ПЕРЕКУЁМ ОРАЛА НА МЕЧИ

02.03.2016 06:44 Автор: Владимир Гольдшмидт Фото:предоставлено автором

Перекуём орала на мечи

Любое государство, как и любая рыба, гниёт с головы. Когда в Израиле в разгар "ножевой арабской интифады", в которой почти ежедневно гибнут или получают тяжёлые ранения мирные евреи, политическое и военное руководство в лице Президента, сосредоточившего своё основное внимание на так называемом еврейском терроризме (и вообще представляющего страну в мире весьма своеобразно и не очень достойно), в лице министра обороны, начальника Генерального штаба, спикера Кнессета, никак не определившегося с наказанием арабских депутатов-подстрекателей, в лице других политиков призывают к сдержанности, призывают не стрелять по террористам — это по меньшей мере звучит кощунственно.

Особенно отличилось военное руководство, от которого это менее всего можно было ожидать. От кого, от кого, но не от начальника Генштаба израильской армии и не от министра обороны. Так, министр обороны поддержал начальника Генштаба, который, выступая перед школьниками, заявил, что не хочет "видеть солдата, стреляющего в школьницу, которая нападает на него с ножницами". "Лозунг "Кто пришел к нам с мечом — от меча и погибнет" — это не лозунг ЦАХАЛа, …" — сказал школьникам начальник Генштаба, проложив себе в будущем путь в "левую политику", куда после окончания военной службы перемещаются немало наших генералов. Министр же в своём выступлении добавил, что израильские силы безопасности не должны "слишком легко нажимать на спусковой крючок оружия" в ситуации противостояния террористическим нападениям: "Борясь с террором, Израиль не должен поступаться своими моральными ценностями…". "Мы не имеем права давать волю эмоциям, надо сохранять хладнокровие и разум и не бить по невинным людям".
9 канал ТВ

В. СМЕХОВ ВЕРИТ В ПАРАЛЛЕЛЬННУЮ РОССИЮ

culture

Вениамин Смехов: «Я верю в параллельную Россию»

02.03.2016

На его ролях в театре и кинематографе выросла вся страна, а сейчас его книги читаются как искренние и пронзительные мемуары о минувшем веке. В эксклюзивном интервью Jewish.ruВениамин Смехов рассказал о своей жизни в театре и театре в своей жизни и вспомнил о старой «Таганке» и совместной работе с Юрием Любимовым, Анатолием Эфросом и Владимиром Высоцким.

«Советские актеры должны были быть с нимбами на головах!»

У вас вышло несколько книг воспоминаний, и готовится еще одна. Вам приятно возвращаться в прошлое? Или это потребность обратиться к людям, которые недавно появились на свет?– Эта проза похожа на актерскую исповедь. Хотя бы в том смысле, что стиль разговорный, как в беседе с партнером. Я пишу не для того, чтобы об этом узнали тысячи. Есть какой-то круг друзей, на которых ориентируются мое сознание и мои аппетиты в литературной области. Несколько лет назад в издательстве «Время» вышло три томика моих воспоминаний-размышлений, последний из которых – «Золотой век “Таганки”» – посвящен нашему уникальному и безрассудному проекту на телеканале «Культура». Это сценарии к восьми фильмам о «Таганке», а также портреты Боровского и Любимова. После этого наша команда, которая называется «Старое кино», выпустила на «Культуре» четыре фильма: о Марине Ладыниной, Ионе Дегене, Владимире Тендрякове и вот совсем недавно – о Борисе Заборове. Этот проект срежиссировала моя жена, Галина Аксенова, а я, как актер, в нем участвую. Новая книжка, которая готовится к печати, тоже в издательстве «Время», будет включать в себя эти сюжеты и кое-что из того, что было написано раньше.

Кроме того, вы активно осваиваете жанр аудиокниги…– Издательский дом «Союз» Владимира Воробьева, который выпустил много моих «чтений», недавно сделал собрание аудиокниг произведений Владимира Тендрякова. В их создании приняли участие люди, у которых, по-моему, не бывает выходных дней, – Сергей Гармаш, Максим Суханов, Михаил Горевой – все очень славные актеры. И я, к своей радости, прочитал 5 или 6 произведений Тендрякова. А последняя новость – «возрождение» моего литературного изделия, вышедшего в 1976 году в журнале «Юность». До этого, в 1970-м, в «Юности» появилась моя заносчивая статья «Самое лучшее занятие в мире» с рисунками актера нашего театра Олега Киселева, друга Владимира Сидура, с упоминанием полузапрещенного имени Высоцкого и с запрещенным положительным освещением имени Любимова. А 6 лет спустя Мэри Лазаревна Озерова – очень драгоценный для меня человек – заказала мне повесть. Все, что в ней было описано – один день из жизни актера – было правдой, и не только моей.
Персонажа звали Леонид Алексеевич Павлюковский, и какие-то его черты были позаимствованы у моего «юного друга», как я Леню Филатова называл, черты Высоцкого тоже присутствовали. Мой персонаж в тот день сильно поработал на детей и на быт, попользовался блатом директора гастронома, пошли в оборот дефицитные билеты в театр – в обмен на дружбу и на колбасу. А потом актер от детишек (реальные имена моих детей – старшую Лену надо было вести в школу в первый класс, младшую Алику я должен был выпихнуть в детский сад) стремительно двигался в свой родной театр, чтобы вечером сыграть Хлестакова в «Ревизоре». Но прежде – достать билеты по списку: врачи, детсадовская воспитательница, мамина подруга, преподаватель Щукинского училища…
Повесть была опубликована вопреки желанию главного редактора Бориса Полевого, который считал, что день советского актера не может быть днем замученного бытовыми проблемами отца семейства! Советские актеры показывают реальную жизнь в ее революционном значении и должны были быть с нимбами на головах! Но его заместитель Андрей Дементьев собрал всю редколлегию, и она проголосовала «за». Полевой отказался от своего права вето, хотя и изменил название повести. Тираж у «Юности» был 3 млн, если не больше. И вот у главного человека в моей жизни, Галочки Аксеновой, родилась идея, чтобы к своему дню рождения № 75 я сыграл повесть перед микрофоном.

«Нет выше оправдания, чем русский язык!»

Вы не ощутили себя однажды более литератором, сценаристом, режиссером, нежели актером?– Чем отдаленнее время, тем яснее для меня, что литература как занятие вызывала больше соблазна, провоцировала и казалась более моим, чем актерство. С детства. Я объясняю происками беса, что вместо поступления в литинститут, на журфак или филфак я показался в два театральных института – во МХАТ и в Щукинское училище. Был очень зажатым актером – зато абсолютно свободным исполнителем стихов. Прочитал «Необычайное приключение, бывшее с Владимиром Маяковским летом на даче» – и был принят раньше других, в мае, еще до получения аттестата зрелости.
Мои сложности с самим собой на первом курсе закончились после того, как меня встряхнул Владимир Абрамович Этуш, Мастер нашего курса предложил поменять профессию. И вдруг я, вместо того чтобы гордо отвалить на журфак, все лето готовил себя к любому заданию по системе Станиславского и Вахтангова, которое предстояло на втором курсе. И одержал победу над самим собой – с чем себя по сей день поздравляю. «С кем протекли его боренья? С самим собой, с самим собой», – люблю цитировать Пастернака.
Отец мой, бесконечно мною почитаемый, фронтовик, учитель и математик-экономист, говорил, и это было незыблемо: «Если ты решил идти в актеры, то есть только два варианта: или очень хорошо, или – никак». Родители были очень театральными людьми, и мне с семи лет доставались программки – для чтения. МХАТа, Малого, Вахтанговского и других театров. Поэтому папа точно понимал, что лучше идти в литературу или в науку, почему-то ему казалось, что я могу быть ученым. И желание режиссировать, которое проявилось у меня уже на младших курсах, выросло именно из любви к литературе. Для меня нет выше и естественнее оправдания моим поступкам, чем русский язык! Где бы-то ни было – в театре ли, в литературе, в поэзии, в кино, на телевидении.

Вы пришли в Театр на Таганке в эпоху Александра Плотникова, еще до Юрия Любимова. Как вы догадались, куда надо идти?– Я появился в стареньком театре, который хорошо отражал победные настроения в 1945-46 годах, а к 60-м уже числился провинциальным, театром на отшибе, на окраине города… Куда взяли – туда и пошел. Надо было зарабатывать хоть какие-то деньги: у меня была уже семья, и через год появилась первая дочь. До этого я проработал год в Куйбышеве, разочаровался в себе (только через 30–40 лет понял, какая это была для меня хорошая школа!) и уже намеревался уйти в литературу.
В тогдашнем Театре драмы и комедии актеры были очень хорошие. Прежде всего, это Алексей Эйбоженко. Он был мне хорошо знаком, мы были даже приятели, учились в 254-й школе на 3-й Мещанской, ныне – улице Щепкина. А родился я на соседней, на 2-й Мещанской, сейчас – Гиляровского. В той же школе в 10-м классе учился Евгений Евтушенко, в 8-м – Леша Эйбоженко, а где-то во втором – я. Поблизости, на улице Дурова, размещался Дворец пионеров Дзержинского района. И там была Варвара Ивановна Стручкова, главная «Баба-яга» из МТЮЗа и гениальный педагог, благодаря которой из драматического кружка при Дворце пионеров вышли Виктор Коршунов, Гена Бортников, Алексей Эйбоженко, Таня Лаврова (Андриканис) и ваш покорный слуга.
А с 1964-го начался золотой век «Таганки», когда «Добрый человек из Сезуана» одержал неофициальную победу среди спектаклей театральных вузов. Постановщику студенческого спектакля, Юрию Любимову, предлагали разные театры, но он выбрал «Таганку». И 23 апреля 1964 года на сцене Театра на Таганке «Доброго» сыграли уже в обновленном составе: Зинаида Славина, Алла Демидова, Маша Полицеймако, Людмила Комаровская, Борис Хмельницкий и Анатолий Васильев остались, но появились и новые исполнители: летчика стал играть Николай Губенко, окончивший ВГИК, а я стал Третьим Богом.

Однако через год работы уже в любимовской «Таганке» вы снова решили уйти в литературу…– Уже договаривался с нашим щукинским преподавателем, ныне знаменитым академиком Юрием Боревым, писать диссертацию в Институте мировой литературы им. Горького, которая должна была называться «Перевоплощения Александра Пушкина». Это был период, когда я находил себя очень пригодным к работе в массовке, но это было совсем неинтересно. Вторым моим спектаклем должен был стать «Герой нашего времени». Мы ушли в первый отпуск, я готовился к роли Грушницкого – режиссер Марлен Хуциев хотел, чтобы я его сыграл. Но когда в сентябре явился на сбор труппы, увидел объявление: «Постановщик – Юрий Любимов. Печорин – Николай Губенко. Грушницкий – Валерий Золотухин…»
К теме психоанализа: должен сказать, что у меня не повредились отношения ни с одним, ни с другим, ни с третьим. И много лет спустя я вел программу «Таланты и поклонники» – о Золотухине и поразил его в кадре рассказом о том, как и за что я ему благодарен. Мы коснулись и других тем – как он писал о Высоцком, о Демидовой, обо мне, придумывая кое-что, в чем сам и признавался: «Было маленько чувство ревности, даже зависти…» Как колоссальная личность и великолепный актер, он мог позволить себе эти откровения со зрителями: дескать, да, немножко сочинил. А я ему – о его добрых поступках, а он их и не помнил, удивлялся. Мы с ним книжками обменялись – за месяц до его ухода…

В чем, по-вашему, феномен «Таганки», отличавший ее от других прекрасных ее современников?– Любимов создал театр соавторов! Как говорил Давид Боровский, Любимов – гений коллективного труда. Актер – он же музыкант, он же композитор, он же драматург или поэт. Таков был театр Любимова. Такого больше нет. Помню, как-то Любимов вышел к публике перед спектаклем и сказал: «К сожалению, заболел исполнитель главной роли, мы можем вернуть вам деньги, можем перенести вас на другой день, но если хотите остаться, а для нас зрители – это самые важные люди в театре, мои актеры сделают небольшую композицию из того, что они умеют». Когда кончился спектакль, Миша Козаков, сидевший в зале, сказал мне: «Конечно, вы – младшие братья “Современника”, но вы – единственный театр, которому не страшно заменять спектакль таким экспромтом!» Так родилась премьера «В поисках жанра». Исполнял свои пародии Леня Филатов, пели песни Дмитрий Межевич, Борис Хмельницкий и Анатолий Васильев. Выступали Иван Дыховичный и Валерий Золотухин. И я со «своим Маяковским». И Володя Высоцкий – со своими песнями.

«Меня не удивляет, что сегодня Высоцкий вместе с Гагариным назван“лидером нации”».

Поэтический дар Высоцкого был явен с самого начала его творчества?– За полтора года до любимовской «Таганки» Петр Фоменко принес для спектакля «Микрорайон» песню «В тот вечер я не пил, не пел, я на нее вовсю глядел, как смотрят дети…» без фамилии автора, а Леша Эйбоженко ее спел. Потом «Таганка» стала любимовской, и еще через полгода, то есть с октября 1964-го, Высоцкий вместе с Золотухиным стали «коренниками» театра. И Володя впервые запел на свадьбе одного из нас в общаге на Дубининской улице, когда все сидели на полу, подложив под себя кто что нашел. С того момента – не потому, что я лучше других, а потому что для меня русский язык, как я вам говорил, вообще главное событие и причина моих «трудовых подвигов» – Володя показался мне настоящим поэтом. Его пародии на блатные песни, что было главным для большинства его поклонников, – для меня не главное. Зато его владение словом и его буквально народный юмор я ценил высочайше. Стихи его достаточны, чтобы Высоцкий назывался поэтом, а не актером с гитарой или автором блатных песен, как его называли раньше и продолжают сегодня. Бродский однажды сказал, что у Высоцкого совершенно оригинальное, особое место в русской поэзии, в частности рифмы.

Сейчас, спустя столько лет, кажется, что все существовали в тени Высоцкого… – Мы постигаем жизнь в изломанной диоптрии, легко искажая вчерашние ценности и события. Меня не удивляет, что сегодня Высоцкий вместе с Гагариным назван «лидером нации». Это правда. Он – большой русский поэт. Но в театре совсем другой счет – и первых, и второстепенных. Зинаида Славина была № 1, Николай Губенко был № 1. Когда Губенко ушел в режиссуру, то первую строчку занимали, конечно, Высоцкий, Золотухин, Демидова, Шаповалов, потом, наверное, называют мое имя, Филатова, Татьяну Жукову и других. Это счет внутритеатральный. И Высоцкий обучался, как и все мы, языку особого театра, интонации театра поэтического и гражданственного.
Когда Высоцкий начинал играть Гамлета, все профессионалы слышали мхатовскую школу, что было нормой для исполнения таких ролей. А когда через два года я вернулся из своей первой заграницы, из Чехии, где в четырех городах шла моя пьеса «Час пик», и сел в будку осветителей смотреть «Гамлета», где мою роль короля Клавдия играл Саша Пороховщиков, то был поражен тем, как непривычен и нов был Высоцкий. Он двигался, развивался, как все мы. А кто там «звездный-ключевой-культовый-знаковый» – это лексика нездорового племени… В театре «Современник» был Евстигнеев, но никакой тени он не отбрасывал ни на Квашу, ни на Сергачева, ни на Табакова. Я, например, уверен, что Володя Высоцкий – готовый гениальный комик, которого Любимов назначал на самые трагические роли: Галилея, Гамлета, Свидригайлова – последняя его роль. Но Володя справился благодаря хорошей школе и пытливости. А «звездой», которая всех затмевала, был Николай Губенко – безусловный первач. И Высоцкий как раз готов был быть в тени Губенко, который всем нам нравился, что бы он ни делал.

Прошло уже тридцать лет, но трагическая история прихода Анатолия Васильевича Эфроса в «Таганку» и по сей день вызываетспоры…– Для меня всю жизнь были три первых человека в режиссуре – номер один – Фоменко, номер два – Эфрос и Любимов. Юрий Петрович был вынужден остаться за границей, поскольку был унижен партийной цензурой многократно. Наказанием для Любимова могло стать то, что случилось с Сахаровым. Он остался, заключил договор с итальянским театром – это было злостное нарушение. При этом он написал письмо, что болен, что у него несколько лет не было отпуска. Он не влезал ни в какие эмигрантские кампании, бережно хранил статус, чтобы театру не стало плохо из-за него. Были люди, занимавшие высокие места в ЦК, близкие театру, которые помогали – как помогали и Товстоногову, и Ефремову, и Эфросу, и Тарковскому. Любимов ждал, что сверху помогут и разрешат «Высоцкого», а он пока перебедует за границей. И насытит семью гонорарами, поездкой в Италию и прочее. Такова жизнь.
А мы остались несчастными брошенными сиротами. И вдруг один из лучших режиссеров страны соглашается «помочь советской власти наказать Любимова» и встает на место своего несчастного друга. Я всю жизнь мечтал работать у Эфроса, всю жизнь! В «Вишневом саде» я должен был играть Гаева, но в это время снимался, черт возьми, в фильме «Смок и Малыш», а Эфрос хотел, чтобы только я был Гаевым. Высоцкий и Демидова договорились, что когда я прилечу со съемок, меня введут, но я хотел настоящих репетиций… Узнав, что Эфрос согласился взять «Таганку», лучшие театры пригласили наших артистов работать к себе. Потому что тогда у всех было одно и то же мнение: это – акция партийная, а не художественная.
Эфрос ни в чем не виноват – он ушел из своего театра творить там, где ему хотелось, уверенный, что Любимов сам бросил свой дом. Его отговаривали самые близкие друзья, знавшие цену партийной западни. Но мы слышали в этом событии трагедию. И наш гнев был нашим честным заблуждением. Мы думали только об одном: Любимов – живой, а его место занято! И это вызывало боль. И мы, несколько человек, пытались покинуть театр. В том числе Филатов, Шаповалов, Боровский. Эфросу вручили ключи власти: всё зависело от него, он и отпускал, и выгонял, было много драматических моментов… Но он хотел строить свое. И его можно понять – Любимов ведь начинал с того же.

Должен же был быть какой-то приличный выход из этой ужасной ситуации.– Эфросу прямо сказали Товстоногов, Ефремов, Ульянов, Игорь Виноградов, Вячеслав Всеволодович Иванов, Эйдельман: «Нельзя скрывать от актеров свое решение! Актеры должны знать и актеры должны пригласить!» Он знал о назначении с ноября, но до апреля ему запретили об этом говорить. Он ставил у Любимова в «Таганке» свой «Вишневый сад», работал с Демидовой, с Высоцким – если бы он всех собрал и сказал: «У меня на Малой Бронной испортились отношения с актерами, у вас случилась беда с Юрием Петровичем, давайте поработаем вместе?» Мы бы заплакали от счастья!
Анатолий Васильевич меня вместе с Бортником назначил на главные роли в спектакле «На дне» – вот такой жизненный парадокс. И если у Филатова была возможность уйти, поскольку он тогда увековечивал в кино образ Чичерина, то у меня такой возможности не было: меня никуда не отпустили, к тому же лишили концертов, съёмок, я был в сильном психозе. И вот в Театре на Таганке я репетирую Барона, Эфрос очень доволен, а я предчувствую, что могу умереть, но зато по-честному доживаю как актер. Спектакль сыграли здорово. Эфрос остался великим режиссером. «На дне», наверное, его главная победа в Театре на Таганке. Что делать, если политика уничтожает здоровье человечности?

«Моего самого лучшего “Маяковского” даже запретили»

У вас до «Смока и Малыша» почти не было ролей в кино, но вот был эпизод в фильме «Служили два товарища»…– Меня туда Владимир Высоцкий, можно сказать, силой затащил. Силой своих слов: «Вот ты ругаешь кино, а ты хоть раз посмотри, что это такое! И влюбишься».

Вы потому не снимались, что ругали кино?– У меня, к сожалению, нет сейчас того стихотворения, которое на мой вечер в Доме актера сочинил Леонид Филатов. Но смысл этой эпиграммы был в том, что «мы все знаем, что Веня Смехов не любит кино. Оно его не приглашает. Вот оно его не приглашает, и он его не любит». Я поневоле стал протестующей организацией. Потому что у меня было, по крайней мере, 8–10 приглашений и в кино, и в телекино, но не давали сниматься… Проще всего объяснил это режиссер фильма, в котором снялся мой старший товарищ Игорь Кваша. Режиссер объяснил: «Силуэт у тебя более еврейский, чем у Кваши. О том, что Кваша – еврей, надо еще догадаться. А с тобой сразу понятно». Да, это не вызывало одобрения партийного руководства.

Вы переживали по этому поводу?– У меня был Театр на Таганке. Поэтому появился сам по себе защитный принцип, который я так формулировал моим самым близким товарищам Володе Высоцкому и Валерию Золотухину: «В театре вы стопроцентны. В кино из вас делают куклу, и вы имеете неосторожность допускать самый большой грех – начинаете собой любоваться». Они отвечали: «Что ты говоришь чушь? Вот когда снимешься – увидишь!» Но я до сих пор убежден, что кино – санаторного вида работа для актера. Там, если большая роль, за одним актером ухаживают множество людей, как в санатории. Конечно, бывают съемки натурные, жестокие, сложные. Но в основном это санаторий.
И когда спрашивают про «Мушкетеров», я говорю, не надо забывать, что есть настоящие мушкетеры, благодаря которым вы полюбили этот фильм. Это оператор Полынников, Марк Розовский и Юрий Ряшенцев, Юнгвальд-Хилькевич и Максим Дунаевский. После них идем мы – режиссер так удачно выбрал актеров, что даже французы признают: да, похожи! Но какое это имеет отношение к радостям жизни, если ты уже в «Таганке»? Если ты работаешь в любимой профессии, с любимым режиссером, с любимыми партнерами, для любимого зрителя, с любимыми текстами.

В вашей современной кинобиографии появились сериалы – чем заинтересовал вас этот формат?– Даже в сегодняшних фильмах, в которых я снимался, я оставлял себе право переделывать текст. Я очень доволен «Монте-Кристо», там 117 серий, но это было незаметно, и всем нам было хорошо.

Вы прошли путь от Маяковского-циника, как значилось в программке к спектаклю «Послушайте!», до Маяковского-меланхолика в спектакле «Флейта-позвоночник», который недавно появился в репертуаре Театра на Таганке…– А моего самого лучшего «Маяковского» – программу на телевидении «День Маяковского» (утро, день, вечер и бессмертие) – даже запретили! В 2015 году в Италии издали книгу «Клоп» с иллюстрациями Франко Стоино, который, не зная ни одного слова по-русски, пользовался русским шрифтом как орнаментом, как Илья Зданевич: можно просто прочитать, а можно полюбоваться. Жена моя Галя заразила меня идеей новой композиции, чтобы в день презентации издания сыграть в Риме спектакль, посвященный Маяковскому. Мне понравилось, как после премьеры «Флейты» премудрый, талантливый, близкий мне по Театру на Таганке актер и режиссер Александр Михайлович Вилькин, который участвовал в трех моих телевизионных спектаклях, сказал, что «Флейта-позвоночник» как будто реабилитирует замечательный жанр литературного салона, существовавший в Серебряном веке и позже, и что он впервые увидел Маяковского-интеллигента.
Труд поэта излечивал Маяковского от ран любви, а раны любви были ему топливом вдохновения. Это чудесная, особая и весьма интимная история, которую храбро перевирают или пересочиняют люди, оскверняя память и Маяковского, и Лили Брик. Пабло Неруда называл ее музой русского авангарда. Хлебников, Пастернак, Кирсанов, Шкловский, Родченко – все они были людьми круга ЛЕФ (Левый фронт искусств – творческое объединение, существовавшее в СССР в 1920-х годах. – Прим. ред.) и Лили Брик. Это необыкновенное сплетение жизни было коротко объяснено Эльзой Триоле: в тот день, когда Маяковский прочитал «Облако в штанах», и Ося, и Лиля Брик увидели лучшего поэта в своей жизни – а до этого таким для них был только Блок. Триоле пишет, что с тех пор Лиля навсегда полюбила Маяковского-поэта, а Маяковский навсегда полюбил Лилю. А почему люди расходятся или почему, расходясь, остаются друзьями – пусть кляузники ищут ответы на эти вопросы на своем приземленном уровне. А не в небесах поэзии.

Однажды Илья Эренбург, тексты которого вы читали в спектакле «Павшие и живые», задал Юрию Любимову вопрос: «Верите ли вы, что искусством можно что-то изменить в стране?» Любимов ответил: «Да, мы этим занимаемся». А вы верите?– Я верю в параллельную Россию. И для ее здоровья нужно, чтобы эти две параллельные не соприкасались. Всегда было так: половина замечательной России находилась по одну сторону решетки, а вторая – по другую. И при таком казарменном образе жизни Шостакович по-прежнему создавал шедевры. И появлялись шедевры Эшпая, Щедрина, Каравайчука, Денисова, Шнитке – запрещали, но они все равно создавались. На этом черноземном пространстве происходило самовозделывание, самопроизрастание, находились новые и новые силы. Этого никто никогда не объяснит – как сосуществовали такое враждебное отношение к человеку и такие могучие произведения любви к человеку и человечеству.

На этой неделе начинаются гастроли Театра на Таганке в Израиле, в ходе которых Вениамин Смехов представит на суд публики спектакль «Нет лет».

Беседовала Светлана Полякова

http://www.jewish.ru/culture/cinema/2016/03/news994332874.php

НЕ ПУСТИЛИ В ДЕКАБРИСТКИ

style

Не пустили в декабристки

02.03.2016

В Российской империи стояла поздняя весна 1887 года. Разбитые дороги в местечке Александровка Чигиринского уезда Киевской губернии окончательно размыло дождем. Возле лужи, в которую уходила дорожная колея, устроился мальчик. Он принялся лепить замок, зачерпывая строительный материал из мутной воды. И так увлекся возведением башни, что не заметил подкатившую телегу.

Кучер спорил с женщиной, сидевшей позади, и малыш едва успел выскочить из-под копыт старой кобылы. Он сделал попытку заплакать, скорее от обиды, чем от испуга, открыл рот, но, увидев, что телега поворачивает к их мазанке, так и застыл. Возница слегка натянул вожжи, телега остановилась, женщина осторожно спустилась на землю и, тяжело переваливаясь, пошла к крыльцу.

Из двери выбежала мама мальчика. Она всплеснула руками, вскрикнула – ребенок услышал, что мама назвала женщину Бейлой – и потащила её за собой в дом. Бейла, внезапно оказавшаяся очень похожей на маму, обернулась и сделала знак рукой. С телеги спрыгнули еще четыре фигуры – три девочки и один мальчик – и, похватав узелки, побежали за ними.

– Десять лет ни слуху ни духу! Уже четверо? Постой, ты опять беременна? – маленький Шмулик видел, насколько мама недовольна, и уже отчетливо понимал, что в ближайшее время ему никто ничего про заезжих гостей не объяснит. Он без стеснения рассматривал выстроившихся в рядок у стенки четверых ребят и пытался уловить обрывки разговора: «…Кишинев… Гершка скрывается… Больше не можем… Нам бы на немножко…»
– Что?! – взревела мама маленького Шмулика. – Ты видишь здесь лишнее место?!
– Но мне на днях рожать…

Мама вновь всплеснула руками и вышла, хлопнув дверью. Гостья выбежала за ней. За дверью послышались крики и восклицания, сменившиеся рыданиями…

Так встретились сестры-близнецы Бейла и Хася Каминские, родившиеся в местечке Медведовка в семье каменецких мещан в 1845 году. А в 1865-м Бейла вышла замуж за Гершку Михелевича и через два года уехала с ним в Кишинев, столицу Бессарабской губернии. Не достигнув благосостояния в крупном городе, пятого ребенка Бейла решила рожать в доме у сестры. Через три дня после прибытия в дом хасин дом на свет появилась маленькая Эстер. Еще через день явился и муж Бейлы, Гершка.

Шмулик новым родственникам был рад, особенно веселому дяде Гершке, чего никак нельзя было сказать о его маме. Выгнать родную сестру с новорожденной и детьми она не решалась, но терпеть еще и ее мужа – это было уже слишком. Вот почему, когда в дом явились представители местных властей – полюбопытствовать, так сказать, что это за пополнение в небольшом доме, Хася им в лоб заявила, что это, дескать, моя сестра, это ее дети, а кто этот человек – я знать не знаю. Ситуацию усугубило и то, что ни у одного из новоприбывших не было на руках никаких документов.

– Так и запишем, – пыхтел довольный находкой толстый чиновник. – Мещанка и вдова Каминская отказалась подтверждать, что оный есть законный муж ейной сестры, отец пяти ея детей. С учетом отсутствия у оного паспорта, считаю целесообразным просить применить статью 951 Уложения.

Действующая статья 951 Уложения о наказаниях Российской империи гласила: «Бродяга, называющий себя не помнящим родства или же под каким иным предлогом упорно отказывающийся объявить о своём состоянии или звании и постоянном месте жительства, присуждается к отдаче в исправительные арестантские роты на четыре года, потом же, а равно в случаях негодности к работам в арестантских ротах, выдворяется за Кавказ или же в Сибирские или другие отдаленные губернии по усмотрению министерства внутренних дел. Женщины отдаются в рабочие дома на тот же срок и потом выдворяются в Сибирь. При сем, а равно и в отношении к малолетним, находящимся при бродягах детям, наблюдаются в точности правила, как в уставах и паспортах беглых».

– От армии пытался уклониться, еврей, – издевательски обратился к Гершку напоследок чиновник. – Щи свиные не желал хлебать, по субботам не хотел на плацдарме вышагивать. Ну, теперь в Сибири помрешь. И жену с детьми за собою утянешь.

Сказанное поразило даже больше не Гершка, а Хасю. Она поняла, что своим заявлением обрекла семью сестры на погибель. И со следующего дня принялась свою вину заглаживать. Добыла выписку из ревизской сказки о своем рождении и рождении своей сестры Бейлы, написала еще одно заявление, где признала, что Гершка – законный супруг ее сестры, просто где он был раньше – она не знала. Но дело уже было пущено в оборот. Сестру и ее детей в итоге удалось оправдать, но Гершка Михелевича вскоре отправили в Сибирь.

Бейла Каминская рвалась было поехать за ним, но не тут-то было. Даже для внутренних передвижений по империи требовались паспорта, которых ни у нее, ни у детей не было. По архивам видно, сколько прошений она написала в различные инстанции с просьбой выдать ей и детям документы, необходимые для поездки к месту ссылки мужа. Все бесполезно. Впрочем, одно решение местными властями было все-таки благодаря ее стараниям вынесено. А именно – несмотря на отсутствие каких-либо документов, старшего сына Бейлы Каминской, Янкеля, к строевой службе призвать.

По мотивам архивной истории, найденной Надеждой Липес

http://www.jewish.ru/style/woman/2016/03/news994332882.php

БОРИС ГУЛЬКО. ДЕГРАДАЦИЯ

Деградация.                             

Борис Гулько

Незабвенный Юра Карабчиевский, замечательный эссеист, прозаик и поэт, незадолго до своего добровольного ухода из жизни написал эссе «Всё ломается». Вечный закон бытия он выразил в стиле царя Соломона: «Новое становится старым и, так или иначе, ломается».

В жизни мы наблюдаем это постоянно – век вещей, как правило, короче, чем людской. Удивительно, когда на твоих глазах начинает ломаться нечто монументальное, выглядящее вечным. Например – цивилизация. Бердяев писал: «Всякая культура неизбежно переходит в цивилизацию. Цивилизация есть судьба, рок культуры. Цивилизация же кончается смертью, она есть уже начало смерти, истощение творческих сил культуры… Философия, искусство существуют лишь в культуре, в цивилизации они невозможны и не нужны». В Америку я прибыл в конце июля 1986 года и застал здесь умирание великой американской культуры, замещаемой соцреализмом политкорректности. С тех пор с огорчением наблюдаю процесс увядания американской цивилизации.

Вскоре после моего приезда, осенью 86 года, разгорелся крупный скандал Иран-контрас. Члены администрации Рейгана тайно, без ведома президента, поставляли оружие Ирану, находившемуся под санкциями и воевавшему в то время с Ираком. А вырученные за оружие деньги шли, в обход запрету Конгресса США, на помощь контрас в Никарагуа. Я тогда не очень понимал накал страстей вокруг этого дела. Умелая помощь Ирану позволяла поддерживать равновесие в войне, победа одной из сторон в которой была нежелательна Америке. А контрас в Никарагуа боролись с марксистами-сандинистами, клиентами СССР, успешно распространявшего в ту пору своё влияние по миру. То есть вся афера была искусной политикой на пользу Америке.

Но проведённая втайне от президента и Конгресса, операция не выдерживала тест на честность. И это соображение в то время перевешивало доводы целесообразности. Исполнителей аферы 6 лет мурыжили легальным преследованием, и лишь следующий президент – Буш-старший – их амнистировал.

Я усматриваю начало процесса моральной деградации Америки в следующем крупном скандале – разразившемся в октябре1991 года при утверждении членом Верховного суда США чернокожего юриста Кларенса Томаса. Многолетняя сотрудница Томаса Анита Хилл, обязанная ему своей карьерой и следовавшая за Томасом, когда тот менял работы, написала донос, что Томас при ней вёл неприличные разговоры. Доказательств Хилл не имела. Достоверных свидетелей тоже. Непонятно, делал ли Томас предложения самой Хилл вступить в связь. Позже нашлась свидетельница, утверждавшая, что Томас и Хилл были в связи. Я знавал когда-то девушек, во всём видевших намёки-предложения и доказательства своих подозрений. В общем, это прекрасная тема посудачить для праздных кумушек.

И вот, главные каналы ТВ неделю транслировали на весь мир – я следил за слушаньями по CNN из Исландии, где играл в шахматы – как по настоянию сенаторов-демократов обсуждаются неподобающие вещи, которые Хилл, по её словам, слышала от Томаса. «Но что же плохого в большом члене?» – недоумевал сенатор-республиканец Арлен Спектор по поводу какой-то жалобы Аниты Хилл. Нехорошо, если мужчина говорит женщине нечто непристойное, когда никто не слышит. Но улучшит ли дело, если это непристойное растиражировать по миру? За время тех слушаний я услышал немало новых для себя слов, разузнать значений которых было непросто. Это всё напоминало виденную когда-то картинку: бабушка с листом бумаги экзаменует внучка: «А теперь повтори слова, которые ты никогда не должен произносить».

Скандал с Анитой Хилл имел куда большие последствия, чем просто превращение неприличного в приемлемое. Стало принятым, что женщина может обвинять мужчину, и забота опровергнуть обвинения превышает необходимость доказательств. Последовала масса судебных исков женщин. Начальник, неосторожно побеседовавший с подчинённой без свидетелей, превращался в её заложника – она могла приписать ему всё что угодно. Фактически для подобных обвинений отменялось краеугольное положение юриспруденции – презумпция невиновности.

Самые известные эксцессы, последовавшие за тем слушаньем: проститутка во Флориде, убившая более десятка своих клиентов, строила защиту на том, что её жертвы «к ней приставали». Большую известность приобрёл случай в Северной Каролине, где в апреле 2006 года трое белых студентов Дюк университета были арестованы на основании заявления чёрной стриптизёрши, что они её изнасиловали. Парням было предъявлено обвинение. Богатые родители студентов наняли дорогих специалистов и выручили своих сыновей. Анализ ДНА показал, что среди многих сексуальных контактов стриптизёрши, предшествовавших её заявлению, обвинённых студентов не было. Более чем год спустя после ареста парней отпустили.       

Нечестность стала расползаться по социальной жизни Америки. Она продвинулась непомерно в годы правления «скользкого Вилли» Клинтона.  Скандал с Моникой Левински значителен не столько ложью под присягой («я не имел секса с этой женщиной… Моникой Левински»), уголовным преступлением, за которое, если ты не президент, следует тюремное заключение. Многие на месте Клинтона в такой ситуации не признались бы. Ну, не Трамп, конечно («Если бы я рассказал реальные истории своих отношений с женщинами, часто выглядевшими счастливыми в своём замужестве…», похвалялся тот в своих мемуарах). Я вижу суть скандала в ином: Клинтон в угоду феминисткам подписал закон, по которому, разбирая обвинения, сделанные женщиной по поводу приставания мужчины, если нет других доказательств, надлежит изучать образцы поведения этого мужчины с окружающими его женщинами. А тут  подоспело обвинение Клинтона Паулой Джонс. Потребовали исповеди от Моники. Надругавшись над правосудием, Клинтон сам жертвой этого надругательства и стал.

Побочное следствие сексуального скандала: чтобы отвлечь от него внимание, Клинтон три месяца бомбил Сербию. Впрочем, эта война вскоре забылась американцами.  

За семь лет президентства Обамы я уже привык, что президент правду не говорит почти никогда. Он лгал, протаскивая ненавистное гражданам Обамакере, лгал, объясняя нации провал в Бенгази, где исламские террористы, которых Обама перед тем спас, уничтожив их врага Каддафи, убили американского посла. По моральным меркам сегодняшнего дня, включившим ложь как допустимое поведение для лидеров нации, уже не понять, за что устраивали импичмент Никсону и мытарили вовлечённых в аферу Иран-контрас.

Многие американцы питали надежду, что после кошмара морального падения нации при президентстве Обамы, следующий президент развернёт тенденцию. Он назовёт новые ориентиры и станет образцом моральности, которому последует народ.

Имел такие надежды и я. Замечательным лидером Америки мог стать выдающийся нейрохирург Бен Карсон, предлагающий разумную программу в здравоохранении, в  налогообложении, решение проблем эмиграции. Преодолевший детские невзгоды бедного чёрного подростка, принявший на себя религиозную мораль, Карсон смог бы служить моральным компасом для молодёжи.

Обещали стать достойными президентами имевшие успешный опыт руководства губернаторы штатов Джиндал, Патаки, Уокер, Хакоби. Но коррозия американской цивилизации к сегодняшнему дню зашла, похоже, слишком далеко. Губернаторы, не вызвавшие поддержки народа, выбыли из предвыборной гонки. Карсона, какое-то время лидировавшего в общественном мнении, решительно задвинул истеблишмент, подвергла блокаде, как он жалуется, медиа. Карсона не зовут на интервью, не задают вопросов в теледебатах. А если зададут вопрос, то что-нибудь гиблое, вроде: «Как Вы разрешите проблему Сирии?»

Судя по нынешнему положению предвыборной борьбы, финалистами после праймериз станут Хиллари Клинтон и Дональд Трамп. Президентство обоих грозит сильно протолкнуть Америку по склону её моральной деградации.

Ассоциация, которую даёт значительное большинство американцев, слыша имя Хиллари Клинтон – «нечестность». Ещё четверть века назад выдающийся публицист Уильям Софайер определил Хиллари, как «прирождённую лгунью». Впрочем, мой американский знакомый, университетский профессор, собирающийся голосовать за Хиллари, успокоил меня по поводу её лжи: «Так ведь они все лгут». Он это принял как данное.

Две группы населения, на которые пытается опираться Хиллари: женщины и чернокожие. Историк В.Д.Хансон определяет избирательниц Клинтон как «молодых женщин с высшим образованием,  принявших новое расширенное толкование сексуального приставания и видящих препятствие к своему самовыражению в религии, в замужестве и в семье». Но с этой группой у Хиллари недавно возникли неожиданные проблемы. В её предвыборную кампанию активно включился муж, за которым тянется шлейф обвинений, начиная с «приставаний» и до попыток изнасилований. От самого известного обвинителя – помянутой Паулы Джонс, Билл сумел откупиться, заплатив 850 000 долларов. Хансон объясняет проблему: «Появляясь, Клинтон, похожий на привидение с обликом Дориана Грея, напоминает нам о том, что его сексуальные мошенничество и нечестность определённо отпечатались на его лице… Билл вновь и вновь выставляет избирателям на показ сексуальное лицемерие Хиллари».

Когда-то Хиллари вызывала симпатии женщин как обиженная жена. Но сейчас –  Хансон поясняет недоумение дам: «Как могла такая икона феминизма оставаться женой столь отсталого сексуального мародёра?»

Госсекретарь в администрации Билла Клинтона Мадлен Олбрайт недавно пригрозила: «Для женщин, не голосующих за Хиллари, в аду приготовлено специальное место». Я бы отнёсся к её угрозе серьёзно. Олбрайт может иметь «внутреннюю информацию» про ад, так как сильно походит на ведьму – и внешне, и по существу. Она на своём посту в 1999 году яростно продвигала жестокие бомбёжки Сербии, страны, в которой её семья спаслась от Холокоста. Служит ли Олбрайт оправданием, что о своём еврействе она узнала, только заняв пост госсекретаря  из газет?

Чтобы сохранить за собой верную Обаме группу чернокожих, Хиллари приходится полностью принять политику Обамы, включая совсем непопулярные её части, вроде закрытия тюрьмы в Гуантанамо. Такая позиция позволяет Хиллари также надеяться, что обамовское министерство юстиции не предъявит ей до выборов обвинение за преступления при обращении с секретными документами в бытность её госсекретарём США.

Вероятный кандидат в президенты от республиканцев Трамп тоже не обещает стране моральное возрождение. Трамп – игоманьяк, считающий, что мир вращается вокруг него. Он может сказать про Карли Фиорину: «Посмотрите на это лицо! Кто-нибудь будет голосовать за это?», передразнивать, кривляясь, частично парализованного журналиста,  заявить про Джона Маккейна, сбитого над Вьетнамом во время его 22-го вылета и геройски ведшего себя в годы долгого плена: «Я не уважаю сбитых» (сам Трамп не воевал). Возможно, хамство Трампа его сторонники принимают за отвержение Трампом осточертевшей всем политической корректности, путая обыкновенную корректность с политической. 

Воззрения Трампа неясны, он их многажды менял. Каролин Глик в её колонке от 27 февраля предполагает: «Также, как Трамп утверждает сейчас и то, что будет поддерживать Израиль, и то, что будет к нему нейтрален, мы можем ожидать, что став президентом, он будет поддерживать Израиль в один день и критиковать нас яростно, даже грубо, на следующий. Также под руководством Трампа США смогут послать против Ирана войска, а на следующий день объявить о полюбовном договоре с аятоллами. А могут все эти действия происходить и одновременно».

 Трамп обещает успешно решить все проблемы, которые, он утверждает, стоят перед страной. Социолог Давид Голдман с цифрами и графиками проанализировал обещания Трампа. Он пишет: «Многие американцы ищут, кого бы обвинить в своих проблемах, и Трамп охотно указывает пальцем: это нелегальные мексиканцы, это дешёвые китайские товары». На пике – в 2008 году – количество нелегалов достигало 6,9 миллиона, но к 2014 году упало до 5,6 миллиона. Так что выселить 11 миллионов нелегалов Трампу не удастся из-за отсутствия таковых. Проблема тает сама – спасибо хилой обамовой экономике.

После финансового кризиса 2008 года рост импорта из Китая – всего 5% в год. «Влияние китайского импорта на рабочий рынок в Америке – история десятилетней давности» – заключает Голдман.

Он предупреждает: «В атмосфере ощущается дух Веймара. Немцы в 1920-е годы недоумевали: почему они обеднели и унижены? … И они пожелали самого ужасного яростного пса в политике… параллель настораживает». Голдман называет Трампа  «Гитлером, хорошо относящимся к евреям».

Я не считаю, что проблема Америки в особо плохих качествах Хилари и Трампа. Эти персонажи – просто симптомы. Они высвечивают моральный упадок страны, падение общественного сознания американцев.

Проблема Америки в том, что Трамп и Клинтон являются адекватными выразителями взглядов её граждан. Американская цивилизация – в деградации.   

ЧУДО!

 Война Роммеля в Африке

 http://newconcepts.club/website/articles/1068.html

Вверенная генералу Роммелю армия "Африка корпс", воевавшая в северной

Африке, успешно продвигалась вперед, прикрывая слабых итальянцев.

Лиса пустыни свое дело знал и бил англичан. 
Помимо дивизий Вермахта, там были и эсэсовцы, у командиров которых был 

особый приказ: уничтожать всех евреев Египта, Ливии, Марокко и Эфиопии.

Но, на этом дело не заканчивалось. Далее в приказе Гиммлера значилось:
"Основная наша задача - это захват английской Палестины и уничтожение

там всех до одного из 800.000 евреев". 
Особую поддержку в этом деле нам обещал оказать верховный муфтий

Иерусалима Хадж Амин аль Хуссейни (родной дядя Ясира Арафата).

Планируется учреждение в Палестине гетто и сооружение точной копии 

концлагеря Освенцим".

Роммель, будучи генералом Вермахта, мало интересовался политикой, и точно 

следуя приказу, направил свои войска из Египта в направлении Палестины.

Ему противостояли измотанные английские войска 8-й армии генерала Монтгомери. 
Судьба евреев Ближнего Востока должна была решиться исходом битвы за 

Эль Аламейн. 
Немцы фактически выиграли эту битву, и вдруг они прекратили огонь, 

замешкались и подняли белые флаги капитуляции!

Что же произошло на самом деле? Танкисты Роммеля и пехота умирали от жажды. 

Из последних сил они опрокинули англичан и захватили новенький трубопровод, 

только что построенный англичанами для снабжения войск пресной водой. 

Немцы открыли краны и начали пить, но оттуда потекла соленая морская вода!

В безумии они сдались. Впоследствии английские военные инженеры признали,

что они тестировали новую трубу соленой водой, проверяя ее напор, но у них уже

был приказ пустить пресную воду. Почему пресную воду не пустили, никто не знает.

Это чудо сломало хребет немцам в Африке.

Основано на книге "Pipeline to Battle", автор -майор английских инженерных войск

Питер Рейнер. Майор, ветеран сражений с Роммелем, называет этот случай

"Божественным чудом", т.к. в трубопроводе уже должна была быть пресная вода...

Победа в этой битве открыла бы немцам вход в Палестину и могла принести

гибель всем евреям святой земли...

А.К. В России холод, болота, снег, в Африке жара и жажда. Шуровал бы себе фюрер в своей Германии, не задавался "еврейским вопросом", просидел бы на троне до самой дохлой смерти. Но законы тоталитарной власти неумолимы. Вот, к примеру, Путин шустрит во всю, но евреев пока не трогает. Знает, помнит, чем это может кончится.

ГОРБАЧЁВ НИ В ЧЕМ НЕ ВИНОВАТЫЙ

 

Юбиляр, который не был ни в чём виноват

e_v_ikhlov

March 2nd, 16:15

85 лет исполнилось ученику чародея, который честно не виноват ни в чём из того, что ему вменяют враги, и который честно не хотел ничего из того, за что его хвалят поклонники. Чтобы оценить по справедливости действия Михаила Сергеевича Горбачёва, надо понять исторический контекст его прихода к власти. 

Но прежде всего, я хочу высказать свой главный тезис, который буду стараться доказать в последующих рассуждениях. Итак, вот он: ИСТИННОЙ ЦЕЛЬЮ ПОЛИТИКИ ГОРБАЧЁВА БЫЛО СОЗДАНИЕ РЕЖИМА, КОТОРЫЙ СЕЙЧАС НАЗЫВАЕТСЯ ПУТИНИЗМ.

Где-то за полтора года до мартовского дня, когда после нескольких дней напряженной аппаратной борьбы неприлично молодой член Политбюро, секретарь ЦК по сельскому хозяйству Горбачев стал Генеральным секретарём, бесславно провалился второй после 1953 года путч госбезопасности против партии. Ещё был жив Андропов, но партаппарат нейтрализовал все его усилия превратить КГБ если не в новую партию власти, то, по крайне мере, низвести партаппарат до обслуги комитетской верхушки. Андропов отлично понимал, что СССР в том виде, каким он его принял осенью 1982 уже нежизнеспособен. Опыт посла в Будапеште осень 1956 года наглядно показал ему каким может быть этот финал, в первую очередь для партработников и работников госбезопасности… Поэтому Андропов принял в принципе верное решение низвести партийного монстра до роли коллективного пропагандиста и агитатора (о чём мечтал ещё Хрущев), а роль коллективного организатора забрать на Лубянку, где, как ему казалось, находятся самые адекватные мозги в стране, которые располагают (как ему казалось) самой адекватной картиной положения дел. 

Он только не догадывался, что силовики могут управлять страной только в тех жарких странах, где они действительно управленческая элита. В нежаркой стране, где с липким страхом прячущий ксероксы книги Джиласа о номенклатуре кандидат социологии, доцент МГУ лучше понимает происходящее, чем заваленный оперсводками генерал КГБ, такое не могло получится. Это осознал Путин, стремительно наводнивший свой аппарат такими доцентами. 

Горбачева, который был креатурой Андропова, его заготовкой на несостоявшуюся кадровую революцию, продвинули ещё сталинские монстры, во главе с Громыко, решившие вести курс Андропова на, как они считали неосталинскую реставрацию, только с возвращением центра принятия решений обратно – с Лубянки на Старую площадь. Горбачева воспринимали как «Дмитрия Медведева минус 1» - шустрого краснобая, хорошего бюрократа, руками которого можно делать нужные, но непопулярные шаги. 

Альтернативой был только ярый борец с сионизмом первый секретарь МГК Виктор Гришин. Но экспериментировать с красным нацизмом они не решились. Очередь придти к власти в России так называемой «русской партии» из молодой поросли комсомола и КГБ, мечтающих заменить опостылевший коммунизм на русский национальный социализм, настала только при Путине. Полтора десятилетия «передержки» они скоротали в бизнесе или на плохо оплачиваемых силовых должностях, копя злобу на реформаторов и демократов, оттолкнувших их буквально с предпоследней ступеньки к трону. 

Но вернёмся к Горбачёву. Путина и Сечина рядом с этим «Медведевым минус 1» не оказалось и он, что называется, отвязался… Горбачев немедленно начал из партии Брежнева делать свою – пачками заменять пожилых первых секретарей на более молодых секретарей - вторых и третьих. Он решил, что полностью обязанные свои возвышением ему, они будут лично преданны именно ему, а не обсевшим его со всех сторон «коллективным руководством». Горбачев начал как правильный неосталинист: борьба с нетрудовыми доходами – и милиционеры крушили лопатами «незаконные» парники у колхозников, и новая волна арестов «цеховиков», только и обеспечивающих приезжающих отдыхать на черноморские курорты мало-мальски интересными шмотками; ну, и конечно, «трезвость – норма жизни», с уничтожением ценнейшего виноградарства… Потом последовало введение госприёмки – создание альтернативного фабрично-заводскому ОТК госоргана, маловосприимчивого к доводам дирекции о срывающемся плане и срывах поставок. Одновременно был полностью перекрыт поток еврейской эмиграции, а голодающему в знак протеста ссыльному академику Сахарову стали делать искусственное кормление. 

Когда нефть в два рывка подешевела в четыре раза, и ровно во столько же уменьшились водочные доходы, СССР заглянул в лицо финансово-экономического краха. И тут до славного тандема Горбачев-(Николай)Рыжков наконец дошла простая мысль – советской власть исчерпаны все нерыночные механизма стимулирования экономики, кроме как возвращения сталинского прикрепления работников к предприятиям. Одновременно, академической и научно-технической интеллигенции, решившей было, что раз настала «пора обновления», то теперь удастся преодолеть склеротические препоны и двинуть науку и технологии был был дан показной урок – все «высунувшиеся» немедленно получили по башке, а сладкогласый генсек даже не удостоил внимания десятки и сотни человеческих драм, поверивших в него учёных и конструкторов. Десяток лет готовившийся Пленум ЦК по вопросам научно-технического прогресса так и не был собран до той поры, когда на Пленумах уже обсуждалось только, как остановить революцию… 

Но Горбачев, как и оба русских царя-реформатора по имени Александр, как и потом Дмитрий Медведев решили компенсировать неудачи в экономике и структурных реформах  разговорным жанром. Вольнолюбивая риторика первого лица развязала языки, а развязанные языки, устав прославлять славную пору обновления, принялись докапываться до  причин неудач. Этому очень способствовало славная манера новых правителей перекладывать всю вину на предшественников. Но как только табу на критику системы оказывалось можно обойти под предлогом критики неправильных предыдущих правлений, по системе начались непрерывные таранные удары, всё реже сопровождающиеся оговорками, что всё это лишь расчистка места под новое созидание. 

Горбачев, хотя мог бы получать информацию из первых рук – от доцента МГУ социолога Раисы Максимовны, не знал о двух важнейших факторах: что антикоммунизм давно стал криптоиделогией творческой интеллигенции (основных смыслопроизодителей), а этнический национализм – криптоидеологией титульной номенклатуры и титульной интеллигенции во всех национальных республиках, включая российские и закавказские автономии. 

Словом, дав даже дозированную свободу слова, Горбачев точно также раскачал страну до революционной ситуации, как оба первых Александра, Николай I, и как потом Медведев. 

А потом настала пора завершать Холодную войну красивой почётной капитуляцией. Прекращать глушение «голосов», выпускать политзэков, разрешать массовый выезд «прорабов перестройки» за рубеж, где они уже несли совок по-черному. И объяснять народу, что Запад – не враг, но взаимовыгодный партнёр. И брать, брать кредиты под любые проценты… 

Тут сделаю маленькое лирическое отступление. Не хочу показаться гением прогностической мысли, но уже лет в 14 (апрель 1973 года) я очень чётко представлял себе конец социализма (я просто помню этот момент, когда на Остоженке выходил из троллейбуса и шёл в сторону Савёловского переулка): когда начнутся экономические трудности, попытаются начать экономические реформы, реформам будет сопротивляться бюрократия, тогда к власти придёт русский Дубчек (тогдашний идеал коммуниста-реформатора) и начнёт политические реформы, но не удержит ситуацию под контролем и начнётся антисоветская революция…

Собственно почти всё так и случилось, только коварный и двуличный, но незадачливый диктор Горбачев – это совсем не прекраснодушный реформатор Дубчек.         

Но выруливаю к финишу. Начинаются попытки экономических реформ, тех самых, что должны были произойти к концу 60-х годов, как развитие косыгинских реформ, но были свёрнуты после открытия в 1967 году самотлорских месторождений, быстро превративших СССР в сырьевой придаток к Западной Германии и США. 

Эти реформы немедленно создали двухсекторность (т.е. шизофреничность) в народном хозяйстве. Возник госкапиталистический сектор, с хозрасчётными возможностями, а рядом бился в корчах дефицита сектор бюджетный. Рядом с убогой советской торговлей появились кооперативы. Столь обожаемая сторонниками демократического социализма двуукладность экономики имела хоть какой-то смысл, когда вектор был устремлен к плану и индустриальному развитию. Когда вектор устремлён к рынку, а экономический идеал – это Америка Рейгана и Англия Тэтчер, начался стремительный распад социалистического сектора и выход скрытой накопленной инфляции наружу. Чтобы понять насколько Горбачев не понимал реальность экономической ситуации в СССР, кратко расскажу анекдот из моей жизни. Горбачеву понравился красный ирландский сеттер Буша-старшего, ему решили в утешение подарить такого же. Подарить нельзя – партийная этика, только купить в клубе по официальной клубной цене (в 5 раз меньше реальной, но одного щенка с помёта полагается продавать через клуб – дань советскому лицемерию). Готовый щенок – только у меня. Приезжают, забирают, платят 50 рублей. Апокриф. Узнав о нужной сумме, инициатор перевода экономики на модели хозрасчета восклицает: Как дорого!      

После «письма Нины Андреевой» (март 1988) – фактического ультиматума сталинистов, точнее, советских фундаменталистов, Горбачев объявляет войну КПСС, поскольку понимает, что она больше не инструмент реформ, но орудие любого контрреформатора. Пример с карабахским кризисом, когда коммунисты Армении мгновенно стали Армянской национальной, а коммунисты Азербайджана – азербайджанской национальной партиями, очень наглядно показал и бессмысленность использования местных структур КПСС в качестве инструмента имперской политики.   Поскольку опора на поющую ему непрерывную осанну творческую интеллигенцию оказалась очень зыбкой, Горбачев пошёл правильным путём – он благосклонно отнесся к созданию массовых антипартийных движений – «Народные фронты в защиту перестройки», включающих прибалтов-членов КПСС. Горбачеву всё-таки не пришло в голову опираться на движение пэтэушников, из числа тех, кого из-за трусости не приняли в гопоту.

Всю настройку сбило появления Ельцина как харизматического вождя русского антиноменклатурного движения. Но Горбачев виртуозно лавировал, превратившись в главного заступника членов КПСС перед лицом быстро поднимающейся антиноменклатурной и антикоммунистической революционной волны. 

Дальнейшее было просто филигранно. Как бы уступая требованиям демократов, Горбачев сперва разрешает на выборах выбор из нескольких кандидатов от КПСС, а это уже внесение открытого политического раскола в партию власти, приглашение к фракционному расколу, а затем легализует многопартийность. Таким образом, КПСС больше не сакральная партия-церковь, а вульгарная партия власти. Он даёт возможность всем самым оголтелым свои противникам скопиться в Компартию РСФСР унылого аппаратчика Полозкова.    

Летом 1990 года, одновременно с легализацией малых предприятий (идеальный механизм обналичивать средства хозрасчётных госпредприятий, аффелировавшись с ними) принимается решение о создании государственно-монополитического капитализма путём номенклатурной приватизации самых прибыльных активов. Всё только портит «война законов» - объявляющие свой государственный суверенитет республиканские номенклатуры накладывают на предприятия свои длани загребущие. 

Дальше Горбачев несётся вскачь с вырвавшейся на свободу революцией. Он вводит пост президента, поднимаясь над КПСС и превращая этим её в аналог ПЖиВ – приводные ремни президентской машины власти. 

Горбачев, подобно Хрущеву, с добровольной помощью статусной интеллигенции создаёт новую популярную идеологию, замешанную на антисталинизме и призывах к дозированной гласности.

      

Он устраняет слишком самостоятельное правительство Рыжкова-Шеварднадзе и собирает новое - будущий ГКЧП. Уже повсюду в бунтующих республика льётся кровь, но Запад снисходителен – ведь Горбачев не решился давить танками все восточноевропейские революции. Он только намекал тамошним заскорузлым деятелям, что надо бы стравить пары и сработать на опережение.   

Остаётся сделать последний шаг – прижать ненавистных нищающему простонародью кооператоров, и под предлогом борьбы с хаосом и национальными столкновениями ввести чекистско-полицейскую диктатуру (ненадёжную армию бы быстро вернули в казармы). Самый тяжелый этап должен был пройти ровно четверть века назад, пока, как предполагали, американцы увязли бы в партизанской войне в Ираке. Но стратеги Буша-старшего, осмыслив уроки Индокитая,  предпочли двум месяцам уличных боёв полтора месяца бомбардировок и 100 часов блицкрига в Кувейте. 

Словом, ничего не вышло. А потом начались политические забастовки шахтёров, распалась Югославия, показав, что делает история с упирающимися. Всё сломал идиотизм будущих деятелей ГКЧП, не понявших, что новый союзный договор всё же лучше многолетних непрерывных войн, и разобиженных на то, что Горбачев решил слить и их (они-то были заготовкой на вариант «А»), и пойти на некий вариант «Б». 

Но Ельцин уцелел, КПСС распалось во мгновение ока, и Горбачев вернулся не как спаситель и объединитель, но как заложник антикоммунистов-победителей. 

Но он честно старался создать авторитарный государственный капитализм. Только он опередил время. Первый раз в своей политической деятельности, когда он всегда запаздывал на такт.