Ржавье железной калитки болтается на одной петле. Дальше тропа через запущенный полисадник к одноэтажной хибаре под ветхой черепичной крышей. Дверь в дом распахнута настежь. За порогом, в глубине комнаты, сидит, раскачиваясь в кресле – качалке, старик и с улыбкой читает газету на русском языке.
Ободранный кот, обитатель помойки, протискивается в комнату. Его встречают глухим ворчанием. Собаки не видно, но она где-то там, за креслом, в темном углу.
- Молчать, Гога! – зевнув, говорит старик. Поднимается во весь свой немалый рост, выходит на свет, к распахнутой двери. На старике черный, лоснящийся, костюм, поверх пиджака куртка на меху, с «полысевшим» воротником. На ногах, по зимнему времени, что-то бесформенное, валенное. Бедный старик, и лицо Рафаила Бутмана, так его зовут, бедное, поношенное, не знающее особого ухода, необходимое старой коже.
Но Бутман улыбается. Он рад свету. И людной улице. Он рад каждому, кто рискнет зайти к нему в гости: человеку рад, животному и даже насекомому.
Насекомые, впрочем, в этом районе города не так опасны, как люди. Окрестные трущобы славятся на всю страну наркоманами, алкоголиками, ворьем. Большая часть публичных домов здесь, притонов, тайных казино …. В общем, чрево.
- Что смотришь? - говорит Рафаил Бутман. – Заходи.
Корыстолюбец – я иду за историей, а не в гости к человеку. И получаю в этой развалюхе все, что хочу, за гроши, всего лишь «осчастливив» старика своим присутствием. Нет, оставил на столе в том доме пакет чипсов, половину которого старик тут же скормил облезлому псу.
- Сволочь, - сказал он в адрес несчастной собаки. – Ревнивец, сучий хвост. Людей в дом пускает, а скотину ни-ни….пережиток такой. А ты чего тут ходишь?
- Так просто, гуляю, - сказал я. – Тут у вас любопытно.
- К девкам, небось, пришел, - подмигнул старик. – У нас девки есть славные.
Тут я признался в своей корысти. Но Бутман не обиделся, даже обрадовался такому повороту, исчез в соседней комнате и вынес оттуда потрепанную, как и все в его доме, общую тетрадь.
- Вот, - сказал он, прихлопнув коленкоровую обложку тяжелой ладонью. – Сочинение написал: « Лекарство от одиночества» называется. Полезное людям, как может оказаться, сочинение. Можешь пользоваться. Только сначала здесь прочти, а потом дай знать, если надумаешь печатать. Я газетку-то вашу куплю. Заметано?
Взял тетрадь, разобрал тексты в ней с большим трудом. Написаны они каким-то разухабистым почерком. Отрывки направляю в печать, о чем и сообщаю гостеприимному старику: Бутману Рафаилу, « 1930 года рождения, имеющему место быть в г. Кисловске, Зарайского района» . Этот текст он вывел крупными буквами в самом начале тетради.
Далее следует: « Погасили гады семью мою обширную. Кто на большевистскую каторгу пошел, кто смертью храбрых пал на войне с фашистом. Мама моя любимая – Фира Мировнона – померла от голода в г.Уфа, а отец, Арон Гиршевич, погиб от бомбежки при исполнении служебных обязанностей машистом паровоза Октябрьской железной дороги.
Я же, в возрасте 13 лет, был взят на воспитание в семью людей чужих, многодетных и добрых, по безразличию к благам цивилизации, типичного в те времена всеобщей и повальной нищеты./
- Где шесть ртов, там седьмой - оставайся, - сказали мне в том еврейском доме. Я и остался.
Теперь расскажу о событии, достойном упоминания. В одну из ночей, сразу после войны, жилье наше в бараке подверглось бандитскому ограблению. Дверь ветхую лихоимцы выбили пинком ноги. Для острастки убили старика-хозяина ударом ножа. Он пробовал сопротивляться, а остальным велели молчать и не шевелиться под дулом огнестрельного оружия. Вынесли тогда из дома, все, что могли. А что там было-то – одна рухлядь. Бандиты по началу все допытывались: «Где, жиды, золото прячете?!» А потом и поняли, что других драгоценностей, кроме тех, что в соплях и реве, не сыщут».
Я это к тому, что с тех пор стал нервно относиться к надежности дверей и крепости запоров. Такое вышло помешательство в моем характере: что-то вроде психической болезни. Где бы ни жил, первым делом двери обустраиваю. Вон как напугали детское воображение те бандиты.
Повествую дальше. Вернулся в родные края, к тетке. Тогда еще она жива была. Учился на мастера фрезеровки в ФЗУ, имени Лазаря Моисеевича Кагановича, получил общежитие, и стал работать в местном депо, откуда уехал на смерть от фашистской бомбы мой отец – светлая ему память.
Женился в 56 году. Удачно женился, по любви и жену взял со своей комнатой в новом доме на окраине нашего города Кисловска. Со временем жилищные свои условия улучшили, когда дети родились: мальчик – Гриша, и девочка – Соня. Нам завод тогда дал целую секцию из двух комнат.
Мы с женой очень дружно жили, но дети у нас получились не совсем удачные. Им всегда не нравилось, что родители не только евреи, но и люди простые, не очень образованные – без особого достатка. Мне сын, уже взрослый, сказал однажды так:
- То, что вы с мамой евреи – полбеды. Вот то, что при таком несчастье, нищие – вот беда полная.
Дети наши очень рано стали жить своей жизнью. В Москву подались, на учебу. Там себя проявили с лучшей стороны. А как полегчало с выездом за кордон, сразу подались в Америку, где тоже быстро устроились в чужой жизни.
Мы с женой, Аллой, гордились всегда своими детьми, но и плакали тайком, что произвели их на свет с таким каменным, не родственными сердцем. Нам дети не предложили следовать за ними, а потом стали советовать перебираться исключительно в Еврейское государство, потому как только в нем по старости лет можно быстро получить гражданство и всякие виды льгот новоприбывшим…. Мы и уехали с Аллой в Израиль, потому что жизнь в нашем Кисловске стала совсем голодной для честного человека. А это очень обидно на старости лет.
Мы, по приезде, сняли квартиру в многоэтажном доме. Там даже лифт был. Стали жить, а потом Аллочка моя поболела тяжело месяцев шесть, да и умерла, оставив меня совсем одного на свете. Так было тяжко, хотел даже руки на себя наложить, но время, как известно, и не такую боль лечит. Обвык. Стал дальше жить.
Здесь должен признаться, что на работе, в коллективе, и в быту - никогда не имел склонности заводить связи с людьми сторонними. Выпивкой не баловался, костяшками домино не стучал, рыбалкой или грибной охотой никогда не увлекался, в гости ходило редко, и к себе не любил приглашать. Работал много и тяжело. Дома мне хватало жены и детей. Не было никакой нужды в людях. Да и я сам понимал, что не очень для них интересен. Так и жили за крепкой дверью.
В результате привычки этой, после смерти жены, оказался я в полном одиночестве и без навыка общаться с родом человеческим. Тут и началась настоящая пытка одиночеством. Начал я поневоле заговаривать с людьми, но косноязычно как-то, не с того боку начинал, неумело. Меня один раз презрением и равнодушием унизили, другой – я и прекратил эти попытки.
Дальше стал себе придумывать лекарство от одиночества. Думал тогда, по наивности, что нужно среди людей находиться, в толпе. Ходить наловчился в кеньоны, универмаги здешние, на стадион…. Как услышу, где какой митинг, - бегу …. Только стал замечать, что среди большого скопления людей, еще хуже себя чувствую. Одиночество, значит, на людях еще страшнее, чем без людей. Все вокруг тебя друг с дружкой общаются, друг другу рады, а ты снова, как нищий в Калашном ряду.
Утих я. Стал, напротив, сторонится шума и толпы. Жить тогда продолжал в большом, многоэтажном доме. Почтой стал интересоваться. Много приходило не только счетов, но разной рекламы. Я, значит, вообразил, что это мне шлют персональные, важные послания. Ну, не может быть, чтобы на такой богатой бумаге, да так красочно – писали просто так, без надежды на взаимопонимание и ответ. Я бумажки эти прочитать не мог, но хранил каждую бережно. Часто рассматривал, пробуя догадаться, о чем это мне лично такие важные люди пишут. Теперь, думаю, мне повезло, что иврита не знал и не знаю. Над каждым листком фантазировал, присочинял свой текст. Сейчас пример приведу такого сочинения: « Уважаемый Рафаил Бутман! К вам обращается руководство мебельной фабрики с настоятельной просьбой обратить внимание на образцы нашей продукции. Вы – человек, как нам известно, немолодой, а людям в возрасте необходимо спать на удобных кроватях. Таковые мы и предлагаем покупателям от всего сердца и дешево, с рассрочкой на всю оставшуюся жизнь. Звоните, телефон приводится. Ваши друзья такие-то и такие-то».
Тем и грелся, придумывая себе такие послания. Потом как-то охладел к бумажному делу. Выбросил весь этот цветной мусор. Другим увлекся. Я тогда обнаружил, что телефон мой на автоответчике стоит. Обращались ко мне прежде по этому виду связи, опять же, только разные продавцы товара - рекламщки, и по ошибке.
Тут у меня появилась одна идея: купил, значит, карточку, чтобы звонить из автомата. По дороге в магазин отвлекусь к уличному телефону, наберу свой номер, пережду гудки и после писка сам себе оставляю послание. А потом и бегу домой, чтобы послушать.
- Ну, привет, Рафи! – слушаю я. – Как жизнь? Как самочувствие. Давно думал тебе позвонить, да вот только собрался. Ты уж извини. Все дела разные. Сам знаешь: и в квартире нужно прибрать, и в магазин сбегать, и приготовить кое-что… Век человеческий в заботах проистекает. Все суетимся, пока не помрем, а там, на том свете, кто ведает: может и душа человеческая не знает покоя, мается, за грехи прижизненные в ответе. У меня-то грехов много. Вот так и не выучился настоящей грамоте, детей не смог воспитать, как должно, жену не сберег…. Ну да ладно, чего уж теперь …. Я тебе завтра позвоню, да ты и сам не пропадай.
Вот чем стал баловаться. По сто шекелей в месяц тратил на карточки эти телефонные. И тут вдруг понял, что медленно и верно схожу с ума, как человек на необитаемом острове. Заговариваться стал. Иду по улице и во весь голос репетирую, что я себе наговаривать буду сегодня на автоответчик. Беда! Нет, взял последнюю карточку и выбросил.
Тут пришло время перебираться на новую квартиру. Хозяин старой решил ее продать. Ну, я и снял по дешевке эту развалюху.
В первый день сразу провел ревизию дверей. Паршивыми оказались двери. Я их укрепил собственноручно, петли заменил, вставил новые замки, цепочку повесил. К вечеру успокоился, сижу на качалке ( от хозяина мебель ) смотрю на свою дверь – и доволен, дурак, без меры. Тут и понял, в чем причина моего нынешнего несчастья. И что это я, обалдуй, прячу за этими дверями, какие сокровища?! Кости свои старые? Брильянты? Валюту американскую? Кому я нужен в этом мире со своим гиблым богатством. Подумал так, встал и цепочку, по злости и раздражению, вырвал с корнем. Ключ в дверях повернул. Так и лег спать с открытой дверью, и с надеждой, что теперь кто-нибудь обязательно ко мне войдет.
Наутро понял - надеялся зря. Живем мы все в мире закрытых дверей. Это еще догадаться надо, что именно в мой дом вход свободный. Вот и решил идти до конца в новой затее: дверь с того дня не закрываю вовсе.
Все сразу переменилось. Первыми стали захаживать ко мне кошки бездомные, потом вот эта псина пришла, холера ей в бок, потом и люди стали заглядывать.
Поначалу кричали с опаской: « Есть кто дома?» Ну, я отзывался. Гости стали ходить с разными мелкими просьбами: кому водички попить в жару, кому дорогу узнать, наркоманы за бабками, алкаши за стаканом. … Да мало ли кто зачем. Когда уходил по необходимости, двери просто прикрывал, как знак, что хозяина дома нет.
Перестал я с тех пор чувствовать себя одиноким. Многим существам на этой земле я оказывается нужен, а какое может быть одиночество, если хоть у кого-то есть в тебе надобность.
Потому и советую всем нуждающимся это лекарство: откройте дверь в свою берлогу. И все будет в полном порядке».
Закрыл я тетрадь, задумался.
- Ну, как? – спросил хозяин. – Можно печатать?
- Вполне, - сказал я.
- Печатай, - кивнул Рафаил Бутман.- Сочинение полезное. Ты понял мораль? Вот сижу я у раскрытой двери, и жду. Знаю, кто-нибудь обязательно зайдет. А когда человек ждет, он не может одиночество чувствовать. Его душа ожиданием занята.
- Машиаха ждете? – спросил я.
- А это кто такой? – удивился Рафаил Бутман.
1999 г.
