«Я не росла в глухих кварталах гетто.
Мне дым его печальный незнаком.
И если честно говорить об этом,
Был не еврейский мой отцовский дом.
Но в дни, когда, как встарь, на перепутье
Народ мой вновь поруганный стоит.
Я вновь еврейка всей своею сутью,
Всей силой незаслуженных обид.»
Не думаю , что имя Беллы Дижур знакомо всем . К сожалению, уходит поколение тех, кто знал ее стихи. И я бы не знала, если б не папа. Он с ней даже встречался в Америке.
Белла Абрамовна Дижур (30.07.1903. Черкассы, Киевская губерния —17.02.2006. Нью-Йорк)- поэтесса, прозаик, мать всемирно известного скульптора Эрнста Неизвестного (09.04.1925.Свердловск - 09.08.2016.Нью-Йорк).
Однажды мама скульптора Эрнста Неизвестного поэтесса Белла Дижур шутя назвала себя мышью, родившей гору. На что ей возразили, что она тоже гора, разве что чуть меньших размеров.
Живущая с родителями в Екатеринбурге юная Белла Дижур, закончив школу, уехала учиться в Ленинград.
И уснувший северный город
А на диком невском просторе
Стал отныне моей судьбой.
Вспоминая о жизни и учебе в Ленинграде, Белла писала: «Я неизменно вижу рядом с собой розовощекого, светлоглазого мальчика из Уржума».
Это был поэт и переводчик Николай Заболоцкий, чья трагическая судьба была судьбой целого поколения. В своих воспоминаниях «Мой друг — Коля Заболоцкий» она посвятила ему прекрасные строки:
«Спасибо, спасибо тому дивному розовому петроградскому вечеру. ...Мы пили морковный чай и ели кашу из турнепса... Такие чаепития и прогулки повторялись не однажды.
Мы вместе ходили на симфонические концерты.Часами читали друг другу стихи свои и чужие. ...он иной раз говорил стихами: «Душа обязана трудиться и день и ночь». Много лет спустя я прочла эти строки в одном из сборников Заболоцкого. Господи! Оказывается, я была свидетельницей рождения этих прекрасных строк! Эта прекрасная юношеская дружба длилась несколько лет».
Дружба так дружбой и осталась. Она встретила другого. Врач Иосиф Моисеевич Неизвестный стал её мужем. Родились дети. Они жили в Свердловске, иногда получала она коротенькие письма от Заболоцкого.
А потом случилось то, что случалось в то время.
« ... каждый из оставшихся в живых не в состоянии забыть запах и вкус беды, когда, просыпаясь утром, узнаешь, что еще одного твоего друга увезли ночью на «черной Волге», а в газетной передовице разоблачена еще одна «антинародная вражеская группа». Давно известно, что дурные вести прилетают со скоростью света. Так было с известием об аресте Николая Заболоцкого. Итак, друг моей юности – Коля Заболоцкий оказался в числе тех, на встречу с которыми надежды уже не было».
Она, к счастью, ошиблась. Один из парадоксов того страшного времени: расстрельная статья для Заболоцкого закончилась пятью годами лагерей, ссылкой, а потом и возвращением в Ленинград.
Они встретились в 1949 году. Заболоцкого вытащили из ссылки ленинградские писатели, у нее вернулся сын с войны. Всё закончилось для обоих хорошо.
Как говорят, два инфаркта успешно заменяют расстрел. Заболоцкий умер после второго инфаркта в 1958 году. Ему было 55 лет...
Белле Дижур судьбa подарила долгие годы. Уже живя в США, она опубликовала свои воспоминания: «То, что не вышла замуж за Заболоцкого – к лучшему. Я очень любила своего мужа. Мы прожили вместе почти пятьдесят лет. Он умер в 1979 году в Свердловске в 82 года».
Химик по образованию, Белла Дижур работала экспертом в областном управлении милиции. И сочиняла стихи. Их публиковали в уральских журналах, а в 1954 году вышла первая книга ее стихов. А еще она писала рассказы для детей. В 1940 году стала членом Союза писателей СССР. Ее очень ценил знаменитый автор «Малахитовой шкатулки» Павел Бажов.
Именно ему удалось помочь ей в конце сороковых не потерять работу и не пополнить ряды «безродных космополитов».
В 1941 году началась войнa. В августе 1942 года сына Беллы Дижур призвали в армию. В Австрии, за две недели до конца войны, лейтенант Эрнст Неизвестный был тяжело ранен. Решили, что он убит. Родителям ушла похоронка. А он выжил.
Эрнст Иосифович вспоминал: «Я приехал в Свердловск, пошел домой. Мама стояла на балконе. Я ей кричу: «Мама, что не встречаешь сына?» Она чуть не прыгнула с балкона, закричала: «Эрик приехал!» Когда подходил к подъезду, услышал вой баб. Из подъезда выбегали бабы. У всех же сыновья – кто погиб, кто вернулся. Этот бабий рой бросился на меня: тискали, гладили, плакали, целовали. Весь дом ликовал».
Мама дождалась сына. Но один бог знает, как пережила она то время. Спасала работа в газете. Однажды Белла Дижур получила задание написать о Польском детском доме под Свердловском. Директор детдома, польский педагог Александр Левин, когда-то работал библиотекарем у Корчака. Он рассказал Белле то, о чем тогда молчали советские газеты – о Варшавском гетто, о Доме сирот, о Януше Корчаке.
В конце войны свердловская газета «На смену» напечатала отрывки из поэмы Беллы Дижур «Януш Корчак», об учителе, писателе, враче, создавшем в Варшаве Дом сирот, вместе с еврейскими детьми перешагнувший порог газовой камеры в Треблинке.
И сотни ручонок тонких, дрожащих
К нему потянулись, и он в кольце.
И старое сердце забилось чаще,
И свет заиграл на его лице.
После войны польские дети уехали на родину. Александр Левин увез с собой рукопись «Януша Корчака». Поэма была переведена на польский, еврейский, немецкий языки и опубликована. В СССР «Януш Корчак», изрядно «отредактированный» цензором, увидел свет только во время хрущёвской оттепели.
Матерью «изменника Родины» Белла Абрамовна Дижур стала в 1976 году, когда ее сын, Эрнст Неизвестный, уехал из страны.
Белле Абрамовне принадлежат удивительно точные слова: «Мы стали отчуждаться от России только тогда, когда нас стали отчуждать от неё».
Как многие из «советских граждан еврейской национальности», Белла Дижур выросла в абсолютно ассимилированной семье, о чем позднее написала:
Я не росла в глухих кварталах гетто.
Мне дым его печальный незнаком.
И если честно говорить об этом,
Был не еврейский мой отцовский дом.
Но в дни, когда, как встарь, на перепутье
Народ мой вновь поруганный стоит.
Я вновь еврейка всей своею сутью,
Всей силой незаслуженных обид.
В 1979 году в семье Беллы Дижур случились две горькие потери – умерли ее муж и муж дочери. Бросив свердловскую квартиру, Белла Абрамовна, ее дочь Людмила и внук Андрей переехали в Юрмалу. Была надежда, что из Латвии будет легче уехать к Эрнсту в США.
Mы, жившие в то время, помним, что значило слово «отказник». Без работы, в развалюхе без нормальных условий, с еженедельными поездками трамваем в общественную баню. А Белле Абрамовне было уже ближе к восьмидесяти... Как она сама невесело шутила: «Мы жили как маленький кочующий цыганский табор».
И каким счастьем была весточка от сына: «Мамочка! На днях в Нью-Йорке я оказался на концерте, где исполнялась «Кантата о Януше Корчаке». И меня впервые в жизни чествовали не как художника за моё творчество. Зал стоя аплодировал мне как сыну автора поэмы о Януше», – написал тогда Эрнст Иосифович.
В 1983 году Беллу Дижур наградили премией Корчаковского комитета и для вручения пригласили в Германию.
Разумеется, никто и не подумал выпустить ее из «страны развитого социализма». Президент Корчаковского комитета, католический священник профессор Адольф Хемпель получил такой ответ: «Спасибо, но прибыть не смогу по независящим от меня причинам».
Немцы были не столь наивны, чтобы не понять причину отказа. Во главе с Хемпелем весь комитет прибыл в Ригу и вручил Белле Дижур медаль к 100-летию со дня рождения Януша Корчака.
В старый деревянный дом без воды и туалета Белла Абрамовна пригласила на обед членов Корчаковского комитета. Встреча была дружеской и теплой. А на улице был трескучий мороз, и под окнами топтался НЕКТО из известной Конторы, следивший то ли за Беллой Дижур, то ли за немцами, то ли за всеми сразу.
Кто-то из сердобольных немцев предложил пригласить топтуна в дом. Но у советских, как известно, собственная гордость – остался мерзнуть...
7 лет были «в отказе» Белла Дижур и ее близкие. Неизвестно, сколько бы это еще длилось... Но вмешался Евгений Евтушенко.
«Председателю КГБ СССР В. М. Чебрикову
Дорогой тов. Чебриков! Христа ради прошу я Вас – отпустите 82-летнюю мать скульптора Эрнста Неизвестного к её сыну… Белла Абрамовна Дижур – старейшая детская писательница, принятая ещё Павлом Бажовым в ряды ССП в 1940 году, зла никому в жизни не сделавшая, и единственное её желание, чтобы собственный сын закрыл ей веки, похоронил её. Никаких военных секретов она не знает. Как бы ни относиться к Эрнсту Неизвестному, но, на мой взгляд, негоже такому могучему государству, как наше, мстить ему через 82-летнюю, ни в чём не повинную мать. Великодушие ещё никого никогда не унижало. Проявите же великодушие, жалость, незлопамятность, исконно свойственные настоящим русским людям…
Евгений Евтушенко. 1985 год».
В июне 1987 года Белла Абрамовна Дижур с дочерью и внуком ступили на американскую землю.
После 11 лет разлуки oни долго стояли обнявшись в аэропорту Нью-Йорка, не обращая внимания на бурлящую вокруг них пеструю толпу. Он – 62-летний мужчина и она, его старенькая мама.
Позднее, уже в машине, он спросил: «Мамочка, какую квартиру ты хочешь?» Она ответила: «Чтоб была горячая вода и телефон!» Сын улыбнулся: «Здесь других квартир нет».
Рассказывая о Белле Дижур, нельзя не упомянуть хотя бы несколько эпизодов из жизни ее сына, гениального скульптора Эрнста Неизвестного.
Он всю жизнь дразнил судьбу
Взводный спокоен, рваную прикусив губу.
Осмотрели запалы, ножи и без «УРА»
Пошли на работу дразнить судьбу
Сквозь бесконечные, как смерть, бункера.
Это стихи Эрнста Неизвестного, написанные o войне на войне. По словам Евгения Евтушенко, он писал стихи всю жизнь. И всю жизнь дразнил судьбу.
Вернувшийся домой на костылях, с искалеченным позвоночником, переживший открытый пневмоторакс и полное ушивание легких, он был приговорен врачами к полной нетрудоспособности и необходимости опеки. Терпел мучительные боли, а когда было совсем невтерпеж, колол себе морфий. Дразнил судьбу и она отступaла.
Он учился и работал у скульптора Сергея Меркурова «мальчиком за всем». Как рассказывал сам Неизвестный, «я должен был делать всё, что прикажут: от подметания полов и беганья за водкой до помощи в лепке и в рубке камня».
Путь Эрнста Неизвестного от мальчика на побегушках до одного из самых выдающихся скульпторов ХХ века хорошо известен.
Во время печально знаменитой выставки в Манеже он не побоялся сказать Хрущеву о его невежестве и бескультурье. Он опять дразнил судьбу, и в этом его поддержал поэт Евгений Евтушенко. Когда разъяренный Хрущев прокричал в адрес скульптора: «Горбатого могила исправит!», Евтушенко дерзко заявил: «Нет, Никита Сергеевич, прошло и, надеюсь, навсегда! время, когда людей исправляли могилами». Хрущев был человеком неожиданным – он начал ... аплодировать.
Друзья, включая и Евтушенко, и любившую Неизвестного Фурцеву, уговаривали его обратиться к Хрущеву и произнести какие-то покаянные слова. Он произнес иx... когда «соратники» по ЦК сбросили Хрущева. Понимая, что телефон прослушивается, он позвонил eгo помощнику и отчетливо сказал: «Вы хотели, чтобы я публично к Никите Сергеевичу обратился? Будем считать этот разговор публичным. Передайте Никите Сергеевичу: пришло время сказать, что я очень его уважаю за то, что культ Сталина разоблачил и выпустил миллионы людей из тюрем. Перед лицом этого подвига наши эстетические разногласия считаю несущественными».
Он продолжал дразнить судьбу и согласился сделать надгробный памятник Хрущеву тогда, когда ему в одном серьезном месте настоятельно посоветовали этого не делать.
Он сказал: «Я не буду ставить бюст. Бюст – это бюрократический памятник. Я поставлю голову. Римским героям ставили голову, а я считаю Хрущева героем, и поэтому я поставлю ему голову».
Рассказывают, что Эрнст Неизвестный отказался брать деньги за памятник на могиле Хрущева. Сергей Никитич все-таки сунул ему в карман пачку купюр. Неизвестный открыл окно машины и на ходу выбрасывал деньги со словами: «Пусть москвичи помянут Никиту».
"Истончается время, дыхание, движение...
Увлажняется глаз, цепенеет рука,
И какие-то длинные белые тени
Он сидит за столом, молодец молодцом,
Он ещё балагурит о том и о сём,
Он ещё не в аду, не в раю, не в больнице,
Но невидимый свет над висками струится.
За сутулой спиною - два белых крыла,
И два ангела белых стоят у стола.
Истончается быт, и привычные вещи
Уплывут нивысомо в туман голубой,
И появится сон неожиданно вещий,
Белокрылым виденьем, склоняясь над тобой.
Истончается связь и с дальним, и с ближним,
И поток долголетия, застыв на бегу,
Прерывает земное движение жизни,
Зажигает лампаду на другом берегу.
Лампа Беллы Дижур зажглась 17 февраля 2006 года .
Хочу дополнить несколькими стихотворениями Беллы Абрамовны Дижур.
Ты помнишь?.. Белые снега
Быть может, это только страх
Но я читать хочу в глазах
Мне прямо в сердце просятся.
Белла Абрамовна накануне эмиграции из России написала стихотворение:
"Мы ржавые листья на ржавых дубах...".
Просторная русская фраза:
Служить бы тебе без отказа,
Возвышенных слов перекличку
вести до последних минут...
Представить на Божеский суд.
Да. Я уезжаю... Ах, я уезжаю!
И горько прощаюсь с родным языком.
Россия! Отчизна моя дорогая!
Мой старый, мой бедный отеческий дом.
Чужие вокзалы, чужие кварталы,
Чужие наречья - зачем они мне?
Но что же нам делать с извечной опалой,
С извечной опалой в родной стороне?
Мы ржавые листья, рождённые в гетто...
"Мы ржавые листья на ржавых дубах..."
Нас ветер истории носит по свету.
Библейские страсти мы носим в сердцах.
А вот ещё строки из её стихотворения:
"Не помню я ни песен синагоги,
Ни запаха пасхального вина,
Ни судных дней, когда взывая к Богу,
Шепча таинственные имена...
Но где-то на пороге дальнем детства
Похрустывает тонкая маца,
И древней крови смутное наследство
Ещё живёт в моих чертах лица.
И голос крови мой покой смущает,
Он ещё жив и говорит ко мне...".
Но, как сказано в преданьи,
Сеять рожь за горизонтом,
Пролилась безвинно кровь,
Мальчик мой! Ты скоро станешь взрослым.
Как бы детство я не берегла,
День придёт - и ты легко и просто
Сбросишь тяжесть моего крыла.
Станет душно за двойною рамой,
В напряжённой комнатной тиши.
"Что ж, - ты скажешь, - до свиданья, мама.
Уезжаю. Не скучай. Пиши".
Я поплачу, штопая рубашку,
И рукой дрожащей на бумажке
И в тоске все школьные тетрадки,
Ты писать мне будешь очень кратко:
"Жив. Здоров. Приехать не могу".
Вспомню гул прощальный у вокзала
И пойму, что старости начало
Там, где мать останется одна.
Не комната. Всего лишь уголок.
Окно в полнеба. Книга у окна.
Краюшка хлеба и стакан вина.
И одиночество. Таков удел
Того, кто остаётся не у дел.
Но не страшусь я участи такой.
Другой стоит с протянутой рукой.
А у меня полнеба за окном,
И хлеб, и книга, и стакан с вином.
Значит, всё со мной в порядке,
За часом час теряет связь
В грехе душа надорвалась,
За часом час теряет связь
В пустой вселенной меркнет свет
Мне б сохранить бесценный дух,
Чтоб он во мраке не потух,
Жить в бездуховной пустоте
Верни мне, память всё сполна,
Где рядом с правдой шёл обман,
Верни мне, Боже, добрый сон,
Пусть будет дух мой осенён
Источники И. Парасюк «Белла Дижур» «Гора, родившая гору», Михаил Гаузнер в журнале «Чайка».