Долгие годы был «закатан» в
консервную банку автомобиля. А что можно рассмотреть толком из низкого окошка
да на скорости? Светофоры, разметку, знаки…. А человека увидеть трудно. Да и
темень вечная. Подарив России бесконечные просторы, Творец не позаботился об
освещении. Езда по тамошним дорогам
похожа на кровавую корриду. Или, если угодно, гонку на выживание с охотой на
пешехода. Скучно и страшно стало ездить задолго до переезда в Страну
обетованную. Так что, избавившись от необходимости толкать ногами педали и
постоянно возиться с ремонтом ржавого монстра, почувствовал радостное
облегчение.
Впрочем, и в Израиле убедился,
что смерть собирает богатую жатву с отлично освещенных автобанов нашей страны.
Автотранспорт – везде кровожадный Молох, требующий бесконечных жертв.
В Израиле я – пешеход, и это мне
нравится. Будто в юность заглянул, вернул себя в неспешный и спокойный мир
паузы. Ну, а света под нашим небом предостаточно. Иной раз, к сожалению,
слишком уж горячего света, но не бывает худа без добра, да и добра без худа.
Ездить в автобусе – совсем
другое дело. Сидишь, как в танке, среди разной, суетливой мелюзги. Высоко
сидишь – и все вокруг далеко видно.
Верно, это присказка, а сказка
будет впереди.
Автобус на повороте замедляет
ход – и вижу на скамеечке, в сквере с детскими
аттракционами, странную пару: старика и старушку. Сидят они в полуметре
друг от друга, неподвижно сидят, как чужие. И, судя по всему, в молчании.
Похоже, в ссоре люди. Езжу часто и вижу – месяц в ссоре, второй…. Удивительно.
Однажды звонит незнакомый
человек, и, представившись Кимом Семеновичем, начинает разговор чопорно и
длинно:
-
Извините, - говорит, - что отрываю
от ваших плодотворных трудов на ниве русскоязычной прессы, но займу всего лишь
минуту вашего драгоценного времени. Дело в том, что я осмелился составить
кое-какие заметки. Затрудняюсь утверждать, что они представляют бесспорный
интерес, но убедительно просил бы прочесть и высказать мнение ….- Ким Семенович с силой выдыхает воздух, будто
вступительную речь эту он готовил долго, упорно заучивая каждое слово.
-
Приносите, - говорю. – Большие
заметки?
-
Десять страничек школьной тетради,
- торопливо отвечает автор. – Я бы не осмелился затруднить Вас большим
объемом…. Только, если позволите, я по почте.
-
Как вам удобней.
Прощаемся. Погружаюсь в
очередные «плодотворные труды», но звонок тот вежливый никак забыть не могу и
жду школьную тетрадь с нетерпением. А пакета все нет и нет. Только через неделю
нахожу его на полу у входной двери.
К «заметкам» приложена записка,
в которой Ким Семенович просит извинить за задержку по причине «некоторых
дополнительных и необходимейших исправлений в тексте».
Сам же «текст», против ожиданий,
написан без «виньеточек и оборочек», чопорности и кокетства – просто и ясно –
замечательным, четким, и каким-то даже радостным, почерком.
Новизны, к сожалению, в
написанном мало. Ким Семенович считает библейского Моисея египтянином по имени
Мозес и относит его к поклонникам монотеизма Эхнатона. Доказательства тоже не
отличаются новизной.
Ровно через семь дней звонит
автор.
-
Простите, что отвлекаю…. – и так
далее.
-
Ким Семенович, прочел ваши
заметки. Скажите, вы кто по профессии?
-
По снабжению работал.
-
Читали Фрейда?
-
Что именно?
-
Работу о Моисее.
-
Нет.
-
Вы в этом уверены?
-
Совершенно…. Видите ли в чем дело,
я, упомянутого Вами автора, вообще не читал. А что, есть совпадения?
-
Есть, - говорю. - И много.
-
Скажите, а кто такой Фрейд?
-
Великий ученый.
Тут происходит невероятное. Он
рад без меры. Он кричит в трубку, что это замечательно, что он даже
предположить не мог такое совпадение, целиком и полностью подтверждающее его
догадку. Он благодарит так горячо, будто это я, а не великий венский психиатр,
сочинил историю о Мозесе – Моше….
Редкий получается случай
«изобретения велосипеда». Но если Ким Семенович САМ все это придумал, значит,
он ГЕНИЙ никак не меньший, чем старик Зигмунд.
Мы договариваемся о встрече.
Приглашаю автора к себе, но он деликатно отказывается, предлагая свидание на
нейтральной территории.
К скверу иду пешочком. Это та
самая детская площадка, где сидят «мои» старики. Они и сейчас там, а Кима
Семеновича нет как будто. Странно, мне показалось, что он не из тех, кто
опаздывает.
-
Добрый день!
Оборачиваюсь – передо мной тот самый старик. Его спутница одна остается
на скамейке.
- Это вы? – не могу скрыть
удивление.
-
Да, а что?
-
Ничего особенного, просто мы с
вами давно знакомы.
-
Извините, не припомню.
-
Вы часто отдыхаете в этом сквере,
а я проезжаю мимо на автобусе.
-
Да, да, - торопливо кивает тот,
кого я заподозрил в гениальности – обычный оле из провинции, поменявший
тридцатидолларовую пенсию на пособие в 600 баксов…. Глаза вот только у Кима
Семеновича необыкновенные – огромные глаза, и блеск в глазах этих совсем не
старческий.
Отдаю «заметки», прибавив
несколько комплиментов. Выслушивает старик похвалу равнодушно, даже обидно
становится, но «изобретатель велосипеда» торопится перейти к делу. Лекция
получается длинной и вдохновенной. Старик говорит о священном писании египтян –
«Книге мертвых», о пирамидах – памятниках смерти, о культе этой самой смерти,
погубившей, как он считает, народ египетский: фантастическое племя краснокожих.
Он говорит, что исход евреев из Египта был не просто спасением от рабства, а
бегством от смерти к жизни….
Юные потомки тех, давних
рабов, вопят, скатываясь с горки и
карабкаясь по каким-то лабиринтам над землей, а старик ничего не замечает
вокруг. Бедный агент по снабжению – всю свою жизнь он покорно рыскал по стране
дефицита, доставая невозможное и обнаруживая немыслимое, произносил
бесчисленное количество суетных слов, и помалкивал о самом главном в его жизни:
о фараонах и некрофилии язычества….
Тут я замечаю, что старушка на
скамейке следит за нами неотрывно и с явным беспокойством. Ей, как будто, не
нравится многоречивость Кима Семеновича.
-
Это очень интересно, - говорю я,
прервав старика. – Только, уважаемый автор, дайте и мне рот раскрыть.
-
Слушаю Вас, - и смотрит на меня
так, будто он и в самом деле доктор Фрейд, а я – тяжелобольной на
приеме.
-
Вы, - говорю. – Нервничаете так,
словно я с вами спорю, а я не спорю. Я только слушаю.
-
Извините, - говорит. – Наверно, я
сам с собой дискутирую. Но вы согласны, что 10 казней египетских могли в равной
мере обрушиться и на евреев? И уходили
они не только от рабства, но и от смерти – физической и духовной, к свободе
жить.
Под пальмой, но в солнечном
пятне, сидит прямо на траве пожилой, чернокожий господин в драповом,
российского покроя, пальто и под меховой, собачьей шапкой. Сейчас, не меньше 25
градусов по Цельсию, но господину зябко….
-
Вам это неинтересно? – помолчав,
тихо спрашивает Ким Семенович.
-
Нет, почему же? Только учтите, и
после Исхода евреев народ египетский просуществовал не меньше двух тысяч лет.
Не все так просто, как кажется…. И вообще, как утверждал Монтень,
«философствовать – это готовиться к смерти». Ну их к черту, все философии!
-
Да, да, - торопливо кивает старик.
– Философствовать…. Может быть…. Прошлое – бездонный колодец. Заглядывать туда
так интересно, но иногда от этого кружится голова…. Прощайте и большое спасибо,
что прочли и выслушали.
Очень уж обидчивым и нервным
оказался «изобретатель велосипеда». Невеселым получился у нас разговор. Долго
после этой встречи было не по себе, будто обидел старика, не то сказал, не так
прочел его труд, и слишком легкомысленно выслушал автора.
Каждый раз, проезжая мимо сквера
и провожая глазами неразлучную парочку, думал об этом, но вновь подойти к
«доктору Фрейду» так не решился.
Однажды утром в дверь нашей
квартиры звонят. Открываю – и вижу на пороге спутницу Кима Семеновича.
-
Извините, - говорит. - За ранний
визит, но я сказала ему, что иду в поликлинику, а там прием с утра…. Он не
любит оставаться один …. Надолго.
Комплекс вины срабатывает.
Радушно приглашаю старушку. Зову к завтраку. Отказывается, соглашаясь лишь на
чашку чая без сахара. Сразу и решительно приступает к делу.
Берта Абрамовна – так зовут
гостью – углубляется в историю недавнюю. В Израиль они перебрались по
настоятельной просьбе детей, оставленных в городе Александрове. Дети стоят на
ногах еще не твердо, а потому помогать родителям не в состоянии. Раньше, в
России, пенсии им вполне хватало, но теперь ….. Нет, она поддерживает демократические
реформы, но ей непонятно, почему за все и всегда должны расплачиваться дети и
старики…. Впрочем, дело не в этом. Она и Ким Семенович – супруги. Однако, по
настоятельному совету знакомых, приехали в Израиль, как двое одиночек, чтобы
получить заметно большую «корзину абсорбции». Они прожили вместе сорок лет и
никогда не нарушали закон. « Вы сами понимаете, как должен был жить в России
еврей, занятый в сфере снабжения. Киму Семеновичу неоднократно предлагали
взятки, но Ким Семенович всегда был неподкупен и не видел в своей честности
никакой доблести». Она же, работая бухгалтером на ткацкой фабрике, считала и
считает честность – первейшей заповедью этой профессии. Они и детей воспитали
таким образом, понимая, конечно, что жить им будет трудновато. Это понимание и
послужило одним из мотивов переезда в Израиль.
Так вот, здесь старики не спят
ночами, переживая свой обман. Она еще как-то держится, но Ким Семенович раскис
совершенно. Он постоянно говорит об этом. Он говорит, что жить обманом,
извлекая из этого корысть, просто подло. Он не может себе простить, что подался
уговорам знакомых. Он изводит себя и Берту Абрамовну самым чудовищным образом….
И она совершенно не знает, как им жить дальше… Старики тоскуют по детям и
внукам, а тут еще и это…. На полуслове гостья вдруг спохватывается, и вдруг
начинает говорить, что ее муж совершенно здоровый психически человек, а его
увлечение историей, как раз, чрезвычайно полезно, и отвлекает от дурных мыслей.
- Знаете, - продолжает она,
забыв о чае. – Мне кажется, что здесь многие живут подобным образом, и
государство знает это и закрывает глаза на нашу копеечную выгоду, потому как
понимает, что «семейная пара» – это полная нищета, а «двое одиночек» –
все-таки, полегче…. И все же…
Охотно соглашаюсь с ней и говорю
какие-то пустые слова, и комок стоит в горле, и я не знаю, как помочь этим
двумя людям, не способным вступить в обыденную сделку со своей собственной
совестью. Научить этому невозможно.
Не к тому человеку пришла Берта
Абрамовна за советом. Я всегда жил, сознавая относительность прегрешений, жил
без особых крайностей и этических излишеств. Жил, как все …. Вот в этом и
признаюсь гостье честно. Потом говорю, что ее муж, несомненно, человек
необыкновенный, и я буду рад продолжению нашего знакомства.
Старушка кивает отстраненно,
смотрит на часы. Она повторяет, что не любит оставлять Кима Семеновича в одиночестве надолго, и еще раз
извиняется за причиненное беспокойство.
Проходит несколько дней. Еду
мимо сквера. Сидят мои старики, но рядышком сидят и весело разговаривают друг с
другом. На первой остановке выхожу из автобуса. Возвращаюсь… Мы рады друг
другу. Ким Семенович начинает «с места в карьер».
-
Подумайте, - громко говорит он,
сияя своими молодыми глазищами - Пирамида и еврей – это совершенно
несовместимо. Наши предки бежали от памятников смерти. И надо же, какой- то
еврей строит нынче пирамиды в Подмосковье, и уверяет, что они несут жизнь и
обновление материи. Полный бред! Афера! Вы согласны?
Киваю охотно, совсем не хочется
спорить. Берта Абрамовна хитро на меня косится, понимая, что другая история
меня интересует гораздо больше.
-
Мы были ТАМ, - говорит она. – Мы
сказали, что женаты сорок лет и не думали разводиться. ТАМ решили, что мы сошли
с ума, но попросили «свидетельство о браке». Мы сказали, что документ оставили
дома, в России. Тогда нам порекомендовали жить, как живем, и не морочить голову
занятым людям, а мы сказали, что не хотим жить, как живем, а хотим жить в
законном браке…. И тогда нам посоветовали вступить в него вновь или получить из
России документ, но предупредили, что мы понесем ответственность за обман
государства.
-
Но мы сказали, что не боимся
ответственности, - вмешался Ким Семенович. – Позвонили детям и теперь ждем наши
бумаги. Скоро должны прислать, но все это глупости и суета, а дело в том, что
мы, евреи, всегда понимали культ смерти как несвободу, как вызов жизни. Мы
придумали райский сад, но идея мук ада – не наша идея. Великая революция
Эхнатона не могла остаться без последствий. Мозес – Моше любил солнце, а солнце
– это жизнь.
1997 г.
