Жительница Луганска рассказала «Псковской губернии», как война
пришла в её родной город
С начала осени Елена Юрьевна Калашникова работает в Псковском
драмтеатре. Зарплата не особо, но другой работы в Пскове ей не найти. Она –
костюмер и 32 года проработала в Луганском областном академическом драматическом
русском театре имени Павла Луспекаева. Вся ее семья связана с театром: муж -
инженер по ремонту аппаратуры, старшая дочь - звукорежиссер, зять – художник, с
театром связать свое будущее собирался и младший сын. Елена Юрьевна
рассказывает, что театр в Луганске продолжал работать до конца сезона. Когда
сезон закончился, почти все разъехались из-за бомбежек, но теперь начинают
возвращаться. Елена Калашникова говорит, что тоже вернулась бы, если б могла.
Она рассказала «ПГ» свою историю расставания с Луганском.
«Что я, каждый день ребенка отправляю с ополченцами?»
|
Елена Калашникова: «Я никогда не думала, что так можно
тосковать». Фото: Дмитрий Лебедев |
- Страшно было, я вам честно скажу, очень страшно. У меня старшая дочь
замужем, в Таганроге с мужем сейчас. Младшему сыну – 15 лет. И когда начали
стрелять, самолеты стали летать над головами, я поняла, что надо сына вывозить.
У нас в театре администратор Лена Нечертова была координатором по отправке
людей.
- Это была организованная работа, да?
- Да, была организована работа по отправке людей, но проблема заключалась в
том, что мне нужно было отправить ребенка одного, мы с мужем работали. И Лена
позвонила в 12 ночи: «Собирайся, мы завтра твоего ребенка отправляем в Хилово».
Я говорю: «Куда?» - «В Хилово». «Это где?» - «Лена, это далеко». Мы тут же
залезли в Интернет – Псковская область, но нам было абсолютно все равно.
- Вы не выбирали, куда ехать?
- Нет, куда была возможность – туда мы ребенка и стали отправлять. Ночью
варили картошку, в дорогу собирались. Сумки, сумасшедший дом. Суматоха была
страшная. Мы должны были выехать в шесть вечера, этот автобус Царев отправлял из
Макеевки, вывозили детей ополченцев. Как я потом узнала, два человека не
поехали, отказались, и освободились два места. Поехали мой сын и дочь нашей
актрисы, мы их вдвоем отправили. Автобус пришел только к восьми вечера, даже в
начале девятого. И вот, представьте: «Газель», выходят ополченцы с автоматами, в
полной экипировке, и сзади такая же «Газель». Ну сами понимаете, когда рядом ты
видишь человека с оружием…
- Неуютно.
- Вот-вот… Он смотрит на нас – ну, естественно, слезы, мамы волнуются – и
говорит: «Да не переживайте, мы их довезем». Посадили в автобус, отправили.
- А автобус был большой?
- Да, хороший, комфортабельный автобус. И еду я приготовила абсолютно зря:
пайки, вода – все было предусмотрено. Я говорю: «Саша, будешь на границе –
позвони». Пришли домой – Сашка позвонил, что они на границе. А потом звонок с
другой стороны: «Майор такой-то, ваш ребенок задержан, у него нет документа». Я
сыну дала копию свидетельства о рождении, не оригинал, а копию. Мне сказали, так
можно. Откуда я знала, что там нужно, что я, каждый день ребенка отправляю с
ополченцами? «Я сейчас приеду». До границы всего 60 километров – мало ли, что
ночь… Но потом разобрались, естественно, его пропустили дальше, а свидетельство
– вот спасибо тем людям, которые занимались отправкой детей: на машине приехали
к нам, забрали свидетельство и где-то уже за Ростовом догнали автобус. До Хилово
дети ехали трое суток, 16 июня только в три часа ночи приехали. В принципе, от
нас это 1500 км. Далеко.
«А муж где?» - «Под другой батареей лежит»
- Могу вам рассказать, как у нас проходили репетиции. Вот вышла я из дома,
иду на остановку – начинается воздушная сирена. Я звоню мужу: «Сань, что мне
делать? Домой возвращаться или на работу идти?». Он говорит: «Да иди ты на
работу уже». Или когда мы выпускали «Зайку-зазнайку», сказку, репетировали в
балетном зале. У нас пятиэтажное здание театра, и балетный зал находится почти в
подвальном помещении. Врывается помреж: «Куда вы? Идите в подвал! Тревога!» -
«Да мы и так в подвале». Репетиции продолжались. Было и такое, что мы сидели в
театре, мы не могли выйти, потому что шла автоматная стрельба в нашем районе.
Ополченцы захватывали воинские части, банки…
- Прямо внутри города?
- Да, внутри города. Наша актриса Светлана Шевченко, очень талантливая
девочка, у нее дочери пять лет. Мы с ней очень дружны… И вот я ей звоню: «Как у
вас, стреляют, не стреляют?» - «Лена, лежу под батареей». У нее окна выходили на
воинскую часть, и шла пальба. Выйти невозможно, и она лежала под батареей. Я
говорю: «А муж где?» - «Под другой батареей лежит». Наш заслуженный артист
Кравцов – мы далеко друг от друга живем, но в одном районе. Я пишу ему СМС:
«Жень, у тебя там как, стреляют?» В ответ: «Полчаса уже слушаю». Это было
нормально - в три часа ночи услышать звонок. Бывало, я подхожу к калитке (у нас
частный сектор), и под ногами земля буквально дрожит. Так мы уехали – еще самое
страшное не началось, понимаете? Надо мной все подсмеивались, когда я скупала
муку, сушила сухари. Сейчас, я думаю, пригодилось все это.
И вот в середине июля, когда театр пошел в отпуск, мы с мужем решили поехать
проведать сына. Я говорю: «Саш, кто вот знает, как сложится? Может, мы его не
увидим больше». Поскольку денег у нас немного, продали кольца обручальные,
что-то заняли…
- Даже так…
- Ну а как? Мы жили достаточно средне... Машину нанимали – буквально
несколько человек занималось вывозом людей из города, потому что и границы
закрывали, и автобусы расстреливали, выехать мог только тот, кто знал, как. В
той машине нас было три-четыре человека и водитель. И вот мы доезжаем до
окружной – смотрим, устанавливаются минометы. Ополченцы остановили, проверили
документы, все, и мы выехали. А следующую машину (потом водитель созванивался,
узнавал) уже развернули назад, на Луганск. Мы как-то последними выскочили.
- А почему других не выпустили?
- Потому что ждали обстрела, устанавливали оружие; просто чтобы люди не
находились на опасном участке дороги, их вернули в город. А мы в последнюю
секунду выскочили. Доехали до Каменска, из Каменска - на Питер, из Питера – в
Хилово. Нас там приняли, конечно, отлично, дай бог здоровья… Дали нам с мужем
бесплатные путевки, чтобы мы месяц могли побыть рядом с сыном. Естественно, это
была сказка. Но ближе к августу закрыли все границы, и мы не смогли уехать
назад, домой.
Сыну надо было продолжать учебу, и в итоге он поступил в колледж искусств.
Сейчас он занимается на курсе «Театральное творчество» у Людмилы Яковлевны
Масленниковой - прекрасный педагог. Нам дали комнаты в общежитии, я – на седьмом
этаже, он с мальчиками – на четвертом. Мы с мужем стали искать работу. Наша
специальность, конечно, очень ограничена… Была б я врачом, учителем –
естественно, я была бы более востребована. А кому нужен начальник костюмерного
цеха с тридцатилетним опытом работы?
Зато люди, вы знаете, очень отзывчивые. Вот я спускаюсь к сыну в комнату.
Новый свитерок, новая куртка – я говорю: «Сань, откуда?» - «Подарили». То есть
помогают. Прихожу к куратору, пообщаться, поговорить – отдает пару банок
консервации: «Вам передали». Спасибо большое! В театре тоже: картошка, вон даже
и рис до сих пор в сумке лежит… То есть люди помогают, деньгами помогают.
Спасибо большое!
- Так вы же уехали в отпуск, считай, с одним чемоданом…
- Да, это все гуманитарная помощь! (Елена Юрьевна показывает на свою осеннюю
одежду. – Ред.) Мы приехали с небольшой сумкой, мы ехали-то на
два дня…
«Когда мы уезжали, это был город-призрак»
- Луганский театр драмы не пострадал от бомбежек?
- Нет, театр жив-здоров. Понимаете, как: вот наш театр, и буквально чуть-чуть
немного вниз спуститься – краеведческий музей. Оказывается, бомбой зацепило
краеведческий музей и банк, который напротив. Театр стоит буквально на сто
метров выше, и, слава богу, говорят, все цело. Во вторник первый концерт
дают.
- А ваш дом?
- Слава богу, все в порядке. У нас там осталась тетя – наш с мужем
единственный родственник, 84 года ей исполнилось в сентябре. Она сохранила дом.
Хотя бомба разорвалась напротив нас на улице. Там водокачка, и, видно, пытались
попасть, но бог миловал. У нас 20-й дом, а 9-й дом пострадал. Это то, что я по
сводкам ополчения читала.
- Елена Юрьевна, вы знаете что-нибудь о том, как сейчас живет
город?
- Когда мы уезжали, это был город-призрак, там действительно не было
людей.
Люди стали гораздо добрее друг к другу. Еще в начале июня разбомбили
госадминистрацию. Это самый центр города. И вот я иду мимо – мы цветы покупали,
носили на воронки – и как всегда, рот разинешь: как там, заделали, не заделали –
и я столкнулась с мужчиной. Обычно знаете, как в таких случаях: «Под ноги
смотреть надо!» - а тут мы извинялись и расшаркивались друг перед другом. Люди
стали сплочены, солидарны.
Муж сейчас уехал туда, вот с ним созванивалась: света в Луганске нет, есть
газ, есть вода. Но в принципе город живет, люди возвращаются.
- Не боятся? Еще же не кончилось ничего…
- Вы знаете, я бы тоже вернулась. Если бы не сын, я бы уехала, я бы бегом
поехала домой. Я никогда не думала, что так можно тосковать. Просто не передать
– до такой степени хочется домой. Хотя тут – прекрасное отношение, все
замечательно. Общежитие – и горячая вода, и уютно, и тепло, душ, то есть проблем
никаких… Для данного случая просто превосходный вариант. Но домой хочется, в мой
холодный Луганск – просто безумно хочется.
- А не страшно увидеть родной город… другим?
- Любым хочется увидеть, в любом виде. Очень хочется. Но, понимаете, я должна
подумать о ребенке, а вот сына туда я везти не хочу. Я пока боюсь этого.
- 15-летнего подростка можно, в принципе, и одного оставить – пусть
бы учился…
- Вы знаете, я пробовала. Я ходила в соцопеку, просила его оформить, чтобы он
мог тут жить за счет государства (потому что в Луганске деньги не платят, мы не
сможем его содержать). Но там по закону не получилось. То есть мне надо принять
статус беженца, чтобы его взяли на обеспечение. А смысл мне принимать статус
беженца, если я хочу уехать?
- Так а как вы вообще планируете ваше будущее? Хотите, чтобы сын
здесь доучился до конца, или думаете его забрать в Луганск?
- Пока не могу сказать, потому что мы в такой ситуации, когда даже на
четверть шага вперед нельзя посмотреть. Я два раза с мужем созванивалась,
пытаемся договориться, что-то решить. Но, понимаете, мы не можем даже поговорить
толком: две минуты – сто рублей.
- Ох, как дорого. А если скайп?
- Света нет! Тут бы я нашла скайп, но там без электричества нет
Интернета.
- А почему там нет света? Что случилось?
- Потому что в Счастье наша электростанция, и там нацгвардия, и они там
что-то повредили. А вообще, когда мы выпускали нашу сказку, заслуженная артистка
Украины Полина Александровна Шкуратова, женщина немолодая, вышла на работу –
идет себе, а вокруг начали рваться снаряды. Она опешила – и хорошо, что она
стояла возле магазина, девушка-продавец, которая в этот момент курила на улице,
ее просто затащила в дверь. И вот она, прежде чем дойти на работу, пережидала в
магазине бомбежку. Стреляли постоянно.
«Нас не спросили, начиная все это»
- Расскажите, как вообще все это началось? Как вдруг появилась
Луганская Народная республика в глазах обычного человека?
- Все началось, на мой взгляд, с Майдана: в конце ноября люди выходили на
площадь, требовали, против коррупции боролись. Мы на это не обратили внимания.
Потом начала постепенно обстановка нагнетаться: в январе-феврале ходили всякие
молодчики с битами. Мы детей периодически не пускали в школу – просто звонили
учителям и говорили: он сегодня не придет. Провожали детей до школы, даже
взрослых, не отпускали гулять никуда. Появились всякие молодые люди с большими
рюкзаками за плечами, начались какие-то провокации, всякие митинги у нас были.
Тогда же пошли захваты административных зданий. Такие, как мы, тихие обыватели –
мы жили мирно, нас не спросили, начиная все это.
- Как вы впервые заметили, что что-то происходит?
- Это было трудно не заметить, потому что появилось напряжение в городе,
появились всякие подозрительные лица, начались беспорядки. Кто кричал: «Мы за
Россию!» - кто кричал: «Украина едина!»… Постепенно этот ком рос-рос, пока не
вырос в такую ужасную историю.
- Вы между собой, на работе, с соседями обсуждали то, что
происходит?
- Ну, естественно, обсуждали, потому что нельзя было не обсуждать. Наверное,
мы хотели только одного: чтобы нас оставили в покое. Я вам честно говорю: в
основном население не хотело никаких боев, никаких войн, никаких разногласий. Но
со стороны нацгвардии шел фашизм, откровенный фашизм. Начали памятники Ленину
сносить, и в Луганске тоже. Естественно, что-то пошло и с обратной стороны. Ну и
постепенно это переросло вот в такую нехорошую штуку.
- Так а как люди сами для себя выбирали, поддержать ополчение или не
поддержать?
- Вы понимаете, если надвигается фашизм, то, естественно, люди начали
поддерживать ополчение. Люди, как и кругом, разные. Одни придерживались одной
позиции, другие – другой. Шли скандалы между семьями. Когда началась заваруха,
моя знакомая решила уехать с мужем в Россию, ее муж – россиянин, что тут – на 60
километров отъехать. Так сестра ей сказала, что она – продажный человек, раз она
за ополчение.
«В России нас не фильтровали, тут принимали всех»
- Украинская пропаганда – это настоящее зомбирование. Когда еще работал
телевизор, я иной раз была в шоке. Вот поверьте, я слышала своими ушами по
национальному телевидению Украины: диктор передавала, что «Путин заявил, что
когда Россия захватит все, Обаму посадят в московский зоопарк в обезьянник».
Поверьте, это национальное телевидение! Говорилось о том, что строятся лагеря
фильтрации, что те, кто на стороне ополченцев, будут проходить фильтрацию. Наш
художник, молодая женщина с маленьким ребенком, когда все началось, решила
уехать в Одессу к сестре. Она позвонила и спросила: «А как нам уехать? Ходят ли
автобусы, вывозят ли таких беженцев, как мы?» Объяснила, куда она поедет, к кому
– и ей сказали: «Сначала вы доезжаете до определенной точки, проходите
фильтрацию, и если все нормально, то вы едете к сестре». Ну кто же с ребенком
пойдет на такое? И уехала она в Таганрог. В России нас не фильтровали, тут
принимали всех.
- Часто такое бывало – чтобы друзья, родственники расходились по
разные стороны?
- Даже не знаю… Когда ополченцы стояли возле СБУ, кто-то приходил швырял туда
камни, а кто-то приносил бутерброды с кофе, понимаете? Натуральная гражданская
война, самая настоящая, когда один член семьи может быть по одну сторону, другой
– по другую.
- Вы-то сами с кем-нибудь рассорились?
- Я – нет. Я неконфликтная. Я не придерживалась, честно говоря, никакой
стороны – просто хотелось тишины. Это не наша война, нас не спросили, хотим мы
этого или нет.
- А если бы вас спросили, вы бы что сказали?
- Чтобы нас в покое оставили. В принципе, чего требовали эти республики? В
первую очередь, статус русского языка, потому что население русскоязычное от и
до. В последнее время требовалось заполнение даже медицинских карточек на
украинском. Мы все владеем украинским языком: я спокойно смотрю фильмы, я
спокойно читаю книгу. Говорить – да, мне проблематично, я говорю по-русски.
Естественно, заполнить какой-то служебный документ мне проще на русском языке.
Нет, там требовалось только на украинском! Многие учебники были на украинском.
Понимаете, если это язык украинской литературы – это естественно, но если это
математика – ребенку уже сложно вникнуть, когда дома говорят по-русски. Даже
правоведение: я пыталась сыну перевести – и ничего не могла понять, хотя я знаю
язык, но тут специфические термины, и трудно сориентироваться. Единственное, что
просили: дайте нам говорить так, как нам удобно.
«Там были какие-то свои, наверно, подспудные цели»
- Вы думаете, если бы не проблемы с русским языком, никто не стал бы
затевать эту войну?
- Ну, может быть, не только это: там и сланцевый газ, там много – я почему и
говорю, что это не наша война. Еще просили, чтобы большую долю прибыли оставляли
на развитие регионов, Донбасс – это же промышленный центр. В этом тоже
отказали.
- Требования-то вполне себе политические, не повод стрелять друг в
друга…
- Я вам еще раз говорю: это не наша война. Там были какие-то свои, наверно,
подспудные цели, почему все это и началось.
- Меня все время удивляло, почему стороны не пытаются начать
переговоры, когда в жилые дома летят бомбы…
- Вы понимаете, нацгвардия решила, что на раз-два-три они сомнут ополчение.
Ну мы все прекрасно понимали, что поскольку помогают нацгвардии – помогали,
конечно, и ополчению. Добровольцев много, и спасибо этим добровольцам.
Естественно, это никогда не обсуждалось. Вот улица Советская у нас, центральная
улица: я иду – и следы от танков, прямо по дороге. Ну откуда в ополчении
танки?
- Обыкновенные горожане, такие как вы, не пытались взять инициативу в
свои руки, убедить ополченцев начать переговоры?
- Ну как мы можем убедить? Какую инициативу, вы что? Там война.
- То есть ни митингов, ни народных сходов - ничего такого не
было?
- Нет, митингов было много. Одни за Майдан собирались, вторые, более
массовые: «Мы хотим в Россию». Пока мы были в городе, все всегда где-то кто-то
митинговал.
- Много людей вообще уехало из Луганска?
- Очень много! Город был пустым. Вы знаете, только когда в Каменск мы
приехали, я вдруг пришла в себя, что надо на светофор вообще-то смотреть, когда
горит красным – надо постоять. В Луганске идешь – без разницы, ни машин, ничего.
Редко-редко кто-то проедет.
- Правду рассказывают, что ополченцы занимались экспроприацией,
забирали машины, вещи?
- Я не знаю. На любой стороне, очевидно, люди разные бывают, как плохие, так
и хорошие, но я о конкретных случаях не знаю. Я не сталкивалась с этим.
- А со «зверствами фашистов» сталкивались на своем
опыте?
- Мы уехали тогда, когда война была еще за 20 километров от нас. Те, кто из
Счастья приезжали – у мужа там родственник живет – рассказывали, что там,
бывало, бросали гранаты в первые этажи, стреляли в окна…
- Именно нацгвардия стреляла?
- Конечно, нацгвардия, кто еще? Свои-то не будут. Маршрутки расстреливали –
это еще было тогда, когда я была в Луганске. Маршрутки прямо по городу
расстреливали.
- Разве город не был под контролем ополченцев, которые могли бы
следить за порядком?
- Диверсионные группы были всегда. Почему захватывали те воинские части, МЧС,
потому что воинская часть – это же была часть национальной гвардии Украины, где
тоже разные люди.
- То есть части, которые находились в Луганске, сами не переходили на
сторону ополченцев, их захватывали с боем?
- Кто сдавался, кто оставался – там очень разные были случаи. Молодые
мальчишки хотели, предположим, уйти, а офицеры постарше выполняли свой долг
перед Украиной. Вот и перестрелки в черте города.
«А не ломать кому-либо жизнь все равно не выйдет»
- До того, как все началось, вы интересовались
политикой?
- И сейчас не интересуюсь. Я просто хочу домой.
- А что скажете про власть, которая была в Луганске до
ополчения?
- Кстати, у нас очень хороший мэр – Кравченко. Я не знаю, в Луганске он
сейчас или нет. Он оставался в городе до последнего и что-то пытался делать –
ремонты и прочее.
- Общественный транспорт ходил?
- Пока я была в Луганске, ходил. Потом перестал ходить.
- А зарплаты платили?
- Последнюю зарплату, в июле, мы уже не получили, и отпускные мы не получили
по сей день. Нам платило государство Украина. Потом нам очень долго платили из
средств города, то, что могли. Мы бы и раньше перестали получать зарплату, но
город платил, пока была возможность. А вот последнюю зарплату и отпускные мы
уже, естественно, не получили. Я вообще не знаю, как там моя тетка прожила, но
она категорически отказалась выезжать. Я хотела первоначально с сыном тетку
отправить, и мы бы тогда никуда не уехали. Если бы не сын, мы бы пережили все
это дома. А здесь, понимаете, он поступил на любимую специальность… Сейчас, если
вернуться домой, он должен будет пойти в 10 класс, у нас есть такое же училище,
но на базе 11 классов. А в Пскове – на базе девяти. Не хочется ребенку жизнь
ломать.
А получается, понимаете, очень страшная штука, неразрешимая. Вот муж мне
звонит: «Ты приедешь?». А я молчу. Я уже один раз тетке сказала: «Я приеду», -
не приехала. Понимаете, что получается: забираю сейчас сына с собой – я ломаю
жизнь ребенку, он не получает того, что он хочет и может получить, тем более у
него есть способности. Остаюсь я здесь с сыном – ломаю жизнь себе, я лишаюсь
дома, мужа, работы – всего. А не ломать кому-либо жизнь все равно не выйдет. Эта
война перекрутила людей очень жестко. Вот Света Шевченко, талантливая, хорошая
актриса – сидит сейчас в деревне в Милерово Куйбышевского района Ростовской
области где-то недалеко от границы, торгует вещами на рынке, потому что она тоже
с дочерью боится возвращаться.
- Скажите, вы как простой избиратель за что проголосуете? Какое
будущее вам нужно предложить?
- Понимаете, назад дороги все равно уже нет. Эта республика должна
существовать, и она имеет полное право существовать. Тут просто другого выбора
нет. Говорят, Порошенко запретил выдавать паспорта на территории Луганска и
Донецка. Моему сыну 16, я возвращаюсь – и чей он гражданин? Непризнанной
республики?
- Это слух, или вы точно знаете, что уже кто-то не получил
паспорт?
- Это неподтвержденная информация, но, скорее всего, так оно и есть. Моя
знакомая сейчас в Ростове, она сама дончанка, и ей нужно вклеить в паспорт новую
фотографию на 25 лет. И кто ей в России вклеит эту фотографию? Поставят печать
РФ в украинский паспорт? Ей сказали: «Езжайте в Донецк». А там бомбят, куда она
поедет? Ее мужу вообще пришла повестка в нацгвардию! Он сам дончанин - и должен
пойти бомбить Донецк.
- Республики тоже бывают разные: в составе Украины, в составе России
или независимые…
- Вы знаете, мы ничего не имели против автономии в составе Украины. Никто же
не хочет из Украины уходить – ради бога! Дайте нам самостоятельность в составе
Украины. Автономия и русский язык: мы больше ничего и не просили.
Беседовала Светлана ПРОКОПЬВА
|