среда, 31 мая 2017 г.

ВСЕМ, КТО ЕЩЁ НЕ ЧИТАЛ


 всем, кто ещё не читал!
Интересно знать!
Маркс и Ленин не видели для евреев другого пути, кроме физической ассимиляции. 
Цель нашей не очень серьезной заметки сообщить факты, возможно, не всем известные. 
А над причинами большого числа
еврейско-русских браков романтического периода революции наш читатель
может поразмышлять сам.
В архангельской ссылке молодая эсеркаГолда Горбман приглянулась рабочему парню Климу Ворошилову. 

Брак их был разрешен при условии
венчания в церкви. 
Невеста приняла православие и стала Екатериной. На
родине Голды в присутствии всего населения местечка раввин предал её проклятию (херему), 
на еврейском кладбище появилась условная могилка,
к которой безутешные родители Голды приходили помянуть потерянную дочь. 
А полувековой брак Екатерины Давидовны и Климента Ефремовича оказался на редкость гармоничным. 
Своих детей у них не было, но они вырастили пятерых приемных, среди которых и двое детишек Михаила Фрунзе.
Несколько фактов без комментариев и подробностей: жены Кирова, Плеханова, Первухина были еврейками.
Еврейские жены Ежова, Рыкова (сестра архитектора Иофана), Каменева (сестра Троцкого) были
уничтожены Сталиным еще до войны.

В 1921 году на совещании в Москве Молотов приметил хорошенькую смышленую Полину Жемчужину. 


Домой в Запорожье она уже не вернулась и
вскоре стала женой Вячеслава Михайловича. Однако только роль жены аппаратчика ее не устраивала. Очень умная и властная, Полина Семеновна
Жемчужина 
(настоящее имя Перл Карповская) 
много работала, и в разные годы была даже наркомом пищевой и рыбной промышленности. 
В 1948 году на официальном приеме в доме Молотовых присутствовала Голда Меир, посол нового государства Израиль. 
В своей книге Голда вспоминает: 
«Ко мне подошла жена Молотова, Жемчужина, и сказала на идиш: “Я дочь еврейского народа”. Мы довольно долго беседовали, и, прощаясь, Полина Семеновна сказала: 
“Всего вам хорошего. Если у вас все будет хорошо, все будет хорошо и у всех евреев в мире”.

В конце 1948 года Сталин приказал арестовать всех жен-евреек ближайших своих соратников: 
жену Андреева Дору Моисеевну Хазан, 
жену Поскребышева Брониславу Соломоновну, 
вдову Калинина (негодяям, видимо, казалась подозрительной ее эстонская фамилия).
Сталин проверял лояльность и преданность своих вассалов. 
Жена Поскребышева была сестрой невестки Троцкого.
Подавая Сталину на подпись ордер на арест
своей жены, Поскребышев попросил простить ее.
Сталин подписал ордер, co cлoвaми:
“Найдем тебе бабу”. А Брониславу Соломоновну, продержав три года в тюрьме, расстреляли.
Арестовали и Полину Жемчужину. Около пяти лет пробыла Жемчужина в ГУЛАГе. 
После ее смерти постаревший Молотов сказал интервьюеру: “Мне выпало большое счастье, 
что она была моей женой. И красивая, и умная,
а главное настоящий большевик”.

Женой Якова Джугашвили была танцовщица Юлия Мельцер. 
Когда Яков оказался в фашистском плену, 
Сталин отдал Берии распоряжение:
“А эту одесскую еврейку в Красноярский край. Пусть погреется под сибирским солнцем”. 
Кто-то заметил, что, если Юлия будет среди людей, слухи о Якове получат подтверждение.
Лучше уж ее в тюрьму, в одиночку. Сталин
согласился.

А вот Екатерину Давидовну Ворошилову не арестовали. Говорят, когда за ней пришли люди Берии, Климент Ефремович несколько раз предупредительно выстрелил из револьвера в потолок. 
Запросили Сталина.
А черт с ним, сказал отец народов.

У Николая Ивановича Бухарина было даже две еврейские жены: 
Эсфирь Исаевна Гурвич и юная дочь большевика Ларина (Михаила Лурье) Анна. 
При аресте у нее отняли годовалого сына. 
Почти двадцать лет она не видела его. 
Мальчик вырос в детдоме с чужим именем, не зная, 
кто его отец.
А вот еще факты без комментариев: 
- Cупругой мудрого российского министра Сергея Юльевича Витте была еврейская женщина. 
Да и сам он был потомком одной из дочерей
петровского канцлера Шафирова.
- Лиля Брик одно время была женой героя Гражданской войны легендарного комкора В.М. Примакова.
А супругой знаменитого Бориса
Савенкова - некаяЕ.И. Зильберг.
- Легендарный Николай Щорс был женат на еврейке Фруме. 
Их дочь Валентина вышла замуж за известного советского физика Исаака Марковича Халатникова.
- В дневнике Корнея Ивановича Чуковского 12 марта 1967 года есть запись:

“Жена анархиста Кропоткина еврейка”. Почему этот факт остановил внимание Чуковского? 
Не потому ли, что матерью его талантливых детей и хозяйкой дома была еврейская женщина?
Надо сказать, что немало русских писателей сделали такой же выбор. 
Это и Леонид Андреев, 
и Аркадий Гайдар, 
и Владимир Тендряков.
У блестящего русского писателя Владимира Набокова было два романа с еврейками.

Третья, Вера Слоним, стала его женой, любимой до конца дней.
Они встретились за границей, куда семья Слоним бежала от большевиков, так же, 
как и семья русских аристократов Набоковых, принципиальных борцов с антисемитизмом.
Хорошо забытый сегодня поэт Степан Щипачев писал своей подруге:
У евреек только в древности бывали 
Серые, как у тебя, глаза. 
А знаменитые слова Алексея Суркова из песни, которую пела вся страна:
Ты сейчас далеко, далеко. 
Между нами снега и снега.
До тебя мне дойти нелегко,
А до смерти четыре шага...
были обращены к его жене Софье Абрамовне Кревс. 
А вот еще одна запись в дневнике Чуковского: “13 мая 1956 года.

Застрелился Фадеев. Я сейчас подумал об одной из его вдов,Маргарите Алигер, 
наиболее любившей его (у нее дочь от Фадеева)”.
Cоветский писатель Валентин Катаев, постарев, безвыездно жил в Переделкино под Москвой.
Заботилась о нем горячо любимая жена Эстер
Давидовна. 
Она, по словам очевидцев, несмотря на возраст, была удивительно хороша собой.
Жена композитора Скрябина 
(кстати, близкого родственника Молотова).

Татьяна Федоровна Шлецер происходила из эльзасских евреев. А их дочь Ариадна 
(после гиюра Сара), 
героиня Французского Сопротивления погибла от рук фашистов.
Выдающийся русский композитор А.Н. Серов был внуком крещеного еврея из Германии Карла Габлица, ставшего в России сенатором и вице-губернатором Таврической области.
Серов женился на женщине еврейского происхождения, пианистке Валентине Семеновне Бергман,
которая подарила России одного из первейших ее художников Валентина Александр овича Серова.
Славный советский композитор Тихон Николаевич Хренников возглавлял Союз композиторов в самые черные сталинские годы.
Он, как мог, спасал от растерзания своих 
коллег-музыкантов. 
В 1997 году в Международной еврейской газете Хренников писал: 
“В период борьбы с космополитизмом я
защищал евреев...
Скоро мы с Кларой Арнольдовной отметим 60-летие
нашей совместной жизни”.
В июле 1992 года советский актер Иннокентий Смоктуновский приехал на гастроли вИзраиль. 
В одном из интервью он сказал:
“Моя жена eврейка. Её зовут Шломит. 
Она родилась в Иерусалиме, 
недалеко от Стены Плача.
В 30-м году её, маленькую, мать увезла в Крым, 
где создавалась еврейская коммуна. Там их всех обобрали, половину пересажали.
Тёщамоя только два года назад вернулась в Иерусалим”.

В общем, как видите, тема наша необъятна, 
поэтому ограничимся сказанным.
В этом году исполняется 510 лет с тех пор, 
как евреев вынудили покинуть Испанию. 
Но ушли не все. Еврейские аристократы,
       принявшие католичество (марраны), 
       остались, и постепенно растворились,
       исчезли как евреи.
      Среди их потомков писатели Мигель Сервантес и 
     Мишель Монтень, генерал Франко, 
     Иосиф Броз Тито и даже Фидель Кастро.
     В нынешней Испании считается огромной честью 
     вести свой род от тех марранов: 
     ведь это значит, что роду твоему больше 500 лет!

     Похоже, очень скоро растворится и    
    российское еврейство.
     Может быть, наши далекие потомки 
     с гордостью помянут своих прародительниц, 
     о которых рассказaнo в этой заметке.
at 5 комментариев:

ДЕЛО ХОТТАБЫЧА







1 июня в Петрозаводске начинается суд над одним из самых удивительных людей, которые мне известны, — краеведом Юрием Дмитриевым. Человеком, который посвятил жизнь заботе о мертвецах. Его обвиняют не то в изготовлении детской порнографии, не то в хранении оружия. Но дело это началось еще 80 лет назад — в лесу, в окрестностях 1-го шлюза Беломорканала.
О Дмитриеве я узнал только нынешней зимой, после его ареста. Друзья рассказали мне странную историю про карельского мемориальца, арестованного по обвинению в изготовлении детской порнографии. Я залез в сеть и увидел фотки худого, бородатого мужика с седыми патлами с тяжелым взглядом. Обвинение было таким, что сложно было что-то об этом думать. С одной стороны, трудно ожидать от сотрудника "Мемориала" такой экзотики. С другой, "нет дыма без огня", не могли же следователи просто все выдумать?

Сайт СКР сообщал, что Дмитриев с порнографическими целями фотографировал свою одиннадцатилетнюю приемную дочь Н. Телеканал "Россия 24" выпустил большую передачу, рассказывающую, что "Мемориал" - не просто иностранные агенты, а упыри-педофилы. Главным героем выступал развратный старикашка, бросивший родных детей и взявший девочку из детдома, чтобы торговать в даркнете ее порноснимками.

Я расспрашивал друзей-мемориальцев, они говорили, что Дмитриев фотографировал дочку для органов опеки, - но как-то неуверенно, чувствовалось, что они сами не очень понимают. В обвинение они, конечно, не верили, но и объяснить случившееся толком не могли. И шума в прессе было очень мало. От слов "детская порнография" хотелось отстраниться и забыть. И я забыл.

А потом в какой-то момент подумал, что все равно в этой странной истории хочется разобраться - что бы там ни выяснилось. Про Юрия Дмитриева я знал только, что двадцать лет назад он нашел Сандармох, место захоронения массовых сталинских расстрелов.

Фотография Софии Панкевич
ЕРШИСТЫЙ

"Ну, он такой мужик, своеобразный... — эти слова я слышал почти от всех, кого начинал расспрашивать про Дмитриева. — Может и на три буквы послать, если что..."
"Он может так о ком-нибудь высказаться… "Пиписка с гармошкой" - это еще нормально вполне." 
"Он очень прямой, ничего не просчитывает. Если кто-то его достал - запросто мог сказать, что думает... "
"Дмитриева трудно словами описать, без конца матерится и курит беломор. У него дома кошка, дочка и внучка. Они виснут на нем, а он им: "В очередь, сучьи дети!" Когда меня провожал, говорит: "Все. Пошла нахер отсюда." Все это с улыбкой, иронией и добротой."
"Он буквально в первые же часы общения так себя вынес и передо мной разложил, таким веером! Он вообще ничего не скрывает..."
"Ну он воин, воин настоящий. Сколько в одиночку всего сделал..."
"Мне кажется, он никогда в жизни ничего не боялся. Может быть, только боялся Наташку потерять...."

Сперва у меня в руках есть только интервью, которое моя подруга Ирина Галкова, директор музея общества "Мемориал", взяла у Дмитриева прошлым летом.

- Еще до того, как я туда поехала, я с ним поругалась, - говорит Ира. - Звоню, объясняю: я еду к вам в командировку, хотелось бы встретиться. А он: "Ну давай, посмотрим, что ты за барышня..." Блин, да кто ты такой! И он мог это сказать какой угодно барышне, независимо от того, какой она пост занимает. Я не планировала никакого интервью записывать. Но он с этой своей громогласностью, дикостью, неустроенностью - впечатление производил, конечно, колоссальное. История Дмитриева - это история какого-то очень драйвового юродства.

Я говорю с разными людьми, которые его знают. В Москве с двумя тонкими интеллигентными женщинами - самой Ириной и Ольгой Керзиной, директором Московского Киноколледжа. Обе они стараются помочь Дмитриеву. Керзина дает мне контакты десятка студентов колледжа, которые ездили с ним экспедиции. Потом я еду в Петрозаводск, общаюсь со старшей дочерью Дмитриева Катей, его друзьями и знакомыми. 
"Ну, он такой мужик, своеобразный... — эти слова я слышал почти от всех, кого начинал расспрашивать про Дмитриева. — Может и на три буквы послать, если что..."
Из их рассказов я начинаю понимать, что это какой-то очень необычный и самобытный парень. Описывался человек очень резкий, эмоциональный, со сложным характером (почти все употребляли слово "ершистый") - однако при этом прямой и чрезвычайно открытый, технарь-работяга с шукшинским характером. В юности поучился в медучилище на фельдшера, но бросил. Пару лет отсидел за драку, работал слесарем в банно-прачечном комбинате, начальником каких-то кочегарок в ЖЭКе, рабочим на слюдяном заводе. Водил туристов по Карелии, научился выживать в лесу. Женился, завел двоих детей, зарабатывал на квартиру. А в перестройку, как многие, увлекся политикой - из зоны он вернулся антисоветчиком.
- Видимо, после отсидки у него отношение такое сложилось, - рассказывает друг Дмитриева, краевед Валентин Кайзер, - Родители-то у него были люди вполне советские, фронтовики, отец был полковник, кавалер двух Орденов Славы, человек идейный. Мать тоже фронтовичка...

- У него в детстве был такой эпизод, - говорит Керзина, - Они с друзьями нашли череп и играли им в футбол. Ну мальчишки значения не придают. А потом, во взрослом возрасте, он понял, как это ужасно. "Вот теперь расплачиваюсь за это..."

Юрий Дмитриев в начале карьеры историка
В 1988 году Юрий, увлеченный борьбой с руководящей ролью КПСС, на общественных началах сделался помощником народного депутата СССР Михаила Зенько. Однажды ему позвонил репортер газеты «Комсомолец»: в гарнизоне Бесовец обнаружены человеческие останки.

- Ну, я быстренько шефу: «Надо, едем». Увидели такую картину: экскаватор стоит, ребята из прокуратуры, следователь, районные чиновники всех мастей-рангов, там нас, наверное, человек пятнадцать собралось. Стоят, не знают, что с находкой делать. А я в медучилище учился, маленько анатомию знал, по положению костей определил, где должна быть голова, достал череп, почистил, а там в затылочной части круглое отверстие. Расстрелянные.
Ну и чего будем делать? “А давайте закопаем обратно. Ну их!» Я говорю: «Ребят, ну как – закопаем? А похоронить?» «А это не наша задача». И стоят, друг на друга смотрят. Вот нормальное состояние мужика – это ленивое, никто на себя лишнюю работу брать не хочет. «Ну, если вам всем как-то равнобедренно, давайте я возьмусь..."

И потом я несколько выходных посвятил тому, что просто ездил туда, собирал эти кости, складывал их в мешки и увозил в гаражи. Потом подружился с трактористом, вот он звонит: "Посыпались косточки в карьере опять”. Я еду, собираю их. Какие-то вещи попадались еще, кружки, очки, белье и так далее. Меня там пару раз присыпало землей так, что насилу выкапывался. Это потом уже пришло желание узнать, что это были за люди, почему они были расстреляны. А тогда-то цель простая была: собрать да похоронить по-человечески.
Как-то нашел ботинок с разношенной галошей. А в заднике – газетка, чтоб галоша не хлюпала. Отнёс улику в прокуратуру, а мне говорят: прочитать невозможно. Ну я взял колонковую кисть, детское мыло – и полмесяца с газетой провозился. Когда текст стал проявляться, пошёл в библиотеку – искать, что за газета. Оказалось, «Красная Карелия» от сентября 1937 года..."
ПЕРВЫЙ ЭТАП

В один из дней, в середине октября 1937 года к соловецкому причалу из Кеми пришли три баржи. Зеков неожиданно выгнали на генеральную проверку. Там зачитали огромный список, больше тысячи фамилий, отправляемых в этап. Дали два часа на сборы.
Больше о людях, увезенных на этих баржах, никто ничего не слышал. Они никуда не прибыли, не всплыли больше ни в документах, ни в воспоминаниях. Возникла легенда, что баржи были утоплены в Белом море. Родственникам десятилетиями выдавали фальшивые справки: «десять лет без права переписки», «находится в дальних лагерях», «умер от воспаления легких, от инфаркта…». 

В 1989 г в газете «Вечерний Ленинград» начали публиковаться рассекреченные расстрельные списки сталинского времени, с реальными датами исполнения приговоров. Работая с ними, мемориальцы заметили, что первых числах ноября 1937 года была убита тысяча человек. Они предположили, что за этим скрыт массовый расстрел. Через несколько лет в питерских архивах ФСБ, тогда еще открытых для историков, они нашли протоколы "особой тройки" НКВД, содержащие поименные списки приговоренных – 1825 человек. Из которых следовало, что этот массовый расстрел был проведен в три приема. И что первый, самый большой этап, был отправлен с Соловков на материк в конце октября. Однако ни в одном из документов не называлось место приведения приговоров в исполнение. "Мемориал" начал его искать, результатом стало многолетнее расследование, которое когда-нибудь войдет в учебники.
В документах фигурировало имя главного исполнителя - капитана госбезопасности Михаила Матвеева. А вскоре в карельских архивах ФСБ нашлись дела сотрудников 3-го Управления ББК Александра Шондыша и Ивана Бондаренко. В октябре 1937 года они, под началом Матвеева, и произвели расстрел первого этапа. А уже через полтора года сами тоже были расстреляны - как и очень многие из тех, чьими руками делался "большой террор". Капитан Матвеев был арестован и осужден на десять лет лагерей (откуда, правда, через пару лет досрочно вышел и вернулся к работе в ГБ). Из перекрестных показаний палачей и нарисовалась вся картина событий.

Делалось это так: заключенных по одному вызывали из камеры - якобы на медосмотр. Приводили в “комнату вязки рук”, как ее технологично называли сами чекисты. После сверки со списком звучала условная фраза: «На этап годен». Тут же двое чекистов хватали заключенного за руки, выворачивали назад, а третий их жестко связывал. Если заключенный кричал, его «обездвиживали» ударом дубинки по голове и душили полотенцем – так, чтобы он потерял сознание. Палачи очень боялись криков - зеки не должны были понимать, зачем их привезли в Медвежью Гору. Случайно убитых выносили в уборную.
Когда в накопителе собиралось до 50–60 человек, конвоиры начинали таскать их в кузов, укладывали штабелем и накрывали брезентом. Караван из грузовых и замыкавшей их легковой машины выезжал в лес. “Для того чтобы предотвратить возможные эксцессы со стороны осужденных я предложил Шондыш сделать деревянные "колотушки" как холодное оружие”, - объяснял Матвеев. 

"Чтобы усмирить кричавшего осужденного, железной тростью как холодным оружием проколол осужденного насквозь и тем самым прекратил крик"
Команда, работавшая в лесу, загодя выкапывала большие глубокие ямы в легком песчаном грунте. Рядом разводили костры — для обогрева конвоя и освещения. Машины подавали к ямам, людей по одному вытаскивали из кузова. В ямах находились палачи - Матвеев, Алафер, Бондаренко и Шондыш. «В указанной яме приказывали арестованному ложиться вниз лицом, после чего в упор из револьвера арестованного стреляли», - писал в показаниях Матвеев.
На самом деле многие уже были полумертвы. Тех, кто казался еще бодрым или что-то говорил, били по голове колотушкой, сталкивали на дно ямы и стреляли. Покончив с очередной партией, одна часть расстрельной команды возвращалась в Медвежью Гору за следующей, а другая рыла новые ямы. Всего за ночь удавалось провести до четырех таких рейсов. Женщин возили отдельно. К четырем утра операцию заканчивали.

“Однажды в пути следования грузовая машина с людьми испортилась и встала в деревне Пиндуши. В это время один из осужденных стал кричать, что могла услышать проходившая публика. Для того чтобы нерасконспирировать нашу работу нужно было принять соответствующие меры, но стрелять в машине не было никакой возможности, завязать полотенцем рот также нельзя было, так как арестованные лежали сплошным покровом на дне кузова и я, чтобы усмирить кричавшего осужденного, железной тростью как холодным оружием проколол осужденного насквозь тем самым прекратил крик”.
Позднее чекисты произвели их учет и отметили нерасхищенные вещи: чей-то микроскоп, готовальню, гармонь, шинели, ситцевые дамские платья, детский пиджачок. Ценности сдавались в финотдел ББК НКВД: деньги, кольца желтого и белого металла, зубы и коронки желтого и белого металла, иконы, образки, кресты, царские монеты.
ИСТОРИК

Дмитриев подружился с председателем петрозаводского "Мемориала" Иваном Чухиным. Тот тоже был любителем: подполковник милиции, который заинтересовался историей Беломорканала и с головой ушел в прошлое. В 1989 году по указу Горбачева были открыты архивы НКВД - и друзья в них поселились. Отчеты наркомата внутренних дел со списками расстрелянных, протоколы заседаний "троек" и "двоек", визы спецкомиссий НКВД и прокуратуры, утверждавших списки будущих жертв, справки о реабилитации - ворохи несвязанных друг с другом документов с тысячами и тысячами фамилий исчезнувших людей. Сопоставляя их, Чухин стал готовить книгу "Поминальные списки Карелии" за 1937-38, годы Большого террора. Дмитриев начал ему помогать. (“Юра, если пообещает, сделает сто процентов. "Дмитриев моя фамилия!", - такая у него поговорка, - “Не сомневайся, сделаем, Дмитриев моя фамилия!”)
- Сидел в ФСБ, заполнял эти все карточки, несколько тысяч штук – дату ареста, ну, все по мелочи. А потом, когда карточки кончились, я понял, что у нас громадные дыры в списках. Нам пишут люди, спрашивают, а мы в своей картотеке их родственников не видим. И тогда я решил, что все это лажа, чем мы занимаемся. Я снова пришел в ФСБ и говорю: «Мне дела не нужны. Дайте мне протоколы заседаний «троек» с актами». И вот тут все пошло и поехало... Это было что-то. Копировать мне не давали. Переписывать от руки – ну, что я там успею за восемь часов? Фотографировать тоже было нельзя. Я брал диктофон, наговаривал протоколы, наговаривал акты, которые к ним подшиты, целиком. Слово в слово, буква к букве. Приходил домой, полночи расшифровывал, переписывал, соотносил расстрелы со списками репрессированных, снова уходил, записывал, и так далее. Вот тогда у нас образовалась уже более-менее достоверная база.

Работа была необозримая, Дмитриев бросил завод. В те годы по всей стране активисты "Мемориала", такие же энтузиасты-любители, сидели в архивах и составляли подобные Книги Памяти. А потом оказалось, что это правда было очень важным: через несколько лет архивы ФСБ снова захлопнулись - но именно из этих разрозненных Книг Памяти впоследствии была собрана общая база данных по репрессированным, включающая около трех миллионов человек, далеко не всех, но все-таки очень многих.

- Я когда увидел "Поминальные списки Карелии”, - вспоминает Анатолий Разумов, - Там тысячи имен расстрелянных, и все эти имена они сгруппировали по деревням, по сельсоветам. Я спрашиваю: а почему не общий алфавит? Никто так обычно не делает. А Юра говорит: "А как еще? Люди же должны знать, кто откуда. Сколько здесь еще жило людей, сколько репрессировано." Юра эти книги всегда раздавал бесплатно. Но только если можешь что-то про своего погибшего родственника сказать: кто он был, откуда его забрали, когда. А не помнишь - не даст и все...

Чухин и Дмитриев устроили публичное отпевание и похороны останков расстрелянных. И когда они ехали с кладбища, отец впервые признался ему, что его отец, дед Дмитриева, тоже погиб в лагере. 
- А раньше как было… ну, в семье говорили, что один дедушка помер в тридцать втором году, а второй в сорок третьем или сорок четвертом, война была, тяжело… все ж помирали. Ну а где помирали - как-то не афишировалось. 

Так рабочий слюдяного завода стал историком. Семья жила на пенсию деда, который очень проникся делом сына и всячески ему помогал. Об этом Дмитриев со свойственной ему прямотой написал на титуле книги: "Моим отцу Алексею Филипповичу и матери Надежде Ивановне, которые четыре года кормили меня и моих детей."
КУДА ЛЮДИ НЕ ХОДЯТ

- Была история, когда экскаватор рыл, нашли кости, Дмитриев приехал, а они роют и роют дальше. Он говорит экскаваторщику: "Будешь копать - застрелю”. Конечно, он никогда бы этого не сделал, но он никого не боится. 

Из архивов Дмитриев понял, что расстрельных кладбищ в Карелии должно быть много. Но они были тотально засекречены, в документах конкретное место не указывалось никогда. Но косвенные сведения в актах иногда встречались. И Дмитриев начал искать: зиму он просиживал в архиве, а летом уходил в леса. Как выглядят расстрельные ямы, он уже знал. 

Он нашел на улице овчарку, назвал ее Ведьмой, научил искать могилы и они стали неразлучной парой, месяцами пропадали в лесах вдвоем. Таким Дмитриева все и знают: худой, резкий мужик, всегда в тельняшке и камуфляже, с вечным беломором в зубах и с Ведьмой на заднем сидении раздолбанной "Нивы". 

Соловки, окрестности Секирной горы, фото Кирилла Сафронова
- Каждую весну уходил с собакой, с лопатой, по ББК, по всем этим шлюзам. - рассказывает Валентин Кайзер, - Иногда брал с собой парочку неглупых алкашей, двух Вась. Когда они рвались в деревню за водкой, он их привязывал к дереву или вместе связывал. Ну, они на него никогда не обижались.

- Автомобиль у него был всегда в таком состоянии! Но как-то заводился, как-то ехал. Француженку-журналистку один раз возил без пола. У него там досочки подложены, насмотрелась на асфальт на дороге. Юра говорит: "Это специально, тормоза плохие, я иногда ногами торможу..."

- Все, что ему нужно узнать, он узнает минут за десять, - рассказывают студенты, - Ко всем бабушкам подходит, он нас учил, какие вопросы задавать. Надо спрашивать не конкретно про эти события, а например: куда люди тут не ходят, каких мест боятся?

- Как ни странно, несмотря на этот его темперамент, у него всё четко, все продумано в плане взаимодействия с властями. Он понимает, что нужно по закону сделать. Протоколы каждый раз составляет, обращается в местное отделение милиции, всё всегда фотографирует. Он ужасно дотошный в этом плане, прямо педант, - говорит Ольга Керзина.
"Один раз чуть с ума не сошел. Кости человеческие перемешиваются с непонятно какими. Пошел к ветеринарам - свинья! Скотомогильник там был".
Все кладбища были замаскированы. По словам Дмитриева, о месте расстрела мог знать только начальник расстрельной команды и оперсостав. Начальник РОВД, горотдела не знал, где они работают.
- Расстреляли и расстреляли, где – это не его собачье дело. В Сулажгоре я один раз чуть с ума не сошел. Я же знаю строение человека, какая косточка скелета куда вставляется. А тут кости человеческие перемешиваются с непонятно какими. Пошел к ветеринарам - свинья! Скотомогильник там был. Для чего? Идет охотник с собаками. Собаки чуют, начинают рыть, вдруг он сам тоже копнет, наткнется на труп. Поэтому сверху обязательно какую-нибудь дохлую свинью бросят: здесь скотомогильник, сюда ходить не надо.

Однажды знакомый из села Деревянное рассказал Дмитриеву, что в 1937 его дед стал случайным свидетелем расстрела. Возвращался ночью из города, увидел костры, свет фар, услышал выстрелы в лесу. Его остановили НКВДшники, проверили документы, приказали убираться и молчать. Много лет спустя он рассказал об этом внуку, но места не показал, побоялся. Вскоре они нашли это место, большое расстрельное кладбище в 20 километрах от Петрозаводска, названное впоследствии Красным Бором.

- Ну, быстренько тут прокуратуру оповестили, провели какие-то следственные действия и определили, что это место расстрелов. Какого времени – непонятно. Копнули одну ямку. Все померил, посчитал, закопали обратно. Семнадцать человек, из них несколько женщин. Приехал домой - и через три минуты буквально нашел расстрельный акт: сходилось общее количество людей и количество женщин. Других таких актов нет по окрестностям Петрозаводска. Еще пара минут – и я вывел все их фамилии, кто, откуда. Это была первая именная могила.

В Красном Бору были найдены 1196 человек. Тела лежали навалом, мужчины и женщины вперемешку. Сохранились части одежды, расчески, портсигары, бумажники, фотографии, трубки и т.д. В каждой яме, поверх тел лежали по две бутылки из-под водки, выпитые палачами. 

Сандармох
ДУХИНа кладбище "Красный Бор" у меня была галлюцинация. Рассказываю, как есть. Катя и ее подруга Ксюша повезли меня на машине. Красный Бор находится прямо у дороги - старый тракт был в стороне, а новое шоссе прошло по захоронению. Заходим в лес, я иду вперед, минут десять брожу. Я здесь ничего особо не чувствую. Возвращаюсь к девушкам сказать, что можно ехать, и холодею - на меня глядят двое чертей: зеленые лица, светящиеся глаза, хищный оскал. Я вижу их совершенно ясно, наяву и безо всяких наркотиков. Никогда во взрослом возрасте со мной такого не было. Слова застревают в глотке, я отворачиваюсь, иду к машине, стараясь прогнать наваждение. Когда мы отъезжаем, оно полностью рассеивается. Девушки ни при чем, я понимаю, что только что видел духов места. В репортажи вроде бы не принято включать галлюцинации, но я чувствую, что эта имеет непосредственное отношение к тому, что я тут делаю.

В Питере и Петрозаводске я общаюсь с двумя лучшими друзьями Дмитриева. Оба много лет работали с ним по теме репрессий. Один известный историк-архивист, похожий на хоббита в своем заставленном миллионом книг кабинете. Он суетится, вздыхает, говорит пафосно, видно, что ужасно переживает за друга. Другой, карельский краевед, встречает меня в квартире, до потолка заваленной каким-то ненужным хламом. Десяток кошек, тусклая лампочка под потолком. Он говорит, что Юру сажать нельзя, "нет, никак нельзя его сейчас сажать, кто же работу-то доделает?" Оба производят на меня впечатление людей очень хороших, но свихнувшихся. Кажется, какая-то непонятная сила заблудила их души, выморочила, свела в несчастье. Что-то скучное, мертвое, паутинистое, словно какой-то скелет в шкафу. Хочется поскорее убежать.

Я чувствую, что, копая могилы, он действительно что-то выпускал в наш мир. Что-то светлое, какую-то правду, но и что-то темное, чем приходилось платить. Долгое время казалось, что он справляется. 
ПРОСАДКИ В ГРУНТЕ

В 1997 году питерские мемориальцы Вениамин Иофе и Ирина Флиге позвали Дмитриева искать место расстрела первого соловецкого этапа. Это было очень сложно. Вокруг станции Медвежья Гора - везде тайга. Из показаний было известно только то, что машины с приговоренными проезжали через деревню Пиндуши, и значит, расстреливали где-то в окрестностях дороги, идущей на Повенец. По количеству рейсов за ночь и другим косвенным признакам мемориальцы поняли, что путь до места занимал около получаса, примерно 20 километров. 

Времена были другие - районная администрация помогала, чем могла, командование местной воинской части отрядило взвод солдат для поисков.
- Мы со старшим лейтенантом бредём по лесной дорожке и я прикидываю: какое место бы выбрал? В одном из протоколов допроса я читал, как их инструктировали: не больше 10 км от места содержания заключённых, и так, чтобы не было слышно выстрелов и не видно света автомобильных фар, отсвета костров. Здесь? Нет, слишком близко к дороге. Вот там? Похоже, но лучше ещё пройти. Да, тут самое то… Только подумал, и стал замечать по сторонам дороги ямы правильной прямоугольной формы с просадкой в грунте. Оглянулись мы с офицером вокруг, а ям-то кругом немерено…
Лес, куда хватало глаза, был заполнен могилами. В первых же раскопах были обнаружены черепа с пулевыми отверстиями. По числу могил сразу стало понятно, что здесь был расстрелян не только тот соловецкий этап, а гораздо больше народу. Среди расстрелянных были люди, чьи учёные звания не умещались на одной странице машинописного текста, а список научных трудов были размером с ученическую тетрадь. Масса интеллигентов, белых солдат и офицеров и, конечно, священников - четверо из которых канонизированы РПЦ как святые. Всего порядка девяти тысяч человек. Это одна из самых больших братских могил сталинского террора - наряду с Левашовской пустошью, Бутовским полигоном, Коммунаркой, Куропатами и Катынью.
Место это никак не называлось. Порывшись в старых картах, Дмитриев обнаружил, что рядом значилось урочище Сандармох. Так и решили назвать находку.
САНДАРМОХ

На Севере тихо. Звуки - стук поезда, грохот сыплющихся с самосвала камней, гул машины на шоссе - разрывают тишину ненадолго. Сандармох - это три часа от Петрозаводска на поезде до станции Медвежья Гора, двадцать километров на автобусе, едущем в Повенец. Незаметный поворот, метров четыреста по лесной дорожке, там - небольшая поляна с остроконечным камнем и деревянной часовней, а дальше - просто лес, обычный карельский лес, корабельные сосны. А на каждой - портрет убитого здесь человека. Пахнет соснами, снег хрустит под ногами, синеют тени, дятел выдает дробь. И со всех деревьев на меня смотрят люди, черно-белые фотографии. Я иду по лесу, среди деревьев - и они повсюду, тысячи людей. Я начинаю их разглядывать. Каждая фотография - сообщение. За одно мгновение человек старается рассказать о себе, о том, что он за существо, и каково это, быть им. Люди фотографируются живыми, но будто под прицелом вечности. В этой жизни все эти люди стали деревьями. И каждое дерево рассказывает мне, каким человеком оно было. 
Потерявшись, я долго брожу по лесу. Я выхожу обратно на поляну, где стоит большой камень, который двадцать лет назад поставили Дмитриев с его другом Гришей Салтупом. На нем надпись: "Люди, не убивайте друг друга!". Эта банальная, казалось бы, фраза при выходе из леса звучит как твоя собственная, глубокая и наивная просьба.
И тут мне звонит телефон. Мой друг, считавший, что я в Питере, спрашивает, все ли в порядке, и рассказывает про теракт. Меня охватывает ощущение какой-то грядущей катастрофы. Люди ничему не учатся, бесконечно готовы творить друг с другом злобную фигню. С этой лесной тропки я остро чувствую призрачность нашего благополучия. Разве мог кто-нибудь в России 1913 года вообразить, что из-за дурацкого теракта начнется мировая война, а потом гражданская, что восемь миллионов русских людей погибнет от рук друг друга, что страна покроется концлагерями и люди будут сотнями тысяч расстреливать своих братьев безо всякой причины? Это показалось бы абсолютно невозможным. Прошлое, как в темном стекле, отражается передо мной в будущем. 
С ТОЧНОСТЬЮ ДО ЯМЫ

Мне не совсем понятно, зачем он копает эти могилы. Вытаскивает прошлое, которое нельзя заметить, не разрыв яму в лесу. Прошлогодний снег, никак не влияющий на нашу жизнь. Прошлое, не заметное в разговорах людей, в шелесте шин, в дуновении налетающего с Онеги ветерка. В поезде я засыпаю, и мне снится песня Башлачева:

Этот город скользит и меняет названья,
Этот адрес давно кто-то тщательно стёр.
Этой улицы нет, а на ней нету здания,
Где всю ночь правит бал Абсолютный Вахтёр...

Я просыпаюсь с ощущением, что чувствую это - то, что заставляло его все эти годы копать землю. Да, он пытался что-то найти, что-то ухватить. То, чего нет. Какой-то забытый момент. Нечто, что стоит за спиной, и исчезает, стоит обернуться назад.
- Он же вообще не историк ни разу, - говорит Ира Галкова. - Но он потрясающий знаток, и у него к деталям - и к материальным, и к архивным - какое-то очень цепкое чутье. Я не знаю никакого другого человека, который мог бы перебрать тысячи дел, выковыривая из них одни и те же скучные даты, все это сопоставляя, заполняя карточки. Когда он раскапывает могилу, это само по себе занятие довольно макаберное. Но, кроме того, там полно нудной работы по сличению, вымерению, сопоставлению каких-то деталей. Все делается ради чего? Найти расстрельный акт, который соответствует этой могиле. Этот расстрельный акт позволяет их всех назвать по именам - вот именно тех людей, которые именно в этой яме лежат. Это чудовищная работа, никто ее в России больше не делает. Только потому, что она ужасно затратная по силам, и ужасно неприятная по нудности - не говоря уж об остальном.

Обнаружение Сандармоха стало вторым ключевым моментом в судьбе Дмитриева. На много лет он погрузился в жизни расстрелянных там людей. За десять лет он разыскал большую часть расстрельных актов, примерно на семь с половиной тысяч человек. Это единственный в России расстрельный полигон, на котором доподлинно известны большинство убитых, многие с точностью до ямы. 
"Чем отличается народ от населения? У населения нет истории, а у народа есть история. Народом управлять сложно, а населением можно вертеть, как хочешь".
Через год Дмитриев с питерскими друзьями организовали в Сандармохе первый день памяти - 5 августа, в день начала Большого террора. Народу было море, люди стали вешать на деревья фотографии. Тогда еще было живо поколение детей репрессированных. В Сандармохе и Красном Бору лежали не просто какие-то родственники, а их отцы и матери. Это было их горе, их разрушенное детство, их личная судьба. С того года дни памяти в Сандармохе проходили каждый год, и Дмитриев стал их организатором.

- Первая книга по Сандармоху, когда вышла, Юра сделал презентацию, - вспоминает Валентин Кайзер. - И книг тридцать, наверное взял - думал столько народу придет. А пришло человек триста, хотя он даже объявления не давал, просто сказал кому-то. Откуда кто узнал! Говорим: "Да вы садитесь..." - все стоят в проходе. Мы всё поняли, поехали обратно, привезли тираж, всем раздали. И каждый подходил и спрашивал: покажите, где тут записан отец мой, или дед или кто-то. И только после этого они сели по рядам и стали слушать нашу пропаганду.

- У него главная мысль, - говорит Ольга Керзина, - чем отличается народ от населения? У населения нет истории, а у народа есть история. Народом управлять сложно, нужно соотносить всё, что делаешь, с памятью, а населением можно вертеть, как хочешь. Для него история - это когда конкретные люди помнят своих предков. Поэтому кто-то к нему обратился - он все бросает, чтобы этот человек нашел свою могилку.

Постепенно найденных в ямах вещей расстрелянных накопилось столько, что Дмитриев решил сделать из них музей. Снял подвал в центре Петрозаводска, сделал ремонт, ему стали приносить другое барахло - ватники, кирки, тачки. В документах недостатка не было. Начинание, как водится, разбилось об арендную плату: для фандрайзинга Дмитриев, прямо скажем, не создан, поэтому через несколько месяцев он перевез экспозицию в гараж.
КАТЯ

Его друг Иван Чухин разбился на машине в 1997 незадолго до обнаружения Красного Бора, Сандармоха и выхода "Памятной книги Карелии". Вася Фирсов - еще один друг, который занимался поисками, спился. Дмитриев считал, что их убила какая-то черная сила. 

- Есть она, эта черная энергетика, затекающая в любого, кто дотрагивается до страниц допросов, следственных дел, расстрельных приговоров. Но шла работа как-то, с перерывами. Не хватало денег, был и многомесячный запой, и, как бы это сказать помягче, недовольство родственников...

Дмитриев устроился на работу сторожем. Последние лет десять он охранял заброшенный военный завод на окраине города. Многоэтажное здание, с выбитыми стеклами, с пустыми этажами. Что там сторожить, непонятно. Если забраться на крышу, видна Онега. Там жила собака, у которой уже не было зубов, - но Дмитриев всегда привозил свою.
Все это его вполне устраивало: было свободное время и минимальные деньги. Все свои поиски Дмитриев вел бесплатно, за свой счет, в жизни не получил копейки грантовых денег. Он отрастил бороду и патлы - друзья стали звать его Хоттабычем. В середине 90-х от Дмитриева ушла жена, с ним остались двое детей - Егор и Катя, погодки лет десяти. 

- Он был один, пока они не выросли, - рассказывает Ира. - Это говорилось с таким оттенком, что иначе и быть не могло: "Я мачеху своим детям не заведу". У него есть немного пафосное отношение к тому, что должен отец. Такое семейство, которое от него зависит, и которому он предан вот так беззаветно - его наличие ему чудовищно важно. 

Дом Дмитриева - холостяцкая квартира на последнем этаже хрущобы. Теперь, после его ареста, тут живут Катя с детьми. Запах псины и беломора. Ветхая "стенка" с хрусталем, куча всякой фигни над типичным столом советского инженера. Пластмассовый скелетик, замечательный тёмный Спас старинного письма, украинский и израильский флажки, старое семейное фото 1949 года, ржавый штык с георгиевской ленточкой, какой-то бархатный иконостас с маршалами победы, глобус, фото самого Дмитриева в его вечном камуфляже, фотографии умерших друзей в заботливых деревянных рамочках, кружка с отбитой ручкой, советская безнадега за окном.

Кате слегка за тридцать, девушка она грубоватая, резкая, конкретная, работает в аварийной службе ЖКХ. Кричит на детей, как сержант. Я сперва напрягаюсь, но потом понимаю, что это просто привычка, видимо, досталась от отца. Люди хорошие, и отношения у них хорошие. Даник приносит мне тарелку борща и майонез. 

- А почему вы в детстве с отцом остались?
- Да мы сначала с мамой пожили немного, а потом сюда вернулись. Ну маму я тоже очень люблю, но папа же - мой друг. К нему приходили все мои подружки, привет дядь Юра, тоже ему что-нибудь помогут. Он: так, ты мне пол моешь, ты гладишь, ты посуду моешь. Все быстро рассредоточились, сделали все и пошли. Всем задач нарежет, и никто не обижался. Ребята приходили толпами, он всем был рад. Он такой, жесткий, конкретный, ершистый. Вот как я со своими детьми - полчаса любви, потом мы найдем из-за чего полаяться. Я приходила, завалюсь на этот диванчик, и мы с ним разговоры ведем, речи. Он настолько худой! Я говорю: Юра, в чем у тебя душа держится? Он правда, как Хоттабыч. Вон у него висит скелетик, над столом, он ему вставил беломорину в зубы, говорит: это я...
Похожие на скелеты, грязные, полумертвые люди должны были сидеть на специальных жердочках, едва доставая ногами пола, и не шевелиться. Зимой в чудовищном холоде, летом покрытые тысячами комаров.
СЕКИРКА

Сандармох принес Дмитриеву еще одну страсть: он решил во что бы то ни стало найти два других соловецких этапа, второй и третий. Каждый из них - это крутейшее расследование, но нет места здесь о них рассказывать. Поиски второго этапа привели Дмитриева в район Лодейного Поля, он так его и не нашел, хотя каждое лето продолжает прочесывать тамошние леса. А третий этап, как он понял, так никуда и не уплыл - навигация закончилась, и зеков расстреляли прямо на Соловках. В поисках третьего этапа Дмитриев обнаружил расстрельные ямы Секирки - наверное, одного из самых страшных мест в человеческой истории. 

Воспоминания выживших больше всего похожи на планету Саула из "Попытки к бегству" Стругацких - наверняка, этими рассказами и вдохновленную. Изолятор на Секирной горе находился в двухэтажной церкви, которую никогда не топили. Прибывшего зека раздевали, отбирали все личные вещи и наряжали в балахон, сшитый из мешка.  На Секирке почти не кормили - триста грамм какой-нибудь гнили, которую насыпали в подолы балахонов. Весь день похожие на скелеты, грязные, полумертвые люди должны были сидеть на специальных жердочках, едва доставая ногами пола, и не шевелиться. Зимой в чудовищном холоде, летом покрытые тысячами комаров. За ослушание их били палками, связывали или засовывали в каменные мешки, выдолбленные монахами для хранения продуктов. Спали зеки на покрытом инеем каменном полу, сбившись в так называемые "тепловые группы" (ноги одного переплетают шею другого), или в трехслойных штабелях, меняясь по очереди. Каждую ночь кто-то из нижнего слоя умирал, надзиратели выволакивали труп, а сошедшие с ума зеки им не давали, боясь лечь на каменный пол.

Строительство Беломорканала. Фото Александра Родченко
Секирка была лагпунктом уничтожения, дольше двух месяцев там никто не выживал. Загодя, осенью, под горой рыли ямы для трупов. Но кроме того, именно там производилось большинство соловецких расстрелов. На Секирке было шесть штатных палачей. Судя по воспоминаниям, там каждую неделю расстреливали примерно десяток человек. Но случались и массовые расстрелы: 140 бывших белогвардейцев, обвиненных в подготовке восстания (так называемый "соловецкий заговор", сфабрикованный ОГПУ), 125 зеков, работавших на погрузке экспортного леса и писавших на бревнах призывы о помощи; 148 верующих крестьян, отказавшихся работать "на антихриста", - это то, что достоверно известно. Одно из этих захоронений, с семью десятками убитых, Дмитриев и нашел. Определить имена он не мог - архивы Соловецкого лагеря уничтожены или засекречены. Просто попросил монахов отпеть, похоронил и поставил кресты.
"Он же такой житель леса, а мы тут городские. Баню затопили, спешим помыться, 25 человек. А он: "Моется тот, кому чесаться лень..."
КИНОШКОЛА

В начале нулевых Дмитриев познакомился с Московским Киноколледжем - очень хорошей, "интеллигентской" школой на Шаболовке, которой руководит Ольга Керзина, - и сразу очень с ними подружился. Студенты (то есть старшеклассники) и учителя стали каждое лето ездить с Хоттабычем в экспедиции - на Соловки, в Сандармох, Лодейное Поле, Барсучью Гору. До черепов он детей не допускал, но они помогали ему искать захоронения, расчищать лес, ставить кресты.

- Мы как-то таскали камни на Секирке, и мимо проходили какие-то студенты. Они спрашивают Дмитриева: "А вы сторож?" - “Ну да, сторож... Истории…” А он же правда сторожем работает.

Киношкольцы, на самом деле, поражают меня не меньше, чем Дмитриев - сочетнием серьезности, ума, искренности и чистоты, которая непонятно куда потом у нас всех девается. В Дмитриева, этого грубоватого лешего, они все влюблены.

- Ну, у него такой ворчливый стиль - Доброе утро, Юрий Алексеич! - Утро добрым не бывает...

- Когда на Секирке жили, там часто же дождливые дни. И рано утром несчастный костровой встал раньше всех. Ну и Дмитриев, конечно, вылезет, учит костер как правильно разжигать под дождем, или как дрова нарубить. Он же такой житель леса, а мы тут городские. Баню затопили, спешим помыться, 25 человек. А он: "Моется тот, кому чесаться лень..."
- Что не так, он всегда скажет. Может и по попе пнуть, и матюкнуться. Но это совсем не в целях оскорбить кого-то, унизить, без намека на это вообще. У него это какая-то антидедовщина.

- Вот есть я, какой-то школьник на Соловках. Ничего не поменялось бы, если бы меня не было. Но Юрий Алексеевич однажды сел, открыл передо мной свой компьютер и начал рассказывать о последней своей работе - видимо, это была книга о спецпереселенцах. Он показывал фотографии его раскопок, материалы и говорил о том, что делает. Просто начал мне как человеку нового поколения, который мало что знает, передавать что-то. Меня поразило, что не стал дожидаться пока соберется много слушателей, а одному мне. Но мне кажется, для него важна передача истории именно лично. Это вроде бы просто, но одновременно очень сложно и круто так вот делать.

- Дети-то чуют, какой человек внутри, - говорит Ира, - и ему с ними гораздо проще. Они понимают, чего стоит эта грубость, и что под ней скрывается. Когда твоя занятость связана с темой смерти, причем такой... Поэтому появилась и киношкола, и Наташка.

- Как-то раз я про Путина говорю: "Ну ему 60, уже недолго осталось…”. Дмитриев говорит: "Да ты че, так и мне 60." Мне очень неловко: "Ой, простите, простите, я не хотел вас обидеть..." - "Да меня хрен обидишь..." И тут я увидел, что он очень чувствительный. 
"А вы сторож?" - “Ну да, сторож... Истории…” А он же правда сторожем работает.
ВАРЕНЬКА

На Соловках Дмитриев влюбился в мертвую девушку - Вареньку Брусилову. Юная дворянка, медсестра, невестка прославленного военачальника Первой Мировой генерала Брусилова, в 1922 году была приговорена к расстрелу за протест против разграбления церквей. Ее муж и свекр, спасая жизни, перешли на сторону красных, а Варя осталась верна убеждениям.

Хотя она не участвовала ни в каких выступлениях и виновна была лишь в том, что не скрывала своего мнения, на процессе отказалась каяться: «Виновной в агитации себя не признаю. Ваш приговор я встречу спокойно, потому что по моим религиозным верованиям смерти нет. Я милости и пощады не прошу». По политическим соображениям Троцкий заменил расстрел Соловками. 
Варин муж попал в плен и был расстрелян белыми, маленький сын умер, пока она была в лагере. На Соловках Варя с небольшим перерывом просидела до 1937 года. Все это время она бесстрашно заявляла, что является противницей советской власти, открыто молилась, множество раз отказывалась от работы, держала голодовки, еще раз была приговорена к расстрелу (который тоже отменили). Но в конце концов ее, конечно, расстреляли - ночью, 10 сентября 1937-го, близ 8 шлюза Беломорканала.

Драматическая судьба, темперамент и упертость этой девушки покорили Дмитриева, он явно нашел родственную душу. Он всегда всем о ней рассказывал, перерыл кучу архивов, чтобы найти какую-то информацию, и, похоже, создал какой-то личный культ. Каждое лето он ездил на 8 шлюз, пытаясь найти ее могилу, но не нашел. "Понимаю это так, что я еще недостаточно готов к нашей встрече, - говорил он, - Я человек терпеливый, буду ездить столько, сколько понадобится, и верю, когда буду готов, Господь позволит нам встретиться”.
"Зажёг свечу, стал молиться за упокой душ умерших, со всех сторон услышал: и меня вспомни, и меня, и меня…"
ХАРОН

Я всё пытаюсь понять, и всех спрашиваю: что могло заставить мужика бесплатно посвятить тридцать лет жизни противному и нудному копанию в костях и картотеках, путешествиям в мир мертвых? Ну нашел одно кладбище, два, три... Но тридцать лет? 

- Когда первый раз приехали в Сандармох на день памяти, там сосны растут корабельные, и тишина, ни ветерка, - рассказывает Валентин Кайзер - А как только люди с автобуса вышли, двинулись по этой дорожке, и вдруг весь лес, все верхушки как заходили ходуном. Юра говорит: это души человеческие шестьдесят лет ждали, чтобы о них пришли и вспомнили. 

- У него какое-то очень сильное ощущение судьбы, - говорит Ира. - И очень серьезное к ней отношение - к своей судьбе, вот как она складывается, и что в ней можно, а что нельзя, что позволительно, что нет. И поэтому столь же серьезное у него отношение к судьбам других людей. И это то, что действительно им движет в этой мерзкой гробокопательной работе. Он через это все проходит, через эту нудноту, через всё - не знаю, крышу же должно сносить, когда чей-то череп выкапываешь, - но он доходит до людей, до их судеб. Ему важно не просто найти скелет, а дойти до человека, каким он был..."

Я понимаю, что Дмитриев подсел на историю, на возможность погружаться в жизни этих людей, переживать, надеяться и бояться вместе с ними. На возможность видеть нашу страну не на плоских фотообоях, а в объемном волшебном фонаре истории, грустном и красивом узоре переплетающихся судеб. 
Кабинетный историк никогда не смог бы по-настоящему прикоснуться к той жизни, сделать ее своей. Она всегда останется за непреодолимой границей. Но Дмитриев наткнулся на магический ритуал, делающий их судьбы частью его. Он выкапывал расстрелянных, давал им имена, снова хоронил - и входил в их жизни, все эти люди делались ему родными. Он стал Хароном, перевозящим какие-то частички их душ обратно в мир живых.

- Однажды рабочие в земле под детской площадкой нашли чьи-то кости. - рассказывает Валентин Кайзер. - Оказалось, это был немецкий солдатик, лет семнадцать-восемнадцать. Юра кости забрал, похоронил его в Песках, на свои деньги сделал оградку, камень, написал: “In memoriam der Kreigsopfer - vermisst, aber nicht vergessen" ("Жертвам войны, исчезнувшим, но не забытым"). Говорит: "Война - это подлое мероприятие, но не этот мальчик ее начал..."

В другой раз Дмитриев рассказывал, как вспомнил про могилку советского солдата, которую тридцать лет назад видел на окраине маленькой деревни в Пряжинском районе, глубоко в лесах. Деревня та давно исчезла, там началась промышленная рубка леса. Хоттабыч не раз ловил себя на мыслях об этой могиле. Переживал, что за ней никто не ухаживает, что она завалится, исчезнет или лесорубы затопчут ее техникой. В конце концов они в Васей поехали туда, долго искали, нашли, выкопали солдатика, перевезли в большое село, ближе к людям, и похоронили. Дмитриев договорился с местными, чтобы те смотрели за могилой. Оставить солдатика одного в лесу он не мог.

На строительстве Беломоро-Балтийского канала. Фото Александра Родченко.
- Он говорит, что человек должен быть захоронен по-человечески - потому что это то, что от него остается здесь. В этом выражается его присутствие, существование после смерти.
Естественно, Дмитриев стал верующим, мистиком. Он говорил, что слышит голоса убитых - и во время бессонных ночей, когда он перебирал карточки убитых, и в шорохе лесных ветвей.

- На кладбище близ 8-го шлюза Беломорканала, когда я зажёг свечу, стал молиться за упокой душ умерших, то со всех сторон услышал: и меня вспомни, и меня, и меня…
БАРСУЧЬЯ ГОРА

Чтобы зажечь эту свечу, Дмитриев ходил лет пять. После гибели Чухина он продолжил его дело - изучать историю строительства Беломорканала. К новому 1933 году, по отчетам начальства Белбалтлага, канал был готов. Но как гласила лагерная поговорка, "без туфты и аммонала не построили б канала" - процесс держался на чудовищных приписках. Самое страшное, выяснилось, что 165 канал, длинной шесть с половиной километров, вообще существует только на бумаге. Участок представлял собой сплошную скалу, гранитный монолит. В январе туда пригнали 30 тысяч зеков - и к апрелю 165-й канал был прорыт. Зеки работали в три смены, спали на участке, в шалашах, у костров. По оценке Дмитриева, за эти три месяца погибло от восьми до десяти тысяч, почти треть строителей - в основном от этого самого аммонала, при взрывах - бригады работали слишком близко друг к другу. Но людей никто не считал - летом по каналу должен был проплыть Сталин. Он действительно прокатился, и нашел ББК узким, мелким и бессмысленным, поскольку военные корабли по нему пройти не могли.
В Европе на любом из таких кладбищ стоял бы огромный мемориал, на который бы ездили главы государств. У нас это глухой лес с деревянным крестом, поставленным одиноким чудаком.
Много лет Дмитриев искал кладбище, бродя с Ведьмой по лесам вокруг 8-го шлюза. Расспрашивал местных охотников - и наконец один из них рассказал, что видел барсучьи норы, возле которых валялись какие-то кости. Дмитриев отправился туда и нашел, что искал, кости были человеческие. Это было то самое кладбище, примерно на десять тысяч человек. Дмитриев обмерил его, поставил крест и назвал место Барсучьей Горой. На самом деле кладбищ таких вдоль ББК множество, все знали, что канал построен на костях. Но одно дело, слухи, а другое - могилы. Это захоронение, по мнению Дмитриева, самое большое. В Европе на любом из таких кладбищ стоял бы огромный мемориал, на который бы ездили главы государств. У нас это глухой лес с деревянным крестом, поставленным одиноким чудаком.

За эти тридцать лет Дмитриев сделал потрясающе много, никто в России столько не раскопал. Он создавал историю, которой не было до него, и постепенно менял мир вокруг. Не каждый историк может этим похвастаться. Одно за другим в Карелии появлялись места, наводящие на размышления. Вроде все было нормально - а через двадцать лет граждане обнаружили, что повсюду вокруг кладбища расстрелянных. И надо что-то с этой историей теперь делать. Невозможно отвернуться, забыть, о чем шла речь, напечатать новые учебники.

- Повесили у нас мемориальную доску первому секретарю Куприянову, - рассказывает Кайзер. - А он был членом тройки расстрельной. Так Юра что, протестовать стал? Просто пришел сразу со стремянкой и скрутил ее нахрен...

Крест на кладбище Барсучья гора
ОПАСНОСТЬ

Из разговоров с разными друзьями я выясняю, что в последние полгода Дмитриев явно нервничал, не раз говорил, что его заберут.
- Говорил открытым текстом: "Здесь я на свободе долго не останусь, а там я уже был, мне там ловить нечего…” “В два последних раза он говорил, что его заберут... “ “Осенью Юра приезжал, был грустный и нервный, намекал, что чего-то ждет. Но сам так и не рассказал, я постеснялся спросить”. “Он говорил , что черные воронки приедут, шутил, что "или меня посадят, или убьют".

- Он хотел уехать и говорил об этом абсолютно открыто, - рассказывает Ира, - Но нужна была какая-то женщина, которая бы стала женой - прежде всего для Наташки, из-за опеки. В этом поиске судорожном он находился последние два года. Я как-то застала налаживание отношений с одной женщиной. Но она была такая домашняя, навела уют такой в этой квартире прокуренной, где собаки и трамтарарам. Было понятно, что какие-то мертвецы, экспедиции - это вообще не про нее, тут будут цветочки. И было понятно, что все это долго не продлится. И когда появилась Ирина, впервые было ощущение, что все как будто бы сложилось благополучно. Наконец этого нервного напряга не было. Обоим было интересно вдвоем. Она же с ним и познакомилась по поводу Соловков. Ну и она более покладистая была, готовая принять человека, как есть, не украшая цветочками.

Хоттабыч чувствовал, что за ним следят, хотя не догадывался, что именно надо прятать. В ноябре прошлого года "Мемориал" опубликовал скандальные "списки палачей" - сотрудников НКВД, принимавших участие в Большом терроре. Дмитриев в этой работе участия не принимал, однако в первых числах декабря ему стал звонить какой-то аноним с попыткой выяснить, есть ли у него данные по палачам.

- Он давно говорил, что кто-то ковыряется в моем компьютере с той стороны, что телефон слушают, - рассказывает Катя. - Я говорю: да хватит тебе придуряться, джеймс бонд. И тут он мне позвонил: "Приди завтра с утра, посиди. Нужно, чтобы дома кто-то побыл.”, Я говорю: "Не могу, у меня работа." "Может быть, Даник сможет?" Я говорю: "А что случилось?" Он: "Да ладно..."

Десятого декабря к Дмитриеву домой пришел участковый и попросил назавтра явиться в отделение для каких-то формальностей. Дмитриев явился, и его четыре часа мурыжили по поводу охотничьих ружей. Вернувшись домой, он понял, что в квартире кто-то был, и в его компьютере рылись. Через день Дмитриев был арестован по обвинению в изготовлении детской порнографии. В качестве улики выступали фотографии голой Наташки.
"Он давно говорил, что кто-то ковыряется в моем компьютере с той стороны, что телефон слушают. Я говорю: да хватит тебе придуряться, джеймс бонд".
НАТАШКА

Когда Егор и Катя выросли, Дмитриев женился во второй раз. Вместе с женой Людмилой они взяли из детдома трехлетнюю девочку Наташку. Все говорят, что для него это был страшно важный момент. Дмитриев - сам детдомовец (родители взяли его совсем маленьким), воспринимал это как свой долг. Давать ребенка ему не хотели, мол, старый уже - но Дмитриев судился, проломил все стены, отучился в школе приемных родителей, и взял Наташку. 

- Я узнала об этом последней, - вспоминает Катя. - Потому что они знали, как ревностно я отношусь. Я очень сильно люблю папу, очень сильно дорожу его вниманием. Не дай бог он моей подружке скажет: "Доча, передай соли" - так я готова была убить и папу, и подружку. Мне сказали, я впала в ступор, и у меня первая реакция была: "Надеюсь, не девочка?" Как представлю, что он еще кого-нибудь доченькой назовет. Ну привезли эту Наташу, смешная. Очень худая была, дистрофия, глаза какие-то косые, педикулез на голове. Это потом командир стала - приходи любоваться!

- Но Наташка девочка по жизни умная и с характером, - рассказывает Ира Галкова. - И они как-то с его женой не сошлись. И та сказала Дмитриеву: "Давай мы отдадим девочку обратно". И он ей сказал: "А иди-ка ты сама обратно”. И остался опять с ребенком вдвоем.
- Наташка очень медленно росла, - говорит Ольга Керзина. - Дмитриев переживал - думал, это из-за того, она уже успела привязаться к его жене. Обегал всех врачей, они ему сказали, что она не растет, потому что у нее сильное эмоциональное потрясение. Он искал специальных врачей, думал в Москве найти. У него на ее здоровье немного бзик был. 
- Когда жена ушла, он, конечно, подрастерялся поначалу-то, - вспоминает Катя. - Ну ничего, мы общими силами. Конечно, я приходила каждый день, помогала, готовила. Потом прихожу - привык, стирает, у него тут, как у хозяюшки, развешано всё. Пытался ей там что-то заплести, подстричь. Я приду, наварю, дети у меня со школы - сюда, пообедали вместе, он их покормил или я пришла. Мы все время были вместе. Он уезжал куда-то в экспедиции - я брала Наташку к себе, потом уже стал ее с собой брать. И мои дети тут все время оставались, и учились в школе они вместе. Мотался он с ней и по кружкам, и везде, он ей занимался. Он же как с этими раскопками: пока не докопается до ядра Земли, он не остановится. Она оттаяла потихоньку. Куклы - это не ее. Самбо, драки, борьба - вот она себя нашла. На каждую тренировку шла с удовольствием, стала поправляться, физически стала крепнуть. Стала ездить по соревнованиям - папа не мог нарадоваться. 

С Наташкой лучше всего знакомы киношкольники. Они с ней подружилась в карельских экспедициях, она была у них в Москве, студенты приезжали к ней на день рождения в Петрозаводск.
- Он купил ей голубое платье - голубые глаза, долго выбирал, точно попал. Хотя он даже размера ее не знал. "А пес ее знает, какой у нее размер, ну маленькая такая, щупленькая..."
- Было видно, как трепетно он к ней относится: постоянно что-то застегнуть, поправить, переправить, переодеть. "Тээк, надо Наташку в школу собрать, рюкзак новый купить, учебники купить..." Если она могла что-то учудить, кого-то поколотить, например, он мог сказать: "Дочка! Че ты как эта! Щас я на тебя Греську спущу!"
- В первый год она сначала всех стеснялась. Была совсем интроверт-интроверт, а постепенно, за несколько лет, она стала супеоткрытым, очень веселым ребенком. Второй год, когда я приехал на Соловки, она уже просто подбегала к тебе, обнималась. Она же на самбо пошла, нас тоже любила колотить.
- Она такая тоненькая-тоненькая, при этом очень быстрая. В ней очень много от Дмитриева.
- Очень добрая и щедрая. Дмитриев как-то получил зарплату, а она взяла эти деньги, там было несколько пятитысячных, принесла в школу и всем раздала. Потом родители вернули, кто-то один не вернул. А он вообще не рассердился. Наоборот, хвастался, что она такая.

Отец Матфей крестит Наташку
- Там, блин, такая привязанность, как на войне, - говорит Ира, - Понимание, что Наташка это тоже человек с судьбой, и судьбой изначально непростой, в которой он принимает участие и за которую отвечает, - это понимание было у него очень сильным. Я не помню, по какому-то пустячному поводу, про собаку или кошку он пошутил: "Я своих не бросаю." Это была вроде бы шутка, но было понятно, что серьезная.

- Вообще, изначально он был очень жесткий, - говорит Керзина, - Он сперва все рычал на нас, что долго сидим, загонял спать. А в последних экспедициях стал гораздо мягче, сам сидел с нами, что-то рассказывал. Из такого фанатичного стал явно человечнее - я думаю, благодаря Наташке. Потому что ребенок рядом человека перестраивает...

- Он ее крестил на Секирной Горе, - вспоминает студентка Соня Панкевич, - Это было в августе, был ужасный день, очень ветрено, пасмурно, холодно. И ему было очень важно крестить ее именно там. И мы с ней перед этим сидели в бане на втором этаже, учили “Отче Наш" и Символ Веры, это было очень здорово. Очень серьезно, потому что папа сказал, что нужно. И когда это произошло, вышло солнце - и это было невероятно. Он был очень счастливый, и она была очень счастливая. Там столько любви было. Он хотел покрестить ее Варварой, в честь Вареньки Брусиловой, но пропустил момент, нельзя уже было. То, что случилось потом - это чудовищная история, потому что он ну очень ее любил.

"А в последних экспедициях стал гораздо мягче. Из такого фанатичного стал явно человечнее - я думаю, благодаря Наташке"
Однажды, читая Наташке "Волшебника Земноморья", Дмитриев вычитал такую фразу: "А правда на самом деле в том, что чем человек сильнее душой, чем больше он знает, какой бы жизненный путь он ни избрал, путь этот кажется ему все уже и уже, пока в конце концов он не перестает видеть его перед собой, а только делает то единственное, что должен делать…"
Мысль эта Хоттабычу понравилась, он почувствовал, что она описывает его жизнь, и на вопрос, почему он такой упертый, стал отвечать этой цитатой. Между тем, история в книжке была о волшебнике, вызвавшем из мира мертвых страшную и загадочную Тень.

АРЕСТ

- Когда это произошло, у меня была температура под сорок, - говорит Катя. - Я была в шоковом состоянии, меня еще морозили перед этим ИВСом, держали около ворот железных, никто на меня никак не реагировал. И Наташку я не могла найти. Следователь со мной не разговаривал, я в трубку кричала, билась в истерике, не понимала вообще ничего. Потом отцу дали позвонить, он говорит: "Ты знаешь, мне какую-то порнографию шьют, что я в интернете фотографии выкладывал..." А что за чушь, он в интернете вообще не бе ни ме.... Он говорит: "Кать, я сам ничего не понимаю, но с такой статьей на зоне не живут... Это от восьми до пятнадцати..." Я говорю: "Дней?" "Нет, лет."

Поначалу никто вообще ничего не понимал. Потом оказалось, что речь идет о фотографиях Наташи, которые Дмитриев делал для органов опеки. 

- И вот тут у меня началась паника, я начала орать, пусть следователь со мной поговорит! Старику шестьдесят лет, куда его везут?! Он говорит: "Найди Наташку!" Я звоню Наташке - выключен телефон. Вечер, школа заканчивается, где ребенок, я не понимаю! Бегу сюда, пришла домой, ее нет... Я чуть с ума не сошла. Потом ночью она мне позвонила: “Где папа?” Ее забрали органы опеки со школы в десять утра, когда его забирали, и отвезли в приют. Я говорю: "Ну папа разберется скоро и приедет, заберет тебя..." Поехала искать этот центр, приехала туда, там хорошие женщины, вошли в положение, дали мне с ней увидеться. Она уже им все рассказала: и как она папу любит, и как она меня любит, и что у нее есть Соня и Даник, и как она самбо занимается. Она вцепилась: "Почему папа не пришел?" Я говорю: "Если не папа, я приеду, тебя заберу, подожди." А потом мне звонят из опеки: родственникам Юрия Алексеевича общаться с Наташей следователь запретил. 
"Кать, я сам ничего не понимаю, но с такой статьей на зоне не живут... Это от восьми до пятнадцати..." - "Дней?" - "Нет, лет".
Около месяца Наташка провела в приюте, потом ее отдали родной бабушке, в деревню на севере Карелии. К счастью, оказалось, что Дмитриев эту бабушку давно разыскал, и все эти годы поддерживал отношения, рассказывал про Наташку. Родная мать девочки в тюрьме, но бабушка оказалась хорошей женщиной. Семья и друзья постоянно ей звонят.
- Она простая деревенская тётка, - говорит Катя. - Конечно, мы с ней и похохочем, и посмеемся, она там мне все свои жили-были расскажет. И куда дед пошел, и что они крыльцо меняют, и что у нее младшая дочка родила, и про наташину маму она мне рассказывала. Когда Наташка увидела в интернете про отца, она мне позвонила: "Катя, почему это так происходит?! Этого же не было! За что они его?" Она же письма ему пишет, что она его очень любит, хочет домой. Бабушка правда, говорит, что она уже там адаптировалась, у нее там опять бои без правил, и в школе, и везде. Я звоню, заставляю ее учиться, бабушку заставляю уроки проверять.
ДЫМ БЕЗ ОГНЯ

Поначалу затея фотографировать голого ребенка, честно говоря, кажется странной и мне. Когда слышишь, что кого-то обвинили в изготовлении детской порнографии, сложно не напрячься - даже если подозреваешь, что обвинение сильно преувеличено. Потому что сложно в таком обвинить совсем на пустом месте. Как сказал один матерый правозащитник "У всякого ложного обвинения есть какая-то фактическая сторона." Когда я рассказываю об этом деле, почти все сразу напрягаются: "Не, ну а зачем он ее фотографировал?.."
Три недели я веду разговоры с разными - в Петрозаводске, Питере, Москве - расспрашиваю их про Дмитриева, Наташку, фотографии. В порнуху я не верю, но все равно пытаюсь понять, какая странность заставляла его снимать голую дочку.

Друзья рассказывают, что после детдома девочка реально находилась на грани дистрофии и сильно отставала в развитии. Отношения с опекой поначалу были напряженные, поскольку ребенка Дмитриев добился через силу. Вскоре у него произошел конфликт в детском саду: воспитательницы сказали, что у Наташи синяки — на самом оказалось, что это следы краски от газеты, через которую его жена ставила горчичники. Все это были в общем-то пустяки, но Дмитриев напрягся и взял за правило раз в месяц фотографировать голую Наташку — четыре снимка: спереди, сзади, справа и слева. Сначала делал это раз в месяц, потом раз в три-четыре месяца, а года два назад перестал. 
- Там у него в компьютере было 144 фотографий в папочках, разложены по годам, - говорит адвокат Виктор Ануфриев – Из них в деле фигурируют только 9. Если бы она его интересовала с сексуальной стороны, ну там бы, наверное, не 9 из 114, а обратная пропорция была? Из этих девяти половина вообще бредовая: Наташа и дети Катерины в ванную вместе бегут, сидят в ванной. На других она просто стоит. Там, как они говорят, видны гениталии — не могу судить, мне фотографии дают с черными квадратами. И один раз он ее снял, когда она спала голенькая. Я вам совершенно четко скажу: состава преступления там нет никакого, не о чем говорить.

Дмитриеву даже в голову не пришло удалить фотографии дочери, хотя он догадался, что вызов в полицию нужен, чтобы вытащить его из дома. Ирония судьбы в том, что снимки он хранил именно из-за боязни потерять Наташку — считал их доказательством ее здоровья.

— У него был такой профессиональный бзик — все документировать, фотографировать, — объясняет Ольга Керзина. — Когда человек тридцать лет занимается костями, у него совершенно другое отношение к телу, отстраненный взгляд. Ему надо посчитать, что за люди, какого были пола и возраста, отчего умерли... И все нужно зафиксировать, очень подробно отснять, записать в отчетах. Может быть, тот случай с синяками дал ему понять, что эти фотографии необходимы как свидетельство. Что он рискует и нужно контролировать процесс, чтобы была отчетность. Здоровье Наташи — первый вопрос, который его беспокоит. Эти фотографии — безусловно, дневники здоровья. Просто это в русле его натуры: он все через край стремится сделать, докопаться до конца, до точки.
И в какой-то момент до меня доходит, что они просто говорят правду. А обвинение представляет собой чистую ложь. Не полуправду, не натяжку, не подгонку фактов, а просто ложь.
- Главное, Юра ведь абсолютно далек обвинению! - сокрушается Анатолий Разумов, - Вообще противоположных представлений человек! Он не знаю, что бы сделал с людьми, которые делали бы то, в чем его обвиняют.
- Это надо быть извращенцем ,чтобы там порнографию увидеть, - говорит Катя. - Если мужчине пятьдесят лет, а девушке тридцать - ему это уже кажется сумасшествием, “Ну как можно?" Ему шестьдесят, а женщине должно быть пятьдесят - и то он считает их молодухами. То есть он за равные отношения, этих двадцатилетних разниц он не понимает, на меня смотрел вот такими глазами: "Да Катя, ну что ж такое..." 

В какой-то момент я вижу, что уже переговорил с двумя десятками людей, половиной друзей и знакомых Дмитриева. И все мне говорят одно: замечательный мужик, дочку обожает, она его тоже. В обвинение никто и близко не верит. И в какой-то момент до меня доходит, что они просто говорят правду. А обвинение представляет собой чистую ложь. Не полуправду, не натяжку, не подгонку фактов, а просто ложь.

Фото Александра Цеплянова
Сперва Дмитриеву инкриминировалось только изготовление порнографии. Но эта статья подразумевает публикацию, распространение. Именно это сперва и утверждали следователи, а за ними "Россия 24". Но Дмитриев к интернету был равнодушен, а снимки никуда даже по имэйлу не посылал. Выложить что-то в интернет задним числом невозможно - такая фальсификация была бы слишком сложной. Видимо, поэтому обвинение в распространении вскоре пропало, хотя сама порно-статья осталась.

Экспертизу о том, являются ли снимки порнографическими, следствие заказало в АНО "Центр социокультурных экспертиз". Это известная контора, в промышленных количествах производящая экспертизы по заказам Центра "Э" и ФСБ. Из ее недавних работ - оскорбление чувств верующих в парке "Торфянка" и вскрытие экстремисткой сущности "Свидетелей Иеговы". Экспертов там четверо: искусствовед, учитель математики, кандидат политических наук и переводчик с английского. Ребята эти были уличены и в присваивании себе фальшивых научных степеней, и в прямом подлоге (просто вписывали в анализируемый текст то, чего там не было), ну и, конечно, в изготовлении массы экспертиз по темам, в которых они не разбираются. Прославился центр тем, что признал экстремистской литературой Библию, изъятую у "Свидетелей". По мнению экспертов: "Библия, взятая как книга, перестает быть Библией, которой она становится только в Церкви".
Снимки Наташки они признали порнографией. Их заключение - единственное, на чем строится обвинение. Адвокат Дмитриева заявил ходатайство о проведении экспертизы в любом профильном научном центре сексопаталогии - ему, естественно, отказали.

Четыре месяца спустя следствие предьявило Дмитриеву еще два обвинения: в совершении развратных действий и незаконном хранении оружия. Развратные действия, по мнению следствия, заключались в акте фотографирования голого ребенка. А оружие у Дмитриева было, вполне легальное, в молодости он охотился, а в последние годы ходил по лесам с пистолетом - в Карелии полно медведей. Но несколько лет назад он отобрал у мальчишек во дворе древний, ржавый обрез. Он был абсолютно сломан, для стрельбы не пригоден - но все-таки от греха подальше. Обрез этот и нашли при обыске. По словам адвоката, починить его невозможно: "А даже если починишь, нечем стрелять - патроны такие уже полвека не продаются."
ТЕНЬ

Я долго теряюсь в догадках, кому помешал Дмитриев, малоизвестный петрозаводский мемориалец, не занимавшийся ни политикой, ни правозащитой.
То ли Хоттабыч правда достал кого-то из сильных местного мирка? То ли это разнарядка из Москвы по запугиванию региональных "Мемориалов"? То ли просто случайность: рутинно следили за местным активистом, залезли в комп, нашли фотки и решили раскрутить дело? То ли всё затеяли ради той передачи на "России 24"? (Фотки Наташи каким-то образом сразу после ареста оказались в ВГТРК. Я, кстати, попытался связаться с автором передачи Алексеем Казаковым, но он отказался общаться.)

Но постепенно из разных разговоров у меня складывается понимание. Как ни странно, Тень вышла из поросших черникой могил Сандармоха. Захоронение очень многонационально - в основном как раз из-за первого соловецкого этапа. Там масса украинцев, поляков, финнов, грузин, азербайджанцев, татар, вайнахов, кого только нет, вплоть до шведов с норвежцами. И каждый год, 5 августа туда приезжали разные делегации. Все двадцать лет Дмитриев был организатором дней памяти, а главное, он сам и создал эту международную движуху.
- Есть у него загон совершенно потрясающий, про воспитание народов, - говорит Ира Галкова. - "Что я делаю в Сандармохе? Я воспитываю народ. Беру какой-нибудь народ, объясняю им: тут ваши братья убиты, похоронены. Вы же один народ, только вы живые, а они мертвые. Что же вы, сволочи, памятник им не поставите!" Ну и он мне это рассказывает, а я думаю: ну что ты заливаешь! А потом я увидела, как он их воспитывает. В один из дней, когда я туда приезжала, он поехал в Сандармох с представителями грузинской диаспоры, петрозаводской. Очень такие конкретные грузинские дядьки. Я с ними увязалась, Боже, как страшно было! Этот грузин гонит все время по встречке, за метр от машины, которая нам в лоб несется, не дрогнувшей рукой отворачивает, спокойно продолжает разговаривать. Юра говорит: "Да я сам пару раз чуть не обоссался”.

А ехали обсудить, какой они там поставят памятник. Это очень занятно было - потому что это какие-то вортилы местные, явно никогда ни о чем таком не думали. Приехали, поглядели: украинский крест стоит, литовский крест стоит, чеченский камень стоит, а нашего нет. Ну и не поскупились, в грязь лицом не ударили. И Юра таких много туда привел. Каждый раз это очень разные люди, которые только сейчас об этом задумались, но вот сошлись в этой точке благодаря ему, и что-то такое заработало. А потом, просто из-за того, что этот памятник уже стоит, люди начинают приезжать, и оказывается, что очень многие грузины про него знают - и здесь, и в Грузии, и очень много людей задумалось про историю, про нашу судьбу общую. Я потом поняла, какие масштабные вещи он делает...
"Вы же один народ, только вы живые, а они мертвые. Что же вы, сволочи, памятник им не поставите!"
В результате так повелось, что дни памяти в Сандармохе с самого начала стали международным мероприятием. Приезжали официальные делегации, республиканское начальство тоже волей-неволей всегда ездило.

Так продолжалось до 2016 года, когда, как говорят, по администрациям прошел приказ: в Сандармох не ездить. "Почему-то не оповестили только администрацию Кондопожского района, забыли - рассказывает мне знакомая журналистка, - Они приехали, как дураки, а никого из начальства нет..." Впервые не было ни представителей РПЦ, ни традиционного крестного хода (хотя, например, в 2010 молебен служил сам патриарх Кирилл). Зато были много журналистов официальных карельских СМИ. "Им раздали специальные опросники, подготовленные в органах, и они брали интервью у иностранных гостей: зачем они сюда ездят и т.д. В публикациях это никак использовано не было, просто ушло куда-то наверх..."

Поводом к перемене настроения, кажется, стали два эпизода позапрошлого года. Особенно регулярно в Сандармох ездят поляки и украинцы - с соловецким этапом расстреляли цвет украинской интеллигенции и много польских ксендзов. В 2015 на день памяти приехала посол Катажина Пелчиньская - и вручила Дмитриеву золотой "Крест Заслуги", одну из высших государственных наград Польши. И тогда же, в составе украинской делегации, приехал какой-то сумасшедший львовский дед в бандеровской форме. Как мне рассказали, за ним толпой ходили фсбшники, но не тронули и даже охраняли от местных гопников.

Но в этом году у Сандармоха будет юбилей - двадцатилетие обнаружения и восемидесятилетие Большого Террора. В органах поняли, что народу опять приедет дофига, - и, видимо, приняли решение с Сандармохом завязывать. 

Анатолий Разумов в феврале был в Петрозаводске на выездном заседании Совета по правам человека.
- Мы говорили о деле Дмитриева, и после заседания к нам подходит один из первых лиц республики и говорит: "Знаете, нам тут политики не нужно. Чтобы сюда приезжали политику разводить!.." Как ни странно, там свою роль играет география: регион у них приграничный, спецслужбы нервные. 

Тогда же, прошлым летом, Петрозаводске началась кампания по переписыванию местной истории. Сначала в прессе возникла новость, сформулированная Юрием Килиным, профессором Петрозаводского Университета. Он высказал предположение - которое через несколько кругов трактовок превратилось в утверждение - что в Сандармохе захоронены не только жертвы репрессий, но еще и военнопленные, расстрелянные финнами.
- Предположение, взятое из воздуха, - считает Ирина Галкова. - По параллели с тем, что финны использовали лагеря ГУЛАГа для своих военнопленных. Ну типа, раз лагеря использовали, значит и расстреливать могли на месте прежних расстрелов. Логика бредовая, потому что лагерь это штука заметная, и понятно, как ее можно использовать, а расстрельный полигон - его найти невозможно, да и зачем? Но вброс прошел. И в первой своей стадии это было предположение, в третей и четвертой - уже утверждение, а в пятой - отрицание, что были какие-то репрессии: "Ах вот оно что, "Мемориал" раздул там какую-то истерику, что это свои своих, а на самом деле все это гребаные немцы!"
В органах поняли, что народу опять приедет дофига, - и, видимо, приняли решение с Сандармохом завязывать. 
4 августа, накануне дня памяти, телеканал "Звезда" выпустил передачу "Вторая правда концлагеря Сандармох: как финны замучили тысячи наших солдат". Там рассказывалось о рассекреченных и переданных телеканалу документах ФСБ, якобы, свидетельствующих, что в Сандармохе похоронены советские пленные. В реальности зрителям демонстрировалось донесение СМЕРШа о маленьком, на 250 человек, лагере военнопленных в Медвежьегорске, располагавшемся в бывшем лагпункте Белбалтлага.
Донесение это я прочел - там сообщается о расстреле двух пленных. В передаче, однако, говорилось, что "по разным данным здесь погибло от 19 до 22 тысяч. И конечно, памятник погибшим военнопленным должен там появиться".

В октябре 2016 карельское отделение ЛДПР поставило на въезде в Сандармох памятник "замученным русским людям". Придраться, вроде, не к чему, поскольку русских там и правда убили кучу. Но похоже, что это части одной кампании.

"Кого будут слушать? А как сама думаешь? Дмитриев - городской сумасшедший, а это дяденьки со степенями..." - говорит Ире Галковой друг из Петрозаводского университета.
- А то, что у этого сумасшедшего по Сандармоху документы на семь с половиной тысяч человек? Я с Дмитриевым пыталась это обсудить, он отмахнулся: "Да ну, это все ерунда. Это прикормленные бизоны, которые едят из тех рук, из которых надо есть. Я дикий волчара, я ем что хочу..."

В этом и была проблема. Договориться с Дмитриевым совершенно невозможно. Было понятно, что он будет организовывать эти дни памяти, пока жив. При этом Сандармох - не "Пермь 36", это народный мемориал, его сложно просто закрыть. Чтобы прекратить движуху, закрыть надо было Хоттабыча.
Обычно, если дело сфабриковано, на суде это вскрывается. Конечно, осудить невиновного все равно раз плюнуть - но по крайней мере, люди поймут, что там на самом деле. Дмитриеву на это рассчитывать не приходится. Злосчастные фотографии так никто и не увидит. Он обвиняется в сексуальном преступлении против несовершеннолетней, поэтому суд будет закрытым.

Конечно, Хоттабыч чувствовал, куда он идет. У меня возникает чувство, что все - и сам Дмитриев, и киношкольцы, и души мертвых, и эфэсбшники, и телевизионщики с "России 24" - подчинены какой-то мудрой и благодатной силе. Что мы все еще живем в мире, где появляются такие люди и истории. Где Господь по-прежнему дарит каждому его удивительную судьбу, и где всякий герой найдет себе дракона, чтобы сразиться. Тридцать лет назад Дмитриев вышел на него с саперной лопаткой в руке. Ему говорили, что драконов нет, но он шел - от могилы к могиле, по лесам, шлюзам, островам, искал его следы в пыли картотек, упорно и неотступно. И вот дракон вышел.
Петиция в Верховный суд Карелии с требованием соблюдения закона и справедливости в деле Ю.А. Дмитриева
Сайт Сандармоха 
Опубликовано в журнале "Русский Репортер", №8 (425). В тексте использовано интервью с Юрием Дмитриевым, взятое Ириной Галковой летом 2016 года. Фотографии предоставлены Московской международной киношколой. Так же огромное спасибо Юлии Вишневецкой, Ольге Керзиной, Анатолию Разумову, Валентину Кайзеру, Анне Яровой, Екатерине Клодт, Сергею Кривенко, Юрию Михайлину, Савве Доломанову, Софии Панкевич, Александре Кононовой, Инге Хачатрян, Илье Логвину, Елизавете Рожанской, Артёму Чернову, Сергею Быковскому.

at Комментариев нет:
Подписаться на: Сообщения (Atom)
Красильщиков Аркадий - сын Льва. Родился в Ленинграде. 18 декабря 1945 г. За годы трудовой деятельности перевел на стружку центнеры железа,километры кинопленки, тонну бумаги, иссушил море чернил, убил четыре компьютера и продолжает заниматься этой разрушительной деятельностью.
Плюсы: построил три дома (один в Израиле), родил двоих детей, посадил целую рощу, собрал 597 кг.грибов и увидел четырех внучек..