История про то, как уезжал в Израиль долларовый миллионер Максим Раппопорт.

Эдуард ТОПОЛЬ

История про то, как уезжал в Израиль долларовый миллионер Максим Раппопорт.

У Раппопорта, рассказывают, был миллион долларов в 1977 году. И это было похоже на него, он любил эффектные цифры. Уехать из СССР с неполным миллионом – нет, его самолюбие страдало бы от этого. А везти больше миллиона – миллион с каким-нибудь хвостиком – тоже было не в его характере, он не был мелочным. Поэтому сразу поверим в эту цифру – у Раппопорта был миллион долларов стодолларовыми купюрами. Он скупал эти стодолларовые банкноты у мелких и крупных фарцовщиков в Москве, Ленинграде, Риге, Одессе и платил за них советскими деньгами, практически любую цену, а валютой – 125 и даже 150 долларов за сотенную купюру.
Конечно, он накололся на слежку, это было неизбежно. Но, говорила легенда, он продолжал открыто и даже вызывающе открыто ездить по Москве и другим городам со своим неизменным черным «атташе», пристегнутым к запястью левой руки. Он возил в этом «атташе» пачки советских и несоветских денег, встречался с фарцовщиками и скупал у них стодолларовые банкноты, которые затем аккуратно складывал в потайной сейф, вмурованный за камином в своей квартире на Фрунзенской набережной.
«На что он рассчитывал?» – недоумевали рассказчики легенды. Ведь в КГБ, в 10-м Направлении Политической службы безопасности, созданном специально для борьбы с «экономическими преступниками», то есть со спекулянтами иностранной валютой, знали о каждом его шаге и, конечно, о том, что он подал документы на выезд. Почему же они не взяли его? Не арестовали его при встречах с фарцой? А, наоборот, даже дали ему разрешение на эмиграцию! Разве они не понимали, что он скупает валюту не для того, чтобы оставить ее в московской сберкассе, а для того, чтобы вывезти?
Они понимали. Бригада офицеров КГБ, которая вела Раппопорта и его черный «атташе», понимала все. И тем не менее, они не мешали ему собирать этот миллион. И когда Раппопорт с какой-то любовницей, говорила легенда, укатил в Сочи, эти офицеры своими руками пересчитали валюту в его квартире, в секретном сейфе. Но в те дни там еще не было миллиона, там до миллиона недоставало каких-нибудь семидесяти тысяч. И они оставили в сейфе все деньги нетронутыми. Потому что у них были свои амбиции – они тоже хотели миллион.«Зачем рыскать по мелким валютчикам, арестовывать, допрашивать, вскрывать полы в их квартирах и вспарывать матрасы в поисках каких-нибудь десяти – пятнадцати тысяч долларов, – рассуждали эти гэбэшные волки. – Пусть Раппопорт сделает эту работу, пусть он соберет миллион, а мы просто изымем эти деньги в момент передачи их за границу».
Иными словами, они играли против него уверенно и спокойно, в солидной манере шахматного чемпиона Карпова. И именно ради этого миллиона попросили Прокуратуру СССР не быть слишком настойчивой в процессе Раппопорта. Ведь в конце концов что важнее – отправить Раппопорта в Сибирь за его аферы с икрой и мочевиной или заставить его собрать для государства миллион долларов?
Правда, чем ближе становился день отъезда Раппопорта, тем тревожней чувствовали себя эти офицеры КГБ – они не понимали, как он собирается переправить свой миллион за рубеж. Однако он «успокоил» их: за неделю до отъезда он привез в мастерскую «Кожгалантерея», что на Комсомольской площади, шесть огромных новеньких кожаных чемоданов и лично директору этой мастерской Арону Гуревичу заказал снабдить эти чемоданы двойным дном и двойными стенками. А на следующий день некто по имени Гриша Мендельсон передал начальнику шереметьевской таможни десять тысяч рублей с просьбой запомнить только одну фамилию – Раппопорт.
В КГБ поняли, что заветный миллион собран. И теперь им оставалось одно из двух – либо нагрянуть к Раппопорту домой и изъять миллион из сейфа за камином, либо ждать, когда этот миллион сам, в подкладке кожаных чемоданов, прикатит в Шереметьево к отлету самолета «Москва – Вена». Ясно, что они выбрали второй вариант. Ведь одно дело доложить на Политбюро, что в квартире у жулика по фамилии Раппопорт нашли миллион долларов, а другое – что изъяли этот миллион на таможне у еврея-эмигранта! «Миллион на таможне» – это международное событие, это героизм и бдительность органов безопасности страны, это ордена и медали, и статьи в прессе, и еще один виток антисионистской кампании. Конечно, они выбрали второй вариант!
Между тем Раппопорт наглел уже буквально по часам . За четыре дня до отъезда он закатил у себя дома «отвальную» на сто персон. Там был цвет Москвы, Ленинграда, Риги и Одессы. Там был самый знаменитый бард со своей женой-кинозвездой, и цыгане из театра «Ромэн», и половина кордебалета Большого театра, и модные художники, и поэты, и кинозвезды, и капитаны самого популярного в стране телешоу «КВН», а также несколько дипломатов из посольств Нигерии, Австралии, Аргентины и США.
Конечно, за домом на Фрунзенской набережной, где жил Раппопорт, была установлена слежка, но «отвальная» прошла без инцидентов – гости пили шампанское и виски, ели черную икру из магазина «Дары моря» и шашлыки из ресторана «Арагви», слушали знаменитого барда, танцевали при свете камина с цыганами и девочками из Большого театра и фотографировались на память с хозяином. Наблюдая снизу, с набережной Москвы-реки, за окнами на шестом этаже и слушая знаменитого барда с помощью скрытых в квартире Раппопорта микрофонов, офицеры КГБ не переставали удивляться, каким образом в стране всеобщей поднадзорности, многолетних очередей на жилье и строжайшего учета распределения жилого фонда комиссиями старых большевиков, райкомами партии и Моссоветом этот аферист Раппопорт ухитрился, нигде не работая, получить пятикомнатную квартиру, да еще в доме категории «А-прим», который построен исключительно для высшего эшелона партийной номенклатуры! И, томясь в ночной сырости, плывущей с реки, они согревали себя зыбкой надеждой на то, что после триумфального завершения операции «Миллион на таможне» им тоже улучшат жилищные условия. Не в таком доме, конечно, но все-таки…
Под утро, когда гости Раппопорта стали расходиться, несколько групп «уличных хулиганов» ощупали иностранных дипломатов, когда те вышли от Раппопорта. Но ни пачек денег, ни вообще каких-либо пакетов не было ни у кого из тех, кто покидал в эту ночь квартиру Раппопорта. Правда, у барда была гитара, но, судя по той легкости, с какой его жена несла эту гитару за пьяным мужем к их «мерседесу», и гитара была пуста. И правда, у американского и австралийского дипломатов, которые вышли от Раппопорта почти последними, были фотоаппараты «Кэнон», но разве можно спрятать миллион долларов в миниатюрном японском фотоаппарате?
Весь последующий день, 16 июля, Раппопорт не то спал, не то приходил в себя с похмелья. А 17 июля в два часа дня он вызвал из соседнего таксопарка такси, погрузил в него шесть своих пустых кожаных чемоданов, сел рядом с водителем и приказал: «Поехали!»
Конечно, дежурная бригада наблюдателей сидела у него на хвосте, но паники еще не было – мало ли куда мог везти Раппопорт свои чемоданы? Может, валюта не поместилась в тайнике и он решил эти чемоданы переделать?
Однако, поколесив по центру Москвы и нигде не остановившись, такси с Раппопортом проскочило мимо Белорусского вокзала и продолжило путь по Ленинградскому проспекту – все дальше и дальше от центра Москвы, мимо Речного вокзала… загородных новостроек… Куда?
В Шереметьево?!
Когда такси свернуло к международному шереметьевскому аэропорту, паника воцарилась в эфире. Он что, с ума сошел? Или он с похмелья дату перепутал? Он же не сегодня летит, а послезавтра! Кто из КГБ дежурит сейчас в аэропорту? Что? В списках пассажиров сегодняшнего рейса номер 228, отбывающего в 15.20, тоже есть М. Раппопорт? Как это может быть? Что? У этих евреев каждый шестой – Раппопорт? Черт возьми, неужели у него два билета – один на послезавтра, на 19-е, а второй – на сегодня? А начальник таможни на месте? Нет его? Выходной? Господи, может быть, предупредить этого жида, что он не в свой день летит?
Предупреждать, конечно, не стали. Успели организоваться.
Пока Раппопорт стоял в очереди евреев-эмигрантов на проверку багажа, вся бригада гэбэшников, которая вела его последние семь месяцев, примчалась в Шереметьево и была на местах по ту сторону таможенного контроля. И даже майора Золотарева, начальника таможни, выдернули с его дачки. Еще бы! Ведь предстояло брать самого крупного валютчика и к тому же еврея-эмигранта! Миллион долларов! Вот так эти эмигранты разворовывают советскую страну!
Шесть филеров не только не спускали глаз с заветных чемоданов Раппопорта, но, стоя за ним в очереди, практически почти касались их ногами – каждый вел свой, персональный чемодан. А старшие офицеры КГБ, следившие за Раппопортом издали, нервничали особым радостным ознобом охотников, обложивших крупного зверя.
Между тем общая атмосфера в зале ожидания шереметьевского аэропорта изменилась совершенно неузнаваемым образом. Евреи-эмигранты, которым выпало улетать из Москвы 17 июля 1977 года, не могли понять, почему таможенники вдруг прекратили придираться к их багажу, перестали конфисковывать икру, мельхиор, лекарства и даже серебряные вилки, а стали наспех просматривать один-два чемодана, спешно шлепать штампы в зеленые проездные визы и торопить: «Следующий! Быстрей! Проходите! Следующий!»
Следующим – наконец! – был Максим Раппопорт. Он ничего не замечал вокруг себя – ни слежки, ни спешки таможенных инспекторов. И матерые гэбэшные волки ловили свой кайф – они снимали Раппопорта скрытыми фото– и кинокамерами – и позволили ему самому, собственноручно принести на таможенный стол все шесть его подозрительно легких кожаных чемоданов и неизменный черный «атташе».
Так кот растягивает процедуру поедания мышонка, попавшего ему в лапы, – кот играется с ним…
– Ваш билет, – сказал таможенный инспектор.
Раппопорт положил на стойку свой билет на сегодняшний рейс.
– Визу!
Раппопорт – с наигранной, конечно, беспечностью – предъявил листок с советской выездной и австрийской въездной визами-штампами.
– Откройте замки чемоданов.
– Они открыты.
- Что?
– Они не заперты.
– Гм… Откройте этот чемодан!
Это был пароль. Шесть офицеров КГБ в сопровождении майора Золотарева возникли за спиной таможенного инспектора, уже подготовленного к своей миссии героя-разоблачителя сиониста-валютчика.
Раппопорт удивленно посмотрел на них и с беспечным видом отбросил крышку первого чемодана.
В чемодане лежали семь нестираных мужских сорочек. И все.
Однако работники органов безопасности знали секрет Раппопорта, а потому таможенный инспектор уверенной и вооруженной ланцетом рукой аккуратно вспорол дно и стенки этого чемодана. А кинооператор вышел из-за стеклянного барьера и, уже не таясь, навел объектив на вспоротое днище этого чемодана.
Но там было пусто.
Между первым и вторым дном чемодана, а также между его двойными стенками не было абсолютно ничего, даже пыли.
Таможенник, удерживая на лице бесстрастное выражение, пропорол этот чемодан насквозь – вдоль и поперек его днища, крышки и стенок.
Пусто.
- – Следующий чемодан! Открывайте!
Раппопорт пожал плечами и открыл второй чемодан.
В этом чемодане тоже были грязные мужские сорочки в количестве шести штук. И три пары мужских трусов.
Таможенник небрежно вышвырнул это барахло на пол и занес над пустым чемоданом свой остро отточенный ланцет.
– Может, не надо? – попросил Раппопорт, изображая невинность на своем носатом лице. – Хороший чемодан. Чем портить, могу подарить.
Но, как пишут в советских газетах, врагу не удалось вывести из себя инспектора таможенной службы, границы советского государства охраняют выдержанные и тренированные офицеры. Опытная рука снова аккуратно, без аффектации вспорола днище, крышку и стенки роскошного кожаного чемодана.
- Однако и здесь не было ни-че-го.
– Следующий чемодан!
В следующем – третьем – чемодане была та же потайная пустота, прикрытая лишь двумя парами потертых джинсов.
– Следующий!..
Нужно ли рассказывать, как, позеленев от злости, они изрезали в клочья все шесть его чемоданов и буквально разрубили на куски его пресловутый черный «атташе»? Нужно ли говорить, что они обыскали его самого, просветили рентгеном и провели через унизительную процедуру проверки анального отверстия? И нужно ли говорить, что, кроме 90 долларов, которые эмигрантам разрешено легально купить в банке в обмен на 136 советских рублей, они не нашли в его карманах, в его зубах и даже в анальном отверстии абсолютно ничего ценного?
– Можете взять свои вещи!
Он собрал с пола свои рубашки, трусы и две пары джинсов, свернул одну рубашку и пару джинсов, а все остальные вещи бросил в урну и, обмахиваясь от жары австрийской визой, пошел на второй этаж аэровокзала, на паспортный контроль.
Здесь, уже перед выходом на посадку, офицеры КГБ остановили его:
– Одну минутку, Раппопорт!
– Простите?
- – Где валюта?
– Вот… Вы же видели… – Он вытащил из кармана жалкую пачку – 90 долларов.
– Не морочьте голову! Вы знаете, о какой валюте мы говорим! Смотрите!
И они протянули Раппопорту несколько больших черно-белых фотографий, на которых Максим был снят в моменты приобретения валюты у фарцовщиков в Москве, Ленинграде, Риге и Одессе.
– Итак! Или вы скажете, где эта валюта, или мы снимем вас с рейса!
– Ах, эта валюта! Вот вы что искали! – воскликнул Раппопорт. – Но, дорогие, вы бы так и сказали с самого начала! А то изрезали такие прекрасные чемоданы! И с чем я поеду? Стыдно в Вене выйти из самолета!
– Не валяйте дурака! Ну!
Глубокая печаль легла на носатое лицо Максима Раппопорта.
- – Разве вы не знаете, что случилось, товарищи? – сказал он. – Эти жулики надули меня. Ужасно, страшно надули! Они же подсунули мне фальшивые стодолларовые купюры! Я собирал их по всей стране! Я так старался – вы же видите! – Он кивнул на уличающие его фотографии. – И что? Боже мой, вчера ночью я чуть не получил инфаркт! Я показал эти гребаные деньги американским и австралийским дипломатам, и они тут же сказали, что все мои деньги – туфта! Подделка! Даже нигериец понял это с первого взгляда! И я их сжег. А что мне оставалось делать? Я сжег их в камине. Позвоните вашим людям, они, наверно, уже сидят в моей квартире, и попросите их пошуровать в камине как следует. Эти фальшивые деньги плохо горят, и, я думаю, там еще можно найти какие-то клочки…
Но им не нужно было звонить в бывшую квартиру Раппопорта, они уже разговаривали со своими коллегами, которые помчались на Фрунзенскую набережную, как только оказалось, что и третий чемодан Раппопорта пуст. И эти коллеги уже сказали им, что в камине среди груды пепла они нашли 649 несгоревших клочков американских стодолларовых купюр. «Он сжег миллион долларов!» – кричали они в телефон.
– Что же делать, дорогие мои? – грустно сказал Максим Раппопорт окружившим его офицерам КГБ. – Как говорил мой папа Раппопорт, с деньгами нужно расставаться легко. Даже с миллионом. «Даже миллион, – говорил мой папа, – не стоит буквы „п“ в нашей фамилии». Я могу идти?
Они молчали.
- Раппопорт пожал плечами и пошел на посадку в самолет, все так же обмахиваясь австрийской визой и держа под мышкой сверток с джинсами и рубашкой.
Они смотрели ему вслед до самого конца, до отлета его самолета.
А назавтра эксперты КГБ доложили, что спектральный и химический анализы обгоревших клочков стодолларовых купюр, найденных в камине Максима Раппопорта, показали совершенно определенно: это были настоящие, подлинные американские деньги! Но даже и в этот день они еще не поняли, что же случилось. Неужели Раппопорт сам, своими руками сжег миллион долларов?
И только через неделю, ночью, говорит легенда, один из этих гэбэшников, самый главный, проснулся в холодном поту оттого, что во сне, в ужасном, кошмарном сне, он вдруг увидел, как обвел их Раппопорт. Он действительно сжег миллион долларов – десять тысяч стодолларовых купюр! Он сжег их на глазах трех американских и двух австралийских дипломатов. Но до этого каждый из дипломатов получил от Раппопорта микропленки с фотографиями этих купюр, а также перечень их номеров. И они сами, своими глазами сверили эти номера с оригиналами. А потом составили акт об уничтожении этих денег путем сожжения. И сфотографировали это сожжение своими фотокамерами «Кэнон».
А там, в США, на основании этих документов, заверенных представителями двух посольств,
американский федеральный банк выдаст Раппопорту ровно миллион долларов – взамен уничтоженных.
Конечно, КГБ бросилось искать тех иностранных дипломатов, которые были на «отвальной» Раппопорта. Но оказалось, что они – все пятеро – улетели из Москвы одновременно с Раппопортом – 17 июля 1977 года.
Впрочем, эти детали молва могла и переврать для пущей красоты легенды. Однако все рассказчики этой нашумевшей в Москве истории неизменно заключали ее одной фразой: КГБ, говорили они, играло против Раппопорта уверенно, как Карпов. А он переиграл их, как Раппопорт с тремя «п».

Сюрприз: Google показывает, что палестинский народ был изобретен в 1960-х годах

http://www.translarium.info/2019/12/surprise-google-apporte-sur-un-plateau-la-preuve-que-le-peuple-palestinien-a-ete-invente-dans-les-annees-60.html?m=1&fbclid=IwAR1tLjNvjwiT-bC01GAgqgUMWACLMg2Fy2AAr9g2WRnyS56E4pLztMqvVK8

Сюрприз: Google показывает, что палестинский народ был изобретен в 1960-х годах

JEAN-PATRICK GRUMBERG LE 8 DÉCEMBRE 2019

Существует мало информации об истоках арабо-израильского конфликта, которая бы честно объясняла права одного и другого. Для этого представляется полезным публикация ряда статей, посвященных этой теме.

У Google есть малоизвестный, но очень полезный поисковый инструмент (Ngram), который ищет не только интернет-сайты, но также и книги, журналы, газеты, периодические издания, опубликованные с 1800 года по настоящее время, и сообщает вам, сколько раз ключевые слова, по которым вы делали свой поиск, были упомянуты — по годам.

Если вы наберете в Google Ngram “палестинский народ, палестинское государство”, вы получите следующий график, который показывает, что с тех пор, как палестинский народ упоминается в книгах: до 1960 года ничего не было:

Если сравнивать с французским народом, разница очевидна:

Поиск «палестинского народа» по книгам, журналам и газетам, напечатанным на французском языке, дает точно такой же результат: 

в истории не было и следа «палестинского народа» до 1960 года.

И здесь то же: поиск по словам "французский народ" не нуждается в комментариях.

Однако всякий народ имеет право быть созданным, должно же быть начало всему. 

Моя справка здесь имеет целью дать информацию, напомнить, что этот народ был создан совсем недавно, что означает, что его составляющие прибыли в этот регион отовсюду, а не находились там с давних пор.

В отношении палестинского народа, два автора — Ги Мильер и Давид Горовиц, в своей книге Comment le peuple palestinien fut inventé * ("Как был изобретен палестинский народ") показывают, что палестинский народ — это недавнее изобретение, что и подтверждает поиск в Google. Если бы международное сообщество не сошло с ума, оно бы не отказалось взглянуть правде в глаза. Но именно эта истина опрокидывает ряд геополитических «приобретений»:

Первое, поскольку палестинский народ до 1960 года не существовал, то понятие "право народов на самоопределение", которое регулярно используется для оправдания притязаний какого-то палестинского государства на древнюю Палестину, неприменимо.

Второе, этот народ, до 1960 года, не может претендовать на какую-либо историческую связь с Иерусалимом. Таким образом, все резолюции ЮНЕСКО, приписывающие палестинцам наследие, являются фиктивными, а их связь со святыми местами Иерусалима или Вифлеема — ложью.

Третье, примерно 5 миллионов «палестинских беженцев», которых насчитал БАПОР, не являются палестинскими беженцами. Они даже вообще не беженцы. В лучшем случае, некоторые из их предков были рабочими-иммигрантами, которые приехали жить в этот район. Однако нельзя создать народ из рабочих-иммигрантов, приехавших из Сирии, Египта, Иордании или из более отдаленных мест.

Четвертое представляет интерес тем, что проливает свет на вопросы, оставшиеся без ответа: 

·        Почему до провозглашения Государства Израиль в 1948 году, арабы, которые жили в этих местах, никогда не чувствовали необходимости в создании государства? Потому что они не видели себя и не были народом. 

·        Почему, когда Иордания оккупировала Иудею и Самарию в течение 19 лет, с 1948 по 1967 год, арабы этого региона не осуждали иорданскую оккупацию этих земель? Потому что арабы не воспринимали их как “свои” земли. 

·        Почему иорданская оккупация не была для них проблемой? Почему она не привела к каким-то притязаниям у них? Потому что в их восприятии это была оккупация Земли евреев, а не их. 

Арабы не воспринимали себя народом, а тем более «палестинским народом». У них не было территориальных притязаний. Конечным доказательством является то, что первая конвенция о создании ООП даже не говорит о палестинском государстве или народе.

По большей части, жители Иудеи и Самарии считали себя гражданами Иордании, своей страны происхождения, страны, которая только что была создана на земле Палестины. А жители Газы прибыли из Египта. У них не было никаких проблем с Иорданией, оккупировавшей Иерусалим и Иудею: их страна оккупировала то место, где они жили, и которое не было иорданским.

Пятое заключается в том, что если не возникает потребность сформироваться в народ, если не идет речь о народе в этимологическом смысле, т.е., «совокупности людей, формирующих структурированное сообщество с общим происхождением», а речь идет о "политическом" народе, тогда это народ, созданный в ответ на Израиль. Является ли такой народ менее законным? Не обязательно. 

·        Однако такому народу нельзя приписывать ни прошлое, ни историю, ни землю предков, ни какое-либо право на эту землю. И нельзя говорить, что другой народ — евреи, оккупируют «его» земли — они не принадлежат ему. Точно также, можно было бы обсуждать права Иордании, которые она потеряла в 1967 году.

Вывод

·        Поскольку Google подтверждает, что палестинский народ был изобретен в 1960 году, именно с 1960 года датируется общее происхождение этого народа. До 1960 года, происхождение арабов этого региона стоит поискать в другом месте.

·        «Границы 67», о которых говорят некоторые, не могут существовать, поскольку на другой стороне этой «границы» нет государства. 

·        Нет государства — нет границы, нет израильской оккупации другого государства, и это констатация очевидного.

·        Невозможно стать народом в 1960 году и претендовать на археологию, историю и корни, уходящие в прошлое на 1000 лет. (За исключением возможности отрицать реальность и извлекать выгоду из соучастия международных организаций, таких как ООН, ЮНЕСКО, БАПОР и ЕС).

Заключение

Поскольку палестинского народа нет, у исследователей и историков не должно быть особых трудностей в том, чтобы отследить происхождение этих людей, которые с 1960 года стали народом. Только они не хотят этого делать, боясь обнаружить то, что они и так хорошо знают.

Сколько из них приехали из соседних стран в качестве рабочих-мигрантов, чтобы работать в компаниях, созданных евреями, массово прибывшими из Европы в Османскую Палестину в начале индустриальной эры, во второй половине 19-го века? Сколько из них являются старожилами этих мест? Исследователи не хотят этого знать, опасаясь того, что они могут обнаружить.

Эти две группы, однако, имеют очень разные связи и права на эту часть палестинской земли. У первой, у рабочих-иммигрантов, их нет, а у второй — есть... возможно.

Мне повезло стать счастливым обладателем оригинального экземпляра "Палестины" Реланди, датируемой 1714 годом. Реланди, географ, который путешествовал по региону, чтобы его описать.

Книга, объемом чуть больше 1000 страниц, размером с большой словарь, иллюстрирована множеством складных карт.

На этих картах среди всех городов, деревень, поселков, мест, выявленных Реланди, есть только одно, носящее арабское название — аль-Рамле. Все остальные названия ивритские, поскольку они были созданы иудеями, жившими в этом регионе без перерыва около 5000 лет.

Перевод: Miriam Argaman

«Власти не стремятся соответствовать своим международным обязательствам, у них явно какая-то другая повестка»

9 декабря, 2019 - 09:10

Недавно одобренный Госдумой РФ законопроект о наказании граждан, причисленных к СМИ – иностранным агентам, получил широкий резонанс как внутри страны, так и за рубежом.

Напомним, что документ позволяет за несоблюдение прописанных в законе норм штрафовать СМИ-иноагентов и приравненных к ним лиц на суммы от 10 тысяч до пяти миллионов рублей. Кроме того, граждан могут арестовывать на срок до пятнадцати суток.

Ранее президент России Владимир Путин подписал закон, позволяющий причислять физические лица к иностранным агентам и включать их в соответствующий реестр по согласованию Министерства юстиции и МИДа.

Согласно новому закону, граждане, в случае, если их включат в «черный список», будут обязаны учреждать юрлицо в России. Поэтому к ним могут применяться санкции – как к физическим, так и к юридическим лицам.

Последние инициативы в сфере российского законодательства комментирует директор и ведущий юрист Центра защиты прав СМИ, лауреат премии Московской Хельсинкской группы в области защиты прав человека Галина Арапова.

Для чего, по-вашему, потребовался новый законопроект, и насколько реализуемы на практике предлагаемые в нем нормы?

Это еще одни инструмент контроля власти над обществом, что, в общем, лежит на поверхности. А как закон будет использоваться, можно особенно не гадать. Начнем с юридических лиц, которые подпадают под действие новых норм. Это как раз те редакции, которые признаны иностранными СМИ-иноагентами: «Голос Америки», Радио Свобода и другие проекты, которые уже внесены в реестр минюста. Всего таковых, напомню, десять. Но я не исключаю, что реестр в ближайшее время активно начнут расширять. Так вот, именно эти юрлица, если они не подчиняются действию закона и не регистрируют на территории РФ в установленный срок (до февраля 2020 года – В.В.) юридическое лицо, и будут подвергаться штрафам вплоть до 5 миллионов рублей. Это первая линия.

А что касается физических лиц, то здесь схема сложнее. Под действие закона подпадают как журналисты, которые работают на «вражеские» редакции, участвуют в подготовке материалов, так и другие граждане, которые репостнут опубликованный в СМИ-иноагентах текст, и при этом у них есть некое иностранное финансирование. Все они потенциально подходят под категорию иностранного агента-физического лица. И если их включат решением МИДа и Минюста в «черный список», то они должны будут выполнять все те же самые требования, которые применимы к редакциям, попавшим в реестр в «черный список». Но перед этим они обязаны зарегистрировать юрлицо. В противном случае их могут начать штрафовать, последовательно повышая размеры взысканий, и на третий раз назначить уже административный арест сроком до 15 суток.

А законно ли само требование к физическому лицу регистрировать юридическое?

С точки зрения регистрации юридических лиц, в России полная свобода: хочешь – регистрируй, не хочешь – не регистрируй. Если вы занимаетесь предпринимательской деятельностью, то для того чтобы не быть привлеченным к уголовной ответственности, вам надо либо регистрировать юридическое лицо как человеку, либо становиться индивидуальным предпринимателем. Но принудительной регистрации юрлица в рамках российского законодательства до сих пор не предусматривалось. Каким образом людей теперь собираются заставлять это делать, непонятно. Я не видела еще ни одного юриста, который бы смог хоть как-то описать такую процедуру. Очевидно, мы скоро увидим разъяснения со стороны правительства, как этот закон имплементировать. Люди ведь должны понимать, что им делать. Вообще, это противоречит логике закона. Я не представляю, как власти будут все увязывать, и даже гадать тут не собираюсь. Это тот самый случай, когда мозг юриста просто взрывается. Условно говоря, возьмем всех нештатных и штатных корреспондентов Радио Свобода. И как с ними быть? Вот органы, допустим, их найдут, вычислят, внесут в реестр. Те должны будут зарегистрировать юрлица. Но это одновременно подразумевает выполнение кучи обязанностей: надо нанять директора, бухгалтера, ежеквартально предоставлять контролирующим органами налоговую и другую отчетность. То есть, это полномасштабная деятельность, которая стоит денег. Для физлиц такие расходы будут, как минимум, крайне обременительны, и вообще есть большие сомнения, что они их потянут. Словом, пока это выглядит абсолютным правовым нонсенсом. Подождем соответствующего решения правительства, тогда и дадим ему правовую оценку.

Можете что-то порекомендовать тем, кто попадет под действие закона?

Человек, которого будут принуждать к регистрации юрлица, может это обжаловать во всех судебных инстанция, включая Конституционный суд России. Исчерпав все средства правовой защиты в стране, есть резон подать жалобу в Европейский суд по правам человека. Думаю, такие прецеденты определенно будут. Потому что это явно чрезмерное требование – регистрировать юридические лица по отношению к журналистам или обывателям. Ведь, напомню, для того чтобы оказаться в этом реестре, не обязательно быть корреспондентом Радио Свобода или «Голоса Америки». Достаточно просто иметь любое иностранное финансирование – хоть от рекламы в Ютубе, хоть компенсацию за проезд на международную конференцию или гонорар за публикацию научной статьи в зарубежном университетском издании. Неважно, какие иностранные деньги, и по какому поводу они к вам придут. Если вы репостните любую статью иноСМИ из «черного списка», вы уже потенциальный клиент этого реестра.

Каких целей при этом стремятся достичь власти?

По большому счету, такое давление организуется для того, чтобы люди не репостили, не получали иностранное финансирование. Ну, а профессионалы, которые в этой сфере работают, не сотрудничали бы с иностранными СМИ из «черного списка». Это сдерживающий механизм – чтобы народ отказывался от распространения информации, которую публикуют иноСМИ. Но ближайшее время точнее покажет, в каком направлении будет развиваться ситуация.

Соответствует ли новый закон международным обязательствам, взятым Россией?

Г.А.: На мой взгляд, он входит в очевидное противоречие с международными обязательствами Российской Федерации – в рамках Европейской конвенции по правам человека, в частности, статьи 10, которая гарантирует право на свободу распространения информации и свободу выражения мнения. Он также противоречит нормам ООН в части международного пакта о гражданских и политических правах, Всеобщей декларации прав человека. Думаю, что всем нормальным гражданам будет в очередной раз стыдно за страну. Государство просто цементирует цензуру везде, где только можно. Уже мало того, что пресса почти полностью огосударствлена (либо формально, либо де-факто), что практически все телевидение монополизировано, что принята куча законов, которые ограничивают свободу слова в Интернете. Так теперь еще и этот закон появился, как гриб из грибницы. Судя по тому, как стремительно власти принимают все эти законы, они и не стремятся соответствовать своим международным обязательствам. У них явно какая-то другая повестка.

Виктор Владимиров

Нетаньяху призвал Либермана к диалогу

Премьер-министр говорит, что лидеры «Кахоль Лаван» не оставили шансов правительству единства, призывая Либермана присоединиться к коалиции

Марк Штоде, 09/12/19 17:43

Share

Биньямин Нетаньяху

Flash 90

В понедельник премьер-министр Биньямин Нетаньяху ответил на заявление председателя «Кахоль Лаван» Бени Ганца о том, что он будет вести переговоры с «Ликудом» только если Нетаньяху откажется от иммунитета.

«Ганц и Лапид, хватит нравоучений, призванных отвлечь внимание от отказа создать широкое правительство национального единства, которое создало бы оборонительный альянс с Соединенными Штатами и позволило бы аннексировать значительную часть Иудеи и Самарии», - сказал Нетаньяху.

«Поскольку Ганц и Лапид упорствуют в своем отказе начать переговоры о создании правительства национального единства, есть только один способ избежать никому ненужных и дорогостоящих выборов. Я призываю [председателя «Исраэль Бейтейну»]Авигдора Либермана немедленно начать интенсивные переговоры, и в течение 48 часов прийти к соглашению о формировании сильного национального правительства».

Ранее председатель «Кахоль Лаван», открывая заседание фракции, заявил, что новой избирательной кампании все еще можно избежать. Он потребовал от Нетаньяху отказаться от просьбы об иммунитете, отметив, что политик, которому предъявлены три обвинения, в любом случае не может быть премьер-министром даже в течение короткого срока.

ЮДОФОБ СОЛЖЕНИЦЫН КРИТИКОВАЛ ИОСИФА БРОДСКОГО

ЮДОФОБ СОЛЖЕНИЦЫН КРИТИКОВАЛ ИОСИФА БРОДСКОГО

 В декабря 1999 года Александр Исаевич опубликовал в «Новом мире» статью об Иосифе Бродском. Один лауреат Нобелевской премии ( живой) написал о другом лауреате той же премии ( почившем). 

 Тогда, при жизни автора, критика Солженицына не показалась мне интересной: зависть, обычные нападки «коренного гения» на инородца, посмевшего стать большим  поэтом с помощью русского языка. Сам Бродский не стал бы отвечать Солженицыну – это точно. Да  есть и подленький привкус у попыток живого писателя свести счеты с мертвым поэтом.

 Сегодня они оба на этом свете не живут. И критика Солженицына уже не носит узко персональный характер, а становится демонстрацией мировоззрения автора «200 лет вместе».

 Проза Бродского мне всегда нравилась не меньше его стихов. Вот это его гениальное провидение повторял неоднократно: « Концентрироваться на зле – это попасть в ловушку дьявола». Сказано честно и прямо, потому что сам Бродский всегда бежал от зла. От того, что ему казалось злом.

 Из книги «Диалоги с Иосифом Бродским»: 

 «ВОЛКОВ. Меня, признаюсь, удивило предложение Солженицына о переименовании Ленинграда в Свято – Петроград. Я понимаю, что ему хотелось русифицировать имя города. Но странно, что он - писатель, обыкновенно внимательно относящийся к звучанию слова, - не почувствовал громоздкости и неуклюжести предложенного им варианта. 

 БРОДСКИЙ. Да ну, про этого господина и говорить неохота». 

Не любил поэт концентрироваться на зле. Неохота ему было говорить, по известным причинам, о Солженицыне в эмиграции. Вот Солженицыну в России приспичило поговорить о Бродском. Странное, признаюсь, желание. Вот Толстой в свое время нападал на Шекспира. Но он его метод художественный бомбил, мировоззрение. Не подходил Шекспир Толстому своей легкостью, наравне с глубиной, юмором у кладбищенского склепа, языческим, вольным, взглядом  на мир, проникнутым богоборчеством ренессанса. Личность давно умершего и ставшего легендой поэта и драматурга Толстой и не думал трогать. Он  сражался не с "Гамлетом", а с тенью его отца. 

 Александр Исаевич, конечно, не Лев Толстой, а Бродский – не Шекспир и, тем не менее, эта дуэль живого с мертвым выглядела характерно для конца века ХХ, когда провалы этического чувства стали нормой.

 Бродский настолько был близок и по судьбе и по времени Солженицыну, что попытка уничтожить этого поэта выглядела просто мелко. Недостойна она пера серьезного писателя. Если бы не свинцовый привкус хронической юдофобии критика и говорить бы о ней не стоило. 

 Но обратимся к самой статье: 

 «… когда читаешь весь том подряд, то, начиная от середины, возникает как бы знание наперед всех приемов и всего скептико-иронического и эпатирующего тона. Иронией – все просочено и переполнено. Юмор? Если и проскользнет изредка, то не вырываясь из жесткой усмешки». 

 Старое клише. Еще разного рода Сафроновы, Грибачевы, Ермиловы попрекали этой страстью к иронии и насмешке всяких «безродных космополитов». «Чужой» писатель и должен презирать высокомерно мир, в котором он живет, потому мир этот ему чужд. Он смотрит на него с высоты своего национального превосходства. 

 Не совсем понятно, какой том Бродского прочитал Солженицын. Их у поэта, как минимум, семь, но непредвзятому критику, даже на основании одного тома стихов, и в голову не придет обвинять поэта в юродстве и в каком-то догмате иронии над всем остальным. Бродский часто защищал свое больное, измученное сердце улыбкой, Солженицын не захотел или не смог этого увидеть. Что же, это проблема дефектов художественного чутья  самого Александра Исаевича.

 Снова Солженицын: « Чувства Бродского, во всяком случае, выражаемые вовне, почти всегда – в узких пределах неистребимой сторонности, холодности,  сухой констатации, жесткого анализа. И когда Бродский пишет о себе «кровь моя холодна», и даже « я нанизан на холод», - это кажется вполне верным внутренне».

 « Добровольное признание – мать доказательств». И здесь не знаешь: смеяться или плакать. Сколько таких признаний у Пушкина и Блока, у Лермонтова и Цветаевой.Какую талантливую критику смогли сочинить о Маяковском только благодаря одной, единственной строчке поэта: « Я люблю смотреть, как умирают дети».

 Поэты лечат себя, боль заговаривают, от смерти бегут или, напротив, зовут ее случайными словами. Маяковский сам себя казнил. Бродский не дожил до шестидесяти. Аккуратный старец Солженицын жил благополучно в своем поместье и при этом  был убежден, что именно он горяч, а не холоден. /

 Впрочем, здесь снова привычный трафарет. «Чужим» положено не принимать к сердцу  беды народные и пр., а взирать, опять же, с усмешкой, равнодушно и холодно на мир, их породивший.

 «Беззащитен оказался Бродский против издерганности нашего века: повторил ее, приумножил, вместо того чтобы преодолеть, утишить. ( А ведь до какой хаотичности не усложнялся нынешний мир – человеческое сознанье, все равно имеет возможность сохраниться хоть на один порядок да выше).» - пишет Александр Исаевич.  Значит, не исполнил Бродский, по Солженицыну, свой писательский долг. В мире хаоса был хаотичен. В громком, безумном мире и сам шумел сверх меры. Да и как он мог при своем художественном методе «холодной насмешки» – быть другим? Интересно, что в разносной своей статье автор «Красного колеса» подкрепляет свои мысли не стихами Бродского, а вырванными из контекста строчками. Точно также «кастрировали» неугодную поэзию разного рода критики эпохи социалистического реализма. Они понимали, что таким образом «раздеть» можно любого поэта, даже отличного. Вот цитировать его стихи опасно – сразу полезет ложь и фальшь. 

 Экзекуция продолжается: « Отстранение от людей Бродский выражает настойчиво: « я не люблю людей»; « я вообще отношусь с недоверием к ближним»; « в определенном возрасте человек устает от себе подобных»; « не ваш, но и ничей верный друг». Надергано лет на десять без права переписки. Так и хочется вспомнить Пушкина: « Кто жил и мыслил, тот не может в душе не презирать людей». Какой приговор вынести «солнцу русской поэзии»? Вот еще из дневника Марка Твена ( цитирую по памяти): « Я бы не заработал и цента, если бы писал то, что я думаю о людях». А Байрон? А Гоголь? А Зощенко? Но дальше, дальше:

 « Хотя не раз поминаются в его стихах эротические соединения, но постоянное амплуа Бродского: один, сам по себе, молчаливый, сторонний наблюдатель, одинокий и гордый. Сквозь стих его часто сквозит пронзительно-презрительный тон. В себе он и замкнут, и даже – посочувствуем – безысходно. Прочтем такое: « кого ж мы любим, как не себя?». Годами Бродский себя саморазглядывает, и это ощущение, часто не названное прямыми словами, нависает, чуть ли не над каждым стихом и тем пейзажем, который в нем описывается». 

 В общем, самовлюбленный павлин – и только.

 В финале своей критики Александр Исаевич переходит, как и положено, к несовершенству русского языка Бродского. Ну, откуда ему – инородцу – знать чужой язык.

 « Изжажданное ли окунанье в хляби языка, однако без чувства меры …. Очень неосторожное, даже безответственное обращение со словом «вещь…. Вопреки грамматики Бродский неправильно обращается со словом «суть».

 Ну и приговор окончательный, как удар кувалды по гвоздю: 

 « Так что принять Бродского за метра языка трудновато».

 Это о Бродском, для которого магия языка была всем.

 Иосифу Александровичу не было дела до Александра Исаевича. Даже мертвый Бродский не давал покоя живому Солженицыну. Этот писатель прекрасно знал, что время все расставляет по своим местам. Подобного он и страшился. Но что уж тут суетиться, стараясь спихнуть своего коллегу по «Нобелевке» с пьедестала. Будут читать Бродского – останется этот поэт в мировой культуре. Смогут читатели одолеть солженицынские «колеса» и «августы» – «стоять им рядом»: Бродскому на «Б», а Александру Исаевичу на «С». Только вот мстительная, юдофобская критика Бродского Солженицыным никак не прибавит очков Александру Исаевичу. 

ПЕРВАЯ НЕДЕЛЯ ЗИМЫ

09.12.2019 08:17 Автор: Зеэв Вагнер фото: предоставлено автором

Первая неделя зимы

Как и предыдущая, неделя прошла под знаком невозможности составить коалицию. Но об этом, вернее об эго лидеров блоков писать противно. Единственное, что приятно во всем этом – стойкость "правого" блока. Его нерассыпчатость.

Начало недели огорчило новостью еще об одной заложнице-израильтянке в России. На этот раз – четырехлетняя Эмилия. Конечно, она не в тюрьме, как Наама, но тем не менее. Зачем она Кремлю? Обычно людям, нарушившим визовый режим, не разрешают на какое-то время въезд в Россию. Теперь же – наоборот. Нарушила – оставайся. Может быть, таким путем хотят увеличить население, которое постоянно убывает.

Еще одно событие, имеющее отношение к израильско-российским отношениям – в Иерусалиме начался сбор подписей против строительства "Памятника жертвам Ленинградской блокады". Шансы на успех у протестующих так же малы, как шансы политиков на формирование правительства. Или еще меньше. Поздно протестовать после того, как начались работы. Раздражение вызывают отклики сторонников проекта – злые и антисемитские. На фоне интеллигентного тона протеста голоса защитников московского проекта звучат мерзко. Спорить люди не умеют.

Во вторник интеллигентный русский Израиль отпраздновал 75-летие талантливого писателя и журналиста Льва Меламида. День рождения отмечался в русской иерусалимской библиотеке чтением оригинальной лёвиной прозы и неоднократным произнесением тоста "лехаим".

Многие жители юга страны наверняка обратили внимание на сообщение о решении насчет строительства еще одной больницы в Беэр-Шеве. История не на один год, но где найдут врачей?

К медицинским новостям следует отнести и сообщение о каком-то особом кардиостимуляторе, изобретенном и внедренном в Израиле. Кстати, завершилась неделя сообщением о средней продолжительности жизни в стране – 82,6 года. Из регионов выше всего продолжительность жизни в Иудее и Самарии – 84,1.

Французский парламент приравнял антисионизм к антисемитизму. Что нам до этого? Ничего, но как говорят – пустячок, а приятно. На фоне роста антисемитских проявлений в Германии вполне понятен явно демонстративный первый визит канцлера Германии в Освенцим. Там она сознание не потеряла.

И еще одна "европейская" новость, не показавшаяся мне пустячком. Израиль отправил спасателей в пострадавшую от землетрясения Албанию. Ведь долг платежом красен: Албания была единственной оккупированной странами Оси государством, не выдавшим своих евреев.

И последнее, несколько экзотическое для пользователей 9-го Канала событие – глава еврейской общины города Кинешма (это в Ивановской области) Людмила Шлюндина награждена губернатором за "вклад в укрепление межнациональных отношений". Кстати, Шлюндина – чудесный переводчик английской поэзии, издаваемой мини-тиражами с великолепными иллюстрациями мужа – Виктора.

Автор: Зеэв Вагнер

редактор "Российской еврейской энциклопедии"

СТЕРЖЕНЬ ВСЕЛЕННОЙ

ЭФРАИМ БАУХ

СТЕРЖЕНЬ ВСЕЛЕННОЙ

ЧЕЛОВЕК – СУЩЕСТВО ГЕРОИЧЕСКОЕ

"Божественная комедия" Данте Алигьери, вознесшая его на высоты истинной гениальности, служила неодолимой духовной поддержкой Осипу Мандельштаму.

Птолемеева система мира, отвергнутая Коперником, осмелившимся замахнуться на самого Аристотеля, привлекала Данте своим потерянным и отвергнутым своеобразием. Как ни странно, эта, высмеиваемая учеными система живет в эмпиреях поэтического воображения, ибо человек в глубине души не может смириться с тем, что ему отказано быть стержнем Вселенной. Падение в систему Коперника превратило "царя Вселенной" в букашку.

Абсолютное безграничное пространство, ощущаемое Джордано Бруно, как освобождение, для Блеза Паскаля было Лабиринтом и бездной.

Человек – существо героическое, ибо ухитряется не замечать существующей рядом разверзшейся бездны, и уживается в безвыходном Лабиринте жизни.

Его устраивает такое доказанное однозначное сцепление обстоятельств, обозначающее для него движение жизни.

И он, как крот, расширяет свои ходы во все стороны.

Голоса всех ушедших в Ад, прошедших Чистилище и печально замерших у ворот Рая.  Наконец войдя в Рай, усталые и вымотанные, прибывшие не понимают, зачем Рай вообще нужен.

ЧУЧЕЛО В МАВЗОЛЕЕ

Время безмерно, бездарно. Но затевать с ним дрязги не стоит из-за того, что нормальное ощущение русского человека – заложническое.

"Не торопитесь, прошу вас. Славы и счастья это вам не прибавит". Слова Бориса Пастернака на собрании Союза советских писателей, когда его исключали после опубликования за границей романа "Доктор Живаго".

И кто-то пьяный вопрошал:

Кого, за что там?

И кто-то жрал, и кто-то ржал

Над анекдотом… (Александр Галич).

В середине двадцатого века

На костер возвели человека…

И сжигали его, и палили,

Чтоб он стал легковеснее пыли,

Чтобы понял, какой он пустяшный…

Он стоял – бесшабашный и страшный!..

Пламенея, трещали поленья…

И плясало вокруг поколенье,

Первобытно плясало, пещерно

И ритмически очень неверно…

А на небе луна умирала,

Что убита ракетой с Урала. (Глеб Горбовский)

Ночной прилет в Прагу. Редчайшее в жизни чувство затаенной радости жизни души, приоткрывающейся невнятно, невзначай, но весьма ощутимо – внутренним равновесием, гармонией, глубинно скрытым истинным, не заемным покоем.

Это – третий случай в моей жизни. Первый, у нагревательной колонки в ванной, в семидесятые годы прошедшего века.

Второй, в гостинице, в Кишиневе, в приезд к 100-летию погрома, в 2003. Нечаянная радость соразмерности – на грани нового наплыва жизни. Был сделан великий эксперимент – затыканием ртов, свинцовым пайком в затылок, голодом, истощением, неволей, десятками миллионов смертей, преступной небрежностью к человеческой жизни. Сам великий экспериментатор, ничтожный душой, как ни благословляй его по сей день, хотя иногда и цедил сквозь усища, что умрет, был уверен в своем бессмертии. И не нос с носогрейкой, а позорный понос унес его, как падаль с лица  земли, хотя его  укороченное чучело еще долго в мавзолее пугало людей, как пугают скелеты допотопных звероящеров в анатомическом театре. Эксперимент с "победой материализма" был окончательно опозорен, и такой страшной ценой снят с повестки дня. Чаще всего в Истории справедливость оборачивается ярмом духовного и физического рабства – сломом души, угодничеством, предательством, массовыми казнями. "Эта на вид мирная теория будет в будущем праздновать кровавые триумфы", писал о марксизме Морис Мюре сразу же после смерти Маркса. И всё во имя справедливости и, конечно же, светлого будущего, которое, судя по Истории долгой череды столетий, никогда не наступит.

Только сама текущая по себе жизнь, с ее подъемами и спадами, может служить оправданием себя самой.

Простой народ проснулся, когда узнал, что Апостолам опостылели постолы.

СТЕНА НЕБЫТИЯ

Каждый истинный творец, подобно каторжнику, звенит кандалами, приданными ему от рождения. Просто в горах или у бескрайних вод звон этот слабо слышен. Его заглушает величественный голос вершин и глубин, подхватываемых ветром, возвращающим круговорот событий на круги своя.

Как отражается на мышлении философа постоянное пребывание, ночлег и бдение у глухой Стены Небытия, постоянное возобновление попыток – найти трещину, щель в этой Стене, чтобы проникнуть по ту ее сторону, не теряя надежды на возвращение?

Пока это сумел сделать только Данте.

Является ли действительной уверенность, что, именно, за этой Стеной сокрыта тайна Сотворения и Бытия, или это иллюзия, неотвратимо ведущая к потере разума, превращения человека, потерявшего его, в обитателя дома умалишенных, как Ницше, пребывавшего некоторое время в одном из таких домов, размышлявшего над тем, что столь тонкое, не разгаданное серое вещество толкуется врачами, этими самоуверенными эскулапами, слишком близко к их часто сомнительному пониманию жизни и собственной их Судьбы?

С одной стороны, человечество продолжает на протяжении своей длящейся Истории биться головой об эту Стену. С другой стороны, ощущается общее обнищание философской мысли.

Ницше уже достаточно побывал, пока единственным, в сумеречной области молчания, познал достаточно много, чего нельзя выразить языком, и наложил на уста свои печать. Он сделал все, что мог. В сухом остатке оставалось биться головой об эту Стену, не теряя надежды ее пробить. Вероятно, он продвинулся в этом деле дальше всех, но это – капля в океане, который своими безмерными водами поглотит его без остатка вместе с этим сухим остатком.

И вот, когда Ангел небесный устает бороться с этой Стеной, она своей, давно копившейся жаждой разрушения, врывается в жизнь, распрямляет свою пружину, и крушит всё на своем пути. Она показывает свой истинный норов Небытия, Nihil, нигилизма, навязчивого состояния духа. Она подобна бумерангу.

Дух человеческий, спохватившись, что слишком далеко зашел, пытается это, ворвавшееся в мир, Ничто, отбросить, но оно возвращается. Любое навязчивое состояние граничит с безумием. И первым оно растаптывает искусство, самую опасную противостоящую ему силу.

Нигилизм стремится к уничтожению всех принципов, на которых зиждется существование какого бы ни было, состоявшегося мира.

Но вечно снедает человеческую душу неудовлетворенность. Принципы кажутся приевшимися.  И заложенная в человека животность, до поры до времени скрываемая им и, кое-как сдерживаемая страсть к разрушению, разбою, распаляющий запах пролитой крови, вырывается внезапно наружу хаосом, охватывающим толпу, озверевшую массу, называющую себя народом. И философ, считающий себя пророком и жаждущий извлечь из хаоса гармонию, втягивается в смерч этого кровавого хаоса, который он разбудил из лучших побуждений. Вот оно, то самое: "благими намерениями выстлана дорога в Ад". Это старо, как мир, те самые грабли, на которые наступают опять и опять.

Человек не только хотел прорваться за Стену Бытия, но, в то же время подпирал ее. Взгляд же его упирался в пространство, то ли тупо, то ли размышляя о жизни. Его все время пытались отогнать, уговорить посулами и угрозами, требуя отойти от Стены.

Когда он отошел – Стена рухнула!!! 

Иногда человек (тот же Ницше) замолкает. Молчун – это целая философия со своей психологией, религией. Она равна смерти. Молчун отменяет законы разума. Он становится Ангелом безумия, таящим в себе огромный мир – темный, подвальный. Зажгите слабую лучину, и вы увидите во мгле столько потайного величия, что этот шумный, осеняющий вас мир покажется вам с пятачок, как байки Нового Завета, упорно цепляющиеся за величественные руины Ветхого Завета.

Одиночество в юности особенно чисто и неречисто.

Было б очень мило,

Если б всех не смыло…

Является ли генетической память о свободе? Особенно упорна она у евреев. Именно, ли это выделяет их и отделяет от остальных особей мира людей, и вызывает к ним всеобщую ненависть?!

Сравнительно небольшая кучка авантюристов, в миру – коммунистов, совершила невероятное, в кратчайший для Истории срок уничтожив 100 миллионов, и сгинув в тартарары. И это еще не окончательная цифра.

Двадцатый век. Провал в бездну с реками еврейской крови и неимоверный взлет еврейского гения в физике, кибернетике, электронике, создании ядерного оружия по обе стороны конфронтации – Эйнштейн, Оппенгеймер, Сциллард, Теллер, Винер, Фон-Нейман, Харитон, Зельдович, Арцимович.

Расстрельные рвы рассекают ХХ столетие. Не сдвигаемый дым крематориев стоит над ним.  Можно сколько угодно заниматься казуистикой, имитировать амнезию, но реальный климат ХХ столетия затянут облаками дыма сожженных тел.

Песня ржавых тюремных дверей, как флейта водосточных труб, услышанная, но неопознанная Маяковским, умиляющимся найденной метафорой.

 СТЕРЖЕНЬ ВСЕЛЕННОЙ

Снится мне давно не посещавший меня сон. Я в темном зале театра; неважно, что происходит на сцене, там и вовсе белое пятно, но страстно хочется увидеть тех, кто сидит рядом. Я знаю: это дорогие мне люди, которых унесло потоками жизни. Вот они рядом, скрипят стульями, касаются меня, но я не могу их видеть и так всю жизнь они рядом, вплотную, я слышу их дыхание, ощущаю их вечное присутствие, даже если их нет в живых, но не вижу. Вокруг зала детали весьма подробны. Исчезнувшую вещь тут же заменяет другая, словно подчиняясь некому закону сохранения цельности сна, и только провальная тьма зала, эта дорогая мне и недостижимая бездна, закону этому неподвластна. Ухает во сне филин, птица тьмы, просыпаюсь, обливаясь холодным потом: только не сидела бы на нашей гостинице, это знак, что кому-то предстоит умереть. Облегченно вздыхаю: в стерильной тишине стокгольмской ночи слышно: филин кричит с близлежащих крыш.

Впервые мысль: вымышленный страх ужасней истинного.

Виснет ли на мне камнем, могу ли я слиться с ним, иным этим миром, иной стороной, называемой по-арамейски в Каббале - «ситра ахра»? Или еврейство невозможно вытравить из наследственного кода. Код этот плодотворен и невыносим, обязывает и обессиливает.

СТОКГОЛЬМ

Утренняя, прохладная тишина и синий фильтр морских пространств. Из каких-то окон обдает музыкой, негромко, щадяще, тревожно до обмирания сердца: "Токката и фуга" Баха. Стою на ветреном берегу у стокгольмского муниципалитета после того, как взобрался на его башню и посетил зал, где вручают Нобелевские премии. Море в правом ухе шумит по-домашнему. Но стоит повернуть голову, как в левое ухо, из-за плеча, приходит иное море, отчужденное, шумящее пламенем тысяч горелок. Два шума, два звучания одного моря, как два различных мира, отделяемых друг от друга и сливаемых поворотом головы.

Вспоминаю себя семилетним. 1941 год. Маму беспокоят мои расспросы. Меня преследуют воспоминания жизни до моего рождения, чего я, по ее мнению, никак не могу знать. Словно память передается через материнскую пуповину. Или сама ирреальность окружающего мира, искажаемая надвигающимися страшными событиями, ищет подсознательно спасения в собственных глубинах, пугая неокрепший ум подростка видениями не от мира сего.

Мерещится мне какая-то летняя дача, на которой я никогда не был, какие-то незнакомые люди. Правда, улыбающиеся лица некоторых из них мелькают в газетах, а во снах они возникают вместе с моими матерью и отцом, погибшим под Сталинградом. Сам свет окружающей атмосферы во сне, праздничный, и именно потому особенно пугает. Не радует во сне живой и невредимый отец. Сновидения своей массой преследуют меня. Со временем облик отца в них бледнеет.  Где-то, в пятнадцатилетнем возрасте, неожиданно начав писать стихи, первым пытаюсь уловить облик отца и, словно прощаясь с ним навсегда, пишу:

Однажды на повороте улочки нелюдимой

В какой-то миг одинокий, на склоне знойного дня,

Внезапно увижу рядышком столб неподвижный дыма,

Такой печальный и близкий, вглядывающийся в меня.

И странно возникнет в памяти полдень в приволжском селении,

Столбик печальный дыма, замерший над рекой.

Отец на войну уходит. Последнее прикосновение.

Трогает мои волосы тонкой своей рукой.

Озолотится солнцем столб неподвижный дыма.

Сердце мое ослабеет, молча, замру под стеной –

Вижу – рядом отец мой, вовсе не столбик дыма,

Чувствую – неуловимо трогает волос мой.

Сегодня же день рожденья – семьдесят папе, а я-то.

И ты хорош, всё скрываешь. Сейчас же ко мне пойдем.

А он взлетает и машет,  с улыбкою виноватой:

Прощай, мой сынок, прости мне, что лёгок я на подъем. 

Сны не дают мне покоя. Особенно, после случая, когда в одиночестве, учась плавать за мостом, я не почувствовал дна под ногами. На минуту страх сковал меня, но инстинкт самосохранения заставил дернуться в сторону берега и ощутить почву под ногами. Но мгновенное ощущение гибели в течение долгого времени заползало змеей в сны и заставляло вскакивать посреди, ночи и долго после этого сердцебиение не давало уснуть. Спал я в гостиной и, стараясь успокоиться, ходил из угла в угол, что дало маме повод подозревать во мне лунатика. Я попытался ей объяснить мое поведение, но еще больше ее напугал.

«Ты ходил один за мост учиться плавать? Ты же мог утонуть!» Я начал ей объяснять причины моих поступков, и окончательно запугал ее.  Только спустя несколько дней я заметил, что она перед сном прячет ключ от входной двери и проверяет, плотно ли закрыты окна.

Ощущение, что в память приходят воспоминания из времени до рождения, пугало мыслью о круговороте душ, ведь до рождения или, вернее, до зарождения, меня вообще не существовало. Не помню, кто мне объяснил, что я возник из капли семени. Это вызвало в детской моей душе доселе не знакомую ярость. Я забился в какой-то угол и ревел от бессилия. Ощущение было, что ум заходит за разум. Не оставляла мысль, что во всём виновата мама. Между нами возникла отчужденность. Она же не могла понять ее причин. Из уст бабушки, маминой матери, с которой я разговаривал на идише, вырывалось выражение – «мимы наи». Я воспринимал слово «Наи», как имя собственное. Может быть, речь о моей настоящей умершей матери? Это изводило меня, но я все же пристал к бабке с расспросами.  Когда до нее дошло, чего я от нее добиваюсь, она начала кричать, руки у нее тряслись. Оказывается, ее отец, мой прадед, по которому я носил имя – Эфраим, после смерти прабабки, второй раз женился. Мачеху дети называли «мимы наи», то есть – «новая мама» – мачеха. Вероятно, в мое отсутствие бабка рассказала о моих подозрениях маме. Не помню, чтобы в те дни вообще существовала помощь врача-психиатра. Всякий намек на психику воспринимался как прямой путь в дом умалишенных. Обычные же доктора в нашем городке, как на подбор, были евреи – Юнт, Касап, Трейгер, Бондарь, хирурги Боровский и Прокупец. И это в преддверии "дела врачей", где подозреваемыми во вредительстве врачи были почти все евреи. Доктор Волкомич пытался пробить стены скепсиса. В научных кругах его считали ненормальным или лунатиком. Случаи памяти человека до его рождения он однозначно толковал круговоротом душ.  И еще. В каждом из нас есть частичка другого человека других жизней. Естественный спасительный процесс – намеренная забывчивость в приложении к постоянному ослаблению памяти прошлого, всё канет в реку забвения – Лету. Но некоторые редкие потерянные души забывают отпить воды из этой реки – забывают забыть. И вечен страх родителей – ребенок выходит поиграть на улицу и не возвращается – исчезает навсегда. Он не умер. Только покатился в иной круговорот людских душ.

Встречался ли я с привидениями? Обычно при пробуждении, в сумеречном состоянии, возникали самые дорогие и близкие, ушедшие в мир иной. Они различались довольно ясно, стояли рядом, не сдвигаясь с места. И я, словно скованный их недвижностью, боялся пошевельнуться, пока они не исчезали. Их исчезновение ощущалось мгновенной щемящей пустотой, как бы разверзнувшейся во мне самоотсутствием.  Я продолжал некоторое время жить в беспамятной среде. На наше же поколение семилетних обрушилось это испытание – встающий до самой сердцевины небес смертельный вал Второй мировой войны – обрушился внезапным громом в ясный день. 22 июня я сидел на крыльце, у входа в кабинет отца, и катал игрушечный самолетик по бетону. Услышал еще незнакомый мне гнусавый звук, вырвавшийся из облаков. Это был настоящий самолет, всего лишь второй раз жизни, увиденный мной. Раздалась пулеметная очередь. Стало тихо. Вышел отец и сказал: "Началась война". Я шмыгнул в кабинет, где мигал одноглазый приемник зеленым зрачком и ревел пугающим голосом диктора.

Первый вечер войны был вкрадчиво тих и насторожен. Отец взял меня с собой в помещения суда в центре нашего городка, располагавшиеся на втором этаже. На первом был ресторан, в котором мама моя работала кассиршей. Я копошился на закрытом цветными стеклами окон балконе, примыкавшем к непривычно пустынному залу судебных заседаний. Печальный и тревожный свет заката обреченно лежал на суете улицы, полусонном движении людей, слабо пульсирующей жизни. Где-то, не столь уж далеко, тоже люди, но весьма занятые и озабоченные, деловито сверяли часы, подвешивали бомбы, щелкали затворами, заправляли ленты и обоймы, заливали горючее. Им было не до красот заката. Их душ не касалась тревога бренности жизни. Эту породу людей концентрирует, молодит, ужесточает цель – убивать, сеять смерть, как сеют зерна будущего урожая гибели, мерзости запустения, страха. Я как-то подслушал, как отец с каким-то печальным удивлением говорил коллеге – адвокату Ашкенази, что, по его наблюдениям, сидение в тюремной камере омолаживает человека.

Потом уже, когда мы бежали от войны, которая весьма быстро способствует взрослению – а мне было-то всего семь лет – я быстро понял, как шкурой ощущают погоню, когда в спину дышит гибель. 

 На следующее утро, в ранний час, началась бомбардировка моста через реку Днестр. Мост отстоял от нашего дома всего-то на километр или два. Еще не было никаких сирен тревоги. Страна, которая с утра до вечера не уставала петь "Если завтра война, если завтра в поход, будь сегодня к походу готов", была захвачена врасплох. Мы прятались в нашем ветхом подвале, который весь сотрясался от грохота взрывов, и земля осыпалась с глиняных стен. Мы даже, в какой-то обезоруживающей беспомощности, в каком-то ступоре, не могли и представить, что весь этот земляной свод может рухнуть нам на голову, и мы будем погребены.

Подвал подрагивал чернотой. Слабый язычок свечи еще более усугублял страх. И щерилась на меня чернота, запредельность непререкаемой новой реальности. И в ней замершие, едва проступающие во мраке, и потому неузнаваемые, лица матери, отца, бабушки оцепеневшие, как жуки в момент опасности. Странно было думать, что в считанных метрах от этой провальной подвальной тьмы с запахом сырости, наш дом, комнаты, постели, уют. Наш провинциальный городок пугал меня «шумом времени». Этот шум был услышан в детстве Осипом Мандельштамом, как потом оказалось, приданным мне на всю долгую мою жизнь. Радиоприемник "Колумбия" меня   преследовал, куда бы я не прятался, и неустанно подмигивая своим зеленым   глазком. Мой отец, адвокат, полиглот, даже преподавал эсперанто. Имя создателя этого языка Заменгофа, казалось мне, плавало в тонких клубах сигаретного дыма.  Отец курил, слушая новости на разных языках. И я, "третье ухо", ловил тревогу в тихих разговорах отца и матери. В детстве мы жадны – подслушивать взрослых и, главное, улавливать нотки тревоги. И она, эта неясная, и потому еще более пугающая, тревога просачивалась во все углы нашего дряхлеющего солнечного саманного домика, единственного убежища и спасения от внешнего мира. И потому я больше всего на свете боялся, что нас из нашего домика выгонят. От этой мысли наворачивались слезы. Мне было семь лет, и я был плаксой с младенчества. А тут немцы бомбят мост. Июнь сорок первого года. Мы прячемся в подвале, с рыхлых стен которого осыпается земля от каждого дальнего взрыва. Мы бежим из родного дома. и всё прошлое откатывается, подобно водам опять же катящейся рядом реки Днестр. Мы идем рядом с телегой с барахлом, отец, мать и я, а бабушка восседает на тюках. Это воистину походит на похоронную процессию. И по обе стороны улицы стоят высыпавшие из домов соседи, на лицах которых светится смутная смесь надежды и отчаяния. Они стоят неподвижно. Во всяком случае, так мне казалось. Лишь шевелят пальцами рук, подобно тараканам или жукам, скованным страхом и притворяющимся мертвыми. Но в моей детской душе жалость была не к ним, а к тому истинному богатству, которой меня одаряло это место нашей оседлости. Это была река, то мелеющая к осени, то заливающая весной противоположный низкий левый берег с лентой густых садов и таинственно скрывающейся за ними огромной страной, ассоциирующей с бабами, собирающими в тех садах яблоки и груши и без конца поющих "Катюшу". А в радиоприемнике почти беспрерывно звучала «Широка страна моя…»  И еще привлекала меня высящаяся за теми садами колокольня Кицканского монастыря, стоящая, как страж, в окне родительской спальни, далеко, но ясно. Впоследствии мне открылось, что монастырь стоял на нашем берегу. Просто река делала петли, которые назывались загадочным слово – «меандры». Иногда мы с мамой ходили через весь городок на вокзал кого-то встречать. Туда каждый день приходил один раз поезд из той страны за рекой. Мое внимание привлекал лишь паровоз с замкнутой дверью, у которой стоял солдат в каске, неотрывно держа руку под козырек. И вот, мы покинули наш дом, и я шел, крепко держась за мамину руку, в душе моей холодком страха смешивалось мальчишеское любопытство с пониманием и даже уверенностью, что мы уходим навсегда и из оседлых превращаемся в кочевников без места и без времени. Хотя отец уверял, что еще пара дней, и война закончится.

Мы шли к мосту вдоль реки, и я все оглядывался на нее, ведь она была главным учителем жизни, и странно было, когда я вместе с отцом вступал в ее мутную быстро текущую воду, как слепец, нащупывая ногой дно. Помню, что уже в эвакуации, в небольшом селе, недалеко от Саратова, где я пошел в первый класс, привычно было видеть портреты Ленина в самых неожиданных местах. Но тут неожиданно я наткнулся на его фотографию. Он сидел на скамейке рядом с Крупской. Но это был непривычный Ленин, и я вздрогнул от мысли, что это он – настоящий.  Лысину его прикрывала кепка блином. Поразил меня уставившийся в пространство его взгляд. Я боялся себе признаться, но взгляд его был угрожающе бессмысленным. Это был взгляд сошедшего с ума человека. Странным и даже страшным было то, что именно в этот миг, зная с детства, благодаря бабушке, каждую пятницу зажигающей свечи и произносящей молитву, что я еврей, я с невероятной остротой ощутил, что мы были рабами в Египте.

Село, где нас поселили, состояло из по-немецки аккуратных домиков, но оставленных без хозяев, немецких колонистов, сосланных, то ли в Сибирь, то ли в Среднюю Азию, и потому достаточно запущенных. В дождь или в снег все протекало.  Вместо обычных кухонных плит, в домах были вмурованы в кирпичную кладку большие котлы. Районный центр, к которому относилось село, раньше назывался немецким именем – Бальцер. Название сменили на – Красноармейск. Я уже начал что-то сочинять. Но не помню, сам сочинил фразу, или нечто такое услышал, но это на всю жизнь врезалось в память: «Сибирь – обитель умирания. Безнадежность – ее привычная среда».

Как плесень, плеск церковных балок

И шевеленье спящих галок,

И тишина до самых дон.

И в запахе ночных фиалок

По горло вянет отчий дом.

В настоящем, на 86 году жизни, не похож ли я на того пассажира "Титаника", зачарованно слушающего вращающуюся пластинку в те последние мгновения, когда корабль идет ко дну медленно, незаметно, но уверенно и неотвратимо.

Тем временем, начиная с 11 сентября 2009 года, мусульмане совершили 20375 терактов, доказывая, что ислам – "религия мира". В это время евреи подготовили 188-го Нобелевского лауреата.

Исторически тысячелетиями люди верили в существующий рядом потусторонний мир. И в их душах смешивался страх с жадным желанием заглянуть за эту завесу, которая прочней каменной кладки. Более того, в течение этих тысячелетий цивилизации мир мертвых был неотъемлемой частью живых, жаждой познать тайну зарождения из капли семени и тайну исчезновения, то есть, смерти. И лишь в последние столетия эта неразделяемая связь была оттеснена на обочину западным рационально-научным сознанием, хотя в нем как бы сама собой, словно бы прокравшись, подспудно завелась вера с явно религиозными чертами, своими священными книгами, церемониями, культом и освященными лицами. Но все время ощущается сопротивление науке, тяга к возврату в волшебный мир мифа, предрассудков, к протаптыванию заново забытых троп к фундаментальным твердыням Бытия, к вопросу о смысле жизни и смерти, исчерпывающему или хотя бы удовлетворительному ответу на который наука по сей день дать не может. По сути, человечество охвачено одержимостью – узнать, что нас ждет в будущем. Ведь, несмотря на умение мира преодолевать невзгоды войн, голода, в этом мире от столетия к столетию становится страшнее жить. Проблема добра и зла которую Ницше пытался решить в своей книге "По ту сторону добра и зла", в процессе общего движения времени все более склоняется к Злу, несмотря на бесконечные заклинания типа – Добро абсолютно очищает душу, а Зло чудовищно и необъяснимо. Барабанная дробь войны все громче – под эгидой старых и новых богов. Мифы и иррациональность празднуют свои пиры. Так как я уже существую, родившись 13 января 1934, то кажусь, как тень, причастная ко всему, что вершится в дальней дали, отделенной от нашего дома рекой Днестр.  И звучит эта даль песнями и голосами в нашем радиоприемнике "Колумбия", помигивающем зеленым глазом и ворчащем какими-то таинственными словами – "Говорит, Москва. Радиостанция имени Коминтерна". Папа не отходит от приемника. Хмурится: там умер какой-то Андрей Белый, убили какого-то Кирова, арестовали каких-то Каменева и Зиновьева. Отец мой адвокат. Все это его чрезвычайно интересует. А я беспрерывно реву. И плач этот слышит только мама. Это похоже на искреннее, хоть и беспамятное мучение, ощущение скрытых пружин жестокого мира. На седьмом году моей жизни, в 1941, всё взорвётся.