МАРШАЛ МАННЕРГЕЙМ

Большая часть заявок, написанных мной по заказу студий или личному почину, забыта напрочь, но в этом замысле есть зерно, из которого мог бы вырасти, как мне кажется, достойный фильм.

Июль 1941 г. Войска Ворошилова  провоцируют Финляндию на новую, теперь уже летнюю, войну. Но в Москве, руководство военной разведки, понимает весь трагизм положения: неизбежность штурма Ленинграда рейхсвером и армией маршала Маннергейма.

 Там делают все возможное, чтобы предотвратить атаку Ленинграда с севера. Разведка ищет пути подхода к ключевой фигуре в военном противостоянии. Там хорошо знают биографию маршала, его учебу в Петербурге и долгие годы службы в  армии Империи, знают и о любовных приключениях Маннергейма в России. Вот почему человек, необходимый для выполнения нужного задания, находится без особого труда.

 Офицер разведки командируется в Ленинград.

Михайловский театр. Там работает режиссером миманса бывшая, знаменитая балерина – Наталья Барсова. Это все еще красивая, стройная женщина 47 лет. Когда-то у Барсовой был бурный, известный всей столице, роман с маршалом. Разрушил их искреннюю и теплую связь Октябрьский переворот. В 1921 году Барсова выходит замуж за офицера Красной армии и у нее родится сын.

 В июле 1941 г. эта женщина в трауре. Недавно она получила похоронку: ее сын погиб смертью храбрых. Муж Барсовой был репрессирован в 1937 г. и получил 10 лет без права переписки. Бывшая балерина уверена, что ее муж жив и находится в одной из зон ГУЛАГа.

 Именно к этой женщине в трауре приходит офицер разведки с просьбой отправиться в Финляндию с особым заданием. Барсова ничего не боится, и терять ей нечего. Она на грани суицида, живет больше по инерции. Барсова отказывается. В полномочии офицера входит ложное обещание освободить из лагеря мужа Барсовой, если она решит сделать то, о чем ее просят. Мало того, офицер убеждает бывшую звезду сцены, что от ее согласия зависит судьба «самого прекрасного города мира». Города, который фюрер намерен то ли  отдать финнам, то ли превратить в болото.

 Барсова соглашается. Она человек, с очень непростым характером, но физически  крепка. Барсова быстро проходит необходимый курс тренировок и ее забрасывают на парашюте в Финляндию.

 В Хельсинки есть явка, радиосвязь. К концу июля Барсова выходит на контакт с человеком, который ее любил когда-то. Среди разного рода лирики она должна сообщить Маннергейму, что его дочери от Анастасии Араповой грозить большая опасность. Она неосмотрительно вернулась в СССР из Парижа и теперь находится  в руках НКВД. Получается, что от поведения барона зависит судьба  его дочери.

 Маршал никогда не относился с особым чувством к своему первому браку и детям от Араповой, но рыцарский, благородный характер барона не позволяет ему остаться равнодушным к судьбе дочери. Маннергейму не стоит больших усилий, чтобы убедиться, что дочь его, по-прежнему, в эмиграции и ей ничего не угрожает. Он же понимает, что мужа Барсовой давно нет на свете, что она стала жертвой заказчиков своей акции.

 Маршал не выдает властям свою бывшую любовницу. Он все еще относится к этой несчастной женщине с теплом и пониманием ее положения жертвы обстоятельств. Мало того, он делает все, чтобы сохранить резидента и связь Барсовой. В Кремле из своих, доверенных источников должны знать, что финны не собираются штурмовать город Петра и даже не намерены подвергать его бомбардировке и обстрелам. Не в этом ли, среди прочих факторов, может скрываться неожиданная послевоенная благосклонность Сталина к Финляндии, исключение этой страны из списка  интересов СССР. 

 Невозможен прежний характер связи маршала и Барсовой, но возможен доверительный характер из отношений, на фоне воспоминаний о временах сравнительно светлых, полных подлинных свершений и надежд. Не исключено, что с этими агентом вражеской разведки Маннергейм сможет поделиться сокровенными мыслями. Ну, например:

  Кухня. В краткие минуты отдыха Маннергейм позволяет себе заняться любимым, поварским делом. Он говорит Барсовой:

 -  «На политической кухне все иначе, Ната… Как же там часто приходится иметь дело с глупостью, завистью, жадностью, жестокостью… Как мало там чести, мудрости и достоинства. Как там трудно готовить блюда, нужные, необходимые твоей стране, твоему народу, всему миру, наконец. Иной раз мне кажется, что суд истории, суд Божий – ничто по сравнение с тем судом, каким ты сам готов себя судить…»

 Вся эта странная «шпионская история» должна проходить на фоне острейшего международного положения, когда Маннергейм предпринимает героические усилия, чтобы «братство по оружию» с фюрером не вылилось в потерю Финляндии своей независимости и демократического характера этого северного государства.

Здесь еще важно то, что взятие Ленинграда невольно ставило Финляндию и гитлеровский рейх на одну доску, а маршал никогда не принимал и не мог принять практику и идеологию нацизма.

 Как все здесь сложно и держится на волоске, но именно в этой способности остаться самим собой с учетом реальности и состояло великое искусство Маннергейма-политика. Человеком верности присяги, человеком чести.

 Героями нашего сценария должны стать сам Гитлер, Кейтель, Йодль, Молотов, Жданов, Коллонтай, президент Рюти, посол рейха Блюхер…

 Задание выполнено. Барсова должна вернуться в СССР. Маршал понимает, что ее возвращение смерти подобно. Он однажды спас Наталью от покушения на ее жизнь. Маннергейм уговаривает бывшую звезду балета остаться в Финляндии, но она любит мужа и верит, что возвращение – путь к его свободе. Вот тогда маршалу и проходится сказать Барсовой, что ее мужа давно уже нет на свете. И не только сказать, но и доказать это.

 Автор заявки не любит трагические финалы, но жизнь этой замечательной женщины окончательно теряет всякий смысл.

 На вымышленной истории с Барсовой драматургические возможности  сценария  не исчерпываются. Главный герой задуманного фильма все-таки Карл Густав Маннергейм, его уникальная способность держать «круговую оборону», мастерски лавировать между интересами великих держав. Отражать, по сути, нападки со всех сторон.

 Были и те, кто атаковал Маннергейма «слева», считая всякий союз с нацистами преступлением перед страной и народом. Маршал же понимал, что только компромисс с фюрером спасает его родину от оккупации, а значит от нового профашистского правительства, готового ударить по Ленинграду вместе с вермахтом. И тогда участь северной столицы России была бы предрешена - великий город  уничтожен. Мало того, нацистам  удалось бы наверняка перерезать пути «ленд - лиза» из Мурманска, что стало бы не меньшей катастрофой для СССР.

 Когда говорят, что Маннергейм, по сути, спас Ленинград – в этом есть значительная доля правды. В любом случае ни одна финская бомба, ни один снаряд не упали на этот город во время войны.

 Помню, как первоклассником прочел табличку на одном из домов Невского проспекта:  "При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна" И спросил у отца - почему?

 - На севере стояли финны. Они не стреляли, - коротко ответил отец.

ОЛЕГ КАШИН ОТМЕНИЛ АНТИСЕМИТИЗМ В РОССИИ

ОБ УЖАСАХ АНТИСЕМИТИЗМА

 Олег Кашин раздает советы ориентированным на экспорт политологам:

«Редакция попросила меня ответить колумнисту московской англоязычной газеты, обвинившему «Свободную прессу», вау, вау, в антисемитизме. Я не знаю, как возразить этому милому человеку – мне нравится, как он держит во рту трубку на фотографии, иллюстрирующей его текст, а что касается остального, то, по точному наблюдению одного моего друга, еврейский вопрос в России закончился тогда, когда в стандартных (и, прямо скажем, действительно фашистских) объявлениях о сдаче квартир – все их видели, «только славянам», – слово «славяне» с какого-то момента стало подразумевать не только русских-украинцев-белорусов, но и евреев. Еще в 1990-м году такого просто не могло быть – общество «Память», все дела. Сейчас – на здоровье, даже оголтелые низы, при первой возможности готовые принять участие в какой-нибудь этнической чистке, уже не считают евреев за чужих. В самом деле, глупо в присутствии Дагестана задумываться о различиях между Иваном и Абрамом. Эти различия ничтожны.

И если бы в Российской Федерации существовала какая-нибудь общественная мысль, кроме как раз «Свободной прессы» и еще полутора сайтов, об исчезновении российского антисемитизма были бы написаны книги, прочитаны лекции, проведены выставки и снято кино. Но общественная мысль, посасывая свою трубку, предпочитает тиражировать двадцатилетней давности стереотипы, по степени достоверности сопоставимые с интуристовскими историями про медведей и балалайки.

Каждый раз, выступая перед какой-нибудь иностранной аудиторией – даже не перед «какой-нибудь», а подготовленной, интересующейся российскими делами, – я вынужден отвечать на вопросы об угрозе коммунистического реванша в моей стране, о репрессивной политике Москвы в отношении чеченского народа и даже о возможности завоевания Россией прибалтийских стран. Терпеливо отвечая на эти вопросы («Нет, леди и джентльмены, компартия системна»; «Простите, но мистер Кадыров сам кого хотите репрессирует»; «Если они нападут на Европу, им негде будет хранить деньги»), я вижу в глазах собеседников уныние – они не верят мне, потому что слово незнакомого русского никогда не перевесит терабайты той ерунды, которую рассказывают о моей стране все эти ветераны валдайских клубов и погоушских движений с обеих сторон их любимого железного занавеса.

И если с Александром Раром или Николаем Злобиным уже ничего не поделаешь, то их менее знаменитым коллегам, которых проще узнать по трубке, чем по имени, хочу дать добрый политологический совет. Друзья, представьте себе, что каждый раз, когда вы собираетесь воспроизвести свою традиционную аналитическую клюкву, где-нибудь в России умирает один котенок. Просто умирает от того, что ему больно наблюдать, как неискушенному англоязычному читателю рассказывают о неготовности России к демократии, о популярности Ethnic Slurs среди русских оппозиционеров и о прочих медведях и балалайках. Не думайте о просмотрах, перепостах и гонорарах, думайте о котятах. Возможно, они покажутся вам несерьезным аргументом – но он, по крайней мере, более серьезен, чем то, о чем пишете вы. Мазл тов, друзья».

  Итак, отныне Россия свободна от антисемитизма. Олег Кашин его отменил вместе с почившим обществом «Память». Нынче русским людям не до евреев, им мешает жить Кавказ. Проще говоря, погромные явления наблюдаются не на «еврейской улице», а на том проспекте, который ведет к мечети или приспособлен под мечеть. Погром cегодня, как и в давние годы, принял базарный характер, а так как потомки Иакова нынче на рынках не торгуют, им и жаловаться не на что.

 Увы, ошибается Олег Кашин, путая стратегическую юдофобию с тактической. Евреев сегодня в России можно увидеть только в виртуальном пространстве, но это вовсе не значит, что они вдруг исчезли из сознания коренного народа, как лютые и давние враги России. За доказательствами далеко ходить не нужно: они на полках книжных магазинов, в радио и телевизионном эфире. Писал недавно о поэтическом вечере в Черноголовке. Юного поэта больше всего волновала «злая жидовская сила». Неприязнь к кавказцам вовсе не отменила ненависть к «избранному народу», как не смогла это сделать ненависть к немцу во время ВОВ. Война закончилась – и все стало на свои места. Еврей всегда будет виноват во всех бедах и исторических неудачах народа русского. Это его давняя, "почетная" роль. Обвинить в этом каких-либо «дагестанцев» никому и в голову не придет. Уверен – исчезни евреи даже из виртуального пространства России – ненависть к ним останется.

 Ошибается указанный журналист, тем более, что и сам он позволял себе антисемитские пассажи под маской антиизраильской риторики, о чем я и писал несколько лет назад в статье: «Открытое письмо Олегу Кашину». Меня мало заботит «готовность России  к демократии», как и распри с кавказцами. Изменятся обстоятельства – и эта болезнь пройдет. Боюсь, что тяжкий психический недуг юдофобии неизлечим – вот в чем проблема коренного народа. Боюсь, и самого Кашина.

ЭТЮД ОПТИМИЗМА из дневника

Это был счастливейший день в моей жизни. Лет тридцать назад попал под раздачу новых книг в букинистическом магазине на Профсоюзной улице. Потратил тогда все деньги из кошелька. День этот и счастье обладания помнить буду до самой смерти. Книги, тогда купленные, могу и сегодня продемонстрировать….  ХХ век кончился, я живу совсем в другом мире. Но…  Красиво пророчествуют о конце «Империи Гуттенберга», забывая при этом, что книги стали появляться задолго до печатного станка: на камне, на глиняных табличках, на папирусе. Мысль, как только она возникла, должна была быть запечатленной. Выходит, вместе с книгой может погибнуть вся человеческая цивилизация, исчезнет культурный слой «озона», по которому мы ходим, и который хранит род людской от исчезновения. Нет, это невозможно. Печатный станок исчезнет, но книга просто перейдет на другой носитель. Мы все еще привыкли перелистывать страницы, пользоваться многотомными библиотеками. Трудно, даже больно уйти от многовековой привычки, но поколения сменят поколения – и моим правнукам эта привычка покажется настоящей дикостью, как нам кажется дикостью выдавливать буквы на глиняных табличках. При этом не исчезнет ценность печатной книги, как не исчезла, а только возросла, ценность тех же табличек, папирусов или берестяных грамот.