Президент Украины Владимир Зеленский, прибывший с визитом с Лондон, провел встречи с королем Англии Карлом III, с премьер-министром Риши Сунаком и выступил перед британским парламентом.
В своем выступлении Зеленский поблагодарил Британию за танки, но объяснил, что Украине необходимы и самолеты-истребители, которые будут защищать небо от российских ракет.
"Мы боремся за свободу, дайте нам крылья, чтобы ее защитить", - призвал британцев украинский президент.
В свою очередь, Риши Сунак объявил, что британские военные начнут обучать украинских пилотов управлять истребителями западного образца. Ранее в Британии тему "самолетных" поставок считали непрактичной, так как обучение и даже переобучение пилотов для управления самолетами "Тайфун", о которых идет речь, – сложное и долго дело.
Сейчас представитель офиса на Даунинг-стрит сообщил, что Британия "рассматривает возможность отправки истребителей на Украину, но не в кратчайшие сроки, а в отдаленной перспективе".
В России эти сообщения восприняли как возможный западный сигнал об укреплении украинских ВВС. Так, посольство России в Британии сообщило, что поставки британских истребителей киевскому режиму приведут к военно-политическим последствиям для всего мира.
"Хочется напомнить официальному Лондону: именно на его совести при таком сценарии будет "кровавая жатва" очередного витка эскалации, а также вытекающие из этого военно-политические последствия для европейского континента и всего мира", - цитирует заявление посольства российское государственное информагентство "Новости".
Музей искусств Метрополитен в Нью-Йорке признал Архипа Куинджи украинским художником. Еще в декабре 2022 года его подписывали русским художником.
Об этом сообщила украинская журналистка и историк искусства Оксана Семеник.
По ее словам, на сайте "убрали позорное упоминание о том, что "artist celebrating both in Russia and Ukraine" (англ. – художник, признанный в России и Украине) и признали, что в марте 2022 года художественный музей Куинджи в Мариуполе уничтожил авиаудар со стороны России.
Архип Куинджи – украинский художник, родившийся в Мариуполе. Многие его работы в настоящее время находятся в России. Однако полотно "Красный закат", где изображена река Днепр, экспонируется в музее искусств Метрополитен.
Также музей переименовал картину французского художника Эдгара Дега "Русские танцовщицы". Работа получила название "Танцовщицы в украинском наряде".
Слова американского президента Джо Байдена о том, что в проблемах жителей Соединённых Штатов якобы виновата Россия, раскритиковал 8 февраля конгрессмен-республиканец Мэтт Гетц на своей странице в одной соцсетей.
«Когда в экономике Байдена что-то идёт не так, он переосмысливает ситуацию и обвиняет в этом «налог Путина», — написал он в своём сообщении.
При этом Гетц подчеркнул, что он считает ответственным за сложившуюся в данный момент в американской экономике ситуацию действующего президента США.
«Это твоя вина, Джо», — указал конгрессмен от Республиканской партии.
ранее телеканал Fox News сообщил, что выступление президента Джо Байдена в Конгрессе США сопровождалось свистом и оскорбительными выкриками.
В ответном слове на выступление президента в Конгрессе губернатор Арканзаса Сандерс заявила, что Вашингтон «сжигает деньги» американцев
Губернатор Арканзаса Сара Хакаби Сандерс, бывший пресс-секретарь Белого дома при президенте Дональде Трампе, выступила с ответным словом от Республиканской партии на доклад президента Конгрессу «О положении дел в стране», обвинив президента в том, что он сосредоточился на «левацких фантазиях».
«В леворадикальной Америке Вашингтон облагает вас налогами и сжигает ваши деньги, заработанные с большим трудом, давит вас высокими ценами на бензин и пустыми полками в магазинах. Наших детей учат ненавидеть друг друга по расовому признаку, а не любить друг друга и нашу великую страну», – сказала Сандерс.
Речь Сандерс разительно контрастировала с докладом Байдена, который дал обнадеживающую оценку состояния страны.
«И пока вы пожинаете плоды их неудач, администрацию Байдена, похоже, больше интересуют левацкие фантазии, чем суровая реальность, с которой американцы сталкиваются каждый день, – сказала Сандерс. – Большинство американцев хотят жить в свободе и мире, но нас атакует левая культурная война, которую мы не начинали и в которой никогда не хотели участвовать».
Сандерс также подвергла критике технологические компании, которые вызвали недовольство республиканцев после того, как Трампа заблокировали в социальных сетях после штурма Капитолия 6 января 2021 года.
Позднее аккаунт Трампа в «Твиттере» был восстановлен, а компания Meta заявила в январе, что аккаунты экс-президента в Facebook и Instagram также будут восстановлены.
В своем выступлении Сандерс возмутилась тем, что «большое правительство вступает в сговор с технологическими гигантами, чтобы отнять самую американскую вещь – свободу слова».
«Это ненормально. Это сумасшествие и это неправильно», – сказала она.
Израиль: за три дня выпало больше осадков чем за месяц
Шторм "Барбара", который фактически закончился сегодня 8 февраля, принес особенно значительное количество осадков, сопровождаемых сильным ветром и температурой, местами приближающейся к нулю.
Пик осадков, выпавших в результате шторма, приходится на Иерусалим, где за последние два дня выпало количество осадков, равное среднему показателю за весь февраль. Это следует из данных компании "Метео-Тех", опубликованных сегодня днем.
Количество осадков с начала действия системы "Барбара": с воскресенья по сегодня в 18:00, на станциях компании "Метео-Тех" по всей стране:
Маалот 110 мм
Кибуц Аль-Ром 130 мм
Цфат 95 ммХайфа 43 мм
Тель-Авив 46 мм
Эйн-Керем Иерусалим 148 мм (больше чем в среднем за февраль)
Что значит «избранный» народ? Зачем нужны заповеди? И когда можно разговаривать с Б-гом? Главный редактор «Лехаима» Борух Горин читает недельную главу Итро.
Мориц Хохшильд вечно был в разъездах. В начале 1930‑х его можно было встретить то в фешенебельных отелях Лондона, Нью‑Йорка и Парижа, то на почти непроходимых горных тропах в Боливийских Андах, где он, странствуя верхом на муле, искал рудные жилы. Согласно семейной легенде, во время такой вот поездки в отдаленное горное селение магнат‑горнопромышленник застал местного жителя за рисованием. Художник боялся показать свое произведение Хохшильду: это же была карикатура на магната, портрет, мягко говоря, нелестный. Но магнат нашел это пародийное изображение столь забавным, что решил назначить художнику стипендию — пусть учится чертежному делу в Париже.
Мориц Хохшильд Около 1944Фото: Dpa Picture Alliance / Alamy
Хохшильд мог позволить себе такие вот шуточки на собственный счет. Рискованные, но проницательные решения сделали его одним из богатейших людей в Южной Америке в первой половине ХХ века и скандально прослывшим одним из трех боливийских «оловянных баронов». Все трое: Хохшильд, Симон Патиньо и выпускник Оксфорда Карлос Арамайо — сколотили капиталы на торговле боливийским оловом, весьма востребованным в первой половине ХХ века сырьем: из него делали комплектующие для самолетов и консервные банки, на него приходилось более 50% доходов Боливии от экспорта.
Считалось, что эти «бароны» образовали картель: «То был кружок олигархов, сговаривавшихся между собой, более могущественных, чем государство», — сказал мне боливийский историк Роберт Брокманн. В 1930‑х олово было главной статьей экспорта минералов из Боливии, а 72% экспорта олова контролировали «оловянные бароны», причем государству они выплачивали лишь 3% своей прибыли. О трех «баронах‑горнопромышленниках» помнят в основном в связи с их броским богатством, влиянием на политику Боливии, а также эксплуатацией шахтеров. «[Хохшильд] был жестоким дельцом; самым жестким из всех троих, — сказал мне Эдгар Рамирес, в прошлом профсоюзный деятель и архивист. — Президент Боливии хотел его расстрелять».
Хохшильд был намного — на несколько десятков лет — моложе остальных двух «баронов» и в отличие от них не имел боливийского гражданства. Этот немецкий еврей из семьи среднего класса, родившийся в 1881 году к югу от Франкфурта, в городке Библис, искал счастья в Австралии и Чили, пока не началась Первая мировая война, а сразу после конца войны снова приехал в Южную Америку и принялся строить свою бизнес‑империю в отраслях металлургии и горной промышленности. В 1930–1940‑х годах Боливию сотрясали волны социальных потрясений. В обстановке, когда участники массовых демонстраций требовали передать природные богатства под контроль государства, Хохшильда два раза заключали в тюрьму и грозили ему смертной казнью. Он остался жив, но бежал за границу. Когда в стране назревала национальная революция 1952 года, один из летописцев ее событий, Аугусто Сеспедес, назвал Хохшильда «крупным пиратом горнопромышленных финансов».
Но позднее всплыли свидетельства, под влиянием которых Боливия была вынуждена пересмотреть свое отношение к Морицу (или Маурисио, как его там называли) Хохшильду. В 1999 году на складах государственной горнопромышленной компании «Комибол» (в ее собственность перешли все шахты в Боливии после революции 1952 года и национализации отрасли) обнаружили несколько тонн полусгнивших бумаг. Оказалось, что документы компаний Хохшильда лежали в картонных коробках, хранились в бочках и даже валялись под открытым небом, во власти всех стихий. Библиотека конгресса Боливии заключила, что архив имеет историческую ценность, и власти наняли команду специалистов, которая под руководством Эдгара Рамиреса и историка, ныне директора этого архива Каролы Кампос разобрала документы.
В 2004 году, потратив пять лет на разбор тысяч страниц — переписки компаний с консульствами, частными фирмами и международными еврейскими организациями, специалисты обнародовали свое поразительное открытие. Документы указывали на то, что Мориц Хохшильд помог спасти из нацистской Германии и оккупированной Европы до 22 тыс. евреев, организовав их приезд в Боливию в 1938–1940 годах — в период, когда многие страны континента закрыли двери перед еврейскими беженцами. Документы, в том числе разрешения на работу и визы для европейских евреев, отражали усилия Хохшильда не только организовать бегство евреев из Европы, но и обустроить их на новом месте в Боливии: он вкладывал собственные капиталы и пользовался своим влиянием на местную элиту, чтобы защитить и трудоустроить как можно больше беженцев.
«Эта грань его характера оставалась неизвестной, пока мы не обнаружили эти документы», — сказал мне в октябре 2020 года Эдгар Рамирес. 74‑летний Рамирес, профсоюзный деятель, неизменно носивший плоскую кепку и рабочий комбинезон, вырос в шахтерском городке Потоси, где на Хохшильда работали сотни рудокопов, причем зарплату он платил мизерную — едва хватало, чтобы прокормиться. «В Боливии [его] знали как дельца в худшем смысле слова. В худшем! — проворчал Рамирес. — Но каким Хохшильд был на самом деле?»
После того как в 2004 году были опубликованы первые результаты, исследовательская группа Рамиреса сделала новые открытия, и в 2005‑м всплыли документы, хранившиеся на складах в Эль‑Альто (это город‑спутник Ла‑Паса — административной столицы Боливии). В 2009 году на юге, в шахтерских городах Оруро и Потоси, в архивах многочисленных компаний Хохшильда нашлись лежавшие вразброс разрешения на работу, выданные еврейским беженцам. В 2016 году ЮНЕСКО признала историческую ценность архива и включила его в реестр «Память мира», благодаря чему гуманитарные усилия Хохшильда обрели более широкую известность. Раньше наследие Маурисио Хохшильда сводилось к его колоссальному богатству; его репутация злодея, говорит Брокманн, сослужила службу вдохновителям революции 1952 года — стала «неотъемлемой частью мифа, сплотившего нацию».
Хохшильд был исполинской фигурой. Совершенно лысый усач с выразительными карими глазами, смотревшими из‑под косматых бровей, — вылитый «ветхозаветный патриарх», как выразился его сотрудник, впоследствии его биограф Герхард Гольдберг. Когда он только начинал разведку полезных ископаемых, Боливия была малонаселенной страной, на значительной части территории вообще не было промышленных предприятий. Дон Маурисио, как его там называли, был из поколения европейцев начала ХХ века, веривших, что капитализм способен преображать целые страны. Он вращался в кругах боливийских «патрициев» и генералов, старался заручиться поддержкой духовенства, щедро делая пожертвования католическим благотворительным организациям. «Он обладал колоссальным обаянием и великолепно умел пленять людей. И прекрасно сознавал, что это умеет, — писал Гольдберг. — Когда возникали проблемы, он предпочитал объявить в ответ: “Дайте‑ка я с ним поговорю”, и в большинстве случаев оказывалось, что он способен уговорить других, часто вопреки всем ожиданиям».
В 1929 году Хохшильд основал Южно‑Американскую горнодобывающую компанию. В Европе и США рос спрос на руды металлов, и к 1937 году Хохшильд контролировал уже примерно треть добычи олова в Боливии, а также около 90% экспорта свинца, цинка и серебра. Пользуясь своими связями в Европе, проталкивал свое сырье на рынки Лондона, Германии и Нидерландов, часто посещал Старый Свет.
Меж тем как в Южной Америке компания Хохшильда набирала силу, систематические гонения на немецких евреев становились все ожесточеннее. По сообщению Брокманна, в период между 1933 и 1935 годом международные еврейские организации обратились к Хохшильду за помощью, а он ответил, что Боливия не располагает экономическими ресурсами для приема большого числа беженцев. В то время политическую жизнь Боливии лихорадило, и Хохшильд, возможно, подозревал (его правоту подтвердила жизнь), что сам находится в шатком положении.
Но, когда в июле 1937 года к власти в результате военного переворота пришел молодой герой войны, подполковник Херман Буш, они с Хохшильдом сдружились. «Они много раз встречались. Собственно, Хохшильд считал его другом, — сказал Брокманн. — [Хохшильд] был очень близок к властям. Его наделили дипломатическим статусом и отправили в США договариваться о цене на олово».
К тому времени многие страны Южной Америки стали симпатизировать фашистским европейским лидерам. Буш, ставший президентом в возрасте всего лишь 34 лет, был наполовину немец, причем его отец, немецкий врач, поддерживал Гитлера. И все же Хохшильд смог убедить Буша в том, что прием еврейских беженцев пойдет во благо боливийской экономике — правда, Буш настойчиво уверял, что его стране нужны не городские жители, а фермеры. В марте 1938 года Буш подписал постановление, которое обязывало сотрудников консульств разрешать евреям въезд в Боливию, особенно тем, кто может быть «полезен для хозяйства нашей страны». Спустя три месяца он издал указ, дозволявший «всем физически и психически здоровым лицам» въезжать в Боливию, причем предложил сельскохозяйственные угодья и пригласил иммигрантов заселить «пустоши». «Мы в Боливии не должны быть соучастниками ненависти и гонений», — говорилось в указе.
«Когда новость разнеслась по крупным городам в оккупированной нацистами Европе, к посольствам и консульствам Боливии немедленно выстроились длиннющие очереди», — повествует Брокманн. Целая сеть коррумпированных консульств — причем этой деятельностью заправлял министр иностранных дел Боливии — извлекла барыш из притока еврейских семей, в полном отчаянии пытавшихся вырваться из Европы: за визы и паспорта с них брали по несколько тысяч долларов. (Когда в 1940‑м скандал предали огласке, министр иностранных дел поневоле ушел в отставку.) «В период с 1938 года по первые месяцы 1940‑го включительно в Боливию прибыло умопомрачительно большое количество евреев — от 7 до 22 тыс.», — добавляет Брокманн. В письме Хохшильда от марта 1939 года, адресованном Эдвину Гольдвассеру из «Джойнта», сказано, что Буш согласился «постепенно принять от 10 до 20 тыс. немецких евреев, сделав приоритетной задачей колонизацию , при условии предоставления (“Джойнтом”) достаточной денежной суммы».
Хохшильд добивался от Буша гарантий, что визы беженцев признают действительными по их прибытии в Южную Америку. По словам Рамиреса, магнат, не имевший возможности лично посетить Европу, «подкупал [чиновников], чтобы приобрести чистые бланки паспортов», а также, задействовав свои связи с ячейками антифашистского сопротивления, наладил изготовление подложных разрешений на работу в сельском хозяйстве и удостоверений личности для беженцев.
В корреспонденции сотрудников Хохшильда от 1939 года изложены детальные планы создания «хильфсферайна» — ассоциации, которая ведала бы социальным обеспечением еврейских мигрантов, а также выделения 30 тыс. долларов из средств компании на приезд первой партии — 1 тыс. человек. Добавив к этой сумме 137 500 долларов, пожертвованные «Джойнтом», Хохшильд создал Общество защиты израилитов‑иммигрантов, оно же «Сопро» (по первым буквам испанского названия). Этих денег хватило на учреждение больницы на 20 коек, детского приюта и детского сада в Ла‑Пасе и даже на создание в Кочабамбе пансионата для тех евреев, которые плохо переносили климат высокогорья, где находится столица.
На узких, круто поднимающихся в гору улицах Ла‑Паса и Кочабамбы появились тысячи европейских евреев; беженцы открывали свой малый бизнес — лотки с хот‑догами, портновские ателье, химчистки. Когда местные жители столкнулись с конкуренцией за рабочие места и непомерным для них удорожанием арендного жилья, ведь цены выросли из‑за прилива новоселов, возникла негативная реакция, выраженная в волне антисемитизма. Беженцев оскорбляли на улицах, а антисемитские редакционные статьи в прессе подзуживали нападки. Под нажимом Буша, требовавшего разрядить напряженность, Хохшильд приобрел в джунглях в высокогорной области Хунгас три сельскохозяйственных имения и основал Боливийское общество поселенцев, которое управляло сельскохозяйственными предприятиями в интересах еврейских иммигрантов, переселявшихся в сельскую местность. В архиве есть десятки разрешений на работу, по которым немецких и австрийских евреев регистрировали в качестве аграрных рабочих. Но среди новоприбывших было много коммерсантов, врачей, юристов, учителей и музыкантов, ничего не понимавших в сельском хозяйстве.
Проект Хохшильда, в рамках которого иммигранты должны были заниматься сельским хозяйством, в итоге потерпел фиаско, но выполнил свою краткосрочную задачу — помог тысячам еврейских беженцев вырваться из нацистской Германии. Большинство этих людей скучали по городской жизни, после войны они уехали из Боливии в Израиль, США или крупные города Бразилии и Аргентины. Была и другая, менее многочисленная группа евреев, которые на тот момент уже работали в горнодобывающих компаниях Хохшильда, получая весьма скромную зарплату, рассказал мне 79‑летний Леон Э. Бибер (еврейский боливийский историк, автор вышедшей в 2015 году книги о Хохшильде) при нашей встрече в Санта‑Крус‑де‑ла‑Сьерра. «Они работали преимущественно на административных должностях, — сказал Бибер, — и Хохшильд придавал этому большое значение, так как полагался на их честность. Зарплату он платил мизерную — вполне мог бы и больше. Это свидетельствует, что он был прежде всего делец — добивался, чтобы подчиненные выкладывались по полной».
В числе детей, которых Мориц Хохшильд спас от нацистов, была Эллен Баум де Хесс; теперь ей 94 года. «Он был настоящий герой», — сказала мне она в телефонном интервью из Буэнос‑Айреса, где живет уже 80 лет. В 1938 году, когда ей было всего 10 лет, Баум де Хесс и ее мать бежали из Берлина вскоре после того, как на их глазах разыгралась Хрустальная ночь — печально знаменитый антиеврейский погром, предвестие того, какое будущее ожидало бы их в Германии. Баум де Хесс вспоминает, как на следующий день в Берлине, идя домой из школы, видела горящую синагогу и разбитые витрины множества еврейских магазинов. «Тогда моей матери стало ясно, что нам надо вырваться из нацистской Германии», — сказала она мне.
В то время американских виз приходилось ждать два года — настолько длинны были списки соискателей, причем требовалось еще и иметь «финансового спонсора»‑американца, желательно родственника. Родители Баум де Хесс жили врозь, и ей с матерью удалось получить только туристическую визу Уругвая. В конце декабря 1938 года они сели в Булони — это на севере Франции — на пароход «Генерал Сан Мартин». Но когда спустя месяц с лишним они прибыли в Монтевидео, столицу Уругвая, таможенники не разрешили им сойти на берег, объявив их туристические визы фальшивкой. Баум де Хесс вспоминает, что взрослые в отчаянии умоляли таможенников пропустить их, хотя подозревали, что местное правительство симпатизирует нацистам, а может, даже получило от нацистской Германии приказ разворачивать назад евреев, бегущих из Европы. «Многие из 28 человек [на судне] хотели броситься за борт в океан, потому что мы отчаялись. Мы не хотели оказаться в концлагере», — сказала она. Из Монтевидео они отплыли в Буэнос‑Айрес, в конце февраля 1939 года прибыли туда; три недели их держали в порту, а затем отправили обратно через Атлантику.
В апреле 1939 года судно прибыло в Лиссабон, и пассажиры, дожидаясь вестей о своей дальнейшей участи, узнали кое‑что обнадеживающее. На борту ходили слухи о таинственном благодетеле, сумевшем выписать им боливийские визы. «Люди говорили, что нашлась добрая душа, — вспоминает Баум, — что он благодаря своей дружбе с боливийским президентом пробил для нас визы. Нам сказали, что такого мог добиться только Мориц Хохшильд».
Пробыв еще три недели в Лиссабоне, пассажиры узнали, что им дали право беспрепятственного выезда. Их доставили в итальянский порт Генуя, откуда, уже на другом судне — «Орацио», они снова отплыли в Южную Америку. В середине июля 1939 года беженцы прибыли в город Арика на севере Чили — основной пункт въезда в Боливию, не имеющую выхода к морю. Там они сели на поезд и приехали в Кочабамбу, рассказала Баум де Хесс. Из‑за огромных потоков беженцев железнодорожный маршрут, ведущий в Боливию, прозвали «Экспресс “Худио”» («Еврейский экспресс»). (Спустя несколько месяцев, в январе 1940 года, на борту «Орацио», перевозившего более 600 человек, в основном еврейских беженцев, произошел пожар, и судно затонуло в Атлантическом океане. Суда, оказавшиеся неподалеку, смогли спасти большинство пассажиров, но более 100 погибли.)
Баум де Хесс и ее мать прожили больше года в деревне в окрестностях Кочабамбы, а затем пробрались в Аргентину, где их дожидалась ее тетя. Виз у них не было, но в декабре 1940 года они перешли южную границу Боливии, оказались в Аргентине и сели в поезд до Буэнос‑Айреса. В 13 лет она бросила школу: их семье было не по карману платить за обучение, но выучилась на секретаршу и благодаря знанию языков — она владела немецким, испанским и английским — работала переводчицей. «В школе мне довелось учиться очень мало, но я занялась самообразованием, — объявила она, торжествующе хохоча. — Я, моя мать и остальные 26 человек обязаны [Хохшильду] своей жизнью, хотя в то время никто об этом не ведал».
Заброшенный оловянный рудник на склоне горы Серро‑Пико, БоливияФото: Себастьян Лекок / Alamy
Спустя год после того как президент распахнул двери Боливии перед евреями, бегущими от нацистских гонений, в момент, когда Европа стояла на пороге войны, у Хохшильда испортились отношения с Бушем. В июне 1939 года боливийским горнодобывающим компаниям предписали за четыре месяца сдать их иновалютные резервы в национальный горнодобывающий банк, который должен был вернуть им соответствующие суммы в местной валюте. Хохшильд, самый упрямый из «оловянных баронов», не подчинился. У Буша случился «приступ гнева», по словам историка Херберта Клейна, и президент приговорил магната к расстрелу, но после того как вмешались министры из правительства Буша, а также власти США и Аргентины, Хохшильд избежал этой печальной участи.
Спустя два месяца Буш, в прошлом страдавший депрессией, застрелился. По некоторым сведениям, в тот вечер он жаловался, что в городах много евреев, а он‑то рассчитывал, что фермеры станут возделывать поля, повествует Брокманн. Приверженцы Буша, сочтя обстоятельства его смерти подозрительными, обвинили Хохшильда и остальных «оловянных баронов» в заговоре с целью убийства президента. Спустя полгода после смерти Буша глава комиссариата страны по делам иммиграции приостановил действие виз, по которым евреи въезжали в Боливию, но, хотя вокруг их статуса шли бурные — часто антисемитские — споры, законодательное собрание не ратифицировало это предложение. Даже спустя некоторое время — в марте 1943 года — правительство выдало визы примерно 100 еврейским сиротам во Франции, сообщает историк Флоренсия Дуран, хотя на тот момент эти сироты больше не имели возможности покинуть Европу.
Во время войны металлургический бизнес Хохшильда сыграл ключевую роль для консолидации стратегической поддержки, которую Боливия оказывала странам антифашистской коалиции. Хохшильд уже был ключевым посредником при экспорте боливийского олова в США, так что к нему сразу обратились, когда понадобились гигантские объемы этого металла для производства снарядных ящиков, приборных щитков самолетов и шприцев для инъекций морфия. В 1940 году Хохшильд выступил посредником при заключении контракта между Боливией и Компанией запасов металлов США на поставки олова по 48,5 цента за фунт; это подстегнуло добычу олова, но цена контракта вскоре стала отставать от рыночной. В 1942 году цена выросла до 60 центов, и прибыль Боливии снизилась.
Эллен Баум де Хесс с семьей в Мар‑де‑Плата, Аргентина 1957Фото любезно предоставлено Эллен Баум де Хесс
Другая группа документов указывает, что Хохшильд и сам яро поддерживал усилия стран антифашистской коалиции в помощь фронту. Архивисты из «Комибол» показали мне «черный список» зарегистрированных в Боливии фирм, пестрящий немецкими, японскими и итальянскими именами. Досье с документами, датированными разными числами — с ноября 1939 года по август 1946 года, под общим заглавием «Торговля с противником», составляли посольство США и диппредставительство Великобритании в Ла‑Пасе, в нем содержался регулярно обновляемый список фирм, подозреваемых в симпатиях к фашистам или связях с ними. По письмам видно, что Хохшильд рьяно добивался соблюдения эмбарго — писал торговым партнерам вежливые, но настойчивые письма, предостерегая, что либо партнеры будут выполнять запрет, либо он разорвет деловые отношения с ними.
В 1943 году в результате путча власть захватил профашистский военный диктатор, полковник Гуальберто Вильярроэль; он потребовал, чтобы Боливия отныне поддерживала не страны антифашистской коалиции, а страны оси. Одной из причин, которые привели к свержению Вильярроэлем его предшественника, была невыгодная цена на олово, о которой договорился с США наш герой, магнат‑горнопромышленник. В глазах Вильярроэля Хохшильд был «паршивой овцой», заметил Брокманн, «оттого, что был богачом, капиталистом, евреем и иностранцем». В мае 1944 года усилиями Вильярроэля Хохшильда арестовали, обвинив в государственной измене и создании угрозы для стабильности правительства; магната и Адольфа Блума, одного из руководителей его компании, продержали в тюрьме 45 дней. Но «даже за решеткой, — сообщал журнал “Тайм”, — дон Маурисио оставался центром силы в политической жизни Боливии». Под нажимом США, Чили и Аргентины его освободили. В июле 1944 года ультранационалистическая, профашистская военизированная группировка «Расон де патрия» похитила Хохшильда и Блума, продержав в плену 17 дней. «Мятежники вдохновлялись самыми пестрыми мотивами — национализмом и жаждой социальных реформ. По обоим критериям [Хохшильд] был непопулярной фигурой», — сообщил «Ньюсуик».
Мориц Хохшильд (слева) и Адольф Блум, вышедшие на свободу после похищения. Ла‑Пас. 1944Фото из архива Института Лео Бека, Нью‑Йорк
«Они похитили его с намерением убить, чтобы дать понять миру: “Вот как мы обходимся с еврейскими капиталистами‑иностранцами”», — повествует Брокманн. Так Хохшильд во второй раз взглянул в лицо смерти — первый раз это случилось, когда он оказался в немилости у президента — военного диктатора. В августе 1944 года, когда похитители его отпустили, он бежал из Боливии на самолете чилийского правительства и больше в эту страну не возвращался. Спустя несколько дней он сказал в интервью «Нью‑Йорк таймс», что не может разглашать подробности своего освобождения, и лишь отметил, что выкуп выплачен не был. Он распространил заявление, гласившее, что он никогда не участвовал в заговорах против правительства Боливии, а также что он «надеялся помочь Боливии урегулировать ее послевоенные социальные и экономические проблемы». Он также постарался заверить США, что инцидент с похищением не воспрепятствует «регулярным поступлениям боливийского олова с его рудников на американские заводы».
Компания Хохшильда сохранила контроль над его боливийскими шахтами, и его транснациональный бизнес по‑прежнему процветал. Хохшильд переехал в Чили, где спустя несколько лет открыл в Антофагасте колоссально успешный медный рудник Мантос‑Бланкос.
«Когда Боливия ополчилась против него <…> это, должно быть, было крайне болезненно, — сказал его 59‑летний внук Фабрисио Хохшильд Драммонд (бывший сотрудник ООН; недавно трудовой договор с ним был прекращен после обвинений в буллинге) в телефонном интервью мне из Нью‑Йорка. — Он старался от всего сердца, от всей души, преобразить эту страну, а она прогнала его взашей и чуть не убила».
Когда я посетил опрятный, оборудованный кондиционерами архив «Комибол» в Эль‑Альто, где висит лозунг «Из мусорного бака — в “Память мира”», три боливийских архивиста в масках и синих резиновых перчатках разбирали сотни пожелтевших листков — машинописную корреспонденцию на немецком, испанском, иврите и английском. Один из них, Рамирес, привлек мое внимание к рукописному письму на имя Хохшильда: аккуратный каллиграфический почерк, отправитель — еврейский детский сад из Ла‑Паса — просит выделить средства на возведение второго этажа «в свете того, сколько детей здесь находится, и сколько других, желающих прибыть». Дети уже знали его как благодетеля: его благотворительная организация выстроила первый этаж детского сада. К письму, предположительно датированному 1944 годом, приложено черно‑белое фото воспитанников и воспитателей, а подписано оно просто «дети».
Посвятив несколько лет пристальному исследованию свидетельств о добрых делах Хохшильда, Эдгар Рамирес пересмотрел свое отношение к наследию магната. Он сказал мне, что теперь считает Хохшильда героической фигурой. По мнению Рамиреса, магнат скрывал свое «истинное лицо», а в действительности был лидером международного антифашистского сопротивления, только никем не воспетым. Спустя несколько месяцев после моей поездки в Эль‑Альто Рамирес — а он был движущей силой архива «Комибол» — умер от осложнений covid‑19. Два десятка лет с лишним он руководил группой архивистов, которая занимается консервацией и реставрацией сотен тысяч служебных и личных документов, связанных с Хохшильдом; теперь этот архив хранится на специально изготовленных стеллажах общей длиной 50 метров.
Эдгар Рамирес в бытность директором архива боливийской горнодобывающей промышленности. в Эль‑Альто. 2017. Фото: Dpa Picture Alliance / Alamy
Исследователи продолжают ломать голову над кажущимися нестыковками между имиджем дельца, которым Хохшильд слыл в публичной сфере, и образом филантропа, которым он был за закрытыми дверями. Рикардо Удлер, официальный представитель маленькой еврейской общины Боливии, полагает, что Хохшильд сознательно не афишировал свою деятельность — так он эффективнее добивался своего. «Многие из тех, чьи родные приехали в Боливию, не знали, что их благодетелем был Хохшильд. Только когда архив “Комибол” открыли, многие люди из общины стали более детально исследовать ситуацию и отдали себе отчет в том, что совершил этот деятель, Хохшильд. Он действовал молча, привозил сюда огромное число людей. Вероятно, ему удалось вызволить оттуда больше народа именно благодаря тому, что он держался незаметно».
По статистике, до Второй мировой войны в Боливии было не более 100 евреев, но к началу 1940‑х их стало приблизительно 15 тыс., говорит Удлер, врач по профессии, а также президент «Эль сиркуло исраэлита де Боливия» — ассоциации когда‑то кипучей еврейской общины. На данный момент еврейское население страны — чуть больше 300 человек, причем оно постоянно уменьшается, пояснил он, и теперь на всю Боливию есть только один раввин. «Нашим детям важно знать об одном из величайших спасителей людей в нашей истории», — сказал Удлер. Ему 64 года, его мать, жившая во Франции и Польше, выжила, пройдя через четыре концлагеря, а затем бежала через Атлантику в Боливию.
По соседству с архивом «Комибол» в коридоре красуется впечатляющая фреска кисти местных художников. Уильям Луна Тарки и Хесус Кальисайя увековечили в ней память о национальной революции 1952 года. Фреска, воспевающая идеалы социализма, революционных лидеров и простых рабочих, следует латиноамериканской традиции, ярким представителем которой был боливийский художник‑индихенист Мигель Аландиа Пантоха (кстати, при диктатурах, сменявших друг друга, его то возносили на щит, то ругали). Революция повлекла за собой национализацию шахт «оловянных баронов», в том числе Хохшильда, причем им выплатили компенсацию — 30% стоимости активов компании.
Во время революции Хохшильда описывали в откровенно антисемитских выражениях, объявляя злодеем‑капиталистом, пустившим в ход «иудейские хитрости, чтобы наложить лапу на крупнейшие шахты», как выражался писатель Аугусто Сеспедеса, поборник этих резких преобразований. Хотя Хохшильд имел «беспрецедентное личное влияние на боливийские власти в высших эшелонах правительства и вооруженных сил, — пишет Лео Шпицер в книге “Отель ‘Боливия’” (повествующей о его детстве — детстве мальчика из семьи австрийских евреев — в Боливии), — то, что он родился за границей, — и, несомненно, тот факт, что он также был еврей (хотя и несоблюдающий), — также пробуждали у некоторых боливийских граждан сильную зависть и неприязнь».
Хохшильд дал новую жизнь и надежду сотням еврейских семей, но многие их члены лишь недавно осознали, что не были исключением, а входят в широкую группу облагодетельствованных. Так произошло и с 73‑летним Фредом Рейхом. Этот ушедший на покой бизнесмен вносит важный вклад в деятельность перуанской еврейской общины в Лиме, насчитывающей 2,5 тыс. человек. Его отец Курт Рейх, австрийский уроженец, выживший в Аушвице, в возрасте 26 лет впервые в жизни получил работу — в марте 1947 года стал курьером в компании Хохшильда в Ла‑Пасе. «Только после смерти Маурисио до людей дошло, какую гигантскую, фантастическую работу он проделал, чтобы спасти евреев от ужасов Европы, — заметил Фред Рейх в своем доме с окнами на Тихий океан, расположенном в Барранко — богемном районе Лимы. — В то время, насколько я знаю, было известно лишь, что он проявлял большое сочувствие, трудоустраивая евреев в Боливии».
Работая у Хохшильда, Курт Рейх обнаружил, что один бухгалтер обворовывает фирму, и сообщил о краже. Узнав о поступке Рейха, Хохшильд, находившийся тогда в Париже, пригласил его на ланч. «Поездка в Париж в те времена — это как в наше время полет на Луну, — поведал Фред, переполненный гордостью за отца. — Только вообразите: из Ла‑Паса в Рио, из Рио — в Касабланку, из Касабланки — в Лиссабон, из Лиссабона — в Париж: перелеты на маленьких самолетах!» Хохшильда потрясло, что отец Фреда выжил в лагере, сказал Фред. «Одно время он весил 32 килограмма, тот факт, что он вообще остался жив, — настоящее чудо».
Хохшильд пообещал Курту Рейху оплатить образование его сына в любой стране мира, и Курт сделал в компании долгую и успешную карьеру. После смерти Хохшильда обещание было исполнено: Фред поступил учиться в Университет Альфреда в штате Нью‑Йорк. У Фреда Рейха до сих пор хранится письмо Хохшильда его отцу на немецком языке с сообщением, что он планирует навестить их семью в перуанском Арекипе. Но Фреду так и не выпал шанс сказать спасибо тому, кого он называет боливийским Шиндлером. В июне 1965 года, в возрасте 84 лет, Хохшильд умер в одиночестве в Париже, в пятизвездочном отеле «Ле Мерис». Его останки захоронили на кладбище Пер‑Лашез.
Фреска, изображающая революцию 1952 года в Боливии.Архив «Комибол» в Эль‑Альто, Боливия. Фото: Ванетт Гранерос, Викимедиа
Даже семья Хохшильда, по‑видимому, не придавала большого значения его гуманитарной деятельности. Фабрисио Хохшильд Драммонд, выросший в кругах богачей, живший на два дома — в Лондоне и Сантьяго‑де‑Чили, вспоминает, что достижения его деда в горнодобывающей отрасли ценили, но о его свершениях в заботе о евреях «почти, в сущности, не упоминали». «Я слышал истории о том, как он привозил из Германии евреев, — сказал Хохшильд Драммонд, — но, когда я был ребенком, мне всегда излагали это в таком духе, что это делалось скорее в своекорыстных интересах бизнеса, чем по альтруистическим, похвальным соображениям. Поэтому лет пять назад, когда на эту историю пролили свет в полной мере, меня потряс не сам факт его деятельности, а ее размах».
«Помню, в Чили мне встречалось много незнакомых людей, которые, услышав мою фамилию, принимались рассказывать, как мой дед помог им в тот или иной момент их жизни». Он полагает: то, что его дед спас от нацистов тысячи евреев, — «великий подвиг, пока так и не признанный в полной мере».
8 февраля исполняется 190 лет со дня рождения барона Горация Гинцбурга, крупнейшего еврейского банкира и филантропа в царской России
Материал любезно предоставлен Tablet
Когда речь идет об исторических событиях, мы, как правило, обращаем внимание на «норму» — то, что случилось со множеством людей, которые безусловно имеют значение. Однако не меньше значат и исключения из правил — такие случаи заставляют пересмотреть сложившиеся представления. Большинство евреев в царской России были бедны и ущемлены в правах, но встречались среди них и люди более чем богатые, тесно связанные с правящей элитой, составлявшей костяк Российской империи. Во время Гражданской войны множество евреев почувствовали свободу благодаря Красной армии: красноармейцы хоть и были замешаны в ряде погромов, все же считали, что антисемитизм — зло, вредный пережиток, который следует искоренить. Однако некоторые евреи примкнули к своим недругам и, не щадя собственной жизни, защищали то, что другие евреи, не щадя собственной жизни, стремились уничтожить. Джон Стюарт Милль писал, для истории опаснее не то, что перепутают факт с выдумкой, а то, что часть правды примут за всю правду. Как напоминает нам Лорен де Мо в своей книге «Гинцбурги: семейная биография» , российское еврейство было многочисленным; хотя среди евреев были бедные и обездоленные, но были и богачи, чью жизнь отличала роскошь и утонченность.
Исследовательница, специализирующаяся на истории русской культуры и общественной мысли, де Мо рассказывает нам об одной российской еврейской семье, исключительной почти во всех отношениях. Богатое, ассимилированное в культурном плане, со связями в политических кругах, это семейство опровергало бытующие в то время в России стереотипы, его историю можно назвать одной из самых примечательных — и необычных — в жизни российского еврейства.
Впервые мы встречаемся с Гинцбургами в баварском городе Гюнцбурге (от названия этого города и произошла их фамилия). Уже в то время семья отличалась богатством и деловой хваткой, ее представители были и среди раввината, и среди парнасим (богачей) , осуществлявших руководство иудейскими общинами в Средние века и в раннее Новое время. Переехав из Швабии в Польшу, Вильну и Витебск, семья стала частью еврейской элиты в черте оседлости.
Но именно в городе Каменец‑Подольском на западе Украины у Гинцбуров начался настоящий прорыв к успеху. В 1849 году представитель семейства Иосиф‑Евзель стал откупщиком, то есть приобрел право производить и продавать спиртное на юге Украины и в Крыму, что являлось государственной монополией. В обычное время винный откуп был делом сверхдоходным, и Иосиф‑Евзель не упустил выгоды. Решив производить пиво и медовуху, а не водку (хотя она продавалась по более высокой цене, затраты на ее производство были выше), он добился рекордных прибылей, компенсировав низкую рентабельность значительной долей на рынке.
Вложения Иосифа‑Евзеля принесли ему огромные деньги, а кроме того, сделали его влиятельной фигурой в политическом плане. Российское государство нуждалось в налогах на алкоголь, чтобы оставаться платежеспособным: по имеющимся данным, в 1860 году в государственных доходах доля от продажи алкоголя составляла 40%. Иосиф‑Евзель умел зарабатывать. Он стал главным партнером Российской империи, важным винтиком в государственной машине. В 1849 году Иосифу‑Евзелю в благодарность за заслуги было пожаловано почетное гражданство Российской империи, что давало некоторые сословные преимущества.
С началом Крымской войны богатство и положение Иосифа‑Евзеля еще упрочилось: алкоголь для русской армии считался такой же первостепенной необходимостью, как и боеприпасы. Услуги, оказанные Российской империи, принесли Гинцбургам доход в 900 тыс. рублей и благодарность от царя за «постоянное особенное усердие к безостановочному продовольствию войск винною порциею». По свидетельству очевидцев, Гинцбург «содержал для себя значительные запасы вина в указанных интендантством пунктах и вообще без всякого промедления удовлетворял всем требованиям войск, в разных пунктах расположенных».
Несмотря на налаженные стараниями Гинцбурга бесперебойные поставки алкоголя российским войскам — а может, и благодаря им, — Россия в той войне потерпела поражение. Возникшие в связи с этим финансовые трудности заставили царя Александра II, унаследовавшего российский престол во время войны, всерьез задуматься о реформах. Настала эпоха «великих реформ» в истории России, период, приблизительно охватывающий 1860–1870‑е годы: отменили крепостное право, были объявлены кое‑какие социальные послабления для евреев , началась управляемая сверху либерализация общества. Что оказалось важно, и весьма, для Гинцбургов, в России — впервые в истории страны — разрешалась деятельность частных банков . Огромные деньги, нужные связи в верхах и сеть посредников и партнеров, отлаженная благодаря продаже алкоголя, — Гинцбурги, как никто другой, были готовы к тому, чтобы воспользоваться этой возможностью.
Ступив на банкирское поприще, Гинцбурги шагнули в два новых мира. С одной стороны, Иосиф‑Евзель добился разрешения поселиться в Санкт‑Петербурге, за чертой оседлости, в пределах которой законно могли проживать евреи — область эта приблизительно охватывала современные Белоруссию, Украину, Польшу и часть Литвы и Латвии. В российской столице Гинцбурги, вместе с другими представителями российской еврейской элиты, создали значимую в этом городе еврейскую общину и построили Большую хоральную синагогу. Часть семьи Гинцбург перебралась в Париж: там они выстроили особняк (он сохранился до наших дней) на модной рю де Тильзит. Благодаря такой ситуации — одной ногой в столице Российской империи, а другой — в «столице» Западной Европы — Гинцбурги служили своего рода мостом между Российской империей и Западом.
В то время зарубежные инвестиции в Россию нарастали, и банковская империя Гинцбургов имела исключительные возможности, чтобы исполнять роль посредника в подобных инвестициях. Так семейство стало одной из крупнейших банкирских семей мира, наряду с куда более известными Ротшильдами.
Переезд в Париж и Санкт‑Петербург открыл перед семьей новые культурные горизонты. На смену идишу пришли русский и французский языки, в семье привечали художников и интеллектуалов. Одним из друзей дома стал писатель Иван Тургенев. Семья по‑прежнему соблюдала традиционные еврейские религиозные обряды, но на свой собственный лад: ужин в шабат считался главным событием, и молитвы члены семьи возносили по три раза в день, однако это не мешало им ездить на парижские и петербургские балы и приемы. В дни, когда читается алель, они приглашали хазана , который пел молитву на мелодию из итальянской оперы. На портрете снохи Иосифа‑Евзеля Анны кисти знаменитого художника Эдуара Дюбюфа изображена женщина в элегантном, по моде тех лет, платье, но на волосы ее наброшена ниспадающая на плечи черная кружевная шаль — своего рода отсылка к головному убору, который полагалось носить замужним еврейкам.
Портрет Анны Гинцбург (в девичестве Розенберг). Эдуард Дюбюф
Гинцбурги постепенно обживались во Франции, привыкали к Западу — во время франко‑прусской войны 1870–1871 годов в их особняке даже размещался военный госпиталь, — но при этом были истово верны и России, и иудейской вере.
Свое состояние они тратили на покупку земель и крепостных, чтобы фактически стать аристократами — для евреев нечто неслыханное. Иосиф‑Евзель настаивал на том, чтобы его внуки служили в российской армии, тогда как большинство русских евреев пытались любыми способами избежать армейской службы. Перед смертью Иосиф‑Евзель (он умер в 1876 году) включил в свое завещание подробные наставления: наследники его должны хранить «веру наших предков, верность государю императору и нашей родине». Если кто‑либо из наследников не выполнит это требование, его лишат наследства.
Эти два столпа семейных ценностей создали благоприятную обстановку для патерналистских отношений между Гинцбургами и их единоверцами в черте оседлости. Радея больше всего о России и ее евреях, семья взяла на себя роль — в современном смысле этого слова — штадланов , посредников между российским еврейством и царем. Лидеры семьи — Иосиф‑Евзель и его сын Гораций — старались улучшить условия жизни российского еврейства. Хоть они и считали себя палестинофилами — сын Горация Давид прямо заявлял, что «для еврея естественно любить Палестину, даже если он и не помышляет о том, чтобы там жить», — на деле почти не проявляли интереса к сионизму. Вместо этого Гинцбурги поддерживали Еврейское колонизационное общество, пытавшееся создать земледельческие колонии в Аргентине, Нью‑Джерси и других местах .
И все же в конце концов Гинцбурги возлагали надежды на Россию: они верили, что Российская империя может стать страной с огромными возможностями для ее подданных‑евреев. Гораций Гинцбург стал соучредителем фонда для поощрения среди евреев России квалифицированного профессионального и сельскохозяйственного труда, известного в России впоследствии под аббревиатурой ОРТ (Общество ремесленного труда). Причиной бедности среди евреев, по крайней мере отчасти, ОРТ считало недостаточное образование и ставило своей целью профессиональную подготовку еврейской молодежи. Более того, Гинцбурги уважали и ценили сельский труд, ими были основаны еврейские земледельческие колонии на юге Украины и в Крыму — впоследствии вдохновлявшие не одно поколение кибуцников.
В 1890‑х состояние семьи, значительно умножившееся за предыдущие полвека, начало таять. Голод в Поволжье в 1891–1892 годах нанес серьезный удар по экономике России, а необдуманное решение брата Горация Соломона инвестировать большие деньги в акции железных дорог Аргентины усугубило ситуацию. И хотя у банка Гинцбургов достало средств на погашение долгов, дело дошло до банкротства, и в конце концов банк закрылся. В последующие десятилетия последовали новые трагические события. Сын Горация Александр, живший в Киеве, во время погромов 1905 года был ранен, а его дом разграблен. В 1912 году рабочие на Ленских золотых приисках в Сибири забастовали: в принадлежащей компании лавке, где отоваривались рабочие, им пытались продать тухлое мясо. На усмирение бастующих направили воинскую часть. И хотя шествие рабочих было мирным, солдаты открыли по ним огонь, в результате — 150 убитых и еще больше раненых.
В 1912 году Гинцбурги уже не были единоличными владельцами приисков. После банкротства их доля в компании сократилась до 30%. Тем не менее виновниками трагедии считали их; пресса изобиловала антисемитскими высказываниями. Консервативная российская газета «Новое время» недвусмысленно клеймила «евреев, управляющих Ленской компанией», «жадных до русского золота и не особенно ценивших русскую кровь». Весть о том, что рабочих расстреливают в угоду жаждущим золота капиталистам, вызвала новый подъем российского революционного движения, пошедшего было на спад после подавления революции 1905 года. В ответ на это массовое убийство Владимир Ленин основал газету «Правда», пообещав передать все вырученные средства от ее продажи семьям погибших в ходе той забастовки.
Гинцбурги были не причастны к Ленскому расстрелу. Они не были основными собственниками приисков. Более того, как установила де Мо, семья пыталась вести переговоры с рабочими, не считая нужным пресекать мирные протесты. Российское правительство, однако, придерживалось другого мнения. Так семейство, приверженное идеям либерализма и веротерпимости, оказалось в эпицентре событий, ускоривших появление двух крайних российских полюсов — злобного, антисемитски настроенного правого крыла и ярых революционеров‑леваков. Причем происходило все это накануне Первой мировой войны, в свою очередь коренным образом изменившей мир.
Война стала беспрецедентной трагедией для российского еврейства, по мере того как Восточный фронт откатывался то в одну сторону, то в другую по черте оседлости. Еще перед войной Владимир Гинцбург, сын Горация, проявил интерес к этнографической экспедиции, которую организовал писатель, просветитель и революционер С. Ан‑ский (под таким псевдонимом был известен в ученой среде Шлойме‑Занвл Раппопорт). На самом деле экспедиция вначале называлась Этнографической экспедицией имени барона Горация де Гинцбурга — в честь отца Владимира, скончавшегося за два года до ее старта. Семья еще раньше поддерживала связи с ОРТ и Обществом для распространения просвещения между евреями в России (ОПЕ), которые к тому времени, объединившись с Обществом здравоохранения евреев (ОЗЕ), создали Еврейский комитет помощи жертвам войны (ЕКОПО). Это была крупнейшая спасательная операция за всю историю евреев.
Плакат ОРТ. Михаил Длугач. Москва. 1930‑е Collection Of Yeshiva University Museum, Gift Of Mr. And Mrs. Ludwig Jesselson
Но с организацией по спасению возникли проблемы: брат Владимира Александр занимал должность первого председателя Центрального комитета ЕКОПО, но сложил с себя полномочия в знак протеста, когда выяснилось, что общество признает языком общения идиш, а не русский или иврит и допускает, что в школах, которые возводит для беженцев, не будет религиозного образования. И все же ЕКОПО справлялось со своей задачей, заботясь о сотнях тысяч беженцев в горниле войны, которая казалась — по тем временам — самой кровавой в истории человечества. В последующие годы даже политические противники Гинцбургов — бундовцы, сионисты и прочие — гордились сотрудничеством с ЕКОПО.
Война хоть и сплотила российское еврейство, но уничтожила Российскую империю. Гинцбурги приветствовали Февральскую революцию. Особой симпатии к царю Николаю II они, хоть и были монархистами, не питали, а революция могла бы открыть России дорогу к долгожданному либерализму. Но Октябрьская революция, поставившая у власти большевиков, разрушила надежды семьи. Богачи и аристократы, тесно связанные со старым режимом, Гинцбурги имели все основания опасаться за свою безопасность. Они пытались заручиться покровительством Моисея Урицкого, председателя ЧК в Петрограде. Но в 1918 году Урицкий был убит сторонником противоборствующей левой партии . У семьи, лишившейся покровителя, не оставалось выбора — они вынуждены были бежать.
Множество евреев бежали из России во время Гражданской войны. Некоторым в этом помог Симон Петлюра, глава украинской Директории — правительства, пытавшегося создать независимое государство. Обычно Петлюру упоминают в связи с погромами, которые устраивали его войска, — в ходе погромов были убиты десятки тысяч евреев, и еще десятки тысяч стали жертвами насилия, получили увечья и лишились имущества. Справедливости ради надо сказать, что Петлюра был против погромов, но при этом поддерживал миф о том, что евреи — агенты коммунистов. (Кристофер Гилли провел изыскания на эту тему.) Тем не менее, когда семья Гинцбург в конце 1918 года прибыла из Петрограда в Киев, именно Петлюра распорядился приставить к ним вооруженную охрану, чтобы благополучно вывезти их из зоны военных действий.
Гинцбурги — исключение из правил до самого конца — потеряли в Гражданскую войну двух сыновей: сын Горация Берза [Дмитрий‑Исаак] и сын Давида Джино [Евгений] погибли, сражаясь в рядах контрреволюционной Белой армии. Как и об украинских националистах‑петлюровцах, о них нередко вспоминают в связи с убийством десятков тысяч евреев. Для наших современников они — прежде всего воплощение смертельно опасного антисемитизма. Однако сейчас есть возможность оценить все задним числом. Когда Гражданская война только начиналась, многие российские евреи симпатизировали Белой армии. Большинство евреев не были революционерами — в 1917 году даже у Бунда, крупнейшей еврейской партии, среди евреев нашлось лишь около 15–20% сторонников. После революции 1905 года, когда беспорядки и погромы казались чем‑то нераздельным, многие евреи были уверены, что даже плохая монархия лучше революционной анархии. Белые, по крайней мере официально, ассоциировались с либерализмом, и в начале Гражданской войны многим казалось, что белогвардейцы способны восстановить в стране закон и порядок. Оба младших представителя семейства Гинцбург примкнули к белогвардейцам в 1918 году; вплоть до 1919 года белые не были замешаны в сколько‑нибудь масштабных погромах. Берзе и Джино Гинцбургам, воспитанным на любви к России и либеральным ценностям, Белое движение представлялось меньшим из зол.
Берза Гинцбург пропал без вести на Кавказе еще до погромов. Джино, останься он в живых, возможно, рассказал бы нам, что думает о своей службе в армии и о зверствах, учиненных над евреями его боевыми товарищами — представителями сообщества, которому его семья так долго хранила верность. Но Джино умер от тифа в 1921 году, вскоре после эвакуации Белой армии из Крыма. Так что о его мыслях нам остается лишь гадать. И хотя мы многого не знаем, его пример служит напоминанием, что мы правильно сделаем, если пересмотрим наше представление о настроениях евреев во время революции — не только перестанем считать аксиомой то, что евреи были за коммунистов, но и поймем, что некоторые из них, особенно богатая и консервативная часть российского еврейства, рассматривали белых как потенциальных спасителей российского еврейства.
История семьи Гинцбург не заканчивается в эмиграции. Семейство давно пустило корни в Париже, и там же его представители собрались снова, объединившись вокруг сохранившихся активов. Поначалу не имевшие никакого подданства, Гинцбурги со временем получили французское гражданство и даже во время Второй мировой войны не покидали эту страну. Во время немецкой оккупации кое‑кому из них удалось эмигрировать; другие остались во Франции — скрывались, воспользовавшись поддельными документами. Многие предпочли вооруженную борьбу и воевали: в отрядах Свободных французских сил за пределами страны или в рядах борцов Сопротивления во Франции, где большая часть семьи проживает и по сей день.
Красильщиков Аркадий - сын Льва. Родился в Ленинграде. 18 декабря 1945 г. За годы трудовой деятельности перевел на стружку центнеры железа,километры кинопленки, тонну бумаги, иссушил море чернил, убил четыре компьютера и продолжает заниматься этой разрушительной деятельностью.
Плюсы: построил три дома (один в Израиле), родил двоих детей, посадил целую рощу, собрал 597 кг.грибов и увидел четырех внучек..
