Большая часть гуманитарной помощи, которую Крыму выделили российские регионы, разворована, сообщил и.о. главы республики Сергей Аксенов на заседании Совета министров.
По словам и.о. главы Крыма, в настоящее время МВД и прокуратура проверяют то, как распределялась на полуострове гуманитарная помощь из России.
"Хочу сказать тем товарищам, у которых рука поднимается на гуманитарные грузы в тот период, когда тяжело республике, - не то, что они работать не будут, все они пойдут под суд, а ответственные чиновники покинут место работы", - цитирует Аксенова информагентство "Крым-информ". Какую помощь получил Крым
Помощь Крыму поступала из двадцати российских регионов. В основном на полуостров везли медикаменты, продукты, дизель и технику. Общий объем гуманитарной помощи, по подсчетам МЧС, на конец апреля составлял 1,8 тысяч тонн.
Кроме того, в нескольких регионах шел сбор денег на помощь полуострову. Сколько всего удалось собрать средств неизвестно, в СМИ появлялись лишь разрозненные данные. Основной объем денег собрали в российских регионах. При этом порядок цифр различается довольно сильно: от 7 млн рублей (более 200 тыс долларов) в Астраханской области и 16 млн в Мордовии до 150 млн в Белгородской области.
Еще 5 млн рублей дали сенаторы и сотрудники аппарата Совета федерации; чуть больше 60 млн рублей выделил "Красный крест".
Первые отставки
В качестве получателей гуманитарной помощи из России выступали министерство здравоохранения Крыма, министерство социальной политики, министерство образования, ассоциация медицинских работников и местное отделение "Красного креста".
Главе минздрава Петру Михальчевскому, его заместителям Таиру Мусаеву и Юлии Чаловой Аксенов еще в понедельник предложил уволиться по собственному желанию из-за проблем со здравоохранением в Крыму, в том числе и из-за ситуации при распределении гуманитарной помощи.
Как сообщил Аксенов, Михальчевский уже написал заявление об уходе.
Несколько уголовных дел
В начале недели о нарушениях при распределении гуманитарной помощи Крыму сообщала вице-премьер республики Лариса Опанасюк. По ее словам, не велся бухгалтерский учет, не заполнялся реестр получателей, а также не учитывались потребности организаций-адресатов.
Весь процесс распределения велся без какого-либо контроля со стороны вышестоящих организаций. Кроме того, продукты, техника, медикаменты и дизель просто похищались в различных районах полуострова.
Так, например, неустановленные лица в Джанкойском районном центре для детей, семьи и молодежи присвоили себе продукты на сумму чуть меньше 27 тысяч рублей, а неустановленные лица, действовавшие от имени "Красного креста", недопоставили в республиканские больницы продуктов на 225 тысяч рублей.
Похожие нарушения, по словам Опанасюк, были обнаружены в Белогорском, Советском, Ленинском, Черноморском районах Крыма и в городе Джанкое. Расследуется сразу несколько уголовных дел по статье "присвоение или растрата".
|
среда, 11 июня 2014 г.
КРЫМ. КАК ВОРОВАЛИ, ТАК И ВОРУЮТ.
В ХОД ПОШЛИ РЕЗЕРВЫ
Еще недавно Владимира Путина восхваляли за то, что он спас российскую экономику от катастрофы. Многие даже утверждали, что не следует обращать внимания на его репрессивные действия, поскольку путинская экономическая политика великолепна и очень важна для страны (такие же доводы звучали в первые годы правления Гитлера). Но сегодня российская экономика превратилась в дымящиеся руины, и апологетам Путина просто негде спрятаться.
На прошлой неделе Венский институт экономических исследований (Vienna Institute for Economic Studies) сообщил, что объем прямых иностранных инвестиций в Россию сократится на шокирующие 50 процентов по сравнению с 2013 годом, когда он тоже был весьма невелик. Таким образом, Россия превратилась в самую непривлекательную экономику во всей Восточной Европе, серьезно отстав от других стран. Венский институт полагает, что главной причиной столь катастрофических потерь стала агрессия Путина на Украине, которая будет иметь пагубные последствия для экономического роста не только в России, но и во всей Восточной Европе, еще больше отдалив от Москвы ее соседей.
Кроме того, на прошлой неделе международный банковский гигант HSBC сообщил, что в мае сокращающийся российский сектор услуг достиг самых быстрых темпов спада за последние пять лет. Индекс деловой активности в мае понизился до 46,1, в то время как в апреле он составлял 46,8. Значения этого индекса свыше 50 означают рост, а ниже — спад.
Столь мощное экономическое давление заставило правительство потратить огромную часть своих валютных резервов в целях защиты рубля и котировок акций. В этом году из российской казны уже утекло свыше 40 миллиардов долларов драгоценных резервов, и это "кровотечение" во второй половине года будет только усиливаться. Если считать потери иностранных инвестиций и потери валютных запасов, то до конца года Россия может получить чудовищный удар в размере 200 миллиардов долларов.
Но защита рубля и фондового рынка — это только верхушка айсберга проблем, связанных с государственными расходами. Режим Путина уже открыто признает, что банковский и энергетический секторы экономики нуждаются в серьезной рекапитализации со стороны государства, чтобы избежать краха. Российской государственной газовой монополии «Газпром», например, нужно более 50 миллиардов долларов капитала только на финансирование инфраструктуры, необходимой для выполнения обязательств по поставке газа в Китай в рамках заключенного недавно контракта.
Падающий рубль, рынок акций, цифры роста ВВП — все это напоминает о тех сокрушительных потерях, которые понесла Россия во время мирового финансового кризиса шесть лет тому назад. Однако один высокопоставленный банкир из российского государственного банка заявил Reuters: «Этот кризис намного серьезнее, чем в 2008 году. В то время все находились в одной лодке. Сейчас только Россия, и все хотят потопить ее, решая собственные проблемы. Это будет очень трудный год».
И все дело в том, что путинская агрессия на Украине привела к введению масштабных международных санкций, которые уже проносятся по российской экономике подобно урагану. Попытки Путина отреагировать на эти санкции (скажем, создание торговой организации с участием Белоруссии и Казахстана) были бы просто смешными, если бы не сигнализировали о безнадежном дрейфе по воле волн лидера, который оказался в такой же изоляции, как и его советские предшественники.
Economist подводит итог той безнадежной ситуации, в которую Путин загнал Россию:
Недостаток стратегии Путина состоит в том, что он, позволив своим внутренним страхам управлять его политикой на Украине, вызвал как раз то, чего надеялся избежать. Он потерял Украину как союзника и потенциального партнера по Евразийскому союзу, а НАТО укрепляет свою военную составляющую и оборону. Призрак натовских сил на российских границах в Польше и странах Балтии превратился в реальность из-за путинских действий на Украине. А борясь за сохранение своего суверенитета и экономического влияния на Европу и Запад, Россия рискует попасть в новую зависимость от Китая.
Но и это еще не все. Путин определенно создал прецедент сепаратизма в стране, где немало откалывающихся от нее регионов. Весь кавказский регион бурлит от сепаратистского насилия. А изолированная Калининградская область, окруженная странами, напуганными Путиным, сейчас начнет чувствовать острую боль, облегчить которую Путин не в силах.
Китай — это жестокий партнер, и отдать ему предпочтение вместо Европы может только сумасшедший. Но Путин готов утянуть Россию в еще более глубокую пучину. Он открыто флиртует с государствами-изгоями типа Северной Кореи и с фашистскими экстремистами Европы. Поэтому Россия становится чем-то похожа на Иран, но с ядерными когтями, готовая совершать многочисленные акты международного терроризма, бросаясь на демократические страны, которые ее с презрением отвергают.
На одной весьма многозначительной карикатуре показан Путин без рубашки, направляющийся в позолоченный частный клуб. В одной руке он держит большую дубину, а другой тащит по полу за волосы женщину. Женщина — это Украина, а клуб — G-8. Путина останавливают у двери и говорят, что его внешний вид не соответствует правилам клуба.
Ирония просто осязаема. Путин только что потратил 50 миллиардов долларов на проведение зимней Олимпиады с единственной целью доказать всему миру, что Россия — это превосходное и цивилизованное государство, к голосу которого следует прислушиваться и относиться с уважением. Но когда его танки вошли на Украину, все годы работы были брошены в огонь. Сейчас Путин - очень одинокий человек, и ему приходится полагаться на государственные репрессии в попытке скрыть свои экономические неудачи от сограждан. Эта же провальная тактика привела к развалу СССР.
Ким Зигфелд
|
КРЕМЕНЬ рассказ
Это еще одна, по сути, заявка к сценарию фильма, которого никогда не будет.
Это история о том, как затейливы, непредсказуемы, часто случайны, тропинки, ведущие от березок к пальмам. Как трудно протаптываются они и как, порой, фантастичны судьбы тех, кого мы уводим за собой в страну предков.
Из дневника Ильи Шрайбера.
« Пусть твоя цель неверна. Иди к ней, не сворачивая». Было ему лет 17, когда он записал это откровение.
Еще одна строчка в дневнике двадцатилетнего Ильи:
- Будь суров, молчалив, неподкупен – и жизнь пощадит тебя».
Ну, кремень, а не человек!
В тридцать лет Шрайбер перестал заполнять своими афоризмами толстую общую тетрадь.
В тридцать лет он стал доктором технических наук. Следовательно, пришел к цели, и она оказалась верной.
Научный талант Шрайбера и его очевидную способность к организационной работе отметили сразу. Илье, несмотря на его еврейство, доверили руководство большой лабораторией в научно-исследовательском институте химического машиностроения.
Изделие, над которым со студенческих лет работал Шрайбер, могло значительно продвинуть вперед промышленность СССР.
Но не продвинуло. Начались смутные времена. Резко упали ассигнования в науку, да и сама цель оказалась не столь очевидной, как всем казалось на старте разработок.
Наконец, лабораторию пришлось распустить. Илья Шрайбер вспомнил о своем еврействе , решил перебраться в Израиль и там , по мере сил и возможностей, продолжить свои исследования. Были у него кое-какие связи в Тель-Авивском университете и реальные надежды на работу по специальности в Еврейском государстве.
Теперь я должен рассказать о клубке проблем личного свойства, возникших в связи с решением Шрайбера эмигрировать.
Женился он в год получения докторской степени на дочери своего научного руководителя – Ханне. Не было в его окружении более тихого, скромного и покорного обстоятельствам существа.
Через год у Ильи и Ханны родилась дочь Тамара. Девочка росла настоящей красавицей. На большеглазого, курчавого ребенка все обращали восторженное внимания. Мать, как положено, баловала единственное чадо, а Шрайбер был занят своей наукой всецело. И мало значения придавал рождению и росту своего единственного чада.
Порядок жизни требовал секса, семьи, детей. Он подчинился этому порядку, но в главном был не намерен следовать за обычными, для всех смертных, приоритетами . Он, не без оснований, считал себя жрецом науки, а все остальное расценивал, как помощь или помеху в своих исследованиях.
Дочь Шрайберов родилась с некоторой странностью во взгляде. Странность эта стала очевидной лет с тринадцати. Взаимоотношения полов заинтересовали Тамару с силой всепоглощающей. Самого настоящего выродка получили тихая Ханна и пуританин Илья.
В кого родилась дочь, было непонятно, но она родилась и выросла, будто в насмешку над добропорядочностью родителей.
С большим трудом Тамаре удалось закончить школу. Дни ее были полны гульбищем разного рода: романами, интригами, побегами, абортами и прочим чадом, неизбежным в жизни слишком любвеобильных натур.
Тамара влюблялась часто и отчаянно. Вся романтика ее любовных похождений рано или поздно заканчивалась грязной прозой денежных требований. Для бедной Ханны стало истинной мукой просить у мужа очередной кредит, чтобы выручить дочь из очередной беды.
Шрайбер не сразу понял, какой наследницей наградил его Бог, а когда понял, решил для себя твердо, что детей у него нет, и не было.
Он перестал давать деньги. И приключения Тамары приобрели несколько иной характер. Дочь Шрайберов стала пропадать надолго, а однажды позвонила родителям из дальнего, провинциального города и сказала, что влюбилась по-настоящему в шофера грузовика и выходит за него замуж. Тамара пригласила родителей на свадьбу.
Илья Шрайбер сказал так:
- В этой жизни мне только не хватало зятя – шофера грузовика. Дочь – шлюха у меня уже есть.
Ханна не смогла, как обычно, настоять на своем и навестить молодоженов. На этом связь Шрайберов с дочерью прервалась. Было еще один телефонный звонок. Тамара сообщила им, что родила ребенка – мальчика, а спустя десять лет они совершенно случайно узнали, что дочь их много месяцев назад погибла в автокатастрофе. Узнали они это, как раз в тот момент, когда Шрайбер решил покинуть Россию.
- Там остался ребенок, наш внук, - тихо сказала Ханна. – Один без матери. Я должна …. Я никуда не поеду, пока не увижу внука.
Шрайбер понял, что на этот раз ему нечего рассчитывать на безропотное подчинение. Ханна, впрочем, пошла на компромисс: Илья один поедет за ребенком, но обязательно привезет его.
До провинциального городка, где погибла единственная дочь Шрайбера, было не меньше трехсот километров. Илья провел за рулем своей «Вольво» пять часов. Он не сразу предпринял поиски зятя. Ночь провел в лучшей гостинице городка, привел себя в порядок и ранним утром отправился по адресу, записанному женой в его телефонной книжке.
Дощатую дверь квартиры на четвертом этаже панельного дома ему открыла пухлая, заспанная до полной складчатости лица, особа.
- Чего надо? – добродушно зевнула заспанная дама.
Шрайбер назвал имя зятя.
- Федь! – женщина еще раз сладко зевнула и ушла, оставив Илью на пороге.
Громадный мужик выполз из ванной, обтирая могучий загорелый торс маленьким, белым, вафельным полотенцем. Шрайбер ожидал встретить человека молодого, но Феде этому было далеко за сорок.
- Я отец Тамары, - сказал Илья. – Хотел бы увидеть внука.
- Папаша, значит, - хмыкнул Федор. – Явился, значит, не запылился. – И вдруг заговорил он совсем иначе: слащаво - слезливо. – Потеряли мы нашу Томочку безвременно, при трагических обстоятельствах. Живем в неутешном горе.
- Гуляла-то доченька ваша от живого мужа, - сообщила Шрайберу из кухни женщина, открывшая Илье дверь. – Разбилась по пьяни с полюбовником.
- Чего уж теперь, - примирительно бросил Федор.
- Я бы хотел увидеть внука, - повторил Шрайбер.
- Петенька наш у мамаши моей пребывает, - сообщил бывший зять, приблизившись вплотную к гостю, и обдав его запахом дешевого мыла. - В деревне Кузино. Там вольготно, воздух свежий и молоко козье. Пацану забота нужна женская, а я весь день каторжный, баранку кручу.
- Хоть бы платили за то, - подала голос из кухни женщина. – Жилы на барабан мотают, а пользы – ноль.
- Бабы они и есть бабы, - добродушно сообщил Илье хозяин квартиры. – Им, что не дай, все мало.
В деревню Кузино Шрайбер добирался по грунтовой дороге через сосновый лес. Ехал он медленно: песок, лужи, ухабы. Наконец, выбрался к речушке. Еще медленней миновал скрипучий, деревянный мост ….
- Спросишь там бабу Таисью,- напутствовал Шрайбера на прощание отец его внука.
- Баба Таисья, где живет? – спросил Шрайбер у мальчишек, сбежавшихся поглазеть на невиданную машину.
Ему обещали показать, где живет эта самая Таисья, но при этом все провожатые бесцеремонно забрались в салон «Вольво».
По деревне пришлось ехать еще медленней, чем прежде. Провожатые, блаженствовали и сидели тихо. В зеркале заднего вида вдруг наткнулся Илья на глаза одного из мальчишек, слишком живые глаза, под спутанными пружинами черных кудрей.
- А тебе зачем баба Тася? – спросил у Шрайбера кудрявый. – Это я с ней живу.
Илье не было нужды поворачиваться. Внука он по-прежнему видел в зеркале. Он только остановил машину перед огромной лужей.
- Ты едь, не боись, - сказал внук. – Тут не глыбоко.
Баба Тася, добрая душа, сразу стала хлопотать, убежденная, что Шрайбер умирает с голоду.
- Счас я, картохи.
Он пошел за ней. Хотел было сам спуститься в погреб, но хозяйка остановила Илью.
- Стой уж, замажешься. Вон какой чистый. Работаешь, поди, в конторе?
- В конторе, - не стал спорить Шрайбер.
Изба бабы Таисьи держалась на честном слове. Все шаталось в ее доме, наполненном скрипами, шорохами и сквозняками. Шрайбер давно забыл, да, пожалуй, и не знал прежде, что на свете бывает такая бедность.
Перед отъездом из райцентра он зашел в магазин, купил большую коробку с шоколадными конфетами и батон копченной колбасы.
Теперь Шрайбер сидел за столом у оконца, заклеенного, несмотря на лето, полосками газетной бумаги, ел вкусную, жареную картошку и смотрел, как внук отправляет в рот одну за другой привезенные им конфеты .
- Хва, Петюна, - сказала баба Тася, закрыла коробку и унесла ее куда-то.
- А вкусные, - благодарно улыбнулся Илье внук, а потом он вдруг стал серьезен и спросил, нахмурившись: - Ты чего еще привез?
- Еще колбасу копченную, - сказал Шрайбер, запивая картошку молоком непривычного вкуса.
- Парное? – спросил он мальчика.
- От Клизьмы, - ответил внук. – Ето так козу нашу кличут.
- Странное имя, - сказал Илья.
- Че странного? – удивился внук. – Клизьма – она и есть Клизьма.
Вернулась баба Тася. Шрайбер никогда в жизни не встречал таких людей, как эта старуха. И такие руки у женщины он видел впервые: напрочь сработанные руки.
- Можно я поживу у вас несколько дней, - сказал неожиданно для самого себя Илья. – Деньги у меня есть.
- Какие у нас деньги? – улыбнулась всеми морщинами старуха. – Живи так, сколько надо. Дед все-таки. Выходит, мы с тобой родня.
Таким оказался характер у бабы Таси, и так Илье понравился внук, что уже на второй день он почувствовал себя, как дома. Прежде, Шрайбер постоянно мучился неловкой чуждостью везде , кроме своей лаборатории в институте. Теперь же, в развалившейся избенке на окраине затерянной в лесу деревушки, ему было хорошо и спокойно.
Почты в деревне не оказалось. С нарочным передал Илья телеграмму жене, где сообщал, что внука он встретил, намерен побыть с ним несколько дней, а потом привезет Петю в столицу. Нарочный был сильно под хмельком, но баба Тася уверила гостя, что «Павлищев завсегда до городу доедет».
Наутро внук увел его в лес, грибы собирать.
- Ты ,дед, слепак, - сказал Петя, после двух часов блужданий по чаще. – Вона пустой кузов-то.
- Не приходилось грибы собирать, - сказал Шрайбер. – Ты прав, не умею.
- Ну, рыбу-то ловил? – поинтересовался внук.
- Нет. Тоже не было как-то времени, - сказал Илья.
- С тобой с голодухи помрешь, - вздохнул Петя. – Слышь, ты заправду мой дед?
- Заправду, - сказал Шрайбер, подумав, что этот ребенок с «вивихнутым» языком внешне -вылитая копия его детских фотографий.
Потом он узнал, что жил внук у бабы Таси уже давно. Отца и мать видел редко. В школу ходил пешком, если не было оказии, за пять километров, вниз по реке, в рабочий поселок Нелидово. Об этом Шрайберу рассказала баба Тася.
- Такой маленький, зимой, пешком? – удивился Шрайбер словам старухи.
- Так не один же, - утешила Илью хозяйка. – Компания у них.
Деревня Кузино умирала. Еще летом копошился там кое-какой народец. А в зиму оставалось дымных труб десятка два, не больше. Магазин деревенский давно закрылся. За продуктами народ ходил в соседний поселок, но иногда, в хорошую погоду, приезжала в деревню автолавка с залежалым товаром.
На третий день Шрайбер сказал бабе Тасе, что он обещал показать внука Ханне, его второй бабушке.
- Это надо, - чуть подумав, кивнула старуха. – Это непорядок. Надо казать непременно.
Потом Илья затеял осторожный разговор с внуком по поводу близкого отъезда.
- А баба? – спросил внук напрямик, быстро во всем разобравшись.
- У твоей бабушки хозяйство большое, - сказал Шрайбер. – Коза, ее доить надо.
- Без бабы едь один, - потупившись, сказал внук.
Шрайбер сразу понял, что этот мальчишка похож на него не только по фотографиям и слову своему он не изменит. Илья даже не стал его уговаривать.
- Баба Тася, - сказал он старухе за ужином. – У меня есть квартира в Москве, но живем мы с женой в большом доме за городом. Даже зимой живем. Там все удобства. Комнат много. Отдохнете у нас вместе с Петей, а потом, если не понравится, я вас отвезу обратно.
- Курей Шурка возьмет, - подумав, сказала старуха. – А Клизьму Павлищевым отдам. Дом-то поможешь заколотить?
- Баб! Это мы мигом! – вскочил Петя.
Так они стали жить в Подмосковье все вместе: Шрайбер, Ханна, баба Тася и внук. Илья ездил в близкий город, читал лекции в Университете, но мысль об отъезде в Израиль его не покидала ни на минуту.
Ему казалось, что мир вокруг стал похож на деревню Кузино, где все рушилось, и умирало. Но на самом деле, основная причина его настроений лежала не вне, а внутри. Потерял Илья любимую работу, а преподавательской жилки в нем не было.
В первых числах сентября он посетил Сохнут и выяснил, что бабу Тасю ему придется оставить в России.
- Почему так? - удивился Шрайбер. – Она – бабушка моего внука. Выходит, разъединение, а не соединение семей.
- Возможно, - согласились с ним. – Но таков закон. Был бы другим, в Израиль переселилась бы половина России, а страна-то у евреев совсем маленькая. Вы, наверно, в курсе?
- В курсе, - кивнул, поднявшись, Шрайбер.
Вечером он сидел в кресле у камина, листал научный журнал, и краем глаза следил, как Ханна, и баба Тася играли в карты. Наверху дико орала какая-то компьютерная игра. Там Илья устроил комнату для внука.
- Баба Тася? – вдруг спросил Шрайбер, отложив журнал. – Поедешь с нами в Израиль?
- Это куда? – повернулась к нему старуха.
- Страна есть такая. – сказал Илья. – Там евреи живут. Мы тоже евреи и хотим жить с евреями.
- Это правильно, - сказала баба Тася. – Поедем, чего там. Куда я теперь без вас?
Шрайбер взялся за решение задачи решительно, целеустремленно, с разработкой плана тактических мероприятий. Он по - научному подошел к проблеме «умыкания» бабы Таси.
Илье потребовалось всего две ходки в синагогу. Он объяснил коллективу задачу. Его сразу поняли, и вскоре Шрайбер познакомился с шустрым дедом лет девяноста, не меньше. Старик согласился за небольшое вознаграждение взять в жены бабу Тасю и отправиться вместе с ней и Шрайберами в Израиль. Разрешительная бумага от отца внука обошлась Илье еще дешевле.
Так они все и оказались в городе Петах-Тиква, но живут отдельно. Баба Тася наотрез отказалась поселиться со Шрайберами, и не собирается покидать своего законного супруга. И тот очень доволен создавшимся положением.
- Раз брак твой настоящим оказался, - шутит Шрайбер. – Отдай деньги.
- Фигушки, - говорит старик по имени Фима. – Накося – выкуси!
Это он уже набрался словечек разных от бабы Таси.
О чем еще надо вспомнить? Конечно, не нашел Шрайбер работу по профессии. Первое время тянул на стипендию фонда Шапиро, потом устроился в лабораторию химического завода. Моет пока пробирки и реторты, но, со временем, надеется на повышение.
Впрочем, у него теперь другая цель в жизни: воспитать любимого внука. И Шрайбер убежден, что на это раз цель его совершенно верна. Есть, правда, проблемы. Внук бегло разговаривает на иврите, а Илье язык предков плохо дается. Но он надеется, что вскоре внук одолеет английский, и они начнут объясняться не только на сленге замечательной деревни Кузино, но и на языке Шекспира.
ЕВРЕИ И ВОЗВРАЩЕНИЕ К ЗАВЕТАМ СТАЛИНА
Что значит возвращение к сталинизму и какое место в этой, вернувшейся туда стране, займут евреи, показывает отрывок из книги В. Дрожжина "Ликвидация СССР и сионизм".
"28 января 1946 г. в газете «Правда» была опубликована статья — «Об одной антипатриотической группе театральных критиков», а 30 января 1946 г в «Культуре и жизни» — «На чуждых позициях (о происках антипатриотической группы театральных критиков, положивших начало широкой и долгой кампании против «космополитов)».
Осенью 1948 года Сталин понял огромные масштабы сионистского подполья в СССР, угрожающего самим основам государства. В условиях «холодной войны», которую западный мир вел против России, еврейские националистические организации, ненавидевшие русских и симпатизировавшие Америке, действительно представляли собой «пятую колонну» Запада, готовую ударить в спину русского народа. По указанию Сталина МГБ начинает операцию по ликвидации сионистского подполья в СССР. Зимой 1948/49 года производятся аресты многих еврейских националистов, действовавших, как правило, под крышей разных гуманитарных организаций.
13 января 1949 года Г.М. Маленков вызвал к себе С.А. Лозовского и потребовал объяснения по поводу письма Сталину, направленного руководством ЕАК, о создании в Крыму еврейской республики. Осенью того же года Лозовского арестовали. За 1948—1952 годы по делу Еврейского антифашистского комитета было арестовано свыше 100 человек, 10 из них приговорены к расстрелу, 20 — к 25 годам исправительно-трудовых лагерей. В тюрьме оказались руководители подпольной синагоги в Сталин-ске, сионистской организации московского автомобильного завода и других подпольных заведений. Специальным закрытым постановлением ликвидировались ставшие очагами сионистской идеологии еврейские театры в Москве, Киеве, Минске и Черновцах. Некоторое число активистов еврейского националистического движения уволили с работы.
Однако по сравнению с действительным числом участников сионистского движения масштабы репрессий были незначительны — сказывалось то, что большинство еврейских националистов имело высокопоставленных покровителей в правительстве и госаппарате. В высших эшелонах власти никто, кроме жены Молотова — П. Жемчужиной — не пострадал, да и она отделалась только ссылкой.
Что касается ЕАК, то его председателю Михоэлсу, неформальному лидеру советского еврейства, пришлось распрощаться с иллюзиями о возможности повлиять на кремлевскую национальную политику посредством родственников Сталина (имелся в виду в первую очередь зять Сталина Григорий Морозов). Тем не менее, Михоэлс продолжал собирать личные сведения о вожде. Михоэлс, по данным МГБ,«проявлял повышенный интерес к личной жизни главы советского правительства», а руководство ЕАК «по заданию американской разведки добывало сведения о жизни И. Сталина и его семьи».
Вскоре состоялся суд на лидерами ЕАК. Подсудимые обвинялись в связях с еврейскими националистическими организациями Америки в отправках в эти организации информации об экономике СССР; в том, что поставили вопрос о заселении Крыма евреями и создании там еврейской республики. 13 подсудимым был вынесен смертный приговор" .
Сегодня Крым снова принадлежит России - значит вполне возможен новый сионистский заговор во главе с Калягиным, Гафтом и еще лучше Гафта замаскировавшимся К. Райкиным. Я не шучу.
БЕССМЕРТИЕ "МЕРТВЫХ ДУШ"
11 июня 1842 г ( ровно 172 года назад) вышла в свет великая поэма - зеркало, которое поставил гений перед Россией, своей родиной. Многим хотелось бы это зеркало разбить, но не получится, потому что Чичиковы, Ноздревы, Коробочки, Плюшкины... - все еще живы, здоровы и заполняют собой необозримое пространство, по которому мчится герой Гоголя, скупая мертвые души.
НЕ БЫЛО СПРОСА
В 1992 году снимал эпизод фильма в художественных мастерских (кажется, на Профсоюзной ул. в Моске). Был там стальной чан для брака. Так вот, рабочий мастерских сносил туда с множества стеллажей статуэтки Ильича и с остервенением молол их чугунной ступой в крошево.
Спросил, почему он это делает? Рабочий не стал вдаваться в идеологию. "Так спроса нет", - ответил он. Тогда подумал о любых произведениях рук человеческих. Ты можешь делать все, что угодно: любую, по сути, никому не нужную мразь. Главное, чтобы был спрос.
ПОРОГ ОЖИДАНИЯ. О МАРИНЕ ЦВЕТАЕВОЙ.
Читатель наверняка обнаружит ряд противоречий в этих заметках, но ничего не поделаешь: чем больше я читал саму Цветаеву и материалы вокруг ее имени, тем яснее понимал, что и весь наш мир соткан из чуждого, невозможного, взаимно исключающего друг друга. Может быть, поиски мира, в котором можно выжить всего лишь неосознанная попытка остановить его развитие. Жить в ожидании справедливости и гармонии не грех, а даже великое достоинство, но нельзя даже пытаться в спешке и душевной муке перешагнуть порог ожидания.
Трагедия жизни Марины Цветаевой – прямое тому доказательство.
Много сказано о палаческой роли тоталитарных режимов, но…. «И черт меня догадал с умом и талантом родиться в России!» - воскликнул в сердцах А.С. Пушкин почти за сто лет до прихода к власти большевиков. Вспомним, что был классик «не выездным», а то бы сократил он наверняка свою тираду на треть. Вышло бы: «И черт меня догадал родиться с умом и талантом!», просто родиться.
Не повезло, в этом смысле, и Марине Цветаевой, и она повторила вслед за Пушкиным: «Роковая моя ошибка – мое рождение в России». Ей тогда, в годы юности, казалось, что лучше бы появиться на свет в любимой Германии, «прародине» своей: «Германия – точная оболочка моего духа…. В Германии дух притеснен быть не может. И в Германии только, в этой стране страстной любви к Родине, могло прозвучать это правдивое слово любви, а не ненависти». Марина пишет о любимом германоязычном поэте – австрийце Райнере Марии Рильке, и о придуманной ей Германии. Реальная Германия на ее веку – это фашизм, насилие, смерть. Германия – каток, раздавивший страны ее эмиграции: Чехию и Франции. Германия – убийца ее сына – Георгия (Мура). Еще одно предательство землян и земли, насмешка над страстью человеческой создавать иллюзии, мифы.
Замечательный портрет поэта написан Ителлой Мастбаум. Может быть, один из лучших портретов Цветаевой. Смотрю на этот графический лист и словно прочитываю надпись к нему из воспоминаний о поэте: «Отбиваясь от немилосердного быта, Марина ожесточилась. В профиле Цветаевой – Плотины порою проступали черты стареющей ведьмы».
Тема любопытнейшая. Вот сон поэта, рассмотренной в интереснейшей книге Елены Айзенштейн: «Сны Марины Цветаевой»: «Лечу над переулками Москвы…. Какая-то дама в коричневом говорит мне: - Покойница! – «Вы больше покойница, чем я!» Залетаю в дом Фельдштейнов и с чувством веселой мести делаю какие-то гадости…. Лечу параллельно перилам лестницы головой вперед».
В примечаниях Айзенштайн пишет: «Сну Цветаевой близок полет Маргариты в романе А. А. Булгакова «Мастер и Маргарита». Верно, но в этом сне-яви Маргарита – ведьма и летит на тусовку нечистой силы. Во сне Цветаевой не так важно, к какой силе она принадлежит. Боюсь, и в бодрствовании тоже. Существенно, что к силе абсолютной, но об этом после.
Вернемся к портрету. На одном плече «стареющей ведьмы» сидит сова, надо думать, как знак мудрости, на другом, похоже, - тень голубя мира. Мудрость и мир – вот атмосфера, в которой настоящий поэт способен выжить, а так как нет, и не было на земле мудрости и мира, то и…. Как сама Цветаева определила: «Гетто избранничеств. Вал и ров. Пощады не жди»…. Еврейка ли ты, цыганка, ведьма – все едино – впереди костер инквизиции пошлости людской.
Но, может быть, вспомнила художник - Мастбаум стихотворение Самуила Маршака, посвященное Цветаевой: «Пусть безогляден был твой путь / Бездомной птицы-одиночки, -/ Себя ты до последней строчки / Успела родине вернуть».
Не знаю, как родине (бездомная птица не знает гнезда), но русскому языку – это точно.
Нет, как оказалось, портрет – прямая иллюстрация к стихотворению самой Марины Ивановны:
На плече моем на правом
Притаился голубь - утро,
На плече моем на левом
Притаился филин - ночь.
Прохожу, как царь казанский,
Но чего душе бояться
Коль враги объединились,
Чтоб вдвоем меня хранить?
Мог ли придуманный мир, согласие между голубем и филином, спасти и охранить? Не мог, конечно. Как не может дать избавление человеку его обреченность в дуализме, в попытке жить в двух измерениях.
Одна из лучших книг о Цветаевой, написанная Викторией Швейцер, так и называется: «Быт и бытие Марины Цветаевой». Точнейшее название. Быт – это то, чем жила грешная плоть поэта, бытие – то, чем жила ее душа».
Между днем и ночью, между хищником и жертвой, между небом и землей, между небытием и явью, между душой и телом…. «Между» – на нейтральной полосе, самой опасной, продуваемой ветрами, простреливаемой насквозь.
Кто знает, может быть самоубийцы не оставляют живущих в покое, а продолжают свой скорбный путь призраками, тенями, не в силах найти уйти в небытие. Для одних – это состояние мучительно, как наказание адом, для других – всего лишь продолжение земной муки.
Призраки всегда что-то требуют, ждут от живущих милости, прощения, понимания?…. Люди проклинают вопрошающие тени или возносят их до небес. И то и другое не дает жертвам суицида возможности уйти от проклятого существования между небом и землей, между адом и раем.
Впрочем, не одни только самоубийцы тревожат потомков после смерти. Тревожен, вопрошающ сам гений человеческий. Вот уже столько веков слышат люди дыхание Гомера и Софокла, Леонардо и Рабле, Дюрера и Петрарки, Баха и Моцарта, Монтеня и Свифта, Льва Толстого и Антона Чехова…. Жизнь после смерти вовсе не фантастический вымысел. Правда, и это подобие бессмертия не бесконечно: как недавно выяснили ученые, все живое и неживое на Земле обновляется каждые 65 миллионов лет. Попросту говоря, природа зачеркивает одну Землю и начинает отсчет лет совершенно новой планеты.
Не способен увидеть в творчестве Марины Цветаевой живопись, не слышу в стихах ее музыки. Понимаю, что виновата в этом не она, а некие пороки моего эстетического чувства и воспитания но, сколько не вчитывался, – не вижу, не слышу! Понимаю прочитанное? Да, но этого так мало, чтобы полюбить поэта.
Есть еще одно, самое существенное препятствие в моих попытках сроднится с творчеством Марины. Бештом сказано: «Человек, который смотрит только на себя, не может не впасть в отчаяние, но как только поднимет глаза на окружающий его мир, радость откроется ему».
Марина Цветаева смотрела только на себя и в себя. Она была близорука, но не носила очков. Цветаева не встречала глазами глаза собеседника и не желала смотреть в лицо мира людей.
В поэтическом пространстве, созданном Мариной Ивановной, мне неуютно и страшно. В наш век никто не удивляется той данности, что мир людей пропитан болью, кровью и несправедливостью.
Так что же заставляет меня писать эти заметки? Призрак Марины? Может быть, но только отчасти. Главное, в другом. Не родство в таланте, нет! Не смею даже подумать об этом. Вот родство в судьбе, в попытках справиться с трагедией эмиграции, одиночества и чуждости - общее. И этого, может быть, достаточно, чтобы сделать попытку понять и полюбить Цветаеву.
- Не люблю, - шепчу искренне, - не понимаю.
Я знаю, что лгать бессмысленно, но как уйти, спрятаться от этой горькой тени чужого страдания, чужой муки?
Выходит, эти заметки – всего лишь попытка простить и понять…. Нет, не Цветаеву Марину Ивановну – не призрак поэта. Это, в конечном итоге, попытка понять и простить самого себя, свою проклятую живучесть в этом чудовищном мире, недостойном любви и жизни. Знатоки утверждают, что главная особенность творчества Марины Ивановны – искренность. Наверно, и писать о Цветаевой без предельной искренности нет смысла.
Она не умела сопротивляться смертному приговору. Может быть, и не хотела сопротивляться: «Мне часто снится, что я себя убиваю. Стало быть, я хочу быть убитой, этого хочет мое скрытое я, мне самой незнакомое…» Чирикова свидетельствует: «Как-то в разговоре со мной по поводу самоубийства Цветаева высказалась так: «Одному человеку не хватает одной жизни, другому – ее слишком много».
Елена Извольская – парижская знакомая Марины: «Мне кажется, что гибель ее не так легко отнести т о л ь к о к последним событиям. Вся жизнь ее была «залогом свидания» с именно такой смертью. Марина Цветаева была обреченным поэтом и поэтом обреченности».
Точное замечание. Профессии бывают разными по вредности для здоровья. И не только в обыденной жизни. Долгожители среди больших поэтов – явление редкое. Жертвы суицида встречаются гораздо чаще. Душа поэта изнашивается гораздо быстрей, чем душа скульптора или архитектора. Видимо, слово – самый опасный, «радиоактивный» инструмент для творческой работы. Ноты и краски, например, не так стремятся «нахлынуть горлом и убить», как поэтическая игра в слова?
В девятнадцатом веке Пушкин и Лермонтов упрямо лезли под пули. Не было выхода. В те времена люди были ближе к Богу, а Творец самоубийство категорически не одобрял, как уже было отмечено, не желая пополнения армии призраков.
В ХХ веке дуэли были не в моде, зато атеизм расцвел пышным цветом, а потому поэты сами себя приговаривали к смерти. Сюда можно прибавить пьянство, как один из видов суицида, а также и наркоманию.
При этом сохранился и обострился самый смертельный вид дуэли: поединок с властью. Конец и здесь был всегда предрешен. Мало того, как замечательно было сказано кем-то: «Жертвы произвола могил не имеют». Нет могилы у Мандельштама, Мейерхольда, Бабеля, Клюева…. Вот после смерти, но и здесь далеко не всегда удается исправить приговор амнистией.
Из дневника Корнея Чуковского:
«И мы пошли к Паустовскому. Он рассказал нам целую новеллу о памятнике Марине Цветаевой в Тарусе. Марина Цветаева, уроженка Тарусы, выразила однажды желание быть похороненной там, - а если это не удастся, пусть хотя бы поставят в Тарусе камень на определенном месте над Окой и на этом камне начертают:
Здесь хотела быть погребенной
МАРИНА ЦВЕТАЕВА
Некий энергичный молодой человек пожелал выполнить волю Цветаевой. Он приехал в Тарусу, получил у власти разрешение, раздобыл глыбу мрамора, - там, в Тарусе, есть залежи мрамора – и пригласил гравера, который и начертал на граните: Здесь хотела быть погребенной и т.д.
Но в это время какой-то бездарный скульптор ставил в Тарусе памятник Ленине; он узнал о затее энергичного юноши и побежал в Горком.
- Что вы делаете? Ставите монументы эмигрантке? Врагу родины и так далее.
Там испугались, отменили решение, прислали подъемный кран, - и увезли памятник эмигрантке Марине Цветаевой обратно, чтобы он не осквернял Тарусу».
Паустовский показывал фото (достал из кармана): мраморная глыбы, на которой высечено: «Здесь хотела лежать Марина Цветаева». Глыбу бросили в Оку. Вывезли специально на пароме. – «Но я знаю место, куда ее бросили, и постараюсь летом выудить. Буду хлопотать о восстановлении».
Но страшнее произвола и глупости другой великий палач, не знающий государственных границ – пошлость. Собственно, произвол тоталитарной власти – это и есть террор абсолютной пошлости.
«Скучно жить на этом свете, господа, - вздыхал Антон Павлович Чехов. Попрощавшись с короткой жизнью, отхлебнул классик изрядный глоток шампанского из горла бутылки, отвернулся к стене и умер.
«Для веселья планета наша плохо оборудована», - сказано Маяковским, пустившим пулю себе в лоб, потому что: «любовная лодка разбилась о быт».
К кому «любовь» не уточнил. Поэт любил не только поэзию и женщин, но и советскую власть.
Быт – один из многих синонимов пошлости. «Между бытом и бытием» удержаться невозможно.
Впрочем, и здесь не все так просто. Моцарт «Маленьких трагедий» принял с откровенным восторгом исполнение своей музыки бездарном скрипачом из грязного кабака. Моцарт, в чем был уверен Пушкин, умел радоваться жизни во всех ее проявлениях. Но это удел мужества и мудрости гения.
Моцарт, по воле классика, привел к Сальери бездарного «крыпача». Великий композитор, тем самым, совершил поступок, необходимый драматургу. Что там было на самом деле – одному Богу известно. Единственный, непреложный поступок творца – это его творения. Хотя и это правило не может обойтись без исключений. Вот они, исключения эти, крайне любопытны.
Сергей Александрович Есенин – автор удивительных по силе строк: «Счастлив тем, что целовал я женщин./ Мял цветы, валялся на траве./ И зверье, как братьев наших меньших,/ Никогда не был по голове».
Зверье, возможно, поэт и не бил, а вот жену законную Зиночку Райх и мать своих детей колотил почем зря, причем жестоко и по разным частям тела.
Увы, между поэзией и жизнью пропасть глубочайшая. Между поэтом и жизнью, естественно, тоже. Творчество, даже большого поэта, часто всего лишь маска, мечта, тоска по идеалу. В творчестве поэт демонстрирует, каким бы он хотел быть, скрывая, по мере сил, каков он на самом деле.
Как правило, статьи и книги о больших поэтах, да и не только поэтах, пишутся о «маске», а не ее носителе. Может быть, так и должно быть. Творчество – это поступок, а что остается после человека, кроме поступка?
Только мне кажется, что в случае с Цветаевой не отодрать «маску» от лица поэта, от самой грешной и святой плоти Марины.
И все же, что такое Пошлость, если написать это слово с большой буквы? Судя по всему, это то, чем каждодневно живет подавляющее большинство человечества, не наделенного особым талантом сочинять музыку и стихи, писать картины, ваять статуи и так далее и тому подобное. Мир человеческой цивилизации абсолютно пошл, за исключением следов гения в нем.
Пустота Космоса стремится поглотить редчайшие частицы материи точно так же, как вакуум пошлости уничтожает гений враждебный пустоте, бросающий пустоте вызов.
Любовь и творчество, по Цветаевой, это то, что противостоит пустоте - пошлости жизни. Из дневника: «В мире ограниченное количество душ и неограниченное количество тел… Любовь – от планеты до планеты. Промежуток – безвоздушное пространство».
Сложность в том, что так, а не иначе, устроен Божий мир, а потому гениальность, сплошь и рядом, носит не только безумный, с точки зрения той же пошлости, характер, но восстает против Всевышнего, создавшего столь несовершенный мир. Да и разговоров о любви столько, что становится она не реальной, спасительной, а заговоренной и фальшивой.
«Быть человеком значит быть богоподобным», – пишет Цветаева, но «быть богоподобным», понятно, никак не плотью, а духом Творца. Ты - человек, если наделен способностью к творчеству. А, если это не так? Кто же ты? Недочеловек? Получается своего рода расизм, далекий от подлинной веры в Создателя.
«Дело поэта - заново крестить мир». Вот так - ни мало, ни много. Отсюда – судьба поэта – это распятие и муки. Нет этого – ты и не поэт вовсе. Страдание, культ мучительства в основе вдохновения и праве на слово.
Талант ищет себя в язычестве. « Любовь – костер, в который бросают сокровища» - это Цветаева. Извольская пишет: «Портрет свободного духа Марины: ее отказ от служения каким-либо богам-истуканам». Биограф Марины осторожен, подразумевая под идолами и самого Всевышнего.
Гений, в неизбежности создания своей собственной планеты, уже ставит себя в положение богоборца, и в этом поединке, как и в битве с пошлостью людской, он обречен на поражение.
«Пощады не жди!» - сказано мудрой Цветаевой, но умной ли? Умной - в обычном, житейском смысле. В книге Б. Носика «Русские тайны Парижа» историк приводит слова Веры Николаевны Муромцевой – жены Ивана Бунина: «Вот читает Вера Николаевна в «Современных записках» (в статье того же Ф.Степуна) о том, что у Цветаевой «не только мысли умны, но и фразы». И Вера Николаевна комментирует возмущенно: «Вот уж подлинно ничего не понимаешь: «У Цветаевой ум» - мне кажется, что этого у нее меньше всего: есть талантливость натуры, смелость, даже воля, умение выделить свою личность, но ум? Не видно. Нет и второстепенных качеств ума: такта и меры».
Права была супруга лауреата Нобелевской премии, женщина, сумевшая, вопреки всему, охранить свой семейный очаг и продлить долголетие классика русской литературы, но и Федор Степун был прав. Просто мудрость и ум далеко не всегда идут рука об руку.
С точки зрения пошлости мира нашего была Марина Цветаева глупа, и жить совершенно не умела. Слоним, друг Цветаевой, вспоминает: «К жизни она была не приспособлена, но бремя свое несла честно, упорно – из сильно развитого чувства долга – по отношению к мужу, детям, семье. Быт и все повинности физического труда ненавидела…. Она себя называла чернорабочей».
Самокритика Марины еще определенней: «Вот у Бодлера поэт – это альбатрос – ну, какой же я альбатрос, просто общипанная пичуга, замерзающая от холода, а вернее всего – потусторонний дух, случайно попавший на эту чуждую, страшную землю».
Вера Андреева описывает жилище Цветаевой в Париже: «Квартирка была… без преувеличения, нищенской. Деревянная мрачная лестница, какие-то две темные комнатушки, темная кухня со скошенным потолком в чаду арахисового масла, на котором всегда что-то жарилось».
«Ненавижу запах арахиса!» - это уже крик самой Марины.
Чуждая земля еще и ограбила Цветаеву, дочь человека, создавшего один из самых замечательных музеев России, владелицу домов и поместий. Ограбила и обрекла на унизительную нищету в буквальном смысле этого слова. Муж Цветаевой – Сергей Эфрон - тоже «ненавидел повинности физического труда», упорством добытчика отмечен не был, да и чувство долга по отношению к семье было у него развито, судя по фактам, слабо. Марина Цветаева, порой, выживала благодаря лишь одной милости ближних. Так было в России после революции, в эмиграции, да и по возвращению в Москву. Свидетельств тому предостаточно. «Чуждая земля» не желала платить за стихи инопланетянки, «потусторонний дух», с точки зрения уязвленного и всевластного мещанства, вполне может обойтись без одежды, бренной пищи и крыши над головой.
Алексей Эйснер пишет о Марине: « Она была, кажется, единственным человеком среди наших поэтов, который никогда ни с кем не шел в ногу…. Она настолько презирала жизнь, которой ей приходилось жить, и она настолько была вне внешних условий жизни, что даже не старалась особенно отмыть руки от угольной пыли».
Декларации чуждости становятся столь навязчивыми, что, кажется, именно они успокаивали Марину Цветаеву, не давали окончательно сойти с ума. Все это выглядело, как признание хронической, врожденной болезни: «Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст».
Кубка вспоминает: «Добрых 20 лет жила она в неустанном труде, в неотступной нужде, в неуютных квартирах, в вечных скитаниях, в противоречиях с самой собой. Она говорила, что чувствует себя гостьей на этом свете».
В обыденной живой жизни нет меры, нет гармонии, нет идеала. Это, естественно, не устраивает Марину Ивановну: «Два на миру у меня врага./ Два близнеца – неразрывно слитых:/ Голод голодных и сытость сытых».
Из дневника: «Я, конечно, кончу самоубийством, ибо все мое желание любви – желание смерти. Это гораздо сложнее, чем «хочу» и «не хочу».
И может быть я умру не от того, что здесь плохо, а оттого, что «там хорошо».
Вспомним о пропасти между поэтом и миром, в котором он вынужден существовать, Но, может быть, пропасть эта – единственный источник вдохновения и без сознания этой пропасти, без отчаяния на краю и само творчество было бы невозможным?
Вот еще одно из «глупых» высказываний Цветаевой: «Равенства нет и, Слава Богу, что нет… Чем дальше от толпы, тем лучше. Поэт не дорожи любовию народной. Поэт такой редкий гость на земле, что каждый день его должен быть праздником…. Поэт играет всем, главная же ценность для него – слово».
Сопротивление среды рождает слова. Пошлость – это утомительные будни, только у поэта «каждый день праздник».
Слоним пишет о Марине: «Неприятие Цветаевой духовного мещанства и роевого устроения жизни было прямым наследием, полученным ею еще в детстве от семьи и русских передовых кругов».
Но есть ли разница между «духовным» и «телесным» мещанством? Нет, здесь различий не видно. Мещанская жизнь, пошлая жизнь, выталкивает из себя большого поэта, как инородное тело.
Цветаева: « Я не люблю жизни как таковой – для меня она начинает значить, т.е. обретать смысл и вес только в искусстве». Очередная декларация чуждости. Не могу, не желаю, не хочу быть как все. Поэты – народ отдельный, особенный, избранный.
И здесь «маска» и плоть одно. Извольская пишет: «Она выглядела, как цыганка, когда брела по улицам и переулкам Медона в своем потертом платье, блеклом свитере, с ранцем и базарной кошелкой через плечо».
«Как цаганка», а у Маршака в упомянутом стихотворении, посвященном Цветаевой: «Тебя мы слышим в каждой фразе,/ Где спор ведут между собой/ Цветной узор славянской вязи / С цыганской, страстной ворожбой». Да и у Марины в Дневниковой прозе цыганские мотивы звучат постоянно.
Гордый народ поэты, но чем еще сохранить себе в окружении враждебном? Индивидуальностью в творчестве, силой таланта, но и особостью зримой: цыганской статью. Обликом изгоя.
Здесь еще гордость, как грех смертный, как меч в поединке с Творцом.
Слушаем Марину: «Гордыня? Тоже согласна. В нищете и заплеванности чувство священное. Если что-нибудь и держало меня на поверхности этой лужи – то только она. И только ей – мой земной поклон».
Лужа – это не поверхность, отражающее небо, листву деревьев и птиц. Снова Цветаева: «Сегодня 1 июля 1933 г. я собственноручно вытащила из помойного ручья сливочной чистоты лилию». Вновь о себе: лужа и ручей – пошлость. Поэт – лилия, «сливочной чистоты».
Угрюмый трудяга Каин убил Авеля, потому что веселый его братец был наверняка поэтом. Он восстал из «грязного ручья» пошлости – и убил. История эта повторяется изо дня в день и из года в год.
Роман Гуль пишет о Марине: «Она была каким-то божьим ребенком в мире людей. И этот мир ее со всех сторон своими углами резал и ранил…. Она писала мне в одном из писем: «Гуль, я не люблю земной жизни, никогда ее не любила, в особенности – людей. Я люблю небо и ангелов: там с ними я бы сумела».
Не люблю людей. Нормальное признание для «книжного человека». За что любить ближних, подобных муравьям, погрязшим в «роевой жизни», упрямо не желающих становиться героями романов или поэм?
В умение жить непременно входит искусство общения с ближними. Этим искусством Марина Ивановна не владела совершенно. Слоним пишет: «Жизнь М.И. была трагической, и немалую роль в этом сыграло ее одиночество и невозможность длительных связей с людьми…. Она была требовательная, слишком «швырялась» друзьями, если они ей чем-либо не угождали, и то возводила монументы, то разбивала их в прах…. А некоторых своих знакомых, готовых для нее на все, как-то не замечала – и, быть может, того сама не зная, унижала и отпугивала холодом и презрительным равнодушием. Но и тех, кто все от нее сносил, она не признавала подлинными друзьями».
Чему тут удивляться? Жизнь в радость, в кругу добрых, преданных друзей – прямая дорога к довольству пошлости, путь к примирению с живой жизнью.
В Дневниковой прозе: «Я никогда не бываю благодарной людям за поступки – только за сущности! Хлеб, данный мне, может оказаться случайностью, сон, виденный обо мне, всегда сущность». Написано это в самый голодный послереволюционный год России
Увы, жертве голода, не нужны стихи (сны). Сытый готов их выслушать, не более того. Так заведено в «пошлом» мире. Хлеб – всему основа, а остальное «надстройка». Вот с этим никак не могла согласиться «инопланетянка» Цветаева, в проповеди примата души человеческой.
В одной из хасидских историй явился гость к равви, но человек Божий был занят чтением Книги. Сколько не пробовал гость обратить на себя внимание, хозяин дома не слышал, не видел его. И тогда жена «книжного человека» посоветовала гостю сказать, что он голоден. Гость послушался, и равви, оставив Тору, стал метаться по дому в поисках хлеба. Выходит, все дело в способности услышать главное, в доброте, в точной и неотложной реакции на жизненно важную просьбу ближнего, а остальное: даже миры высоких помыслов и молитвы – могут подождать.
«Такт и мера». В воспоминаниях о Цветаевой в эмиграции Вл. Сосинский пишет: «Она пришла с другой планеты, с другими понятиями и представлениями о морали, этике и взаимоотношениях с людьми… Ольга Елисеевна Колбасина – Чернова не только выхлопотала французскую визу для Эфронов, не только прислала деньги на дорогу, но отдала в своей трехкомнатной квартире лучшую, самую вместительную комнату, освободив гостей от квартплаты, которую сама вносила, что не помешало М. И. на вопрос пришедшего с нею познакомиться князя Святополк – Мирского: «Кто эта очаровательная дама, которая открыла мне входную дверь?» - ответить так: «Ах, не обращайте внимания – это моя квартирная хозяйка».
Все верно: «Героизм души – жить, героизм тела – умереть». Все, что для тела, презренно и в благодарности ждать не имеет права, но удивительно, как в гордыни, властители над душами и над телами человеческими ведут себя, порой, одинаково. И в этой очевидной схожести есть несомненный элемент пошлости, о чем вряд ли догадывалась Марина Цветаева.
Божественность, по крайней мере, царственность просто обязывает себя вести так, а не иначе. Божественность, царственность, чуждость, инопланетность. Вот типичное восклицание Цветаевой: «Там у меня будет время быть собой, чувствовать и излучать». И еще: «Ночью от меня идут лучи». «Излучать» - о себе самой!?
Невольно вспомнил «лучистое человечество» Циолковского и Чижевского. Великие ученые и фантасты выдвинули гипотезу: через сотни миллионов лет человечество избавится от своей материальной оболочки и люди превратятся в лучи света, придут к бессмертию и разгадкам всех тайн Вселенной.
Из письма Рильке Цветаевой: « Ты – большая звезда…. Но тебя, Марина, я нашел не вооруженным глазом, это Борис (Пастернак прим. А.К.) поставил телескоп перед моим небом…. Сначала перед моим взором пространства, а потом, вдруг, предстала ты, чистая и сильная, в центре обзора, где лучи твоего первого письма явили мне тебя».
Плоть мешала Цветаевой. «Инопланетянке» на земле, где бы она не была, тяжко, неуютно, воздуха не хватало. Вл. Сосинский пишет: «В письмах из Праги в Париж Марина Цветаева возмущается чехами, их скупердяйством, их душевной бедностью, их затхлым провинциализмом, восторгается французами, русскими во Франции, рвется в Париж. А в письмах из Парижа к А. Тесковой хвалит чехов, своих благороднейших и верных друзей, и поносит Париж».
Здесь не только обычный, мучительный комплекс эмигранта, нежелание, но и фатальная неспособность обрести крышу над головой и необходимый круг общения, в котором можно выжить птице без гнезда.
«Я живу умыслами. Люди по мне проходят бесследно, выходит: они - волны, а я камень чужой смерти». Чужой ли? И любила ли себя Марина? Странный вопрос, обращенный к самоубийце. Не смог найти точной цитаты, но было ей сказано: «Возлюби ближнего, как самого себя! Для меня это невозможно. Знаю, как отношусь сама к себе». Впрочем, и здесь злокозненный дуализм: любовь и ненависть в одном чувстве.
Из письма к Колбасиной – Черновой: «Боюсь, что беда (судьба) во мне, я ничего по – настоящему не люблю, не умею любить, кроме своей души, то есть тоски, расплесканной, расхлестанной по всему миру и его пределам. Мне во всем и в каждом человеке и чувстве тесно, как во всякой комнате, будь то нора или дворец. Я не могу жить во днях, каждый день – всегда живу вне себя. Это болезнь неизлечима, и зовется – душа».
Душевная болезнь и самоубийство, как способ избавить, освободить душу от тела.
«Не обольщусь я языком
Родным, его призывом млечным.
Мне безразлично – на каком
Непонимаемой быть встречным».
Погиб Маяковский, далеко любимый Пастернак, умер Рильке, еще не родился Иосиф Бродский. «Встречный» - чужой, и она чужая.
А вот, совсем наотмашь, отчаянно: «Пока у меня только – нового – усиленная невозможность быть с людьми 3-го и даже 2-го сорта, - пытаюсь, а не могу». И рядом, в дневнике, она расшифровывает свою чуждость: «Слава Богу, что я не еврейка! Мне и так уже кажется, что со мной говорят только из жалости…. При первом же «жидовка» я бы подняла камень с мостовой – и убила»…В «Ответе на анкету» за 1926 год она писала: «Главенствующее влияние матери (музыка, природа, стихи), Германия, страсть к еврейству. Один против всех». А вот, из дневника, еще: «Откуда у меня – с детства – чувство преследования? Не была ли я еврейкой в Средние века». Со временем и строки из поэмы появятся: «В сем христианнейшем из миров поэты – жиды». Одни (одна) против всех. Изгои, отверженные, проклятые! Народ Книги, книжный народ.
Как ужасно, как низменно функционировать ради жизни тела, а приходится, когда время течет вспять, когда страна, где ты родился, отдана на правеж, когда нет больше возможности жить богатством предков. Эмиграции россиян, всех без исключения отлучение от родины, начались в октябре 17 года. Элиту лишили накопленного, простой люд – традиций. Народ российский стал жить без собственности и души. Большевики отправили подвластных рабов в вечное странствие.
Из Парижа Марина пишет отчаянное письмо Тесковой: «Живу из последних (душевных) жил, без всяких внутренних и внешних впечатлений, без хотя бы малейшего повода к последним. Короче: живу как плохо действующий автомат, плохо – из-за еще остатков души, мешающей машине. Как несчастный, неудачный автомат, как насмешка над автоматом».
Пошлость быта грызла Цветаеву, но не только «место», но и время не устраивало Марину Цветаеву. Она пишет Р.Н. Ломоносовой: «Я бы могла быть первым поэтом своего времени, знаю это, ибо у меня есть все, все данные, но своего времени я не люблю, не признаю его своим».
Марина любила любовь. С любовью к людям все обстояло гораздо сложнее. Детство Цветаевой было заполнено не людьми, а книгами, романами, вымышленным миром. Она была «книжной барышней».
Прекрасен книжный мир! Он не агрессивен и гармоничен, полон волшебных тайн и упоительных разгадок. Добро, чаще всего, одерживает победы над злом, разум над глупостью. Любовь всевластна. Собственное творчество, подчас, - попытка продолжение «книжности», там, где это невозможно.
Нынешнее крушение идеи, полный отход от «книжности» и предрешено сокрушительной победой зла и глупости в ХХ веке. Марина Цветаева родилась в девятнадцатом. Она просто не сумела остаться в своем времени, но вины Марины в том нет, просто время это в припадке безумия ускорило свой бег.
Муж Цветаевой Сергей Эфрон был человеком неопределенным, слабым. Марина отказалась от своего времени, от «века толп», Эфрон попытался его принять, идти с ним в ногу, но время палачей и негодяев распознавало своих по родовым приметам. Эфрон так и не сумел переродиться. Он тоже был «книжным мальчиком», и остался между молотом и наковальней. Сергей Яковлевич, правда, сделал еще в юности выбор в пользу православия, но, в остальном, долго не мог определиться, пока не избрал свою последнюю, роковую и сомнительную профессию агента НКВД.
«Сергей Яковлевич совсем ушел в Советскую Россию, ничего другого не видит, а в ней видит только то, что хочет», - писала Цветаева. Она жила в Советской России и знала, что почем. У Марины иллюзий не было. Она и возвращалась в СССР, как на смерть или в поисках смерти. Цветаева «поползла за мужем, как собака» в эмиграции, но обратно на родину поползла, как жертва, но навстречу силе, пусть и палаческой.
Думали ли она, что жертвами режима станут муж и дочь. Этого мы знать не можем.
Слоним об Эфроне: «Как и многие слабые люди, он искал служения: в молодости служил Марине, потом Белой Мечте, затем его захватило евразийство, оно привело его к русскому коммунизму, как к исповеданию веры… Он хотел быть сам по себе»
Иосиф Бродский: «Я думаю, что случай с Эфроном – классическая катастрофа личности. В молодости – амбиции, надежды, пятое-десятое. А потом все кончается тем, что играешь в Праге в каком-то любительском театре. Дальше что делать? Либо руки на себя накладывать, либо на службу куда-нибудь идти. Почему именно в ГПУ? Потому что традиция семейная – антимонархическая… «Державность»! Не говоря уже о том, что в шпионах-то легче, чем у конвейера на каком-нибудь «Рено» уродоваться. Да и вообще быть мужем великой поэтессы не слишком сладко. Негодяй Эфрон или ничтожество – не знаю. Скорее последнее, хотя в прикладном отношении – конечно негодяй. Но коли Марина его любила, то не мне его судить».
«Не мне», но вердикт все-таки вынесен, да и любовь Марины вовсе не смягчающее обстоятельство. Лишний это сантимент, и была ли любовь эта? Любовей в жизни Цветаевой было множество, а любовь - одна и разделенная – к слову. Все остальное так, как крючья в чуждости и одиночестве, чтобы хоть как-то за жизнь зацепиться или спастись от жизни.
Из воспоминаний о ней: «Марина Ивановна вечно нуждалась в близкой (очень близкой) дружбе, даже больше – в любви. Этого она везде и всюду душевно искала и была даже неразборчива, желая душевно полонить всякого»
Марина сознавала это и была беспощадна к себе, точнее к своей плоти: «Тело женщины постоялый двор, иногда превращающийся в колыбель». «Не все ли равно, с кем спать на земле, если под землей будешь спать с кем попало». Это уж слишком, конечно, отдавалась мужчине Марина лишь, пусть по придуманной, надуманной, но любви: « Есть только две ценности: дети, когда они маленькие, и мужчины, пока они любят». И неважно, сколько их – любящих.
И в этом был ее бунт и богоборчество. Цветаева – царица стиха, в равенстве и даже превосходстве над мужчинами, имела право на свой гарем.
Любовь – любовью, но был же и обычный секс в жизни Марины, упоение в соитии, уход, хоть на мгновение, от пошлости жизни. Вечная наша возможность спрятаться от ужасов бытия под одеялом. Был, судя по всему, поднадоевший муж и преклонение перед силой, мужской силой.
Следы этого преклонения во многом. Это Пушкин гадал на примере Бонапарта: совместимы ли злодейство и гений? Злодей Наполеон не существовал для Цветаевой. Только гений силы. Читаем в дневнике: «Бог у меня начался только с 11 лет, да и то не Бог – Христос, - после Наполеона!) – вообще отсутствие Бога, полуверие, недуманье о нем». Эту страсть к Бонапарту, вместо мыслей о Боге, Марина пронесла через всю жизнь.
История про то, как слушала она басню Крылова о волке и ягненке, прочитанную матерью в детстве, о том же: о силе. Признается в дневнике, что ягненка было жалко, но волк нравился больше. Волк – Наполеон в другой басне Крылова. Поклонение мифу, легенде, уход от реальности. В живой, подлинной жизни, в которой бросил Бонапарт на смерть от голода и холода сотни тысяч обманутых им солдат великой армии, не выжить даже миг. Там не сила – там правда. Неужто Цветаева не знала обо всем этом? Здесь нет, как мне кажется, загадки. Наполеон – один из тех, кто разрушал, сметал ненавистную пошлость жизни. Ценой крови? Но крови живых, скучных и глупых людей, а не ангелов и героев книг.
После вечера Маяковского в Париже сказала, что там, в Советской России, – сила. Не этот ли культ ложно, на уровне физиологии понятой силы, и привел ее в смертную тоску Елабуги. Впрочем, «проводников» было множество .
«Всякий поэт по существу эмигрант, даже в России. Эмигрант из Царства Небесного и земного рая природы.
Подписаться на:
Сообщения (Atom)