"Дороже всего на свете добрые отношения между людьми, а устанавливаются эти отношения не вследствие разговоров – напротив, от разговоров портятся. – Говорить как можно меньше и в особенности с теми людьми, с которыми хочешь быть в хороших отношениях". Толстой - Черткову 28 сентября 1899 г.
Не могу испортить отношения с Львом Николаевичем. Его уже нет на свете, а я еще жив, пока. Так что можно и поговорить. Нет большего наслаждения в жизни, чем неспешная беседа с мудрым собеседником…. И гениальным. Но когда читаешь прозу Толстого, не до разговоров. Наслаждаешься силой, красотой, убедительностью текста – вот и все.
Дневники, записные книжки – совсем другое дело. Для разговора они годятся, для доброго спора, для п р о б ы самого себя и полезного занятия: сравнения времен. И, прежде всего, для упомянутой игры идей.
Дозволена ли игра эта в беседе - споре с классиком? А почему бы и нет. Вот что говорил об этом знаменитый хасид рабби Нахман: " В мире есть две ложные идеи. Первая – будто праведник не может ошибаться: вторая – будто, совершая ошибку, он теряет величие".
Если уж о праведнике можно помыслить такое, значит и грешный человек, пусть и великий писатель, способен ошибаться, не теряя своего величия.
А вот еще одно замечание рабби Нахмана: "Мне нужны люди, спорящие со мной. Это позволяет мне расти – я все время меняюсь. Если бы я подумал, что сейчас нахожусь там, где был раньше, я бы не захотел жить в этом мире".
Помню один смешной случай. Давным-давно это было. Ехал с работы в трамвае. Сидел передо мной подвыпивший мужичонка. Дух перегарный был слышен даже со спины. Вдруг он обернулся, увидел меня и сказал равнодушно:
- А, это ты.
Не стал отзываться. Мало что человек во хмелю бормочет. Минут через пять он снова обернулся, зевнул и пробормотал:
- Опять ты.
Ничего не ответил, но через минуту бухарик снова уставился на меня мутным глазом.
- Ты!?
- Ну, я, - на этот раз не выдержал.
- И зря, - сказал мужичок, и больше уже не оборачивался.
Кого он хотел увидеть позади себя, не знаю, но убежден не одну и ту же физиономию. Значит, было в том русском мужичке что-то от хасида.
Правнук Бешта, рабби Нахман, ненавидел скуку и больше всего на свете страшился банальностей повторения. Он говорил: "Ангелы, возносящие хвалу Господу, никогда не остаются теми же. Господь изменяет их каждый день. Кто повторяется, повторяет себя, отдаляется от Бога и неугоден Ему".
Сознаю, что моя беседа с классиком и хасидами - побег от скуки рутинных дел, бегство от повторения своих же горестных, почерпнутых в книгах, заблуждений.
Итак, Лев Николаевич Толстой. Передо мной издание фантастическое. Книга эта вышла в начале самого страшного года в истории СССР, в январе 1953. Конечно. не для всех самого страшного времени. Для евреев, оставшихся в живых после Холокоста, – это уж точно. Впрочем, продлись царство генералиссимуса еще несколько лет – неизвестно, чтобы он еще натворил с другими народами советской империи.
Так вот, 53-ий том собрания сочинений Л. Толстого, вышедший в зловещем 53-ем году, оказался, вполне возможно, единственным не подцензурным изданием тех времен, наполненным ярой антисоветчиной, в чем мы дальше и убедимся. Любой смертный в те годы, посмевший сказать даже тысячную долю того, о чем написал Толстой, был бы немедленно приговорен к "высшей мере пролетарской защиты". Но вот она – бессмертная сила гения. Тексты "зеркало русской революции" никто не посмел тронуть.
В топках, на кострах, облитые бензином, горели книги "врагов народа", в которых авторы были в высшей степени лояльны советскому режиму. А вот рукописи Толстого остались целы. Они могли сгнить в архивах мертвым грузом, но Лев Николаевич оказался сильнее Иосифа Виссарионовича. Вышли из печати дневники и записные книжки Толстого Льва. Небольшим, правда, по тем временам, тиражом в 5 тысяч экземпляров, но вышли.
И вот теперь появилась возможность поговорить с Львом Николаевичем. А почему бы и нет? Писатель бюрократа из себя не корчил. Принимал в Ясной поляне каждого, кто хотел его видеть. И не только принимал, но и полюбить гостя стремился. Не всегда, правда, контакт оказывался удачным, но это понятно.
Баал-Шем Тов (Бешт) был согласен с Львом Николаевичем. Он говорил задолго до классика мировой литературы: "Хасид должен уметь слушать, Слушать – значит получать. А еврей, не умеющий или не желающий получать, - это не еврей. Наш народ стал таким, каков он есть, потому что умел слушать и умел получать".
Что такое творчество писателя? Талант беллетриста - это умение слушать самого себя и других одновременно. Дневники и записные книжки можно смело отнести к жанру публицистики, подобию выступлений, проповеди.
В любом случае, заманчиво слушать и отвечать, и стараться понять говорящего. Умеющему слушать, да проститься и это.
Может быть, весь род человеческий можно разделить на беллетристов и публицистов. Одни умеют писать, другие говорить. Редко сочетаются два таланта в одном человеке. Можно встретить и людей совершенно счастливых: говорить и писать они не умеют. Просто живут, как Бог послал, не выбрасывая буи-отметины на бурную поверхность океана жизни.
Итак, слушаем Льва Николаевича Толстого: "Глядя на то, что делается во всех собраниях, на то, что делается на свете с условными приличиями и увеселениями, мне поразительно ясна стала, кажется, никогда еще не приходившая мне мысль, что кучей, толпой, собранием делается только зло. Добро делается каждым отдельным человеком порознь".
15 февраля 1895 года.
Какой к чертям Нострадамус с его прогнозами! Написал все это Толстой как раз накануне безумного "века толп", века победы зла, а не победы над злом, как думают некоторые.
Дожил Лев Николаевич до феномена кинематографа, но до телевидения не дотянул, а то бы увидел воочию, на экране, эти самые "кучи" обезумивших людей у тронов вождей, на улицах и площадях при полном бессилии "отдельного человека". Мало того, при подозрительном исчезновении этой категории рода людского.
"Отдельные люди" – хасиды предвидели наступление подобных времен задолго до классика русской литературы. Впрочем, они и свои времена не считали лучезарными. Хасид Менахем-Мендл говорил так: "Написано – оглядел Бог свое творение и нашел, что оно весьма хорошо. Я этого не нахожу. Я разборчивее и требовательнее Его. С существующим миром мне нечего делать – разве что плюнуть на него…. Мир этот не заслуживает даже стона".
Оговорка Менахем-Мендла любопытна. Хасид может быть искренним в гневе, только стонать от отчаяния он не имеет права.
Был у меня один знакомый – очень сердитый человек. Как-то странно и громко он реагировал на любое замечание. Да что там замечание – обычную реплику собеседника встречал в «штыки». Нахмурившись, криком разговаривал с домашними.
- Боря, - спрашивала его жена. – Обедать будешь?
- Да ставь, наконец! – орал мой приятель.
Спросил его однажды: « Чего ты орешь все время, да сердишься без причины?»
Он подумал, ответил негромко и спокойно: «Это, чтобы не стонать и плакать».
Судя по всему, в сердитом Борисе тоже было что-то от хасидов.
"Люди старательно свяжут себя так, чтобы один человек мог двигать ими всеми, потом веревку от этой своей связанной толпы отдадут кому попало. И удивляются, что им дурно. – Удивительный обман. Люди сплачиваются, связываются сами собою перед опасностью для защиты. Но опасности нет никакой, и они продолжают связывать себя, и отдаются в руки тех, которые хотят властвовать".
17 июля 1898 г.
Все верно, Лев Николаевич, только веревку люди отдают в руки не "кому попало", а чаще всего самым гнусным, подлым и безумным представителям человеческого рода…. Так, в сердцах, бичую политиков, вспомнил о демонах ХХ века.
Но хасиды, хасиды! Сколько покорности обстоятельствам, но в тоже время отчаянной смелости мысли. Говорит Леви Ицхак Бердичевский: «… Я не спрашиваю, зачем нас преследуют и уничтожают везде и всюду, под любым предлогом, но я по меньшей мере хотел бы знать, для тебя ли все наши страдания?»
Не только о евреях задан этот вопрос вопросов, о всем человечестве, измученном теми, в чьих руках оказывается веревка.
От политики перейдем, как и положено, к экономике. Слушаем Толстого: "Нынче ехал мимо Гиля и думал: С малым капиталом невыгодно никакое предприятие. Чем больше капитал, тем выгоднее: меньше расходов. Но из этого никак не следует, чтобы, по Марксу, капитализм привел к социализму. Пожалуй, он и приведет, но только к насильственному. Рабочие будут вынуждены работать вместе, и работать будут меньше, и плата будет больше, но будет то же рабство. Надо, чтобы люди свободно работали сообща, выучились работать друг на друга, а капитализм не научает их этому. Напротив, научает их зависти, жадности – эгоизму. И потому из насильственного сообщения через капитализм может улучшиться материальное положение рабочих, но никак не может установиться их довольство. Довольство может установиться только через свободное сообщение рабочих. А для этого нужно учиться общаться, нравственно совершенствоваться – охотно служить другим, не обижаясь на то, что не встречаешь возмездия. А учиться этому можно никак не при капиталистическом, соревновательном устройстве, а при совершенно другом".
15 февраля 1995 г.
Каком устройстве? Не знал, судя по всему, классик. И мы не знаем. Вот попробовали двинуться к коммунизму, ничего из этого не вышло. Капитализм, как и во времена, классика, тоже не способствует улучшению рода человеческого.
Ныне страны ислама пробует перестроить мир, сделать его послушным религиозному фанатизму, но и эта революции приведет, да и приводит, к одной лишь крови и страданиям людским.
"Если бы даже случилось то, что предсказывает Маркс, то случилось бы только то, что деспотизм переместился бы. То властвовали капиталисты, а то будут властвовать распорядители рабочих… Главная недодуманность, ошибка теории Маркса в предположении о том, что капиталы перейдут из рук частных лиц в руки правительства, а от правительства, представляющего народ, в руки рабочих. Правительство не представляет народ, а есть те же частные люди, имеющие власть, несколько различные от капиталистов, отчасти совпадающие с ними".
3 августа 1898 г.
Напомню, напечатана сия крамола за месяц до кончины «кремлевского диктатора». Впрочем, ужасы тоталитаризма и в голову не могли прийти Льву Николаевичу, и слова "бюрократия" ни разу не встретил в дневниках Толстого, но именно об этом монстре он и пишет. Что же касается капиталистов, то здесь хасиды высказали любопытную точку зрения на проблему неравенства. Приемник Бешта – Маггид из Межирич сказал однажды одному аскету из богатых: "Я приказываю тебе есть булки и пирожные, а также пить сладкое вино. Видишь ли, если ты будешь довольствоваться черным хлебом и водой, то придешь к выводу, что бедняк может жить, питаясь камнями и росой. Но если ты будешь есть пирожные, то дашь беднякам хлеб".
Человеческий фактор! Без учета этого упрямого фактора не обходится ни одно высказывание хасидов. И как противен революционной патетике этот внимательный учет жестоковыйности рода людского.
Слушаю израильское радио. Комментатор не без злорадства и зависти приводит цифры фантастических зарплат некоторых граждан Еврейского государства. Намек понимает каждый: забрать и поделить! но как только богач начинает питаться хлебом, бедняку достаются одни камни. Опыт Октябрьской революции только подтвердил мудрость Маггида из Межирич.
"Деятельность социалистов, либералов и революционеров это попытки гальванизировать, заставить действовать животное, возбуждая двигательные нервы и мышцы. А есть один орган, который произведет все, если он цел, - это головной мозг в животном, в народе – религия".
26 июня 1899 г.
Все верно насчет социалистов, либералов и революционеров, только не дожил Лев Николаевич до наших времен, когда и религию люди умудрились приспособить для дела разрушения и смерти. Нет в дневниках Толстого слов "фанатизм" и "террор".
Но вот Менахем Мендл из Коцка считал, что человек может опъяняться Богом, может принести ему в дар свою душу и разум, может впадать в безумие в Боге и для Бога. "Безумие в Боге и для Бога" – вот четкое определение современного исламского террора, данное мудрецом из Коцка 200 лет назад.
Но есть еще одна особенность мышления хасидов. Тень последователей Бешта ложится на белые одежды классика. Во всем виноваты люди, считал Лев Толстой. Хасиды, помня, что человек – творение Божье напрямую обвиняли Создателя в несовершенстве рода людского. Хасиды защищали человека от Бога, а не Бога, как Лев Толстой, от человека.
Рабби Лейб говорил так: "Господи, Ты не прав. Ты наполнил книги адом, а сердца желанием. Разве удивительно, что человек позволяет себе соблазниться злом? Ах, если бы все было иначе…. Если ты думаешь, будто сумеешь вернуть народ Свой на правильную стезю, причиняя ему страдания, то я, Лейб сын Рахели, ручаюсь Тебе, что Ты не добьешься успеха. А раз так, зачем стараться? Спаси детей своих, даруй им радость и избавление. Поступая таким образом, Ты ничего не теряешь, а приобретаешь все…. Господи, спаси народ Свой, пока не поздно. Иначе Тебе некого будет спасать".
Вера и любовь к Создателю – в борьбе, в споре с ним. Память об Иакове – богоборце свята для каждого хасида. В этом иудейское, упрямое нежелание превращать Бога в культ, в икону, в языческого идола. В этом отрицание пользы аскезы, страдания, мучительства.
"Как только организация, так освобождение от человеческих, нравственных обязанностей".
декабрь 1897 г. Записная книжка № 3
И здесь не будем спорить, но мощью своего Я никак не хотел Лев Николаевич примириться с тем, что слабому человеческому существу не по плечу одиночество, что атавистический, пещерный страх остаться наедине с самим собой сильнее советов мудрецов и художников, защищенных силой своего гения.
Хасиды помнили и об этом, но спасали человека от отчаяния, проклятия одиночества не самообманом причастия к человеческим сообществам, а возможностью фантастических контактов с Высшей силой, через особую страстность молитвы, то есть через творчество в Боге.
Лев Толстой не страдал иллюзиями, и совершенно свободны от них были хасиды. Только классик с большим трудом заставлял себя любить человечество, а хасиды принимали род людской таким, каким создал его Всевышний.
Люди иллюзий, надежды на просвещение и прогресс, не понимали этого. Точнее, не хотели понимать. Шимон Дубнов, замечательный историк еврейства, писал о хасидах так: "Если раввинизм сопротивлялся светской науке активно, как сопернице оспаривавшей его духовную монополию, то хасидизм сопротивлялся ей пассивно – всем своим естеством, своею неудержимой склонностью к умственному усыплению и "возвышенному обману". Хасидизм и его неизбежный спутник цадикизм, как продукты мистического миросозерцания, не могли бы устоять против критики холодного разума. Вот почему цадики были еще враждебнее научному знанию, чем раввины. Ели раввины погрузили еврейский ум в область мертвой схоластики, то хасидизм в своем дальнейшем развитии совершенно усыпил мышление и на его счет развил до крайних размеров религиозную фантазию".
Бедный Шимон Дубнов. Всю свою жизнь он видел спасение народа еврейского в покорности общим правилам и законам развития цивилизации, как он понимал, конечно, эти законы и правила. Дубнова, древнего старика, врага раввинизма и цадикизма, нацисты отправили на костер Катастрофы точно также, как раввинов и цадиков со всей Европы. Дубнов был человеком своего века оптимизма и не хотел, да и не мог понять, что мозг человеческий не развивается в заранее отмеченных, "правильных" направлениях и творчество не знает ограничений. Уверен, что откровения современной физики сродни "религиозным фантазиям" хасидов 18-го века. Любой "тренажер" годится для человеческого мозга, если только не служит он для культивирования ненависти и уныния.
«Хасидизм совершенно усыпил мышление», - писал Дубнов, а вот слова рабби Нахмана из Брацлава: «Если правда, что истории пишут, чтобы нагнать на слушателей сон, то я рассказываю сон, чтобы заставить их проснуться…. Я рассказываю вам о своих мечтах, потому что мечта – не что иное, как рассказ о мечте – это больше, чем сама мечта».
Но вернемся к Льву Толстому: "Одна – меньшая часть людей, около 20%, сумасшедшая сама по себе – одержима манией эгоизма, доходящей до сосредочения всех душевных сил на себе; другая – большая часть, около 80%, загипнотизированная научным, художественным, государственным и, главное, религиозным гипнозом и тоже не пользуется своим разумом. От этого успех в свете всегда достается сумасшедшим, одержимым тем же сумасшествием, каким одержимо большинство".
18 декабря 1899 г.
Ну вот, оказывается и "религиозный гипноз" ведет к безумию. Не всякий, конечно. Лев Николаевич предложил свою, нормальную, как ему казалось, религиозную систему, но должен был признать, что и она плодит сумасшедших, как только становится верой масс.
"Сила в рабочем народе. Если он несет свое угнетение, то только потому, что он загипнотизирован. Вот в этом все дело – уничтожить этот гипноз".
3 февраля 1898 г.
Замечательно! Но сомнительность именно такой постановки проблемы и здесь очевидна. Классик уверен, что сами люди не мечтают о сладостном состоянии гипноза, мифа, лжи самому себе.
Бешт говорил об этом прозрачнее, чище, терпимее к роду людскому: "… Человек не может жить без мечты, без легенды. Вот почему правителем становится тот, кто несет ему и то и другое".
Удивительно близок к философии хасидизма один из замечательных фильмов Федерико Феллини "Ночи Кабирии". Помните сцену, когда маленькая проститутка под гипнозом видит себя юной, непорочной, любимой и счастливой. Негодяй в зале сразу понял, как поживиться на полученной информации и притворился "реализацией грез". Он не убил Кабирию, но ограбил ее. И финал этой удивительной картины будто подсказан гениальному итальянцу Бештом. Улыбка, вопреки всему, вот чем может сопротивляться человек злому року в юдоли печали. Улыбкой и верой, опять же вопреки всему, в возможную радость, в спасительный приход Машиаха. В обязательный, непременный приход, ради которого только и стоит жить и надеяться на лучшее.
Ну, и причем тут это скучное "усыпление мышления" по Дубнову?
Думаю к месту очередная запись Льва Николаевича: "Часто меня поражали уверенные, красивые, внушительные интонации людей, говорящих глупости. Теперь я знаю, что чем внушительнее, импозантнее и звуки и зрелища, тем пустее и ничтожнее".
28 октября 1895 г.
Удивительна сила гения. Не было в конце века девятнадцатого радио и телевидения, только возник кинематограф, а все уже знал Толстой о "пустоте и ничтожестве" зрелищ. Но, возможно, я и здесь не прав, следуя за классиком без учета воззрения хасидов. "Звуки и зрелища" были и тогда, и относились к ним хасиды без предубеждения.
Однажды Леви – Ицхак Бердический услышал проповедника, который метал громы и молнии в членов общины, вспоминая все их грехи и слабости.
- Господи! – сказал Леви – Ицхак. – Да не слушай Ты его. Ведь человек говорит по обязанности. Разве Ты не видишь, это же его ремесло. Проповедями он зарабатывает хле6б насущный. У него, конечно, семья, которую надо кормить, и три дочери – невесты. Дай же ему денег, в которых он нуждается, и пусть он прекратит злословить и клеветать на Твоих детей».
И Лев Николаевич много писал о тех, кто говорил «по обязанности». Вот одно из самых красноречивых высказываний: " Все эти Грановские, Белинские, Чернышевские, Добролюбовы, произведенные в великие люди, должны благодарить правительство и цензуру, без которых они бы были самими незаметными фельетонистами. Может быть в них … и было что-нибудь настоящее, но они все в себе задушили тем, что воображали, что им надо служить обществу в формах общественной жизни, а не служить Богу исповеданием истины и проповеданием ее без всякой заботы о формах общественной жизни".
17 мая 1895 года.
Нет, все-таки великим идеалистом был Лев Николаевич. Очевиден спрос "на служение обществу". Вот они ему и служили, превратившись, тем самым, из нуля в единицу. Умел бы тот же Чернышевский писать романы на должном уровне, он бы не стал звать Россию к топору.
Страшиться Толстой затронуть священную икону народности, но ничего не поделаешь: каков спрос, таково и предложение. Классик, в душе анархист и атакует то, что атаковали вместе с ним ненавистные Толстому социалисты и либералы.
" Машина правительственная есть страшная машина. Если бы ясно понимали ее опасность, мы бы никогда не допустили ее образования…. Нельзя выдумать для жестоких поступков более выгодных условий, как то сцепление чиновников, которое существует в государстве".
26 июня 1899 г.
Слишком просто. В книге "Перкей Авод" сказано: "Рабби Ханина, помощник первосвященника, говорит: "Молись за благополучие правительства, ибо, если бы не страх перед ним, люди пожрали бы друг друга". Мне по душе анархические лозунги Льва Николаевича, но точка зрения рабби Ханина, похоже, ближе к истине. Все дело в чувстве меры, совершенно несвойственной человеческому роду. Анархия также способна превратиться в полный беспредел, как и регламентированный государством суровый порядок в свою собственную противоположность.
Наследник хасидов – замечательный писатель, лауреат Нобелевской премии – Эли Визель точно и остроумно описал фатальную неспособность рода людского сохранять в чистоте и порядке свои же собственные идеи: "… Горе тому, кто преуспел. Ничто так не развращает революционное движение, как победа. Ибо первое поколение, поколение пионеров, сменяется поколением оппортунистов. Третье поколение продолжает борьбу просто по привычке, а четвертое – по инерции, обнажая изнанку триумфа. В конечном счете, движение расщепляется на враждующие между собой фракции, группы, секты. Существо дела заслонятся мелочными сварами. Личности заменили собой идеи, а лозунги – идеалы. Возвышенные цели утрачиваются, миссия предается забвению. Теперь борьба разгорается вокруг званий и должностей – процесс предсказуемый и необратимый. Ибо изумление и страсть не бессмертны".
Магид из Межирич причину неизбежной гнили любой человеческой идеи видел в необоримости гордыни потомков Адама. Слушаем Маггида: "Вы можете соблюдать каждую заповедь Торы, вы можете очищаться и совершенствоваться, исполняя все предписания, но если в последний миг в ваше сознание проникнет одна-единственная, тщеславная мысль, значит, все будет напрасно. Можете сунуть все ваши добрые дела, все ваши достойные намерения в дорожный сундук и швырнуть его в ад".
Лев Николаевич Толстой ненавидел всякую партийность и появление толстовцев, стремление своих последователей к организации, испугало и разгневало писателя не меньше, чем короткие пачки балерин в современном ему балете. Он понимал, что партийность эта насквозь пропитана тщеславием мысли.
Великий писатель хотел остаться пионером своих идей, а вовсе не стремился к их победе, потому что, как и Эли Визель, знал, как развращают эти самые победы.
Значит, идеи ради самих идей. В лучшем случае, ради самоусовершенствования источника мудрых мыслей. Увы, с этим приходится согласиться. Сами по себе идеи людские бессильны, а, овладевая массами, неизбежно превращаются в нечто противное их пафосу.
"Нет пророка в своем отечестве", но и в чужом никто не слышит провидца.
"Военное дело не только погибель трудов, не только жизней, но погибель добра"
26 июня 1899 г.
Боюсь, что и здесь, к несчастью, прав Лев Николаевич. Кровавый 20 –ый век, похоже, одержал сокрушительную победу над добром. Впрочем, вполне возможно, что главная схватка еще впереди. Но кто слышит, понимает и страшится этого.
Впрочем, хасиды не желали, чтобы кто-то слышал, понимал и страшился. Иногда мне кажется, что главное свое предназначение они видели в спасении человека, осознавшего все ужасы жизни, но не способного с этой жизнью расстаться.
Иногда классик раскрывал свои карты в пасьянсе, под названием «Утопия»:
" Анархия не значит отсутствие учреждений, а только отсутствие таких учреждений, которые людей заставляют подчиняться насилию, а – такие учреждения, которым люди подчиняются свободно, по разуму. Казалось, иначе не могло и не должно бы быть устроено общество существ, одаренных разумом".
2 октября 1899 г.
Как это верно насчет "общества существ, одаренных разумом". Но как быть с обществом тупых и упрямых глупцов? Кстати, именно этому обществу и понадобился Всевышний и Его Закон. "Одаренным разумом" вроде бы ни к чему Учитель и Судья.
Возможно, это и так, но и такую вольность в обращении с родом человеческим хасиды не позволяли себе. Шанс есть у каждого, считали они, поддерживая человека на самом краю бездны отчаяния.
«Твой личный опыт не бессмыслен, это часть некоей реальной сущности, которая его учитывает. Знай, что вечность присутствует во всем, что любой стол может стать алтарем, а любой человек – первосвященником. Знай, что много стезей ведет к Богу, но самая верная из них – путь радости, а не слез. Знай, Бог не любит печаль и страдание, и меньше всего Богу нравится, что ты намеренно предаешься им. Бог не так уж недоступен для понимания. Он не ревнует ни к твоему счастью, ни к твоей доброте. Напротив, путь к Богу лежит через человека. Спящее дитя, заботливая и нежная мать, старик, прислушивающийся к шелесту деревьев – Бог рядом с каждым из них. Бог в каждом из них», - в этом суть хасидизма.
А вот как «утешал» себя и человека в своем дневнике Лев Николаевич: "Главное, надо помнить и понимать, что всякое внешнее дело, как бы оно велико не казалось, есть ничтожество, что ты маленький крошечный червячок, служащий делу Божьему, что ты как величина внешняя = единице, деленной на бесконечность, что ты величина только в той степени, в которой ты проявил в себе Бога. Прислушиваться же к своему значению есть соблазн из соблазнов, величайший и вреднейший соблазн".
18 марта 1995 года.
Верно пишет Лев Николаевич о смертном грехе гордыни, предвидя изворотливость человеческого существа, способного "проявить в себе Бога" до самой возможности сравняться со Всевышним. Грядущий ХХ век станет веком безумных тиранов, возомнивших себя богами, веком особой формой язычества.
" Ничто так не размягчает сердце, как сознание своей вины, и ничто так не окаменяет его, как сознание своей правоты".
3 августа 1998 г.
Замечательно! И верно – Бог есть любовь, совесть и доброта, но понятия эти носят не лирический, а вполне механический характер: есть эти качества в душе человека, или же они отсутствуют. Если нет, никакие призывы к покаянию, сознанию вины не помогут.
Рабби из Коцка восклицал: «Лица, лица, у всех у вас есть лица. Но есть ли среди вас хоть один, кого можно сравнить с Ликом Господним?!»
Верно, хасид стремился любить все человечество, но подлинная вера далека от либерализма, особенно в нашем, современном понимании этого слова.
Иной, высший оптимизм был присущ всем, без исключения, хасидам. Наиболее точно его сформулировал Исраэл из Рижина: « Человек не может не исполнять волю Божью, Даже грешники повинуются Ему. Если их отрицание обладает какой-то силой, то это Его сила. К их счастью, они этого не сознают. В противном случае они бы умерли от злости».
"Жить по-Божьи значит желать того, что желает Бог. Бог же желает блага мира, благо же мира приобретается увеличением в нем любви".
27 марта 1895 года.
Очевидна борьба в душе Льва Николаевича: сознание своей мизерности сражается с силой гения писателя. Вот классик, оказывается, знает, чего желает Бог? А Он не желает невозможного, а требует всего лишь соблюдения Закона, но в 1895 году Толстой не мог похвастаться проникновением в тайны "Ветхого Завета".
Хасиды ставили Закон превыше всего. Мендл из Коцка говорил, что вера не является панацеей, и даже истина уязвима и поддается искажениям. И человек должен соблюдать Закон ради самого себя, а не для кого-нибудь другого, пусть даже Бога.
"Один из самых трудных переходов это переход от жизни хорошенькой к жизни хорошей".
10 апреля 1995 года.
Вновь Лев Николаевич свято уверен, что люди должны знать твердо, что есть жизнь хорошая и чем она отличается от хорошенькой.
Хасид бы не понял классика вообще. Жизнь – она и есть жизнь, во всех ее противоречиях и разнообразии. Лев Толстой определил бы сразу, что картежники за карточным столом живут жизнью хорошенькой, а не хорошей. Но вот одна хасидская история: Рабби Вулфу из Збаража донесли как-то, что евреи общины всю ночь могут резаться в штос.
- Не могу осудить их! – вскричал рабби. – За какое преступление именно я должен сделать это? Они засиживаются допоздна? Но ведь это прекрасно – сопротивляться сну. Они сосредоточивают свое внимание на игре – и это тоже похвально! Рано или поздно на карты они махнут рукой, а дисциплина ума и тела останется. И это время они тогда посвятят Богу. С чего же мне осуждать их?»
"Нынче читал мечтания какого-то американца о том, как хорошо будут устроены дороги и т.п. в 2000 году, и мысли нет у этих диких ученых о том, в чем прогресс. И намека нет, а говорят, что уничтожится война только потому, что она мешает матерьяльному прогрессу".
26 апреля 1895 года.
Хорошо устроены дороги в наш век, но по дорогам этим идут танки. Аэродромы прекрасно оборудованы для реактивных истребителей и бомбардировщиков, а еще есть прекрасно оборудованные колодцы для запуска ракет, способных уничтожить весь мир. Много чего интересного придумали люди за последние сто лет, но, тем не менее, разговоры о прогрессе не смолкают, как не смолкали они и в ваше время.
Но и об этом все сказано хасидами задолго до появления пара и электричества. Исраэл из Рижина воскликнул однажды в нетерпении и гневе: «Почему Мессия не приходит так долго? Не думает ли он, что следующее поколение будет лучше нашего? Или достойнее его? Так я объясню ему раз и навсегда, что он не прав. Оно будет хуже, много хуже».
"Управляет нашим миром насилие, т.е. злоба, и потому находящееся всегда в обществе большинство – несамостоятельные, шаткие члены: женщины, дети, неумные – воспитываются злобой и переходят на сторону злобы".
2 января 1899 г.
Если бы так, давно бы не было на Земле ничего живого. Был классик явно не в духе в начале зимы последнего года 19 века. Все-таки, не злоба управляет миром нашим, а любовь. Злоба, время от времени, одерживает победы над любовью, но пока что великий инстинкт любви, правда из последних сил, правит миром человека. Впрочем, у Льва Николаевича на эту проблему была иная точка зрения, но о ней позже.
" К старости ослабевают умственные силы – это несомненно. Т.е. ослабевает умственная энергия, память. Но одно не уменьшается – это любовь. А, напротив, увеличивается. И это так и должно быть. Умственные силы нужны только на то, чтобы разбить те преграды, которые мешают проявлению любви".
15 мая 1995 г.
В старости вместо одной силы любви д о л ж н а в человеческом существе появится любовь иная, без плотского начала. Однако, и здесь не все так однозначно. Я, например, никак не могу утверждать, что сам Лев Николаевич Толстой в старости ослабел умственно и был вынужден "разбить преграды, мешающие проявлению любви". Мне кажется, что все здесь обстояло ровным образом наоборот.
" Обычное явление, что старики любят путешествовать, уезжать далеко и переменять место. Не предвидение ли это и готовность к последнему путешествию".
8 августа 1897 г.
Красиво! Но как грустно, по-русски грустно…. Я вот тоже начал активно путешествовать, готовясь…. Да нет же! Сидел бы с удовольствием на одном месте и копался, к примеру, в великом наследии, Льва Николаевича. Наверно, еще не очень стар…. или не боюсь смерти.
"Стал думать о себе, о своих обидах и своей будущей жизни и опомнился. И как мне естественно было сказать себе. Тебе-то что за дело до Льва Николаевича? И хорошо стало: стало быть, есть тот, кому мешает подлый, глупый, тщеславный, чувственный Лев Николаевич".
12 апреля 1898 г.
Два человека в одном. В этом и есть тяжесть характера личности творческой. Легко ли нормальному человеку постоянно видеть перед собой духовных сиамских близнецов, находящихся в постоянной склоке и друг с другом и с окружающими?
" Не мог ничего сделать. Чирей на голове и ноги преют. Не от меда ли?… Теперь вечер. Я один и ужасно грустно".
10 ноября 1897 г.
Какая удивительная сила искренности, Лев Николаевич… и жалоба. Жалоба гения? Какая разница! Так и хочется подойти и обнять, обнять молча старого и больного человека.
"Чертков говорил, что человек может искренне верить в законность собственности и т.п. верит в ложь. Я думаю, что это нельзя. Он говорит: они верят в Ветхий Завет. Но они верят в Ветхий Завет только потому, что Ветхий Завет оправдывает то, что им нужно".
18 июня 1995 г.
Вернемся к старой теме. Не понимал в 1995 году Лев Николаевич то, о чем брался говорить. Не думал о культе личной свободы, царящей в Торе. Не думал и о том, что без собственности человек – раб. К Собственности и вывел Моисей евреев из Египта, но и здесь не все так просто. Послушаем, как толковал Исраэля из Рижина Эли Визель: «Я подыскиваю загадке этого человека простое объяснение: духовного очищения легче достигнуть в нищете; истинное достоинство состоит в том, чтобы, чтобы сохранить одиночество в толпе, смирение – на вершине славы и бедность – среди богатства. Возвышенные оправдания материальной выгоды внушают мне инстинктивное подозрение. Декорации могут влиять и на действие и на состав исполнителей, Средства могут влиять на цель. Игра управляется своими собственными правилами».
Выходит, и Лев Николаевич, вопреки своим представлениям о Ветхом Завете был учеником хасидов, так как стремился достигнуть «духовного очищения в нищете».
"Неужели религиозное чувство влечет человека только к размножению? Пожалуй, если вспомнить евреев. Но милосердие ведь прямо противоположно размножению и борьбе. А оно составляет основу почти всех религий".
5 августа 1895 г.
Вновь полное непонимание! В размножение, первой заповеди Божьей, единственная надежда на победу добра, на приход, рано или поздно, Мессии. Пока рождаются дети – и есть надежда. И есть хоть что-то, способное поддержать веру в Творца.
Великий Маггид из Межирича говорил об этом так: «Завтра вы вернетесь на работу – а работаете вы тяжко – я знаю. Если бы я спросил, зачем вы мучаетесь, вы бы сказали мне, что это не ради себя, ради детей, что вы хотите вырастить их хорошими евреями, добрыми, богобоязненными. Да, так бы вы мне и сказали. Именно это говорят люди на разных языках тысячи лет. Человек работает и работает без передышки, не для себя, но ради своего чада, а я жду…. Я жду моего истинного чада».
Толстой, судя по всему, не ждал, не надеялся, не верил.
"У меня, говорят, детей много. Я для детей. Да зачем их растить таких же несчастных, как ты".
Янв-февр, 1897 г. Записная книжка №2
Вот оно в чем дело. Он считал себя несчастным. А был счастливейший из смертных! Был и есть. Только позволил злу печали одержать победу над силой духа. Лев Толстой даже не догадывались, что в этом и есть главный грех жизни нашей. Все это: собственность, похоть, злоба – все это пустяки рядом с грехом уныния.
"Одна из главных причин зла в нашей жизни есть воспитываемая в нашем христианском мире вера в грубого, еврейского Бога личного; тогда как главный признак (если можно так выразиться) Бога в том, что он ничем не ограниченный, следовательно НЕ личный".
18 декабря 1899 г.
Это и вовсе наивная мысль. Евреи с отчаянной храбростью взяли на себя ответственность за идею монотеизма. Отсюда и ненависть к ним языческого мира нашего. Дети Иакова согласились быть "мальчиком для битья", да и замена "грубого еврейского Бога" на нежного христианского, похоже, ни к какому смягчению нравов не привела, о чем Толстой и сознался в более поздней записи.
Итак: "Недавно вместе с одним раввином читал Нагорную Проповедь. Почти после каждого стиха он показывал мне похожие пассажи в еврейской Библии и Талмуде. Когда же мы дошли до слов "Не противься злу!", он вместо обычного " В Талмуде нашем есть и об этом" спросил меня с улыбкой: "Следуют ли христиане этой заповеди?" Я в ответ не сказал ему ничего, ибо именно в те дни христиане, далеки от мысли подставлять другую щеку, хлестали евреев по обеим".
Толстой "Моя религия". 1906 год.
Но вернемся, все-таки, к личным проблемам, к личной боли.
"Вы скажете: вы живете так, как живете, для детей. Зачем? Зачем воспитывать еще одно поколение таких же обманутых рабов, не знающих, зачем они живут, и живущих такою нерадостною жизнью".
23 февраля 1897 г.
Еще одно доказательство греховности Толстого в старости. Но сколько в таком отчаянном заявлении гордыни. Откуда нам, смертным, знать, что какой-нибудь потомок наш не станет, по- настоящему, свободным и счастливым человеком.
Лев Толстой, как мне кажется, боялся даже подумать, что недопустимо культивировать в себе самом сознание несовершенства мира нашего, что единственная возможность борьбы с этим миром – личное сопротивление тоске и унынию. Впрочем, в художественной своей литературе именно этим классик и занимался. Он и себя спасал творчеством, и сотни миллионов людей сделал счастливыми. Пусть на месяц, на день, на час, на минуту, но счастливыми же!
Есть обязательная логика заблуждений. Ошибка тактическая перестает в стратегическую ересь. Лев Николаевич Толстой превратился в фанатика своей же мысли, как только стал терять контроль над собой и вдруг забыл, что он "подлый, глупый и тщеславный старик".
"Женщина – так и говорят легенды – орудие дьявола. Она, вообще, глупа, но дьявол дает ей на подержание свой ум, когда она на него работает. Смотришь, сделала чудеса ума, дальновидности, постоянства, чтобы сделать гадости, а как только нужна не гадость, не может понять самой простой вещи, не соображает дальше настоящей минуты и нет ни выдержки, ни терпения (кроме деторождения и детоухаживания)…. Все это относится к женщине не христианке, нецеломудренной женщине, каковы все женщины нашего христианского мира. О! Как бы хотелось показать женщине все значение целомудренной женщины. Целомудренная женщина (не даром легенда Марии) спасет мир".
24 августа 1898 г.
Снова Лев Николаевич выступает противником деторождения. Теперь уже убежденным, принципиальным. В этом, как ни странно, предчувствие гения века нетерпимости, расизма. Сколько умов подхватило в ХХ веке средневековую идею женской зловредности, вновь свалив всю вину за надкусанный плод с Древа познания добра и зла на несчастных дочерей Евы.
Все это, вполне возможно, следствие раскаяния Льва Николаевича за плотскую радость, полученную от женщины в годы молодости, и надуманный, насильственный аскетизм в старости.
" Нельзя требовать от женщины, чтобы она оценила чувство своей исключительной любви на основании нравственного чувства. Она не может этого сделать, потому что у нее нет истинного, т.е. стоящего выше всего, нравственного чувства".
24 августа 1898 г.
Бедная Софья Андреевна, жена классика, всю-то жизнь твердил Лев Николаевич: " Не она, не она". А была ли ОНА в целом мире, не думаю. И был ли ОН, стоящий на настоящей "высоте нравственного чувства". Гений сам себя обрекает на одиночество - история не новая. Одиночество тоже, кстати, грех смертный, ведущий к суициду. Никто не убедит меня, что Лев Толстой не ушел осознанно в смерть, совершив побег из дому.
"Женщины слабы и хотят не только не знать своей слабости, но хотят хвастаться своей силой. Что может быть отвратительней?"
2 января 1899 г.
Ничего не поделаешь, и женщины могли мечтать не о силе своей – о свободе, ибо свобода в силе. Идиотизм современного феминизма очевиден, но здесь снова проблема крайностей, фанатизма.
" Таня уехала зачем-то с Сухотиным. Жалко и оскорбительно. Я в 70 лет все спускаю и спускаю мое мнение о женщинах, и все еще надо спускать. Женский вопрос! Как же не женский вопрос! Только не в том, чтобы женщина стала руководить жизнью, а в том, чтобы они перестали губить ее".
20 ноября 1899 г.
Дети не нужны. Но в детях продолжение жизни. Как же может женщина – жизнь порождающая - ее же и губить фатально?
"Женщины, требующие для себя труда мужского и такой же свободы, большей частью бессознательно требуют для себя свободы разврата и спускаются вследствие этого гораздо ниже семьи, - думая стать выше нее".
26 сентября 1899 г.
Такое наблюдается, спору нет, но читаю эти записи Льва Николаевича и никак не могу отделаться от русских пословиц – поговорок, вроде "курица – не птица, баба – не человек" или "бабья дорога – от печи до порога". В этом, наверно, и беда человеческого гения: от великого до банального – один шаг.
"Главная причина семейных несчастий та, что люди воспитаны в мысли, что брак дает счастье. К браку приманивают половое влечение, принимающее вид обещаний, надежд на счастье, которое поддерживает общественное мнение и литература, но брак есть не только не счастье, но всегда страдание, которым человек платится за удовлетворение полового желания, страдания в виде неволи, рабства, пресыщения, отвращения, всякого рода духовных и физических пороков супруга, которые надо нести, - злоба, глупость, лживость, тщеславие, пьянство, лень, скупость, корыстолюбие, разврат – все пороки, которые нести особенно трудно не в себе, в другом, а страдать от них, как от своих, и такие же пороки физические, безобразия, нечистоплотность, вонь, раны, сумасшествие … и пр., которые , которые еще труднее переносить не в себе".
2 октября 1899 г.
Здесь тоже проблема собственности и еврейского "личного Бога". "Да прилепится жена к мужу, и будут они одна плоть". Одна плоть, как форма высшей собственности. Моногамия сменила свальный грех, рабство плоти. Моногамия, брак, по мысли Божьей, – не рабство, а путь к свободе. Другое дело, что творит греховное человечество с этим браком, во что превращает семью. Но виноват ли сам институт, освященный Творцом, в том, что его студенты слишком часто предпочитают семейную войну семейному миру".
Впрочем, сам Лев Толстой время о времени спохватывается и вспоминает о неизбежной слабости своих умозаключений, но и здесь он упрямо ставит позади себя "пособниц дьявола".
"Разумной убежденности никогда не бывает полной. Полная убежденность бывает только неразумная, в особенности у женщин".
26 июня 1899 г.
"Упадок нравственного сознания человечества в том, что большая часть людей поставлена в такое положение, что весь интерес их жизни в том, чтобы кормиться и плодиться…. Хозяин, пославший нас в этот мир, требует от нас, кроме существования и продолжения его, еще и нужной ему работы".
24 августа 1898 г.
Есть такая хасидская притча. Никак не мог гость обратить на себя внимание хозяина – мудреца-цадика, тот слишком увлеченно читал Тору ( по Льву Толстому – делал нужную Богу работу). Так вот, жена цадика посоветовала гостю сказать ее мужу, что он, гость, голоден. Тот послушался, и цадик сразу же забыл о Книге и стал бегать по дому в поисках пищи.
"Ребенок – выше Бога", - это из Талмуда. "Тень от человека – это и есть Бог", - говорил Бешт. Нет человека, нет и Бога, а голодный может умереть от голода и перестать отбрасывать тень. Вот почему цадик забыл о Книге, чтобы накормить гостя.
Впрочем, и справедливости ради, вспомним, как сам Лев Николаевич во время голодомора устраивал бесплатные столовые для несчастных крестьян, забывая о своих книгах.
"…. Выводить ее (нравственность) из положения эволюционизма столь же или более странно и не логично, чем выводить ее из предписаний, данных еврейским Богом на Синае. Ошибка их, состоящая в том, что они отрицают сознание своего духовного "я" как произведения Бога, частицы его, без которого не может быть разумного миросозерцания…."
7 сентября 1895 г.
Нет, Лев Николаевич, "они" и не думают отрицать, что духовное "я" человека – произведение Всевышнего. Мало того, "они" это декларируют на протяжении 40 веков. Тут вас кто-то обманул.
"Если простишь человека, то и полюбишь. Простить ведь значит перестать осуждать и ненавидеть".
9 ноября 1895 г.
Тогда, в конце века 19-го была еще надежда, что не совершит в будущем человек тех преступлений, которые нельзя будет судить и простить. Счастливое неведение, непротивленца злу, еще не знающего, на какое зло способны дети Адама. Впрочем, возможно и мы, люди 21 века, еще не знаем этого.
"Насилие соблазнительно, потому что оно освобождает от усилия внимания, от работы разума. Надо потрудиться, чтобы развязать узел – оборвать короче".
7 декабря 1895 г.
Точнейшее замечание, раскрывающее природу зла: "оборвать короче". Вот мы и живем в мире кровавых лохмотьев и обрывков, мире террора.
"Раки любят, чтобы их варили живыми". Это не шутка. Как часто слышишь, да и сам говоришь или говорил тоже. Человек имеет свойство не видеть страданий, которые он не хочет видеть. А он не хочет видеть страданий, причиняемых им самим".
24 ноября 1897 г.
Ничего не поделаешь. Мучительство растворено в природе. Что мы знаем о мучениях травы, вырванной с корнем черными козами, о муках червя, проглатываемого рыбой, а человек, прежде всего, ученик природы, ее порождение. Для того и возникла Высшая сила, чтобы научился род людской "видеть страдания, причиненное им самим". Знал ли Лев Толстой о древнем табу на мучительство в иудаизме?
"Понемногу умирающий (стареющийся) человек испытывает то, что должно бы испытывать прорастающее зерно, не перенесшее свое сознание из зерна в росток. Он чувствует, что убывает, но не сознает себя там, где прибывает – в другой жизни. Я начинаю испытывать это".
17 мая 1995 года.
Толстой, сам об этой не подозревая, повторяет хасидскую мудрость о зерне умирающем, дающем росток жизни. Так что дело не только в раввине, находящим истоки Нового Завета в Талмуде.
"Вечер и красота, счастье, благо на всем. А в мире людей? Жадность, злоба, зависть, жестокость, похоть, разврат. Когда будет в людях то же, что в природе? Там борьба, но честная, простая, красивая, А тут подлая. Я знаю ее, и ненавижу, потому что сам человек".
19 июня 1995 г.
Снова Лев Николаевич что-то путает. Умудренный своим временем поэт Николай Заболоцкий писал: "Жук ел траву, жука склевала птица, хорек пил мозг из птичьей головы и страхом перекошенные лица ночных существ смотрели из травы". Какая уж тут честная и простая борьба?
"И опять молюсь, кричу от боли. Запутался, завяз, сам не могу. Но ненавижу себя и свою жизнь".
19 июля 1895 г.
Все от уныния, как говорили те же хасиды. Вот слова Бешта: " Человек обязан сохранить верность своему "Я". Человек, любящий Бога и в тоже время ненавидящий или презирающий его творения, - в конце концов, возненавидит Бога".
Нельзя ненавидеть себя, женщину, ребенка…. Нельзя – и все тут. Бешт не проповедовал утопию "непротивления злу насилием". Он призывал к возможному отказу от ненависти, разрушающей все и вся.
"Большое заблуждение думать, что разум человека совершенен и может открыть ему все. Ограниченность разума видна очевиднее всего в том, что человек не может разрешить (и ясно видит, что не может) задачи бесконечности: за всяким временем есть еще время, за всяким пространством еще пространство, за всяким числом еще число, так что временное, пространственное – непознаваемо".
3 августа 1898 г.
Или познаваемо бесконечно. И в этом разница между пессимистом и оптимистом. Увы, человек, давший людям столько радости своим творчеством, сам был печален, как небо над Россией в ноябре. К счастью, инстинкт великого художника, инстинкт правды, не давал Льву Николаевичу испортить свои книги сомнительными теориями. Как прекрасны образы женщин в его романах. Элен Безухова скорее исключение из правил, чем само правило.
Инстинкт художника ставил мыслителя Толстого в рамки правды и любви, дал долголетие этому великому человеку во имя одной радости творчества в борьбе с греховностью уныния и тоски.
Одно то, что человек способен осознать бесконечность Вселенной, дает ему возможность великого, радостного созидания и приближения к Всевышнему, вопреки всему, что увлекает в бездну ненависти к породившему его миру.
