На великие вопросы - “Кто мы?”, “Почему мы здесь?”, “Какова наша задача?” - лучше всего ответить, рассказав историю… Иудаизм - это не истина как система, но истина как нарратив. Мы часть нашей истории. Вот что значит быть евреем.
Выдающийся ученый Говард Гарднер, профессор Гарвардского университета, больше всего известен своей теорией “множественного интеллекта” - идеей о том, что у людей существует широкий спектр когнитивных способностей с очень слабой корреляцией между ними (одно из выражений “достоинства различия” [2]). Он также написал много книг о лидерстве и творчестве, в том числе “Leading Minds”[3], важную для понимания парашат (главы Торы) этой недели.
Аргумент Гарднера заключается в том, что лидерство связано со способностью рассказать особую историю, которая объясняет нас самим себе и придает силу и резонанс коллективному видению. Так Черчилль рассказал историю о неукротимой воле Британии в борьбе за свободу. Ганди говорил о достоинстве Индии и ненасильственном протесте. Маргарет Тэтчер говорила о важности личности, сопротивляющейся постоянно посягающему на нее государству. Мартин Лютер Кинг рассказал о том, как великая нация оказалась “дальтоником”. Такие истории дают группе общую идентичность и чувство цели.
Философ Аласдэр Макинтайр также подчеркивает важность рассказа для нравственной жизни: “Человек в своих действиях, на практике и в своих вымыслах представляет животное, которое повествует истории”. Именно через них мы начинаем узнавать, кто мы и как мы должны себя вести.
“Лишите детей историй, и вы оставите их без сценария, крайне неуверенными как в действиях, так и в словах”.[4]
Знание того, кто мы есть, в значительной степени означает понимание того, частью какой истории или историй мы являемся.
На великие вопросы - “Кто мы?” “Почему мы здесь?” “Какова наша задача?” - лучше всего ответить, рассказав историю. Как сказала Барбара Харди: “Мы мечтаем в нарративе, грезим в нарративе, помним, ожидаем, надеемся, отчаиваемся, верим, сомневаемся, планируем, пересматриваем, критикуем, конструируем, сплетничаем, учимся, ненавидим и любим посредством нарратива”.
Это фундаментально важное замечание для уяснения характера текстов Торы. Она не богословский трактат и не метафизическая система, но серия взаимосвязанных историй, разворачивающихся во времени, от путешествия Авраама и Сары из Месопотамии до странствий Моисея и израильтян в пустыне. Иудаизм - это не истина как система, но истина как нарратив. Мы часть нашей истории. Вот что значит быть евреем.
В книге Дварим (Второзаконие) Моисей во многом пересказывает события Исхода следующим поколениям, напоминая им о том, что Бог сделал для их родителей, а также об ошибках, совершенных родителями. Моисей, как всякий великий вождь, замечательно передал историю народа. Однако то, что он делает в главе Ки Таво, выходит далеко за ее рамки.
Он наказывает евреям по приходе в Землю Обетованную, после ее завоевания и заселения, приносить первые созревшие плоды с полей в центральное святилище, в Храм, как благодарность Богу. Мишна Биккурим[5] описывает радостную сцену прихода евреев в Иерусалим с первыми плодами их трудов под праздничный аккомпанемент музыки. Но просто принести фрукты было недостаточно. Каждый еврей должен был произнести слова, ставшие одним из самых известных мест Торы. То, что первоначально провозглашалось в Шавуот, на празднике первых плодов, в постбиблейские времена стало центральным элементом чтения Агады в ночь Седер Песах: “Ты же отвечай и скажи пред Господом Богом твоим: отец мой был странствующий Арамеянин, и пошел в Египет и поселился там с немногими людьми, и произошел там от него народ великий, сильный и многочисленный; но Египтяне худо поступали с нами, и притесняли нас, и налагали на нас тяжкие работы; и возопили мы к Господу Богу отцов наших, и услышал Господь вопль наш и увидел бедствие наше, труды наши и угнетение наше; и вывел нас Господь из Египта рукою сильною и мышцею простертою, великим ужасом, знамениями и чудесами”. (Дварим 26:5-8)
Впервые пересказ истории народа становится обязанностью каждого гражданина нации. В этом акте, известном как видуй биккурим, “исповедание над первыми плодами”, евреям было наказано стать нацией сказителей (a nation of storytellers).
Это наказ уникален. Йосеф Хаим Йерушалми сказал: “Только в Израиле и нигде больше наказ помнить, воспринимается как религиозный императив для всего народа”.[6]
Снова и снова в книге Дварим произносится команда “помни”: “Помни, что рабом ты был в Египте”; “Помни, что сделал тебе Амалек;”Помни, что сделал Бог с Мариам”; “Помни дни древности, пойми годы всех поколений, спроси отца твоего, и скажет он тебе, старцев твоих, и они скажут тебе”.
Но видуй биккурим означает нечто большее. Это история нации в конденсированной форме. В нескольких предложениях раскрывается: “… патриархальное время в Месопотамии, возникновение еврейской нации в процессе истории (а не в мифической предыстории), рабство в Египте, освобождение от него, кульминационное завоевание земли Израиля и видение во всех этих событиях Бога как повелителя истории”.[7]
Здесь следует отметить важный нюанс видуй биккурим. Евреи были первым народом, увидевшими Бога в истории. Они были первыми, кто стал мыслить исторически - о времени как об арене перемен, а не как о циклическом круговращении событий, в котором сменяются времена года, люди рождаются и умирают, но в действительности ничего не меняется. Евреи были первыми людьми, написавшими историю за много веков до Геродота и Фукидида, которых часто ошибочно называют первыми историками. Тем не менее, в библейском иврите нет слова, означающего “история” (ближайший эквивалент - “диврей а-ямим”, “хроники”). Вместо этого иврит использует корень захор, что означает “память”.
Существует фундаментальная разница между историей и памятью. История - это “его история”[8], рассказ о событиях, которые когда-то происходили с кем-то еще. Память - это “моя история”. Это прошлое, усвоенное и ставшее частью моей личности. Именно это имеет в виду Мишна в трактате Песахим, когда говорит:
“Каждый должен видеть себя так, как будто он (или она) лично вышел из Египта”[9].
В книге Дварим Моисей предупреждает евреев - не менее четырнадцати раз - не забывать. Если они забудут прошлое, они потеряют свою индивидуальность и чувство направления, и тогда последует катастрофа. Более того, евреям не только заповедано помнить, но заповедано передавать эту память своим детям.
Перед нами замечательный кластер идей: об идентичности как о предмете коллективной памяти; о ритуальном пересказе истории нации и, прежде всего, о факте, что каждый из нас есть хранитель этой истории и памяти, - не только лидер или некая элита с правом знать прошлое, но каждый из нас. Это означает децентрализацию и демократизацию лидерства, что мы и видим в иудаизме как образе жизни. Великие лидеры хранят историю народа, но величайший из лидеров, Моисей научил народ быть нацией сказителей (a nation of storytellers).
Мы можем видеть силу этой идеи и сегодня. Как я отметил в книге The Home We Build Together (“Дом, который мы строим вместе”), если вы посетите президентские мемориалы в Вашингтоне, вы сможете ознакомиться со словами лидеров Америки, выгравированными в камне. Так у Джефферсона: “Мы исходим из той самоочевидной истины…”
У Рузвельта: “Единственное, чего мы должны бояться, - это самого страха”.
У Линкольна (Геттисбергское обращение и второе инаугурационное послание): “Не испытывая ни к кому злобы, с милосердием ко всем…”
Каждый мемориал рассказывает историю.
Лондон не имеет аналогов. Он содержит много мемориалов и памятников, каждый с кратким указанием того, кого они представляют. Но цитат нет. Нет и истории. Даже на памятнике Черчиллю, чьи выступления остались в истории подобно речам Линкольна, есть только одно слово: “Черчилль”.
У Америки есть национальный нарратив, потому что ее общество основано на идее завета. Нарратив лежит в основе политики завета, потому что определяет национальную идентичность в потоке исторических событий. Память об этих событиях хранит ценности, за которые боролись те, кто был до нас, и которые мы должны беречь.
Завет всегда охватывает всех граждан общества. Его нарратив принадлежит всем: вновь включенным в него и рожденных в нем. Он обращен ко всем независимо от класса или вероисповедания. Он определяет всех. Он создает чувство общей идентичности, которое выходит за рамки других, частных идентичностей. Вот почему, например, Мартин Лютер Кинг смог использовать его с таким эффектом в своих великих речах. Он говорил своим собратьям-афроамериканцам, чтобы они считали себя равной частью нации. В то же время он убеждал белых американцев сохранять приверженность Декларации независимости и ее словам: “Все люди созданы равными”.
В Англии нет подобного национального нарратива, потому что английское общество основано не на завете, а на иерархии и традициях. Англия, пишет Роджер Скрутон: “… была не нацией, или вероучением, или языком или государством, но домом. А вещи дома не нуждаются в объяснении. Они там, потому что они там”.[10]
Англия исторически была классовым обществом, в котором были правящие элиты, управлявшие от имени нации в целом. Америка, основанная пуританами, видевшими себя новым Израилем, связанным заветом, была не обществом правителей и управляемых, а скорее обществом коллективной ответственности. Отсюда фраза, которая является центральной в американской политике, но никогда не использовалась в английской политике: “Мы, народ”.
Сделав израильтян народом сказителей, Моисей помог превратить их в народ, связанный коллективной ответственностью - друг перед другом, прошлым и будущим, а также перед Богом. Оставив им нарратив, который последующие поколения воспринимали своим и учили своих детей, Моисей превратил евреев в нацию лидеров.
[1] В самом начале перевода возник вопрос, как перевести слово “storyteller”. Словарь дает значения рассказчик, сказочник…, что определенно не соответствует контексту комментария рабби Сакса. Следуя проф. Гарднеру, он дает важное пояснение:
“That what makes a leader is the ability to tell a particular kind of story - one that explains ourselves to ourselves and gives power and resonance to a collective vision”.
Это замечание указывает на особый смысл слова storyteller в контексте публикации. Здесь были бы уместны слова нарратив, нарратор, ибо речь идет не о литературных рассказах, исторических трудах или хрониках прошлого. Но хотя рабби знает слово narrative и употребляет его здесь, в заглавии текста стоит слово storyteller, а в самом тексте narrative чередуются c story, history. Поэтому я буду (как и сам рабби) использовать рассказ, история, нарратив. Контекст будет путеводителем здесь. Вместе с тем, поскольку у слова нарратив в русской речи нет ясного значения, я решил использовать слово сказитель (связанное с указ, наказ) в заглавии и тексте наряду (как и сам рабби) с рассказ, история, нарратив. Заинтересованному читателю могу порекомендовать главу: “Джером Брунер о нарративе” в книге рабби Сакса “Великое содружество”. Также для ясности замечу, что вижу комментарий к Ки Тово расширением “Политики памяти” - комментария к главе Эйкев - прим. переводчика.
[2] См. Дж. Сакс, “Достоинство различия” (“Заметки по еврейской истории”, №№ 139-142) - прим. переводчика.
[3] Howard Gardner in collaboration with Emma Laskin, Leading Minds: An Anatomy of Leadership, New York, Basic Books, 2011.
[4] Alasdair MacIntyre, After Virtue, University of Notre Dame Press, 1981. (Аласдер Макинтайр, “После добродетели: Исследования теории морали”, М.: 2000)
[5] Mishnah Bikkurim ch. 3.
[6] Yosef Hayim Yerushalmi, Zachor: Jewish History and Jewish Memory , 1989, 9.
[7] Yerushalmi, ibid., 12
[8] Это простое напоминание, а не этимология. История для греков означала “расспрашивание”. То же самое слово на латыни означает повествование о прошлых событиях.
[9] Mishnah Pesachim 10:5.
[10] Roger Scruton, England, an Elegy, Continuum, 2006,16.
(Перевод Бориса Дынина)
