О ВОЛОДЕ ПРЕСТИНЕ

О Володе Престине... Марк Львовский, Реховот Нравственность учит не тому, как стать счастливым, а тому, как стать достойным счастья.  Эммануил Кант Не стало Володи Престина. Был - и вдруг не стало. И ужас в том, что он был всегда. Был вечным. Как можно существовать без его строгих, внимательных, таких голубых глаз, глядя в которые, невозможно было врать, говорить банальности или задавать глупые вопросы, глаз, с восторгом принимающих всё созвучное душе его и гаснущих при нежелании собеседника понять, вникнуть, довериться. Как можно существовать без его железных пальцев, возвращавших движение нашим ногам, рукам, спинам? Как можно существовать без его страстных монологов о здоровье, о солнечной активности, о человеческой психике, о решении конфликтных ситуаций? Как можно существовать без его чистой, чуть лукавой, редко счастливой улыбки, когда морщинки мчались к его глазам и застывали вокруг них, увы, уже стариковским узором? Господи, ты забрал одного из лучших евреев, когда-либо сотворённых Тобою... Без него невозможно представить себе еврейское движение в Советском Союзе. С какой бы точки зрения ни рассматривать это движение, - с исторической, национальной, этической, героической и так далее, - всегда наверху будет торчать его голова со впалыми щеками, светло-голубыми глазами, добрым, внимательным к собеседнику выражением аскетичного лица. И сразу вспоминается Москва, всегда почему-то зимней, хлюпающей серой смесью грязи, снега и соли. И всегда в этих воспоминаниях фигурирует тонкая улочка Архипова, упрямо ползущая вверх или, если хотите, весело спешащая вниз. На ней, не выделяясь ни архитектурными излишествами, ни цветом, ни высотой, осторожно расположилась Московская хоральная синагога имени... Однако ж, какое есть у нас ещё имя, кроме имени Его... В будни второй половины семидесятых годов прошлого века улочка не значилась оживлённой. Но в субботу и в дни еврейских праздников она превращалась в центр мироздания, и не было на ней места никому, кроме евреев и чекистов. Но первых неизмеримо больше. Собственно, это была толпа бурно жестикулирующих, большей частью длинноносых, но очень разных людей – и рвущихся в Израиль, и интересующихся им, и «отказников», и просто любопытных, только начавших выдавливать из себя страх перед КГБ, перед советской властью... Однако ж, если присмотреться, это была не просто толпа, а толпа, состоявшая из кучек, плотно соединённых между собой плечами и ограниченных спинами. У каждой из таких кучек был свой центр. И одна из них, всегда самая большая, самая плотная, самая заинтригованная принадлежала ему, Володе Престину. Он стоял в середине её, в неизменной серого цвета вязаной шапочке, со столь же неизменным в руках рыжим, потёртым портфелем, с короткой мичманской бородкой, светлоглазый, высокий, худой, неравнодушный ни к единому вопросу, не лгущий ни единым словом, не боявшийся сказать «не знаю», ни единым жестом, ни единой ухмылкой не кичившийся бешеной тогда своей популярностью среди евреев Москвы. Да простят меня гурманы за небольшое стихотворение, посвящённое этим годам нашей алии: О, страна моя, Отказния,  Разом мачеха и мать,  Где единственные праздники Просто проводами звать.  О, страна моя великая,  Где от Риги до Читы  Одинаковы реликвии,  Одинаковы мечты,  Где ни партий, ни правительств,  Ни кола и ни двора.  Даже плохоньких провидцев Ты себе не обрела.  Ни господ в тебе, ни парий,  Сколько виз и столько дат.  Мир твоих не знает армий - Только горестных солдат.  Ни де-факто, ни де-юре –  И известна миру лишь Тем, что каторгам и тюрьмам Арестантов ты растишь.  О, страна моя охриплая,  Где под горькое «ура»  Через улицу Архипова Нас погнали за Урал,  Где средь лозунгов и песен Время в сторону текло,  Где дарил замёрзший Престин Нам последнее тепло...  У него было и прозвище - Граф. Он получил его, видимо, в честь деда по отцу, работавшего когда-то в Адмиралтействе и сосланного коммунистами в Сибирь, где исчез. Умер он или был убит, где его могила – так никогда и не узнали. Но поразительно соответствие этого прозвища и Володиной сути: храбрость, ум, деликатность, скромность в сочетании с непоколебимым чувством собственного достоинства... Ну, и внешность, конечно – высокий, изящный, красивый... С дедами ему везло - дед со стороны матери был ни кто иной, как Феликс Шапиро, автор знаменитого «Иврит-русского словаря». Володя вкалывал на «алию», как никто. Преподавание иврита, симпозиумы, семинары, самиздат, поездки в другие города, бесконечные просители, бесконечные вопросы, улаживание конфликтов, аресты, обыски... И когда только он успевал думать, читать, вникать, искать парадоксальные решения, писать письма, увлекаться людьми, неожиданными теориями, изучать китайский массаж (у него были проблемы со спиной, застуженной ещё в далёкой юности), массажировать «отказников», работать сторожем в кооперативном доме... Его рабочее место – каморка с полуслепым окном, утлый лежак с несколькими на нём одеялами, метла в углу, чайник, холод и загаженная мухами, с потолка свисающая на скрученном шнуре лампочка. Он, уже обессиленный, как последний доходяга, принимал здесь евреев. Замечательно можно было бы в духе соцреализма изобразить это на картине «Приём ходоков-евреев Владимиром Престиным». Он действительно доходил... Моральных сил в нём было на толпу, а физических уже не осталось – нормальный мужик, не более того, из тех же костей, из того же мяса... И в 1980 году, в провонявшем агиткой Олимпийском году в Москве, в одном из самых проклятых «отказном» году, когда коммунисты душили Афганистан, Володя Слепак загибался в неведомом Цокто-Хангиле около Монголии, Ида Нудель - в волчьем Кривошеино под Томском, Толя Щаранский - в очередном ШИЗО Чистопольских лагерей, а почти всех активистов алии «замели» на пятнадцать суток превентивного ареста, - чистили столицу от «нечисти», естественно, в понимании коммунистов, - он от активной жизни ушёл и вернулся к ней только в 1987 году... Всего-то семь лет активной жизни в «отказе»... Но многим из нас не хватило бы и трёх жизней - содеять то, что он содеял за эти семь лет... Сионистская жизнь началась для него со знакомства с, можно сказать, «отцами-основателями» алии семидесятых - Драбкиным, Слепаком, Лепковским, Польским. Они все работали на Московском электроламповом заводе, куда была распределена жена Володи - Лена. Володя рассказывал: «Я, в основном, слушал их, вникал. Я тугодум... Но однажды, в 1964 году, на пароходе, на пути к Кольскому, Драбкин с Лепковским прижали меня к поручням и спросили: «Едешь в Израиль?» Мне было очень трудно отвечать. Я даже обиделся. Я же не был ещё готов к такому вопросу. Но сказал: «Еду...»... Произношение слов есть процесс столь привычный, столь обычный, столь частый, столь разнообразный, что придавать ему космическое значение просто смешно. Нам смешно. Но не ему. У него, у Володи Престина (на снимке), такая вот «беда»: произношение слов для него есть выражение образа его жизни. «Еду» означало, что он начинает этим жить. Он не скажет назавтра, что пошутил, что «еду» не является клятвенной формой глагола «ехать», что он не понял вопроса, что он думал, что над ним шутят... Еду – значит еду! И к этому надо добавить, что он был фанатиком своей любимой профессии. К моменту решения об отъезде находился в должности начальника лаборатории! Имел несколько запатентованных изобретений. Занимался созданием первых компьютеров на транзисторах. Выезжал на военный полигон. Обожал свою работу. Был по-настоящему талантлив. Можно себе представить, что значило для него всё бросить. Одну «пламенную страсть» поменять на другую и чуть не сжечь себя в ней. Подать документы на выезд удалось только в 1970 году. Отчим долго не давал разрешение на отъезд. Володя с мамой подделали его подпись. Уголовники... И первое их сионистское «дело» - разделили книгу «Эксодус» на несколько частей, – примерно по пятьдесят страниц на брата, – и перевели на русский язык. И, умножив на пишущей машинке, раздали евреям... Как это получилось, что он стал лидером? Очень просто. Виктор Польский, получив разрешение, хлопнул его по плечу, и всё. Он всегда был солдатом. Слушаюсь, товарищ командир. Есть одна малоприятная штука в лидерстве – деньги. А где деньги, там... Он пробыл семнадцать лет в «отказе» и ни разу никто, никогда не слышал ни слуха, ни слушка, ни единой даже самой крошечной сплетни от даже самых больших врагов его о деньгах, «прилипших» к Володе. Сплетен же о других, правда, большей частью лживых, было несть числа... Он рассказывает: «Конец 1974 года. Перед нами три группы евреев, три, если хотите, сына, и никого нельзя выделить по значимости. Первый сын - сидящие в тюрьмах «самолётчики», второй - два миллиона евреев и третий - «отказники». Начнём с сидящих в тюрьмах. О них в то время мало что знали. Да и откуда было черпать информацию? И первым шагом был сбор сведений о них. Всё что было возможно – фотографии, адреса отсидки, домашние адреса, адреса родственников, возраст, профессия, состояние здоровья, за что сидят, какие сроки. И мы сделали это. К двадцать четвёртому декабря 1975 года, к пятой годовщине суда над «самолётчиками», мы выпустили тоненькую брошюрку о сидящих в тюрьмах и объявили этот день днём солидарности с ними. И этот день вошёл в историю алии навсегда. И с этого момента – совесть ведь не даёт людям покоя, так ведь? – стали евреи постепенно писать в лагеря, получать ответы… Это было очень важно. Но какое же это тончайшее, деликатнейшее дело – помогать узникам! И оказывается, что лучшим вариантом становится анонимная помощь». ...Полная корреляция с правилами еврейской благотворительности, «цдакой». Истинная «цдака» та, которая анонимна, та, которая лишена гордыни дающего и унижения принимающего... Павел Абрамович о Володе Престине:  «Он был в беспрестанном поиске нестандартных решений. Упорен до фанатизма. Кажется, не было ног «отказниц», которым он не сделал бы свой китайский массаж. Помочь – было его страстью. И при том невероятно скромен. Скажи ему комплимент – сморщится. Надеюсь, никто не обидится на меня – он был наиболее ярким лидером в «алие».  Володя рассказывает: «Второе, но не по значимости, а по перечислению, направление нашей деятельности – два миллиона евреев… Главное – необходимо было найти эти два миллиона. Надо было что-то делать для этих двух миллионов. Понятно, да? Но что? Ну, конечно, просвещение, культура. Еврейские просвещение и культура. При этом себя немного отодвигаешь в сторону. Просто мы уже понимали, что засели надолго. Нужна была работа головы, а не ног. К нашим проблемам нужен был подход Ганди и Мартина Лютера Кинга. Только легитимные методы борьбы. Только мирные демонстрации без провокаций. Они теряли смысл. Сидение в тюрьме ни в коем случае не должно было стать самоцелью! А что может быть легитимнее, чем просвещение и культура! Итак, просвещение и культура. Если сионизм для властей стал жупелом, можно и не пользоваться этим словом. Да и что такое сионизм? Еврейское национальное движение. В центре его – образование государства. Если раньше думали, что сотворить его можно только велением свыше, то потом оказалось, что есть иные варианты – политические, дипломатические, приобретение земель и т. д. Огромная часть этого движения – культура, образование. Не только и не столько уговоры ехать, сколько приобщение к национальным корням. А приобщение даётся только просвещением. И мы создаём первый просветительский журнал «Тарбут» («Культура»). Первый номер вышел в марте 1975 года. Совершенно «кошерный»! Почему мы стремились к «кошерности»? Чтобы люди не боялись читать его! Не боялись передавать друг другу. Очередная наша иллюзия, что, начитавшись журнала, два миллиона евреев хлынут в Израиль. Ничего этого не случилось. Но были, конечно, и достижения. Оценить их количественно невозможно. Печатали на пишущей машинке – никаких ротапринтов! Отличный был журнал. Статьи были превосходные. Кроме того, нам очень повезло, что в 1975 году были подписаны Хельсинкские соглашения, и в международной корзине договоров впервые появились «права человека»! Впервые! Для меня лично 1975 год был самым творческим». Он не договаривает. Он участвовал не только в издании «Тарбута». В издании и распространении следующих (перечислим только главное) книг: «Закалённые яростью» - о восстании в Варшавском гетто, «Бог мой» Германа Вука, «Евреи, Бог и история» М. Даймонта, «История евреев» Я.Этингера, «Эксодус», массы пособий по изучению иврита и Бог знает сколько трудов диссидента В. Альбрехта о принципах поведения на допросе, при обыске и так далее, и так далее. Труды печатались и перепечатывались на пишущих машинках, фотографировались, были задействованы десятки людей, а ведь надо было ещё распространить, уговорить взять, передать после прочтения другому, переслать за рубеж... И всё под его неусыпным оком... И когда появилась возможность уехать, и нашёлся-таки миллион евреев, пусть бегущих от перестроечного бедлама, пусть не ахти каких сионистов, но – главное! - евреев, спешащих домой, разве не прочли многие из них книги, «изданные» в жуткие годы «отказа», разве не отложилось в них Слово?.. Владимир Слепак о Володе Престине:  «Фанатик своего дела. Непримиримый. Столкнуть его с занимаемой им позиции было невозможно. И это не упрямство, а глубочайшая вера в свою правоту».  Ну, а что же с «отказниками»? Да ничего нового - письма, заявления, протесты... и, конечно же, юридические семинары. При упоминании о них он расплывался в счастливой улыбке. Какими молодыми были в этот момент его голубые глаза! Он явно гордился воистину великой идеей создания юридических семинаров. Он рассказывает: «Идея была так хороша, что эти семинары выросли, как грибы! И повсеместно! Расцвели! И это продолжалось до 1988 года! Интересно, что руководителей юридических семинаров сравнительно быстро отпускали, но недостатка в них никогда не было! Какие на их имя шли письма! Мы иногда от хохота лопались! Весь идиотизм нашей жизни был налицо... И к этому времени появился Володя Альбрехт... Мы познакомились с ним в начале 1975 года. И надо сказать, что огромная заслуга в создании юридических семинаров принадлежит именно ему. Кроме того, он подарил нам свою книгу «Как вести себя на допросе». И в результате допрос перестал быть средством запугивания нас со стороны властей, а превратился в юридическую процедуру, в которой мы знали свои конституционные права. КГБ лишался одного из существенных способов давления, а мы стали много сильнее. Раскрепостились... Так, на один из допросов в КГБ, из-за того, что у меня сломались ручные часы, я пришёл с будильником, поставил его на стол... (Рожу чекиста можно себе представить с лёгкостью необыкновенной). Альбрехт знакомил нас с письмами, заявлениями, публицистикой диссидентов Цукермана, Чалидзе, Твердохлебова, людей высочайшей культуры, высочайшей нравственности. В их кругу, например, было запрещено употребление слова «стукач». Они исходили из того, что «стукач» не может быть нравственным человеком, и обязательно возникнут ситуации, где его суть вылезет наружу. Я помню, как Володя Альбрехт говорил: «Спроси у человека, может ли он достать чёрную икру (жуткий в те годы дефицит в Москве)? И если он ответит «да», старайся быть от него подальше». Эмиль Менджерицкий о Володе Престине:  «Володя обладал редкой в наше время чертой – аристократизмом, что усиливало в нас чувство независимости и собственного достоинства».  О доверии... Доверие - это основа нормальных человеческих отношений. И особенно важным это было среди «отказников». Я придумал вопрос: «Что нужно, чтобы вызвать доверие человека?» Все начинали рассуждать о честности, о знаниях, правдолюбии и т. д. Мне кажется, что всё проще: хочешь завоевать доверие – никогда не говори плохо об отсутствующих! Тот, которому ты сказал такое, уходя от тебя, наверняка подумает, что ты и в его спину способен швырнуть гадость... И с теми, кто искренне соглашался с этим, вопрос о доверии снимался. Аарон Гуревич о Володе Престине: «Для меня Володя – учитель, наставник, но не наставлениями, а самим образом его жизни, взаимоотношением с людьми, в семье. Так было и в годы отказа, и здесь, в Израиле. Преданность идее, ум, мужество, редкая деликатность сделали его лидером нашего движения в семидесятые годы. Для Володи всегда безопасность каждого, кто с ним общался, – а таких, я думаю, были многие сотни, – была не менее важна, а, может, и более, чем своя собственная. А это многого стоило в тогдашнем «великом и нерушимом». Я благодарен судьбе за годы общения с ним...».  Володя рассказывает: «Совершенно естественным итогом нашей просветительской работы явилась идея проведения симпозиума по культуре. И не местного, а международного! Председателем оргкомитета был Веня Файн. Пригласили учёных из-за границы. Готовились десятки докладов. И, естественно, в день симпозиума весь оргкомитет был арестован... И пусть Симпозиум по культуре не состоялся, – разгромили его на подходе, - но шум был выдающийся. Элияhу Эссас о Володе Престине:  «Володя Престин – один из самых дорогих мне людей. Одна из его главных фраз: «Ты знаешь такого-то? Надо срочно помочь...» Он улыбался только тогда, когда решал проблему... очень хорошо улыбался... На собраниях, проходивших по его инициативе, он сидел в самом незаметном углу, и не было в этот момент счастливее человека...».  Он рисковал больше других. КГБ прекрасно было осведомлено, кто является мотором, мозгом развернувшейся компании. У него постоянно проводили обыски. Дверную коробку своей квартиры он переделал так, что дверь открывалась не вовнутрь, как миллионы прочих дверей, которые легко вышибались могучим, привычным с 1917 года к этому деянию плечом чекиста, а наружу. И однажды, измученные борьбой с такой дверью, гэбэшники проникли к нему через верхний этаж, разбив стёкла балконной двери. А Володя, в это время лихорадочно сжигал бобину фильма о еврейских захоронениях в Прибалтике. Об их состоянии на сегодняшний день. Но не в этом был криминал. Часть захоронений находилась в расположении воинских частей, куда обманным способом и проникал автор фильма. Можно представить, чем бы это кончилось для автора фильма и Володи, попади эта бобина в руки КГБ! Она горела ужасно - медленно, с жутким дымом, с дикой вонью. Он жёг её в тазу. Но успел! Когда чекисты ворвались, по комнате летал пепел сожжённого компромата... Иосиф Бегун о Володе Престине:  «1972 год. Я был начинающим, всего два года в «отказе». А он был там уже три года. Что привлекало в нём более всего? Доброжелательность, порядочность, но, главное, - романтическая смелость. Вот эпизод: в 1972 году тридцать человек организовали голодную забастовку на Центральном московском телеграфе. Меня с ними по определённым причинам не было. Володи – тоже. Демонстрантов забрали вечером, и рано утром мы узнали, что все они схлопотали по пятнадцать суток. Мне тут же звонит Володя и заставляет выйти на телеграф в знак солидарности! Надо было слышать его голос... Никогда б не простил себе, если бы отказал ему... И мы вышли... В этом весь Володя... Хотя он в принципе был против той голодной забастовки...».  Володя нехотя рассказывает о cвоих арестах: «Штук шесть, кажется, было... Запомнился арест после похода в прокуратуру в марте 1971 года. Нас никто не принял, велели расходиться, но мы отказались, и нас повязали. Мне - 15 суток. Остальным почему-то - по девять. Мы объявили голодовку. Как и все, перестал на девятые сутки голодать, всех моих сокамерников отпустили, я остался в камере один. И меня пересадили в камеру к Михаилу Занду, тоже получившему 15 суток, но продолжавшему голодовку. Это было сделано для того, чтобы голодавший Занд сидел с неголодавшим Престиным и, может быть, при виде жующего подельника прекратил голодовку, которая доставляла тюремщикам массу неудобств. Я немедленно предложил Занду, что начну с ним голодать. Он мне ответил: «Володя, все акции протеста хороши, кроме смешных». Каково, а? Михаил Занд о Володе Престине:  «Он был рыцарем воплощения мечты об Израиле. Рыцарем менее всего для себя, более всего для других... Это о нём писал Пушкин:  Жил однажды рыцарь бедный Молчаливый и простой, С виду сумрачный и бледный, Духом смелый и прямой. Он имел одно виденье, Непостижное уму, И глубоко впечатленье В сердце врезалось ему...».  Володя продолжает: «Ещё запомнился арест во время приезда в Москву президента Никсона. Многих активистов тогда позабирали, но меня не трогали, а только ходили за мной. А мы, оставшиеся на воле, написали Никсону письмо, в котором выразили свой протест против арестов и объявили голодовку. И вот, спешу я на работу - работал на каких-то языковых курсах повышения квалификации - и вижу, что за мной идут. А письмо Никсону лежит у меня в кармане. На выходе из метро взлетаю по эскалатору и, надо же, в самом конце его образовалась толпа, и никак не протиснуться! Меня и взяли. Не будь этой толпы, точно ушёл бы от них. Повезли к судье, и он объявил мне о пятнадцати сутках за приставание к женщине, которая тотчас меня «опознала» и подтвердила обвинение. Сексуальный маньяк с антисоветским письмом в кармане! Именно в это время я и познал многие тонкости голодовки. Мало того, на девятый день голодовки я начал делать самому себе «китайский» массаж, - растирание кожи пальцами, - и мне стало так хорошо, что я начал бегать по камере! Такой прилив сил! От чего я действительно страдал - от холода. Лежак был деревянным, но от многолетних починок, шпаклёвок и покрасок он превратился в каменный, а был май, и ночи жутко холодными. Я каждые два часа просыпался от леденящего холода. Просил принести мне газету - не дали. Зато, явно испугавшись, что я отдам концы, разрешили маме навестить меня, и она принесла мне чемодан тёплых вещей и сетку... набитую едой! Короче, я вполне сносно отголодал все пятнадцать суток...» Он забыл рассказать, что однажды, кажется, перед самым симпозиумом по культуре, его забрали в метро, обвинив в том, что он якобы толкнул женщину с тортом. Посадили на пятнадцать суток. И все пятнадцать суток в знак протеста он голодал. Один. Без свидетелей. Вдумайтесь, господа: голодать пятнадцать суток без того, чтобы кто-то из своих видел это, знал об этом... Итак, всё, сотворённое им, работало: для узников – день солидарности, письма, посильная помощь; для двух миллионов – просвещение, культура; для «отказников» - юридические семинары, встречи с иностранными корреспондентами, письма, заявления и прочее. Вениамин Файн о Володе Престине:  «Что меня привлекало в нём – его идеализм. У него действительно были идеалы! И принципы. И он жил и действовал в соответствии с ними... чего нельзя сказать о многих других с большими именами...»  Володя рассказывает: "Симпозиум по проблемам «отказа по режиму» состоялся только в 1987 году. А симпозиум по проблемам узников Сиона подготовить не успели – их отпустили. Теперь видно всё здание работы в «отказе»? Так мыслилось и так частично получилось...». И он горделиво улыбнулся. Виталий Свечинский о Володе Престине:  «Из него трудно было выдавить слово. Но, выдавленное, оно многого стоило. На него можно было положиться. Ему легко верилось. Была полная уверенность, что после нашего отъезда он будет тянуть этот груз до конца...».  Володя рассказывает: «Конфликты были... И тяжёлые... Мы начали 1975 год с конфликта. Он возник, потому что один из активистов алии с ведома нескольких других известных активистов посчитал целесообразным начать в 1974 году серию встреч с сотрудниками КГБ по вопросу выезда. Приблизительно через год, убедившись в отсутствии результата этих встреч, он рассказал о них небольшой группе «отказников», среди которых был и я. Из его рассказа мы не поняли, почему надо вести неофициальные переговоры с КГБ и, естественно, сообщили ему о недопустимости с нашей точки зрения подобного поведения. Но, к сожалению, он продолжал свои контакты с КГБ, правда, по его утверждению, по другим вопросам. Желая воспрепятствовать этому, мы выбрали способ действий, казавшийся тогда нам оптимальным, но на самом деле приведший к скандалу. «Отказная» Москва раскололась на два лагеря, последовали нашему «примеру» и другие города. А КГБ, естественно, торжествовал. Я был совершенно растерян, не знал, что делать. Кто помог? Владимир Альбрехт... Он предложил мне написать письмо инициатору встреч с КГБ. По его настоянию письмо должно было быть: 1. Уважительным. 2. Без оценок. Но с вопросами, требующими разъяснения, вследствие непонимания произошедшего. 3. Спокойное, лишённое эмоций. 4. Детальное, по возможности документирующее сложившуюся ситуацию. 5. И, если удастся, с юмором.  Я написал такое письмо и передал адресату. Но вскоре он получил разрешение на выезд, так что ответа я не получил. Приобретя ещё некоторый опыт по написанию такого рода писем, я понял, что у меня в руках оказался великолепный способ решения нравственных конфликтов! Относительно быстро я сумел и теоретически обосновать этот способ, исходя из модели психологических состояний человека, описанных Эриком Борном в его трансакционном анализе (трансакция – компромисс; соглашение, достигнутое путём взаимных уступок). В 1977 году я даже посетил несколько городов СССР с лекцией «Теория конфликтных ситуаций». Эта же лекция была прочитана мною в Москве на семинарах. Часто спрашивают: почему меня всё-таки не посадили по-настоящему? Мне кажется, дед помог. Не хотели они связываться с внуком Феликса Шапиро...». Он лукавил. Дед, оно, конечно. Кто б от такого деда отказался? Но не посадили его, потому что знали - его не сломать. Что не подпишет ни единого угодного им документа. Что замучает их требованиями о соблюдении всех до единого параграфов следствия. Что и полумёртвый будет сильнее их. Да и какое ему можно было «сшить» дело? Всё легально. Всё в полном соответствии с законом. А за нелюбовь к Советам и любовь к Израилю осудить в те годы было уже не так-то просто. Яков Кедми (Яша Казаков) о Володе Престине:  «В нашем движении у него особое место. Поразительна скромность, с которой он делал своё дело. Всё у него было гармонично, серьёзно, даже профессионально. Я бы сказал: он был идеальным борцом. Без него наше движение было бы беднее и, не побоюсь сказать, менее успешным».  Итак, вернулся он к активной «отказной» жизни только в 1987 году. На симпозиум по «отказу». Это было завершением круга его деяний. Об этом симпозиуме написано столько, что пересказывать даже вкратце суть его неинтересно. На дворе у коммунистов стояла перестройка, и потому подвигом, в отличие от прежних семинаров и симпозиумов, симпозиум по «отказу» назвать нельзя. Но он был необыкновенно высок в интеллектуальном плане. Одна маленькая деталь: у Володи Престина в разгар симпозиума уже было разрешение на выезд в Израиль. Мог бы и вещички собирать... Дан Рогинский о Володе Престине:  «Он, безусловно, в первой пятёрке. Чистый человек. Абсолютно преданный делу. Никогда не подводил! Тогда для меня было удивительно: бороться кошерными методами! Но он доказал свою правоту... Сколько лет прошло, а у меня сохранились к нему удивительно тёплые чувства...».  Приехал Володя в Израиль в 1988 году. И очень скоро был призван в Сионистский Форум. Володя рассказывает: «А знаете, почему у Форума появились трудности? На первом же собрании я выступил самым последним и предложил принять устав. Понимаете, да? Ну как без устава? Кто мы? Что мы? Какие задачи? Я полагал, что без этого нельзя. Все согласились. Устав так устав. Вот ты, говорят, Володя, и составь его. Я и составил. На ближайшей встрече всем раздал. Договорились, что на следующем собрании обсудим. И никто на это следующее собрание не пришёл. Просто, да? А потом меня избрали в ревизионную комиссию Форума. Что я делаю? Предлагаю принять устав комиссии. Опять вкалываю, пишу, но председатель ревизионной комиссии нас больше не собирает. И где сейчас Форум? Понимаете, да? Аарон Гуревич: «Я, кажется, понимаю, почему он так настаивал на принятии устава. Именно устав, то есть поведенческие правила, цементируют общество или общественную организацию. И ярчайший тому пример – Тора. По сути – это Устав, который сохранил нас как народ, как сообщество людей одинаковых интересов, подчинённых Уставу». Десять лет проработал в больнице на должности инженера, ответственного за работу довольно сложного прибора, поддерживающего искусственное дыхание. В 1999 году, в возрасте 65 лет, вышел на пенсию. А в 2000-м страшно заболела его жена Лена. И все восемь бесконечных лет её болезни он был нянькой, врачом, психотерапевтом у её постели. Единственный сын - Миша - с женой и двумя дочками, живёт - так уж случилось - с 1998 года в Америке. Родная сестра - Инна - с семьёй и 102-летней мамой Лией Феликсовной живут в Беэр-Шеве. Господи, какой холод охватывает от видения той минуты, когда маме сообщат о смерти сына. И какого сына! Любящего, опекавшего, изо всех сил своих тянувшего её долголетие... ... А внешне у него была обычная жизнь пенсионера, подрабатывал массажами... О массаже мог говорить часами. Взволнованно объяснял, почему так важно массажировать кожу и подкожную клетчатку (то бишь, жир) рук и ног – боль от такого массажа, доложу я вам, страшенная. Оказывается, вены на руках и ногах расположены в подкожном жировом слое, и если этот мерзкий слой шлакуется и твердеет, то он безжалостно сжимает бедные вены. И как кровушке протечь по сжатым, сдавленным по причине твоего обжорства и сидения перед компьютером и телевизором венам? Отсюда причина и многих заболеваний, и непреходящей боли. Однако ж, растирая кожу и жир пальцами, примерно как растираешь хлебный катушек, чтобы превратить его в лепёшку, но с удесятерённой силой, ты выдавливаешь свои паскудные шлаки, освобождая вены для их свободной и благородной деятельности. Володя утверждает, что только в здоровой шкуре может быть здоровое тело. Я неоднократно был в его руках. Это кошмар. Его смуглые, жилистые, без капли жира руки, кажется, могли перетереть морскую гальку. Ужас ещё и в том, что он добросовестен. Как всегда и во всём. Он выламывал на тебе свои пальцы. Кстати, - и это он доказывал мгновенно, - что на участках ног или рук, где жир не зашлакован (бывают у некоторых счастливцев такие отдельные крошечные участки) боли от массажа почти нет. А четырнадцатого декабря 2014 года собралось человек сто или около того на день его восьмидесятилетия, организованный – что вы, не им, конечно, - его друзьями. Он сидел за столом, смущённый, удивлённый. Марк Азбель о Володе Престине:  «Людей, которым восемьдесят, уже довольно много, но статей и передач о них очень мало, поэтому так много говорит о Володе сама идея его друзей поговорить о нём, вспомнить его дела... Тем более, Володя не занимает тех постов, которые могли бы принести за эту инициативу какие-либо дивиденды. Вспомним, что Володя подал документы на выезд в 1970 году, когда Израиль называли не иначе, как «фашистским»; вспомним, что он был прекрасно устроен, любил своё дело; вспомним, что работал он в весьма секретном учреждении. Тем из России, кто не знает это время, и тем, кто не думал в это время об отъезде, могу сказать, что громогласное заявление о желании уехать в Израиль в те годы было уже поступком, сравнимым с подвигом. Поверьте, угодить в тюрьму за это ничего не стоило. Ну, а как вёл себя Володя в «отказе», можно заключить из документов, приведенных в недавно вышедшей книге Морозова «Еврейская эмиграция в свете новых документов». Шесть раз он упоминается в письмах, адресованных озабоченными чекистами на уровне Андропова, Щёлокова и генерального прокурора Руденко в ЦК КПСС. Володя один из тех, кому многие из нас обязаны своим проживанием в Израиле».  ...Может быть, кто-нибудь из прочитавших сей рассказ решит, что в итоге Володя Престин и не состоялся вовсе... И действительно, его невозможно представить, например, среди членов нашего славного Кнессета. Этим самым членам пришлось бы тогда решать – или работать и думать так, как он это себе представляет, или задушить его. Понятно, что они предпочли бы последнее. Не стал богатым. Но он, по-моему, и не очень представляет себе, что это такое. Книг не написал. Как инженер... Увы, современная наука жестоко мстит тем, кто покидает её даже на короткий срок, а ведь его не было с ней восемнадцать лет! Но не спешите с приговором. Только Богу решать, состоялся он или нет. Лично я думаю, что годы его «отказа» стоили многих жизней «состоявшихся» людей. Он как-то сказал: «Если Вы долгие годы отказа провели вместе с отказниками - то Вам невероятно повезло! Как мне... И за это я безмерно благодарен щедро одарившей меня судьбе...». Он умер 15 апреля 2015 года. У себя дома. В своей импровизированной, по финскому образцу, парилке, устроенной им рядом с ванной. Что-то случилось с сердцем, и он не смог самостоятельно выбраться оттуда. Ибо был дома один... Он, отдавший всю свою сознательную жизнь другим, умер в одиночестве. И, скорей всего, умер из-за одиночества, ибо, наверное, кричал, пытался выбраться, но никто его не услышал...

ПОВЕРИМ ИРАНУ

ЗАПОМНИТЕ НАВСЕГДА

Хороший урок от еврейской старушки:   Я только вопрос задать хочу: От Оганес Диланян. Пакистан война 1971 года -- погибло 3 млн. мусульман Судан война 1983 года -- погибло 1 млн. мусульман Ирак война 1988 года -- погибло 800 000 мусульман. Алжир война 1991 года -- погибло 150 000 мусульман Алжир -- арабская весна 2011 года -- погибло 174 000 мусульман Сирия война с 2011 года -- погибло 250 000 мусульман Ни один из них не был убит Израилем. Газа 2014 год -- Израиль защищает себя от обстрелов, погибли примерно 1300 мусульман. Все протестуют. Израиль обвиняют в геноциде. Я только вопрос задать хочу, как в том анекдоте: и эти люди будут учить меня не ковырять в носу?! ЗАПОМНИТЕ НАВСЕГДА Алиса Ягубец "...В Израиле узники концлагерей встречались с местными школьниками и рассказывали о Холокосте. Ну, как у нас ветераны встречаются. В общем рассказали, потом учитель школьников поднимает и их спрашивает какие они выводы сделали. Те грамотно так отвечают, что мол надо уважать людей, которые такие испытания пережили, ценить мир на земле и все такое. Седенькая старушка, пережившая то ли Освенцим то ли Майданек, вежливо кивала головой, а потом с горечью улыбнулась и сказала, что это все правильно конечно, но главный вывод должен быть совсем другой. ЗАПОМНИТЕ НАВСЕГДА, - сказала она, - что если кто-нибудь где-нибудь обещает вас убить - ПОВЕРЬТЕ ИМ. Не рассуждайте как мы тогда, перед Холокостом, что это у них политика такая, а сами они хорошие и милые люди, что они это просто так говорят. Когда они перейдут от слов к делу СТАНЕТ ПОЗДНО. Верьте тем, кто обещает вас убить. И, если у вас есть силы, берите в руки оружие и убейте их первыми, чтобы защитить себя и свои семьи, если нет - хватайте детей, что можете взять и бегите оттуда, но только не рассуждайте о том, что говорят плохое, а думают хорошее."

ФАНТАСТИКА! ЕСЛИ ПРАВДА

 

Больница "Бейлинсон" в Петах-Тикве

Несколько месяцев назад в заметке "Онкологический "детектив" мы
рассказывали об уникальном открытии израильских ученых, которое
позволило выявить механизм развития раковых опухолей и создать
"универсальную прививку" от рака — препарат, помогающий организму
распознавать раковые клетки, маскирующиеся под нормальные, и
уничтожать их с помощью иммунной системы. В той же публикации мы
предположили, что пройдет не меньше 5 лет, прежде чем такая прививка
получит практическое применение в медицине.

Однако, похоже, мы ошиблись. На днях в онкологическом центре "Давидоф"
при больнице "Бейлинсон" в Петах-Тикве начались клинические испытания
нового препарата. По словам руководителя экспериментальной группы
проф. Нира Пеледа, первые результаты превзошли все ожидания. Если так
пойдет и дальше, то уже в 2015 году израильские ученые смогут заявить,
что они сумели окончательно победить рак.

Узнав об этом, автор вспомнил выступление лауреата Нобелевской премии
писателя Эли Визеля на церемонии памяти жертв Катастрофы 2000 года.

"Если у человечества еще нет лекарства от рака, если оно пока не
осваивает Марс, если оно все еще не в силах победить голод и найти
новые источники энергии, то это только потому, что те еврейские гении,
которые должны были совершить все эти открытия, сгорели в печах
Освенцима!" — сказал тогда Визель.

ХОТЬ СТОЙ, ХОТЬ ПАДАЙ!

 

Хоть стой, хоть падай!

Елена Мизулина предложила запретить получение высшего образования для нерожавших девушек

— Демография в России падает катастрофически, — заявила Мизулина. — Все больше и больше молодых и здоровых девушек предпочитают карьеру рождению ребенка. Традиционные семейные ценности пущены под откос. Если дело так пойдет и дальше, то мы обречены на вымирание. Государство не имеет права допустить этого.

Если законопроект будет принят, то высшее образование в ВУЗах гражданам женского пола можно будет получать только по предъявлению свидетельства о рождении ребенка. Мизулина напомнила о традициях царской России, где женщины были неграмотны, но зато в семьях нередко было по 10-12 детей.

— Учиться и заниматься наукой вообще не женское дело. Женское дело — рожать и воспитывать детей, а науку и образование оставьте мужчинам, — решительно заявила депутат. — Нам нужны православные здоровые девушки, а не бледные феминистки-заучки.

Московская патриархия и Патриарх Кирилл уже выступили в поддержку нового законопроекта:

— В Библии сказано «Не муж создан для жены, но жена для мужа». Сказано также «Жены, повинуйтесь своим мужьям, как Господу, потому что муж есть глава жены». В этом и есть глубинный смысл христианства — женщина должна подчиняться мужу и быть кроткой и богобоязненной. Стремиться быть умнее своего мужа — великий грех перед Господом, — сказал Патриарх.

ДО 120 !

 Жить моим внучкам до 120 под этим флагом!

Архитектура для чайников

Наконец-то это можно понять и запомнить. Краткая памятка по архитектурным стилям от AdMe.ru. Барокко, рококо, конструктивизм, деконструктивизм, модерн и модернизм — во всем этом великолепном наследии, которое по всему миру оставили неугомонные архитекторы, не так-то легко разобраться. Люди изучают это годами, а мы-то на этом всем не специализируемся. Хотя очень хочется понять и запомнить. И вот выход найден. По аналогии с инструкцией по живописи, AdMe.ru составил краткую памятку по главным и самым распространенным архитектурным стилям. С ее помощью вы всегда произведете впечатление в компании на прогулке, а также поднимете свою самооценку. Архитекторов, искусствоведов и снобов просим не относиться к нашему изысканию слишком строго. Это упрощенная и неполная классификация, призванная сделать так, чтобы каждый смог отличить барокко от неоготики, а значит сделать мир еще немножко просвещенней и культурней. Поехали. Если это Главный корпус МГУ или одно из еще шести таких зданий-близнецов, или кольцевые станции московского метро, то это сталинский ампир. Гостиница «Украина» в Москве Если классицизму надоели строгость, прямые линии и следование античным канонам, и теперь здание напоминает десерт со взбитыми сливками, политый золотом, украшенный атлантами и прочими каменными людьми — это барокко. Замок Версаль в Париже Если вам кажется, что здание с вами кокетничает, капризно поджимает губки и поправляет обильные, но тонкие-легкие-изящные золотые украшения и завитки, то вы не упоролись. Просто это рококо. Китайский домик в Потсдаме, Германия Если от пышности, густо налепленных деталей и излишеств становится неловко даже барокко, то это ультрабарокко. Собор Святого Иакова в Сантьяго-ди-Компостела в Испании. Если здание в России выглядит как расписной высокий пряничный домик, и его хочется немедленно съесть, то это русское барокко. Петропавловский собор в Казани Если вам кажется, что об здание можно поцарапаться — такое все в нем высокое, тонкое и острое — то это неоготика. Вестминстерский дворец в Лондоне Угроза поцарапаться уже не так велика, но все равно все тонкое и высокое. Башни квадратные, окно в середине круглое, везде сидят страшилки и изображены мучения. Это готика. Реймсский собор во Франции Если при взгляде на здание вам слышится джаз или чарльстон, контуры его напоминают здоровенный ограненный камень или кристалл с добавлением алюминия, и все это выглядит очень масштабно, то это ар-деко. Крайслер-Билдинг в Нью-Йорке Если есть подозрение, что где-то в этом доме живет или работает Железный Человек, но все немножечко устарело, это модернизм. Музей современного искусства в Нитерое, Бразилия А модерн (он же ар-нуво, он же югендстиль) — совсем другое. Модерн — это когда много-много тщательно сделанных деталей про живой мир и античность, в линиях природность, в формах необычность, но выглядит это более или менее нормально. Ну если Гауди исключить, конечно. Дом Бальо в Барселоне Если в бетонном параллелепипеде или цилиндре вырубили небольшие окошки, покрасили в серый, белый, желтый или зеленый и сделали интересную входную группу из бетона же, это конструктивизм. Белая башня в Екатеринбурге Если дом сломался, наклонился, изогнулся, развалился и вообще ведет себя странно, это деконструктивизм. Танцующий дом в Праге Здание Fuji TV в Японии Чтобы не путать хай-тек с био-теком: это все стекло, металл и бетон, но хай-тек с углами, а био-тек без углов. Небоскреб Мэри-Экс в Лондоне Если вообще ничего не понятно, все намешано, и, похоже, архитектор не брезгует веществами, это постмодернизм.

БЫЛ ХАЗАНОВ И ТАКОЙ

Талантище!!!

РАБЫ И ЛЖЕЦЫ В ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКЕ

 

Георгий Мирский

историк, заслуженный деятель науки РФ

В  тридцатых годах Сталин однажды ни к селу ни к городу брякнул в каком-то своем выступлении, что Римская империя пала в результате революции рабов. Что тогда поднялось в кругах историков! Почтенные академики – античники и простые университетские преподаватели истории были в ужасе. Ведь все знали о нашествиях варваров, которые и сокрушили Рим, но раз вождь сказал о рабах (видимо, смутно помня о восстании Спартака и перепутав все столетия), значит, только так и надо было трактовать историю. Попробовал бы какой-нибудь доктор наук игнорировать высочайшее указание! Пришлось, чтобы не потерять работу и не вылететь из партии, трактовать вестготов и прочих варваров как рабов. А что еще оставалось?

А уже после войны вождь написал работу «Марксизм и вопросы языкознания», в которой тоже напорол чушь: сообщил, что русский язык сложился на основе орловско-курского диалекта. Это было воспринято и как ценное открытие и как четкое указание, которому следовать надо было неукоснительно. А как же иначе? Подозреваю, что если бы Сталин объявил, будто в основе русского языка лежит архангельский, астраханский или чувашский диалект, то все лингвисты тотчас же бросились это доказывать – и доказали бы, нет ни малейшего сомнения. Кстати, помню, что когда вышла следующая (к счастью, последняя) «научная» работа Сталина «Экономические проблемы социализма в СССР», руководители нашей юридической науки коллективно обратились к вождю с нижайшей просьбой: найти время для написания аналогичной работы по юридическим проблемам. А некоторые философы даже предлагали попросить Сталина написать труд с изложением истории философии; правда, до официального обращения дело не дошло. Но в общем все правильно: главный человек в государстве должен иметь и главное (а по существу– единственно верное) мнение по всем основным вопросам вообще. Ведь ему виднее. Сказал вот однажды бывший глава Туркменистана, что балет и цирк не совмещаются с культурой туркменского народа – и все сразу поняли: конечно, как мы раньше-то не додумались! Тупые потому что, недотепы, надо чтобы сверху умнейший человек мозги вправил, тогда сообразим.

Мне вот почему все это пришло на ум: после встречи президента с молодыми историками закралось подозрение, что некоторые ретивые товарищи бросятся писать исторические работы на основе замечаний и реплик Путина по конкретным вопросам. Надеюсь, что сам президент, зная, что он не имеет исторического образования, не намеревается стать законодателем исторической моды, а просто так, рассуждает, и почему бы нет? Даже хорошо, что не замыкается в узком кругу профессиональных президентских обязанностей, а интересуется то тем, то другим. И не будет же он каждый раз, сказав что-то о том или ином историческом событии, оговариваться: «имейте в виду, это вот я так думаю, и все». Но ведь люди-то как устроены? В каком народе родилась пословица «Заставь дурака Богу молиться, он и лоб расшибет»? Схватит какой-нибудь доцент, чтобы быстрее в профессора проскочить, мимоходом брошенные пару слов, например, о норманнской теории или о пакте Молотова – Риббентропа – и готово. Тем более что сейчас с этим единым учебником по истории носятся. Вот туда и влепят. А какой-нибудь академик засомневается – тут ему и аргумент: а ведь президент вот что сказал, это как?

Любителей «застолбить» историю, установить раз и навсегда истину, суть которой в распространении сегодняшних, сиюминутных политических тенденций на все многовековые исторические процессы – да таких хоть пруд пруди. Противно ходить по отделам истории книжных магазинов – столько там неосталинистской, равно как и по сути дела неонацистской макулатуры. А сейчас на это дело социальный заказ – только подавай. Главное - внушить людям одну примитивную идею: Запад всегда был, есть и будет нашим врагом. Почитать хотя бы, что пишут об Отечественной войне, стараясь избежать даже упоминания о помощи США и Англии, о ленд-лизе. Этих бы писак при помощи «машины времени» в рабочую столовую на улице 25 Октября летом сорок второго года, чтобы хлебали «первое» – баланду с двумя листками капусты или щавеля, и «второе» - кашу с таким названием, что даже с отвращением из памяти стер, вернее подобие каши, подобного которому не знал род человеческий. И туда же – осенью, когда уже поступила американская продовольственная помощь. Небо и земля. А ведь в Москву приходило то, что оставалось после поставок американских продуктов на фронт, красноармейцам.

Америка спасла нас – вот что говорю я уверенно и демонстративно всем этим лжецам и фальсификаторам истории. Помню при этом грузовик «Студебеккер», на который я пересел с трехтонки «ЗИС пятый» (представьте себе: с Москвича на BMW). ЗИС был прекрасной машиной, вспоминаю его даже с нежностью, но подумайте о бойцах, служивших на «Катюшах», гвардейских минометах, для которых вопросом жизни и смерти было – после ракетного залпа успеть умчаться с места прежде чем накроет ответный немецкий огонь. И сравните приемистость ЗИС и Студебеккера, который с места брал как сумасшедший. Приказом из Москвы 20 тысяч «Катюш» было переставлено с ЗИСов на Студебеккеры, и сколько тысяч жизней бойцов было спасено. Америка прислала нам больше 300 тысяч автомобилей. Маршала Жуков сказал: «В конце войны без Студебеккеров нам не на чем было бы таскать нашу артиллерию».

Но что до всего этого нашим «историкам», депутатам и телевизионным болтунам, у которых в голове, в единственной извилине, и мысль единственная: в наши дни для успешной карьеры, чтобы тебя показывали и печатали, надо одно: крыть и поливать Америку, мазать ее дерьмом. Для этого и всю историю необходимо «прочистить» так, чтобы люди усвоили: история человечества целиком и полностью укладывается в одну схему. Всегда шла борьба между Россией, ее великим народным государством с незыблемыми ценностями, представленными хоть Иваном Грозным, хоть Петром, хоть Александром Третьим, хоть Сталиным – и смрадным, злобным, извращенным Западом. Вот и весь смысл истории. Что же хорошего можно сказать об Америке? Когда я говорю студентам, что 9 мая 1945 года видел на Красной площади, что офицеры американской военной миссии были самыми популярными людьми, и завидев их, люди подбегали и подбрасывали их в воздух – у молодых людей глаза на лоб лезут.

Какое время–такие и авторы. В советское время была такая эпиграмма по поводу состояния дел в нашей философии: «Трансцендентная идея совершила полный круг: вместо Канта – Федосеев, вместо Гегеля – Иовчук». Вот и сегодня можно сказать: «Вместо Покровского и Тарле -  Николай Стариков и Юрий Жуков».

ЗЯМА - ОН ЖЕ ГЕРДТ

Вдова выдающегося советского актера Зиновия ГЕРДТА Татьяна ПРАВДИНА: «В один из последних дней Зяма сказал мне: «Девочка, ..."

Вдова выдающегося советского актера Зиновия ГЕРДТА Татьяна ПРАВДИНА: «В один из последних дней Зяма сказал мне: «Девочка, как же тебе без меня тяжело будет!», но даже представить не мог, насколько окажется прав» 25 января — Татьянин день: этот праздник был одним из самых значимых для Зиновия Гердта, обожавшего двух Татьян — жену и тещу Татьяна ОРЕЛ Интернет-издание «ГОРДОН» Татьянин день в доме Гердтов праздновали всегда. В честь жены Татьяны и ее мамы. Две эти женщины стали самыми близкими и родными для него. О теще он всегда говорил в превосходной степени, а жену любил так, что доказывать чувства словами необходимости не было. Они были Парой. И оказались вместе не по воле случая, а по закону гармонии. Совпали во всем — в отношении к людям и к событиям, в понимании советских реалий. И планку внутренней порядочности каждый из них также держал на одинаковой высоте. Они всю жизнь копили друзей. На шум­ные и веселые застолья собирались сначала в московской квартире, потом — на даче в Пахре, где и сегодня, спустя 18 лет после ухода Гердта, Татьяна Александровна неизменно ждет гостей 25 января, 9 Мая и 21 сентября, в его день рождения. Они приходят без приглашения, но места за столом год от года все больше... В 2013-м не стало Петра Тодоровского, ранее — Михаила Швейцера, Исая Кузнецова, Григория Горина и многих других. Друзья семьи Гердта, помимо того, что украшали его жизнь, сделали и еще одно очень важное дело, оставив воспоминания о нем в книге Татьяны Правдиной Татьяна Правдина с дочерью Катей на подмосковной даче в Пахре, куда переехала жить после смерти Зиновия Ефимовича «Зяма — это же Гердт!». Книгу эту можно было бы назвать исторической — она не только о большом артисте, но также и об их общей, безвозвратно ушедшей эпохе, переданной в рассказах о Гердте. «Я чувствовал Гердта близким человеком задолго до того, как познакомился с ним», — написал в книге Виктор Шендерович. Под его словами подписались бы миллионы зрителей, для которых Гердт был просто Зямой. Именно это он и считал главным своим достижением в искусстве. Ну а главным достижением в жизни стала для него встреча с Таней, Татьяной Правдиной, которую в 1960-м в качестве переводчика Театр кукол Образцова пригласил на гастроли по арабским странам. Ведь знаменитый конферансье Апломбов из «Необыкновенного концерта», которого за кулисами озвучивал Гердт, в каждой стране говорил со зрителями на их родном языке. Они были счастливы вместе 36 лет. Без нее он и за границей впадал в депрессию и однажды даже готов был отказаться от гаст­ролей, но когда в Министерстве культуры СССР ей все же разрешили ездить с ним, они со вкусом путешествовали, наслаждаясь друг другом и впечатлениями. А если и ссорились иногда, то только когда ехали в одной машине. Каждый из них был отличным водителем, и каждому казалось, что другой «не туда» повернул. У него были очень умелые руки — то ли сказывалось образование слесаря-элект­рика, полученное в юности (высшего образования, кстати, у Гердта и не было), то ли просто талант, от природы, но он умел делать все. Любил обустраивать дом. Все мечтал купить за границей дрель фирмы Bosch. Но денег, как всегда, не хватало. Татьяна Александровна с грустью впоминает о том, что дрель эту она все же купила. Вот только уже без него. Самые дорогие предметы в ее доме — туалетный столик, который Гердт собирал сам, и лампа, выпиленная им собственноручно. В Татьянин день она снова будет печь для гостей свой фирменный пирог с капустой, который он так любил. А был он гурманом. Во всем: будь то стихи — он считал, что их нужно преподносить, как бы «угощая», кукольные образы или закадровый текст — Гердт озвучил десятки фильмов, что придавало им особый шарм, или же кинороли, которые хоть сам и не все любил, проживал на экране так, что они оживали, переставая быть киношными. [VR]«МИШЕ КОЗАКОВУ ЗЯМА ГОВОРИЛ: «ЗАБУДЬ, ЧТО ТЫ АРТИСТ! ПОНИМАЕШЬ, СТИХИ НУЖНО ЧИТАТЬ, УГОЩАЯ» [/VR] Зяма (справа) со старшим братом Борисом, Себеж (Витебская губерния, ныне Псковская область), 1926 год. При рождении будущий артист получил имя Залман Храпинович, он был четвертым (младшим) ребенком в семье. Отец Афроим Яковлевич работал приказчиком в лавке тканей, мать Рахиль Исааковна — домохозяйка — Татьяна Александровна, кто-то из ваших друзей придумал такой замечательный термин: «наше зямство». Кто входит сегодня в ваше «зямство»? — Эту фразу, по аналогии с «земст­вом», придумал друг нашей семьи Ефим Махаринский. В году есть три дня, которые я неизменно отмечаю. У нас в семье три Татьяны — я, моя мама, а теперь еще и правнучка, поэтому 25 января отмечаем Татьянин день. 9 Мая — День Победы, к тому же еще и день моего рождения. И 21 сентября — день рождения Зиновия Ефи­мовича. Я в эти три дня никого не приглашаю, но гости приходят сами — бывает, до полусотни человек, которым я всегда говорю: «Самая большая радость — это то, что я никого из вас не приглашала». Я счастливый человек. — Приходили и приходят, наверное, многие из тех, кто отметился в вашей книге «Зяма — это же Гердт!»? — К сожалению, многие из друзей, очень близких, уже ушли из жизни. Нет Миши Швейцера, Исая Кузнецова, Гриши Горина, Пети Тодоровского. Самым большим комплиментом для меня был такой отзыв о книге: «Мы будто побывали у вас в гостях». Это мне представляется очень лестным. — Вы собираетесь на даче, как это бы­ло при жизни Зиновия Ефимовича, или же в московской квартире? — У меня нет московской квартиры. В 1999-м я ее продала, с тех пор живу на даче. На деньги за проданную квартиру дом сильно перестроили, у меня тут теперь хоромы. Так что собираемся, конечно, здесь, на даче в Пахре. — В книге друзья высоко отзывались о ваших кулинарных шедеврах. Вы по-прежнему встречаете гостей фирменными пирогами? — В эти три дня, как и было заведено в доме моей мамы, я пеку пирог с капустой — это обязательно. Делаю сациви и что-то еще. — Зиновий Ефимович был гурманом? — Да, он всегда говорил: «Невкусная еда меня оскорбляет». Когда мы с ним собирались в гости, спрашивал: «Я понимаю, что это прекрасные люди, но у них вкусно?». Сам он готовить ничего не умел, в крайнем случае — яичницу и макароны, но в еде понимал чрезвычайно. — В воспоминаниях о Гердте кто-то написал, что однажды в ресторане он залюбовался тем, как какой-то иностранец виртуозно разделывает цыпленка, и, придя домой, попытался повторить то, что увидел... — Это удивительно: родившийся в маленьком провинциальном местечке, он ел так, что на него приятно было смотреть — с ножом и вилкой, как аристократ невероятно высокой марки. — А еще он изумительно читал стихи. Читал их, «как молитву», по словам вашей подруги Елены Махлах-Львовской... — Из всего того поколения артистов он читал стихи лучше всех. Мише Козакову говорил: «Забудь, что ты артист! Понимаешь, стихи нужно читать, угощая». Он умел угощать стихами, как будто ел что-то вкусное и хотел поделиться с другими: попробуйте, как это замечательно. Слава Богу, сохранились записи поэтических циклов, где Гердт читает Пастернака, Самойлова. Как-то мы с ним разговорились о Пушкине, и он для меня одной прочитал «Пророка», которого я сама читала тысячу раз, но это было нечто совсем иное, новое. Он стихи и писал тоже. Очень хорошо и довольно много писал, но при этом считал себя стихоплетом. Хотя мало кто знает, что тексты к документальным и даже художест­венным фильмам, которые Зиновий Ефимович озвучивал за кадром, он сочинял сам. [VR]«ПО-НАСТОЯЩЕМУ МЫ НЕ ССОРИЛИСЬ НИКОГДА, НО ИСПЫТЫВАЛИ РАЗДРАЖЕНИЕ ДРУГ К ДРУГУ, ЕСЛИ ЕХАЛИ В ОДНОМ АВТОМОБИЛЕ» [/VR] — Правда ли, что в вашей семье ос­корбительным считалось слово «актер»? И если вы его произносили, Зиновий Ефимович очень гневался... Москва, середина 30-х годов. После окончания ФЗУ Зиновий устроился на Метрострой электромонтажником. Псевдоним Гердт взял во время работы в организованной Алексеем Арбузовым и Валентином Плучеком Московской государственной театральной студии. В 1941-м пошел добровольцем на фронт — Нет, он не обижался. Артист — слово высокое, происходящее от «арт» — искусство, а вот «актер» — от слова «акт», что значит — действующий. Можно сказать с уничижающей интонацией: «Ну ты актер!», и это может звучать как: «Ну и что ты выпендриваешься?». Но это шутка. Конечно, я считала его не актером, а артистом, причем большим. — И показателем зрительской любви для Гердта было именно то, что они называли его Зямой... — Это правда. Я так и книгу потому назвала. Он считал: то, что его зовут домашним именем, дорогого стоит. Я благодарна всем, кто его помнит, — это люди разных социальных слоев, возрастов и национальностей. Часто вспоминаю одну историю. На Усачевском рынке в Москве какой-то работяга, из тех, кто таскает ящики, увидев Гердта, остановил его, взял за плечо: «Я давно хотел тебе сказать спасибо за то, что ты делаешь». Он был открытым и благожелательным, за это его и любили. Говорил: «В Одессе все замечательно, вот только таксисты денег не берут». — Зиновий Ефимович был настолько остроумным, что даже ссориться, наверное, с ним было увлекательно? — Нам с ним повезло в том, что мы встретились уже зрелыми людьми: мне было 32, ему — 44. Это не бесшабашная юность. Каждый из нас к тому времени уже побывал в браке. Сошлись мы на том, что у нас вдруг оказался одинаковый взгляд, что мы одинаковые слова произносим — по отношению к людям, к власти, к событиям. По-настоящему мы не ссорились никог­да, но испытывали раздражение друг к другу, если ехали в одном автомобиле. Вот это был настоящий скандал: «Да куда же ты едешь?!». Поэтому я мечтала не о серьгах и не о шубах, а об отдельном автомобиле. Когда моя мечта сбылась, я была просто счастлива. За рулем я уже 56 лет, вожу машину и сегодня. Зиновий Ефимович был отличным водителем, хоть ему нелегко было давить на педаль сцепления левой ногой, пострадавшей от ранения. Он очень хотел иметь машину-автомат, но купили мы ее только в 1996-м, он успел проехать на ней не больше 100 километров. — За рулем Гердт лихачил? — Нет, он был очень правильным водителем. О том, чтобы сесть за руль выпившим, речи быть не могло. — Виктор Шендерович хорошо сказал: «Я чувствовал Гердта близким человеком задолго до того, как познакомился с ним. Такое же чувство до сих пор испытывают к нему многие — как к очень «своему» человеку. — Так бывает, когда испытываешь к человеку доверие. С тем же чувством относились и к Лихачеву, и к Сахарову... Зяма действительно был человеком с чистой био­графией. Воевал, был ранен, хотя мог ведь не ходить на фронт, мог остаться артистом концертной бригады, но пошел сапером — это самое опасное, что есть на войне. Всю жизнь честно вкалывал и был серьезным артистом. Заступался, если кого-то обижали, и был любим очень большим количеством людей. — После ранения на фрон­те Зиновий Ефимович хромал всю жизнь. Что, впро­чем, не мешало ему выплясывать на костылях... — Он был необыкновенно музыкален, отсюда и дивная пластика. Я-то его в то время не знала, но мне рассказывала об этом поэт Галя Шергова. Они познакомились 9 Мая, и ее потрясло, что человек на кос­тылях может так не­при­нуж­ден­но держаться. Сан­инст­­руктор Верочка Веденина, с которой наша семья дружит всю жизнь, вынесла его из боя под Белгородом. Его долго несли до санчасти, где не оказалось гипса. И в таком виде везли в санитарном поезде. Поэтому раненая нога плохо заживала. Он перенес 11 операций, был в гипсе больше года. Сложное испытание пережил. Последнюю операцию в Боткинской больнице Зяме делала Ксения Максимилиановна Винцентини, жена Сергея Королева, который на тот момент находился в «шарашке». Врачи приняли решение отнимать ногу. Но когда его везли в операционную, она сказала: «Буду резать вдоль». Эта, 11-я, операция оказалась удачной, правда, после нее нога стала на восемь сантиметров короче. [VR]«СТОЯ ПЕРЕД МОИМИ РОДИТЕЛЯМИ, ГЕРДТ СКАЗАЛ ИМ: «Я ОБЕЩАЮ ВАМ, ЧТО БУДУ ВАШУ ДОЧЬ ЖАЛЕТЬ»[/VR] С 1945 по 1982 год Гердт служил в Московском театре кукол под руководством Сергея Образцова. Многие до сих пор помнят конферансье Апломбова из «Необыкновенного концерта» — Но все дамы, наверное, любили с ним танцевать... — Он был вполне легкомыслен — то, что я называю «бабник». Но заревновала я его один раз в жизни, когда он при мне не поцеловался с одной актрисой. Я вздрогнула и подумала, почему это вдруг? Все артисты целуются, а он не поцеловался... И у меня внутри что-то екнуло. Но, вообще-то, мы не ревновали друг друга. Я считаю, любовь — это как талант: кому-то дано, кому-то нет. Нам повезло: мы прожили 36 лет счастливой жизни. — Зиновий Ефимович не стеснялся своей хромоты? — Шутил иногда: «Ничего, если я буду немножко хромать?». Но если не работал лифт и нужно было спускаться по лестнице, что было для него утомительно, мог в сердцах сказать: «Надоело!». Но вообще он был необыкновенно подвижен и никогда не жаловался. — Кто-то так красиво о нем сказал: Гердт был «элегантным и шампанис­тым»... — Он был редкостно одарен тонким чувством юмора, лишен пошлости. И чувством меры обладал замечательным. Упоительно хохотал. Пел так — с ума сойти можно. Огромным его дос­тоинством было, что он умел слышать другого человека, вос­­принимать и понимать. Однажды в присутствии моей мамы он сказал: «Эта вещь стоит всего лишь столько-то руб­лей». Мама ему возразила: «Зямочка, так нельзя говорить, это для вас — «всего лишь», а для огромного количества людей — очень значительная сумма. И Гердт ответил: «Да, вы абсолютно правы, я виноват». И еще у него было дивное чувство восприятия чужого таланта, он умел радоваться чужому успеху, что, конечно, говорит о его собст­венном таланте. — Правда ли, что он не любил надевать награды? С Татьяной Правдиной Зиновий Ефимович познакомился в Театре Образцова, куда ее в качестве переводчика с арабского пригласили на гастроли. «Нам с ним повезло в том, что мы встретились уже зрелыми людьми: мне было 32, ему 44. Каждый из нас к тому времени уже побывал в браке» — Нет, военные награды Зяма ценил. Получил он и все высшие актерские звания. Когда к 80-летию ему вручили орден «За заслуги перед Отечеством» III степени, пошутил: «То ли я III степени, то ли Отечество»... — У Гердта были особенные отношения с вашей мамой, так ведь? — Так случилось, что мы с Зямой соединились очень скоропалительно. Еще до знакомства с ним мама сказала: «Знаешь, как-то мне тревожно». Потом еще были люди, которые звонили и говорили: мол, ой, нет, не надо. Мама, естественно, заволновалась. Как-то я вышла на встречу с Зямой, он увидел что я расстроена, спросил, что случилось. Я объяснила: мама волнуется. Он тут же решил, что нужно идти к моим родителям. Стоя перед ними, Зяма сказал им очень коротко: «Обещаю вам, что буду жалеть вашу дочь». — Жалеть... Слово-то какое подобрал... — Да, именно «жалеть». Потом была небольшая пауза, и он попросил: «А можно чаю?». И через пять минут после его появления в доме мы уже сидели за столом и пили чай. После я спросила у мамы: «Ну что, тебе стало спокойнее?». И мама ответила: «Да, абсолютно». У них были свои отношения. Зяма маму обожал. На своих творческих вечерах всегда рассказывал о ней и говорил: «Мама моей жены». Когда в зале повисала легкая пауза, добавлял: «Правильно, правильно, это называется «теща», но в рус­ском языке слово это несет негатив, а у меня как раз одно обожание». — Мама — из знаменитой шустовской семьи? — Да, мы — мама, я, дочка и правнучка — из коньячного, как мы шутим, семейства. Компанию «Шустов и сыновья» основал мой прадед. Когда-то пришел в Москву из Рязанской губернии, был купцом, а со временем дела пошли так хорошо, что он вошел в число «Поставщиков Двора Его Императорского Величества». Главные их владения — трест «Арарат» в Армении, где выращивали виноград для шустовского коньяка. — «Каждый человек рядом с Гердтом умнел», — написал Михаил Жванецкий. А если все же не умнел? Зиновий Ефимович мог дать понять дураку, что он — дурак? С присущей ему деликатностью и элегантностью... — Зяма в этом смысле говорил о себе: «Я глубоко легкомысленный человек». Иногда он влюблялся в кого-то, потом разочаровывался и огорчался: «Какое барахло...». Как-то мы с ним прогуливались, а навстречу нам шел один писатель, которому, как я знала, Зяма, не хотел подавать руки. Не подать руки, вообще-то, очень трудно. Тебе гораздо труднее, чем тому человеку, которому ты не хочешь ее подавать. Зяма руку, конечно же, подал, а потом сказал о себе: «Слабак!». Но если человек оказывался предателем, отношения кончались. Был еще такой случай... Однажды у нас дома проходило какое-то застолье, и один актер, вполне известный, очень сильно надравшись, стал говорить обидные вещи в адрес другого человека. Мне не хочется называть имен — никого из них уже нет... И тогда Зяма потребовал: «Убирайся вон!». Маленькая Катя, наша дочь, сказала: «Я первый раз вижу, как человека выгоняют из дома». На что Зяма ответил: «Я тоже». Это было смешно. [VR]«ГЕРДТ ТАК ЖЕ ЧЕСТНО ОТНОСИЛСЯ КО МНЕ, КАК И Я К НЕМУ. ТАКОЕ РЕДКО БЫВАЕТ МЕЖДУ МУЖЧИНОЙ И ЖЕНЩИНОЙ»[/VR] Зиновий Ефимович с приемной дочерью Катей. От первого брака с актрисой Марией Новиковой у Гердта был сын Всеволод — Зиновий Ефи­мович в шутку называл себя «тайным агентом КГБ». Бывая с гастролями на Западе, вынужден был нахваливать советскую жизнь, хотя про СССР он все, конечно, понимал правильно. А если без шуток, можно сказать о нем, что был диссидентом? — Он не был диссидентом, он был здравомыслящим человеком, любящим Россию, знающим русский язык так, как немногие. И конечно же, возмущался тем, что происходило в СССР. На войне у него был потрясающий товарищ, который говорил Зяме: «Когда идем в атаку, не кричи: «За Сталина!». Мы воюем за Россию». Когда у нас наступили времена надежды на то, что кончится геноцид собственного народа, что жизнь может стать честнее, правильнее, Зяма участвовал в концертах, агитировал зрителей за порядочных людей. — Все рассказчики в вашей книге сходятся в том, что Зиновий Ефимович был очень требователен и к себе, и к людям. Он говорил: «В большей степени Таня меня воспитала. Есть вещи, которые я раньше делал запросто, а сейчас это невозможно». — Конечно, мы влияли друг на друга. Я, например, не вру. — Чтобы не подводить фамилию? — Правдина — фамилия моего отца, я ее не меняла ни в первом браке, ни во втором. Стараюсь говорить правду Леонид Куравлев (Шура Балаганов), Сергей Юрский (Остап Бендер) и Зиновий Гердт (Михаил Паниковский) в первой экранизации романа Ильфа и Петрова «Золотой теленок» (режиссер — Михаил Швейцер), 1968 год не потому, что я такая порядочная, — просто считаю, что ложь унижает меня саму. Чтобы соврать, я должна что-то придумывать. Но для меня легче жить, когда знаешь, что ничего за затылком нет. И Зяма так же честно ко мне относился. Такое редко бывает между мужчиной и женщиной. — А вот Зиновий Ефимович отцовскую фамилию сменил. Был Залманом Храпиновичем, а стал Зиновием Гердтом... — Храпинович — для артиста это считалось не очень звучным. У них в семье была фамилия Герд, вот он ее и взял. Ему посоветовали, чтобы в конце обязательно было «дт» — так красивее. Он добавил букву и сменил в паспорте фамилию. — Как сказал режиссер Валерий Фокин, Зиновий Ефимович «боялся пре­увеличить себя». Что это означает? — Зяма всегда говорил: «Я совсем не тот, кем вы меня считаете». А я ему возражала, что уничижение, то есть преуменьшение себя — паче гордости. Он был к себе чрезвычайно требователен. Фильм «Золотой теленок», в котором сыграл всеми обожаемого Паниковского, не пересматривал никогда. Михаилу Швейцеру, режиссеру этого фильма, Зяма поставил условие, что такого Паниковского, каким он описан у Ильфа и Петрова, противным, грязным старикашкой, играть не будет. Он хотел сыграть так, чтобы при виде холмика над могилой Паниковского у людей щемило в душе. С Юрием Никулиным за кулисами. «Зиновий Ефимович был редкостно одарен тонким чувством юмора, лишен пошлости. И чувством меры обладал замечательным» — Так ведь щемит же... — Да, Гердт добился этого. Но считал эту роль не главной для себя. — Какую же из своих ролей он любил по-настоящему? — В телеспектакле «Одесские рассказы» по Бабелю. Его снимал малоизвестный тогда режиссер Никита Тягунов. Зиновий Ефимович считал удачной работу и в фильме Петра Тодоровского «Фокусник». Он и вправду был там изумительно хорош и трогателен. — В память о роли Паниковского на одном из юбилейных вечеров в Доме кино Григорий Горин подарил Екатерина Правдина с мужем кинорежиссером Денисом Евстигнеевым Зиновию Ефимовичу живого гуся со словами: «Зяма, хватит воровать гусей, пусть и у тебя будет свой». Как сложилась его гусиная судьба? — О, это была целая эпопея. Мы отнесли его в гардероб, там посадили в корзинку и вернулись в зал. Когда вечер закончился, стали одеваться, и тут вдруг вместе с пальто в гардеробе нам отдают корзинку с гусем. Что делать? Приехали домой, вынесли его на балкон. Нам говорили: мол, скоро Новый год и Рождество, вот и подадите гуся к столу. Но Зиновий Ефимович сказал: «Как это возможно — я стоял с ним на одной сцене, а теперь должен его зарезать?! Я не могу». В общем, на другой день я взяла этого гуся, поставила корзинку на заднее сиденье и повезла на дачу. Пустила его в гараж. Я никогда в жизни не занималась птицами и понятия не имела, чем его кормить. А у нас был замечательный сосед, который разводил каких-то птиц. И я ему этого гуся подарила. Правда, наша дочь Катя успела снять его в своем документальном фильме об Андерсене. — Ваш общий дом называли «центром управления добрыми делами». Женщины, как правило, более сострадательны. Приходилось ли вам уговаривать Зиновия Ефимовича куда-то звонить, за кого-то хлопотать? — Он был редкий товарищ. Товарищ, в моем понимании, это такой друг, которому и говорить ничего не надо. Он сам знает, что нужно сделать. Зяма всегда был готов помочь. И в больницы ездил, и хлопотал. Я совершенно случайно узнала как-то, что он ходил в Моссовет просить за Елену Камбурову, когда ей нужно было помочь с улучшением жилищных условий. Она имела на это право, но никто ничего делать не хотел. Зяма называл это «торговать лицом». Но для себя просить не умел.  Киевский бронзовый Зяма стоит почти там же, где стоял «слепой» Паниковский, блистательно сыгранный Гердтом в фильме «Золотой теленок». «Раньше я платил городовому на углу Крещатика и Прорезной пять рублей в месяц, и меня никто не трогал» — Прослужив в Театре кукол под руководством Сергея Образцова почти 40 лет Зиновий Ефимович принял решение уйти. Не сошлись характерами? — Гердт очень высоко ставил кукольное искусство и самого Образцова как художника. Но они не сходились чисто человечески. Образцова в театре звали «хозяином», чем тот очень гордился. А Зяма понять не мог его отношения к людям. Они во многом не совпадали. И однажды Образцов сказал: «Или Гердт, или я». Тогда Зяма попросил у секретаря министра культуры лист бумаги и прямо там написал заявление об уходе по собственному желанию. Когда же его спрашивали о причине ухода, отвечал, что они с Образцовым разошлись по художественным позициям. — Но отношения у них сохранились? — Отношения и до того они поддерживали вежливые, но застольными друзьями не были никогда. После ухода из театра Гердт оказался там как бы запрещенным, считалось, что общаться с ним нельзя. Образцов — на редкость талантливый человек, но вместо того чтобы радоваться таланту другого, испытывал чувство ревности. Это выглядело смешно. Во время заграничных гастролей после спектакля все выходили на поклон, Гердт же выходил последним. Под шквал аплодисментов — зрители понимали, что именно он на протяжении всего спектакля разговаривал с ними на их языке. Но Образцов, стоявший за кулисами, обязательно выскакивал на сцену рядом с ним. Видимо, ничего не мог с собой поделать. Такое свойство характера. Между прочим, даже великий Райкин был таков. — Петр Тодоровский описывал, как вы приезжали на съемочную площадку и в перерыве между съемками, в машине, кормили Гердта домашней едой. А Александр Ширвиндт говорил, что все друзья Зиновия Ефимовича благодарны вам за то, что вы его так берегли. Он позволял заботиться о себе? — Конечно, позволял и принимал с восторгом, как всякий нормальный мужик. А кто не любит, чтобы о нем заботились? У нас были простые взаимоотношения, мы могли сказать друг другу все, что угодно, и поэтому нам друг с другом было легко. В один из последних дней, когда Зяме было уже совсем плохо, он сказал мне: «Девочка, как же тебе без меня тяжело будет".