ЭХ, НЕ ЛЮБЯТ В РОССИИ ЕВРЕЕВ. И ПРАВИЛЬНО ДЕЛАЮТ

Конец «нефтяной эпохи»? В Израиле создана альтернатива нефти из… воды и углекислоты! При этом учёные заявляют, что процесс изготовления «зелёного топлива» даже дешевле нефтедобычи и перегонки. Кроме того, не только его производство, но и массовое использование положительно скажется на глобальной экологии. Собственно говоря, уже в начале исследований специалистами Университета имени Бен-Гуриона перед собой ставилась задача не просто найти замену иссякающие на планете углеродные энергоносители. Речь с первого дня шла о разработке «высокоэкологичного» топлива, реально способного исправить ситуацию с изменениями климата и прочие неприятности, которые человечество создало себе применением этих самых углеводородов. Также изначально была заложена и задумка сделать новый вариант энергоносителя универсальным и максимально более дешёвым. Вероятно, именно поэтому учёные и воспользовались самыми распространенными элементами на Земле — углекислым газом и водородом. Их благородную затею сразу же поддержал «Израильский фонд стратегической альтернативной энергетики». Благодаря щедрому финансированию проекта специалисты смогли сравнительно быстро разработать уникальные наноматериалы, которые выступают в качестве катализаторов процесса изготовления. В двух словах, технологически это выглядит так: из воды извлекается водород, который затем смешивают с диоксидом углерода, получаемого буквально из воздуха – углекислоты в самых разных проявлениях мы «произвели» на миллиарды лет вперёд. Затем смесь помещают в специальный реактор, и в дело вступает содержащийся в нём твёрдый нанокатализатор. Но выходе получаются «энергонесущие» органическая жидкость и газ. Руководитель научных работ в этой области — профессор университета имени Бен-Гуриона Моти Гершкович с гордостью утверждает: «Теперь мы можем применять для производства конкурентоспособного топлива ресурсы, которые не требуют каких-либо затрат, получая при этом на выходе продукт высокого качества!» И действительно, израильтянам явно есть чем гордиться. Созданное ими топливо не только можно сразу подавать вместо нефти на нефтеперегонные заводы. Его можно прямо там и производить, что избавляет от необходимости добывать сырьё и перекачивать его на тысячи километров, как это происходит сейчас. Ну, а полученный в результате продукт уже успешно протестирован на автомобилях с газовым и дизельным двигателями и даже самолётах – ни в какое сравнение с примитивным биотопливом, наскоро придуманным на сегодняшний день «ноу-хау» не идёт. Новое достижение научной мысли легко поддается очистке от вредных примесей (которых, к слову, и так почти не имеет), то есть, характерного вреда двигателям по определению не причиняет. В завершение остаётся лишь сказать, что Университет имени Бен-Гуриона уже направил все необходимые документы для получения соответствующего патента, а в промышленном масштабе разработку израильских специалистов планируется развернуть примерно через пятилетку. Источник: http://nashe.orbita.co.il...

В. НОВОДВОРСКАЯ. ИЗРАИЛЬ. ШАРОН. МАЙДАН

 Великая Антисоветская Стена

Валерия Новодворская, 17.01.2014

А ведь генерал Шарон не был предателем. Не ради отпетых и ухитрившихся остаться отморозками даже в жаркой пустыне палестинских экстремистов он стал разрушать израильские поселения в секторе Газы. Раввины зря прокляли свой Бульдозер. Шарон хотел построить крепость, свить гнездо для своего народа. Все уходят из сектора, полное размежевание, забирают с собой свое имущество, свои домики, свой язык. А дальше – Великая Еврейская Стена. И ключи от этого Рая в руках у Цахала. Интересно, какой высоты должна быть Стена, чтобы террористы через нее не перелезли? И пусть бы тогда "полезные идиоты" из Турции и Европы, из Ирана и Венесуэлы снабжали сектор Газы со своих кораблей. Без Израиля.

Но никто Шарона не понял. Поселенцы хотели осваивать долину, они держались за свои дома, как белые пионеры Америки за свои форты. И им показалось, что Цахал и Шарон – это индейцы с томагавками, желающие снять с них скальпы. Про палестинцев и ООН я уж и не говорю. Вопли достигли ушей марсиан. Бедный Шарон! Эта идея со Стеной – нервный срыв. Боже, как я понимаю избранный народ, который нигде не находит ни покоя, ни безопасности. И это после Холокоста! (Мы, российские либералы, находимся в таком же положении, и я вам это сегодня докажу.)

Конечно, Израиль ни в чем не виноват. Его не так встретили на Святой Земле. Египет, Палестина, Иордания, саудиты должны были скинуться на пикник, на новоселье. Принести новым соседям барашков, курочек, цветы, фрукты, рыбу, украсить флагами границу, устроить фейерверки, объявить день рождения Израиля нерабочим днем. И сказать: "Мы поможем вам во всем. Вы в безопасности". И Стены бы не понадобилось. А что было в 1948 году, помните? "Не дадим поднять флаг". Война на новоселье. А ведь еврейский народ хотел уехать из предавшей его Европы. Кто не предал? Праведники мира, Дания и Норвегия. И попали израильтяне из огня да в полымя. А 1967 год? А 1973-й? Если я, русский интеллигент, не могу это забыть, то израильтяне и подавно. Бедный Шарон! В мире такой сквозняк, и двери не запираются, и в Кнессете есть арабские партии, и арабский язык – один из государственных, и в Иерусалиме – арабские кварталы. И придется Израилю вечно сидеть на иголках, на штыках, на ракетах, и призывать девушек в армию. "Времени не будет примириться", – как сказал Булат Окуджава. С такими-то соседями! С партией капитулянтов и трусов "Авода".

Но все-таки стало лучше, правда, Арик? Ни погромов, ни черты оседлости, ни процентной нормы. Свое государство, свой Моссад, свой Цахал. Дивное, веселое, доброе, теплое государство, где не обижены ни Христос, ни Магомет, где навалом терпимости и можно купить свиную колбасу, не ходить в синагогу и не быть иудеем. В сущности это уже светское государство с уютными комнатками для верующих. А Стена – это миф. У спартанского царя Леонида спросили, почему вокруг Спарты нет крепостных стен. Он ответил, что хорошо защищен тот город, который окружен не кирпичами, а мужами. То есть расслабиться нельзя будет никогда.

Зачем Майдан снес поганое идолище Ленина? Украина строит Стену из его обломков. Между собой и СССР, между собой и Голодомором, между своей историей, где есть герои Степан Бандера и Роман Шухевич, народные мстители советским (и немецким!) оккупантам из ОУН и УПА, и постылым коллаборационистом Януковичем, Путиным, Лимоновым, Рогозиным, Черноморским флотом, городом чужой славы Севастополем и сползающей в советскую пропасть Россией.

Снеся в музей памятник Сталину в Гори, Грузия тоже закладывала кирпичи в Стену между собой и Грузинской ССР. Латвия и Эстония, запрещая флаги оккупантов и перенося их памятники, не давая гражданства явным врагам, не желающим из принципа учить их язык и их Конституции, возводят Стену гражданского сознания повыше всех установок и ракет НАТО. И когда Франция запрещает паранджу, она строит Стену не между собой и мусульманами, а между собой и гендерным унижением. Ибо женщина, на которую напялили мешок, растоптана и унижена. Это попытка посадить ее в личную клетку. Вот сейчас Египет строит Стену между собой и фанатизмом. Только у него не хватает кирпичей: государство не объявлено светским, шариат не запрещен, хотя и отодвинут.

Наши проблемы весьма схожи. Разве не пытался КС оппозиции свить свое избирательное гнездо в этом чужом путинском лесу, где в выборах побеждают ЕР, справороссы, КПРФ и ЛДПР? Где на одну Болотную или проспект Сахарова холопы всегда найдутся для десятка Поклонных, для всех телеканалов, для дюжины присяжных "правозащитников" в мундире? Но Стена оказалась хлипкой. Надо было запереться от националистов и "Левого фронта". Нам нужны разные гнезда. Мы – синички, снегири, местами соловьи. А они – птеродактили и стервятники. Или попугаи. Другая орнитология.

Я знаю одного умного, но отчаявшегося либерала, который готов был мысленно обратиться к правительству с петицией: выделите нам хоть клочок земли, где наше меньшинство сможет жить по своим европейским правилам (но без леваков у власти). Без убийства Магнитского, без дела "ЮКОСа", без закона Димы Яковлева, без Мавзолея и Путина. Скажем, как в США, хоть и беднее. Или хоть как в Эстонии. Но нас так мало осталось, а уехало нас так много, что выделят нам то, что выделяли всегда: Соловки и Колыму. И потом, где гарантия, что у приличных родителей не родятся Карлос Шакал, Че Гевара, Пол Пот или Владимир Ульянов? Что какой-нибудь Савва Морозов не сделает "левый поворот" и не начнет финансировать коммунистов? Что тринадцать капитанов бизнеса не предложат снова договориться с КПРФ или идти воевать "за наши завоевания" на Кавказе?

Нет, мы должны свить свое отдельное гнездо, либеральное, антисоветское, конституционное, и вывести в нем птенцов. Нашими стенами гражданских гарантий будут люстрации, запрет коммунистической и фашистской деятельности, снос Мавзолея, осыпавшиеся красные звезды, уничтожение последнего ленинского памятника и вечная ненависть к нашей адской восьмидесятилетней стоянке: СССР. Мы бросим в помойку награды за Чечню и Афганистан, снесем Башню Смерти на Лубянке.

У нас не может быть ни мира, ни договора с советским (и имперским!) прошлым. Или мы запрем его навеки в подвал, или оно запрет там нас. Но безопасности у нас не будет никогда: если это прошлое высунет из подвала свою змеиную голову, мы должны быть всегда готовы наступить на нее ногой.

 | ь

Валерия Новодворская, 17.01.2014

БЫЛО ТАКОЕ КИНО

 Мой друг, талантливый режиссер – документалист из России пишет: «Старик, иногда я чувствую себя настоящим инопланетянином, случайно попавшим на Землю. Чувство это особенно обостряется, когда включаю телевизор. Я перестаю понимать, зачем двигаются на экране люди, что они говорят, и в чем заключается суть их надежд и желаний. Страшно, когда ты узнаешь звуки родной речи, но не можешь разобрать смысл сказанного. Это похоже на психическое заболевание. Я не берусь оценивать тот мир, в который попал: хорош он или плох, но я твердо знаю, что это не мой мир».

 «Дружище, - пишу я в ответ. – Тебе всего лишь 45 лет. Держись. А телевизор включай, когда увидишь в программе послания с нашей планеты. Все-таки не будет так одиноко. Да и шанс появится, что когда-нибудь, не мы, так наши дети или внуки, окажутся там, откуда мы прибыли, хотя бы на на время"
 

        

 Недавно я получил такое послание, совершенно неожиданный подарок. Ираклий Андронников – человек с моей планеты рассказывал о том, как ему удалось найти два неизвестных стихотворения Михаила Юрьевича Лермонтова.

Дважды посмотрел этот фильм, которому скоро исполниться пол века. Я смаковал каждый его кадр, каждое движение Андронникова, каждое его слово. Я понимал все, им сказанное. Я узнавал в любом плане этой старой, ленфильмовской ленты Михаила Шапиро свой мир. Иногда мне казалось, что это я стоял за камерой, я писал сценарий, я разговаривал в паузах между съемками с Ираклием Лоусарбовичем.

 Куда я попал? Кому в 21 веке нужны те поиски Андронникова, кому нужен старый альбом, в котором сохранились строчки поэта из века 19-го? Кому нужен весь тот пафос охоты за прекрасным? Кому нужны восторги, ирония, наконец, талант «охотника»?   

 Мне нужны?… Может быть, вам? Вы тоже родом с той, давно оставленной планеты?

 Вот еще один удивительный фильм «До свидания мальчики!» Бориса Балтера и Михаила Калика. Тоже недавнее послание телеэкрана. Я знаю, в конце января этого года исполнилось 86 лет великому и потерянному в нашем, равнодушном времени, режиссеру Михаилу Калику, и знаю, что он живет где-то рядом, в Иерусалиме. Великому, потому что успел он снять свои фильмы – шедевры. Потерянному, потому что не смог он сделать и малую толику  того, что должен был сделать.

 Мы – рядом. Михаил Калик – любовь моей юности. Живое существо с нашей планеты. А видел его всего однажды: в буфете студии им. Горького, в Москве. Сидел Калик в компании с пустым человеком, ел скучные сосиски, и я так и не решился подойти к нему….Тихо, скрытно живет Калик в Израиле. Он никогда не умел толкаться локтями. Он и теперь не желает этого делать. И, видимо, просит только об одном, чтобы оставили его – инопланетянина в покое.

 Семена Туманова – режиссера фильма «Ко мне, Мухтар» - я знал. Одно время даже работали вместе. Человек этот снял потрясающий фильм о человеке и собаке по повести Израиля Меттера. Помню, в год выпуска фильма на экраны – 1965 –ый – он стал лидером проката, получив чуть ли не 30 миллионов зрителей.

 И да простят меня диссиденты, борцы с советской властью, мастера самиздата, в «легальном» фильме этом было больше человечности и протеста, чем в дюжине откровенных, бичующих тоталитаризм Кремля опусов.

 Диссидентами не были Никулин, Леонов, Смоктуновский, Мордюкова, но именно эти талантливейшие люди раскачивали гнилую лодку большевизма.

 Еще одно удивительное послание – фильм «Тридцать три» – Гии Данелия, Валентина Ежова и Виктора Конецкого. Читал этот замечательный фильм «с листа», как партитуру известного и любимого с детства музыкального произведения.

 Как там играет Нона Мордюкова заведующую облздравом! Одним ударом она разделалась с армией совслужащих, способных задавить все живое в колыбели.

 А Евгений Леонов?

 - Господи! – словно кричит образ его Травкина. – Да оставьте вы в покое  простого и честного человека. Дайте ему возможность жить так, как он живет, без вашей идеологии, без ваших гимнов и маршей.

 Сколько доброты и любви было в нехитром фильме Михаила Ершова "Родная кровь". Что значил этот фильм в обществе, построенном на страхе и ненависти? Я хорошо знал Ершова, работали вместе и уверен, что этому человеку и в голову не приходило, что он своим фильмом покушался на устои совласти. 

 Добрым, человечным, еврейским духом был пропитан весь кинематограф тех лет. Это потом, в восьмидесятых, Элем Климов устал от жизни, и кисть этого большого мастера  стала злой и раздражительной. Элем  Климов, снимавший «еврейские» фильмы с подачи Александра Володина  Семена Лунгина и Ильи Нусинова, был совсем другим человеком.

 «Похождения зубного врача», « Добро пожаловать, или посторонним вход воспрещен» - вот послания высочайшего класса. В первом фильме, рассказывающем о несчастной судьбе большого таланта, наши цензоры благополучно «разобрались». Шедевру этому дали третью категорию, напечатали  семь десятков копий,  и благополучно изгнали с экрана. Массовый зритель увидел эту блестящую работу только в 1987 году.

 А какие композиторы работали на кинематограф с моей планеты: Шнитке, Таревердиев, Баснер, Рыбников…. Какие люди пели!

 «Добро пожаловать…»,  замаскировавшись под веселую комедию для детей, на экраны вышел, но достаточно вспомнить Дынина – Евстигнеева, чтобы согласиться с разящей силой политической сатиры в этом талантливейшем фильме.

 Бесчеловечный режим разрешал тогда искусству говорить на языке человечности. Вот и случилось, что сегодня мы получаем послания с той планеты, где жила надежда и вера. Оттуда был изгнан Бог и Закон, но искусство всеми силами старалось вернуть людям утраченную красоту и веру.

 «Когда деревья были большими» – Кулиджанова, Фигуровского и Гинзбурга –  фильм – молитва, обращенная к Богу, мольба о прощении. Сколько силы молитвы о ребенке было в фильме Веры Пановой, Данелия и Таланкина «Сережа». Сколько  высокого, религиозного чувства в картине Виктора Эйсымонта «Жила была девочка». Я, пожалуй, не знаю более сильного фильма о войне, чем эта простая история двух маленьких блокадниц. 

 Назвал, пожалуй, не более четверти из тех удивительных фильмов давней поры. От одних имен Хуциева, Иоселиани, Алова и Наумова, Митты, и многих других, становится радостно и спокойно.

 Живы их лучшие фильмы, и она существует, наша планета. Это мы заблудились сегодня в беспредельности Космоса. Ничего страшного, только бы слышать иногда  сигналы оттуда.  

 В общем, я с нетерпением жду эти замечательные послания с моей планеты: не только фильмы замечательных мастеров из СССР. Я жду шедевры Чарли Чаплина, Орсона Уэллса, Федерико Феллини, Ингмара Бергмана …. Они идут. Это «золотой фонд». Фонд этот не может исчезнуть, и он не исчезнет даже тогда, когда мир наш окончательно превратиться в гигантский супермаркет. И рекламу товаров мы станем воспринимать, как единственный вид киноискусства.

 «Золотой фонд» не исчезнет по двум причинам: не так много настоящего вокруг нас в эпоху повального суррогата, да и спрос на доброту, любовь и талант не пропадет, пока живы на нашей земле люди.

 И пока  мертвый экран нашего телевизора вдруг оживает чудом этих фильмов и жив Инернет, не иссякнет и надежда, что когда-нибудь люди вернуться к подлинным ценностям, на оставленную планету, где было мало машин и меньше шума, но гораздо больше тепла и человечности.   

ПОРОГ ОЖИДАНИЯ о Марине Цветаевой

 Читатель наверняка обнаружит ряд противоречий  в этих заметках, но ничего не поделаешь: чем больше я читал саму Цветаеву и материалы вокруг ее имени, тем яснее понимал, что и весь наш мир соткан из несопоставимого, невозможного, взаимно исключающего друг друга. Может быть, поиски  мира, в котором можно выжить всего лишь неосознанная попытка остановить его развитие. Жить в ожидании справедливости и гармонии  никак не грех, а даже великое достоинство, но нельзя даже пытаться в спешке и душевной муке перешагнуть порог ожидания.

 Трагедия жизни Марины Цветаевой – прямое тому доказательство.

 Много сказано о палаческой роли тоталитарных режимов, но…. «И черт меня догадал с умом и талантом родиться в России!» - воскликнул в сердцах А.С. Пушкин почти за сто лет до прихода к власти большевиков. Вспомним, что был классик «не выездным», а то бы сократил он наверняка свою тираду на треть. Вышло бы: «И черт меня догадал родиться с умом и талантом!», просто родиться.

 Не повезло, в этом смысле, и Марине Цветаевой, и она повторила вслед за Пушкиным: «Роковая моя ошибка – мое рождение в России». Ей тогда, в годы юности, казалось, что лучше бы появиться на свет в любимой Германии, «прародине» своей: «Германия – точная оболочка моего духа…. В Германии дух притеснен быть не может. И в Германии только, в этой стране страстной любви к Родине, могло прозвучать это правдивое слово любви, а не ненависти». Марина пишет о любимом германоязычном поэте – австрийце Райнере Марии Рильке, и о придуманной ей Германии. Реальная Германия на ее веку  – это  фашизм, насилие, смерть. Германия – каток, раздавивший страны ее эмиграции: Чехию и Франции. Германия – убийца ее  сына – Георгия (Мура).  Еще одно предательство землян и земли, насмешка над страстью человеческой создавать иллюзии, мифы. 

  Замечательный портрет поэта написан Ителлой Мастбаум. Может быть, один из лучших  портретов Цветаевой. Смотрю на этот графический лист и словно прочитываю  надпись к нему из воспоминаний о поэте: «Отбиваясь от немилосердного быта, Марина ожесточилась. В профиле Цветаевой – Плотины порою проступали черты стареющей ведьмы».

 Тема любопытнейшая. Вот сон поэта, рассмотренной в интереснейшей книге Елены Айзенштейн: «Сны Марины Цветаевой»: «Лечу над переулками Москвы…. Какая-то дама в коричневом говорит мне: - Покойница! – «Вы больше покойница, чем я!» Залетаю в дом Фельдштейнов и с чувством веселой мести делаю какие-то гадости…. Лечу параллельно перилам лестницы головой вперед».

 В примечаниях Айзенштайн пишет: «Сну Цветаевой близок полет Маргариты в романе А. А. Булгакова «Мастер и Маргарита». Верно, но в этом сне-яви Маргарита – ведьма и летит на тусовку нечистой силы. Во сне Цветаевой не так важно, к какой силе она принадлежит. Боюсь, и в бодрствовании тоже. Существенно, что к силе абсолютной, но об этом после.

 Вернемся к портрету. На одном плече «стареющей ведьмы»  сидит сова, надо думать, как знак мудрости, на другом, похоже, - тень голубя мира. Мудрость и мир – вот атмосфера, в которой настоящий поэт способен выжить, а так как нет, и не было на земле мудрости и мира, то и…. Как сама Цветаева определила: «Гетто избранничеств. Вал и ров. Пощады не жди»…. Еврейка ли ты, цыганка, ведьма – все едино – впереди костер инквизиции пошлости людской.

 Но, может быть, вспомнила художник - Мастбаум стихотворение Самуила Маршака, посвященное Цветаевой: «Пусть безогляден был твой путь / Бездомной птицы-одиночки, -/ Себя ты до последней строчки / Успела родине вернуть».

 Не знаю, как родине (бездомная птица не знает гнезда), но русскому языку – это точно.

 Нет, как оказалось, портрет – прямая иллюстрация к стихотворению самой Марины Ивановны:

                         На плече моем на правом

                         Притаился голубь - утро,

                         На плече моем на левом

                         Притаился филин - ночь.

                         Прохожу, как царь казанский,

                         Но чего душе бояться

                         Коль враги объединились,

                         Чтоб вдвоем меня хранить?

  Мог ли придуманный мир, согласие между голубем и филином, спасти и охранить? Не мог, конечно. Как не может дать избавление человеку его обреченность в дуализме, в попытке жить в двух измерениях.

 Одна из лучших книг о Цветаевой, написанная Викторией Швейцер, так и называется: «Быт и бытие Марины Цветаевой». Точнейшее название. Быт – это то, чем жила грешная плоть поэта, бытие – то, чем жила ее душа».

 Между днем и ночью, между хищником и жертвой, между небом и землей, между небытием и явью, между душой и телом…. «Между» –  на нейтральной полосе, самой опасной, продуваемой ветрами, простреливаемой насквозь.

 Кто знает, может быть самоубийцы не оставляют живущих в покое, а продолжают свой скорбный путь призраками, тенями, не в силах найти уйти в небытие. Для одних – это состояние мучительно, как наказание адом, для других – всего лишь продолжение земной муки.

 Призраки всегда что-то требуют, ждут от живущих милости, прощения, понимания?…. Люди проклинают вопрошающие тени или возносят их до небес. И то и другое не дает жертвам суицида возможности уйти от проклятого существования между небом и землей, между адом и раем.

 Впрочем, не одни только самоубийцы тревожат потомков после смерти. Тревожен, вопрошающ сам гений человеческий. Вот уже столько веков слышат люди дыхание Гомера и Софокла, Леонардо и Рабле, Дюрера и Петрарки,  Баха и Моцарта, Монтеня и Свифта, Льва Толстого и Антона Чехова…. Жизнь после смерти вовсе не фантастический вымысел. Правда, и это подобие бессмертия не бесконечно: как недавно выяснили ученые, все живое и неживое на Земле обновляется каждые 65 миллионов лет. Попросту говоря, природа зачеркивает одну Землю и начинает отсчет лет совершенно новой планеты.

 Не способен увидеть в творчестве Марины Цветаевой живопись, не слышу в стихах ее музыки. Понимаю, что виновата в этом не она, а некие пороки моего эстетического чувства и воспитания но, сколько не вчитывался, – не вижу, не слышу! Понимаю прочитанное? Да, но этого так мало, чтобы полюбить поэта.

 Есть еще одно, самое существенное препятствие в моих попытках сроднится с творчеством Марины. Бештом сказано: «Человек, который смотрит только на себя, не может не впасть в отчаяние, но как только поднимет глаза на окружающий его мир, радость откроется ему».

 Марина Цветаева смотрела только на себя и в себя. Она была близорука, но не носила очков. Цветаева не встречала глазами глаза собеседника и не желала смотреть в лицо мира людей.

 В поэтическом пространстве, созданном Мариной Ивановной, мне неуютно и страшно. В наш век никто не удивляется той данности, что мир людей пропитан болью, кровью и несправедливостью. 

 Так что же заставляет меня писать эти заметки? Призрак Марины? Может быть, но только отчасти. Главное, в другом. Не родство в таланте, нет! Не смею даже подумать об этом. Вот родство в судьбе, в попытках справиться с трагедией эмиграции, одиночества и чуждости - общее. И этого, может быть, достаточно, чтобы сделать попытку понять и полюбить Цветаеву.

 - Не люблю, - шепчу  искренне, - не понимаю.

Я знаю, что лгать бессмысленно, но как уйти, спрятаться от этой горькой тени чужого страдания, чужой муки?

 Выходит, эти заметки – всего лишь попытка простить и понять…. Нет, не Цветаеву Марину Ивановну – не призрак поэта. Это, в конечном итоге, попытка понять и простить самого себя, свою проклятую живучесть в этом чудовищном мире, недостойном любви и жизни. Знатоки утверждают, что главная особенность творчества Марины Ивановны – искренность. Наверно, и писать о Цветаевой без предельной искренности нет смысла.

 Она  не умела сопротивляться смертному приговору. Может быть, и не хотела сопротивляться: «Мне часто снится, что я себя убиваю. Стало быть, я хочу быть убитой, этого хочет мое скрытое я, мне самой незнакомое…» Чирикова свидетельствует: «Как-то в разговоре со мной по поводу самоубийства Цветаева высказалась так: «Одному человеку не хватает одной жизни, другому – ее слишком много».

 Елена Извольская – парижская знакомая Марины: «Мне кажется, что гибель ее не так легко отнести  т о л ь к о  к последним событиям. Вся жизнь ее была «залогом свидания» с именно такой смертью. Марина Цветаева была обреченным  поэтом и поэтом обреченности».

 Точное замечание. Профессии бывают разными по вредности для здоровья. И не только в обыденной жизни. Долгожители среди больших поэтов – явление редкое. Жертвы суицида встречаются гораздо чаще. Душа поэта изнашивается гораздо быстрей, чем душа скульптора или архитектора. Видимо, слово – самый опасный, «радиоактивный» инструмент для творческой работы. Ноты и краски, например, не так стремятся «нахлынуть горлом и убить», как поэтическая игра в слова?   

  В девятнадцатом веке Пушкин и Лермонтов упрямо лезли под пули. Не было выхода. В те времена люди были ближе к Богу, а Творец самоубийство категорически не одобрял, как уже было отмечено, не желая пополнения армии призраков.

 В ХХ веке дуэли были не в моде, зато атеизм расцвел пышным цветом, а потому поэты сами себя приговаривали к смерти. Сюда можно прибавить пьянство, как один из видов суицида, а  также и наркоманию.

 При этом сохранился и обострился самый смертельный вид дуэли: поединок с властью. Конец и здесь был всегда предрешен. Мало того, как замечательно было сказано кем-то: «Жертвы произвола могил не имеют». Нет могилы у Мандельштама, Мейерхольда, Бабеля, Клюева…. Вот после смерти, но и здесь далеко не всегда удается исправить приговор амнистией.

 Из дневника Корнея Чуковского:

«И мы пошли к Паустовскому. Он рассказал нам целую новеллу о памятнике Марине Цветаевой в Тарусе. Марина Цветаева, уроженка Тарусы, выразила однажды желание быть похороненной там, - а если это не удастся, пусть хотя бы поставят в Тарусе камень на определенном месте над Окой и на этом камне начертают:

           Здесь хотела быть погребенной

               МАРИНА ЦВЕТАЕВА

Некий энергичный молодой человек пожелал выполнить волю Цветаевой. Он приехал в Тарусу, получил у власти разрешение, раздобыл глыбу мрамора, - там, в Тарусе, есть залежи мрамора – и пригласил гравера, который и начертал на граните: Здесь хотела быть погребенной и т.д.

 Но в это время какой-то бездарный скульптор ставил в Тарусе памятник Ленине; он узнал о затее энергичного юноши и побежал в Горком.

 - Что вы делаете? Ставите монументы эмигрантке? Врагу родины и так далее.

 Там испугались, отменили решение, прислали подъемный кран, - и увезли памятник эмигрантке Марине Цветаевой обратно, чтобы он не осквернял Тарусу».

 Паустовский показывал фото (достал из кармана): мраморная глыбы, на которой высечено: «Здесь хотела лежать Марина Цветаева». Глыбу бросили в Оку. Вывезли специально на пароме. – «Но я знаю место, куда ее бросили, и постараюсь летом выудить. Буду хлопотать о восстановлении».

  Но страшнее произвола и глупости другой великий палач, не знающий государственных границ – пошлость. Собственно, произвол тоталитарной власти – это и есть террор абсолютной пошлости.

 «Скучно жить на этом свете, господа, - вздыхал Антон Павлович Чехов. Попрощавшись с короткой жизнью, отхлебнул классик изрядный глоток шампанского из горла бутылки, отвернулся к стене и умер.

 «Для веселья планета наша плохо оборудована», - сказано Маяковским, пустившим пулю себе в лоб, потому что: «любовная лодка разбилась о быт».

К кому «любовь» не уточнил. Поэт любил не только поэзию и женщин, но и советскую власть.

 Быт –  один из многих синонимов пошлости. «Между бытом и бытием» удержаться невозможно.

 Впрочем, и здесь не все так просто. Моцарт «Маленьких трагедий»  принял с откровенным восторгом исполнение своей музыки бездарном скрипачом из грязного  кабака. Моцарт, в чем был уверен Пушкин, умел радоваться жизни во всех ее проявлениях. Но это удел мужества и мудрости гения.

 Моцарт, по воле классика, привел к Сальери бездарного «крыпача». Великий композитор, тем самым, совершил поступок, необходимый драматургу. Что там было на самом деле – одному Богу известно. Единственный, непреложный поступок творца – это его творения. Хотя и это правило не может обойтись без исключений. Вот они, исключения эти, крайне любопытны.

  Сергей Александрович Есенин – автор удивительных по силе строк: «Счастлив тем, что целовал я женщин./ Мял цветы, валялся на траве./ И зверье, как братьев наших меньших,/ Никогда не был по голове».

 Зверье, возможно, поэт и не бил, а вот жену законную Зиночку Райх и мать своих детей колотил почем зря, причем жестоко и по разным частям тела.

 Увы, между поэзией и жизнью пропасть глубочайшая. Между поэтом и жизнью, естественно, тоже. Творчество, даже большого поэта, часто всего лишь маска, мечта, тоска по идеалу. В творчестве поэт демонстрирует, каким бы он хотел быть, скрывая, по мере сил, каков он на самом деле.

 Как правило, статьи и книги о больших поэтах, да и не только поэтах, пишутся о «маске», а не ее носителе. Может быть, так и должно быть. Творчество – это поступок, а что остается после человека, кроме поступка?

Только мне кажется, что в случае с Цветаевой не отодрать «маску» от лица поэта, от самой грешной и святой плоти Марины.

 И все же, что такое Пошлость, если написать это слово с большой буквы? Судя по всему, это то, чем каждодневно живет подавляющее большинство человечества, не наделенного особым талантом сочинять музыку и стихи, писать картины, ваять статуи и так далее и тому подобное. Мир человеческой цивилизации абсолютно пошл, за исключением следов гения в нем.

 Пустота Космоса стремится поглотить редчайшие частицы материи точно так же, как вакуум пошлости уничтожает гений враждебный пустоте, бросающий пустоте вызов.

 Любовь и творчество, по Цветаевой, это то, что противостоит пустоте - пошлости жизни. Из дневника: «В мире ограниченное количество душ и неограниченное количество тел… Любовь – от планеты до планеты. Промежуток – безвоздушное пространство».

 Сложность в том, что так, а не иначе, устроен Божий мир, а потому гениальность, сплошь и рядом, носит не только безумный, с точки зрения той же пошлости, характер, но восстает против Всевышнего, создавшего столь несовершенный мир.  Да и разговоров о любви столько, что становится она не реальной, спасительной, а заговоренной и фальшивой.

«Быть человеком значит быть богоподобным», – пишет Цветаева, но «быть богоподобным», понятно, никак не плотью, а духом Творца. Ты - человек, если наделен способностью к творчеству. А, если это не так? Кто же ты? Недочеловек? Получается своего рода расизм, далекий от подлинной веры в Создателя.

 «Дело поэта - заново крестить мир». Вот так - ни мало, ни много. Отсюда – судьба поэта – это распятие и муки. Нет этого – ты и не поэт вовсе. Страдание, культ мучительства в основе вдохновения и праве на слово.

 Талант ищет себя в язычестве. « Любовь – костер, в который бросают сокровища» - это Цветаева. Извольская пишет: «Портрет свободного духа Марины: ее отказ от служения каким-либо богам-истуканам». Биограф Марины осторожен, подразумевая под идолами и самого Всевышнего.

 Гений, в неизбежности создания своей собственной планеты, уже ставит себя в положение богоборца, и в этом поединке, как и в битве с пошлостью людской, он обречен на поражение.

 «Пощады не жди!» - сказано мудрой Цветаевой, но умной ли? Умной - в обычном, житейском смысле. В книге Б. Носика «Русские тайны Парижа» историк приводит слова Веры Николаевны Муромцевой – жены Ивана Бунина: «Вот читает Вера Николаевна в «Современных записках» (в статье того же Ф.Степуна) о том, что у Цветаевой  «не только  мысли умны, но и фразы». И Вера Николаевна комментирует возмущенно: «Вот уж подлинно ничего не понимаешь: «У Цветаевой ум» - мне кажется, что этого у нее меньше всего: есть талантливость натуры, смелость, даже воля, умение выделить свою личность, но ум? Не видно. Нет и второстепенных качеств ума: такта и меры».

 Права была супруга лауреата Нобелевской премии, женщина, сумевшая, вопреки всему, охранить свой семейный очаг и продлить долголетие классика русской литературы, но и Федор Степун был прав. Просто мудрость и ум далеко не всегда идут рука об руку.

 С точки зрения пошлости мира нашего была Марина Цветаева глупа, и жить совершенно не умела. Слоним, друг Цветаевой, вспоминает: «К жизни она была не приспособлена, но бремя свое несла честно, упорно – из сильно развитого чувства долга – по отношению к мужу, детям, семье. Быт и все повинности физического труда ненавидела…. Она себя называла чернорабочей».

 Самокритика Марины еще определенней: «Вот у Бодлера поэт – это альбатрос – ну, какой же я альбатрос, просто общипанная пичуга, замерзающая от холода, а вернее всего – потусторонний дух, случайно попавший на эту чуждую, страшную землю».

 Вера Андреева описывает жилище Цветаевой в Париже: «Квартирка была… без преувеличения, нищенской. Деревянная мрачная лестница, какие-то две темные комнатушки, темная кухня со скошенным потолком в чаду арахисового масла, на котором всегда что-то жарилось».

 «Ненавижу запах арахиса!» - это уже крик самой Марины.

 Чуждая земля еще и ограбила Цветаеву, дочь человека, создавшего один из самых замечательных музеев России, владелицу домов и поместий. Ограбила и обрекла на унизительную нищету в буквальном смысле этого слова. Муж Цветаевой – Сергей Эфрон - тоже «ненавидел повинности физического труда», упорством добытчика отмечен не был, да и чувство долга по отношению к семье было у него  развито, судя по фактам, слабо. Марина Цветаева, порой, выживала благодаря лишь одной милости ближних. Так было в России после революции, в эмиграции, да и по возвращению в Москву. Свидетельств тому предостаточно. «Чуждая земля» не желала платить за стихи инопланетянки, «потусторонний дух», с точки зрения уязвленного и всевластного мещанства,  вполне может обойтись без одежды, бренной пищи и крыши над головой.

 Алексей Эйснер пишет о Марине: « Она была, кажется, единственным человеком среди наших поэтов, который никогда ни с кем не шел в ногу…. Она настолько презирала жизнь, которой ей приходилось жить, и она настолько была вне внешних условий жизни, что даже не старалась особенно отмыть руки от угольной пыли».

 Декларации чуждости становятся столь навязчивыми, что, кажется, именно они успокаивали Марину Цветаеву, не давали окончательно сойти с ума. Все это выглядело, как признание хронической, врожденной болезни: «Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст».

 Кубка вспоминает: «Добрых 20 лет жила она в неустанном труде, в неотступной нужде, в неуютных квартирах, в вечных скитаниях, в противоречиях с самой собой. Она говорила, что чувствует себя гостьей на этом свете».

 В обыденной живой жизни нет меры, нет гармонии, нет идеала. Это, естественно, не устраивает Марину Ивановну: «Два на миру у меня врага./ Два близнеца – неразрывно слитых:/ Голод голодных и сытость сытых».

 Из дневника: «Я, конечно, кончу самоубийством, ибо все мое желание любви – желание смерти. Это гораздо сложнее, чем «хочу» и «не хочу».

 И может быть я умру не от того, что здесь плохо, а оттого, что «там хорошо».

 Вспомним о пропасти между поэтом и миром, в котором он вынужден существовать, Но, может быть,  пропасть эта – единственный источник вдохновения и без сознания этой пропасти, без отчаяния на краю и само творчество было бы невозможным?

 Вот еще одно из «глупых» высказываний Цветаевой: «Равенства нет и, Слава Богу, что нет… Чем дальше от толпы, тем лучше. Поэт не дорожи любовию народной. Поэт такой редкий гость на земле, что каждый день его должен быть праздником…. Поэт играет всем, главная же ценность для него – слово».

 Сопротивление среды рождает слова.  Пошлость – это утомительные будни, только у поэта «каждый день праздник».

 Слоним пишет о Марине: «Неприятие Цветаевой духовного мещанства и роевого устроения жизни было прямым наследием, полученным ею еще в детстве от семьи и русских передовых кругов».

 Но есть ли разница между «духовным» и «телесным» мещанством? Нет, здесь различий не видно. Мещанская жизнь, пошлая жизнь, выталкивает из себя большого поэта, как инородное тело.

 Цветаева: « Я не люблю жизни как таковой – для меня она начинает значить, т.е. обретать смысл и вес только в искусстве». Очередная декларация чуждости. Не могу, не желаю, не хочу быть как все. Поэты – народ отдельный, особенный, избранный.

И здесь «маска» и плоть одно. Извольская пишет: «Она выглядела, как цыганка, когда брела по улицам и переулкам Медона в своем потертом платье, блеклом свитере, с ранцем и базарной кошелкой через плечо».

 «Как цаганка», а у Маршака в упомянутом стихотворении, посвященном Цветаевой: «Тебя мы слышим в каждой фразе,/ Где спор ведут между собой/ Цветной узор славянской вязи / С цыганской, страстной ворожбой». Да и у Марины в Дневниковой прозе цыганские мотивы звучат постоянно.

 Гордый народ поэты, но чем еще сохранить себе в окружении враждебном? Индивидуальностью в творчестве, силой таланта, но и особостью зримой: цыганской статью. Обликом изгоя.

 Здесь еще  гордость, как грех смертный, как меч в поединке с Творцом.

 Слушаем Марину: «Гордыня? Тоже согласна. В нищете и заплеванности чувство священное. Если что-нибудь и держало меня на поверхности этой лужи – то только она. И только ей – мой земной поклон».

 Лужа – это не поверхность, отражающее небо, листву деревьев и птиц. Снова Цветаева: «Сегодня 1 июля 1933 г. я собственноручно вытащила из помойного ручья сливочной чистоты лилию».  Вновь о себе: лужа и ручей – пошлость. Поэт – лилия, «сливочной чистоты».

 Угрюмый трудяга Каин убил Авеля, потому что веселый его братец  был наверняка поэтом. Он восстал из «грязного ручья» пошлости – и убил. История эта повторяется изо дня в день и из года в год.

 Роман Гуль пишет о Марине: «Она была каким-то божьим ребенком в мире людей. И этот мир ее со всех сторон своими углами резал и ранил…. Она писала мне в одном из писем: «Гуль, я не люблю земной жизни, никогда ее не любила, в особенности – людей. Я люблю небо и ангелов: там с ними я бы сумела».

 Не люблю людей. Нормальное признание для «книжного человека». За что любить ближних, подобных муравьям, погрязшим в «роевой жизни», упрямо не желающих становиться героями  романов или поэм?

 В умение жить непременно входит искусство общения с ближними. Этим искусством Марина Ивановна не владела совершенно. Слоним пишет: «Жизнь М.И. была трагической, и немалую роль в этом сыграло ее одиночество и невозможность длительных связей с людьми…. Она была требовательная, слишком «швырялась» друзьями, если они ей чем-либо не угождали, и то возводила монументы, то разбивала их в прах…. А некоторых своих знакомых, готовых для нее на все, как-то не замечала – и, быть может, того сама не зная, унижала и отпугивала холодом и презрительным равнодушием. Но и тех, кто все от нее сносил, она не признавала подлинными друзьями».

 Чему тут удивляться? Жизнь в радость, в кругу добрых, преданных друзей – прямая дорога к довольству пошлости, путь к примирению с живой жизнью.

В Дневниковой прозе: «Я никогда не бываю благодарной людям за поступки – только за сущности! Хлеб, данный мне, может оказаться случайностью, сон, виденный обо мне, всегда сущность». Написано это в самый голодный послереволюционный год России

 Увы, жертве голода, не нужны стихи (сны). Сытый  готов их выслушать, не более того. Так заведено  в «пошлом» мире. Хлеб – всему основа, а остальное «надстройка». Вот с этим никак не могла согласиться «инопланетянка» Цветаева, в проповеди примата души человеческой.

 В одной из хасидских историй явился гость к равви, но человек Божий был занят чтением Книги. Сколько не пробовал гость обратить на себя внимание, хозяин дома не слышал, не видел его. И тогда жена «книжного человека» посоветовала гостю сказать, что он голоден. Гость послушался, и равви, оставив Тору, стал метаться по дому в поисках хлеба. Выходит, все дело в способности услышать главное, в доброте, в точной и неотложной реакции на жизненно важную просьбу ближнего, а остальное: даже миры высоких помыслов и молитвы – могут подождать.

 «Такт и мера».     В воспоминаниях о Цветаевой в эмиграции Вл. Сосинский пишет: «Она пришла с другой планеты, с другими понятиями и представлениями о морали, этике и взаимоотношениях с людьми… Ольга Елисеевна Колбасина – Чернова не только выхлопотала французскую визу для Эфронов, не только прислала деньги на дорогу, но отдала в своей трехкомнатной квартире лучшую, самую вместительную комнату, освободив гостей от квартплаты, которую сама вносила, что не помешало М. И. на вопрос пришедшего с нею познакомиться князя Святополк – Мирского: «Кто эта очаровательная дама, которая открыла мне входную дверь?» - ответить так: «Ах, не обращайте внимания – это моя квартирная хозяйка».

 Все верно: «Героизм души – жить, героизм тела – умереть». Все, что для тела, презренно и в благодарности ждать не имеет права, но удивительно, как в гордыни, властители над душами и над телами человеческими ведут себя, порой, одинаково. И в этой очевидной схожести есть несомненный элемент пошлости, о чем вряд ли догадывалась Марина Цветаева.

 Божественность, по крайней мере, царственность просто обязывает себя вести так, а не иначе. Божественность, царственность, чуждость, инопланетность. Вот типичное восклицание Цветаевой: «Там у меня будет время быть собой, чувствовать и излучать». И еще: «Ночью от меня идут лучи». «Излучать» - о себе самой!?

Невольно вспомнил «лучистое человечество» Циолковского и Чижевского. Великие ученые и фантасты выдвинули гипотезу: через сотни миллионов лет человечество избавится от своей материальной оболочки и люди превратятся в лучи света, придут к бессмертию и разгадкам всех тайн Вселенной.

 Из письма Рильке Цветаевой: « Ты – большая звезда…. Но тебя, Марина, я нашел не вооруженным глазом, это Борис (Пастернак прим. А.К.) поставил телескоп перед моим небом…. Сначала перед моим взором пространства, а потом, вдруг, предстала ты, чистая и сильная, в центре обзора, где лучи твоего первого письма явили мне тебя».

 Плоть мешала Цветаевой.  «Инопланетянке» на земле, где бы она не была, тяжко, неуютно, воздуха не хватало. Вл. Сосинский пишет: «В письмах из Праги в Париж Марина Цветаева возмущается чехами, их скупердяйством, их душевной бедностью, их затхлым провинциализмом, восторгается французами, русскими во Франции, рвется в Париж. А в письмах из Парижа к А. Тесковой хвалит чехов, своих благороднейших и верных друзей, и поносит Париж».

 Здесь не только обычный, мучительный комплекс эмигранта, нежелание, но и фатальная неспособность обрести крышу над головой и необходимый  круг общения, в котором можно выжить птице без гнезда.

 «Я живу умыслами. Люди по мне проходят бесследно, выходит: они - волны, а я камень чужой смерти». Чужой ли? И любила ли себя Марина? Странный вопрос, обращенный к самоубийце. Не смог найти точной цитаты, но было ей сказано: «Возлюби ближнего, как самого себя! Для меня это невозможно. Знаю, как отношусь сама к себе». Впрочем, и здесь злокозненный дуализм: любовь и ненависть в одном чувстве.

 Из письма к Колбасиной – Черновой: «Боюсь, что беда (судьба) во мне, я ничего по – настоящему не люблю, не умею любить, кроме своей души, то есть тоски, расплесканной, расхлестанной по всему миру и его пределам. Мне во всем и в каждом человеке и чувстве тесно, как во всякой комнате, будь то нора или дворец. Я не могу жить во днях, каждый день – всегда живу вне себя. Это болезнь неизлечима, и зовется – душа».

 Душевная болезнь и самоубийство, как способ избавить, освободить душу от тела.

   «Не обольщусь я языком

   Родным, его призывом млечным.

   Мне безразлично – на каком

   Непонимаемой быть встречным».

 Погиб Маяковский, далеко любимый Пастернак, умер Рильке, еще не родился Иосиф Бродский. «Встречный» - чужой, и она чужая.    

 А вот, совсем наотмашь, отчаянно: «Пока у меня только – нового – усиленная невозможность быть с людьми 3-го и даже 2-го сорта, - пытаюсь, а не могу». И  рядом, в дневнике, она расшифровывает  свою чуждость: «Слава Богу, что я  не еврейка! Мне и так уже кажется, что со мной говорят только из жалости…. При первом же «жидовка» я бы подняла камень с мостовой – и убила»…В «Ответе на анкету» за 1926 год она писала: «Главенствующее влияние матери (музыка, природа, стихи), Германия, страсть к еврейству. Один против всех». А вот, из дневника, еще: «Откуда у меня – с детства – чувство преследования? Не была ли я еврейкой в Средние века». Со временем и строки из поэмы появятся: «В сем христианнейшем из миров поэты – жиды». Одни (одна) против всех. Изгои, отверженные, проклятые! Народ Книги, книжный народ.

 Как ужасно, как низменно функционировать ради жизни тела, а приходится, когда время течет вспять, когда страна, где ты родился, отдана на правеж, когда нет больше возможности жить богатством предков. Эмиграции россиян, всех без исключения отлучение от родины, начались в октябре 17 года. Элиту лишили накопленного, простой люд – традиций. Народ российский стал жить без собственности и души. Большевики отправили подвластных рабов в вечное странствие.

 Из Парижа Марина пишет отчаянное письмо Тесковой: «Живу из последних (душевных) жил, без всяких внутренних и внешних впечатлений, без хотя бы малейшего повода к последним. Короче: живу как плохо действующий автомат, плохо – из-за еще остатков души, мешающей машине. Как несчастный, неудачный автомат, как насмешка над автоматом».

 Пошлость быта грызла Цветаеву, но не только «место», но и время не устраивало Марину Цветаеву. Она пишет Р.Н. Ломоносовой: «Я бы могла быть первым поэтом своего времени, знаю это, ибо у меня есть все, все данные, но своего времени я не люблю, не признаю его своим».

 Марина любила любовь. С любовью к людям все обстояло гораздо сложнее. Детство Цветаевой было заполнено не людьми, а книгами, романами, вымышленным миром. Она была «книжной барышней».

 Прекрасен  книжный мир! Он не агрессивен и гармоничен, полон волшебных тайн и упоительных разгадок. Добро, чаще всего, одерживает победы над злом, разум над глупостью. Любовь всевластна. Собственное творчество, подчас, - попытка продолжение «книжности», там, где это невозможно.

 Нынешнее крушение идеи, полный отход от «книжности» и предрешено сокрушительной победой зла и глупости в ХХ веке. Марина Цветаева родилась в девятнадцатом. Она просто не сумела остаться в своем времени, но вины Марины в том нет, просто время это в припадке безумия ускорило свой бег.

 Муж Цветаевой Сергей Эфрон  был человеком неопределенным, слабым. Марина отказалась от своего времени, от «века толп», Эфрон попытался его принять, идти с ним в ногу, но время палачей и негодяев распознавало своих по родовым приметам. Эфрон так и не сумел переродиться. Он тоже был «книжным мальчиком», и остался между молотом и наковальней. Сергей Яковлевич, правда, сделал еще в юности выбор в пользу православия, но, в остальном, долго не мог определиться, пока не избрал свою последнюю, роковую и сомнительную профессию агента НКВД.

  «Сергей Яковлевич совсем ушел в Советскую Россию, ничего другого не видит, а в ней видит только то, что хочет», - писала Цветаева. Она жила в Советской России и знала, что почем. У Марины иллюзий не было. Она и возвращалась в СССР, как на смерть или в поисках смерти. Цветаева «поползла за мужем, как собака» в эмиграции, но обратно на родину поползла, как жертва, но навстречу силе, пусть и палаческой.

 Думали ли она, что жертвами режима станут муж и дочь. Этого мы знать не можем.

 Слоним об Эфроне: «Как и многие слабые люди, он искал служения: в молодости служил Марине, потом Белой Мечте, затем его захватило евразийство, оно привело его к русскому коммунизму, как к исповеданию веры… Он хотел быть сам по себе»

 Иосиф Бродский: «Я думаю, что случай с Эфроном – классическая катастрофа личности. В молодости – амбиции, надежды, пятое-десятое. А потом все кончается тем, что играешь в Праге в каком-то любительском театре. Дальше что делать? Либо руки на себя накладывать, либо на службу куда-нибудь идти. Почему именно в ГПУ? Потому что традиция семейная – антимонархическая… «Державность»! Не говоря уже о том, что в шпионах-то легче, чем у конвейера на каком-нибудь «Рено» уродоваться. Да и вообще быть мужем великой поэтессы не слишком сладко. Негодяй Эфрон или ничтожество – не знаю. Скорее последнее, хотя в прикладном отношении – конечно негодяй. Но коли Марина его любила, то не мне его судить».

 «Не мне», но вердикт все-таки вынесен, да и любовь Марины вовсе не смягчающее обстоятельство. Лишний это сантимент, и была ли любовь эта? Любовей в жизни Цветаевой было множество, а любовь - одна и разделенная – к слову. Все остальное так, как крючья в чуждости и одиночестве, чтобы хоть как-то за жизнь зацепиться или спастись от жизни.

 Из воспоминаний о ней: «Марина Ивановна вечно нуждалась в близкой (очень близкой) дружбе, даже больше – в любви. Этого она везде и всюду душевно искала и была даже неразборчива, желая душевно полонить всякого»

 Марина сознавала это и была беспощадна к себе, точнее к своей плоти: «Тело женщины постоялый двор, иногда превращающийся в колыбель». «Не все ли равно, с кем спать на земле, если под землей будешь спать с кем попало».  Это уж слишком, конечно, отдавалась мужчине Марина лишь, пусть по придуманной, надуманной, но любви: « Есть только две ценности: дети, когда они маленькие, и мужчины, пока они любят». И неважно, сколько их – любящих.

 И в этом был ее бунт и богоборчество. Цветаева – царица стиха, в равенстве и даже превосходстве над мужчинами, имела право на свой гарем.

 Любовь – любовью, но был же и обычный секс в жизни Марины, упоение в соитии, уход, хоть на мгновение, от пошлости жизни. Вечная наша возможность спрятаться от ужасов бытия под одеялом. Был, судя по всему, поднадоевший муж и преклонение перед силой, мужской силой.

 Следы этого преклонения во многом. Это Пушкин гадал на примере Бонапарта: совместимы ли злодейство и гений? Злодей Наполеон не существовал для Цветаевой. Только гений силы. Читаем в дневнике: «Бог у меня начался только с 11 лет, да и то не Бог – Христос, - после Наполеона!) – вообще отсутствие Бога, полуверие, недуманье о нем». Эту страсть к Бонапарту, вместо мыслей о Боге, Марина пронесла через всю жизнь.

 История про то, как слушала она басню Крылова о волке и ягненке, прочитанную матерью в детстве, о том же: о силе. Признается в дневнике, что ягненка было жалко, но волк нравился больше. Волк – Наполеон в другой басне Крылова. Поклонение мифу, легенде, уход от реальности. В живой, подлинной жизни, в которой бросил Бонапарт на смерть от голода и холода сотни тысяч обманутых им солдат великой армии, не выжить даже миг. Там не сила – там правда. Неужто Цветаева не знала обо всем этом? Здесь нет, как мне кажется, загадки. Наполеон – один из тех, кто разрушал, сметал ненавистную пошлость жизни. Ценой крови? Но крови живых, скучных и глупых людей, а не ангелов и героев книг.

 После вечера Маяковского в Париже сказала, что там, в Советской России, – сила. Не этот ли культ ложно, на уровне физиологии понятой силы, и привел ее в смертную тоску Елабуги. Впрочем, «проводников» было множество .

 «Всякий поэт по существу эмигрант, даже в России. Эмигрант из Царства Небесного и земного рая природы.

ПУТИНЫ ПРИХОДЯТ И УХОДЯТ...

 "Что касается амбиций, то об этом рано еще говорить. Понимаете, сейчас 2014 год, выборы в 2018-м. Работать надо, там видно будет, посмотрим", - сказал Путин в интервью. Российский лидер заметил, что самое плохое и самое опасное для человека, который занимается политикой, - "вцепиться в свое кресло руками и зубами и думать только об этом". "Тогда в этом случае провал неизбежен, потому что всегда будешь бояться совершить какой-то неверный шаг. Не об этом надо думать, нужно думать о результатах своей работы. Там будет видно", - цитирует Путина ИТАР-ТАСС.

 Боюсь красивых слов, особенно, когда их произносят политики. Сама история опровергает президента России. И. Сталин  просидел на троне почти 30 лет, Мао Дзедун - 27 лет, Франко – аж 33 года.  Если бы наши дорогие правители думали о «результатах своей работа», а не о том, как сохранить власть, боюсь, что их сменность стала бы исчисляться не годами, а месяцами. В случае Путина не так важно, останется ли он президентом после 2018 года или нет, а куда двинется Россия сегодня. Найдет она пути к развитию государства в прогрессивном направлении или утонет в реваншизме и фашизме, куда зовет Россию значительная часть населения. Той же части населения только кажется, что царь на троне – ключ к решению проблемы. На самом деле: хочешь того царя увидеть  – стань перед зеркалом. И нечего на это зеркало кивать... Здесь и обратная связь очевидна.  Что общего с Россией было у Софии Августы Фредерики Анхальт-Цербстской? Да ничего! Однако, стала она Екатериной Великой - тот же эффект зеркала. А Иосиф Виссарионович Джугашвили, как русский царь?! Вот кто умел смотреться в зеркало.  От коллективной воли общества и зависит, куда двинется страна: в лучшую жизнь или в бесправие, голод и кровь. Ну, а Путин?… Что Путин? Можно смело перефразировать слова популярного генералиссимуса: «Путины приходят и уходят, а русский народ остается».

ПОКОЙНИК ВСЕ ЕЩЕ ЖИВ

  Даже в США 6 (шесть) памятников В.И. Ленину.
 Вот один из них - в Сиэтле. "

 Если приглядеться к политике нынешнего Белого дома и Вашингтон не должен быть без памятника "вождю мировой революции

 «Целью социализма является не только уничтожение раздробленности человечества на мелкие государства и всякой обособленности наций, не только сближение наций, но и слияние их». Ленин В.И. «Социалистическая революция и право наций на самоопределение».

 Массовая поддержка большевицкой революции евреями и была формой отказа от своей национальной идентификации. Результат – ассимиляция с последующим Холокостом - слишком дорогая цена за приверженность социалистическим идеям. Внешне мечта социалистов о слиянии рас и государств в одно целое  привлекательна. «Сольемся в экстазе»  – и не станет зависти, расизма, национализма, ненависти и войн. Никаких «избранных народов» быть не должно. Какой уж тут Бог и Закон Божий. Да и вся история человечества не имеет смысла. Как говорил в интервью Хаиму Мисгаву нынешний президент Израиля Шимон Перес: «  Совершенно очевидно, что история не в состоянии дать представление о будущем… Лидер же обязан упражняться в предвидении будущего … Нет смысла преподавать прошлое. Надо преподавать будущее». Получается, жить нужно фантазиями о неизвестном, грядущем, а не памятью о прошлом. Но память о прошлом – основа еврейского самосознания, сами корни народной жизни. Без прошлого  нет будущего – это всё народа Торы. Сама суть существование «жестоковыйного племени» ставится под вопрос. Без истории нет у потомков Иакова права на землю Израиля. Прошлое всегда давало евреям силы жить сегодня, сейчас. Наша история – это не перечисление дат и событий, а сама философия нашей жизни, ее смысл. Здесь и наивный идеализм очевиден, столь противный материалистической, атеистической составляющей левых взглядов. Прошлое хоть в какой-то степени реально. Будущее – иллюзия, миф. Любопытно, что датским или шведским социалистам Бог и история их стран не мешает, а вот в Израиле все это оказывается помехой на пути в «светлое будущее». Все  у нас не так, как у людей, даже пресловутый социализм.

 Когда-то, в бедной стране, он сыграл большую роль в организации и обороне государства, но страна богатела. Из партии социальной защиты населения левые Израиля стали партией лоббирующей монополии: обычной партией власти, крепко связанной со своими идеологическими сторонниками за рубежом, а в условиях постоянной конфронтации с соседями именно эта особенность перестала способствовать задачам защиты страны, когда интересы Израиля может защитить только  н а ц и о н а л ь н а я, а не  и н т е р н а ц и о н а л ь н а я партия. Это на практике. В теории, сохраняя природные особенности, мы и здесь метим в пророки. Выходит, кому-то у руля власти  будущее доподлинно известно, как  оно было  известно классикам марксизма-ленинизма. Они точно знают, что коммунизм, или нечто подобное, сдобренное новым «календарем», нужно преподавать в школе: все то, что по обещанию Н.С Хрущева давно уже должно было случиться с СССР в 1980 году, но не случилось. Не беда. Историю преподавать и поминать не нужно. Уроки поражений не в счет. И бегом по старым «граблям».

 «От каждого по способностям и всем по потребностям». Проще говоря: «На одного с сошкой семеро с ложкой», при условии «слияния наций» и ликвидации «мелких государств», полной победе «светлого будущего». Коммунизм еще не построен, но социализм в действии и по этому принципу уже пробует жить   «цивилизованный мир», растлевая, так называемой, «гуманитарной помощью», а проще – подачками - страны «третьего мира» вместо того, чтобы научить этот мир работать и кормить самого себя.

 В многообразии мыслящей материи, разности религий, традиций и культур, считали «классики марксизма», все несчастья рода людского. В подобии, однообразии – счастье. И по сей день, идеи социалистического мироустройства живы, и не только живы, но по этим схемам строят свое бытие большая часть стран западной Европы. Отсюда и воинствующий либерализм с его попытками «сблизить» и легализовать не только нации и государства, но и ввести однополые браки, а карнавалы сексуальных меньшинств представить, как великую победу демократии. Отсюда пресловутая политкорректность, когда черное перестает быть черным, а белое становится серым. Отсюда чудовищная, преступная, если судить по результату, деколонизация Африки в прошлом веке. Отсюда и «общий рынок в единой Европе» с заменой национальных денежных единиц монстром евро, как будто общее злато способно изменить его обычную природу. В этом, а не в распрях с соседями, - основные проблемы Израиля, стремящегося одновременно  быть частью «цивилизованного мира» и сохранить себя, как народ,  быть верным  религии, традициям и культуре предков. В этом и корни современной юдофобии в странах Запада. В этом и фатальная слабость  Европы перед исламской экспансией, своего рода религиозным социализмом: вот станут все люди мира слугами Аллаха во всемирном Халифате – и будет им счастье. Все, как завещал «добрый дедушка Ленин», заливший с подельниками Россию кровью. Нынешний, благостный, либеральный, розовый социализм  не менее опасен (особо слабостью в пресловутой «войне цивилизаций»), как всякая попытка в угаре атеизма идти против самой природы мира и человека, тщетной попыткой уравнять то, что равенству не подлежит.

 Я специально огрубляю и «оглупляю» ряд положений, чтобы избавить от красивых масок изуродованное лицо сегодняшней Европы. Достаточно пройтись по улицам Брюсселя, Парижа или Вены, чтобы понять: материк этот готов принести себя же в жертву своим безумным, либеральным схемам.

  «Космическое пространство материально пусто, за исключением материальных следов в нём» - писал К. Циолковский. Пустота однообразна и агрессивна, материя живет, сопротивляется пустоте разнообразием видов. Мыслящая материя в том числе. Вполне возможно ее создание в последний день Творения – и есть способ сохранения материи вообще в космической битве с вакуумом пустоты. Любая попытка привести мир человека к однообразию чревата победой этой пустоты, то есть смертью «камня, огня и мысли». Собственно ХХ век наглядно доказал это практикой большевизма Ленина-Сталина и национал-социализма Гитлера. Нет смысла в тысячный раз повторять, что история никого ничему не учит, особенно тех, кто эту историю не признает. В понятие «народ избранный», как его  можно расшифровать, входит право на личность, на индивидуальность, на талант. Всевышний проповедовал это не только евреям. Все человечество должно стать «народом отдельным, избранным». Но все это противно самому революционному духу с нетерпеливым стремлением молодых, горячих сердец к немедленному переустройству мира, в котором они сразу же займут место положенное лишь по праву опыта и обретенного профессионализма. Обязанность, необходимость ждать призы и награды  кажется юности произволом. Долой эволюцию! Да здравствует революция! Вперед! На штурм старого мира! А дальше - пустая демагогия насчет  несовершенства этого мира и его всевозможных грехов. При этом молодость, взяв власть, готова на такие преступления, которые и не снились унылым и слабым «старикам» прежней власти.

"Если в 18 лет ты не радикал, то ты подлец, а если в 40 не консерватор — ты дурак." Мысль эта приписывается то Черчиллю, то Талейрану, но дело в том, что слово «дурак», на день сегодняшний, не раскрывает сути дела. Чаще всего радикалы после 40 лет – это откровенные циники, живущие за счет силы, своего рода, могучей мафии, исповедующей идеалы Прудона-Маркса-Ленина, припудренные идеями Просвещения. Во времена Талейрана и даже Черчилля это было не столь очевидным. Отсюда и мягкая характеристика радикализма. Сегодня «старики» – циники взяли под контроль «реальный социализм». Революции, бунты, мятежи они терпят и пытаются направить в нужную сторону по необходимости. Свои же принципы бытия навязывают непокорным силой денег и современного оружия.

 Нынешние социалисты все еще убеждены, что возможность мира между львом и ягненком  в исчезновении травоядных и плотоядных пород,  и мичуринской замене их новой, общей для всех видов живого породой: пресловутого козлотура, высмеянного Фазилем Искандером. Можно вспомнить и бородатый анекдот о самом Мичурине, который погиб, упав с клубники. Так вот, эту «клубнику» и собираются вырастить нынешние либерал - социалисты, не думая, как опасно и больно с нее падать в мире, услужливо снабженным Сатаной ядерным оружием.

 Гордыня – смертный грех социализма, не желающего признавать, что Бог наградил человека свободой воли, возможностью выбирать между добром и злом. И вечный выбор этот - залог развития и совершенствования человеческой цивилизации. Этим выбором, например, озабочены сегодня племена, кланы, секты арабского Ближнего Востока. Социалисты, атеисты, шииты, сунниты, алавиты, бедуины и персы – все они заняты выбором между добром и злом, как его понимают лидеры упомянутых групп и сами толпы послушников. В этот, вполне нормальный для юной, пассионарной нации, хоть и кровавый, процесс вновь хочет вмешаться Запад с его неуемной страстью немедленно примирить «льва с ягненком» и вывести новую породу демократов в новом же Ближнем Востоке. Наши же проблемы в том, что эти, «селекционеры - ботаники», чрезвычайно озабочены и Еврейским государством, в котором, по их мнению, следует вывести новую породу рода людского: евроараба. Он и нефть будет качать исправно и в высоких технологиях преуспевать при полном подчинении демократическим институтам, как эти институты понимают умники из Норвегии, Швеции, Дании или Франции. Бред! Но именно этим бредом  живут социалисты Запада и наши доморощенные леваки-атеисты, убежденные, что им известно будущее планеты, а история прошлого никому не указ.

 Есть еще одна особенность, которую никак не хочет понять либеральная Европа. Понять и  примириться с ней. Это пресловутый человеческий фактор. Фридрих Дюрренматт еще в 1975 году писал в эссе «Взаимосвязи»: «Государство Израиль представляет для арабского мира не только политическую проблему, с чем я соглашаюсь, не только невротическую проблему, чего я опасаюсь, так как Израиль выступает в качестве объекта ненависти, которая только и может объединить этот мир, но, кроме того, это еще и религиозный конфликт, вновь навязывающий еврейскому народу проблематику, уходя от которой он и основал собственное государство».

 За прошедшие годы постоянная пропаганда ненависти превратила арабский мир в кипящий котел. Израиль надежно защитил свои границы, а пар из котла ненависти требовал выход. Вот арабы и стали убивать друг друга. Если бы все эти Каддафи, Мубараки или Ассады могли предоставить своим народам кровавую, победную драку с Еврейским государством, они бы и по сей день спокойно сидели на троне. Дюрренматт понимал и то, что в те годы было скрыто за легким покрывалом арабского социализма: религиозную нетерпимость ислама. Он увидел очевидную опасность не только Израилю, но и всей человеческой цивилизации. 37 лет назад большой писатель ясно понимал и видел то, что и сегодня не хотят и не способны понять и увидеть многие политики.

 Похоже, мир наш столкнулся с новым видом тоталитаризма догматических идей, террором либерализма, который, на мой взгляд, мало чем отличается от прописей и практики Маркса – Ленина – Сталина – Мао - Пол-Пота и прочих молодцов, убежденных, что только они знают, во что должно верить, как и чем обязано жить человечество. Не могу снова не вспомнить Галича: ««Не бойся сумы, не бойся чумы, а бойся тех, кто знает, как надо».  Все бы ничего, но знание истины в конечной инстанции парадоксальным образом сопряжено с малодушием «Стокгольмского синдрома»,  когда под воздействием сильного шока исламской экспансии и террора Запад начинают сочувствовать своим захватчикам, оправдывать их действия. В конечном счете, отождествлять себя с ними, легитимируя идеи бандитов. Здесь и  «единственной демократией на Ближнем Востоке» можно пожертвовать. Чего уж мелочиться. В прошлом веке Европа послушно «скормила» фюреру своих евреев. Сегодня она готова умилостивить тем же фанатиков ислама.

 Понимаю, что перед нашими соседями нет смысла падать на колени и просить о пощаде. Приходиться драться, когда к горлу приставлен нож.  Другое дело - вся эта «белая и пушистая» компания доброхотов Запада и США, готовых задушить Еврейское государство во имя своих левых иллюзий и догм либерализма.  Перед этой публикой я готов на колени упасть и взмолиться, протянув к ним руки: «Друзья! Оставьте в покое мой народ, дерзнувший вернуться на свою, святую землю и занять незначительный участок средиземноморского пляжа. Позвольте нам быть теми, кем нас произвели на свет, молиться своему Богу, учить свою историю и верить в свои идеалы. Мы никому не мешаем этим, никому не причиняем зла, никому не навязываем наш образ жизни. Не трогайте мой древний народ, не учите жить, не рассматривайте под извечным, «въедливым» микроскопом  грехи наши. Забудьте о нас, перестаньте замечать. И вы увидите, сколько еще замечательного, прекрасного, талантливого Израиль и евреи подарят миру».