СОЦИАЛИЗМ ВЕНИАМИНА рассказ

    

Тяжелый был день: душный, потный, суетливый. К полудню устроил себе платный отдых: влез в такси. Назвал на иврите адрес. Шофер не понял. Я повторил. – Знаешь, – сказал шофер по-русски. – Не мучайся. Объясни толком, куда тебе надо?

Обрадовался, объяснил, меня поняли. Тогда поинтересовался: сколько эта поездка будет стоить? Он нахмурился, прикинул в уме: – Ехать минут десять. Минута – шекель. Устроит? – Вполне, – отозвался я, не подозревая, что к цели мы будем добираться час с четвертью.

  Тогда, не успев пристегнуться, стал жаловаться на систему ульпанов, не позволяющую нормальному человеку выучить иврит. Назвал систему эту социалистической. – Знаешь, байбак, – нахмурился шофер. – Помолчи, а ? Что ты знаешь о социализме? Что ты можешь знать о социализме? – Все, – сказал я. – Ты думаешь, я с луны свалился? – Нет, – сказал он. – Не думаю. Только в России никогда не было социализма. Там было другое – буддизм там был.

«Сумасшедший, – подумал я. – И как таким лицензию дают на извоз?»  С безумцами спорить не следует. Затих я, поглядывая нетерпеливо на придорожные указатели. В пробке, у светофора, мы застряли.

– Буддизм – от слова «будет», – сказал шофер. – Вам говорили без конца, что сегодня плохо, а завтра будет праздник. А человек не может знать, что будет завтра. Значит, вам лгали. Вы жили во лжи, а социализм тут ни при чем. Социализм это правда.

Впервые внимательно посмотрел на шофера. Человек немолодой, лысый совершенно. Лицо бронзовое от загара. Здоровый мужчина. Ручищи на баранке лежали тяжким грузом, но в то же время касались кожаного оплетья с какой-то нежной легкостью.

Сказал, как меня зовут. – Вениамин, – отозвался таксист. И знакомство состоялось. Потом он спросил: – Сам-то откуда?

Ответил. Он в ответ поведал, что родился в Тбилиси. А в Израиле с 1948 года. Русский хорошо знает, потому что читает по-русски и читать любит, а вот его дети и внуки... Ну, и так далее. Это было неинтересно. Интересен был сам Вениамин и его точка зрения на социализм.

  – Ты хочешь, байбак, знать историю моей жизни? – спросил он, повернув ко мне огромный свой череп. Кивнул. – Скажи слово «да», – потребовал шофер. – Что ты башкой трясешь? – Да, – сказал я. – На ходу такое не расскажешь. Надо остановиться. – Минута – шекель, – осторожно напомнил я. – Забудь об этом, – сказал он, притормозив в тени могучей акации. – Вот с чего бы начать? – С начала, – банально подсказал я. – А ты знаешь, где оно? – усмехнулся Вениамин.

Честно признался, что не знаю.

  – С отца начнем, – решился шофер. – Он школьным был учителем. Очень строгим. Он преподавал математику... Это до войны. Я это время плохо помню. Потом отец ушел воевать. У нас грузинская фамилия. Отец всю войну был разведчиком. Он ходил в тыл к немцам. И ему выправили документы, где указали, что национальность отца – грузин. Сам понимаешь – зачем. Отец знал грузинский язык. В случае плена его бы не убили сразу, как еврея. Но такого случая не было. Он всю войну провоевал без единой царапины. Мальчишкой я думал, что так случилось из-за маленького роста отца. Я думал, что в человека такого роста очень трудно попасть пулей ли снарядом. Отец домой не вернулся. Его оставили служить в комендатуре города Краков, это в Польше. Он тогда уже был офицером и еще не стал евреем. Потому, это я сейчас так думаю, его и оставили за границей и нам с мамой разрешили приехать к отцу. Мы в Тбилиси жили в полуподвале на улице Руставели...

  Мы приехали. Знаешь, байбак, я как в сказку попал – такой удивительный город Краков. И жили мы на вилле: просторно и очень сыто. Я за месяц там больше съел, чем за пять лет в Тбилиси. Мы там жили в полуподвале на улице Руставели, я тебе говорил. И комната была сырой даже летом. Ты был в Тбилиси? – Был, проездом, – отозвался я. – Значит, не был овсем, – сказал Вениамин. – В Тбилиси нельзя быть проездом. Ладно... Слушай дальше. У нас был сосед – грузин, Константином звали. Он умел играть на флейте. Он был совсем одинокий человек и детей любил. Он меня очень любил и научил играть на флейте. Все слушали – и говорили, что я талант и обязательно буду музыкантом... Потом Константин умер. Он болел сильно и понял, что больше не сможет жить. Он подарил мне флейту. Больше у него ничего не было…

  Ну, хорошо, значит, мы живем в городе Кракове. Я хожу в русскую школу и играю на флейте... Потом было так: отец мне сказал, что есть опасность для нашей жизни, и мы должны тайком перебраться в другое место для жительства, и я должен вести себя очень тихо во время переезда. Родители не решились сказать, что мой отец всегда был сионистских убеждений, а теперь эти убеждения окрепли, потому что он видел и знал, что делали немцы с евреями на оккупированной территории. В Кракове он связался с людьми, ведающими пересылкой евреев в Израиль, – и решил дезертировать из Советской Армии...

  Мы ехали в грузовом вагоне за пустыми ящиками. Ящики эти воняли рыбой так, что дышать было нечем. Не знаю, как долго мы ехали. У нас была вода и пища. Но я не мог есть от вони. Я и теперь ненавижу рыбу. Как слышу запах – тошнит. Потом была страна Франция, пароход из порта Марсель – и государство Израиль. Это осенью сорок восьмого года.

   Теперь я тебе, байбак, расскажу, что такое социализм. Когда мы приехали, нас не спрашивали, кто мы такие есть, где хотим жить чем заняться. Нас направили в кибуц, а отцу дали работу по специальности – он сразу ушел на войну с арабами. Я тогда уже был выше отца ростом, но мне было четырнадцать лет, а ему тридцать два года. И его через месяц нашла пуля, хотя он был совсем невысоким человеком. Всю войну с фашистами прошел, а тут... Ладно, ты знаешь, каким был тот кибуц: три длинных барака, курятник, пять коров и две лошади. Мы занимали комнату в бараке с другой семьей евреев из Румынии. Большая была семья: четверо детей... Я там не мог учиться, но у меня уже было восемь классов. Я считался сильным парнем. Мужчин не хватало. Мне дали плуг, и я пахал землю. Потом война кончилась. Вернулись мужчины, кто остался живой. В кибуц прислали старенький трактор фирмы Форда. Меня оставили на пашне, но теперь я обрабатывал землю с помощью техники. Трактор часто ломался, но все равно это было легче, чем пахать на лошадях...

  Ну, байбак, ты понял, что такое социализм? – Это, – сказал я, – когда можно пахать землю на тракторе фирмы «Форд», – Ты ничего не понял, – строго продолжил Вениамин. – Социализм – это когда ты делаешь для страны все, что можешь, и то, что ей нужно. Ты работаешь на государство, а не государство на тебя. Ясно формулирую? – Вполне, – кивнул я. – Что было дальше? – Ничего такого интересного. Десять лет работал на разных машинах в кибуце, потом женился, переехал в город и сел в такси. Там и сижу вот уже сорок лет. Думаю через недельку бросить это дело. Устал, пора и на отдых.

Мы сидели в тени большого дерева. Время от времен на крышу машины падало что-то почти невесомое, но звук падения мы слышали явственно. Таксист молчал. Он сидел с закрытыми глазами. В какой-то момент я даже испугался, что Вениамин заснул.

Прокашлялся. – Да, – таксист открыл глаза. – Годы – это усталость. Верно, я говорю, байбак? Впрочем, откуда тебе знать... Работаешь по специальности?

– Вроде того.

– Доволен?

– Вполне.

Вениамин усмехнулся. Выдержав паузу, сказал:

– Вы приезжаете на все готовое. Вам говорят – стране не нужны... к примеру, преподаватели пения, стране нужны сварщики. Вы обижаетесь. У вас голос, у вас талант. Вам плевать, что ваш голос и талант не нужны Израилю. Вы хотите жить, как вам нравится. Вам плевать на страну. Вы не строить ее пришли, а пользоваться ею с удобствами наибольшими. Верно я говорю, байбак?

– Нет, – сказал я. – Неверно. Если человек родился музыкантом, то и польза от него будет наибольшая, как от музыканта. Врач должен быть врачом, учитель – учителем, а тракторист – трактористом. – Стоп! – ожил Вениамин. – Это все амбиции, гордыня человеческая. Общество людей – не муравейник. Это в муравейнике каждый родится с готовой специальностью. Кто тебе сказал, что тебя зачали аптекарем? Сам себе вбил в голову. Учился, верно – превзошел фармацию. Но в стране сто тысяч аптекарей. Ей не нужны больше продавцы пилюль. Государство лучше тебя знает, кто ты такой, потому что человек раскрывается только при одном условии: он нужен людям, от него польза есть. Он тогда сам счастливый и людей делает счастливыми. Тогда и общество все счастливое, и социализм построен. А мы что имеем? Ты видишь, байбак, что мы имеем? Один эгоизм. Каждый под себя гребет при полном равнодушии к Эрец Исраэль.

  – Ты тоже бесплатно никого не возишь, – обиделся я. – И это замечательно, когда выбирается страна из бедности, когда от каждого по способностям, когда ты можешь заниматься любимым делом. Ну, не желаю я быть токарем. Хочу – художником! – Все сказал? – Вениамин от возмущения даже глаза отвел. – Теперь слушай, что тебе умный человек скажет. Государство живет, пока люди о долге перед ним помнят. Как только считать начинают, что все должны только ему, все – выключай мотор и сливай масло.   Мы свою страну построили через «не могу». Мы ее и сохраним не как игрушку для белоручек, а как страну рабочих людей. Если ты не занят нужным делом – значит, и земли под собой не чувствуешь. Значит, ты и не патриот совсем, а так – человек к родной стране равнодушный. Вот до чего дошло: из всяких заграниц строителей возим. А наши здоровые мужики брюхо в кофейнях отращивают. Они тоже по способностям своим жить хотят. А я тебе знаешь что скажу – у человека самый главный талант – лень. Он не Бог. Ему только дай волю. Он все семь дней недели превратит в субботу.

– Ладно, – сказал я. – Не обижайся. Ты прожил при своих из колоды. Карты поздно менять. Я тоже не вчера родился. Что мы с тобой спорим? Ни к чему это... Лучше о себе расскажи. Дети есть, внуки?

Вениамин фотографию вытащил из бумажника. – Жена вот – Фрида, сын, дочь. Это их наследники – пять штук. Три парня, две девицы. Юбилей у нас – вот снялись все вместе. Живем дружно. Сын с семьей отдельно, дочь с нами. У нас большой дом под Реховотом. Я библиотеку большую собрал – четыре тысячи книг. Вот уйду на пенсию – буду перечитывать. Живем – пожаловаться не могу... Хочешь, я тебе сыграю? – Что? – не понял я. – На флейте, – еле слышно произнес таксист. – Можно, – сказал я. – Играй, конечно.

  Старик вытер руки салфеткой, достал футляр из-под кресла, сложил инструмент и поднес его к губам. Насколько я понимаю, играл Вениамин здорово. Не знаю, что он исполнил: вполне возможно, импровизировал, но это была настоящая музыка. Мы сидели под деревом. На крышу машины тихо падал сухой мусор, а в такси сидел старик Вениамин и играл на флейте. По щеке шофера текла слеза. Одна-единственная, но я никогда в жизни не видел такой крупной слезы. Он положил флейту на колени и слезу эту вытер бумажной салфеткой. Он повернулся ко мне и спросил совершенно не к месту: – Ну, понял, байбак, что такое социализм?

 Из книги "Рассказы в дорогу" 2000 г.

СПОКОЙНЫЙ ГОД ИЗРАИЛЯ

Песах Амнуэль

ГОД  КАК  ГОД

Прошедший год интересен тем, что его можно назвать самым что ни на есть обычным. Не было в Израиле ни войны, ни крупной антитеррористической операции вроде «Литого свинца» и «Облачного столпа», не случилось новой интифады. Прошли выборы в кнесет, но они не привнесли в израильскую политику ничего существенно необычного. Премьер-министр у нас по-прежнему Биньямин Нетяниягу, президент — Шимон Перес, а в мире отношение к Израилю если и стало чуть лучше, чем раньше, то настолько ненамного, что говорить о переменах нет смысла. Именно потому интересно рассказать, каким был для Израиля самый обычный и вроде бы ничем не выделивший себя 2013 год.

  Без громких заявлений и перерезаний красной ленточки (как это любили делать в давно уже бывшем Советском Союзе) началась добыча природного газа на морских месторождениях. В одночасье Израиль превратился из страны — импортера горючего в страну, способную не только обеспечить собственные нужды в голубом топливе, но и экспортировать газ. В начале 2013 года оценка запасов газового месторождения Левиафан составила 538 млрд кубометров. На месторождении Тамар обнаружили еще два газовых резервуара объемом около 40 млрд кубометров, а общий объем всех израильских газовых месторождений оценен экспертами в 950 млрд (почти триллион!) кубометров.

Газа оказалось так неожиданно много, что газодобывающие компании объявили о том, что не намерены сразу начинать эксплуатацию всех разведанных запасов. Более того, они предложили около 40% добываемого газа продавать за рубеж. Это вызвало немало дебатов в обществе: нужно ли Израилю экспортировать природный газ, не правильнее ли использовать его исключительно для внутреннего употребления? Правительство согласилось с газодобывающими компаниями, но противники газового экспорта обратились с протестом в Верховный суд и после многомесячных дискуссий (в том числе в прессе) дело проиграли. Израиль стал экспортером газа, о чем еще несколько лет назад никто и не помышлял.

Напротив, Израиль закупал газ в Египте, бедуины то и дело взрывали проложенные на Синайском полуострове газопроводы, и в Израиле с тревогой говорили о необходимости найти замену египетскому газу. Нашли. Парадокс в том, что сейчас уже Египет, оказывается, нуждается в израильском газе! В Египте разведанных запасов газа вдвое больше, чем в Израиле, но в стране разруха, разработкой газовых месторождений никто не занимается, наступил энергетический голод, и прежний поставщик газа превратился в покупателя. Для перекачки газа в Египет будет использована уже существующая инфраструктура компании EMG, которая еще три года назад поставляла газ в Израиль.

Как и в прошлые годы, в нынешнем году Израиль оставался островом стабильности в океане мировых финансовых и экономических бурь. Эксперты сообщали, что в развитых странах средний прирост экономики в 2013 году не превысит 1,2%, а в еврозоне ожидали спада экономики на 0,6%. На этом фоне Израиль выглядел более чем благополучно: Центральное статистическое бюро прогнозировало рост экономики на 3,4%, и прогноз этот, сделанный в начале года, похоже, не только оправдывается, но и будет превышен.

В Израиле не было не только природного газа. И воды в нашей стране не так уж много. Воду всегда приходилось экономить (известна всему миру израильская технология капельного орошения), затем ее начали опреснять, и ныне Израиль — одна из ведущих стран, экспортирующих водные технологии. В прошлом году Израиль поставил за границу водные технологии на 2 млрд долларов, а в нынешнем году, по предварительным оценкам, объем продаж вырастет еще на 12%.

В сфере водных технологий сейчас в Израиле работают 280 предприятий, причем 150 из них — на экспорт. Главным импортером израильского оборудования для опреснения воды и капельного орошения остаются США, в числе других покупателей — Германия, Италия, Великобритания, Франция, Австралия, Индия, Южная Африка…

В октябре 2013 года израильский ученый Даниэль Гилель (в нынешнем году ему исполнился 81 год) получил самую престижную международную премию в сфере разработки водных технологий. Церемония вручения прошла в американском городе Де Мойи в штате Айова. Президент премиального фонда Кеннет Квин подчеркнул, что Гилель заслужил награду не только за разработанную им технологию, но и за то, что смог наладить сотрудничество с мусульманскими странами. По его словам, письма с рекомендациями вручить премию израильскому ученому пришли в том числе из Египта, Иордании и Объединенных Арабских Эмиратов!

И еще одна интересная новость: в рейтинге, опубликованном центром Startup Genome, Тель-Авив назван вторым городом в мире по числу технических стартапов. На первом месте — знаменитая Кремниевая долина в США. Вот всего один пример из множества: в октябре на рынок вышел автоматизированный сервис, способный переводить телефонные разговоры в режиме реального времени. Хотите поговорить с партнером в Голландии, но вы не знаете голландского, а ваш партнер не силен ни в иврите, ни в английском? «Нет проблемы, — говорит вице-президент компании Итай Саги, — подключите сервис Lexifone, и программа в режиме реального времени станет переводить сказанное вами на голландский, а речь вашего партнера — на иврит». Известна уже и первоначальная цена услуги: от 15 до 40 центов за минуту перевода.

Но в нашем далеко не спокойном регионе ситуация такова, что без надлежащего уровня обеспечения безопасности невозможны ни развитие экономики, ни нормальная жизнь людей. В Иране продолжают обогащать уран, и если совместные дипломатические усилия США и европейских стран не приведут к успеху (в Израиле на этот успех мало кто рассчитывает), то в ближайшие месяцы наша страна окажется перед необходимостью принимать военные меры, чтобы не допустить появления у аятолл атомного оружия. Это означает почти неминуемый иранский ответный удар — в сторону Израиля полетят ракеты не только с территории Ирана, но более вероятно — из Ливана и сектора Газа. Иными словами, отбиваться придется от ракет дальнего (из Ирана), среднего (с территории Ливана, где будет действовать «Хизбалла») и ближнего (из сектора Газа) радиусов действия.

Готов ли Израиль к отражению ответных ударов? Несколько лет назад реальность была такова, что ответить пришлось бы: нет, не готов. Ситуация кардинально изменилась в 2013 году, и сейчас можно уверенно сказать, что современная противоракетная система Израиля готова отразить ракеты любой дальности. Противоракеты «Хец-3» («Стрела-3») будут сбивать вражеские ракеты дальнего радиуса действия, «Хец-2» обезопасит Израиль от ракет среднего радиуса (каких много у «Хизбаллы»), а система «Железный купол», отлично зарекомендовавшая себя во время операции «Облачный столп», станет перехватывать ракеты малой дальности и даже мины.

Испытания ракет «Хец-3» состоялись в 2012 году на израильской авиабазе «Пальмахим» в присутствии американских партнеров, но обработка результатов была завершена уже в нынешнем году и показала, что испытания оказались не просто успешными, но превзошли все ожидания. Бывший руководитель программы «Хец-3» Инбал Крейсс заявил по этому поводу, что «цель проекта заключается в достижении полностью гарантированного перехвата. На испытаниях система показала высокую надежность». «Система оказалась быстродействующей и точной, — добавил он. — Сейчас службы безопасности изучают ответы на все возможные сценарии угроз, которым должна противостоять эта система. Способность ракеты менять курс при перехвате цели была доказана вне всякого сомнения, точно так же, как улучшенная точность перехвата на подлете или высоко над территорией Израиля».

После успешных испытаний «Хец-3» Израиль оказался в достаточной степени защищен от вражеских ракет. Более того, в нынешнем году была успешно испытана противоракетная система защиты пассажирских самолетов. Система называется C-MUSIC, разработана она и производится израильским концерном Elbit Systems. Представители концерна сообщили, что система C-MUSIC была успешно испытана на самолетах компании Boeing, но может быть интегрирована в самолеты любого типа.

Хотя современная война — прежде всего война ракет, выигрывает войны, как и раньше, пехота. Как свести к минимуму человеческие потери, как сделать, чтобы израильские солдаты не погибали на поле боя? Для этого разрабатываются автоматические системы вооружений: в небе летают дроны — беспилотные самолеты, способные не только вести воздушную разведку, но и с высокой точностью поражать наземную цель, а на земле успешно действуют роботы-разведчики и роботы-водители.

Робот-разведчик Micro Tactical Ground Robot (MTGR) сконструировали в израильской компании Roboteam, а производятся эти автоматические системы на дочернем предприятии в американском штате Вирджиния. Робот, вес которого всего 9 кг, умеет подниматься по ступенькам, маневрировать в труднодоступной местности и даже, если понадобится, разбирать возникшие на пути препятствия. Пять видеокамер и инфракрасные лазеры позволят операторам получать информацию и днем и ночью.

В компании Roboteam разработали еще два типа военных роботов: Robotic Intelligence System (IRIS) и Probot (Professional Robot). IRIS — машина небольшая, весом всего 1,1 кг, и потому способная пробираться в закрытые помещения, например, через вентиляционные шахты. Probot значительно больше — это автономный джип весом 120 кг, приспособленный для перевозки груза до 240 кг. Он предназначен для спасательных операций, например, перевозки раненых.

А в Университете им. Бен-Гуриона в Беэр-Шеве разработали другой тип робота — Tomcar. В отличие от роботов Roboteam, Tomcar не нуждается даже в дистанционном управлении. Компьютер анализирует информацию о дороге и самостоятельно решает, куда и с какой скоростью двигаться. Около десяти роботов Tomcar уже переданы в 2013 году ЦАХАЛу и используются в пограничных войсках.

Во всем мире известны израильские беспилотные летательные аппараты — дроны. В нынешнем году израильские фирмы продавали беспилотники в 49 стран. Военные не публикуют точных данных о числе произведенных дронов и объемах продаж, поэтому упомяну только, что в 2013 году во всем мире расходы на беспилотные технологии составили 6,6 млрд долларов, и значительная часть этой суммы была потрачена на приобретение израильских дронов. По производству и продаже беспилотных летательных систем Израиль в нынешнем году занял первое место в мире. Половина боевого летного времени, как утверждают в ЦАХАЛе, нынче приходится именно на беспилотники.

Израиль производит беспилотники самых разных категорий. Пятитонный Heron TP, например, самый большой беспилотник в мире, способен провести в воздухе 52 часа и подниматься на высоту до 13 км. В нынешнем году на вооружение ЦАХАЛа поступили миниатюрные дроны Ghost. Такой аппарат можно переносить в двух рюкзаках, быстро собирать и запускать непосредственно во время боя на городских улицах. Пресс-секретарь ЦАХАЛа Эйтан Бухман говорит: «Вы не можете видеть, что находится за углом соседней улицы, вы не знаете, что расположено на другой стороне холма. Дроны вам все это покажут. Такая техника, несомненно, готовит врагам много неприятных сюрпризов... Более того: дроны помогут определить, находятся ли рядом с потенциальной целью гражданские лица, и таким образом сократить количество жертв среди мирного населения».

И наконец, сообщение, пришедшее в октябре из Стокгольма: одним из лауреатов Нобелевской премии по химии в 2013 году стал профессор Арье Варшел, израильтянин, родившийся в 1940 году в кибуце Сде-Нахум неподалеку от древнего Бейт-Шеана. Варшел учился в хайфском Технионе, защитил докторскую диссертацию в Институте Вейцмана в Реховоте, сейчас преподает в Университете Южной Калифорнии в Лос-Анджелесе.

…Обычный год. Ничего особенного. Израиль добывает газ, продает водные технологии, производит противоракеты, чествует нобелевского лауреата… И просто живет.

ЯКОВ РАБКИН - ВРАГ ИЗРАИЛЯ

Мы с ним евреи и родились в один год,  в одном городе – Ленинграде, да и жили практически рядом. Он на Моховой улице, я на Кирочной. Мы ходили в одни и те же музеи, театры и кинотеатры. Мы не были знакомы, но наверняка сталкивались, шатаясь по Невскому проспекту,  в метро или на остановке трамвая. Я смотрю на его фотографию, и мне кажется, что  в молодости я знал этого человека. Сегодня между нами многие тысячи километров, огромное расстояние, причем не только географическое.

 Я с семьей живу в Израиле, и мне это нравится. Он выбрал местом  жительства город Монреаль. Ему  по сердцу прописка в Канаде. Он регулярно посещает сефардскую синагогу. Я же в синагоге бываю крайне редко. Мне, честно говоря, все равно, где он живет, где работает, во что верит и чем зарабатывает. Он же крайне озабочен моей персоной и судьбой моего семейства. Яков Рабкин, так зовут моего земляка, считает, что нет большего врага у евреев мира, чем сионизм и Еврейское государство. Он целую книгу об этом написал. «Еврей против еврея» называется. Выходит, этот Яков потомкам Иакова друг, а я, убежденный сионист, сам себе, своим детям, внучкам и своему народу - враг. Но интересно – я-то не против лично этого Рабкина, как и любого еврея, решившего, что ему лучше будет в США, Германии, Панаме или Монголии… Я за право любого человека жить там, где ему нравится и исповедовать то, что ему по сердцу.

 Тут я сам себя стал уговаривать: стоит ли обращать внимание на очередной антиизраильский пасквиль, переживать, вступать в спор? Сам же не раз писал, что нормальному человеку должна быть понятна позиция религиозных евреев, считающих любое государство делом не кошерным, противным истинному иудаизму. Ну, еще один шустрый историк отметился на эту тему. Сколько их было прежде и сколько еще будет.

 Но прочел я книгу Рабкина и понял, что никакого «иудейского сопротивления сионизму» в ней нет, а есть обычный, рабский, галутный комплекс совка с Манежной улицы. Комплекс, круто замешанный на банальном антисемитизме. Еврей, не сумевший понять в зрелые годы, что зло юдофобии в мире – есть величина постоянная, никак не зависящая от поведения жертвы зла – и есть тайный ненавистник своего народа.

 Рабкин в своей книге умудрился возложить все несчастья народа Книги, включая Холокост, на самих евреев. Правда, только на тех, кто из века в век упрямо повторял: «В будущем году в Иерусалиме», на тех, кто посмел защитить себя своим государством и силой оружия.  Автор уже в прологе  книги точно обозначил свою позицию: « Почему мишенями становятся разбросанные по всему миру еврейские организации?... По видимому это происходит оттого, что шестиконечную звезду все чаще принимают за опознавательный знак на израильских танках и самолетах». В общем, в нынешнем витке неонацизма виновата «кровавая авантюра сионизма». Она же, естественно, виновата в Холокосте. Так и пишет: «Как известно, немало уважаемых раввинов главным грехом, приведшим к массовым убийствам, считали именно сионизм». Каких раввинов, кем уважаемых – автор не пишет. Главное, внушить потомкам Иакова, что они сами виноваты в трагедии гитлеровского геноцида. Фюрер, мол, основываясь на мечте евреев о своем государстве, воспринял это, как прямое доказательство мирового еврейского заговора, грозящего порабощением всему миру. Ему, бедняжке, и деваться было некуда. Нацисты были вынуждены начать борьбу с врагами рода людского. Читаю в книге Драбкина: «В двадцатом столетии кровь шести миллионов евреев, мужчин, женщин, детей и стариков, была продана в обмен на государство его основателями и вождями». Проще говоря, это не Гимлер с Эйхманом построили Аушвиц, а Жаботинский, Вейцман и Бен-Гурион. Подлую мыслишку эту, выуженную из откровенно юдофобских источников, Рабкин повторяет неоднократно: «Многие израильские историки склонны поддерживать обвинения в исторической ответственности за Катастрофу, выдвигаемые против сионистского движения как харедим, так и реформистскими раввинами». Это он на «единство рядов» намекает. Мол, лучшие светские и религиозные умы Израиля успешно рубят сук, на котором сидят.

 В общем, нет у мира большего врага, чем сионизм. И правильно, по Рабкину, сообщество людоедов и антисемитов в ООН некогда определили простое желание потомков Иакова жить в своей стране, по своим законам и традициям, как расизм.

 В книге своей автор постоянно пишет о каком-то, чуть не всеобщем, сопротивлении раввинов созданию Еврейского государства. Он вдруг забыл, что самая мощная иудейская община существует именно там, в этом государстве. Мало того, эта община пользуется многочисленными льготами, мощной поддержкой  государства. Еврейская, религиозная мысль получила в Израиле сильнейший стимул в развитии. Нет, никогда не было и не могло быть войны между иудаизмом и сионизмом. Рабкин вновь путает свои догмы с подлинным положением вещей или пытается выдать несколько сотен друзей современного Амана из Натурей карта за весь религиозный мир Иерусалима.

 Своим идеологическим врагам - евреям - этот еврей  даже в звании человека отказывает, так велика его ненависть к ним: « Действительно, некоторые даже выказывают сомнение, применимо ли вообще к Бен-Гуриону слово «человек»». Кто эти «некоторые» Рабкин снова не уточняет. Все правильно, если верить текстам его сочинения, он людьми считает лишь таких аферистов от науки и врагов Еврейского государства, как Шломо Занд. Плевать «религиозному» Драбкину на богоборчество Занда. В главном, они единомышленники: «Израиль должен прекратить считать себя государством евреев всего мира – народа, который, по его мнению, был «изобретен» в угоду сионистской идеологии – и стать просто государством живущих в нем граждан»… Предложить это датчанам, шведам или китайцам Драбкину с Зандом и в голову не приходит. Евреи же должны постоянно доказывать неонацистам, что они и не думают порабощать все население Земли, что нет никакой «мировой закулисы». Вот докажут - и придет, наконец, в мир наш царство добра и справедливости.  

 В эпилоге своего откровенного доноса на свой же народ Рабкин сбрасывает маску с лица обычного политического агитатора, показывая, что стоит за привычным, ангажированным словоблудием трусливого антисемита: « Еврейская справедливость требует возвращения палестинских беженцев к своим очагам, поселкам и городам по всей Палестине! Скажите миру, громко и ясно, что вы поддерживаете палестинское государство на ВСЕЙ Святой земле».

 Снова все путает мой земляк и ровесник. Это не «еврейская справедливость» требует, а  убийцы, проповедники нового исламского рейха из Ирана, «хамаса» и «хизбаллы».

ИСТОРИЯ ДОНЕЦКОЙ МАФИИ - НЫНЕШНЕЙ ВЛАСТИ В УКРАИНЕ

http://www.youtube.com/watch?v=5Gsq8lBQWAc

ВИКТОР ЕРОФЕЕВ. УКРАИНА КАК ШКАФ

М.КОРОЛЁВА: Здравствуйте. Это, действительно, программа «Особое мнение», я – Марина Королёва, напротив – писатель Виктор Ерофеев. Добрый вечер.

В.ЕРОФЕЕВ: Добрый вечер.

М.КОРОЛЁВА: Ну вот поскольку писатель, то, может быть, подберешь слово? Вот, как бы ты назвал то, что происходит сейчас на Украине? Революция, восстание, беспорядки, бунт? Может быть, ни то, ни другое, ни третье, ни четвертое?

В.ЕРОФЕЕВ: Ну, слово подобрать, конечно, непросто, потому что в этом есть и бунт, в этом есть и революция, и в этом есть и беспорядки, и в этом есть здравый смысл. Всё сплетено, потому что страна очень проблемная, она мне напоминает... Вот, я ехал к тебе и подумал, что она мне напоминает шкаф, который внесли в подъезд, а он не пролезает ни в одну дверь. И на восток он не пролезает – там мешает одна стенка. Когда потащили на запад – на запад не пролезает. Так стоит между двумя дверями и никуда не лезет.

М.КОРОЛЁВА: Ну так это практически как Россия, наверное, тоже? Нет?

В.ЕРОФЕЕВ: Нет, Россия – она есть та самая большая комната, куда можно поставить такие шкафчики как Белоруссия или даже, может, Казахстан. А, вот, Украина уже туда не лезет. И надо сказать, что, действительно, она превращается в историческую такую проблему, потому что вот здесь мы сложили и нашу собственную ментальность. Вот, страна страной, государство государством, но наша ментальность – она тоже никуда не лезет. И с другой стороны, здесь мы сложили очень много наших ошибок по отношению к Украине, которая, конечно, за 20 лет превратилась в страну, которая ищет себя очень пассионарно и это вызывает большое уважение.

М.КОРОЛЁВА: Ну, вот, все-таки, если... Ну, ты наблюдаешь, понятное дело, как и все мы. Чего, все-таки, больше? Действительно, того, что называют беспорядками или бунтом, бессмысленным бунтом? Или того самого здравого смысла, который ты тоже упомянул?

В.ЕРОФЕЕВ: Ну, дело в том, что происходит радикализация этих событий и она совершенно естественна. Если со стороны власти возникают какие-то такие тупые хитрости, что, мол, хорошо, договоримся, а вместо этого идет насилие, то, в конце концов, демонстранты начинают отвечать насилием. И более того, ты убеждаешься в том печально, что власть реагирует только на силу. Был бы мирный бунт или мирная демонстрация, шествие и всё, я думаю, вместе с морозами такими январскими, как бы, это всё заледенело. Вдруг появляются вот эти невероятные фотографии, которые мы видим, горящие автобусы, шины в центре города, а теперь пошли просто домино, падение одной администрации за другой, где сидят люди с явно не западноукраинскими фамилиями, правильно расставленные, донецкие, наверное, ребята. «Правильно» в кавычках я говорю. Ну вот и получается тогда, что, действительно, это революция, потому что революция – это есть форма насильственного взятия власти. Конечно.

И понятное дело, что всегда в таком случае мы оказываемся перед конституционным парадоксом – принимать это за явление политики или за явление терроризма? Судя по царской России, все эти явления считались террором. С точки зрения истории всё это оказалось совсем иначе. Но с другой стороны, оказалось потом, что, увы, и террор преобладал в этом во всем.

Поэтому здесь, конечно, тоже надо сказать, что радикализация не всегда мне кажется очень правильной, потому что, естественно, на Западной Украине мы знаем, есть определенные крайне правые элементы и их совсем не надо даже связывать с именем Бандеры. Почему-то у нас страшно боятся и не любят этого Бандеру, хотя в это время у нас у самих, напомню, был Сталин, в общем-то, по-моему, явление похуже Бандеры. А он там был (Бандера) антисемит, поляков много уничтожил. Ну и Сталин у нас был, в общем-то, мы знали, боролся против космополитов. И поляков уж он как уничтожал в Катыни, мы тоже знаем. У нас почему-то как-то считается, что если Бандера плохой, так мы там где-то внутри хорошие. Да нет, мы были чудовищны тогда, отвратительны.

Так вот это, как бы, в скобках. А если выйти из скобок, то можно сказать, что там они не связаны с Бандерой, они просто крайне националистические такие, я бы сказал, близкие к фашистам ребята. И, конечно, я бы не хотел, чтобы та Западная Украина, которую я очень люблю... Я очень люблю Львов, Трускавец, вот эти все места. Они, кстати говоря, сейчас стали и культурными центрами замечательными. Я туда недавно ездил, был юбилей Бурно Шульца, замечательного писателя совершенно (у нас тут не знают, к сожалению). Так вот это же прекрасные абсолютно европейские города с замечательной интеллигенцией, с замечательными университетами (в Дрогобыче я выступал). И так далее.

Эти люди не хотят вот этого бесправия, в котором мы находимся. И еще, Марина, обрати внимание на то, что одно дело, когда здесь вдруг возникают какие-то вот такие странные такие петушиные голоса, когда среди какого-то хора антинастроений, направленных против Украины, возникают еще голоса тех людей, которые просто говорят чудовищные вещи, да? Ну, у нас на это как-то машут рукой, а там-то это тем более слышно. И когда на Западной Украине говорят вещи какого-то совершенно чудовищного характера, то они теряют последние капли, я уж не говорю «уважения», последние капли просто политического разумения.

М.КОРОЛЁВА: Ну, в общем, так я и не поняла, на чьей ты здесь стороне. Но мы, все-таки, тему Украины не оставляем. Еще один-два вопроса у нас здесь есть, и наши слушатели продолжают их задавать. Через минуту мы снова здесь, в этой студии.

РЕКЛАМА

М.КОРОЛЁВА: И сегодня это особое мнение писателя Виктора Ерофеева. Кстати, нам можно писать и ваши вопросы-то задавать. +7 985 970-45-45, в Twitter’е есть аккаунт @vyzvon и тут довольно много вопросов пришло по интернету. Ну, вот, может быть, от наших слушателей как раз вопросы.

«Как вам кажется, раскол, деление Украины условно на Западную и Восточную части – это выход из ситуации? И в конечном счете благо для страны или трагедия и гражданская война?» - спрашивает Илья.

В.ЕРОФЕЕВ: Ну, это не благо. Вообще, Марин, ты говоришь, что я не знаю, с кем. Нет. Я, в общем, с теми, которые ищут европейский путь развития для Украины.

М.КОРОЛЁВА: То есть, все-таки, не в нашу большую комнату?

В.ЕРОФЕЕВ: Я считаю, что и Россия в конечном счете тоже придет к этому европейскому пути. Больше того я скажу, что если брать какой-то идеальный вариант, которого не существует, я совершенно не исключаю того, что Россия, Украина и, может быть, Белоруссия могут объединиться примерно в какие-то те же образования вместе с Европой или отдельно от Европы, как это сейчас в Европейском Союзе. Где там Лотарингия, где Эльзас, где Франкфурт? Сейчас это уже не имеет такого значения, как это было когда-то. То же самое: где Севастополь, у кого или где? Где находятся Черновцы, это тоже не имеет такого (НЕРАЗБОРЧИВО).

М.КОРОЛЁВА: Это при нашей-то кровавой истории отношений?

В.ЕРОФЕЕВ: Да. Ну, немецко-французская кровавая история отношений после 1945 года вдруг почему-то обескровилась в хорошем смысле. Я думаю, что у нас тоже. Ведь, дело в том, что не люди делают эти кровавые отношения, в основном. В основном, это натравливают те, которые не хотят, действительно, развиваться этим странным, нормальным путем. Они, действительно, нормальным путем не развиваются ни Россия, ни Украина, потому что идеально, мне кажется, что нет ничего странного в том, чтобы Украина и Россия, действительно, были бы братскими, нормальными странами. Но сейчас ты понимаешь, что если Украина делает шаг в эту сторону, то она не попадает в правовую зону, она попадает, в общем, как младший брат, над которым будут глумиться, кричать, что «Ты хотел быть еврохохлом, вот тебе получай» и всё прочее.

И вообще наша беда общая, даже выше, чем политическая, наша общая беда здесь в России – это просто мы ни себя не уважаем, ни других не уважаем.

М.КОРОЛЁВА: Еще тут вопрос, который от Дмитрия пришел по SMS: «Возможен ли круглый стол на Украине, как это было во времена «Солидарности» в Польше, например?»

В.ЕРОФЕЕВ: Ну, сложнее, конечно, потому что Польша, все-таки, более европейская страна, чего уж там говорить. Там церковь работала в советские социалистические времена, можно сказать, так, что 95% населения были явно за Европу. 95%. Вот, я туда приезжал, у меня первая жена – полька, и я могу сказать, что коммунистов там не было вообще. Понимаете, в Украине это всё другое. Но тем не менее, мне кажется, возможен стол этот круглый и как-то чуть-чуть какие-то контуры этого стола видятся. А в общем-то, мне кажется, это неправильно считать, что Восток и Запад Украины поделен. Они – труженики, они, конечно, люди, которые знают, что такое, в общем, вести хозяйство и что такое семья, то есть, есть положительные ценности. И они, конечно, такие... Как, вот, есть ленивые вареники, они такие ленивые гедонисты. То есть что на Востоке, что на Западе идея ленивого гедонизма торжествует и в этом нет ничего плохого.

М.КОРОЛЁВА: Ну и последний, наверное, вопрос, который связан с Украиной. Он настолько же связан и с Россией. Вот сегодня помощник президента российского Юрий Ушаков сказал, что Россия занимает позицию подчеркнутого невмешательства в ситуацию на Украине. Ну, во-первых, согласен ли ты с тем, что это так? А во-вторых, правильно ли Россия, как тебе кажется, в последнее время ведет себя по отношению к Украине?

В.ЕРОФЕЕВ: Это вопрос деликатный, потому что понятное дело, что для сегодняшней России как государства Украина нужна как заднее колесо к автомобилю, чтобы ехать в тот Таможенный союз и еще дальше. Ну, собственно, это колесо, которое укатит и Россию, и Украину от Европы.

Украина за последние годы становится европейской страной, и поэтому всё, что делает здесь Россия в качестве государства, оно противоречит, наверное, исторической логике, связанной с государством под названием Украина.

Но почему здесь деликатный вопрос? А с другой стороны, это интересы той страны, в которой эти люди более-менее демократическим путем пришли к власти и руководят нами. Если мы сделаем честные выборы, я думаю, примерно те же самые люди после честных выборов опять останутся с нами, может быть, не в Москве, но в других городах.

М.КОРОЛЁВА: Ну, вот, я, все-таки, спрошу менее деликатно так же, как спрашивает Тамара Владимировна: «А что должен делать Кремль в этой ситуации?» Ну, в ситуации, которая складывается вокруг Украины.

В.ЕРОФЕЕВ: Ну, было бы странно, чтобы я давал советы Кремлю. Я бы, конечно, сказал, что «слушайте, давайте не будем отъезжать далеко от Европы, как мы делаем». У нас, действительно, начинается эпоха холодной войны. У нас, действительно, падение всех знаков доверия по отношению к Западу и Европе, вообще какое-то озлобление. Я бы призвал Кремль скорее даже в этом смысле немножко шире посмотреть на вопрос, подумать о том, что наша зона интересов – находиться внутри европейской ментальности, а не углубляться туда. Всегда, когда Россия движется на Восток... Причем, это не значит, что она идет ближе к Японии или Китаю. Она идет в какой-то Восток, который называется «азиатчина». Вот, когда азиатчина, то дальше потом мерещатся революции, бунты и бог весть что. Поэтому я бы советовал Кремлю, все-таки, вспомнить о том, что у нас европейская культура, что у нас европейское образование и что Бенкендорф, который запрещал Пушкину быть похороненным в Петербурге, писал о том, что Пушкина нельзя хоронить, потому что он – либерал. У нас наше всё – это либералы. Об этом надо тоже помнить.

М.КОРОЛЁВА: Не хотел давать совета, но, все-таки, дал. Виктор Ерофеев, писатель. Я напомню, что вы можете присылать ему свои вопросы. +7 985 970-45-45. И в Twitter’е есть аккаунт @vyzvon.

Вот, Вячеслав из Перми тут хочет спросить тебя про Олимпиаду. Ну, действительно, у нас уже 2 недели остается всего до сочинской Олимпиады. Много всего сейчас разного появляется в связи с этим. Вот у нас на сайте «Эха Москвы» можно посмотреть, в частности, фотографии последние, что там в центре Сочи происходит. Буквально, ведь, уже в последние дни. Грязь, развал, срочно что-то ремонтируют.

Ну и вот последние сведения о том, что, например, какие-то гражданские активисты пытаются там зарегистрироваться, чтобы купить билеты, и не могут – у них это не получается. Не пускают в Сочи на это время. Проверка проходит там Федеральной службы безопасности и так далее.

Вот, хотела тебя спросить. Я знаю, что ты же был в Сочи какое-то время назад.

В.ЕРОФЕЕВ: Не так давно, да.

М.КОРОЛЁВА: Да. Как ты думаешь, как пройдет Олимпиада?

В.ЕРОФЕЕВ: Я бы хотел, чтобы она прошла так, чтобы она понравилась спортсменам и болельщикам. Я вообще за Олимпиаду. И надо сказать, меня атаковали не только здесь в России, но меня всё время дергают там, на Западе, спрашивают, как я отношусь к Олимпиаде. Я отношусь примерно так же, как Ходорковский. То есть я считаю, что даже если вся подготовка была очень ненормальной, скажем так, и этот полицейский ветер, который дует вообще сейчас над Сочи, это тоже, в общем, признак истерики. То всё равно, раз уж собрались, раз спортсмены едут, пусть всё произойдет замечательно, конечно, без всяких несчастий и мини-несчастий.

М.КОРОЛЁВА: Ну, это пожелание.

В.ЕРОФЕЕВ: Это пожелание. Я другого ничего не могу сказать. Но с другой стороны, я в ужасе думаю о том... Вот, помнишь, Марина, когда не так уж давно я написал книгу «Хороший Сталин». Это, как бы, так иронично назвал это и подумал о том, что это он когда-то был и для моей семьи хороший, потому что там папа работал с ним и всё прочее. Я понял, что единственная возможность управления в России – именно это хороший или полухороший Сталин, потому что иначе ничего не двигается. Ни мотивации не возникает, ничего.

А с другой стороны, ты знаешь, я дважды был в прошлом году там, на Кавказе, был в Геленджике и в Сочи. Я хочу сказать, что это какой-то такой парадокс. Потому что те люди, вот тот Пахомов, который мэр Сочи, который мне вместе со своей семьей показывал, с моей дочкой показывал объекты. Но это люди, которые не говорили «Ой, там вот на нас давили», а они говорили «Вот, мы – хозяйственники, вот, мы делаем это» и они гордились этим. То же самое в Геленджике, когда они мне показывали там свои набережные.

Поэтому у нас какой-то парадокс. У нас политика, так сказать, тянет в одну сторону, а люди, которые умеют хозяйничать... Он же, так сказать, хозяйствовал в Анапе тоже, откуда я его знаю (Пахомова). Они гордятся этими достижениями. Как этот вопрос решить? Наверное, есть красная черта. Вот, в 1936 году я бы, наверное, не посоветовал (да и Советский Союз, кстати говоря, тоже не поехал) ехать на Олимпиаду. Наверное, есть какая-то черта. Вот, пусть люди подумают, где черта эта.

М.КОРОЛЁВА: Ну, вот, по твоим собственным впечатлениям, город Сочи и окрестности – всё это готово к проведению такого масштабного мероприятия как Олимпиада?

В.ЕРОФЕЕВ: Я думаю, что в какой-то степени, наверное, было сделано так, что город примет и всё будет нормально. Но я думаю, что там будет вообще всё это дребезжание этих всех проверочных аппаратур, будет примерно то же самое, как в аэропорту Нью-Йорка сейчас или в аэропорту Тель-Авива. То есть всё будет начинено техникой и, наверное, всё туда и завалится.

Это очень жалко, потому что, в конце концов, спортсмены едут туда и это замечательный район, вообще это наши прекрасные горы, наши субтропики.

М.КОРОЛЁВА: Да горы-то прекрасные. Но вот тут, действительно, возникает вот эта вот проблема с тем, что люди, которые даже уже купили билеты туда, не могут получить так называемый паспорт болельщика. Ты слышал о том, что существует так называемый паспорт болельщика, без которого в Сочи ты на Олимпиаду попасть не можешь?

В.ЕРОФЕЕВ: Я слышал, да.

М.КОРОЛЁВА: Вот это что такое?

В.ЕРОФЕЕВ: Это полицейская истерика.

М.КОРОЛЁВА: А с чем это связано, как тебе кажется?

В.ЕРОФЕЕВ: Я думаю, это связано с тем, что мы живем в государстве, где если что-то, то полицейская истерика становится главным. Мы это проходили и после нашей протестной демонстрации, мы знаем, чем это кончилось (болотными делами). Мы знаем, что сделали с девочками из Pussy Riot. Мы знаем, что делается и продолжает делаться. Это тоже часть этого дела.

М.КОРОЛЁВА: Но считаешь ли ты возможным вот так вот разделять, ну, для себя и для других тоже? Вот, есть хорошие спортсмены, прекрасные соревнования, отличные олимпийские объекты, люди старались и всё такое, и, вот, есть, например, полицейский режим, который устраивает вот такие способы въезда в Сочи, да?

В.ЕРОФЕЕВ: Это вот тот самый вопрос, о котором я только что начал говорить по поводу красной черты, красной линии. У каждого, видимо, есть своя красная черта. Есть люди, которые считают, что мы, так сказать, перешагнули как государство эту черту и уже тут всё, что плохо, то хорошо. Чем хуже, тем лучше. Так жила интеллигенция в 60-х – 70-х годах, так я жил, собственно, попав в Метрополь. Понимаете? Я говорю «понимаете?» - это слушателям и зрителям, а не тебе, Марин, с которой мы давно на «ты» и которую я люблю.

Так вот если говорить о том, что сейчас, то очень бы не хотелось еще раз переходить эту красную черту. Потому что когда переходишь эту красную черту, дальше возникает ненависть и дальше есть такое отчаяние, потому что все силы уходят на эту беспощадную войну, уходит жизнь на это.

М.КОРОЛЁВА: А близко уже черта-то или как?

В.ЕРОФЕЕВ: Черта близко.

М.КОРОЛЁВА: Виктор Ерофеев, писатель сегодня гость студии «Особого мнения». Мы буквально через несколько минут снова здесь.

НОВОСТИ

М.КОРОЛЁВА: И это особое мнение Виктора Ерофеева, писателя. Я напомню, что вы еще успеете прислать ваши вопросы. В Twitter’е – аккаунт @vyzvon, и для ваших смсок +7 985 970-45-45. Мы говорили о красной черте, к которой подошла власть и Россия вместе с ней. Но вот есть еще одно выражение «закручивать гайки». И вот здесь Дмитрий спрашивает как раз: «После Олимпиады продолжит ли власть закручивать гайки? Как вы думаете?»

В.ЕРОФЕЕВ: Дело в том, что власть закручивает гайки все 14 лет с начала XXI века. И мне кажется, что это просто необходимо, чтобы власть закручивала, чтобы она существовала.

М.КОРОЛЁВА: Это как?.. А, я думала, это нам необходимо.

В.ЕРОФЕЕВ: Для власти необходимо закручивать... Вот, когда она чуть-чуть, вроде бы, перестала закручивать, когда был Медведев, вот тут вот выяснилось, что власти это невыгодно.

М.КОРОЛЁВА: Ну, с другой стороны, у нас же вот сейчас был такой, недолгий период декабрьский, когда стали открываться двери тюрем, колонии, стали выходить люди, вышел Михаил Ходорковский, был такой потрясающий красивый выход. Вот сейчас должен выйти Платон Лебедев, хотя история, по крайней мере, непонятная сейчас. Вот, он уже ждет там 2 дня, двое суток он ждет освобождения и непонятно, где он, и непонятно, где он окажется в результате, в России или за границей, может выехать или нет. Но тем не менее. Вот это, как бы, противоречит закручиванию гаек, не правда ли? Наоборот-наоборот, оттепель, все заговорили об оттепели.

В.ЕРОФЕЕВ: Нет-нет, нет. Не хочется делать никаких грустных сравнений, но надо сказать, что в 1936 году, когда была Олимпиада в Берлине, там запретили печатать антисемитские статьи, полюбили на время гомосексуалистов. Я писал как раз для «Шпигеля» статью о сочинской Олимпиаде, тоже, как бы, отчитывался о том, что я видел в Сочи, и посмотрел. И там то же самое было, в общем. Это игра, там еще играли в мир во всем мире. Там всё, в общем, было как полагается в авторитарном, тоталитарном режиме.

Мы еще, конечно, не набрали таких скоростей, но, в общем-то, есть опасность, потому что наше государство уже признало, что мы во всех случаях лучше всех. У нас самая лучшая история, у нас самая лучшая свобода печати, у нас самые лучшие тюрьмы и всё. Как только государство начинает защищать каждый уголок своего бытия с такой страстью, что всё лучшее, особенно история, то сразу видно, что оно деспотично.

М.КОРОЛЁВА: Но тем не менее, все-таки, Ходорковский вышел, Платон Лебедев, ну, считайте, уже свободен, да?

В.ЕРОФЕЕВ: Ну, не будем торопиться, но пожелаем, чтобы он вышел как можно скорее, да.

М.КОРОЛЁВА: С чем ты это связываешь?

В.ЕРОФЕЕВ: Я думаю, что, все-таки, когда закручивают гайки, есть такое ощущение, что должны в какой-то степени остановиться, чтобы эти гайки не сломались, вообще резьба не полетела. Ну, в общем, я думаю, что сантехник рассказал бы тут нам лучше, чем я, про гайки, но мне кажется, что, в общем, гайки закручиваются с умом. А, вот, когда закручивают без ума гайки, то тогда и резьба летит. Но у нас научились закручивать гайки. Причем, надо сказать, делают это не только лихо, но еще с каким-то таким сарказмом, с такой издевочкой, которая раньше считалась, ну, в общем-то, у нас в обществе обычно таким, я бы сказал, западным цинизмом.

М.КОРОЛЁВА: Ну, а какая же?.. Подожди, какая же издевочка? Ведь, люди-то на свободе в результате оказываются. Причем, в общем, ну, скажем там, Михаил Ходорковский в неплохих условиях, правда? То есть, там, оказался в Берлине сразу. Вот такой был необычный вылет.

В.ЕРОФЕЕВ: Ну, надо сказать, что он получил такую путевку в Берлин, отсидев 10 лет. Ну, я думаю, что, в общем... Что ж, после 10 лет можно и в Берлин узнику №1 слетать.

М.КОРОЛЁВА: А ты ожидал, что освободят Платона Лебедева, ну, как на том, собственно говоря, настаивал Михаил Ходорковский?

В.ЕРОФЕЕВ: Ну, я думаю, что Ходорковский как раз всё и сделал. Вот, посмотри, как он тихо себя ведет. И, наверное, он ждет того, что освободят Лебедева. Наверное, были какие-то... Я думаю, были проведены какие-то переговоры закулисные явно, и, конечно, он своего друга не бросит. Ну, это понятно. И дождется. Наверное, тогда опять будут какие-то разговоры о том, что с ними сделали.

М.КОРОЛЁВА: Ну, я просто хочу напомнить, что кроме того, что появилось сообщение о скором освобождении Платона Лебедева, одновременно было принято решение Президиумом Верховного суда оставить в силе претензии к Юкосу на 17 миллиардов рублей. И как говорят, это фактически закрывает Михаилу Ходорковскому въезд в Россию, и не исключено, что это закроет Платону Лебедеву, собственно, выезд из России. Хотя, адвокаты считают, что это не так.

В связи с этим я хотела тебя спросить. А как тебе кажется, вот у Михаила Ходорковского есть, действительно, здесь в России перспектива как у политика, у общественного деятеля, о чем он, собственно, говорил? Ну, не политика, но общественная деятельность – эти слова он произносил.

В.ЕРОФЕЕВ: Мне кажется, есть. Надо сказать, что меня поразило в последнее время то, что его слова звучат мудро. Они взвешенные, в них нет вот той самой ненависти, которая иногда прорывается в наших оппозиционных кругах. Просто ненависть вместе с нетерпением – это та самая ненависть, которая приводит к большевизму.

Вообще у нас вот это вот политиканство приводит к тому, что мы начинаем всё больше и больше заражаться вот этой болезнью ненависти не только к государству, но вообще ко всей политической сфере. Это очень опасно, потому что люди тогда теряют представление о своей жизни, о смысле своей жизни. Это еще опасно просто потому, что, как вот Ницше, помнишь, говорил замечательно? «Не возлюби ненависть к врагам своим больше, чем жизнь свою». То есть жизнь-то люби больше, чем ненависть к врагам.

У Ходорковского это проступило. И, кстати говоря, я еще раз вспомню, что он и после 10 лет тюрьмы, все-таки, Олимпиаду принял, по крайней мере, говорил об этом в Берлине. Мне кажется, что вообще эти позиции людей, которые мудро смотрят на вещи и понимают, что надо очень многое менять, но понимают, в каком мы государстве, кто у нас население, кто у нас правители, кто у нас кто, я думаю, они нам нужны. И Ходорковский – это тот самый человек.

М.КОРОЛЁВА: Но тут еще вопрос в том... Когда я спрашиваю о том, есть ли у него шансы не только в том, способен ли он там на какие-то действия, поступки, слова и так далее, а о том, кто способен его услышать? Много ли людей в России, как тебе кажется, хотят и захотят слушать Ходорковского, если он будет к ним обращаться?

В.ЕРОФЕЕВ: Ну, у нас с этим бедно, потому что, действительно, основная часть... То есть мы проигрываем по количеству. Мы – те люди, которые, действительно, хотим европейского пути развития России, развития культуры и цивилизации в том плане, как она выстроилась на европейском Западе. Таких людей меньше, и мы проигрываем. Поэтому если играть в те игры, которые нам сейчас предлагаются, то шансов нет.

Были ли шансы у Чаадаева вообще стать общественным деятелем? Нет. Но он остался навсегда известен своим одним письмом, да? Значит, у нас в России как-то всё делается по-особенному.

М.КОРОЛЁВА: Я, кстати, читала сравнения, такие, оригинальные сравнения Ходорковского с Лениным, потому что вот тоже оказался в свое время в Швейцарии, там Германия и так далее, в Европе. Как тебе кажется, возможен ли такой путь для Ходорковского, такой, ленинский путь?

В.ЕРОФЕЕВ: Ну, у нас всё возможно. Дело в том, что есть, с одной стороны, стабильность. А с другой стороны, есть, конечно, такая, хорошо прослушиваемая, звенящая нестабильность. То есть, есть одно и другое одновременно. Это вообще связано с нашей душой, нашей общей русской душой, когда мы одновременно принимаем начальство и одновременно его абсолютно отвергаем, исторгаем из себя и радуемся, если оно помрет (это начальство), чего-нибудь с ним случится, в канаву провалится, напьется и у забора замерзнет ночью зимой. Это поразительно. А с другой стороны, готовы тут же...

У нас вообще вот это вот рабство и какой-то испуг и поклонение – это в одном флаконе. Я помню, в детстве, поскольку родители принадлежали к элите советской, они жили в правительственном санатории, в Соснах и я там, значит, катался на велосипеде. И я помню, за мной охранник не один, а вообще так... Носились, потому что считали, что я тоже какой-то деревенский мальчишка заехал. И они орали «Куда это вообще?» Вот, страшные эти слова. Потом, значит, они меня вылавливали, останавливали и потом они понимали, что я же не этот, а я другой, я оттуда и что его сейчас уволят вообще или расстреляют. И всё менялось. И, вот, только вот это не изменялось никогда.

М.КОРОЛЁВА: Меньше минуты у нас. Еще по поводу Ленина хочу тебя спросить. Тут было 90 лет со дня смерти Ленина. Снова заговорили о необходимости его перезахоронить. Пора?

В.ЕРОФЕЕВ: Ну, давно, конечно, пора, хотя, вообще, наверное, Ленин гораздо более загадочное явление, чем мы думаем. Действительно, он и гриб, и какое-то НЛО, и всё прочее. Это какая-то особая стать, которая явилась России. Когда я смотрю его фотографии первых съездов, еще не цензурированные, я вижу, что все большевики как большевики, ну, нормальные такие люди, довольно ограниченные, а он какой-то сияет неземным огнем. Какой-то он, действительно, загадочный.

М.КОРОЛЁВА: Виктор Ерофеев, писатель сегодня был в программе «Особое мнение». Я – Марина Королёва. Всем спасибо, всем счастливо. 

 Будем надеяться, что Виктор Ерофеев станет постоянным участником этой передачи.

НУ-НУ рассказ

 Они жили на первом этаже хостеля. Стеклянные двери холла выходили прямо на улицу, и летом старики Берковичи редко закрывали их. Однажды вечером к Берковичам пришла собака: грудастая и мордатая сука с огромными слезящимися глазами. Она пришла и остановилась на пороге, видимо, ожидая приглашения.

В хостеле нельзя держать собак — таковы правила, и старики удивились явлению пса. Потом они решили, что собака бесхозная, пришла с улицы, позвали ее в квартиру, накормили вареной колбасой и остатками жаркого. Кормил старик. Наевшись, собака подошла к нему и лизнула руку.

— Ну-ну, — удивился Беркович.

Так они и назвали эту псину, неизвестно откуда появившуюся и неизвестно куда ушедшую. Наутро старики вспомнили о ней, а старуха, вздохнув, сказала, что проникла Ну-ну за ограду, на территорию хостеля, совершенно случайно и больше, наверно, она не придет к ним никогда.

— Интересно, — спросила старуха, — где живет эта собака?

— На холме телефонном, наверно, — сказал старик. — Там наверняка есть пещеры.

 Кто-то, когда-то, зачем-то собрал со всей страны старые телефонные аппараты. Точнее, корпуса аппаратов и вывез этот хлам в одно место. Получился холм высотой метров в пять. Странный холм молчания.

 Холм некогда вырос за невысоким забором и виден он был постоянно, даже в свете ночных фонарей, звезд и луны. Непосвященному, увидевшему холм в тем­ноте, никак было не догадаться, что там светится на свал­ке. Корпуса телефонов по какой-то странности были все белые, будто аппараты другого цвета некогда обрекли на более печальную участь, и только светлокожие корпуса удостоились чести образовать собой это тихое и забытое всеми за ненадобностью сооружение. Если хотите, пира­миду оборванного звона.

Хостель рядом с холмом и лесом построили недавно. Дом этот был светел, удобен и красив без уни­зительной, снисходительной и брезгливой бедности бес­платного жилья. За основу архитектуры приняли челове­ческое достоинство жильцов. Прежде всего, каждый ново­сел отмечал высоту потолков. Признайтесь, три метра — завидная высота. Особенно для людей, проживших всю свою жизнь в старых российских городах. Берковичи родились в Ленинграде. Там и были прописаны всю свою многотруд­ную жизнь, за исключением ужасных дней блокады. Абрам Беркович — воевал, а его будущая жена – Слава- эвакуирова­лась на восток вместе с заводом, производящим оружие. Брак Берковичи зарегистрировали в 1948 году; а дети у них появились только в начале пятидесятых: двое мальчиков. Эти повзрослевшие мальчики уехали в США десять лет назад, занялись бизнесом и преуспели в нем. Наследники Берковичей с женами и детьми отбыли из России первы­ми, а старики только зимой 1992 года, когда совсем стало невмоготу от разного рода лишений. Больше всего Абрама Берковича обижали запущенные тротуары улиц. Он не умел ходить по льду. Несколько раз падал, но удачно — обходи­лось без перелома бедра. Однако Беркович был убежден, что рано или поздно с ним это несчастье случится.

Дети звали родителей в Америку, но остановились они на севере, в городе Сиэтле, а старикам вовсе не хотелось опять попадать в зиму и холод. Конечно, дело было не только в этом. Абрам и Слава очень любили друг друга. Их отношения были редким случаем человеческой близости и тепла. Любовь стариков, не угасшая с возрастом, мешала Берковичам относиться к детям с обычной силой отцовского и материнского чувства. Они были хорошими родителями и делали  для детей все, что положено (даже, как они считали, , больше положенного), но не смогли почувствовать к отпрыскам своим то, что они чувствовали друг к другу. Старики сознавали это в полной мере, стыдились своего относительного, конечно, равнодушия к «мальчикам» и  придумывали разные формы покаяния. Например,  продав в Питере квартиру, они почти все вырученные деньги отправили детям в Америку.

 Холод невольной отчужденности — ненадежный вектор в пути. Повзрослевшие дети спокойно жили без родите­лей, да и стариков не очень тянуло к детям и внукам. Правда, один раз, на пятом году жизни в Израиле, они реши­лись перелететь через океан. Берковичей приняли тепло, но старики гостевали всего лишь месяц. Они не привыкли жить чужой жизнью, зависеть от чужой жизни и постоян­но участвовать в ней. Они тосковали по свободе быть толь­ко вместе и, вернувшись в Израиль, вздохнули с облегче­нием.

Старики тогда жили на съемной площади в одном из ^- больших городов центра страны. Им не везло — и каждые два года приходилось менять квартиры. За семь лет они трижды собирали все свои манатки и перебирались в новую, тесную, как правило, и запущенную клетушку на последнем «олимовском» этаже строения без лифта. Им очень хотелось поселиться, наконец, в своем доме и устроить все округ по своему же усмотрению. Наконец, им повезло, подошла очередь на муниципальное жилье. Берковичи не утратили за годы ожидания здоровье, а потому они перебрались в хостель с чудным ощущением начала новой и прекрасной жизни. Никто не хотел квартировать на первом этаже, а наши старики согласились на это сразу. У них образовался свой выход на просторную площадку перед домом, открытую лесу и с видом на холм белых телефонов, холм молчания. За семь лет скитаний Берковичи привыкли к временности жилья, потому первое время чувствовали себя как-то неловко, будто в летописи их жизни появилась досадная точка и больше не будет коробок, узлов, чемоданов, бесконечных жалоб на цыганскую судьбу и равнодушие еврейского го­сударства к их жизни.

Здесь необходимо признать, что Берковичи в России сознавали себя евреями только по указке антисемитов. В обычное время они не придавали значения своей национальности,  Мало того, они считали любой национализм чем-то постыдным, недостойным чувством для цивилизованного человека. Слава Беркович всю свою жизнь проработала лаборанткой в химической лаборатории родного завода, а ее муж был отличным специалистом по устройству электрических сетей. И все-таки профессия не определяла полностью сущности Берковичей. Они всегда отличались широтой культурных запросов: покупали книги, ходили в театр, часто посещали Эрмитаж и Филармонию. В Израиле им не хватало всех этих привычных развлечений, и старики долго нервничали, ругая пустоту окружающей среды. Как-то они посетили Музей Израиля, а следом концерт симфонического оркестра Зубина Меты. Однако даже первоклассная живопись и концерт классической музыки не смогли вернуть старикам утраченное чувство причастности к нетленным ценностям мировой культуры.

— В нашем возрасте трудно менять кожу, — сказал Абрам Беркович. И жена согласилась с ним. Она искренне никогда не видела причин спорить с мужем. С тех пор старики ограничили свои развлечения экраном телевизора и чтением книг из библиотеки.

Они как раз смотрели программу «Вести», когда на пороге холла вновь появилась Ну-ну. Старики тут же забыли о проблемах беженцев из Косова и бросились к собаке. Псина тем не менее повела себя странно: от угощения отказалась, только прикоснулась влажным черным носом к ломтю пастромы. Ей предложили сыр, а потом и тайный ломтик сала. Все тщетно. Есть собака отказалась категорически.  На этот раз она отметила благодарной лаской Абрама Берковича. Старик спустился в кресло, отчаявшись предложить собаке желанную пищу, а Ну-ну подошла к нему и положила тяжелую голову на колени Берковича.

— Слушай, — сказал старик. - Знаешь, почему она не ест? Просто дает понять, что не за корыстью к нам явилась. Жить она хочет с нами — вот что. Какая умная собака.

— Ты прав, — согласилась Слава Беркович. — Ей у нас удобно. Мы живем на первом этаже. Она сама может себя выгуливать.

— Так что будем делать? — спросил Беркович, почесывая собаку за ухом.

-  Можно ей постелить коврик здесь, в углу, — сказала старуха.

Так они и сделали. Ну-ну все поняла сразу и легла на этот коврик, будто всю жизнь провела на нем, в этом костеле, в квартире, занятой стариками Берковичами.

Необходимо отметить, что жили старики замкнуто. Они не нуждались в компании остальных жильцов. И все в доме их недолюбливали, считая гордецами. Старики не любили совместные экскурсии и редко приходили на вечера-встречи с «замечательными людьми». Особенно была недовольна их поведением комендант хостеля - Берта Мироновна Багис. Эта Багис работала прежде в городе Пензе, в одном из институтов и долгие годы преподавала марксизм-ленинизм, потом ей вдруг показалось, что учение основоположников ложно. Берта Мироновна почувствовала себя еврейкой - и уехала в Израиль. Здесь, на родине предков, она проявила гражданскую активность и некоторое время занималась партийной работой, даже хотела создать свою партию: «Женщины-репатриантки за мир». Но потом получила хостель и приняла предложение заняться в нем хозяйственной деятельностью. По сути дела Берта Мироновна никогда не была коммунисткой, сионисткой или общественницей. Она была несчастной и совершенно одинокой старухой, только всячески скрывала это за внешней хлопотливостью, шумностыо и начальственной статью.

В белом сверкающем широком коридоре хостеля стояла обычная садовая скамейка на гнутых, чугунных ножках. На этой скамейке любила сидеть Багис. Мимо проходили жильцы и обязательно, с почтением, здоровались с Бертой Мироновной. Ей это очень нравилось.

Однажды, когда Багис сидела на любимой скамейке,

дверь в квартиру напротив распахнулась, и Берта Миро¬новна увидела Ну -ну. Потом в коридор вышел старик Беркович и направился к почтовым ящикам в холле. Комендант властно окликнула его:

— Господин Беркович, подойдите ко мне! • Старик приблизился. Он склонил голову набок, демонстрируя внимание.

— Вам известно, — сказала Багис, — что правилами хостеля запрещено иметь животных?

— Да, — кивнул Абрам Беркович.

— Однако вы завели пса, — сказала Берта Миронов¬на. — Мне уже докладывали об этом, но сегодня я получила визуальное подтверждение этого непреложного факта.

— Это так, — сказал Беркович и присел рядом с начальством.

Берте Мироновне это не понравилось. Она невольно отодвинулась к краю скамейки.

— Убедительно прошу вас, — сухо произнесла Багис, — избавиться от пса.

— Это невозможно, — тихим голосом возразил Абрам Беркович. — Мы не заводили эту собаку. Она сама пришла к нам. Понимаете - она сама выбрала нашу квартиру для жительства.

Берта Мироновна терпеть не могла тайных, неопределенных изречений. Она рассердилась не на шутку.

— Перестаньте морочить мне голову! — сказала она. — Ответьте прямо: у вас живет собака?

— Живет, — кивнул Беркович.

— Это категорически запрещено правилами хостеля!

— Я знаю, — сказал старик. — Но здесь случай исключительный: это не мы завели собаку, это собака завела нас.

— Перестаньте издеваться! — закричала Берта Мироновна- — И чтобы завтра животных не было в вашей квартире.

Беркович молча поднялся, миновав коридор, проверил пустоту почтового ящика и вернулся к себе, кивнув по пути сердитому коменданту.

Ну-ну сонно посапывала на обычном своем месте. Старуха смотрела на спящую собаку.

— Знаешь, — сказала она, — мне кажется, что нашей собачке нужно купить собачий корм. Если верить рекламе, конечно.

— Купим, — отозвался Абрам Беркович. — Это не так дорого, как кажется.

Читатель наверняка ждет историю трогательной борьбы за права псины жить в хостеле. Но ничего подобного не случилось. Не хочу вас обманывать. На следующий день Берта Мироновна посетила стариков. Она неважно себя чувствовала, а потому невольно присела на стул.

Ну-ну как раз вернулась с самостоятельной прогулки.

- Какая мерзкая собака, — сказала Багис. — И порода совершенно непонятная.

- Порода двули, — улыбнулся Беркович. — Дворняжка уличная, самая распространенная порода.

— Тем более, — нахмурилась Багис. — Убедительно прошу вас от собаки избавиться.

Она говорила это, с ужасом глядя на приближающуюся псину. Ну-ну подошла к коменданту и положила голову на колени Берты Мироновны. Она это сделала совершенно спокойно, без раболепия, с достоинством, будто отметила Багис с привычным гостеприимством воспитанной и доброй собаки.

 — Что ей нужно? — окаменев, спросила начальственная  дама.

— Я думаю, ничего, — ответил старик. — Всего лишь справедливости.

'Ну-ну и не думала убирать свою лобастую голову с колен  гостьи. И смотрела она на Берту Мироновну своими огромными, выпуклыми, влажными глазами так, будто всю свою жизнь ждала этого человека, а теперь безмерно рада встрече.

— Я могу встать? — тихо спросила Багис.

— Вполне, — ответил старик Беркович.

 Берта Мироновна поднялась осторожно и как-то боком покинула квартиру стариков. Больше вопрос о собаке не поднимался.

Ну-ну продолжала жить у Берковичей, но какой-то своей, самостоятельной жизнью. Ночевать она приходила и съедала свою чашку собачьей еды. Но большую часть времени  псина пропадала неизвестно где. Старик так и не смог обнаружить тайный лаз в заборе хостеля.

  Однажды он исследовал холм молчания в поисках собачьей норы. Старик  долго бродил вокруг горы телефонных корпусов. И остановился только тогда, когда увидел Ну-ну по другую горону забора. Мертвые белые корпуса телефонов молчали  рядом с ним. Говорили глаза собаки.

— Что ты делаешь там, глупый старик? — говорили эти глаза, — Не следует искать то, что не имеет никакого смысла. Я здесь, что еше тебе нужно?

После этого развора с собакой с Берковичами произошло вот что: они стали слишком часто вспоминать о своих детях и внуках. Старики и раньше делали это, но как-то сухо, по родительскому долгу. Теперь мысли о близких шли от сердца. И это наполнило их жизнь чем-то непривычным, тревожным, но и радостным в то же время. Старики будто проснулись от долгой спячки. Они решили обязательно навестить родных не позднее осени этого года. Не знали только, как поступить с собакой. Но Абрам Беркович уверенно сказал, что им это и знать не обязательно, Ну-ну сама знает, что делать с ней.

Как-то встретил старик Берту Мироновну.

— Послушайте, — сказала Багис, — откуда все-таки взялась эта ваша собака. Может, ее кто-то вам подкинул, прислал к вам?

— Вполне возможно, — согласился Беркович. — Я уверен, ее послал Бог.

— Кто? — опешила Берта Мироновна, — Какой Бог? Бога нет.

— Я тоже так думал раньше, — сказал Беркович и улыбнулся.