На этой неделе выяснилось, что член Коммунистической партии Китая тайно приобрел 198 000 акров сельскохозяйственных угодий в США еще в 2015 году.
Чэнь Тяньцяо, соучредитель Shanda Interactive Entertainment, приобрел землю в Орегоне за 85 миллионов долларов, заплатив около 430 долларов за акр, по данным журнала Land Report, сообщила в субботу газета New York Post.
«В 2015 году Тяньцяо Чен приобрел почти 200 000 акров бывших лесных угодий Crown Pacific в Орегоне у Fidelity National Financial Ventures за 85 миллионов долларов (430 долларов за акр)», — говорится в журнале. «Чен сделал это через инвестиционную компанию Whitefish Cascade Forest Resources LLC. В декабре 2023 года налоговые отчеты штата Орегон показали, что участок площадью 198 000 акров в настоящее время принадлежит Shanda Asset Management LLC».
По данным Daily Mail, покупка Чена не фигурирует в государственных отчетах о собственности на землю иностранных инвесторов.
Еще в октябре Министерство сельского хозяйства подсчитало, что китайским предприятиям принадлежит около 400 000 акров сельскохозяйственных угодий в США, что составляет более 2 миллиардов долларов. Хотя это небольшая часть сельскохозяйственных угодий, принадлежащих иностранцам, эта цифра встревожила законодателей по обе стороны партии, поскольку за последнее десятилетие она резко выросла, поскольку Китай становится все более и более враждебным по отношению к США.
В то время было признано, что оценка в 400 000 акров, вероятно, была намного ниже реальной цифры. Во-первых, существует устаревшая система бумажной отчетности для земель, принадлежащих иностранцам, и если кто-то владеет менее 10 акрами, об этом не нужно сообщать, равно как и кто-то, арендующий землю.
«На данный момент мы не знаем всей степени существующего риска», — сказала сенатор-демократ Тэмми Болдуин (Висконсин). «Устаревшие системы отчетности и отсутствие аудита как на уровне штата, так и на федеральном уровне оставляют нас с неполной информацией и множеством вопросов».
Член палаты представителей от Республиканской партии Элиз Стефаник (Нью-Йорк) заявила газете Post в субботу, что администрация Байдена «упустила мяч», когда дело доходит до иностранных противников, захватывающих американские сельскохозяйственные угодья.
«Коммунистический Китай покупает сельскохозяйственные земли США, чтобы подорвать наш суверенитет, подорвать нашу сельскохозяйственную промышленность, посягнуть на наши военные объекты и разрушить сельские общины Америки», — сказала она.
Когда становится известно о шокирующей покупке земли, американские политики также выражают обеспокоенность по поводу десятков тысяч граждан Китая, пытающихся пересечь нашу южную границу за последние 11 месяцев.
По оценкам CNN, около 31 000 китайских граждан были остановлены правоохранительными органами на нашей границе. Согласно данным Таможенного и пограничного патруля США, в течение предыдущего десятилетия США обычно видели только около 1500 граждан Китая ежегодно.
Сообщается, что большинство граждан Китая заявляют, что хотят приехать в США, чтобы спастись от репрессивного коммунистического режима. Примечательно, что в отчете NewsNation, опубликованном в прошлом месяце, были зафиксированы кадры, на которых некоторые граждане Китая пытались проникнуть в США, и в подавляющем большинстве наблюдаемые прибывающие были одинокими взрослыми мужчинами. Странное спасение от преследования, поставляя семью в заложниках.
> Захар Гельман. Родился в Москве 15 июля 1947 года. Мать – Зоя Трейберман (1918-1994), по профессии врач, участница Второй мировой войны. Отец – Ефим Гельман (1899-1984), инженер-строитель, тоже участник войны.
> С 1954 по 1961 год автор учился в московской школе № 646, с 1961 по 1965 – в московской же школе № 506.
> Получил два высших образования: в 1970 году окончил биолого-химический факультет МГПИ имени Ленина, а в 1976 году – факультет английского языка МОПИ имени Крупской. Защитил диссертацию по теме истории науки в Институте истории науки и техники имени Сергея Вавилова. Работал учителем в школе, в системе высшего образования, перед репатриацией заведовал кафедрой истории науки и культуры в Еврейской академии имени Маймонида, одновременно занимал должность главного редактора газеты "Химия" (приложение к газете "Первое сентября"). Лауреат премий газеты "Учительская газета" и журнала "Народное образование".
> С 1994 года - в Израиле. Живет в Реховоте. С 1995-2010 год – собственный корреспондент "Российской газеты" на Ближнем Востоке. С 2010 года – собственный корреспондент журнала "Эхо планеты" (ИТАР-ТАСС) в Израиле."
>
> То, о чем он написал, – приводит в ужас. Вменяемому (но слабо информированному) человеку покажется, что это невозможно. Что это - сумасшедший дом. Возникают вопросы - что с этим делать и почему эти люди преподают в университетах?
>
> ****************************************
> Их много... Слишком много – евреев, ведущих своих соплеменников ко второму Холокосту. У них заслуженные профессорские титулы, громкие имена и доходящая до самозабвения любовь к тем, кто жаждет уничтожения Израиля со всеми его шестью миллионами евреев…
> "День Катастрофы весь прогрессивный мир отмечает, опустив глаза к земле и испытывая чувство стыда и негодования. Это день величайшей трагедии в мире. Этот день отмечается в апреле каждого года и называется он "накба"... Нет, это не цитата из Ахмадинежада или Насраллы! Не лозунги уличных горлопанов, марширующих под красными знаменами в Стокгольме или Мадриде, не риторика бритоголовых люмпенов.
>
> Это - квинтэссенция выступлений авторитетных деятелей науки и культуры. Их имена не начинаются с приставки "эль", они не прячутся за анонимными именами и аватарками в Интернете. Напротив, они приветливы и всегда с радостью раздают интервью. Они евреи и открыто заявляют об этом.
>
> Евреи-профессора, евреи-ученые, евреи-писатели и публицисты. Евреи – патологические юдофобы. Явление зловещее, непостижимое и вместе с тем – массштабное. Гитлер перевернулся бы в гробу от радости, увидев и услышав их. Вот они, живое доказательство его теорий! Они, эти евреи, говорят то же, что говорил он: евреев как нации не существует, а те, кто называют себя евреями, – сброд и нечисть со всего мира. И единственная цель этого сброда – терзать и мучить остальное человечество, подпитываясь его кровью и плотью. Они отрицают еврейскую Катастрофу и называют "Катастрофой" положение палестинцев в Газе. Они часто наведываются в Газу и Ливан, обнимаются с раввинами из "Нетурей карта", с Исмаилом Ханией и шейхом Насраллой. Эти евреи взывают к миру, требуя прекратить массовый геноцид палестинцев,положить конец государству апартеида и покончить с израильским нацизмом. И то, что многие из них сами пережили Катастрофу или являются детьми тех, кто пережил те страшные времена, придает их аргументам видимость правды. Это не жалкие выкресты, прятавшие свое происхождение за нееврейскими фамилиями. Не душевно больные люди. Не приспособленцы, пытающиеся сделать карьеру и разбогатеть. У них есть все - положение, деньги, известность, комфортная жизнь... И еврейство, которое они гордо выставляют в качестве щита против всех контраргументов.пытающиеся сделать карьеру и разбогатеть. У них есть все - положение, деньги, известность, комфортная жизнь...
>
> В мою задачу не входит анализ подобных психопатологий и поиск причин, по которым люди, провозгласившие себя цветом нации, в том числе и в Израиле, возглавляют ряды ненавистников евреев. Речь идет об уродливом явлении, которое не поддается никакой логике. Это явление в последние годы стало проявляться с невиданной доселе мощью и предательски подтачивать организм еврейского народа.
>
> 85-летняя Хеди Эпштейн – одна из тех, кому повезло выжить во всепожирающем огне Холокоста. Она родилась в немецком городе Фрайбурге, после "Хрустальной ночи" вместе с родителями бежала в Англию. Двое ее родственников погибли в Освенциме. Хеди Эпштейн – активная участница Международного движения солидарности с палестинским народом. Она не устает разъезжать по миру с выражением поддержки палестинцев и призывами к бойкоту и санкциям против Израиля. Ее глаза наполняются слезами, когда она говорит о страданиях арабов, погибших от рук "карателей", но она не навестила ни одну израильскую семью, ставшую жертвой арабского террора. Во время посещения Иудеи и Самарии в октябре 2004 года Эпштейн сравнила израильских солдат, дежуривших на КПП, с нацистскими солдатами.
>
> Бывший узник Бухенвальда 93-летний Стефан Хессель, в прошлом французский дипломат, обвиняет евреев в военных преступлениях. Невероятный, дикий парадокс! "Не могу свыкнуться с мыслью, что евреи совершают военные преступления!" – восклицает он и призывает французскую интеллигенцию спасти палестинский народ.
>
> Профессор Хайфского университета Илан Паппе, живущий в настоящий момент в Лондоне, - источник вдохновения всех красно-зеленых. Он без устали пишет академические труды, в которых обвиняет Израиль в этнических чистках в 1948 году и называет "режимом апартеида". Паппе также из семьи германских евреев. Большая часть его родственников погибла во время Катастрофы европейского еврейства. Израиль он обвиняет в геноциде, утверждая, что "сионизм намного опаснее для безопасности на Ближнем Востоке, чем ислам", называет ЦАХАЛ "машиной убийств" и призывает к бойкоту израильских университетов.
>
> Профессор университета в Висконсине, США, еврейка Дженифер Левенштейн опубликовала книгу под названием "Холокост в Газе". Вот только одна цитата из этого, с позволения сказать, произведения: "Израиль и США достигли низших кругов ада в своем предательстве ценностей гуманизма… Евреи-неонацисты и их союзники в США не намерены заключать мир с кем бы то ни было на этой планете". Во время второй интифады, в июле 2002 года, Левенштейн посетила палестинские территории и поделилась с миром своими впечатлениями: "Израильтяне - мастера разрушения. Ужасаясь массовым жертвам (среди палестинцев), я не могла не испытывать дежавю"... Намек более чем прозрачный, но чтобы ни у кого не возникло сомнений, профессор прямо пишет, что Израиль ответствен за "дегуманизацию и уничтожение" целого народа.
>
> Ее коллега, профессор-еврей Ричард Фальк (Принстонский университет), ушедший на пенсию, участвовал в работе комиссии Голдстоуна и выступал с обличениями Израиля задолго до ее создания. Палестинских террористов он называет невинными жертвами агрессии, выступающими против несправедливости и притеснения, а израильтян – нацистами, жаждущими геноцида. Как и Левенштейн, он не слишком изобретателен. В своей книге "Путь к палестинскому Холокосту" он пытается доказать, что Израиль действует с "геноцидальными тенденциями", и призывает правительства всего мира спасти человеческое сообщество (в Газе) от безжалостных, непригодных для жизни условий, иначе дело закончится коллективной трагедией. Фальк утверждает, что в событиях 11 сентября 2001 года повинна администрация Джорджа Буша,и требует создать Нюрнбергский суд для американских политиков и военных, участвовавших в войне в Ираке.
>
> Израильский журналист Шрага Элем, живущий в Цюрихе, называет Дэвида Ирвинга, утверждающего, что евреи выдумали свою Катастрофу, блестящим исследователем. Шрага, чье настоящее имя Юлиус Шундерман, - тоже выходец из семьи немецких евреев, успевших бежать в Палестину от нацистов. Его журналистские "расследования" можно обнаружить на всевозможных антиизраильских сайтах: палестинских, неонеацистских и леворадикальных, на которых Шундерман – всегда почетный гость.
>
> Сын переживших Катастрофу Норман Финкельштейн сделал себе карьеру на поношении государства Израиль. Родители Финкельштейна прошли через Варшавское гетто и концлагеря. Мать находилась в Майданеке, отец – в Освенциме. Сам Норман получил магистерскую и докторскую степени по политологии в Принстонском университете. Сотрудник факультета политологии Университета Де Поль в США, он расточает дифирамбы исламистам, превозносит их мужество и отвагу в борьбе с "фашистским режимом". Его личный сайт содержит такой набор лжи и поношений в адрес своих же соплеменников, какой, возможно, привел бы в замешательство даже читателей журнала "Штюрмер", если бы такое было возможно. Так, Финкельштейн пишет, что евреи раздули еврейскую проблему в Германии в 30-е годы, чтобы эксплуатировать Германию. (И это сын людей, переживших Катастрофу!) Его книга "Индустрия Холокоста" стала настольной книгой неонацистов и отрицателей Катастрофы. Финкельштейн так же, как и Шундерман, не устает расхваливать Дэвида Ирвинга, называя его великим и вдумчивым историком. Он специально отправился в Ливан, чтобы заключить в объятия Насраллу, а Израиль характеризует как государство-вандал и государство Чингисхана, только с компьютером. "Израиль – обезумевшее государство. Мы должны честно признать это. Все хотят мира. Европа хочет мира, США хотят мира, весь мир хочет мира. И только Израиль хочет войны, войны и только войны", – утверждает профессор политологии. Кстати, коллега, последователь и поклонник Финкельштейна, профессор политологии университета им. Бен-Гуриона в Беэр-Шеве д-р Неве Гордон называет Израиль прото-фашистским государствoм,государством апартеида и призывает к его бойкоту.
>
> Но всех евреев – ненавистников Израиля переплюнул кумир левых на Западе профессор лингвистики Ноам Хомски. Он родился в еврейской семье в Филадельфии, его родители говорили исключительно на иврите и мечтали, чтобы их сын закончил иешиву и стал директором "колеля". Хомски многого достиг. "Нью-Йорк таймс бук ревю" дала ему следующую характеристику: "Если судить по энергии, размаху, новизне и влиянию его идей, Ноам Хомски, возможно, самый важный из живущих сегодня интеллектуалов". Что же говорит миру несостоявшийся иешиботник и «важнейший интеллектуал» мира? Хомски определяет себя как сторонник анархизма и не скрывает ненависти к Америке и к Израилю. Он утверждает, что обе эти страны хуже нацистской Германии, и выступает в поддержку французского отрицателя Холокоста неонациста Роберта Фориссона. "Ум,честь и совесть эпохи" пишет следующее: "Сторонники Израиля – это сторонники моральной деградации и тотального разрушения". Войны, в которых вынужден был вести Израиль, он сравнивает с оккупацией Гитлером Чехии.
>
> "Исследования" Хомского и прочих ученых-евреев регулярно публикуются в журнале "Counterpunch", который выпускают братья Александр и Эндрю Кокбурны, известные приверженцы сталинизма. Они ярые сторонники теории еврейского заговора, и утверждают, в частности, что именно евреи (даже не сионисты, а евреи вообще) стоят за мегатерактом 11 сентября 2001 года в США. Журнал братьев Кокбурнов – едва ли не самый популярный среди исламофашистов, левых радикалов, анархистов и неонацистов, которых сближает открытый призыв братьев стереть Израиль с лица земли. При этом Кокбурны печатаются в "Лос-Анджелес таймс" и других престижных изданиях. Это называется леволиберальная демократия…
> Кампания по академическому бойкоту Израиля в Англии весной 2002 года, во время операции "Защитная стена", была инициирована евреем Стивеном Роузом, профессором биологии Лондонского университета и Открытого университета. Тот написал петицию в The Guardian с призывом к ЕС прекратить сотрудничество с израильскими университетами. Список еврейских юдофобов, к большому сожалению, можно продолжать и продолжать...
>
> Ненависть к Израилю зародилась в стенах израильских университетов. Именно оттуда пошло гулять по миру определение солдат ЦАХАЛа как иудо-нацистов. Термин сей изобрел профессор Иешаягу Лейбович, который поразительным образом умудрялся сочетать еврейскую религиозность с крайне левой политической ориентацией и откровенными симпатиями к ваххабитам. "Народ Израиля развращен 14 годами патриотизма, национализма, шовинизма и экспансионизма", – заявил он в 1981 году. Кстати, его яркий последователь Авраам (Аврум) Бург сегодня является председателем Нового израильского фонда.
>
> Заведующий кафедрой истории Германии Еврейского университета в Иерусалиме профессор Моше Циммерман, опять-таки выходец из Германии, в 2005 году на своих лекциях регулярно сравнивал солдат ЦАХАЛа с нацистами, а детей поселенцев с гитлерюгендом. Сегодня у него много последователей. Например, профессор юриспруденции Еврейского университета в Иерусалиме Иегуда Шенхав, который вместе с ультралевыми организациями "Махсом Уотч" и "Еш дин" делает всѐ, чтобы осложнить работу "иудо-нацистов" на границе с Газой.
> Ныне покойный израильский писатель Амос Оз, тоже выходец из Германии, называл Израиль "квазифашистским государством с обезумевшими религиозными, которых следует поместить за решетку". Однако всѐ это только ягодки. Цветочки впереди! Сравнениями с нацистами и фашистами дело не ограничивается. Еврейская израильская профессура "проливает свет" на историю своего народа, чтобы ни у кого не оставалось сомнений, где искать корни зла.
>
> Профессор Шломо Занд, обретший скандальную известность благодаря книге "о евреях, которые придумали сами себя", – выходец из семьи австрийских евреев, проживавших в городе Линце. "Если евреи не народ, то и государства у него быть не может", – вот квинтэссенция выводов Занда.
> Братья Даниэль и Джонатан Боярины, читающие еврейскую историю в Еврейском университете в Иерусалиме, университете имени Бен-Гуриона и в Бар-Иланском университете, ходят в кипе, накладывают тфилин и соблюдают субботу. Оба воспитанники Иешаягу Лейбовича. Даниэль – воинствующий антисионист, неизменно называющий Израиль государством насилия и беззакония. Йонатан занимает, по его собственным словам, еще более непримиримую позицию (хотя куда уж непримиримее?!). Иудаизм, утверждают профессора истории, похоронили сами евреи. И вот их объяснение этого утверждения: "Как христианство умерло в Освенциме, Треблинке и Собиборе, так и мой иудаизм умер в Наблусе (Шхем), Дехейше, Битине (Бейт-Эль) и эль-Халиле (Хевроне)".
>
> А вот профессор химии Исраэль Шахак утверждает (кому ж еще, как не профессору химии это знать), что иудаизм учит поклонению сатане и призывает убивать гоев. Эти утверждения, по его словам, содержатся в Талмуде. Естественно, что откровения Шахака активно используются неонацистскими сайтами и группами. Евреев, мол, ничего не интересует, кроме денег, и они "стремятся создать израильскую империю от Алжира и Марокко до Китая и от Кении до Южной Африки", чтобы подчинить себе весь мир. И это говорит еврейский профессор в Еврейском университете Иерусалима…
>
> Евреи-политики и евреи – общественные деятели тоже вовсю поносят свой народ и государство Израиль. Так, бывший директор Американо-еврейского конгресса Генри Сигман характеризует Израиль как единственный режим апартеида во всем западном мире. А парламентарий-лейборист в Англии сэр Джеральд Кауфман, сын переживших Катастрофу евреев, сравнивает ХАМАС с еврейскими бойцами Варшавского гетто. Так что ж удивительного в том, что антисемитизм набирает силу во всем мире?
5 января на 87‑м году скончался Марк Сергеевич Харитонов, известный прозаик, поэт, эссеист, переводчик. Он неоднократно выступал автором «Лехаима», недавно, в 2022 году, опубликовал на страницах журнала большое стихотворение на тему еврейской памяти, а в издательстве «Книжники» в 2015‑м вышел сборник его воспоминаний и текстов под названием «Путеводные звезды».
Больше всего в Марке поражало его неиссякаемое интеллектуальное любопытство. В последние годы он стал хуже слышать и, задавая собеседнику вопрос, всегда прислушивался, склонив голову, к ответу, задумывался и с чувством отвечал: «Интересно!» Но услышал ли он, было непонятно. Не исключено, что отвечал он на собственные мысли, которые рождались во время беседы.
Общаться он очень любил и собеседников, становившихся впоследствии друзьями, выбирал достойных — в их числе были Давид Самойлов, Натан Эйдельман, Вячеслав (Кома) Иванов, Григорий Померанц, Леонид Баткин, Кама Гинкас, Лев Додин. А с Борисом Хазановым, писателем‑интеллектуалом, жившим в Германии, его диалог в письмах длился много лет и был опубликован в двух томах, подтверждающих, что эпистолярный жанр жив и по‑прежнему плодотворен. Так же взыскателен Харитонов был в выборе авторов, которых переводил с немецкого: в бытность свою вольным литератором, в 1960–1970‑х годах, именно таким путем он зарабатывал на жизнь. Ряд текстов Германа Гессе, Элиаса Канетти, Франца Кафки, Томаса Манна русский читатель знает в переводе Харитонова.
Собственную прозу Марк начал писать в 1963 году. Но первые публикации появились только в середине 1970‑х. Хотя проза эта была очень высокого уровня, однако своим интеллектуализмом не соответствовала привычным тогда критическим меркам. Сложно, глубокомысленно, игра, ирония…
Не случайно именно он, не самый известный прозаик, в 1992 году стал первым лауреатом русского Букера за роман «Линии судьбы, или Сундучок Милашевича», написанный в начале 1980‑х.
В этом романе диалогический принцип стал идейной и структурной доминантой: герой, филолог Лизавин, разбирая архив забытого литератора начала XX века по фамилии Милашевич, вступает с ним в философский диалог, размышляя над стремлением русского характера к недосягаемому, его максимализмом, следствием чего становится революционная утопия, сводящая всю полноту и многообразие бытия к единственной, все подчиняющей и нивелирующей идее.
Роман стал продолжением ранее написанных Харитоновым повестей «Прохор Меньшутин» (1971) и «Провинциальная философия» (1977) — своего рода эпоса провинции, которую Марк знал не понаслышке: хотя родился он в 1937‑м в Харькове и в тот же год семья переехала в Москву, детство его прошло в основном на Лосином острове, тогда это было подмосковное захолустье — необустроенное пространство городского предместья.
Провинция интересовала Марка не в локальном, а скорее в философском смысле. По его словам, она «не географическое понятие, а категория духовная, способ существования и отношения к жизни, основанной на равновесии, гармонии и повседневных простых заботах — жизни, где знают цену благополучию и покою. Это как бы женственная основа бытия, залог ее теплой устойчивости: дом, очаг семья, детская колыбель, добыча хлеба насущного, места, куда возвращаются после поисков, потрясения и жестокого к себе и другим героизма, как возвращаются после дождя и бури в натопленную сухую комнату, стыдясь признаться, точно в слабости, в естественной тяге к доброму и мягкому уюту».
В художественном мире Харитонова быт занимает важное место и выписан тщательно, исторически достоверно, хотя служит для автора лишь фоном для постановки важных экзистенциальных вопросов.
Любимым жанром Харитонова стали «стенограммы» — дневники, в которых автор день за днем фиксировал события, откликался на них, размышлял о жизни, литературе, замечательных людях, с которыми свела судьба.
Почему «стенограммы»? Дело в том, что долгие годы стенографическими значками Марк записывал повседневные наблюдения, разговоры, впечатления, которые, расшифровав, превратил в интереснейшее повествование о времени и о себе. Мне как сотруднику издательства «Новое литературное обозрение» довелось готовить две его книги — «Стенографию конца века», в которую вошли записи, сделанные автором в 1975–1999 годах, и «Стенографию начала века», которую составили дневниковые заметки 2000–2009 годов, преимущественно на литературные темы.
Читая эти записи, вместе с автором, умным и талантливым собеседником, проживаешь разные эпохи в жизни страны. Это не просто увлекательно, но и питательно для души, ведь движущаяся история рождает самые противоречивые чувства — надежды, разочарования, сомнения, досаду, и хорошо, если кто‑то, кому доверяешь, готов поделиться сокровенным.
Для Марка ведение дневника, как и труд литератора в целом, оставалось способом существования до самого конца жизни. Хочется надеяться, что его тексты заинтересуют и будущие поколения, поскольку в них есть внутренняя свобода, духовный поиск, живое ощущение времени в контексте большой истории.
29 ноября в Нью‑Йорке умер фотограф Эллиотт Эрвитт. Ему было 95 лет.
Ветеран прославленного агентства Magnum Photos, за 70 лет карьеры успевший запечатлеть многих великих и зафиксировать важнейшие события истории, Эллиотт Эрвитт ушел из жизни у себя дома, в квартире на Манхэттене, с видом на Центральный парк. Он жил наверху, а внизу располагалась его студия — место уединенных экспериментов и хранилище фотоархива, в котором мирно сосуществовали главы государств, селебрити, дети, прохожие, — и сюжеты из еврейской жизни, мимо которых автор не мог пройти.
Эти дорогие Эрвитту кадры известны куда меньше, чем созданные им портреты и репортажные фото с целующимися парами, отраженными в автомобильных зеркалах, или нудистами на конкурсе красоты. А чаще всего публика опознает его собак, которых на пленках фотографа было, кажется, больше, чем людей. Фото женщины с бульдогами на нью‑йоркских ступеньках — один сидит рядом, другой на коленях, закрывая мордой лицо хозяйки, так что непонятно, где ее ноги, а где собачьи, — одна из марок творчества Эрвитта, не менее известная, чем портрет Джона Кеннеди с моделью лодки PT 109, протараненной в 1943‑м японцами.
Нью‑Йорк, США. 2000
«Я думаю, что собаки — это люди с большим количеством шерсти, — шутил Эрвитт. — Собаки отзывчивы. Они готовы угодить. И они, как правило, готовы сотрудничать. У них нет корыстных целей».
Можно бы добавить «в отличие от людей», но, похоже, сам Эрвитт, при всем своем успехе и славе, такое же счастливое исключение.
«Узнав Эллиотта поближе, вам захочется его обнять, — сказал о нем немецкий фотограф Том Якоби. — Не просто так, а в ответ».
Обаяние — залог успеха любого фотографа. Чувство юмора — удел редких счастливцев вроде Эрвитта. Они помогали ему выживать и сохранять независимость — он никогда не состоял в штате какого‑либо издания. Даже отправляясь на коммерческую съемку, он брал, помимо обязательного «роллейфлекса», личную «лейку» — для себя.
Не просто мода
Чувство юмора не изменяло ему ни в Белом доме (он снимал президентов, начиная с Трумэна), ни в чикагском клубе Playboy, ни в Большом театре, где Брежнев и де Голль со свитой в царской ложе выглядят персонажами в декорациях дурного спектакля. Все помнят на снимках Эрвитта Марлен Дитрих и Альфреда Хичкока, Марлона Брандо на съемочной площадке фильма «В порту» и Мэрилин Монро на съемках «Зуда седьмого года» — с юбкой, которую раздувает теплый воздух из решетки воздуховода метро. Но если надо, он мог выжать слезу: посмотрите на Джеки Кеннеди на похоронах мужа Джона, и на ее слезу, повисшую на траурной вуали.
Самый узнаваемый кадр Эрвитта — Ричард Никсон, тычущий пальцем в грудь Никиты Хрущева, — сделан не на встрече в верхах, а на Американской выставке в Сокольниках. 1959 год, вице‑президент США приехал поддержать престиж американской промышленности и перед стендом Macy’s затеял «кухонные дебаты», доказывая советскому генсеку преимущества капитализма. Эрвитт как раз был на стенде.
Эллиотт Эрвитт. «Кухонные дебаты». Москва. 1959
Через год руководитель пресс‑службы Никсона использует это фото в президентской кампании, выставив его символом непримиримого курса Америки в холодной войне. Кампания окажется неудачной, но Эрвитт будет раздосадован не этим: он никогда не хотел работать на пропаганду.
А на модные фотосессии Эллиотт Эрвитт брал с собой велосипедный клаксон. Не терпевший постановочных съемок, он старался спровоцировать неожиданную реакцию героев, гримасу, небанальное выражение лица. Много снимал моду, для того же Vogue, куда его привел Эдвард Стайхен — один из основоположников модной фотографии и многолетний главный фотограф издательского дома Conde‑Nast. С 1938 года Стайхен отвечал за визуальный образ Vogue и Vanity Fair и стал одним из отцов Эрвитта в профессии (двумя другими были Рой Страйкер, приведший его в фотодокументалистику, и, конечно, Роберт Капа).
В Vogue, среди прочего, в 1978 году вышла забавная парижская съемка Эрвитта со свадебными нарядами: барышни в белых платьях с вуалями вереницей семенят в промзоне, а рядом, протискиваясь между моделями и глухой стеной, катит коляску с ребенком молодой отец. Мужчина этот возник случайно, но очень украсил съемку, в которой угадывается теперь что‑то смутно знакомое. Возможно, получилась аллюзия на сон Менахема‑Мендла из «Еврейского счастья» Грановского (1925) — знаменитой немой экранизации Шолом‑Алейхема. Там мы видим бесконечную вереницу невест на фоне брутального парохода, и сочиненные Бабелем титры призывают: «Женихи Соединенных Штатов, вам незачем больше лезть на стену».
Париж, Франция. 1978
Был ли фильм источником вдохновения, неизвестно. Но предположение не так уж абсурдно: картина, заказанная Грановскому американскими продюсерами (больше такого в истории США и СССР не повторилось) — они хотели получить настоящее еврейское кино, — с огромным успехом шла в американском прокате. Правда, это было еще до рождения Эрвитта, но картину снимал Тиссэ — оператор Эйзенштейна, снявший и «Броненосец “Потемкин”». А Эрвитт профессионально ориентировался в кино и сам снимал документальные фильмы. Еврейская тема в кинематографе тогда почти не возникала, и столь редкий шедевр Эрвитт вполне мог видеть. Важным для него могло оказаться и то, что снималась упомянутая сцена в Одессе, где родился его отец.
Главное — не опоздать
«Мой отец из Одессы, а мать из Москвы», — говорил о себе Эллиотт Эрвитт, родившийся 26 июля 1928 года в Париже и нареченный Элио Романо Эрвитцем.
Родители его познакомились незадолго до русской революции во время путешествия по Европе: студент‑архитектор Борис Эрвитц встретил юную Евгению, дочь московского купца. Есть сведения, что пара поженилась в Триесте. Они ненадолго вернулись в Россию, чтобы в 1917‑м эмигрировать навсегда. Сначала в Рим, оттуда в Париж, где и появился на свет их единственный сын, названный ввиду любви отца к Италии на итальянский манер. Почти сразу после его рождения семья перебралась в Милан, в 1938‑м бежала во Францию, оттуда отплыла в Нью‑Йорк.
Еще в Милане родители едва не развелись — Элио тогда было четыре года. Однако они сошлись вновь перед лицом опасности, чтобы уже в Штатах расстаться окончательно.
Не любивший говорить о себе — он и в интервью отвечал всегда односложно, — Эрвитт лишь заявлял, что Муссолини сделал его американцем. Хочется к этому добавить, что родители наградили сына редким талантом: делать все вовремя, не ожидая у моря погоды. Они подали ему хороший пример: в последний момент оставили революционную Россию, а затем и Европу. Их пароход отправился в трансатлантическое путешествие 1 сентября 1939 года, когда началась мировая война.
Потом были Нью‑Йорк, расставание родителей, долгое путешествие с отцом в Лос‑Анджелес, где Эллиотт, говоривший на трех языках — русском, французском и итальянском, начнет осваивать четвертый язык в школе. Отец оплачивал их поездку в Калифорнию, торгуя по пути часами, — и коммивояжерство не приносило особого дохода. В 1944‑м отец снова снимется с якоря и переедет в Новый Орлеан, но 16‑летний сын за ним уже не последует. Он начнет зарабатывать фотографией, торгуя перепечатанными снимками кинозвезд с их «автографами», а на свою первую камеру снимая свадьбы.
Он начал мечтать о фотографии, увидев каталог выставки Картье‑Брессона в МОМА. Учился искусству фотографии в городском колледже Лос‑Анджелеса, признавая впоследствии, что мало что там получил: «Все‑таки фотография — это не ракетостроение». Продолжил образование в Новой школе социальных исследований в Нью‑Йорке, ставшем главным в его жизни городом. В 1975 году Эрвитт опубликует ностальгический пейзаж со статуей Свободы в тумане и огромным судном, направляющимся к городу, — вроде того, на котором прибыл сюда он сам.
Лондон. 1952
Туман был вечным союзником его искусства. В густом тумане исчезает Эмпайр стейт билдинг в кадре 1955 года — четко виден только черный силуэт любующейся им девушки в шляпке. В морозном тумане возвышается громада Московского университета на Воробьевых (тогда Ленинских) горах — и снова черные силуэты, снятые, как всегда, со спины.
Это 1968 год и непонятно который по счету визит Эрвитта в СССР, откуда он всегда привозил шедевры, будь то портрет постаревшего де Голля (1966) или репортажный кадр с бракосочетания в Братске (1967). В Братск он попал ради того, чтобы снять самую большую в мире ГЭС. А фото из загса оказалось запечатленным даже в кино: в модной тогда комедии «Невероятная жизнь Уолтера Митти» оно висит над кроватью героя, заведующего фотолабораторией журнала Life. Эрвитт говорил о нем: «Я очень люблю этот снимок. Главный тут — мужчина, сидящий рядом с молодоженами. Кажется, он знает что‑то, о чем не догадываются новобрачные. Я обычно показываю это фото друзьям, которые собираются жениться или развестись».
Братск, СССР. 1967
Вся его жизнь проходила в непрерывных перемещениях по миру. Из последней поездки на Кубу 88‑летний тогда уже Эрвитт привез собаку. Из первой — хрестоматийные портреты Фиделя Кастро и Че Гевары («Кастро — интересный человек, очевидно, и очень разговорчивый»).
Впрочем, поначалу Эрвитт отправился в Париж: в 1951 году его призвали в армию, и вместо корейской войны стараниями Роберта Капы он попал помощником фотографа в части, расквартированные во Франции и Германии. Один из снимков того времени, отправленный на конкурс в Life, получил премию: наверное, это и можно было считать стартом его карьеры. Но главным стал другой, того же времени, из форта Дикс: с солдатами, которые уходят на войну, и один из них, с ослепительной улыбкой на черном лице, показывает фотографу язык.
Мир глазами персонажей
«Эллиотт, на мой взгляд, совершил чудо, — сказал в 2003‑м в интервью Guardian 95‑летний Анри Картье‑Брессон. — Успев поработать над целой серией коммерческих кампаний, он сохранил способность делать “случайные” фотографии — с изюминкой, с улыбкой своего глубинного “я”».
Сооснователь вместе с Картье‑Брессоном Magnum Photos Роберт Капа пригласил Эрвитта в агентство в 1953‑м. Оказалось, вовремя: через год сам Капа погиб в Индокитае. А Эрвитт сделал еще один исторический свой кадр: Джулия, мать Капы, оплакивает сына на его могиле в округе Вестчестер, штат Нью-Йорк. На могильном камне — дата рождения Капы (Эндре Эрне Фридмана) в Будапеште, дата гибели во Вьетнаме (он подорвался на мине) и слово שלום (шалом).
Мать Роберта Капы Джулия Армонк, штат Нью-Йорк. 1954
Но и после своей смерти Капа словно бы вел Эллиотта Эрвитта по жизни. Так, Капа снимал Бен‑Гуриона в Иерусалиме, а Эрвитт — Мартина Бубера в Тель‑Авиве. Он снимет и Эли Визеля в его кабинете, и Артура Миллера на фоне Бруклинского моста. И вслед за Капой, сделавшим вместе с Джоном Стейнбеком знаменитый «Русский дневник», Эрвитт отправится в СССР. Впервые — в 1957‑м.
Эли Визель. Нью‑Йорк. 1973Артур Миллер на фоне Бруклинского моста. 1954
В СССР в полной мере проявится его узнаваемый почерк: мир, запечатленный словно не им самим, а глазами его персонажей, часто вызывающий улыбку. На здании Госплана СССР (ныне в нем находится Государственная дума) поднимают портрет Ленина: нос поднялся, усы еще нет. Или другой Ленин, на покосившемся портрете над школьной доской, на которой аккуратным почерком написано: «Today is the twenty‑second of Oсtober, Tuesday». И вымпел «Лучшему классу». На этом фоне — унылая учительница в дурно сшитом пиджаке, и фотограф уже не смеется: он, как и зрители, в тоске.
Портрет Ленина на здании Госплана. Москва. 1957
Селебрити, которых Эрвитт снимал без счета, нередко кажутся у него второстепенными персонажами. Фиксируя сцену с Мэрилин Монро и Монтгомери Клифтом на съемках «Неприкаянных», основное внимание он акцентирует на другом фотографе, который тут же, в кадре, прильнул к своей камере. Как будто мы видим актеров через третьи руки. Чтобы запечатлеть изящный стан Грейс Келли при ее проходе с принцем Ренье на вечеринке в отеле Waldorf Astoria, он втиснул объектив между затылками статистов из охраны. Таким образом мы смотрим на принцессу их глазами. Препятствие Эрвитт превратил в деталь, и в такую же необходимую «помеху» превратил посетителя Эрмитажа во френче и галифе, изучающего живопись на стенах: в результате нас волнуют не картины, а руки, которые этот тип сжал за спиной.
Или вот на Красной площади, на параде к 40‑летию октябрьской революции, возникает некто, «черный человек», — репортер? Или «репортер в штатском»? Никто не знает ответа, но то был парад, на котором СССР впервые предъявил миру баллистические ракеты. И человек в шляпе, отделяющий нас от смертельного оружия, становится необходимым камнем преткновения, сообщающим изображению смысл и ритм. Этот кадр, который Эрвитт проявил в своем номере в «Метрополе», в печать отправился в Хельсинки, где Life оборудовал для него лабораторию, и опубликован был не только в Life — он был везде: Эрвитт оказался единственным зарубежным фотографом на параде. И тогда же терпеливый, внимательный к деталям Эрвитт снял уборщицу со шваброй на трибуне Мавзолея: как мало порой нужно, чтобы представить жуткое смешным.
Парад на Красной площади в честь 40‑летия Октябрьской революции. Москва. 1957
Это знаменитые кадры, но приходится приложить усилия, чтобы найти другие, сделанные в те же дни 1957 года: хронику визитов Эллиотта Эрвитта в синагоги, сначала в московскую хоральную, потом в одесскую.
Эллиотт Эрвитт. Одесская синагога. 1957
Да, он таки добрался до Одессы. На вопрос, как ему это удалось, ответа нет: как иностранцу, ему нелегко было получить пропуск. С другой стороны, была «оттепель», запустили спутник, провели фестиваль молодежи и студентов. Казалось, страна на пороге нового.
Московская хоральная синагога. 1957
Эрвитт снимал юных шахматистов в одесском шахматном клубе и урок в музыкальной школе — возможно, имени Столярского. Трогательные, живые и печальные фотографии, в которых, кажется, нет ничего специально еврейского. Но как‑то сразу понятно, что автор старается показать нам еврейскую жизнь. Ту жизнь, которую Эллиотт Эрвитт, родившийся в Париже, но умевший совершенно по‑бабелевски рассмешить, понимал так же, как мы.
14 января в Москве на 77 году жизни умер поэт Лев Рубинштейн. Летом 2021 года в журнале «Лехаим» вышли воспоминания Льва Семеновича о его послевоенном детстве. Cегодня мы снова публикуем одно из тех эссе.
Часть моего детства прошла в самом центре Москвы, в доме XIX века, в огромной коммуналке между Никитскими воротами и площадью Восстания, ныне Кудринской. Я, кстати, краем памяти успел зацепить впечатляющую картину строительства огромной высотки на другой стороне Садового кольца, куда мне, да и более или менее всем юным обитателям нашего двора ходить было запрещено.
Дело было не только в бурном (хотя по нынешним временам довольно‑таки вялом) автомобильном движении. Дело было еще и в том, что там, за Садовым, в районе Пресни были тогда знаменитые бараки. А в бараках этих водилась отъявленная, или, как бы сказали в наши дни, отмороженная, шпана.
Мы к ним если и ходили, то очень большими компаниями. Они к нам — тоже.
Слово «бараки» было необычайно мрачным словом, семантически сосредоточившим в себе все самое грубое, подлое, завистливое и абстрактно агрессивное. Признаюсь, что таким оно остается для меня и поныне. Понятно, что и там жили разные люди, в том числе весьма достойные. Но само это слово для меня навсегда будет ассоциироваться с той самой барачной шпаной из времен моего детства.
Тем более что голоса бараков и по сей день отчетливо слышны на улице, в автобусе, в средствах массовой информации, на заседаниях Государственной думы, в речах первых лиц государства.
Наш двор на языке барачных обитателей — и детей и взрослых — именовался почему‑то «еврейским», хотя во всем нашем доме было никак не больше трех‑четырех еврейских семей. «Евреем» или «еврейским» был для них любой человек или круг явлений, явно или неявно противоречившие их неподвижным представлениям об устойчивом миропорядке.
Интересно, что такие внешние проявления «еврейства», как очки на носу или скрипичный футляр в руке, были присущи лишь трем нашим мальчикам, один из которых действительно был евреем, зато остальные двое были соответственно русским и татарином. Что, впрочем, не мешало барачным ревнителям этнической чистоты третировать всех троих именно как евреев.
Весна, концлагерь Гюрс. Карл Роберт Бодек, Курт Конрад Лёв. 1941Коллекция Yad Vashem Art Museum, Jerusalem
Интересно также, что обитавшую в нашем доме семью бухарских евреев — единственную семью, соблюдавшую строгие иудейские предписания, — называли как раз «узбеками»: для твердо сложившихся представлений о евреях они со своим отчетливым нерусским акцентом и в своих цветастых тюбетейках были слишком экзотичны. А еврей, как всем известно, — это точно такой же, как и ты, но отличающийся от тебя чем‑то трудноуловимым, хотя и весьма существенным. Ну, вроде как шпион — «и сшиты не по‑русски широкие штаны». И это трудноуловимое непременно надо было обнаружить и по возможности обезвредить. А окажется ли разоблаченный враг реальным евреем или нет, не так важно: лес рубят, щепки летят.
Именно через них, через барачных, я впервые осознал свой двусмысленный статус. Потому что ни в семье, ни во дворе эта тема никогда не возникала. Или я ее просто не замечал.
Уж не знаю, какими внешними или внутренними причинами это объяснить, но то обстоятельство, что я родился евреем, не настолько, к счастью, травмировало меня в нежном детском возрасте, чтобы я в какой‑то момент начал этим либо гордиться, либо этого стыдиться и вообще тем или иным способом пестовать и расковыривать в себе какое‑то специальное «еврейство».
Позже я осознал: быть русским нерусского происхождения непросто, но интересно. Разные житейские или интеллектуальные обстоятельства время от времени ставят тебя перед необходимостью принятия разного рода решений и решения разного рода задач. Тут человеку уготована одна из двух участей: участь раз‑двоения или участь у‑двоения. Первая ведет к последовательному саморазрушению, а вторая существенно расширяет пространство интеллектуального маневра.
Позже я осознал: роль «другого» не ущербна, а почетна. Если не застревать на обстоятельствах своего происхождения, а понимать их лишь как пункт отправления, то «другим» можно стать и в сознательной деятельности. В науке, например. Или в искусстве.
В одном из своих очень ранних стихотворений я написал: «Я не лучше других. И не хуже других. Потому что я сам другой». В целом относясь к своему раннему стихотворству довольно критически, я готов это повторить и сейчас.
Можно прожить жизнь в одном национальном самоощущении, а завершить ее — в другом. Существенно не изначальное, данное обстоятельствами рождения качество, а то, в качестве кого ты живешь и умираешь.
В войну погибли четыре мамины тетки. Первые две погибли в Киеве, в Бабьем Яру. Они то ли не захотели, то ли не успели вовремя уехать из города. И вот…
Две другие умерли от голода во время ленинградской блокады.
Первые, будучи по языку и культуре абсолютно русскими, погибли в качестве евреек. Вторые, родившиеся от еврейских родителей и разговаривавшие между собой на идише, умерли в качестве ленинградок.
Человек, как известно, животное социальное. Поэтому он обязательно чего‑нибудь «представитель». В одних случаях он — представитель «домовой общественности», в других — мировой культуры, в‑третьих — той или иной профессии, в‑четвертых — того или иного «великого народа».
Отождествление себя с этническим более чем соблазнительно в своей предельной простоте. Мне же кажется и правильным, и достойным, и, главное, продуктивным отождествлять себя не с этническим, а с этическим. Быть не на стороне или против того или иного рода‑племени, строить свою биографию не в категориях выбора между «русским — не русским», «еврейским — не еврейским», «французским — не французским», а в категориях выбора между злом и добром.
Если поверх зла и добра установить «национальное», то и добро, и зло неизбежно окрасятся в цвета и узоры национальных костюмов.
А это начиная с середины прошедшего века и по сей день именуется простым словом «нацизм». Или — если оглянуться на экзистенциальный и социальный опыт моего детства — «философией барака».
Красильщиков Аркадий - сын Льва. Родился в Ленинграде. 18 декабря 1945 г. За годы трудовой деятельности перевел на стружку центнеры железа,километры кинопленки, тонну бумаги, иссушил море чернил, убил четыре компьютера и продолжает заниматься этой разрушительной деятельностью.
Плюсы: построил три дома (один в Израиле), родил двоих детей, посадил целую рощу, собрал 597 кг.грибов и увидел четырех внучек..
