ВОЙНЫ НЕ БУДЕТ "семь строк"

«В ходе первого дня визита американского президента в Иерусалим сторонам, кажется, удалось преодолеть давние разногласия, пишет Маурицио Молинари в газете La Stampa. "Никто не может указывать Израилю, как ему обеспечивать собственную безопасность". Иными словами, президент США Барак Обама не исключает вероятность того, что Израиль может атаковать Иран, пишет корреспондент».

 Ничего этот Молинари не понял. Обама, разрешив Израилю атаковать такую страну, как Иран, в ОДИНОЧКУ, тем самым категорически запретил Иерусалиму делать это. Во-первых, региональная война такого масштаба неизбежно приведет к резкому скачку цен на нефть, а это, с учетом экономического кризиса на Западе, явление крайне нежелательное. Во-вторых, Обаме позарез нужны «два государства для двух народов», а война их появление отсрочит надолго. В-третьих, президент США активно и давно заигрывает с исламскими странами. Война, даже в случае невмешательства, заставит его принять однозначную позицию, а это крайне нежелательно для Белого дома сегодня.

 Нет, спим спокойно. Войны с Ираном в ближайшее время не будет.

ЧЕМ МЕНЬШЕ В РОССИИ ЕВРЕЕВ, ТЕМ БОЛЬШЕ О НИХ КНИГ.

Почему снова Быков? Активен, молод, образован, умен, талантлив. Враг настоящий. Не то, что угрюмые, тоскливые, бездарные юдофобы, вроде Проханова или Шевченко.

Понимаю, что за очередную скандальную тему Д. Быков взялся, в первую очередь, из-за корыстных побуждений. Он уже и не человек вовсе, а «завод». Вот очередную книгу сочинил, опять о евреях в России. Глянул читатель на обложку – книга куплена. Особенно читатель – еврей, удивительно любящий узнавать всякие гадости о себе самом. Но при этом нельзя не учесть, что это не первая попытка Быкова свести счеты со своим, собственным еврейством. Вот даже один из своих подленьких романов он назвал «ЖД». Лихой антисемит Захар Прилепин оценил этот объемный труд точно: «Идея книжки, в общем, такова: в России издавна борются за власть две силы: варяги (читай – русские) и хазары (читай – евреи). Обе силы отвратительны, но, положа руку на сердце, скажу, что варяги в книге выглядят куда отвратительнее хазар. Хазары – все-таки люди, но с огромным количеством вопиющих недостатков. А варяги – просто мерзкое зверье. С редкими исключениями». Уверен, в очередном труде Быков сделает попытку очиститься от подобных подозрений. Логика творческих исканий выкреста, озабоченного своим собственным предательством, как правило, неумолима.  Впрочем, либеральная тусовка в России все еще возится с Димой, как с классиком отечественной словесности, носителем слова правды и совести народной.

 Из одного интервью:

М.ПЕШКОВА - Виктор Платонович Некрасов в своей заметке «Дело Бейлиса» проводит параллели между делом Дрейфуса и делом Бейлиса. И он считает, что если во Франции дело чуть ли не привело к гражданской войне, то в России Бейлис был оправдан. Всё-таки 12 летний резонанс дело Дрейфуса имело. А в России каков резонанс, по вашему?

Д. БЫКОВ - Ну, если почитать Александру Бруштейн, скажем, «Дорога уходит в даль», вот, третью часть «Весна», там очевидно, что дрейфусары имели в России невероятное совершенно количество поклонников, и они активнейшим обсуждали, их дело взорвало страну по сути дела. Но в России очень многие, такие как Василий Васильевич Розанов, например, или профессор Сикорский в Киеве, или Флоренский полагали, что крах обвинения будет означать крах самодержавия, и во многих отношениях это было верно. У меня роман-то заканчивается тем, что для самого Короленко остаётся не снятый вопрос. Бейлиса они спасли, истину установили, хотя бы наполовину, а вот не погублена ли Россия? Так что это вопрос, который действительно, увы, остаётся открытым. Силы самодержавия слишком отчётливо отождествились с проигравшей обвинительной стороной. И вот это главная трагедия, о которой роман.

 Это как понимать? Императорскую Россию Быков считает юдофобским, почти нацистским образованием, но, опять же, противостоящим «власти хазар»?  Вот осудили бы ни в чем не повинного Бейлиса – и не было бы отречения Николая 2 и большевицкого переворота. Ну, была бы волна погромов по всей Руси-матушке, единство черносотенцев в Думе с монархом. Да что там волна погромов, глядишь, и «еврейский вопрос» решила империя задолго до душегубок Аушвица. Но тут победил  честный суд, победили присяжные, оправдавшие, правда, только Бейлиса в ритуальном убийстве, а не народ Торы. Евреев оставили под подозрением – и все-таки даже такой приговор, оказывается, мог «погубить Россию». Именно в этой мутной водичке и станет ловить Быков, если верить ему самому, свой новый опус о Бейлисе. Неважно, в конце концов, как он расставит акценты. Так и хочется заголосить: «Господи, да оставь ты самого себя и нас в покое! Прямо извращение какое-то! Мазохизм чистой воды! Почему только «еврейский вопрос» в России – ключ к тиражам и благосостоянию? Ну, пиши ты роман  о чем угодно. Мало что ли «горячих тем». Нет, снова наш Зильбельтруд намерен начать разборки с жестоковыйным народом. Силен все-таки зов крови, а то, что приведет он Быкова в новое грязное болото, покрытое коричневой ряской, нет сомнений.

ЧЕРНЫЙ ДЕНЬ рассказ

 Они арендовали  жилье в грязном районе Бат-Яма, заселенном шумной и подозрительной публикой. Им понравилось, что квартира находилась на первом этаже. У Зои очень болели колени. Что-то им еще понравилось, они уже не помнили что…. В любом случае, Древины оказались именно в этой точке Израиля, а не в каком-то другом месте.

 Однажды, месяца через четыре после приезда, в жуткий хамсин, они сидели  потные на потертом диване перед телевизором и под жужжание бесполезного вентилятора смотрели документальный фильм о России. И вдруг на экране замелькали кадры их родного города, города, которому они отдали лучшие годы своей жизни: сорок лет несли школьникам доброе, светлое и вечное - родную литературу и язык.

 За окном, прикрыть которое было невозможно, оглушительно гремела протяжная, дикая музыка, кто-то на улице истошно орал на чужом, непонятном языке - и Древин вдруг заплакал, заплакал навзрыд, наверно в первый раз в своей спокойной и, в общем-то, благополучном жизни. Он рыдал, сорвав очки и лихорадочно шаря по карманам в поисках платка, а Зоя все старалась обнять его седую голову, погладить и утешить мужа.

-         Черный день! - вдруг выпалил, глотая слезы, Древин. - Черный день!

 Они студентами познакомились, на третьем курсе. Матвею понравилась Зоя, а Зое понравился Матвей. Они не стали долго хороводиться и через месяц после знакомства зарегистрировали свой брак в ЗАГСе. Состоялось что-то вроде бедной, комсомольской свадьбы - и Древины стали жить вместе за платяным шкафом в общежитии. Случилось это в 195б году, когда вся России надеялась на лучшее. Хрущев разоблачил культ личности и начал строить дома для простых людей, а не только для начальства.

 Так получилось, что после защиты дипломов  Матвея и Зою определили на работу в большой и промышленный подмосковный город. Там они и стали учительствовать в одной школе.

 Молодожены очень любили свой предмет - литературу и неплохо ее знали. В те годы уже начали пробиваться робкие ростки диссидентского движения. Древины тайком, самиздатовскую копию, читали "Доктора Живаго", спорили о романе Дудинцева и мечтали о том времени, когда у них появится возможность и ученикам своим рассказывать об этих книгах.

 Первый год молодые педагоги прожили на съемной квартире, но скоро им предоставили жилье в новом четырехэтажном, блочном доме. Это была огромная радость. Своя квартира! Комната в 18 квадратных метров, ванная, совмещенная с туалетом, и кухня с небольшой прихожей! Их дворец находился на четвертом этаже, и вид вокруг на окрестные леса открывался прекрасный.

 Древины были молоды, отсутствие лифта их не смущало. Они придумали свой персональный подъемник. Матвей устроил на подоконнике лебедку, и тяжелые вещи они поднимали с помощью троса, корзины и коловорота.

 Надо сказать, что Древин любил не только литературу, но и разный, ручной труд. Он мог смастерить все, что угодно, даже мебель, и талантом своим очень радовал жену- Зою.

 Потом у них родился ребенок - мальчик. Снова была большая радость. И жизнь Древиным казалась наполненной смыслом, гармонией и справедливостью.

 Вокруг них жили такие же бедные люди, как и они, а потому бедность казалась нормой и, будто бы, не была таковой.

  В шестидесятом году Древины купили телевизор, но на экране никакой другой жизни они не увидели. Точно такие же люди, как и они, радовались, пели, любили друг друга, спорили из-за производственных показателей и отправлялись на стройки очередной "пятилетки".

 Ребенка Древины назвали Ефимом в честь отца Матвея, погибшего в сорок втором году под городом Ростов. Матвею и Зое очень хотелось родить девочку, но как-то не получалось у них это. В остальном  все в их семействе ладилось. Ссоры случались редко. Молодые продолжали любить друг друга, а потому быстро находили пути к примирению.

  Педагогами они были талантливыми, дети их любили, и в школу Древины ходили, как на праздник.

 Иногда они позволяли себе некоторое вольнодумство, упоминали фамилии Мандельштама, Цветаевой или Ахматовой. И даже декламировали на уроках стихи этих поэтов.

 В конце шестидесятых годов Древины осмелились на неслыханную дерзость. Они чудом, и с большими приключениями, достали серо-голубенький номер журнала "Москва" и стали читать своим старшеклассникам роман Булгакова "Мастер и Маргарита", чем невероятно напугали добрейшего директора школа Ивана Павловича Зеленского. Пришлось чтение прервать, но дело было сделано. Древины заразили своих детей любовью к Булгакову, и сами они стали фанатиками его творчества.

 В общем, жили Древины духовными интересами, часто посещая московские музеи, театры и консерваторию. На материальную сторону своей жизни они обращали мало внимания, полагая, что аскетизм, кристальная честность и бескорыстие - высшая добродетель человека. И Зоя, и Матвей были уверены: счастлив бывает только тот, кто умеет довольствоваться тем, что имеет.

 В годы армейской службы, еще до института, Матвей вступил в  КПСС, а Зоя так и осталась беспартийной, хотя ей и предлагали примкнуть к  рядам строителей коммунизма.

 Необходимо отметить, что Матвей Древин был евреем, а Зоя носила титульную национальность, но разговоров на эту тему у них не было никогда. Оба, и Зоя и Матвей, были просто советскими людьми, и упоминание национальности в разных документах считали пережитком былых и недобрых времен.

  Свое же время они считали добрым и умным, а очевидные недостатки политической системы и быта легко устранимыми в ходе промышленного и социального прогресса СССР - передовой страны, завоевавшей Космос и освоившей целину.

  Как и большинство соседей Древины жили от получки до получки. Иногда им удавалось скопить некоторую сумму - и тогда покупалось что-нибудь из одежды, обувь, велосипед сыну и так далее.

 Родители Зои и Матвея жили обособленно. Зоины - в провинциальном городишке под Тамбовом, а мама Матвея после войны снова вышла замуж за состоятельного человека, какого-то начальника. Отчим не понравился Матвею. Он рано ушел из дома, стал работать на заводе, потом армия, институт… Древин изредка навещал мать и свою сводную сестру, но делал это, как бы, по принуждению. В глубине души не мог Матвей простить матери измены погибшему мужу, его отцу. Он плохо помнил этого человека, но боготворил его и считал настоящим героем.

 Только однажды мать Древина посетила скромную квартиру сына. Две ночи она спала на раскладушке, и два дня молча наблюдала за жизнью семьи Матвея, но перед ее отъездом состоялся не очень приятный разговор.

 Ребенок заснул, просмотрев передачу "Спокойной ночи малыши", а взрослые сидели на тесной кухне, и пили чай.

-         Нельзя так жить, - вдруг сказала мама Матвея.

-         Вот интересно, - нахмурился сын. - И что тебе не понравилось?

-         Мне все понравилось, - сказала мама Матвея. - Только нельзя жить так. Нельзя тратить все деньги. Необходимо откладывать на черный день.

 Зоя улыбнулась такой простоте и наивности свекрови, а Матвей рассмеялся.

-         Мама, дорогая, - сказал он. - Ты о чем? Какой такой "черный день". Если война, от атомной бомбы никакие деньги не спасут, а при мире мы и так не пропадем. Нам много не надо. Правда, Зоя?

-         Состаримся - пенсию дадут, - сказала верная жена Матвея Древина. - Нам хватит.

-         Черный день, - поднявшись, вздохнула гостья. - Вы дети, хоть у вас и есть  свой ребенок.  Черный день всегда стоит за спиной человека, и приходит он незвано.

-         И что ты нам советуешь? - возмутился Матвей. - Фарцевать, спекулировать валютой, покупать брильянты? - он произнес последнее слово с нескрываемым отвращением.

-         Это ваши проблемы, что делать, - пожала плечами мама Матвея, но черный день придет обязательно, и тогда вы вспомните мои слова.

  Потом она уехали, заказав такси по телефону, а через год умерла скоропостижно от болезни сердца. Матвей был на похоронах. Он по-прежнему не мог примириться с отчимом. Его тронуло неподдельное горе этого человека, но и на этот раз между ними не проскочила искра контакта.

 Отчим хотел вручить Матвею три тысячи рублей (по тем временам большие деньги). Он сказал, что делает это по завещанию мамы Матвея, но Древин отказался от денег, и даже оскорбительно намекнул, что  предпочитает честно заработанные рубли сомнительным тысячам. Отчим не стал спорить и доказывать чистоту происхождения денег. Он просто спрятал их в ящик письменного стола и повернул ключ в замке.

 На этом они и расстались.

 Потом время  незаметно ускорилось, и Древины стали людьми пожилыми. Это случилось как-то неожиданно. Вот были люди молоды и вдруг - старость.

  Сын их, Ефим, окончив школу, поступил в Московский университет на Ленинских горах, защитил диплом с отличием, был оставлен в аспирантуре, до срока защитил диссертацию и принят на работу в крупный центр по разработке космических технологий.

 Древины очень гордились своим сыном. Только и печалились постоянно, что Ефим очень занят, и видят они его крайне редко. Здесь необходимо признаться:  и прежде сын рос необщительным и даже угрюмым сверх меры ребенком, любил одиночество, и никогда особенно не ценил родительский очаг и ласку.

 А Древины, по-прежнему, любили друг друга. Их авторитет в школе был высок, Матвей даже опубликовал небольшую книжку по вопросам воспитания, и его, после публикации, дважды приглашали на Центральное Телевидение в передачу о педагогике.

 Супруги  были сравнительно здоровы и после шестидесяти лет даже не думали уходить на пенсию.

  Жизнь, тем временем, раскручивалась по невиданной спирали. Казалось, сбывались их самые смелые мечты. Началась перестройка, заговорили о плюрализме, свободе слова и печати. Толстые литературные журналы начали публиковать фантастические по смелости, ранее совершенно закрытые цензурой тексты.

 Зое и Матвею казалось, что поток великой литературы не иссякнет никогда. В эйфории свободы, в книжном изобилии, они  как-то не сразу заметили, что опустели полки магазинов и возникли серьезные проблемы с заполнением небольшого холодильника "Саратов". Впрочем, они никогда не баловали себя деликатесами, излишествами разными, и теперь не очень горевали, отправляясь на "охоту" за костью со следами мяса или десятком яиц.

 В 91 году ушел на пенсию прежний директор школы, а новый и молодой решил устроить некое коммерческое заведение и назвал его "лицеем". Места в этом "Лицее" Древиным не нашлось, да им, если честно, и не понравились новые веяния, и платная система преподавания.

 Первое время пенсию им спускали регулярно,  потом начались перебои, и Древины поняли, наконец, что такое настоящая нищета. В магазинах появились продукты, по телевизору показывали роскошь иноземной жизни, а они питались одной лапшой и картошкой, поджаренной на подсолнечном масле.

 Да и книжный поток как-то вдруг иссяк. Оказалось, что замечательных, некогда запретных произведений не так уж много, и толстые журналы уже не радовали Древиных так, как прежде. Да и денег на внезапно подорожавшую подписку у них не было. Даже в Москву они перестали ездить. Билеты на электричку и в театр стали предметом роскоши. Износились купленные давно вещи. И в дождливый, осенний день Зоя поняла, что ей не в чем выйти из дома.

 Матвей сделал попытку найти работу, уроки, но работы не было и для молодых. Они обратились к сыну за единовременной помощью, но Ефим  в это время был за границей. Он преподавал в каком-то университете на севере Европы. На письмо ответила его жена. Она написала, что ждет ребенка, денег лишних у нее нет, и старикам придется рассчитывать только на самих себя.

 Однажды к ним в гости пришел старый директор Иван Павлович Зеленский. Он сказал, что теперь навещает только  тех, у кого есть лифт и кто живет на первых этажах, но к Древиным он забрался на четвертый, потому что увидел однажды у магазина Матвея и понял, что его бывшим коллегам и друзьям совсем худо.

 Иван Павлович сказал Древиным, что им нужно срочно ехать в Израиль, используя национальность Матвея, а иного выхода у них нет.

-         Сейчас, - сказал он. - Все едут за границу, кто может, потому что новой России не нужны дети и старики. Ей вообще не нужны больше люди, а нужны только полезные ископаемые, которые можно продать и на эти деньги содержать кремлевский двор и придворных жуликов.

 Древин спросил у старого директора, почему так получилось, но директор только пожал плечами, и положил на стол конверт.

 - Вот, - сказал он. - Там немного денег. Вам хватит, чтобы уехать.

-  Нет, нет и нет! - запротестовал честный Древин.

-  Да, да, да, - сказал, тяжело поднимаясь, старик. - Это долг. Там старикам дают хорошую пенсию. Вернете.

 И они уехали, захватив с собой жалкий скарб и два десятка самых любимых книг.  И вот теперь Матвей Древин рыдал на плече у верной жены - Зои. Холодильник их был полон, причитающиеся  деньги старики получили, и  пособие ежемесячное пополняло их бюджет, да к тому же им удалось за 7 тысяч долларов продать свою квартирку в Подмосковье. И эти деньги были с ними, и, тем не менее, старики были глубоко несчастны в Израиле. Все вокруг им казалось чуждым, враждебным, опасным.

 Тот мир предал их, а новый не принял. И, как им казалось, не мог принять.

-         За что, - говорил Матвей Древин. - Мы честно работали. Мы не воровали, не грабили, не мошенничали. Мы учили наших ребят только хорошему: доброму и светлому их учили. Что случилось? В чем наша вина?

-         Наверно, в этом, - отвечала Зоя. - Мы не так жили и не тому учили наших школьников. Им, наверно, теперь также трудно, как и нам. Они тоже бедны, потому что пришло время, когда честность и достоинство не нужны людям.

-         Но почему? - вопрошал Древин. - Разве Пушкин, Толстой и Чехов зря писали свои книги. И Булгаков зря спасал своего Мастера и самого себя?

-         Наверно, зря, - говорила Зоя. - Что-то было не так в том нашем мире.

-         А в каком мире все  т а к? - спрашивал Матвей.

-         Этого я не знаю.

  Древины записались в русскую библиотеку, но, как ни странно, посетили ее зал всего лишь дважды, а потом и вовсе перестали туда ходить. Книги, привезенные с собой, были читаны неоднократно. Телевизор - это изобретение человеческого гения стало их окном в мир. В мир, который они оставили.

 Старики жили делами России, думали о России, спорили о России. Иногда им начинало казаться, что они и не уезжали никуда, а жили все там же, только с четвертого этажа перебрались на первый.

 Однажды, вечером, у телевизора, они вдруг стали спорить о будущем правительстве Российской Федерации. Матвей называл одни фамилии, а Зоя - другие. Супруги внезапно перешли на крик и набросились друг на друга с непривычной и необычной злобой.

-         Господи! - замолчав вдруг, тихо сказала Зоя. - Мотя, что с нами происходит. Если мы потеряем друг друга, мы потеряем все. Тогда и жить не надо.

 Они обнялись, но память о той ссоре занозой застряла в сердцах Древиных. И сердца их теперь болезненно ныли от страха и предчувствия новых размолвок.

 И тут случилось непредвиденное: их телевизор сломался. Срок гарантии не истек. Старики отвезли свой аппарат в мастерскую - и вернулись в опустевший дом.

 По привычке сели на диван, как раз напротив исчезнувшего экрана и молча уставились в пустоту.

-         Знаешь, - наконец, сказал Матвей Древин. - Страшно сознавать, что жизнь прожита зря.

-         Глупости, - сказала Зоя. - У нас есть сын. Он большой ученый. И придумает что-нибудь замечательное  для людей.

-         Еще одну атомную бомбу, - сказал Древин. - Или газ, способный убить все живое на земле … А, может быть, способ, как из одной яйцеклетки вырастить сразу полк солдат в касках и с оружием … Слушай, давай разом кончим это. Устал я жить, честное слово. Пойдем на море, возьмемся за руки и уйдем в воду. Вот и все.

-         Идем, - просто согласилась Зоя.

  Уже стемнело, когда они добрались до пляжа.

-         Я думаю не нужно раздеваться, - сказал Древин.

-         Конечно, - ответила Зоя. - Мы что - купаться пришли? Давай только посидим немного.

 И они сели на песок у самой кромки моря. Чуть слышно шелестел накат волн, вдали, в море, мерцали огни, а со стороны набережной слышались приглушенные звуки восточной мелодии.

-         Ну, пошли! - поднялся Древин.

-         Идем, - сказала Зоя.

Они не заметили этого человека во всем черном и в шляпе. Он стоял спиной к ним. Между ними и морем. Он стоял неподвижно, сгорбившись.

-         Откуда он взялся? - раздраженно прошептал Древин.

-         Не знаю, - отозвалась Зоя.

Матвей опять сел на песок.

-         Подождем, пока уйдет, - сказал он.

Они ждали пять минут, десять, ждали час… Человек в черном не уходил. Он, казалось, застыл в одной позе и на одном месте.

-         Знаешь, - тихо сказала Зоя. - Мне не нравится все это. Давай утопимся завтра - без этого страшного человека. Он наверняка броситься нас спасать. А нам не нужны спасатели.

-         Хорошо, - согласился Матвей, и они направились обратно, к набережной.

Шагов через сорок Древин невольно обернулся, но никого не увидел у кромки волн. Пляж был пуст.

 Эту историю рассказали мне сами Древины. Они так и не решились утопиться. Постепенно начали привыкать к новой жизни. Матвей даже устроился на работу по уборке, а Зоя нашла добрую подругу: такую же учительницу литературы из Вологды.

 Телевизор старики смотрят гораздо реже, а вот к морю прогуливаются чаще, особенно после заката. Сидят там, у воды, на теплом песке, под высокими звездами и ждут чего-то. Наверно, того человека во всем черном. Но он ни разу больше не появлялся на пляже города Бат- Яма. Видимо, не было в том нужды.

 Из книги «Рассказы о русском Израиле».

                                                                                                  1998 г.