Поздняя любовь маршала Толбухина и Фаины Раневской
Единственным существом, скрасившим в старости ее одиночество, был пес по кличке Мальчик — подобранная ею на улице дворняжка.
https://www.youtube.com/watch?v=8Zp-05Bk7mI
вторник, 19 октября 2021 г.
Муха большого полета
Муха большого полета | ||||||||
Детство – незабываемая пора. Особенно, если вас угораздило быть владельцем пышного имени при смешной фамилии. К примеру, Фридрих Морковкин или Эсмеральда Тараканчик. Спасибо родителям! Они, видимо, как-то не успели подумать, что вам с этим во двор выходить и в школе учиться. Уж там внимания ровесников точно не избежать.  Спасти вас может только то, что детство быстро заканчивается. Ну, или блестящее чувства юмора и врожденное обаяние. А это как раз именно то тайное оружие, что с успехом применяла наша сегодняшняя героиня. И еще она обладала большими талантами: литературным талантом, талантом рассказчика, талантом жизнелюбия и мужества. Но об этом чуть позже. Как ее звали? Имя – Рената. А фамилия…
…Муха. Да-да, именно так: Рената Муха! Знаете такого поэта? (Избегаю слова «поэтесса», потому что Рената Григорьевна его сильно не любила. Не хочется расстраивать хорошего человека, даже несмотря на то, что его давно уже нет с нами.) Впервые ее стихи попались мне на глаза несколько лет назад и тут же покорили раз и навсегда. Надо предупредить, что девочка я совершеннолетняя, взросленькая, и потому чуточку погрустила, что в детстве с творчеством этого автора не довелось встретиться. Но только чуточку, прошу заметить, потому что это как раз тот случай, когда читательское наслаждение одинаково получают и дети и взрослые. Рената Муха однажды вывела красивую формулу своего творчества: «Стихи для бывших детей и будущих взрослых». Итак, бывшие дети и будущие взрослые! Все собрались? Тогда начинаем погружение в волны фантазии, в словесную игру, бескрайнее остроумие и удивительные открытия, которые сулит нам эта встреча! Кстати, пора познакомиться с героиней как положено. Родилась Рената Григорьевна Муха 31 января 1933 года в Одессе. Отец ее был военным, мама – преподавателем немецкого языка. В 1936-ом переехали в Харьков, где родители, правда, вскоре расстались.
Имя Рената возникло по вине двуязычной мамы, проживавшей под Одессой и в раннем возрасте прочитавшей роман о некой графине Ренате, самым суровым образом обходившейся с мужским полом. Маме это так понравилось, что ее не остановила мысль о том, как графское имя будет сочетаться с совсем не великосветской фамилией ее мужа. (Алекс Королев. Графиня владеет - не случайно) О фамилии и связанных с ней историях, Рената Григорьевна, с присущим ей юмором, рассказывала так: По поводу фамилии... В какой бы аудитории я ни выступала, если есть время на вопросы, знаю, что первый вопрос будет обязательно такой: «Скажите, почему у вас такой псевдоним?» И тогда я отвечаю чистую правду: «Это не псевдоним, это моя девичья фамилия, от которой я с четвертого класса мечтала избавиться, потому что сочетание имени «Рената» и фамилии «Муха» меня в детстве уже доставало». Но особенно начало доставать, когда к нам в класс пришла учительница английского языка – Джульетта Спиридоновна. И я решила, что второй Джульеттой Спиридоновной я не буду. Моя мама сказала: «Пока я тебе ничем не могу помочь, подрастешь, найдешь мужа с подходящей фамилией». Поэтому я думала о том, чтобы найти мужа с подходящей фамилией – с четвертого класса; мне попадались подходящие фамилии, но они были не совсем подходящие мужья, или были подходящие мужья и подходящие фамилии, но я им не подходила, и мне пришлось согласиться в конце концов на мужа с фамилией Ткаченко. Рената Ткаченко, конечно, лучше, чем Рената Муха, но я – преподаватель английского языка, и после перестройки начала часто ездить в Англию и в Америку, и вот тут я пожалела, что не оставила Ренату Муху, потому что ни один англичанин, ни один американец не может вымолвить сочетание Рената Ткаченко. А два года назад я была в Ленинграде, в книжном магазине ко мне подошел знакомый математик, которому кто-то подарил мою книгу, и сказал: «Моему сыну очень понравилась ваша книжка, он очень хочет с вами познакомиться, он тут». Это был хороший ребенок математика, хороший воспитанный мальчик, он сказал мне: «Мне очень понравилась книжка, я хочу задать вам вопрос, может быть вам на него будет неудобно отвечать. Почему у вас такой псевдоним?» И я рассказала ему всю эту историю про фамилию, мальчик слушал вежливо-вежливо и потом сказал: «Нет, про Муху это все понятно, но Рената почему?» (Рената Муха. «Что ты здесь делаешь?»)  Ну как, почувствовали стиль? Кроме того приоткрылось еще несколько фактов из ее жизни, не только о фамилии. Например, тот, что по специальности ее ироничная обладательница – преподаватель английского языка. Надо сказать, Рената Григорьевна как ученый добилась впечатляющих успехов. По окончании Харьковского университета она преподавала там английскую филологию и занималась исследованиями в области английского синтаксиса, затем защитила докторскую диссертацию, публиковала многочисленные научные работы, создала курс «Матушка Гусыня в гостях у Курочки Рябы» (о влиянии английской детской литературы на русскую), придумала оригинальную методику «Сказочный английский» (об использовании устного рассказа при обучении иностранным языкам) и выступала с лекциями о ней не только на родине, но и за рубежом, в том числе в США, Англии и Германии. Вы спросите, а как же литературное творчество? Где ему могло найтись место в череде этих важных занятий? Вот тут и начинается самое интересное и парадоксальное! Признаемся, многие ли из нас не «баловались» стихотворчеством в детстве или в юности. Потом эти стихи, смешные и корявые, постепенно сходили на нет как худосочный ручеек, освобождали от своего присутствия наши взрослеющие головы и оставались историческим фактом на страницах пылящихся на антресолях тетрадок. Так вот Рената Муха каким-то непостижимым образом избежала этого общего поветрия. Стихов не писала ни в детстве, ни в юности, ни в ранней молодости и не собиралась писать вообще. Но наступили шестидесятые. В Харьков возвратился из заключения Борис Чичибабин, наведался Булат Окуджава, приезжал Евгений Евтушенко, долетели песни Новеллы Матвеевой. А у меня появилось первое стихотворение. В нем были две строчки и две ошибки: Жили в одном коридоре Калоши, Правый дырявый и левый хороший. И пока мои знакомые литераторы и физики пытались починить эти калоши, я стала автором других стихов и даже двух новых литературных жанров «недоговорок» и «начало следует». В 1968 году у меня вышла в соавторстве с Неллей Воронель первая книга стихов «Переполох». Следующая книга вышла только в 1998 году и часть вошедших в неё стихов написана в соавторстве с Вадимом Левиным.
Слово ее «крестному отцу» в поэзии Вадиму Александровичу Левину, поэту и педагогу, многолетнее творческое и человеческое содружество с которым стало настоящей удачей и радостью для нашей героини. В первой половине 60-х в Харькове поэзией увлекались, кажется, все. Я руководил детской городской литературной студией, писал для детей, печатался в местных газетах и московских журналах и искал новых «детских» авторов. Однажды кто-то принёс мне забавные стихи об Осе, которые бродили по городу: Бывают в мире чудеса – Ужа ужалила Оса. Его ужалила в живот, Он очень долго плакал. Вот. А доктор Ёж сказал Ужу: «Я ничего не нахожу, Но всё же, думается мне, Вам лучше ползать на спине, Пока живот не заживёт. Таков конец рассказа. Вот». Вскоре выяснилось, что автор стихов об Осе носит фамилию Муха и работает в университете на кафедре английской филологии преподавателем Ренатой Григорьевной. С третьей или четвертой попытки я застал Р. Г. на кафедре и попросил почитать другие стихи. И тут эта молодая симпатичная интеллигентная женщина повела себя странно: она наотрез отказалась читать что-либо своё. Отказалась под предлогом, будто кроме «Осы» ничего не написала. Я попрощался. И вдруг вдогонку мне Рената произнесла: – Ну, вот есть ещё две строчки, но они с ошибкой: Стояли в одном коридоре галоши – правый дырявый, а левый хороший. <…> Так неисправные калоши оказались счастливыми: они остановили меня на пороге и не позволили уйти от будущего друга и соавтора. (Левин В. Моя сестра, моя судьба) Их отношения и впрямь восхищают: никакого ядовитого творческого соперничества, косых взглядов и смертельных обид, хотя они иногда просто «напрашивались». Читать далее: |
Офир Акунис: Правительство Рабина доуступалось до терроризма
Офир Акунис:
Правительство Рабина доуступалось до терроризма
Сегодня утром на улице Дизенгоф депутат Кнессета Офир Акунис зажег свечу в память о жертвах нападения 27-летней давности и упомянул о цинизме термина «жертвы мира»
Tags: теракт мемориал терроризм Рабин Офир Акунис
Марк Штоде, 19/10/21 14:52
Share
Офир Акунис
צילום: לשכת אקוניס
Бывший министр Офир Акунис решил прибыть сегодня на улицу Дизенгоф, чтобы зажечь свечу в 27-летнюю годовщину адского нападения на автобус, в результате которого погибли 22 израильтянина. В своем выступлении он резко осудил поведение правительства Рабина в отношении жертв террористических атак.
Сегодня утром, 27 лет назад, огромный взрыв напугал Тель-Авив. Палестинское полу-животное взорвалось в переполненный автобус, который следовал 5-ым маршрутом от центрального вокзала Тель-Авива к Дому солдата. 22 израильтянина были убиты этим мрачным утром. Взрослые и молодые люди. Жители города и иностранцы. Израильтяне! Для них правительство покойного Ицхака Рабина нашло душераздирающее выражение: «Жертвы мира».
Акунис добавил, что «в то время как правительство покойного Рабина настаивало на все новых и новых уступках отвратительной террористической организации ООП, возглавляемой Арафатом, ХАМАС без разбора взрывал автобусы. Атака на 5-м маршруте была не первой (ей предшествовал террористические акты в Хадере и Афуле), и не последней. Затем вырезали наших десантников на перекрестке Бейт-Лид в начале 1995 года, предприняли нападение на 20-м маршруте в Рамат-Гане, на 18-м маршруте в Иерусалиме (дважды за неделю) и снова в Тель-Авиве, в Пурим 1996 года».
«Террористы били - и правительство Рабина страдало. И страдало. И страдало. Число «жертв мира» увеличивалось. Люди боялись выходить из дома и, вероятно, сесть в автобус», - написал он.
«Я прибыл сегодня утром на угол улиц Дизенгоф и Царицы Эстер в Тель-Авиве. Я зажег свечу души в память о 22 жертвах нападения. В их памяти - и в память обо всех «жертвах мира».
"Поведение США создает для Израиля серьезную головную боль"
"Поведение США создает для Израиля серьезную головную боль"
Израиль готовится предпринять односторонние шаги, чтобы помешать Ирану обогащать уран, сообщает газета Israel Hayom.
В статье газеты цитируются высокопоставленные израильские официальные лица, которые заявили, что США под руководством Байдена мало что сделали, чтобы помешать Ирану наращивать ядерный потенциал.
"Иран уже обогащает уран до уровня 60%, который, как все согласны, не предназначен для использования в гражданских целях. Американцы это полностью осознают, они понимают состояние дел. Но ситуация с ними сложная. Они тянут время, они не продвигаются. Их поведение создает для нас серьезную головную боль", — заявил один из израильских чиновников.
Другой израильский чиновник отметил, что "ситуация действительно сложная как с точки зрения того, что унаследовало это правительство, так и с точки зрения отсутствия международной решимости" противостоять Ирану.
Отмечается, что израильские эксперты по безопасности сошлись во мнении, что Израиль не должен мириться с тем, что Иран обогащает уран в больших количествах.
Кроме этого, в израильской прессе появились сообщения о том, что Израиль выделит 5 миллиардов шекелей на возможный удар по ядерной программе Ирана.
"Простите пехоте" стихи и музыка Б. Окуджавы. Исполняет Семен Чудновский.
"Простите пехоте" стихи и музыка Б. Окуджавы. Исполняет Семен Чудновский.
https://www.youtube.com/watch?v=-iMNv5TW1XI
Не зови меня… Не зови — я и так приду!
Не зови меня… Не зови — я и так приду! | ||
K 100-летию со дня рождения Александра ГаличаМихаил Гаузнер
Как настоящий мастер, Александр Аркадьевич мог предвидеть будущее, предчувствовать перемены: И всё так же, не проще, Родился будущий поэт 19 октября 1918 г. в Екатеринославе (потом Днепропетровск, теперь Днепр). Его отец, Арон Самойлович Гинзбург, был экономистом; мать, Фанни Борисовна Векслер, преподавала музыку. В 1923 г. семья переехала в Москву, где поселилась в том самом доме Веневитинова в Кривоколенном переулке, в котором Пушкин впервые читал свою трагедию «Борис Годунов». После девятого класса Александр почти одновременно поступил в Литературный институт, который вскоре оставил, и в Оперно-драматическую студию под руководством Станиславского. Его курс стал последним курсом, который вёл этот выдающийся реформатор театра. Александр с младшим братом и родителями Внешний облик Гинзбурга соответствовал брюсовскому «юноша бледный со взором горящим». Студийцы видели и слушали великих актёров — Москвина, Качалова, Тарханова. Станиславский вскоре умер, и Александр, так и не получив диплома, бросил студию и перешёл в Театр-студию Арбузова. В феврале 1940 г. студия дебютировала своим революционно-романтическим спектаклем «Город на заре» о строителях Комсомольска; одним из авторов пьесы стал Гинзбург, для которого это был дебют и в драматургии. Началась война, но Александр был признан непригодным к службе из-за порока сердца. Он поработал в Театре революционной героики и сатиры в Грозном, затем уехал в Ташкент, где Арбузов начал формировать труппу из своих бывших студийцев, которая вскоре под названием «Передвижной театр» колесила по фронтам, давая спектакли вблизи передовой. После войны Александр вернулся в Москву и сосредоточился на драматургии, взяв псевдоним Галич, составленный из первой буквы фамилии, двух первых букв имени и последних букв отчества. Началось всё с весёлой комедии «Вас вызывает Таймыр», поставленной в 1948 г. в Театре сатиры и триумфально прошедшей по сценам большинства театров страны. За ней последовали «Под счастливой звездой» (1954) и «Походный марш» (1957). Песня из этого спектакля «До свиданья, мама, не горюй» на музыку Соловьёва-Седого стала всесоюзным шлягером.
В 1957-м Галич закончил начатую ещё в 1945 г. пьесу «Матросская тишина». В ней автор проявился уже совершенно другим человеком, не соответствовавшим идеологическим канонам. Сюжет пьесы можно пересказать в нескольких словах. Старый местечковый еврей Абрам Шварц мечтает, чтобы его сын Давид стал знаменитым скрипачом, но война разрушает его мечты. Сам Абрам погибает в гетто, а Давид уходит на фронт и погибает. С этой пьесы собирался 1958 году начать свой путь театр-студия «Современник». В спектакле, поставленном О. Ефремовым, были заняты тогда еще никому не известные актеры Е. Евстигнеев (Абрам Шварц), О. Табаков, И. Кваша и другие будущие звёзды «Современника».
Несмотря на этот инцидент, Галич по-прежнему оставался одним из самых преуспевающих драматургов. В театрах продолжали идти спектакли по его пьесам, режиссеры снимали фильмы по его сценариям. Благополучный сценарист, комедиограф, баловень судьбы, острослов, любимец светской театральной, литературной, киношной Москвы, популярный, хорошо обеспеченный материально, он вполне мог бы почивать на лаврах. Но в начале 60-х в Галиче просыпается бард-сатирик, и на свет одна за другой появляются песни, которые благодаря магнитофонным записям мгновенно становятся популярными. Это уже не те песни о молодёжи, «отличающиеся романтической приподнятостью», как писала о них «Литературная энциклопедия», а совершенно другие песни, вернее, стихи, исполняемые речитативом под собственный аккомпанемент на гитаре. Песенной мелодии в них практически нет; просто это — доходчивая и запоминающаяся форма донесения их до слушателя. Сам Галич об этом сказал: «Если я буду читать без треньканья — это будет называться чтением, если под треньканье — это будет называться пением…» Такие горестно-насмешливые стихи, естественно, не печатали и автору не предоставляли аудитории для их исполнения. Ещё в 1965 г. Галич пел о таком отношении к неугодным авторам в одной из песен: Вы такие нестерпимо ражие Бродят между ражими Добрынями И гремит — напетое вполголоса, Есть — стоит картина на подрамнике! Вначале Галич писал шутливые, сатирические песни и баллады: про сержанта Леночку, ставшую шахиней; про товарища Парамонову из ВЦСПС («Ой, ну что ж тут говорить, что ж тут спрашивать, вот стою я перед вами, словно голенький»); про директора комиссионного магазина Копылова («А я стреляный, а я с опытом, а я враз понял: пропал пропадом»); о том, как «шизофреники вяжут веники, а параноики рисуют нолики; Ах, у психов жизнь — так бы жил любой: хочешь — спать ложись, хочешь — песни пой!» и многие другие. Свои песни Галич исполнял где угодно, в основном на квартирах знакомых, а часто и малознакомых людей, зная, что среди слушателей наверняка были такие, кто докладывал об его репертуаре куда следует. Благодаря магнитофонным записям эти песни распространялись по стране с быстротой эпидемии гриппа. Я помню, как мы их доставали, переписывали и с удовольствием пели. Явной политики в них, конечно, не было, но официальной идеологии они были совершенно чужды и потому неприемлемы, т. к. резко диссонировали с официальной советской эстетикой. В одной из таких баллад, «Про маляров, истопника и теорию относительности», Галич шутливо рассказывал о том, что «гады-физики на пари раскрутили шарик наоборот», и теперь «шарик крутится и вертится, и всё время не туда!». Насмехался Галич над тупостью чиновников от идеологии, привлекавших передовиков производства к выступлениям по шпаргалке: Только принял я сто грамм для почина Всего Галич написал около 170 песен. Естественно, охватить такой массив в рамках одного очерка невозможно, и я такую задачу не ставил. Мне хочется показать стихи, настоящие стихи, которые отражали болевые точки небезразличной части общества. Неважно, что они исполнялись под нехитрую мелодию. Сам Галич написал об этом так: «Я не бард, я поэт. Пишу свои стихи, которые только притворяются стихами, а я только притворяюсь, что пою».
…не веря ни сердцу, ни разуму, Отдельная тема в творчестве Галича — лагерная. Такие стихи вызывали у ревнителей официоза особую злобу. Они заявляли, что Галич не имеет права писать от имени тех, чья судьба, к счастью, не выпала на его долю, в частности, узников лагерей. Одна из таких песен — «Облака»: Облака плывут, облака … Я подковой вмерз в санный след, …Я и сам живу — первый сорт! И по этим дням, как и я, Галич очень болезненно реагировал на подобные обвинения в свой адрес («не имеет права») и однажды попытался рассказать об этом в песне о самом себе, которую назвал «Черновик эпитафии» (т. е. черновик своей надгробной надписи): Худо было мне, люди, худо… Сколько раз на меня стучали …Понимаю, что просьба тщетна, Вот как написал о нём протоиерей Александр Мень: «Галич говорил и пел о том, о чём шептались, что многие уже хорошо знали. Он блестяще владел городским жаргоном, воплощаясь то в героев, то в антигероев нашего времени. Мне он казался своего рода мифом, собирательным образом, но однажды я увидел человека почти величественного, красивого, барственного. Оказалось, что записи искажали его густой баритон. Это был артист — в высоком смысле этого слова». Владимир Буковский называл Александра Галича Гомером, песни которого прокладывали путь в лабиринте души каждого советского человека. Ой, не шейте вы, евреи, ливреи, Если ж будешь торговать ты елеем, Движущий мотив творчества Александра Галича — боль за страну, за своих соотечественников. Галич написал много стихов, посвящённых его современникам: Виктору Некрасову, Мстиславу Ростроповичу, Льву Копелеву, Варламу Шаламову, правозащитнику и одному из первых жертв принудительного психиатрического лечения генералу Петру Григоренко и другим людям, вызывавшим его уважение. А. Галич и В. Некрасов Очень значимы стихи Галича, посвящённые памяти великих фигур, оставивших огромный след в истории культуры: Александра Вертинского, Михаила Зощенко, Анны Ахматовой, Осипа Мандельштама и других. Расскажу о нескольких произведениях этой тематики, с моей точки зрения, самых сильных. Великий польский писатель, врач и педагог Януш Корчак (Яков Гольдштейн) не счёл возможным оставить своих воспитанников из школы-интерната «Дом сирот» в Варшаве, добровольно поехал вместе с ними в лагерь уничтожения Треблинка и там погиб. Приведу только одно из многих его мудрых высказываний: «Не жди, что твой ребёнок будет таким, как ты, или таким, как ты хочешь. Помоги ему стать не тобой, а самим собой». В музее Холокоста «Яд ва-Шем» я видел потрясающий по силе памятник этому замечательному человеку, Праведнику мира. Поэму, посвящённую ему, Галич назвал «Кадиш» (в переводе — «еврейская поминальная молитва»). Вот несколько отрывков из неё: …И бежит за мною переводчик, В 1948 г. Соломон Михоэлс за два дня до отъезда в Минск, где его убили по приказу Сталина, в своём кабинете в московском еврейском театре ГОСЕТ показал Галичу материалы о восстании в Варшавском гетто и, прощаясь, тихо спросил: «Ты не забудешь?» Через 16 лет уже совсем другой Галич посвятил Михоэлсу песню «Поезд». Вот её часть: Ни гневом, ни порицаньем
На последней странице газет печатаются объявления о смерти, а на первых — статьи, сообщения и покаянные письма. Уходят, уходят, уходят друзья, Не спешите сообщить по секрету — …Я на ощупь и на вкус, и по весу Уходят, уходят, уходят друзья, Одно из самых горьких, самых сильных, самых обличающих стихотворений Галич посвятил памяти Бориса Леонидовича Пастернака, травля которого после присуждения ему в 1958 г. Нобелевской премии привела к позорному для всей страны исключению великого поэта из Союза писателей, а через два года — к смерти. В этом стихотворении, написанном в 1966 г., Галич напомнил и о самоубийстве Марины Цветаевой в Елабуге, и о сумасшествии с последующей смертью от голода в лагере в Сучане Осипа Мандельштама, и том, что в единственном газетном объявлении о смерти Пастернака он, многолетний и по-настоящему выдающийся член Союза писателей (из которого был исключён), издевательски был назван всего лишь членом Литфонда — организации, в которую входят писательская поликлиника и другие бытовые службы, и о том, как вели себя некоторые писатели на том постыдном заседании. Памяти Пастернака Разобрали венки на веники, И терзали Шопена лабухи, Даже киевские письмэнники И не то чтобы с чем-то зá сорок — Ах, осыпались лапы ёлочьи, «Мело, мело по всей земле, Нет, никакая не свеча — А зал зевал, а зал скучал — И кто-то спьяну вопрошал: «Гул затих. Я вышел на подмостки. Это стихотворение прозвучало на практически единственном легальном выступлении Галича перед большой аудиторией. Это произошло в марте 1968 г. в новосибирском Академгородке.
Галич получил приз — старинное гусиное перо из тёмного серебра, копию того золотого пера, которым был награждён Пушкин. Этой серебряной копией литературная общественность России когда-то наградила Некрасова, а музей Академгородка выкупил её у родственников Некрасова и хранил. Она и была преподнесена Александру Аркадьевичу вместе с Почетной грамотой Сибирского отделения Академии наук СССР, в которой было написано: «Мы восхищаемся не только Вашим талантом, но и Вашим правдолюбием и Вашим мужеством…» Галич тогда ещё не знал, что через три года он сам будет исключён из Союза писателей, а вскоре и из Союза кинематографистов, что закроют его фильмы (либо уберут из титров его фамилию) и снимут с показа спектакли по его сценариям. На этом постыдном заседании СП он был исключён за «…написание и исполнение произведений антисоветской направленности, носящих клеветнический характер». Из присутствовавших писателей только А. Арбузов, В. Катаев и А. Барто посчитали возможным ограничиться выговором, но их пригласили в другую комнату, настойчиво объяснили, что голосование должно быть единогласным, и они присоединились ко всем остальным. Как тут не вспомнить строки Галича: «…мы поимённо вспомним тех, кто поднял руку»… Припомнили ему тогда и стихотворение «Ошибка» — по мнению выступавших, было «…оскорбительно для всех участвовавших в войне считать, что пехота полегла без толку, зазря», и никакие доводы Галича не принимались. Вот выдержки из этого стихотворения: Мы похоронены где-то под Нарвой, И не тревожит ни враг, ни побудка Что ж, подымайтесь, такие-сякие, Вот мы и встали в крестах да в нашивках, Где полегла в сорок третьем пехота В 1970 г. Галич заканчивает одно из самых глубоких и разноплановых своих произведений — «Поэму о Сталине». На самом деле это поэма-притча о трагедии и смерти невинно осуждённого человека, ставшего собирательным символом трагедии миллионов наших репрессированных соотечественников. В поэму введена евангельская ретроспектива, так что образ страдающей женщины, идущей по жизни вслед за арестованным мужем, берет свое начало от страданий Богоматери за своего распятого Сына. Вот заключительные строфы поэмы, от которых щемит сердце: …А Мадонна шла по Иудее А Мадонна шла по Иудее, А Мадонна шла по Иудее… Вообще ранний Галич и Галич начала 70-х — это разные поэты по тематике, глубине, чувствам. Корней Иванович Чуковский, большой знаток поэзии и авторитетный критик, написал о поэзии Галича: «Я упивался музыкой этих чудесных стихов — сильных, классических по своей строгой конструкции. Их истоки — некрасовские». Когда поэта начали травить и исключили из Союза писателей, многие так называемые друзья отвернулись от опального поэта. Среди тех немногочисленных товарищей Галича, которые продолжали с ним тесно общаться, был академик Петр Леонидович Капица, с которым поэта связывали теплые дружеские отношения. А. Галич и П. Л. Капица В 1972 г. после третьего инфаркта Галич получил вторую группу инвалидности и пенсию в 54 рубля в месяц. Выгнанный отовсюду, преданный многими коллегами и знакомыми, ошельмованный, оставшийся без средств к существованию, он был вынужден думать об эмиграции. Потом он написал: «Я думал и нервничал, сходил с ума. И я понял, что меня вынуждают к этому, делают всё возможное, чтобы я решился на этот шаг…» Галич очень не хотел уезжать. Его друг Юрий Нагибин написал о нём: «Саша не мог и не хотел перерезать пуповину, связывающую его с родиной. Он не жаловался, молчал, даже улыбался, но в его песнях того периода звучала лютая тоска». Его дочь актриса Алена Галич-Архангельская рассказывала: «Он не хотел и не собирался уезжать. Все вокруг говорили о том, что Галич уже давно за границей, а он был дома. Потом стали приходить приглашения в Норвегию (они у меня до сих пор лежат) — принять участие в семинарах о Станиславском, но визу отцу не давали. И вот однажды его вызвали в ОВИР, и «человек с мутными глазами», как назвал его папа, сказал: «В вашем распоряжении шесть дней — за это время вы должны продать квартиру и уехать по израильской визе». В ответ на его удивление: «Но я не собираюсь в Израиль!» — ответили «советом»: «Сначала выедете туда, а дальше можете катиться куда угодно, но в Советском Союзе вас быть не должно!». Ещё не покинув Россию, он мечтал о возвращении. За год до отъезда он написал «Песню об отчем доме». Вот отрывок из неё: Ты не часто мне снишься, мой Отчий Дом, …Я уйду, свободный от всех долгов, Одну из последних песен, написанную в 1972 году, за два года до эмиграции, Галич так и назвал: «Когда я вернусь…»: Когда я вернусь — ты не смейся, — когда я вернусь, В 1974 г. в своём предотъездном домашнем магнитофонном интервью-монологе в уже пустой квартире он, к несчастью, оказался ещё более безошибочным предсказателем: «…а уж после смерти-то я точно вернусь». В свой последний день Галич записал на радио «Свобода» незадолго до этого законченную песню «За чужую печаль», основное содержание которой — жизнь подходит к концу. За чужую печаль и за чье-то незваное детство Мы со сцены ушли, но ещё продолжается действо; Галичу не понравилось, как звучал голос, и он предложил сделать на следующий день перезапись. Но этому следующему дню не суждено было наступить: Александр Аркадьевич Галич умер 15 декабря 1977 г. в Париже от удара электрическим током при подключении музыкального комбайна, провод антенны которого, как говорилось, он вставил вместо её гнезда в розетку электросети. Обстоятельства этой смерти непонятны, было много домыслов и слухов, но официально они не подтвердились. Большинство людей, знавших Галича, утверждает, что он разбирался в технике досконально и совершить такую нелепую ошибку просто не мог. В том, что удар током стал причиной смерти Галича, не сомневались даже его друзья — Владимир Максимов, Василий Бетаки и Михаил Шемякин. Но дочь поэта Алена Александровна твердо уверена: ее отца убили. Весьма странно повели себя и прибывшие на место происшествия полицейские и врачи. В официальных документах написано, что это был несчастный случай. «Дело Галича», заведенное французскими спецслужбами, до сих пор содержится в сейфах под грифом «секретно». Власти обещают открыть к нему доступ не ранее 2027 г. На следующий день после смерти драматурга два московских театра — на Таганке и «Современник» — почтили память Александра Галича митингами во время антракта. Стихам и песням Галича повезло больше, чем их автору, — они возвратились на родину. Но на самом деле его поэзия вернулась только к тем, от кого никогда и не уходила. А большинству ещё предстоит постичь всю её глубину. То, что это непременно произойдёт, не вызывает у меня сомнений. Александр Галич своим талантом, своим бесстрашием, всей своей жизнью заслужил благодарную память.
|
Со смертью Галича в СССР закончилась целая эпоха. Его песни, зазвучавшие с начала 60-х годов, открыли вход в новое пространство — пространство свободы. Мы, наверное, до сих пор недооценили масштабы его творчества.
В 1954 г. Михаил Калатозов снял по сценарию Галича полюбившуюся и памятную нам лирическую комедию «Верные друзья» с Меркурьевым, Чирковым и Борисовым. В 1955-м Галича приняли в Союз писателей, а в 1958-м — в Союз кинематографистов. Затем один за другим на экраны выходят снятые по его сценариям шесть фильмов. В их числе — гениальная, до сих пор не превзойденная экранизация романа Александра Грина «Бегущая по волнам» и задушевная военная мелодрама Ростоцкого «На семи ветрах» с Вячеславом Тихоновым и Ларисой Лужиной, вышедшая на экраны в 1962 г. Там прозвучала песня-вальс «Сердце, молчи» на слова Галича (музыка Кирилла Молчанова), которую прекрасно исполнил Вячеслав Тихонов.
Вот одна из самых известных песен Галича — «Старательский вальсок». В ней он говорит о моральных принципах («Промолчи — попадёшь в первачи…»):
Галич тяжело переживает потери друзей во всех смыслах — и уходы из жизни своих настоящих друзей, и перерождение ныне живущих в людей, которые категорически для него неприемлемы. Этой теме посвящено стихотворение памяти бесстрашной правозащитницы Фриды Вигдоровой:
Галич начал с песни «Промолчи», которая задала тон всему выступлению («Промолчи — попадешь в палачи»). Когда же через несколько минут он исполнил песню «Памяти Пастернака» на приведенные выше стихи, весь двухтысячный зал поднялся со своих мест и некоторое время стоял молча, отдавая дань любви и уважения Пастернаку и должное — мужеству Галича, после чего разразился длительными аплодисментами.
Тайна белых ландышей
Тайна белых ландышей | ||
Своею кистию волшебной
Тайна белых ландышей.
...Однажды, возвращаясь из академии домой, Айвазовский не заметил несущуюся вскачь упряжку.
Балерина Мария Тальони
Мария Тальони
В ожидании приезда Тальони, художник писал Венецию.
Его картины раскупались, а сам Папа Римский Григорий XVI купил для Ватикана его "Хаос".
Леди в гондоле Жан-Габриэль Домерг Айвазовский был убит отказом...
Но, как ни плакал он над подаренной Тальони розовой балетной туфелькой, прошло немного времени и он признал, что великая балерина была права.
Вид на Москву с Воробьевых гор
А газета писала, что Айвазовскому достаточно взять в руки кисть и крикнуть морским волнам: "Ни с места!" - как они сами возникают на полотне.
Автопортрет с женой Юлией, карандаш
У них было четыре дочери: Елена, Мария, Александра и Жанна. К личным бедам Айвазовского добавилась пагубная страсть жены, Юлии Гревс, вытравить из дочерей армянский дух: всех она повыдавала замуж за иностранцев.
Анна Саркизова, 1884 И все же эти ландыши... они не давали Айвазовскому покоя...
Когда не стало Айвазовского закрылись школы, магазины, базар умолк. |
Подписаться на:
Сообщения (Atom)