о питерских детях, спасенных от голода американцами во время гражданской войны. Отличная получилась картина. Кстати, автором ее сценария был журналист Куперман. Он сейчас живет в Израиле, и написал книгу о той истории.

 Толя много работал с Семеном Арановичем, Леонидом Изаксоном и Лео Баградзе, а какую замечательную картину снял Шафран о репетиции в театре Георгия Товстоногова…. В общем, фильмов было множество и замечательных фильмов. 

 Он был подлинным кинохроникером. Мы все думали о фестивалях и премиях, о полотнах полнометражных, о художественном кино. Толя был настоящим «пахарем» с камерой. Его завораживала сама жизнь. Он любил ее без прикрас и «оборочек». Он видел красоту в самом обыденном. Он считал, что почти все вокруг имеет право быть запечатленным кинокамерой.

 Только потом я узнал, что и у Толи была мечта: заняться когда-нибудь художественной фотографией. Мне он никогда не говорил об этом. Он вообще не очень любил распространяться об интимном. Никогда, например, никому не говорил о своем здоровье. Такой был человек.

  Съемка похорон Ахматовой перевернула жизнь Толи. Сначала гроб поэта стоял в зале Союза писателей Ленинграда, там была панихида, затем его отвезли в Никольский собор на Крюковом канале, он находился в двух минутах ходу от Питерской студии хроники.

 Я уж не помню, кому в голову пришла идея снять отпевание Ахматовой, по-моему, Сене Арановичу, а Толя Шафран, как самый активный, деятельный оператор и его друг, тут же схватил камеру и помчался в этот собор.

 Не поступило указание директора, никто не выписал ему положенный наряд, но не было и времени возиться с бумажками. Толя снимал панихиду в Союзе, затем последовал за Ахматовой в собор. Я тоже был там, но с фотоаппаратом. Все было так необычно: свечи, полумрак, попы, дьяконы, а тут Толя с его профилем, с подсветкой в руке и безбожно тарахтящим, как пулемет, аппаратом «Конвас». Шафрану было все равно, где снимать. Для него и эта церковь была обычной съемочной площадкой.

 Уже к концу дня начался дикий скандал в обкоме. Как только Толя вернулся с кладбища в Комарово, у него сразу забрали пленку. А потом и началась вся эта экзекуция.

 Так вышло, что через много лет, мы с ним встретились снова в совместной работе над фильмом «Судья, дела и люди». Тогда же я стал свидетелем на одной из свадеб Толи. 

 Кажется, в 1991 году он получил приглашение поработать в Америке. Оставил квартиру, машину во дворе… Он думал, что скоро вернется, но так и остался в США. Машину Толи я потом видел у дома, совершенно прогнившую. Этот человек был равнодушен к вещам. Шафран любил людей и свою работу.

 Фантастически активный человек он никогда не сидел на месте. Постоянно был в поиске интересных судеб, событий…. Технику съемочную он умел добывать совершенно уникальную.

 В Израиль Толя прилетал неоднократно, и каждый раз звонил. Мы с ним встречались. Здесь жили родители Шафрана, его родная сестра живет, ее семья. Все, что происходило у нас, Толю волновало необыкновенно.

 Я уверен: был бы у него шанс получить работу в Израиле, он бы стал снимать и у нас. Но не было этого шанса. Его ждали с работой везде: в Москве и Нью-Йорке, только не в Израиле.

 Месяц назад звонил он мне и рассказал, что собирается снимать какой-то детский ансамбль, и вместе с ним ехать в Москву. А Толе уже было за семьдесят.

  Знаешь, есть люди, которых совершенно невозможно представить мертвыми. Таким был Толя. Я и сейчас не верю, что его уже нет на свете».

 Он работал в США, умер в Финляндии, был похоронен в Израиле. Как же мал, в сущности, наш мир. Как тесно, рядом друг с другом, живем мы, и как невосполнима каждая потеря. Особенно, если приходится терять таких людей, как мастер кино-летописи мира нашего – Анатолий Шафран.

 Но стоял я у могилы этого человека и бесконечно повторял всего лишь одну строку моего любимого стихотворения: «Умереть бы на бегу: в миг толчка, на самом взлете». Так умер Толя Шафран – на взлете.