Съемки еврейского квартала довоенной Варшавы датированы июнем 1939 года. До войны оставалось два месяца, и гетто в Польше еще не было. Оператор — Бенджамин Гасул (1898–1962), американец латвийского происхождения. Перед Второй мировой он много путешествовал по миру, снимая уличные сценки на цветную 16-миллиметровую пленку. По тем временам это было исключительно дорогое развлечение, но Гасул вполне мог его себе позволить: уже в середине 1930-х он был одним из самых известных американских кардиологов. Варшавское гетто было создано спустя год с небольшим — 16 октября 1940-го. 16 мая 1943-го, после жестоко подавленного восстания, гетто ликвидировали. Жители были отправлены в концлагеря и уничтожены.
20 марта 1917 года на заседании Временного правительства по представлению министра юстиции А.Ф. Керенского было принято Постановление «Об отмене вероисповедных и национальных ограничений». Это и было тем актом, который де-юре дезавуировал 126-летний позор императорской России, — черту еврейской оседлости, или просто черту. Но ни выражение «черта оседлости», ни слово «евреи», по просьбе представителей «Союза для достижения полноправия еврейского народа в России», в тексте даже не назывались.
Черта оседлости — эта своего рода клетка для российского еврейства — была главным символом государственного антисемитизма и дискриминационной антиеврейской политики царской России. Самой последней среди европейских стран полиэтническая Россия разомкнула наконец наручники на запястьях пятого по численности своего народа и признала элементарное — достоинство и равноправие своих еврейских сограждан.
«Черта постоянной еврейской оседлости» — это ареал, открытый для легального и постоянного проживания в Российской империи тех, кто исповедует иудаизм, то есть евреев как конфессии. За пределами ее периметра проживание евреев строго воспрещалось и преследовалось, за исключением «выкрестов» (крещеных евреев) и тех категорий конфессиональных евреев, для которых делались целесообразные исключения. Как институт власти черта оседлости неотделима от репрессий против нарушителей ее режима, причем главной формой наказания являлась высылка.
Ограничения имелись и внутри самой черты, например, на проживание евреев в сельской местности.
Как таковая черта в России была введена в царствование Екатерины II, на которое пришлись все три раздела Польши (1772, 1793 и 1795), каждый из которых добавлял империи на Западе обширные земли, плотно заселенные евреями или, по-польски, «жидами».
Де-юре это произошло в конце 1791 года, а де-факто — существенно раньше: по одной версии — в 1780 году, когда в Могилевской и Полоцкой губерниях купцов-евреев уравняли в правах с неевреями, а по другой — в 1790-м по инициативе московских купцов, всерьез напуганных еврейской конкуренцией. 72 купца-еврея с семьями были тогда обвинены в демпинге и контрабанде, изгнаны из Москвы и Смоленска с ограничением их правожительства Белоруссией и Новороссией: по сути, это была первая внутрироссийская депортация евреев.
В 1795 года Екатерина приказала выселить евреев из деревень. Тогда же, в 1795 году, был забит и первый «внутриеврейский» клин в России — между евреями-ашкеназами как дискриминированным контингентом, для которого, собственно, и вводилась черта оседлости, и горскими евреями и караимами как полноправными и свободными гражданами страны.
После 1818 года в России оказалось сосредоточено около половины всего мирового еврейства, причем всех их империя чистосердечно потчевала традиционными еврейскими кушаньями: удвоенным налогообложением например.
Периодами относительной либерализации в еврейском вопросе были царствования Павла I и Александра II.
Именно Александр II с первых дней своего царствования, пусть и не всегда последовательно, взял курс на либерализацию статуса вверенных ему евреев. При нем правомочие на постоянное пребывание вне черты получили купцы I и II гильдии, выпускники вузов, лица со степенью доктора или магистра, мастеровые и ремесленники, в т.ч. механики, винокуры и пивовары, отставные рекруты, помощники аптекарей, дантисты, фельдшеры и повивальные бабки.
Престолонаследник же, Александр III, став царем, зарекомендовал себя убежденным контрреформатором и, пожалуй, самым яростным антисемитом во всей династии Романовых. С его воцарением по России прокатилась первая из трех больших волн еврейских погромов — в 1881—1884 годах (две другие — 1903—1906 и 1917—1921 годов — выпадут на властвование Николая II и на безвластие Гражданской войны). Нет, он не давал указаний погромщикам, но его отношение превосходно характеризует пассаж из письма варшавскому генерал-губернатору И.В. Гурко: «Сердце мое радуется, когда били евреев, но допускать этого ни в коем случае нельзя, так как от них богатеет земля русская». (Впрочем, любой цинизм лучше фанатизма, и даже такое отношение — прогресс на фоне максимы Елизаветы I: «От врагов Христовых не желаю интересной прибыли»!).
Быть может, самым страшным для евреев при Александре III оказалось даже не изменение правового поля, а устрожение правоприменения. В 1891–1892 годах из Москвы, например, было выселено около 40 тысяч евреев. Излюбленной мишенью стали жены евреев, имевшие не личное, а косвенное, то есть замкнутое на их мужей, правожительство: стоило мужу выехать по делам хотя бы на короткое время, как жена оказывалась в зоне риска.
Толерантности позднего Александра III едва-едва хватало на то, чтобы прощать С.Ю. Витте, своему министру финансов, свободное от антисемитизма и сугубо прагматичное отношение к евреям. Вот сценка из воспоминаний Витте, относящаяся ориентировочно к 1893 году: «В первые годы моего министерства при Императоре Александре III, Государь как-то раз меня спросил:«Правда ли, что вы стоите за евреев?» Я сказал Его Величеству, что мне трудно ответить на этот вопрос, и просил позволения Государя задать Ему вопрос в ответ на этот. Получив разрешение, я спросил Государя, может ли Он потопить всех русских евреев в Черном море? Если может, то я понимаю такое решение вопроса, если же не может, то единственное решение еврейского вопроса заключается в том, чтобы дать им возможность жить, а это возможно лишь при постепенном уничтожении специальных законов, созданных для евреев, так как в конце концов не существует другого решения еврейского вопроса, как предоставление евреям равноправия с другими подданными Государя.
Его Величество на это мне ничего не ответил и остался ко мне благосклонным и верил мне до последнего дня своей жизни».
Царствование Николая II явилось продолжением отцовской, а не дедовской, линии. Этот последний русский царь, этот будущий православный святой с якобы мироточащим в сегодняшнем Симферополе бюстом, — верил не только в Распутина и его байки, но и в «Протоколы сионских мудрецов», а когда выяснилось, что «Протоколы» — фальшивка, не постеснялся сожалеть об этом. Открыто симпатизируя «Союзу русского народа», он искренне, как и все черносотенцы, полагал, что в погромах сами жиды и виноваты.
Не забудем и введенную в 1886 году при министре народного просвещения И.Д. Делянове и обер-прокуроре Священного Синода К.К. Победоносцеве numerus clausus для государственных гимназий и университетов, более известную как «трехпроцентная норма». На самом деле норма эта заново устанавливалась ежегодно и фактически колебалась вокруг следующих квот: в черте оседлости — не более 10%, на остальной территории России — не более 5%, а в Москве и Санкт-Петербурге — не более 3%. «Нормы» эти, как правило, полностью выбирались медалистами, что фактически закрывало остальным дорогу к отечественному высшему образованию и толкало их или в заграничные университеты, или к вынужденно-циничному крещению.
Как писал Бенедикт Лившиц, «университетский диплом в руках еврея был, кроме того, овеществленным оскорблением, нанесенным государственному строю, символом победы, одержанной над сводом законов, над рогатками черты оседлости и, свидетельствуя об особенном упорстве и настойчивости обладателя документа, становился волчьим паспортом».
Не случайно в царствие Николая II по России с грохотом прокатился новый вал погромов, начавшийся в апреле 1903 года с кишиневского. После чего погромы и черта оседлости сделались предметом не только внутренней, но и внешней политики, став камнем преткновения на переговорах с иностранными державами о новых займах России. Так, в 1904—1905 годах президент США Рузвельт несколько раз делал представления России, жестко требуя от нее изменений в еврейском вопросе и строгого соблюдения Русско-Американского соглашения о торговле и навигации 1832 года. Но пароксизмы и миазмы антисемитизма были царю дороже, в его голове жила такая сюрреалистическая схема: коль скоро договор подразумевает подчинение американских граждан в России российскому законодательству, то, стало быть, к американским евреям применим… режим черты оседлости! Он как бы мысленно расширил черту, включив в нее и США! Штаты подождали немного — и денонсировали в 1911 году соглашение 1832 года.
Еврейские погромы в Кишиневе, 1903 год. Фото: РИА Новости
Политическое бесправие и депортации привели к тому, что началась массовая эмиграция евреев из России, а погромы ее многократно усилили: в 1881—1914 годах только в США из России эмигрировало более 1,5 млн человек, причем экономически и творчески наиболее активных и продвинутых. Эта мощная волна еврейской эмиграции из России привела к тому, что ее возможности и шансы богатеть благодаря своим еврейским согражданам ощутимо сузились, тогда как у стран их принимавших, — прежде всего у США и Палестины, — ощутимо расширились.
Еврейская же молодежь из числа остающихся изо всех сил рвалась сквозь бастионы черты оседлости и столь же массово уходила «в революцию», во все ее ответвления и рукава. Власть привыкла к покорным и трусливым евреям, а тут — такая борьба, такая самоотверженность, такая готовность к самопожертвованию, такое презрение к собственной смерти! Это напугало власть, заставило ее подумать не только о кнуте, но и о прянике, по возможности небольшом.
Общее бесправие, униженность, запертость в черте оседлости большей части еврейского населения, крупнейшей в мире, в том числе и по численности еврейских граждан, державы — державы, претендующей на свой высокий пюпитр в европейском «квартете» и глобальном «оркестре», — смотрелись вопиющим атавизмом, одновременно бельмом и бревном в российском глазу. Упрямое — вопреки всему — отстаивание черты оседлости подрывало международный авторитет Российской империи, тянуло ее вниз и назад, осложняло экономические связи с другими странами.
Неудивительно, что призывы к царям и правительствам об отмене черты оседлости и об уравнении евреев в правах звучали постоянно, и не только из еврейских кругов, но и от высокопоставленных российских чиновников и выдающихся гуманитариев: таких как Сперанский, А.Г. Строганов, Витте, Столыпин, Милюков и Лев Толстой. На стыке XIX—XX веков отмена черты оседлости стала частью программ большинства общероссийских партий, кроме черносотенных. Между левыми и центристами был консенсус, неплохо сформулированный Витте: «Я был бессилен заставить пересмотреть все существующие законы против евреев, из которых многие крайне несправедливы, а в общем законы эти принципиально вредны для русских, для России, так как я всегда смотрел и смотрю на еврейский вопрос не с точки зрения, что приятно для евреев, а с точки зрения, что полезно для нас, русских, и для Российской Империи».
Витте улавливал и провиденциальную связь между еврейской политикой царя, революцией и судьбой монархии: «Я убежден в том, что, покуда еврейский вопрос не получит правильного, неозлобленного, гуманного и государственного течения, Россия окончательно не успокоится».
Но при всех царях, не исключая и Александра II, российское правительство упорно отказывалось от ликвидации черты, обещая взамен лишь медленное и постепенное расширение прав евреев — по мере прогресса их ассимиляции, без которой никакая их интеграция в российскую державу невозможна. 31 мая 1910 года евреи-депутаты Госдумы Н. Фридман и Л. Нисcелович при поддержке кадетов все же вынесли законопроект об отмене Черты на рассмотрение Думы. Их поддержали 166 депутатов, в том числе 26 от партии октябристов. Но правые добились передачи законопроекта в комиссию о неприкосновенности личности, где его благополучно замылили.
Развязка, однако, наступила иначе и как бы сама собой — во время и благодаря Первой мировой войне — этому геополитическому суициду Империи. Тупость ее развязывания и бездарность ведения — ровно того же происхождения, что бездарность и тупость в еврейской политике.
Так, в 1914—1916 годах по причине якобы их поголовной нелояльности, из западных прифронтовых губерний во внутренние губернии России было выселено 250—350 тыс. евреев, причем на сборы им давались всего лишь 24 часа.
Однако все отдельные выселения, как отмечал С. Вермель, посвятивший им серию обобщающих статей, «бледнеют перед грандиозным массовым выселением из Ковенской и Курляндской губернии». Ввиду быстрого наступления немецкой армии 30 апреля 1915 года для Курляндской и 3 мая для Ковенской и, частично, Сувалкской и Гродненской губерний последовали распоряжения русской военной администрации о немедленной и поголовной депортации всех местных евреев. Всего из Курляндии тогда было выселено около 40 тыс. чел., а из Ковенской — 150—160 тысяч. Местами их нового поселения были назначены отдельные уезды Полтавской, Екатеринославской и Таврической губерний. В июне 1915 года выселение евреев продолжилось, захватив теперь уже Юго-Западный край — Подольскую и Волынскую губернии. И все это — невзирая на то, что почти в каждой еврейской семье кто-нибудь да воевал и что еврейскую молодежь, в том числе и из числа выселенцев, продолжали призывать в действующую армию! Приходится констатировать, что подход царского правительства к т.н. «враждебно-подданным интернированным» во многом предвосхитил страшные и бесчеловечные черты депортационной политики советского государства.
Едва лишь подув на черту оседлости, война фактически сдула, уничтожила ее: еврейские беженцы, эвакуированные и интернированные, расселились по внутренним губерниям далеко и широко. Признанием этого факта стал циркуляр очередного министра внутренних дел Н.Б. Щербатова от 15 августа 1915 года, изданный под давлением еврейских организаций и межпартийного Прогрессивного блока в Думе. Формально он не упразднял черту оседлости, но разрешал евреям жить (разумеется, временно!) во всех городских поселениях страны, кроме столиц и местностей, находившихся в ведении министерств Императорского двора (Москва, Петербург, Ялта, Царское Село, области казачьих войск, а также — по-прежнему — сельская местность). При обсуждении самой проблемы в правительстве министр иностранных дел С. Сазонов настаивал на принятии демонстративного акта по еврейскому вопросу, так как союзники крайне недовольны преследованиями евреев, о которых так много (и, очевидно, верно) говорит немецкая пропаганда.
Но Николай II так и не пошел на юридическое упразднение черты. Это сделало низложившее его Временное правительство.
Просуществовав де-юре 126 долгих и унизительных для евреев лет, черта навсегда осталась в российской истории несмываемым и дурно пахнущим пятном.
Впрочем, российский государственный антисемитизм вовсе не умер 20 марта 1917 года. На какое-то время он просто перестал быть державно-имперским. А с последовавшим затем крахом материка российской государственности, с распадом его на десятки постоянно перекраиваемых и воюющих друг с другом островов — эфемерных республик, гетьманств, директорий, эмиратов, ханств и прочих гуляй-полей — государственный антисемитизм растекся и возродился в большинстве из них, что вновь привело к погромам периода Гражданской войны, неслыханным до этого по своей жестокости в российско-еврейской истории.
С укреплением советской государственности, с ее постепенным переводом стрелок с де-юре классовых на де-факто национальные рельсы, антисемитизм вернулся и в государственную политику СССР. Еще бы! Как удобно иметь под рукой пассионарный контингент, на который всегда можно переложить ответственность за то или другое. Максимум доморощенного антисемитского энтузиазма в 1920-е и 1930-е годы наблюдался там, где евреев было особенно много, — в пределах бывшей черты, и в особенности на Украине. Заигрывание с «Джойнтом»1 и ОЗЕТом2 обернулось созданием в 1934 году Еврейской автономной области на Дальнем Востоке, в Биробиджане, на приамурских черноземах, такой карикатуры на Палестину и мечтательной заготовки Кремля для новой черты на востоке.
А война с фашизмом и Холокост обернулись вовсе не скорбью и солидарностью с евреями, а главпуровским их отрицанием в качестве главных жертв национал-социалистического этноцида, плавно перетекшим в «безродный космополитизм» уцелевшего еврейства. Миф же о гневе народном и о несостоявшейся депортации евреев в Биробиджан — это пик позднесталинского антисемитизма, отдаленно напоминающего антисемитизм поздней Екатерины II. При Хрущеве и Брежневе государственный антисемитизм напоминал скорее эпоху Александра III: все опустилось на уровень карьерной и образовательной дискриминации (та же numerus clausus, только гораздо худшая, потому что негласная и произвольная), а также борьбы с эмиграцией и правом на эмиграцию. При Горбачеве государственный российский антисемитизм сходил на нет, зато расцвел антисемитизм корпоративный и частный (общество «Память» и иже с ним). При Ельцине уже начали бороться и с корпоративным антисемитизмом, но тем не менее генералу Альберту Макашову с рук сходили любые высказывания, даже такое: «Евреи так нахальны потому — позвольте я по-своему, по-солдатски скажу, — потому, что из нас еще никто к ним в дверь не постучал, еще никто окошко не обоссал. Потому они так, гады, и смелы!» (сказано в феврале 1999 года на съезде казаков в Новочеркасске).
При Путине антисемитизм практически сошел на нет, и только на 18-м году его правления, после нескольких лет активной клерикализации государства и общества и агрессивной защиты даже не прав, а чувств и рефлексов условных «верующих» что-то, похоже, изменилось.
Традиционным запашком снова повеяло из Охотного Ряда — из думских уст. 23 января 2017 года вице-спикер от правящей партии Петр Толстой произнес: «Наблюдая за протестами вокруг передачи Исаакия, не могу не заметить удивительный парадокс: люди, являющиеся внуками и правнуками тех, кто рушил наши храмы, выскочив из-за черты оседлости с наганом в семнадцатом году, сегодня их внуки и правнуки, работая в разных других очень уважаемых местах — на радиостанциях, в законодательных собраниях, продолжают дело своих дедушек и прадедушек».
Еще немного, и кто-то из нынешних охотнорядцев поведает нам о пархатых христопродавцах, об авторизованных протоколах закулисных мудрецов и о вкуснейшей маце на крови христианских младенцев.
Павел Полян — для «Новой»
1Международная еврейская благотворительная организация. 2Общество землеустройства еврейских трудящихся (1925—1938).
Пришла пора немного дополнить четырехчастный сериал «Как заметить слона?..», написанный в августе прошлого года (Ч. 1,2, 3, 4)
Под «слоном» я тогда имел в виду наших силовиков, точнее, их действия, не вполне, на мой взгляд, адекватные официальным целям деятельности. Слоновые действия, которые очень Любопытные граждане, прямо, по Дедушке Крылову, тем не менее, не замечают, отвлекшись на разных мелких насекомых.
Отмечу, что отдельные персоналии, упомянутые в сериале, за последние месяцы изменили свой статус. Кто вошел в сонм правителей, а кто – наоборот, пополнил ряды политических безработных. Часть последних, натянув камуфляж слона-скотинки серой, тихой, неприметно ищет место под солнцем, которое, кстати сказать, в этом году честно отрабатывает денюжки нобелиантов от глобального потепления. Другая часть, приняв позу «не могу молчать!», громко вопиет на всю Иудейскую пустыню, горы Шомрона и прочие солнцеизбыточные места Эрец Исраэль, требуя, опять же, места.
А многое, тайное всего менее года назад, стало явным. Оказалось, из каждой мало-мальски крупной щели торчат слоновьи уши, а то, и бивни.
Напомню, что в Израиле деление евреев на «правых» и «левых» несколько отличается от общепринятого в иных цивильных странах. Главный водораздел у нас – отношение к перспективе сосуществования с арабским населением Эрец Исраэль.
Левые, как, впрочем, и их собратья в мире – интернационалисты, и они мыслят в категориях толерантности и дружбы народов, вплоть до полного слияния со свободолюбивым «палестинским».
Правые же исходят из того, что мы – это одно, а арабы – другое. И нет в Западной Эрец Исраэль не только места и возможности для создания второго государства – арабского. А, уж, самые наиправейшие, — так те, даже, вообще, для проживания арабов в Еврейском национальном Государстве.
Но это, естественно, крайние точки, между которыми и лежит весь политический спектр еврейских граждан Страны и тех, кто отождествляет себя с нашим народом.
Политические события последних месяцев и, особенно, необычно жарких весны и начала лета, когда повышенный разогрев голов экспоненциально нагнетает мощь страстей, вынесли на широкие просторы очередной секрет Полишинеля о том, что руководство силовых структур: генералы и старшие офицеры, у нас сплошь – левые и ультралевые.
Между тем, результаты выборов этого века, если рассматривать их без подтасовок в виде навязывания «свободного выбора» массированным промыванием избирательских мозгов левыми, по преимуществу, израильскими СМИ, и фальсификаций, вроде диагноза «временной нетрудоспособности» ПМ Шарона (2006 г.), свидетельствуют, что среди израильских евреев доминируют правоориентированные! Особенно, это было продемонстрировано на выборах главы правительства 2001 года и трех последних — в Кнессет.
Несколько дней назад с недоумением насчет такого диссонанса высказался, например, председатель парламентской коалиции, депутат-ликудник Давид Битон:
«На протяжении многих лет можно отследить, как люди, попадающие на должности глав «Моссада», ШАБАКа (Службы общей безопасности) или ЦАХАЛа (Армии обороны Израиля) превращаются в левых, — сказал он. — Например, покойный Меир Даган был когда-то крайне правым, а после назначения на должность главы «Моссада» полностью поменял свои взгляды. Что касается ШАБАКа, то и там «кроме Дихтера, все перешли налево. Что-то происходит с ними в должности».
Попробуем обозначить причины. Исторические лежат на поверхности.
Кибуцный плакат времен Войны за независимость, посвященный 70-летию Сталина
У колыбели активного воссоздания Еврейского Государства звучали, заглушая иные, гимны социалистические. Буржуазные сионисты («ревизионисты») и их вооруженные формирования властями ишува были определены врагами, вплоть до открытия против них боевых действий силами сионистов-социалистов.
Относительное снижение внутригражданской конфронтации произошло уже в 50-х годах, причем, при безраздельной государственной власти социалистов, длившейся еще с четверть века, на которые Израилю выпали две судьбоносные войны, грозившие его существованию: Шестидневная и Судного Дня… Несомненные победы Израиля в обеих (а иначе, вряд ли бы я писал сейчас эту статью!) вознесли армию, ее солдат, офицеров и генералов на высшие уровни престижности израильского общества.
Отставников «гражданка» принимала приоритетно, им доверялись управление бизнесами, производствами, научными учреждениями, они трудились на работах с привилегированными условиями труда… Причем, входным билетом служили не только реальные (и, как водится, легендарные) боевые заслуги, но и верность руководящей линии партии.
Таким образом, уже за первые 30 лет существования воссозданного Государства сложилась система «естественного» отбора кадров, «решающих все», что касающется обороны и безопасности.
Позже отставники стали подниматься в верхние слои политической элиты, занимая главные управленческие посты Государства. Моше Даян, Ицхак Рабин… Дальше: Эхуд Барак, Ариэль Шарон…
Их коллеги, конкуренты и оппоненты в политике: Рехавам Зеэви, Рафаэль Эйтан, Амрам Мицна, Амнон Липкин-Шахак, Матан Вильнаи, Эфраим Снэ, Шауль Мофаз… И, наконец, следующее поколение, о котором говорит Давид Битон…
Генералы, генералы! Кругом одни генералы! Несть им числа!
Прогресс военного дела, мягко говоря, не обошел Израиль. За десятилетия Страна по своему военно-технологическому развитию вошла в верхний рейтинг держав, способных наносить удары по противнику далеко за пределами своей территории и защищать ее высокотехнологичными методами.
Но, с другой стороны, у нас, на каждом шагу противник: когда откровенный, а, зачастую, латентный, действующий технологиями 19-го и гораздо более отдаленных веков. И именно, защита от него — самая грязная и непрестижная задача израильского военного дела.
Думаю, что из-за такого разброса задач: от проектов дистанционного, чуть ли не безлюдного, уничтожения иранских ядерных объектов, до выявления и ликвидации в соседнем с моим районе террористической ячейки ХАМАСа, состоящей, сплошь, из граждан Израиля, создает у силовиков состояние, напоминающее шизофреническое. То есть, будучи непримиримыми к врагам дальним, желать мира с врагами ближними. Действительно, как там получится с Ираном? Кто знает? А эти могут, невзначай, в кафе прирезать или задавить на улице. Статистика-то велика!
И, отселектированные уже в нескольких поколениях левой фильтрацией, господа офицеры мечтают о мире в своем доме. Обратите внимание, я пишу не о призывниках, а о кадровых офицерах, чья специальность не мир, а война!
В 60-70х гг ведомство т. Андропова Ю.В. тайно интриговало на Западе насчет создания пацифистских движений и организаций отставных военных. Помните, к примеру «Генералы за мир» Герхардта Бастиана?
По какой-то странной случайности, а может, в модной струе, в те же годы Моше Даян передает Храмовую гору ВАКФу, лоббирует возвращение Синая Египту, уходу Израиля из Иудеи и Самарии.
Возможно, и он приложил руку к идее, впоследствии, реализованной Пересом и Рабином в соглашении Осло.
Полагаю, что суть идеи, кто бы ни был ее автором, была такова: использовать арабов для обеспечения безопасности Израиля и еврейского населения.
Прототип принципа был давно отработан. С конца 19-го века, когда все более раскручивалась еврейская алия в Эрец Исраэль, ее поток притягивал и поток арабский, из соседних стран. И евреи, даже те группы, что провозглашали «свободный труд на свободной земле», стали использовать труд арабский.
Это были и вульгарно-марксистские капиталистические отношения владельцев средств производства и наемных работников, и лицемерно- цивилизаторские идеи реальных колонистов-культуртрегеров…
Короче говоря, эта традиция привела к тому, что в сорокалетнем уже государстве Израиль жил довольно большой процент арабского населения, выполняющий определенный круг работ, игнорируемый населением еврейским. И все к этому привыкли.
И тогда-то, видимо, возникла идея:
Если арабы строят нам дома и выращивают наши апельсины, и нас это устраивает, то почему бы не поручить им работу по защите нас от их террористов?
Что для этого надо? Заключить с их главарями «худну» и щедрой рукой оплачивать их работу! А мы сами, белые и пушистые, вместе с американцами и европейцами займемся проблемами так сказать, «звездных» войн!
И сделали Осло! Главой страны, если не забыли, был генерал Рабин! Создали, под эгидой Израиля, так называемую «палестинскую полицию» — довольно прилично вооруженное формирование, за 20 лет все более становящееся вооруженным, самостоятельным и, следовательно, опасным. А, как скажите, могло получиться иначе? Особенно, если учесть непрекрещающуюся ни на день антиизраильскую политику и риторику главарей ПНА?
Координация между дивизией Газы и палестинской полицией сектора Газа, август 2005, шароновское «размежевание»
И левоотфильтрованные силовики, поставленные для борьбы с арабским террором, получили легальные, но, естественно, слабо контролируемые государством, каналы контактирования с «коллегами» из «палестинских» формирований.
А с ними, и возможности «взаимопонимания» — от простой человеческой симпатии, через возможное «куначество», до (не приведи, Господь!) – коррупции. И такая ситуация стала привычной и, возможно, приятной, резко облегчающей тяжелую солдатскую долю.
И будет так, пока не свергнуто иго Осло! Царствуй, лежа на боку!
И происходит перерождение, как в примере с недавно уволенным министром обороны Моше Яалоном, ликудником, т.е., правым «по паспорту». Понятия «свой» и «чужой» поменялись в его понятиях местами. И Моше открыл огонь по бывшим своим. Слава Господу, ему не дали далеко зайти!
А он солистом впрягся в генеральский хор затягивающий подлую, унылую и абсолютно безграмотную песню об опасности «фашизма». Фашизм был ужасным явлением. Но всего лишь, в одной, отдельно взятой стране, и поизгалявшись над нею, был уничтожен. Более семидесяти лет назад. Точка.
Гораздо опаснее сегодня антифашизм, который уже восьмой десяток лет создает себе виртуальный жупел «фашизма», и под предлогом борьбы с ним, стремится задавить тоталитарными методами любые проявлениями народного, национального самосознания.
Но это уже другой сказ. Июнь 2016
Пришла пора немного дополнить четырехчастный сериал «Как заметить слона?..», написанный в августе прошлого года (Ч. 1,2, 3, 4)
Под «слоном» я тогда имел в виду наших силовиков, точнее, их действия, не вполне, на мой взгляд, адекватные официальным целям деятельности. Слоновые действия, которые очень Любопытные граждане, прямо, по Дедушке Крылову, тем не менее, не замечают, отвлекшись на разных мелких насекомых.
Отмечу, что отдельные персоналии, упомянутые в сериале, за последние месяцы изменили свой статус. Кто вошел в сонм правителей, а кто – наоборот, пополнил ряды политических безработных. Часть последних, натянув камуфляж слона-скотинки серой, тихой, неприметно ищет место под солнцем, которое, кстати сказать, в этом году честно отрабатывает денюжки нобелиантов от глобального потепления. Другая часть, приняв позу «не могу молчать!», громко вопиет на всю Иудейскую пустыню, горы Шомрона и прочие солнцеизбыточные места Эрец Исраэль, требуя, опять же, места.
А многое, тайное всего менее года назад, стало явным. Оказалось, из каждой мало-мальски крупной щели торчат слоновьи уши, а то, и бивни.
Напомню, что в Израиле деление евреев на «правых» и «левых» несколько отличается от общепринятого в иных цивильных странах. Главный водораздел у нас – отношение к перспективе сосуществования с арабским населением Эрец Исраэль.
Левые, как, впрочем, и их собратья в мире – интернационалисты, и они мыслят в категориях толерантности и дружбы народов, вплоть до полного слияния со свободолюбивым «палестинским».
Правые же исходят из того, что мы – это одно, а арабы – другое. И нет в Западной Эрец Исраэль не только места и возможности для создания второго государства – арабского. А, уж, самые наиправейшие, — так те, даже, вообще, для проживания арабов в Еврейском национальном Государстве.
Но это, естественно, крайние точки, между которыми и лежит весь политический спектр еврейских граждан Страны и тех, кто отождествляет себя с нашим народом.
Политические события последних месяцев и, особенно, необычно жарких весны и начала лета, когда повышенный разогрев голов экспоненциально нагнетает мощь страстей, вынесли на широкие просторы очередной секрет Полишинеля о том, что руководство силовых структур: генералы и старшие офицеры, у нас сплошь – левые и ультралевые.
Между тем, результаты выборов этого века, если рассматривать их без подтасовок в виде навязывания «свободного выбора» массированным промыванием избирательских мозгов левыми, по преимуществу, израильскими СМИ, и фальсификаций, вроде диагноза «временной нетрудоспособности» ПМ Шарона (2006 г.), свидетельствуют, что среди израильских евреев доминируют правоориентированные! Особенно, это было продемонстрировано на выборах главы правительства 2001 года и трех последних — в Кнессет.
Несколько дней назад с недоумением насчет такого диссонанса высказался, например, председатель парламентской коалиции, депутат-ликудник Давид Битон:
«На протяжении многих лет можно отследить, как люди, попадающие на должности глав «Моссада», ШАБАКа (Службы общей безопасности) или ЦАХАЛа (Армии обороны Израиля) превращаются в левых, — сказал он. — Например, покойный Меир Даган был когда-то крайне правым, а после назначения на должность главы «Моссада» полностью поменял свои взгляды. Что касается ШАБАКа, то и там «кроме Дихтера, все перешли налево. Что-то происходит с ними в должности».
Попробуем обозначить причины. Исторические лежат на поверхности.
Кибуцный плакат времен Войны за независимость, посвященный 70-летию Сталина
У колыбели активного воссоздания Еврейского Государства звучали, заглушая иные, гимны социалистические. Буржуазные сионисты («ревизионисты») и их вооруженные формирования властями ишува были определены врагами, вплоть до открытия против них боевых действий силами сионистов-социалистов.
Относительное снижение внутригражданской конфронтации произошло уже в 50-х годах, причем, при безраздельной государственной власти социалистов, длившейся еще с четверть века, на которые Израилю выпали две судьбоносные войны, грозившие его существованию: Шестидневная и Судного Дня… Несомненные победы Израиля в обеих (а иначе, вряд ли бы я писал сейчас эту статью!) вознесли армию, ее солдат, офицеров и генералов на высшие уровни престижности израильского общества.
Отставников «гражданка» принимала приоритетно, им доверялись управление бизнесами, производствами, научными учреждениями, они трудились на работах с привилегированными условиями труда… Причем, входным билетом служили не только реальные (и, как водится, легендарные) боевые заслуги, но и верность руководящей линии партии.
Таким образом, уже за первые 30 лет существования воссозданного Государства сложилась система «естественного» отбора кадров, «решающих все», что касающется обороны и безопасности.
Позже отставники стали подниматься в верхние слои политической элиты, занимая главные управленческие посты Государства. Моше Даян, Ицхак Рабин… Дальше: Эхуд Барак, Ариэль Шарон…
Их коллеги, конкуренты и оппоненты в политике: Рехавам Зеэви, Рафаэль Эйтан, Амрам Мицна, Амнон Липкин-Шахак, Матан Вильнаи, Эфраим Снэ, Шауль Мофаз… И, наконец, следующее поколение, о котором говорит Давид Битон…
Генералы, генералы! Кругом одни генералы! Несть им числа!
Прогресс военного дела, мягко говоря, не обошел Израиль. За десятилетия Страна по своему военно-технологическому развитию вошла в верхний рейтинг держав, способных наносить удары по противнику далеко за пределами своей территории и защищать ее высокотехнологичными методами.
Но, с другой стороны, у нас, на каждом шагу противник: когда откровенный, а, зачастую, латентный, действующий технологиями 19-го и гораздо более отдаленных веков. И именно, защита от него — самая грязная и непрестижная задача израильского военного дела.
Думаю, что из-за такого разброса задач: от проектов дистанционного, чуть ли не безлюдного, уничтожения иранских ядерных объектов, до выявления и ликвидации в соседнем с моим районе террористической ячейки ХАМАСа, состоящей, сплошь, из граждан Израиля, создает у силовиков состояние, напоминающее шизофреническое. То есть, будучи непримиримыми к врагам дальним, желать мира с врагами ближними. Действительно, как там получится с Ираном? Кто знает? А эти могут, невзначай, в кафе прирезать или задавить на улице. Статистика-то велика!
И, отселектированные уже в нескольких поколениях левой фильтрацией, господа офицеры мечтают о мире в своем доме. Обратите внимание, я пишу не о призывниках, а о кадровых офицерах, чья специальность не мир, а война!
В 60-70х гг ведомство т. Андропова Ю.В. тайно интриговало на Западе насчет создания пацифистских движений и организаций отставных военных. Помните, к примеру «Генералы за мир» Герхардта Бастиана?
По какой-то странной случайности, а может, в модной струе, в те же годы Моше Даян передает Храмовую гору ВАКФу, лоббирует возвращение Синая Египту, уходу Израиля из Иудеи и Самарии.
Возможно, и он приложил руку к идее, впоследствии, реализованной Пересом и Рабином в соглашении Осло.
Полагаю, что суть идеи, кто бы ни был ее автором, была такова: использовать арабов для обеспечения безопасности Израиля и еврейского населения.
Прототип принципа был давно отработан. С конца 19-го века, когда все более раскручивалась еврейская алия в Эрец Исраэль, ее поток притягивал и поток арабский, из соседних стран. И евреи, даже те группы, что провозглашали «свободный труд на свободной земле», стали использовать труд арабский.
Это были и вульгарно-марксистские капиталистические отношения владельцев средств производства и наемных работников, и лицемерно- цивилизаторские идеи реальных колонистов-культуртрегеров…
Короче говоря, эта традиция привела к тому, что в сорокалетнем уже государстве Израиль жил довольно большой процент арабского населения, выполняющий определенный круг работ, игнорируемый населением еврейским. И все к этому привыкли.
И тогда-то, видимо, возникла идея:
Если арабы строят нам дома и выращивают наши апельсины, и нас это устраивает, то почему бы не поручить им работу по защите нас от их террористов?
Что для этого надо? Заключить с их главарями «худну» и щедрой рукой оплачивать их работу! А мы сами, белые и пушистые, вместе с американцами и европейцами займемся проблемами так сказать, «звездных» войн!
И сделали Осло! Главой страны, если не забыли, был генерал Рабин! Создали, под эгидой Израиля, так называемую «палестинскую полицию» — довольно прилично вооруженное формирование, за 20 лет все более становящееся вооруженным, самостоятельным и, следовательно, опасным. А, как скажите, могло получиться иначе? Особенно, если учесть непрекрещающуюся ни на день антиизраильскую политику и риторику главарей ПНА?
Координация между дивизией Газы и палестинской полицией сектора Газа, август 2005, шароновское «размежевание»
И левоотфильтрованные силовики, поставленные для борьбы с арабским террором, получили легальные, но, естественно, слабо контролируемые государством, каналы контактирования с «коллегами» из «палестинских» формирований.
А с ними, и возможности «взаимопонимания» — от простой человеческой симпатии, через возможное «куначество», до (не приведи, Господь!) – коррупции. И такая ситуация стала привычной и, возможно, приятной, резко облегчающей тяжелую солдатскую долю.
И будет так, пока не свергнуто иго Осло! Царствуй, лежа на боку!
И происходит перерождение, как в примере с недавно уволенным министром обороны Моше Яалоном, ликудником, т.е., правым «по паспорту». Понятия «свой» и «чужой» поменялись в его понятиях местами. И Моше открыл огонь по бывшим своим. Слава Господу, ему не дали далеко зайти!
А он солистом впрягся в генеральский хор затягивающий подлую, унылую и абсолютно безграмотную песню об опасности «фашизма». Фашизм был ужасным явлением. Но всего лишь, в одной, отдельно взятой стране, и поизгалявшись над нею, был уничтожен. Более семидесяти лет назад. Точка.
Гораздо опаснее сегодня антифашизм, который уже восьмой десяток лет создает себе виртуальный жупел «фашизма», и под предлогом борьбы с ним, стремится задавить тоталитарными методами любые проявлениями народного, национального самосознания.
Но это уже другой сказ. Июнь 2016
Валерию Леонтьеву — 68. И, похоже, он по-прежнему в отличной форме — в марте и апреле его ждут с концертами во многих городах России. А ведь в детстве у него не было выдающихся вокальных способностей. Артистичность — да, видимо, с рождения. Об этом говорили многие, с кем довелось общаться в Ивановской области, где прошли школьные годы певца. А еще — о тайнах, которыми до сих пор окутаны, как туманом, детство и юность Леонтьева.
На официальном сайте народного артиста Валерия Леонтьева о раннем периоде его жизни — всего пара строк: детство прошло в Архангельской области. Мaльчик пeл в шкoльнoм xope, учacтвoвaл в дpaмкpужкe, увлeкaлcя pиcoвaниeм и тaнцaми. 1966 г. — солиcт в xope вeтepaнoв тpудa в Юpьeвце. Огромный и важный период в своей жизни певец скрывает. И, наверное, его можно понять.
— Подождите, выключите, я сейчас успокоюсь, — несколько раз повторяла Александра Сиротина, бывший директор школы № 1 в Юрьевце, которую окончил Валерий Леонтьев.
На берега Волги 12-летнего мальчика привезли из Воркуты. Мать родила его в деревне Усть-Уса Коми АССР, но так как оба родителя были оленеводами и постоянно кочевали, то и отсюда через три недели уехали.
— У него такая судьба, — вытирала слезы Александра Васильевна, — мы даже не знали, где он родился, чтобы написать в аттестате место постоянного жительства — у оленеводов ведь его нет. Валера говорил, что до 12 лет помнит только то, что ходил с отцом за оленями.
Несколько людей, знавших народного артиста простым мальчишкой, не могли точно сказать, с кем он жил. Классная руководительница Галина Пристоваутверждала, что была у своего ученика дома и познакомилась с его бабушкой — черноволосой украинкой Екатериной Ивановной и седовласым дедом Яковом Степановичем, ихтиологами. Правда, ее Валера называл мамой, да и отчество у него — Яковлевич. Анна Ивановна Смирнова, старенькая мама близкой подруги Леонтьева, была более категорична: «Мать его бросила маленького. А отца-то и не бывало. Не нужен мальчик был матери. Она вышла замуж, а его отправила... Сам Валерка так говорил».
Никто никогда мать его не видел, да и он не рассказывал о ней. Втроем с бабушкой и дедушкой они занимали в Юрьевце половину деревянного дома на Карпушинской, 11, размером в одну комнату. Жили скромно, даже бедно.
Но Майя Рудая, старшая сестра Валерия по матери, в телефонном разговоре опровергла все домыслы: в Юрьевце он жил с родителями. И в школе об этом не знали?
Учился Валера на «4» и «3». Очень хорошо рисовал, любил сочинять для стенгазет научно-фантастические рассказы. Он уже тогда был очень артистичен, но сказать, что обладал прирожденным певческим талантом, не решался никто. В то, что Леонтьев станет известным, не верили. Даже смеялись над ним. А он наряжался цыганкой, падал на колени, выпрашивал у директора школы белые туфли на каблуках и кольца. Красил или приклеивал себе ресницы, завивал и без того кудрявые волосы...
— Мы считали его своей подружкой, — рассказывала Наталья Чачба, когда-то участвовавшая с Валерием в художественной самодеятельности. — Не стеснялись и юбку поднять, чтобы подтянуть чулки, и лифчик застегнуть. Он и общался-то больше с нами, чем с ребятами. Они его били. Как-то один даже зажал Валерку в углу — не признал в нем, накрашенном и в женском костюме, парня. Пришлось спасать.
Многие тогда после школы шли на прядильную фабрику. Тесемщиком-смазчиком прядильного оборудования работал здесь и Валерий. К тому времени бабушка его уехала в Анапу, он поехал было с ней, но вернулся — не смог там жить. Так что кормить себя и платить за квартиру ему теперь приходилось самому. Одно время даже работал почтальоном. И получал огромное удовольствие от художественной самодеятельности, даром, что ездить с агитбригадами приходилось по колхозам, петь в поле без микрофонов, а ночевать в автобусе.
Один из приятелей Валеры Борис Туманов, с которым он тогда вместе выступал, долгие годы жил в Юрьевце и работал на фабрике рабочим. А вот лучший друг Леонтьева Сережа Трухин давно покончил с собой. Валера и Сергей после школы хотели было поступать в военное училище — это была мечта Трухина. Но поехали в ГИТИС — Леонтьев уговорил. Подойдя к зданию института и увидев, какие мальчики и девочки, приехавшие на «Волгах», туда поступают, Валера жутко испугался. И прежде всего — своего окающего выговора, которым щедро одарила его ивановская земля.
— Помню, прибежали они ко мне летом, — рассказывала классная руководительница Галина Пристова, — сели в саду: «Ой, горе-то у нас какое!». Я: «Господи, что случилось?» — «Да в театральное провалились». Мы жили рядом, и ребята часто провожали меня вечером из школы. Валера был очень нежный мальчик. Бывало, положит мне голову на плечико, прижмется... Очень не хватало ему ласки.
Ласки Валера недополучил ни в детстве, ни в юности. Да и, повзрослев, так и не создал настоящей семьи. В привычном понимании слова. В Юрьевце у него были две подруги. Одна — Екатерина Костерина — стала учительницей начальных классов. Они долго дружили, вместе выступали с агитбригадой, курили «Шипку» и «Солнце». А перед его отъездом в Воркуту выпили на двоих бутылку крепкого «Шартреза» с редиской и сметаной. Потом он долго писал ей письма с Севера. Но она не откликнулась.
— Валера был прекрасный друг: добрый, щедрый — последнее отдаст. Бывало, придешь к нему, а него всегда пузырьков море: он что-то смешивал, химичил, делал лаки для ногтей. Ему ничего не жалко было. Но как будущего мужа я его не представляла. Он потом присылал мне фотографии, но мой муж все разорвал. Ревновал сильно. Хотя Валерка был на нашей свадьбе свидетелем.
Участница самодеятельности того времени Ирина Доброва уточнила: «Это была его первая школьная любовь. Он так любил Катьку! А она ему изменила...».
С другой девушкой, Людой Смирновой, Леонтьев дружил уже после школы. И даже жил с ней и ее мамой в их доме. Знакомые уверяют, что между Валерой и Людой ничего не было — мол, она всегда любила другого, за него потом и замуж вышла. Правда, неудачно — прожили молодые всего 6 лет. А вскоре Люды не стало.
Мама Людмилы Анна Ивановна очень любила Валеру. И, когда он уезжал в Воркуту, не смогла сдержать слез: «Ты ведь мне как родной, привыкла я к тебе». Он по дому все делал, рассказывала она, Люде ничего не позволял: убирался, ходил на озеро стирать, картошку копал. Но с Людой они были только друзья. Хотя и ее муж сжег все его снимки. А Валера присылал ей из Анапы пальто, платье, туфли...
Спустя годы Леонтьев приезжал с концертом в Иваново, и многие юрьевчане ездили послушать земляка. После выступления встретились, кто-то спросил: «Ты Люду-то Смирнову помнишь? Умерла ведь она...». Леонтьев схватился обеими руками за голову и ничего не сказал.
Директор школы Александра Сиротина предположила, что смерть Люды, а может, и ее замужество, остались глубокой раной в душе Валерия Леонтьева. Возможно, отчасти поэтому он лишь раз приехал с концертом в Юрьевец. И ни разу — просто так.
Потом, на Севере, он женится на Людмиле Исакович, с которой будет долгие годы работать в одном коллективе. Супруги разведутся, она останется в Америке, он купит ей дом в Майами, они снова распишутся, но будут жить по разные стороны океана. Все это будет потом.
А тогда Леонтьеву предстояло отправиться в Воркуту, куда его вызвала сестра Майя, чтобы он поступил в горный институт. Валера учился и работал одновременно. В условиях вечной мерзлоты он был лаборантом на полигоне, где проводились испытания по улучшению свойств грунтов. По словам инженера НИИ оснований и подземных сооружений Зои Сорокиной, Валера снимал показания приборов и заносил в специальный журнал; работа была не тяжелая, но очень ответственная. Хватило его на год. После этого он ушел в НИИ «Печорпроект» чертежником — делать технологические проекты горных разработок. Борис Согрин — тогда секретарь комсомольской организации, потом — директор НИИ, вспоминал, что и там Леонтьев участвовал в художественной самодеятельности. «Не жалею, что из него не получилось горняка, — сказал Согрин. — Он ведь стал замечательным певцом». Тем более что именно в этом городе состоялся первый сольный концерт Леонтьева, после чего, по ассоциации с испанским певцом, его стали называть «воркутинским Рафаэлем».
По биографии Леонтьева можно изучать географию страны. А в его трудовой книжке, до 90-х годов лежавшей в Ворошиловграде, наверное, уже не хватало страниц, чтобы вписывать все новые места работы и учебы. Сыктывкарская и Горьковская филармонии, Всероссийская творческая мастерская эстрадного искусства в Москве, Институт культуры в Ленинграде... Только в Коми он исколесил десятки тысяч километров с гастролями своего коллектива «Эхо», за что и получил первый в жизни почетный знак «Отличник культурной работы на селе».
— Помните фильм Валеры об Индии, где он ползет к океану? Вот так он и полз. Чтобы стать звездой.
Это снова слова Александры Васильевны, которая больше всех переживала, что Валера не приехал на большой юбилей школы. Хотя ему отправляли приглашение. В школе обиделись: мог бы хоть телеграмму отбить. Что-то на него непохоже, говорила бывший директор школы, не может быть, чтобы он так вознесся.
— Валера всегда был простым, искренним, даже немного босяковатым, — вспоминал бывший директор Ворошиловградской (Луганской) филармонии Виталий Малюков. — Не купался в славе, был общителен. В нем не было ни высокомерия, ни снобизма. Он долгое время мотался по гостиницам, и, помню, когда мы наконец с трудом выхлопотали ему квартиру, то постарались, чтобы она была уже полностью обставлена. Мало кто знает, что Леонтьев потом больше года за эту обстановку расплачивался. В то время ведь, чтобы что-нибудь получить, кроме имени, нужно было иметь еще и звание. У нас ему могли дать только звание заслуженного артиста Украины. Но за это Валеру заставляли петь украинские песни. А какой из него украинский певец? Многие годы на моем рабочем столе стояло фото Леонтьева. Но, признаюсь, тогда я сомневался, что он так долго будет в зените славы. Сейчас понимаю: Валера — великий. Он — мастер.
— Валера — золото, а не человек, — говорила его сестра Майя Ивановна. — Обязательный, добрый, неконфликтный. Его обижали, а он не реагировал. Валера бесподобно рисует, вышивает, шьет. Когда-то даже обшивал всю свою группу.
Помогал Валерий Яковлевич и Майе. Деньгами, посылками. В свое время она с мужем уехала в Анапу и увезла с собой мать (возможно, ту самую женщину, которую школьные учителя в Юрьевце считали бабушкой). По словам Майи Ивановны, мать жила там до своей смерти в 1996 году. Но сам Валерий Яковлевич не раз упоминал, что мать живет с ним в Москве. Еще одна загадка без разгадки?
— Он считал, что у него не было детства, — продолжала сестра. — Ему говорили: «Иди, бегай с ребятами, купайся в Волге», а он все время занимался чем-то совсем не детским: писал, рисовал, вышивал, пел. А когда уже стал известным, ему вдруг стали запрещать некоторые песни, на какое-то время для него даже были закрыты Ялта, Москва, телевидение, ГЦКЗ «Россия». Брат страшно переживал, считая, что его унижают, не давая петь то, что он чувствует. А Валера ведь выступал и с воспалением легких, и со сломанной ногой.
Список ЧП личного масштаба Леонтьева можно продолжить. Однажды цыгане чуть не «выкупили» его за бутылку самогонки. Потом он был на грани потери голоса, перенес операцию на связках. Комсомол, в котором он, как ни странно, состоял, и партия «гнобили» его по любым поводам, а чаще за непристойный, как казалось бонзам, внешний вид. На заре перестройки популярная газета опубликовала письмо жителей Каляевской улицы (долгое время в Москве Валерий жил у друзей) о недостойном поведении поклонников певца. Только где теперь те писатели, а где — Леонтьев.. Почему певец не рассказывает о детстве
В жизни Леонтьева хватает тайн, загадок и трагедий, но вместе с тем — побед над обстоятельствами и злопыхателями.
Валерию Леонтьеву — 68. И, похоже, он по-прежнему в отличной форме — в марте и апреле его ждут с концертами во многих городах России. А ведь в детстве у него не было выдающихся вокальных способностей. Артистичность — да, видимо, с рождения. Об этом говорили многие, с кем довелось общаться в Ивановской области, где прошли школьные годы певца. А еще — о тайнах, которыми до сих пор окутаны, как туманом, детство и юность Леонтьева.
На официальном сайте народного артиста Валерия Леонтьева о раннем периоде его жизни — всего пара строк: детство прошло в Архангельской области. Мaльчик пeл в шкoльнoм xope, учacтвoвaл в дpaмкpужкe, увлeкaлcя pиcoвaниeм и тaнцaми. 1966 г. — солиcт в xope вeтepaнoв тpудa в Юpьeвце. Огромный и важный период в своей жизни певец скрывает. И, наверное, его можно понять.
— Подождите, выключите, я сейчас успокоюсь, — несколько раз повторяла Александра Сиротина, бывший директор школы № 1 в Юрьевце, которую окончил Валерий Леонтьев.
На берега Волги 12-летнего мальчика привезли из Воркуты. Мать родила его в деревне Усть-Уса Коми АССР, но так как оба родителя были оленеводами и постоянно кочевали, то и отсюда через три недели уехали.
— У него такая судьба, — вытирала слезы Александра Васильевна, — мы даже не знали, где он родился, чтобы написать в аттестате место постоянного жительства — у оленеводов ведь его нет. Валера говорил, что до 12 лет помнит только то, что ходил с отцом за оленями.
Несколько людей, знавших народного артиста простым мальчишкой, не могли точно сказать, с кем он жил. Классная руководительница Галина Пристоваутверждала, что была у своего ученика дома и познакомилась с его бабушкой — черноволосой украинкой Екатериной Ивановной и седовласым дедом Яковом Степановичем, ихтиологами. Правда, ее Валера называл мамой, да и отчество у него — Яковлевич. Анна Ивановна Смирнова, старенькая мама близкой подруги Леонтьева, была более категорична: «Мать его бросила маленького. А отца-то и не бывало. Не нужен мальчик был матери. Она вышла замуж, а его отправила... Сам Валерка так говорил».
Никто никогда мать его не видел, да и он не рассказывал о ней. Втроем с бабушкой и дедушкой они занимали в Юрьевце половину деревянного дома на Карпушинской, 11, размером в одну комнату. Жили скромно, даже бедно.
Но Майя Рудая, старшая сестра Валерия по матери, в телефонном разговоре опровергла все домыслы: в Юрьевце он жил с родителями. И в школе об этом не знали?
Учился Валера на «4» и «3». Очень хорошо рисовал, любил сочинять для стенгазет научно-фантастические рассказы. Он уже тогда был очень артистичен, но сказать, что обладал прирожденным певческим талантом, не решался никто. В то, что Леонтьев станет известным, не верили. Даже смеялись над ним. А он наряжался цыганкой, падал на колени, выпрашивал у директора школы белые туфли на каблуках и кольца. Красил или приклеивал себе ресницы, завивал и без того кудрявые волосы...
— Мы считали его своей подружкой, — рассказывала Наталья Чачба, когда-то участвовавшая с Валерием в художественной самодеятельности. — Не стеснялись и юбку поднять, чтобы подтянуть чулки, и лифчик застегнуть. Он и общался-то больше с нами, чем с ребятами. Они его били. Как-то один даже зажал Валерку в углу — не признал в нем, накрашенном и в женском костюме, парня. Пришлось спасать.
Многие тогда после школы шли на прядильную фабрику. Тесемщиком-смазчиком прядильного оборудования работал здесь и Валерий. К тому времени бабушка его уехала в Анапу, он поехал было с ней, но вернулся — не смог там жить. Так что кормить себя и платить за квартиру ему теперь приходилось самому. Одно время даже работал почтальоном. И получал огромное удовольствие от художественной самодеятельности, даром, что ездить с агитбригадами приходилось по колхозам, петь в поле без микрофонов, а ночевать в автобусе.
Один из приятелей Валеры Борис Туманов, с которым он тогда вместе выступал, долгие годы жил в Юрьевце и работал на фабрике рабочим. А вот лучший друг Леонтьева Сережа Трухин давно покончил с собой. Валера и Сергей после школы хотели было поступать в военное училище — это была мечта Трухина. Но поехали в ГИТИС — Леонтьев уговорил. Подойдя к зданию института и увидев, какие мальчики и девочки, приехавшие на «Волгах», туда поступают, Валера жутко испугался. И прежде всего — своего окающего выговора, которым щедро одарила его ивановская земля.
— Помню, прибежали они ко мне летом, — рассказывала классная руководительница Галина Пристова, — сели в саду: «Ой, горе-то у нас какое!». Я: «Господи, что случилось?» — «Да в театральное провалились». Мы жили рядом, и ребята часто провожали меня вечером из школы. Валера был очень нежный мальчик. Бывало, положит мне голову на плечико, прижмется... Очень не хватало ему ласки.
Ласки Валера недополучил ни в детстве, ни в юности. Да и, повзрослев, так и не создал настоящей семьи. В привычном понимании слова. В Юрьевце у него были две подруги. Одна — Екатерина Костерина — стала учительницей начальных классов. Они долго дружили, вместе выступали с агитбригадой, курили «Шипку» и «Солнце». А перед его отъездом в Воркуту выпили на двоих бутылку крепкого «Шартреза» с редиской и сметаной. Потом он долго писал ей письма с Севера. Но она не откликнулась.
— Валера был прекрасный друг: добрый, щедрый — последнее отдаст. Бывало, придешь к нему, а него всегда пузырьков море: он что-то смешивал, химичил, делал лаки для ногтей. Ему ничего не жалко было. Но как будущего мужа я его не представляла. Он потом присылал мне фотографии, но мой муж все разорвал. Ревновал сильно. Хотя Валерка был на нашей свадьбе свидетелем.
Участница самодеятельности того времени Ирина Доброва уточнила: «Это была его первая школьная любовь. Он так любил Катьку! А она ему изменила...».
С другой девушкой, Людой Смирновой, Леонтьев дружил уже после школы. И даже жил с ней и ее мамой в их доме. Знакомые уверяют, что между Валерой и Людой ничего не было — мол, она всегда любила другого, за него потом и замуж вышла. Правда, неудачно — прожили молодые всего 6 лет. А вскоре Люды не стало.
Мама Людмилы Анна Ивановна очень любила Валеру. И, когда он уезжал в Воркуту, не смогла сдержать слез: «Ты ведь мне как родной, привыкла я к тебе». Он по дому все делал, рассказывала она, Люде ничего не позволял: убирался, ходил на озеро стирать, картошку копал. Но с Людой они были только друзья. Хотя и ее муж сжег все его снимки. А Валера присылал ей из Анапы пальто, платье, туфли...
Спустя годы Леонтьев приезжал с концертом в Иваново, и многие юрьевчане ездили послушать земляка. После выступления встретились, кто-то спросил: «Ты Люду-то Смирнову помнишь? Умерла ведь она...». Леонтьев схватился обеими руками за голову и ничего не сказал.
Директор школы Александра Сиротина предположила, что смерть Люды, а может, и ее замужество, остались глубокой раной в душе Валерия Леонтьева. Возможно, отчасти поэтому он лишь раз приехал с концертом в Юрьевец. И ни разу — просто так.
Потом, на Севере, он женится на Людмиле Исакович, с которой будет долгие годы работать в одном коллективе. Супруги разведутся, она останется в Америке, он купит ей дом в Майами, они снова распишутся, но будут жить по разные стороны океана. Все это будет потом.
А тогда Леонтьеву предстояло отправиться в Воркуту, куда его вызвала сестра Майя, чтобы он поступил в горный институт. Валера учился и работал одновременно. В условиях вечной мерзлоты он был лаборантом на полигоне, где проводились испытания по улучшению свойств грунтов. По словам инженера НИИ оснований и подземных сооружений Зои Сорокиной, Валера снимал показания приборов и заносил в специальный журнал; работа была не тяжелая, но очень ответственная. Хватило его на год. После этого он ушел в НИИ «Печорпроект» чертежником — делать технологические проекты горных разработок. Борис Согрин — тогда секретарь комсомольской организации, потом — директор НИИ, вспоминал, что и там Леонтьев участвовал в художественной самодеятельности. «Не жалею, что из него не получилось горняка, — сказал Согрин. — Он ведь стал замечательным певцом». Тем более что именно в этом городе состоялся первый сольный концерт Леонтьева, после чего, по ассоциации с испанским певцом, его стали называть «воркутинским Рафаэлем».
По биографии Леонтьева можно изучать географию страны. А в его трудовой книжке, до 90-х годов лежавшей в Ворошиловграде, наверное, уже не хватало страниц, чтобы вписывать все новые места работы и учебы. Сыктывкарская и Горьковская филармонии, Всероссийская творческая мастерская эстрадного искусства в Москве, Институт культуры в Ленинграде... Только в Коми он исколесил десятки тысяч километров с гастролями своего коллектива «Эхо», за что и получил первый в жизни почетный знак «Отличник культурной работы на селе».
— Помните фильм Валеры об Индии, где он ползет к океану? Вот так он и полз. Чтобы стать звездой.
Это снова слова Александры Васильевны, которая больше всех переживала, что Валера не приехал на большой юбилей школы. Хотя ему отправляли приглашение. В школе обиделись: мог бы хоть телеграмму отбить. Что-то на него непохоже, говорила бывший директор школы, не может быть, чтобы он так вознесся.
— Валера всегда был простым, искренним, даже немного босяковатым, — вспоминал бывший директор Ворошиловградской (Луганской) филармонии Виталий Малюков. — Не купался в славе, был общителен. В нем не было ни высокомерия, ни снобизма. Он долгое время мотался по гостиницам, и, помню, когда мы наконец с трудом выхлопотали ему квартиру, то постарались, чтобы она была уже полностью обставлена. Мало кто знает, что Леонтьев потом больше года за эту обстановку расплачивался. В то время ведь, чтобы что-нибудь получить, кроме имени, нужно было иметь еще и звание. У нас ему могли дать только звание заслуженного артиста Украины. Но за это Валеру заставляли петь украинские песни. А какой из него украинский певец? Многие годы на моем рабочем столе стояло фото Леонтьева. Но, признаюсь, тогда я сомневался, что он так долго будет в зените славы. Сейчас понимаю: Валера — великий. Он — мастер.
— Валера — золото, а не человек, — говорила его сестра Майя Ивановна. — Обязательный, добрый, неконфликтный. Его обижали, а он не реагировал. Валера бесподобно рисует, вышивает, шьет. Когда-то даже обшивал всю свою группу.
Помогал Валерий Яковлевич и Майе. Деньгами, посылками. В свое время она с мужем уехала в Анапу и увезла с собой мать (возможно, ту самую женщину, которую школьные учителя в Юрьевце считали бабушкой). По словам Майи Ивановны, мать жила там до своей смерти в 1996 году. Но сам Валерий Яковлевич не раз упоминал, что мать живет с ним в Москве. Еще одна загадка без разгадки?
— Он считал, что у него не было детства, — продолжала сестра. — Ему говорили: «Иди, бегай с ребятами, купайся в Волге», а он все время занимался чем-то совсем не детским: писал, рисовал, вышивал, пел. А когда уже стал известным, ему вдруг стали запрещать некоторые песни, на какое-то время для него даже были закрыты Ялта, Москва, телевидение, ГЦКЗ «Россия». Брат страшно переживал, считая, что его унижают, не давая петь то, что он чувствует. А Валера ведь выступал и с воспалением легких, и со сломанной ногой.
Список ЧП личного масштаба Леонтьева можно продолжить. Однажды цыгане чуть не «выкупили» его за бутылку самогонки. Потом он был на грани потери голоса, перенес операцию на связках. Комсомол, в котором он, как ни странно, состоял, и партия «гнобили» его по любым поводам, а чаще за непристойный, как казалось бонзам, внешний вид. На заре перестройки популярная газета опубликовала письмо жителей Каляевской улицы (долгое время в Москве Валерий жил у друзей) о недостойном поведении поклонников певца. Только где теперь те писатели, а где — Леонтьев.
Красильщиков Аркадий - сын Льва. Родился в Ленинграде. 18 декабря 1945 г. За годы трудовой деятельности перевел на стружку центнеры железа,километры кинопленки, тонну бумаги, иссушил море чернил, убил четыре компьютера и продолжает заниматься этой разрушительной деятельностью.
Плюсы: построил три дома (один в Израиле), родил двоих детей, посадил целую рощу, собрал 597 кг.грибов и увидел четырех внучек..
Другая часть, приняв позу «не могу молчать!», громко вопиет на всю Иудейскую пустыню, горы Шомрона и прочие солнцеизбыточные места Эрец Исраэль, требуя, опять же, места.
То есть, будучи непримиримыми к врагам дальним, желать мира с врагами ближними. Действительно, как там получится с Ираном? Кто знает? А эти могут, невзначай, в кафе прирезать или задавить на улице. Статистика-то велика!
Создали, под эгидой Израиля, так называемую «палестинскую полицию» — довольно прилично вооруженное формирование, за 20 лет все более становящееся вооруженным, самостоятельным и, следовательно, опасным. А, как скажите, могло получиться иначе? Особенно, если учесть непрекрещающуюся ни на день антиизраильскую политику и риторику главарей ПНА?
Фашизм был ужасным явлением. Но всего лишь, в одной, отдельно взятой стране, и поизгалявшись над нею, был уничтожен. Более семидесяти лет назад. Точка.
