Фото из ФББорис Гулько
Казаки и евреи,
Гоголь и Бабель
Часть II.
Бабель
27.7.2023
Подвиги казаков
в их войне с Польшей, воспетые Гоголем в «Тарасе Бульбе», привели левобережную
Украину в состав Российской империи. Поэтому национальная катастрофа России,
которой стала Гражданская война 1919–25 годов, захватила эту часть Украины не
меньше, чем остальные территории бескрайней империи. И. Э. Бабель служил в
казачьей Первой конной армии. Жизнь в ней во время той войны стала фоном его
великой книги «Конармия», состоящей из более трёх десятков небольших рассказов.
За неё Бабеля в 1924 году едва не погубил командовавший Конармией Будённый. Заступился
за Бабеля тогда его ментор Горький, написавший: Бабель украсил бойцов его (Будённого) изнутри и,
на мой взгляд, лучше, правдивее, чем Гоголь запорожцев, соединив тем «Конармию»
с «Тарасом Бульбой». Об «украшении конармейцев изнутри» можем судить по
прочтении книги.
После казни
Бабеля в 1940 году (смертный приговор подписал Сталин) российская словесность
надолго лишилась этих рассказов, написанных необыкновенным, подстать гоголевскому
по образности языком. Сейчас на своей полке я обнаружил постсоветское издание 1998
года, в котором были напечатаны несколько неизвестных мне рассказов,
примыкающих к Конармии, скрывавшихся цензурой и после реабилитации Бабеля в
1954 году.
Поражает
многообразие сил, сражавшихся на Украине в Гражданскую. За годы войны в Киеве
свергли друг друга 6 украинских правительств. Удивителен путь народной армии
Нестора Махно. Сперва она грабила «богачей» и банки, затем воевала против
немецких и австрийских войск, против гетмана Скоропадского, потом против
петлюровцев, против немецких колонистов; затем в составе Красной армии против
деникинцев. После Махно воевал против белой армии под командованием Шкуро, снова
с Деникиным, чем спас Москву. В 1920 году Махно предложили союз и Врангель, и
красные. Махно принял предложение красных, но после победы над Врангелем
красные разгромили и его армию. По ходу Махно был награждён орденом Красного
знамени под №4.
Бабель в
«Учении о тачанке» повествовал: «Таков Махно, сделавший тачанку осью своей таинственной и лукавой стратегии,
упразднивший пехоту, артиллерию и даже конницу и взамен этих неуклюжих громад
привинтивший к бричкам триста пулеметов. Таков Махно, многообразный, как
природа. . . Такую армию, с растыканной по углам амуницией, Махно в один час
приводит в боевое состояние; еще меньше времени требуется, чтобы демобилизовать
ее».
Бойцы Махно
появляются и в другом рассказе Бабеля: «У батьки нашего Махно». Мне помнится, я
видел его в старом издании Конармии. В советских изданиях после реабилитации автора
его не было, сейчас он появился, но не включён в Конармию.
Рассказ
жутковатый. Он – о групповом изнасиловании еврейки. Казаченок
Кикин на следующее утро жалуется девушке, молча стирающей бельё: Как тебя поймали, а я за голову держал, я Матвей Васильичу
говорю: что же, говорю, Матвей Васильич, вот уже четвертый переменяется, а я
все держу, да держу. Вы уже второй раз, Матвей Васильич, сходили. . . Это когда
они тебя уже в лесок тащили, Матвей Васильич мне и говорит: сходи, Кикин, ежели
желаешь. Нет, — говорю, — Матвей Васильич, не желаю я опосля Васьки ходить, всю
жизнь плакаться…
Бабель
писал свои рассказы с натуры. Но, при всей честности своего пера, этот сюжет он
перенёс к Махно. За него и сам Горький не спас бы...
Геноцид
евреев всеми воевавшими сторонами – одна из тем Конармии. Вот статистика
безымянного «мужика»: Мужик
заставил меня прикурить от его огонька.
— Жид
всякому виноват, — сказал он, — и нашему и вашему. Их после войны самое малое
количество останется. Сколько в свете жидов считается?
—
Десяток миллионов, — ответил я и стал взнуздывать коня.
— Их
двести тысяч останется, — вскричал мужик».
Обыденность
и ужас убийства евреев в ту войну возникают уже в первом рассказе сборника: «Поздней
ночью приезжаем мы в Новоград. Я нахожу беременную женщину на отведенной мне
квартире и двух рыжих евреев с тонкими шеями; третий спит, укрывшись с головой
и приткнувшись к стене. . . Они кладут на пол распоротую перину, и я ложусь к
стенке, рядом с третьим, заснувшим евреем. Пугливая нищета смыкается над моим
ложем. . . я просыпаюсь, потому что беременная женщина шарит пальцами по моему
лицу.
—
Пане, — говорит она мне, — вы кричите со сна и вы бросаетесь. Я постелю вам в
другом углу, потому что вы толкаете моего папашу...
Она
поднимает с полу худые свои ноги и круглый живот и снимает одеяло с заснувшего
человека. Мертвый старик лежит там, закинувшись навзничь. Глотка его вырвана,
лицо разрублено пополам, синяя кровь лежит в его бороде, как кусок свинца.
—
Пане, — говорит еврейка и встряхивает перину, — поляки резали его, и он молился
им: убейте меня на черном дворе, чтобы моя дочь не видела, как я умру. Но они
сделали так, как им было нужно, — он кончался в этой комнате и думал обо мне...
И теперь я хочу знать, — сказала вдруг женщина с ужасной силой, — я хочу знать,
где еще на всей земле вы найдете такого отца, как мой отец...
Иной
вопрос: отношение евреев к революции, развернувшейся в войну всех против всех. Евреи
жаждали интернационала, но не такого. Это излагает старьёвщик Гедали, которого
Бабель встречает в Житомире незадолго до наступления Субботы:
— "Да", кричу я революции, "да", кричу я ей, но она
прячется от Гедали и высылает вперед только стрельбу...
— Она
не может не стрелять, Гедали, — говорю я старику, — потому что она —
революция...
— Но
поляк стрелял, мой ласковый пан, потому что он — контрреволюция. Вы стреляете
потому, что вы — революция. А революция — это же удовольствие. И удовольствие
не любит в доме сирот. Хорошие дела делает хороший человек. Революция — это
хорошее дело хороших людей. Но хорошие люди не убивают. Значит, революцию делают
злые люди. . .
Пане
товарищ, — сказал он, вставая . . . — привезите в Житомир немножко хороших
людей. Ай, в нашем городе недостача, ай, недостача! Привезите добрых людей . .
. Интернационал... мы знаем, что такое Интернационал. И я хочу Интернационала
добрых людей, я хочу, чтобы каждую душу взяли на учет и дали бы ей паек по
первой категории. . .
Наступает суббота. Гедали — основатель несбыточного
Интернационала — ушел в синагогу молиться, завершает Бабель рассказ о неосуществимой
еврейской мечте.
Активнее
отношение к революции сына рабби Моталэ Брацлавского Ильи, последнего принца в династии, которого
Бабель видел в описанную субботу в Житомире. В рассказе «Сын рабби» Полки двенадцатой армии
открыли фронт у Ковеля. В городе загремела пренебрежительная канонада
победителей. . . Тифозное мужичье катило перед собой привычный горб солдатской
смерти. Бабель втащил в поезд политотдела умирающего принца. Тот поведал: — Кулачье открыло фронт. Я принял сводный полк, но
поздно. У меня не хватило артиллерии...
Он умер, не доезжая Ровно. Он умер, последний принц,
среди стихов, филактерий и портянок. Мы похоронили его на забытой станции. И я
— едва вмещающий в древнем теле бури моего воображения, — я принял последний
вздох моего брата. Бесславное
завершение династии хасидских цадиков.
Как и казаки Тараса Бульбы, конармейцы поражают своей
звериной жестокостью. Вот письмо матери, продиктованное
мне мальчиком нашей экспедиции Курдюковым. Оно
не заслуживает забвения, – сообщает Бабель. После тревоги мальчика из-за оставшихся
дома поросёнка и коня, идёт: Во-вторых строках сего письма спешу вам
описать за папашу, что они порубали брата Федора Тимофеича Курдюкова тому назад
с год времени. . . папаша начали Федю резать, говоря — шкура, красная собака,
сукин сын и разно, и резали до темноты, пока брат Федор Тимофеич не кончился.
Прошло время, и уже другой брат, Семен Тимофеич, убивал отца. Ничего человеческого, только классовое.
Рассказ «Их было девять» я увидел в сборнике 1998 года
впервые; в постсталинском СССР его не публиковали. Главный герой рассказа – Голов,
взводный командир из сормовских рабочих. Воспитанный на советской
литературе, прочтя такую характеристику, захочет встать и отдать честь.
— Ты через очки смотришь на свет, — сказал он (Голов), глядя на меня с
ненавистью.
— Через очки, — ответил я. — А ты как смотришь на свет,
Голов?
— Я смотрю через несчастную нашу рабочую жизнь, — сказал
он и отошел к пленному, держа в руках польский мундир с болтающимися рукавами.
С проблемой очков Бабеля в Конармии мы познакомились ещё в
рассказе «Мой первый гусь»: — Ты из киндербальзамов, — закричал он (начдив
Савицкий), смеясь, — и очки на носу. Какой паршивенький!.. Шлют вас, не
спросясь, а тут режут за очки. Очки – значит грамотный, враг трудового
народа.
Здесь тема иная. Автор в рассказе повторяет дважды: Девяти пленных нет в
живых. Я знаю это сердцем. Конфликт повествования: делёжка добычи. Андрюшка
Бурак, румяный казачок с шелковыми волосами, тот
самый, который стаскивал штаны с умирающего поляка. Штаны эти были переброшены
через его седло. Смеясь, Андрюшка подъехал к Голову, осторожно снял у него с
руки мундир, кинул к тебе на седло поверх штанов и, легонько взмахнув плетью,
отъехал от нас. Взводный опустился
на колено, взял прицел и выстрелил, и промахнулся.
Андрюшка вернулся и разбив Голову голову (невольный каламбур получился).
Такие
вот революционеры! Тема их обсуждается в «Песне» – рассказе, начатом
восхитительно: О устав
РКП! Сквозь кислое тесто русских повестей ты проложил стремительные рельсы. Три
холостые сердца со страстями рязанских Иисусов ты обратил в сотрудников
"Красного кавалериста".
Когда номер газеты
готов, к полуночи, из вагона выходил (выпускающий) Галин (с
бельмом) для того, чтобы содрогнуться от укусов неразделенной любви к
поездной нашей прачке Ирине. Он читает ей политграмоту, а затем мордатый
Василий, повар, уводит её блох давить.
. . . дверь в кухне свистнула и
приоткрылась. Четыре ноги с толстыми пятками высунулись в прохладу, и мы
увидели любящие икры Ирины и большой палец Василия с кривым и черным ногтем.
. .
— Конармия, —
сказал мне тогда Галин, — Конармия есть социальный фокус, производимый ЦК нашей
партии. Кривая революции бросила в первый ряд казачью вольницу, пропитанную
многими предрассудками, но ЦК, маневрируя, продерет их железною щеткой...
И Галин заговорил
о политическом воспитании Первой Конной. Он говорил долго, глухо, с полной
ясностью. Веко его билось над бельмом.
В Гражданскую войну сражались разные армии:
красные, белые, зелёные; армии русских и армии украинцев. Все они были
злом.
Конармия – бесконечно печальное произведение,
повествующее о крушении мечты поколений евреев о братстве с народами, среди
которых мы жили, о тщетной надежде на материализацию их социалистической мечты
о светлом будущем. И это рассказ о ещё одной трагедии евреев Украины, не первой
и не последней.
Двухтомник «Поиски смыслов». 136 избранных
эссе, написанных с 2015 по 2019 годы.
$40 в США,
100 шекелей в Израиле. Е-мейл для заказа: gmgulko@gmail.com
По этому
же е-мейлу можно заказать и другие книги Бориса Гулько
