среда, 26 июня 2024 г.

Почему Б‑г выбрал еврейский народ?

 

Почему Б‑г выбрал еврейский народ?

Адам Кирш. Перевод с английского Давида Гарта 25 июня 2024
Поделиться33
 
Твитнуть
 
Поделиться

Материал любезно предоставлен Tablet

Поэт и литературный критик Адам Кирш читает даф йоми — лист Талмуда в день — вместе с евреями по всему миру и делится размышлениями о прочитанном. На этот раз речь пойдет о парадоксальной вере в еврейскую избранность несмотря на наглядные свидетельства еврейского бессилия.

 

Почему Б‑г выбрал еврейский народ и даровал ему Тору? Это вопрос, на который Библия не дает удовлетворительного ответа. В Бытии Всевышний выбирает Авраама и заключает с ним завет — и это событие тоже не предваряется никаким объяснением: «И сказал Г‑сподь Авраму: пойди из земли твоей, от родства твоего и из дома отца твоего, в землю, которую Я укажу тебе». Решение — если это действительно было решение — дать народу Израиля Тору проистекает непосредственно из этого изначального обетования, которое выглядит совершенно произвольным.

Так, в книге Исход мы видим, что еврейский народ по доброй воле соглашается принять Тору со словами: «Все, что сказал Г‑сподь, сделаем». Но на тот момент они уже избранный народ, что доказывается самим исходом из Египта. Почему же Г‑сподь выбрал именно их из всех народов, а не какой‑нибудь другой народ — побольше и помогущественнее: греков, персов, римлян? В годы галута и гонений, когда составлялся Талмуд, мудрецы, вероятно, не раз задумывались об этом. И правда, вера евреев в свою избранность вопреки всем свидетельствам их бессилия — великий парадокс, который определяет еврейскую историю вплоть до сего дня.

Один знаменитый мидраш пытается объяснить этот вопрос через допущение, что, перед тем как выбрать Израиль, Всевышний предлагал Тору всем народам мира. Но те один за другим отвергали ее, сочтя ее законы и запреты слишком обременительными. Лишь народ Израиля выразил готовность взвалить это бремя на свои плечи. Этот мидраш, заметим, представляет саму Тору в несколько двусмысленном свете. Можно заключить, что Тора совсем не подарок — наоборот, то, от чего любой нормальный человек побежит как от огня. Конечно, это не соответствует подлинному отношению к Торе мудрецов, которые ее любили, чтили и видели в ней неиссякаемый кладезь смысла. В то же время эта история представляет самих евреев в очень лестном свете. Лишь этот народ оказался достаточно набожным и дисциплинированным, чтобы взвалить на себя этот тяжелый труд — жить по Б‑жественному закону.

Но в сегодняшнем даф йоми мы видим, что мудрецы предлагали совсем другое объяснение тому, почему именно евреи получили Тору. Это объяснение встречается в Бейца, 25б, посреди длинной дискуссии о том, что можно и что нельзя делать в праздники. В ходе обсуждения мудрецы делают короткое отступление и углубляются в правила этикета, того, что на иврите они называют дерех эрец, путь земли. Это правила поведения не так чтобы обязательные — это не Б‑г их нам дал, — но все‑таки надлежащие для хорошо воспитанного человека, можно сказать, джентльмена — все‑таки мудрецы были элитой еврейского общества.

Конкретное правило из дерех эрец, которое мы узнаем из этой дискуссии, состоит в том, что не следует выдирать куски мяса из животного в процессе его забоя, а следует подождать, пока животное будет забито и туша разделана. Логика этого правила проста и понятна: некрасиво, даже отвратительно надвисать над шохетом, ожидая возможности схватить кусок мяса и сбежать с ним.

Также малоаппетитна перспектива есть сырое мясо — но на это Талмуд, как ни странно, дает добро, по крайней мере в одном конкретном случае. Большая часть третьей главы посвящена вопросу о том, разрешено ли закалывать животное в праздник и когда именно. Мишна рассматривает один такой случай: когда животному грозит смерть из‑за болезни или травмы. Законы кашрута строго запрещают есть животное, которое умерло само по себе, не будучи зарезанным; это означает, что у владельца умирающего животного есть серьезный стимул зарезать его, пока оно не умерло естественной смертью, что принесет хозяину убыток. Итак, если в праздник человек окажется с больным животным на руках, разрешается ли его зарезать, несмотря на то что обычно в праздники забой запрещен?

Талмуд в целом склонен толковать законы таким образом, чтобы помогать евреям избежать убытков. Пример подобного мы видели в трактате «Шабат», где дается разрешение тушить пожар в субботу. Дело не только в том, что мудрецы хотят помочь людям сохранить свое имущество. Скорее, они знают, что люди будут спасать свое имущество в любом случае, даже нарушая закон. Лучше уж дать реалистичный закон, который люди будут исполнять, чем строгий, который они будут нарушать.

В случае с умирающим животным мудрецы постановляют, что разрешено забить его в праздник, если можно представить дело так, будто его забивают, чтобы съесть в тот же самый день. (Руководящий принцип трактата «Бейца» в том, что в праздник можно заниматься приготовлением пищи, но только той, которую съедят в сам праздник, но позже.) Если в праздник у хозяина останется время, чтобы съесть хотя бы кусок приготовленного мяса этого животного — хотя бы кусочек размером с оливку, говорит Талмуд, используя стандартное мерило, — то забой разрешен, даже если бóльшая часть туши остается для последующего употребления или идет на продажу.

Ритуальный забой скота. Иллюстрация из сочинения Яакова бен Ашера «Арба турим». Мантуя. 1453.

Вопрос о сыром мясе возникает, когда рабби Акива предлагает еще более мягкое правило. Он говорит, что в праздник можно зарезать животное, даже если времени хватает лишь на то, чтобы съесть «кусочек сырого мяса размером с оливку с того места, в которое животное было зарезано», то есть с шеи. Однако употребление в пищу крови животных также строго запрещено законом кашрута, и закономерно возникает вопрос: неужели разрешается есть кусок сырого мяса от только что убитого животного, не посолив его, чтобы удалить кровь, как обычно солят кошерное мясо. Из бесценных примечаний к моему изданию я узнал, что именно этот вопрос был камнем преткновения между Маймонидом и другими комментаторами: Маймонид говорил, что даже в этом случае обязательно солить, в то время как его оппоненты считали, что мясо можно есть несоленым.

Откладывая этот вопрос, Рами бар Аба поднимает вопрос из области этикета, дерех эрец. В Торе написано, что перед тем, как животное может быть принесено в жертву в Храме в качестве жертвы всесожжения, тушу нужно распластать и разрезать на куски. В наши дни, конечно, мы уже не совершаем жертвоприношения. Но Рами бар Аба говорит, что в данном случае Тора может быть воспринята как руководство к правильному поведению в целом: не следует есть мясо до того, как животное будет полностью зарезано. Далее Гемара подчеркивает, что, по сути, это не запрет Торы, а просто норма поведения, этикетное требование — но даже этикет важен.

В этом месте Гемара делает отступление, чтобы перечислить другие похвальные застольные привычки. Не съедайте луковицу или головку чеснока полностью; вместо этого снимайте слой за слоем и съедайте их по одному. Точно так же не следует осушать кубок вина залпом — это уподобит вас «запойному пьянице». С другой стороны, ни к чему и излишняя церемонность: если вам потребуется три глотка, чтобы осушить стакан, вы покажетесь «надменным духом», чрезмерно утонченным. Правильное количество глотков на стакан, по мнению мудрецов, — два. Более того, учат мудрецы, в Судный день «морской лук отрежет ноги нечестивцам». Это загадочное предупреждение объясняется, опять же, в примечаниях: было принято засаживать границы участка морским луком — растением, корни которого уходят прямо вниз, а не разветвляются, залезая на соседний участок. Соответственно, если ваши ноги запутались в морском луке, значит, вы вторглись на землю соседа, нарушив его границы. «Не нарушай границ» — вот к чему сводится этот пункт дерех эрец.

После этого Гемара делает еще одно отступления, обращаясь к еще одному правилу из устного предания, связанному с растениями — на этот раз с люпином. Люпин — это бобовое растение, которое в сыром виде невыносимо горькое, но если его отварить семь раз, то его можно есть на десерт. По словам рабби Эльазара, Б‑г однажды пожаловался: «Мои дети не обращаются со мной даже так, как с этим люпином». Смысл этой претензии мне не совсем ясен, но, похоже, он как‑то связан с нетерпением. Евреи достаточно терпеливы, чтобы семь раз сварить люпин, но недостаточно, чтобы следовать Б‑жественным законам. Возможно, здесь также подразумевается, что сами законы горьки, пока человек не привыкнет к ним, после чего они становятся сладкими.

И тут, наконец, мы подходим к вопросу, поднятому в начале дискуссии. «По какой причине, — вопрошает великий танай рабби Меир, — Тора была дана еврейскому народу?» Известный мидраш предполагает, что это потому, что евреи были особенно послушны, но Меир дает прямо противоположное объяснение: «Это потому, что они дерзки». Соответственно, евреи не склонны были подчиняться законам и проявлять уважение к Б‑гу; поэтому им требовалось то, что сама Тора называет «огненным законом»: законодательство достаточно строгое и карательное, чтобы привести держать их в узде. «Есть трое дерзких, — уточняет рабби Шимон бен Лакиш, — еврейский народ среди народов, собака среди животных и петух среди птиц».

Возможно, этот на удивление критический взгляд на еврейский характер сформировался под влиянием собственного опыта мудрецов, старавшихся заставить ам а‑арец, обычного, необразованного человека, следовать своим постановлениям. Но в этих словах мудрецов о том, какими были (бы) евреи без Торы, звучит и определенное сожаление. Если только Тора сдерживает «пламенную» натуру евреев, представьте, на какую жестокость и насилие они были бы способны без закона! «Если бы Тора не была дана еврейскому народу, ни один народ не смог бы противостоять ему», — говорится в Талмуде. Это парадоксально утешительная мысль : можно понять ее привлекательность для народа, постоянно чувствующего свое бессилие, и она указывает на любопытную двусмысленность самого понятия избранности. Если таковы мы с Б‑жьим законом, как будто говорит Талмуд, представьте, на что мы были бы способны без него.

Оригинальная публикация: Why Did God Choose the Jewish People To Receive the Torah?

«Было ощущение, что мы давно знаем друг друга»

 

«Было ощущение, что мы давно знаем друг друга»

Подготовил Семен Чарный 26 июня 2024
Поделиться15
 
Твитнуть
 
Поделиться

История Иланы Милман, еврейской девочки, усыновленной после войны, которая спустя много лет смогла встретиться со своим братом  

Когда в 2023 году Илана Милман опубликовала свою историю и рассказала об опыте поиска биологических родителей, она сама признавала, что вряд ли уже узнает, кем был ее отец. Об этом пишет журналистка CNN Лианна Колирин.

Но благодаря ДНК-тесту и серьезной генеалогической расследовательской работе специалистов Милман, 77-летняя учительница на пенсии, родившаяся в лагере для перемещенных лиц в Берген-Бельзене, ныне вернулась из Польши, где у нее состоялась эмоциональная встреча с братом, о существовании которого она ничего не знала до начала нынешнего года.

Илана Милман с братом Юлиушем Горжкошем

Выросшая в кибуце на севере Израиля, Милман поначалу понятия не имела, что ее мать и отец не являются ее биологическими родителями. Но когда ей исполнилось шесть лет, один мальчик, ее приятель, поделился с ней «очень большой тайной», о которой случайно узнал.

«Я помню это чувство, как вчера: как будто у меня что-то кольнуло в животе», — вспоминает Милман.

Ее родители вынуждены были признаться, да, не они привели ее в этот мир. Но заверили, что любят ее и воспитают так, чтобы у нее была «прекрасная жизнь».

На протяжении долгих лет, когда она пыталась обсудить это с ними, ей говорили: «Когда ты вырастешь, все узнаешь».

И только когда ей было уже за 30, Милман наконец увидела свое свидетельство о рождении, которое — после тщательного исследования — привело ее к биологической матери, в Канаду.

В свидетельстве о рождении было указано, что родилась она под именем Хелена Левинска у польской еврейки Франциски Левински в 1947 году, в лагере для перемещенных лиц Берген-Бельзен, недалеко от места, где ранее был расположен нацистский концентрационный лагерь.

Илана (в центре) с приемными родителями Элиезером и Хульдой Розенфельд в Израиле. 1948

Однако в 1948 году она прибыла на территорию тогдашней подмандатной Палестины — всего за несколько месяцев до обретения Израилем независимости — в составе группы детей из Европы. Ее усыновила бездетная пара Элиезер и Хульда Розенфельд из кибуца Мерхавиа, что неподалеку от Хайфы. 

Итак, в конце концов Милман разыскала свою биологическую мать, которая вышла замуж и сменила имя в Канаде. Милман даже провела год в Канаде вместе со своей «новой» семьей. 

Они с матерью сблизились за несколько лет. Но, хотя мать ее, Франка много рассказывала о своем военном прошлом, прежде чем умерла в 1980-х годах, — и о том, как пережила Холокост, сбежав из Варшавского гетто и живя на другом конце города под вымышленным именем, и о том, как ее родители, братья и сестры погибли в нацистском лагере смерти Треблинка, — она все же отказывалась раскрыть дочери личность ее отца.

В свидетельстве о рождении он был указан как Эугениуш Левински, но ее поиски зашли в тупик: она не нашла свидетельств существования человека с таким именем.

Отец Иланы ЭУГЕНИУш Горжкош

«Каждый раз, когда я расспрашивала мать о том, что именно случилось с нею во время войны и кто был моим отцом, она рассказывала разные истории, — говорит Милман. — Когда я слишком уж приставала с расспросами, она говорила: «Единственное, что я могу тебе сказать: он был очень хорошим певцом и танцором, и был очень красивым».

В 2023 году Милман, у которой четверо детей и десять внуков, опубликовала автобиографию с очень метким названием: «Когда вырастешь, то узнаешь». 

В интервью одному израильскому журналу она сказала тогда, что смирилась с тем фактом, что никогда не узнает, кто был ее отцом.

Между тем Гилад Яфет, основатель и исполнительный директор генеалогической платформы MyHeritage, прочитал эту статью и передал ее своей исследовательской группе с вопросом: «Можем ли мы помочь?»

Илана Милман в юности

Как говорит научный руководитель MyHeritage Рой Мандель, с согласия Милман они приступили к этому «генеалогическому детективу».

Фактов было мало, и казалось, что Левински по какой-то причине «дала» отцу в свидетельстве о рождении дочери мужской вариант своей фамилии, чтобы создать впечатление, что они были женаты.

Но затем Милман прошла тест ДНК, который оказался решающим. Тест показал: она на 50% ашкеназская еврейка и на 50% — выходец из Восточной Европы. Тест также выявил совпадение с некоей полькой, живущей во Франции: у них было 2,3% общей ДНК, то есть это означает общих прадедов.

Та полька не смогла объяснить эту связь, но у нее было составлено небольшое генеалогическое древо, которое MyHeritage построил на основе своей обширной базы данных исторических документов с помощью профессионального исследователя, изучавшего архивы в Польше.

«К счастью для нас, тест ДНК и небольшое совпадение Иланы с польским пользователем стали той подсказкой, которая была нам нужна, — рассказывает Мандель. — Исследование заняло шесть месяцев. За этот срок мы создали генеалогическое древо семьи, нанеся на карту восемь пар прадедов, а также углубились в каждую ветвь потомков мужского пола. Мы отметили потенциальных кандидатов, которые оказались в нужном месте, в нужное время и в нужном возрасте».

Илана (справа) и ее биологическая мать Франциска (Франка) с мужем ДЖОзефом Бурштайном и другими детьми Майком и Даяной. 1981

По оценкам исследователей, это время было между 24 и 28 апреля 1946 года. В результате у них осталось шесть главных «подозреваемых».

К счастью, тут им повезло: они сразу решили сосредоточиться на человеке, имя которого было указано в свидетельстве о рождении как Эугениуш Горжкош.

Сотрудники Манделя нашли сына Горжкоша, Юлиуша, 72-летнего ветеринара на пенсии из северной Польши.

Потрясенный, но заинтригованный, он согласился на анализ ДНК, который показал, что они с Милман сводные брат и сестра.

Впервые они встретились в марте нынешнего года виртуально. Встречу организовал MyHeritage. Через переводчика Милман рассказала брату, что найти отца было «проектом всей ее жизни».

А Горжкош рассказал сестре, что их отец был скрипачом-виртуозом и певцом. Это заставило Милман расплакаться: «Он был скрипачом? Б-же, я тоже играла на скрипке. Десять лет! Я играла в оркестре и была певицей».

В мае она поехала наконец в Польшу в сопровождении своей взрослой внучки, чтобы лично встретиться с Горжкошем. 

В аэропорту их встретили цветами и объятиями ее брат и один из его сыновей. 

«Я сразу почувствовала, что кровь не водица», — рассказывает она.

Милман и ее внучка провели несколько дней в доме Горжкоша в деревне Близно, что к северо-западу от столицы Варшавы. Его англоговорящий сын выступал в качестве переводчика.

«Моя семья сказала мне, что мы похожи друг на друга», — замечает Милман, добавляя, что в Польше она встретила и сестру Горжкоша Еву — еще одну свою сводную сестру, о которой раньше совсем не знала.

Илана Милман у монумента в Варшавском гетто

«Они подготовили для меня альбом фотографий моего отца и его семьи», — говорит она и отмечает свое «невероятное» физическое сходство с некоторыми членами этой семьи.

Милман заявляет, что она буквально «счастлива» общаться со своим братом и его семьёй, это «превзошло все, на что она надеялась».

Она побывала в Варшаве вместе с внучкой и одним из сыновей брата. И там они оказались в таком месте, которое заставило Милман «задрожать».

На одной стороне улицы — мемориал, обозначающий стену, отделявшую еврейское гетто от остальной части города. В нескольких шагах от него — памятный знак в честь бойцов Сопротивления, расстрелянных немецкими войсками при подавлении Варшавского восстания 1944 года, состоявшегося под руководством польского подполья, известного как Армия Крайова.

 

Она отмечает, что это был «определяющий момент» поездки: она поняла, что находится именно в том месте, где 80 лет назад оба ее родителя боролись против нацистов: «Я потомок польской еврейки, пережившей Варшавское гетто, и отца-католика, бойца Армии Крайовой, который был ранен и взят в плен в первый день восстания 1 августа 1944 года».

Она добавляет: «Я наконец-то замкнула круг поисков своей принадлежности как по отцу, так и по матери».

А Горжкош замечает, что «ничто в его самых сокровенных мечтах» не могло подготовить его ко встрече с сестрой: «Я думал, что мои дни уже подходят к концу». 

Но эта встреча оставила у него ощущение, что он «родился лишь несколько месяцев назад».

Горжкош рассказывает, что его отец умер в 1966 году, но он почти не помнит его, поскольку Эугениуш и его мать расстались, когда он был совсем еще мал. 

«Мне даже в голову не приходило, что моя семья «неполная», — замечает он. — Это просто потрясающе».

О визите Милман он говорит так: «Через несколько часов у нас уже не было ощущения, что мы не знаем друг друга. У нас возникло ощущение, будто мы знали друг друга давно».

Семьи ГоржкОШ и Милман после воссоединения

Горжкош рассказывает, что Эугениуш был слишком молод, чтобы его призвали в армию в начале войны, но тем не менее он присоединился к Сопротивлению в 1940 году. Три года спустя он был арестован немцами за распространение листовок и заключен в тюрьму в Варшаве, где его продержали несколько месяцев. 

По словам сына, Эугениуш был ранен во время Варшавского восстания в 1944 году, после чего отправлен в лагерь для военнопленных в Германии, где и находился после освобождения.

Возможно, именно здесь он встретил Левински — если только их пути не пересеклись еще в Варшаве во время войны. Характер их отношений остается загадкой, и Милман признает, что никогда не узнает правды.

«Сейчас для меня это уже не имеет значения, по сравнению с тем временем, когда я писала свою книгу и думала, что это самое важное», — подчеркивает она. 

Ее автобиография скоро будет доступна на Amazon на английском языке под названием «Секреты, которые хранила моя мать».

Мандель же заявляет, что MyHeritage испытывала чувство долга в отношении Милман. Он подчеркивает, что у специалистов на это дело ушло много часов детальных исследований и некоторая «здоровая интуиция», но ключевым моментом стали современные технологии: «Когда ДНК-тест подтвердил выводы и доказал то, что мы нашли единокровного брата Иланы и ее отца, мы почувствовали огромную гордость и волнение. Круг для Иланы замкнулся».

Эти факторы отчасти объясняют то, почему давно похороненные, казалось бы, семейные тайны всплывают только сейчас.

«Хотя со времени войны прошло уже 80 лет, мы являемся свидетелями увеличения числа связанных с ней историй и новых открытий благодаря наличию онлайн-платформ, таких как MyHeritage, которые делают архивы доступными в цифровом формате, — говорит Мандель. — Кроме того, тесты ДНК позволяют научно подтвердить исследовательскую гипотезу, а иногда стать отправной точкой для исторических исследований. Технологии позволяют нам дополнить головоломку недостающими звеньями».

Видеть мир по-своему

 

Видеть мир по-своему

Евгения Гершкович 26 июня 2024
Поделиться67
 
Твитнуть
 
Поделиться

Летняя выставка для детей и взрослых в московском Еврейском музее и центре толерантности называется «В ожидании чуда» и рассказывает о Марке Шагале через ожившие картины, написанные им самим. Экспозиция открыта до 6 сентября.

«Деревня». Марк Шагал. 1977. Цветная литография. Коллекция Altmans Gallery

«Первое, что увидели мои глаза»

«Мой дорогой Шагал, ты хороший парень, но слишком много говоришь», — заметил однажды Маяковский. 

Шагал действительно дружил со словом. Чувствовал его, быть может, даже острее, чем живопись. 

Роман «Моя жизнь» написан им в 1922 году в Москве и посвящен родителям, жене, родному городу. 

Собственно, родной город — Витебск, Лиозно, дом на Песковатиках — художник всю жизнь и изображал. Кисть Шагала на протяжении его жизни менялась мало. Разве что от сдержанного колорита он переходил ко все более и более ярким оттенкам. 

На Шагала, несомненно, повлияли модернистские открытия начала XX века. И тем не менее он смог создать собственный неповторимый язык, а для европейского зрителя сделать понятным локальный мир еврейской идентичности — мир местечка. 

В мир головокружительной и очень «ароматной» прозы Шагала погружают зрителя кураторы проекта Ира Дворецкая и Мария Гадас. 

За основу взяты фрагменты текста «Моей жизни». Жанр выставки обозначен как путешествие с шестью остановками. 

«Чтобы полюбить Шагала, — писал Абрам Эфрос, — надо к нему приблизиться, а чтобы приблизиться, нужно пройти медленный и настойчивый искус проникновения сквозь его твердую оболочку» 

Первую остановку в этом приближении полагается сделать в той точке, где родился Мовше Хацкелевич Сегал, он же Марк Шагал, где проходило детство художника. 

В день его появления на свет, по рассказам родителей, на окраине Витебска, позади тюрьмы, вспыхнул пожар. Но главное, ребенок родился мертвым: «Не хотел жить. Этакий, вообразите, бледный комочек, не желающий жить. Как будто насмотрелся картин Шагала. Его кололи булавками, окунали в ведро с водой. И наконец он слабо мяукнул» 

За всем происходящим сверху с интересом наблюдают зеваки: картонные фигуры жителей местечка устроились на потолке… 

Экспозиция «В ожидании чуда» — это оживший текст и театральное действо, на которое благодаря художникам Алле Николаевой и Юрию Мелексетяну работают буквально все плоскости и поверхности. 

Немного тусклое пространство комнаты наполняют звуки колыбельной Ицика Мангера на идише: «На дороге стоит дерево». Специально для этой выставки известный художник-мультипликатор Лиза Скворцова создала фрагмент с качающейся колыбелью по мотивам знаменитого мультфильма «Колыбельные мира» (2008) студии «Метроном».

Повествование поддерживают живописные холсты, рисунки и печатная графика. 

Первая комната начинается с темперы Шагала «Рождество» (1978) из коллекции Шалвы Бреуса. Фоном этому единственному шагаловскому холсту на выставке служит чрезвычайно скромный интерьер: полка, часы, стол с семисвечником. Декорация бедного жилища еврейского семейства, молившего у Б-га дать чуточку счастья, цитирует ранние работы мастера. 

«Рождество». Марк Шагал. 1978

Помимо произведений самого Шагала, кураторы сочли возможным включить в проект значительный блок графических работ Натана Альтмана и Григория Ингера — художников, по-своему развивающих сюжеты Шагала, его ироничный и трагикомичный взгляд на окружающее. 

По циклу «Мое детство» Григория Ингера, родившегося в местечке близ Умани в 1910 году, можно судить, что детство его было не солнечным, но насыщенным событиями. Всюду, в том числе в листе «Курица на субботу» (1993) — он висит в первом зале, — художник изображает маленького мальчика с огромными черными глазами, большими ушами и немного крючковатым носом. Скорее всего, это автопортрет. 

 

«Что стоит человек, которому нет цены?

Шагал окрылял героев и возносил их над повседневностью. Согласно легенде, а возможно апокрифу, цыганка нагадала Шагалу, что тот умрет в полете. Художник, как известно, умер в одно мгновение, в лифте, поднимаясь на второй этаж в мастерскую. 

У Шагала летело все и вся — как косяк блестящих рыб под потолком во второй комнате, где идет рассказ об отце художника. 

Многие годы Хацкель Мордухович проработал грузчиком у торговца селедкой, жирного хозяина рыбной лавки. Дверь, ведущая в эту комнату, превращена в элемент декорации. 

«Он перетаскивал огромные бочки, и сердце мое трескалось, как ломкое турецкое печенье, при виде того, как он ворочает эту тяжесть или достает селедки из рассола закоченевшими руками» 

Блестящие чешуйки с вечно забрызганной селедочным рассолом одежды так и сыпались во все стороны. 

Рыбина с большим добрым глазом и даже рукой — такую фантазию Шагал бы только приветствовал — прикреплена на стене. Ее подвижные чешуйки зритель может шевелить сколько угодно. 

Глаза отца Шагала светились тихим серо-голубым светом, но он был суров и скуп на слова. Зато мать, Фейга-Ита Менделевна Чернина, имела дар слова: «большая редкость в бедном предместье». 

Быт местечкового существования передан иллюстрациями уроженца Винницы Натана Альтмана к рассказу Шолом-Алейхема «С ярмарки» (1948): «Дядя Пиня танцует», «Часы», «Коллектор», «Сирота Шмулик» из собрания Виктора Горбика. 

Из серии «Мое детство»«Курица на субботу». Григорий Ингер. 1993

Шолом-Алейхема, в том числе его повесть «Мальчик Мотл», иллюстрировал и Ингер. Книжная иллюстрация была неплохим способом заработка. 

Акварель Григория Ингера «Мы в Вене, или Я уверен, что все принимают нас за немцев» соседствует с его гуашами из цикла «Мое детство»: «Тетя Эстер» и «У забора».

 

«Мой грустный и веселый город»

Город, где рос Шагал, возникал даже в его работах, посвященных Парижу. 

И даже в росписи плафона парижской Гранд-опера (это был заказ Шагалу от министра культуры Франции Андре Мальро 1964 года) угадываются очертания знакомых домиков… 

«Плетни и крыши, срубы и заборы и все, что открывалось дальше, за ними, восхищало меня.

Цепочка домов и будок, окошки, ворота, куры, заколоченный заводик, церковь, пологий холм заброшенного кладбища. Все как на ладони, если глядеть из чердачного окошка, примостившись на полу» 

Алла Николаева и Юрий Мелексетян смастерили и поставили на невысокий подиум картонный городок Шагала — пространство, заполненное волшебством и узнаваемыми персонажами. 

Вот в окне поэт с перевернутой головой, вот на крыше скрипач, вот корова с зонтиком. Точно такая же, но без зонтика, на цветной литографии Шагала «Деревня» (1977) из коллекции Altmans Gallery. 

Кроме нее на стенах комнаты пара рисунков Натана Альтмана к рассказу «С ярмарки»: «Первая любовь», «Родной город» и совсем ранняя его работа «Старое кладбище».

 

«Такая печальная бормочет что-то. А может, улыбается в траву» 

Трогательно и даже с состраданием Шагал описывал кобылу, стоявшую рядом с ним с опущенной мордой. Вспоминал о жестоком убийстве коров, о шкурах, висящих точно распятые мученики. 

И хотя в романе «Моя жизнь» отдельной главы, посвященной животным, нет, достаточно всмотреться в работы художника, чтобы понять, сколь важен для него живой мир. 

Жители этого мира — курицы, петухи, коровы, лошади, рыбы — превратились на выставке в героев теневого театра, устроенного художниками проекта для маленьких зрителей. 

Иллюстрация к повести Шолом Алейхема «Мальчик Мотл» «Я и Минни». Григорий Ингер. 1978. Теневой театр

Театру аккомпанируют изображения животных и людей в пастелях Альтмана к рассказам Шолом-Алейхема «Заколдованный портной» и «Мафусаил», а также в иллюстрации «Я и Минни» Григория Ингера из «Мальчика Мотла». 

Шагал однажды признался, что для него как для художника «корова и женщина равнозначны — на картине они всего лишь элементы композиции. В живописи образы женщины и коровы различаются по пластике, но поэтическая ценность этих образов может быть одинаковой» 

 

«Подо мной Париж. Мой второй Витебск» 

Благодаря финансовой поддержке известного адвоката Максима Моисеевича Винавера в 1910 году Шагал оказался в Париже. Снял студию в сквере возле боен Вожирар. 

Какого размера была эта мастерская, неизвестно. Но попытка ее реконструкции, с небольшим мольбертом и шкафом, сделана в экспозиции нынешней выставки. 

«По воскресеньям». Марк Шагал. 1954. Цветная литография. Коллекция Altmans Gallery

Известно, что Шагалу в ту его первую поездку очень хотелось вернуться обратно в Россию. Все вокруг было чужим. «Только огромное расстояние, отделявшее мой родной город от Парижа, помешало мне сбежать домой тут же, через неделю или месяц. Я бы с радостью придумал какое-нибудь чрезвычайное событие, чтобы иметь предлог вернуться. Конец этим колебаниям положил Лувр» 

Год назад он познакомился с Беллой Розенфельд, дочерью зажиточного купца, занимавшегося торговлей ювелирными изделиями. Девушка была невероятно образованной и свободной для своего времени. Училась на Высших женских курсах Герье в Москве. 

В экспозиции, в импровизированной мастерской, присутствует портрет Беллы, которая в 1915 году станет Беллой Шагал. Она будет неизменно парить на его картинах, одетая в белое или черное, озаряя путь в искусстве. 

Для Шагала Белла всегда была ориентиром. Ее скоропостижная смерть в 1946 году после осложнений от гриппа заставила потрясенного художника на целый год оставить занятия живописью и все холсты в доме повернуть к стене… 

«Лев и десять заповедей». Марк Шагал. 1962. Цветная литография. Коллекция Altmans Gallery

Мы видим цветные литографии Шагала «По воскресеньям», «Мать и дитя у Эйфелевой башни» (1954), «Лев и десять заповедей» (1962). 

Дверь шкафа открывается, приглашая в тесное помещение парижского кафе: на выбор, La Rotonde или La Couple, где Шагал был завсегдатаем. 

 

Волшебство цирка

Шагал обожал акробатов, канатоходцев, клоунов. Они прочно обосновались в его мечтах — их размалеванные лица, пестрые костюмы. 

Художник, который до седых волос оставался ребенком, часто ходил в цирк. Он был близок ему своим колоритом и тем, как в цирке нарушались законы гравитации, как могло происходить то, что в обычной жизни невозможно. 

Финальная комната экспозиции в Еврейском музее — с гигантской фреской на тему цирка, имитацией цирковой гримерки с масками, которые можно примерить, — конечно, самая яркая. Равно как и ее апофеоз со взлетевшим от счастья городом — сбывшейся мечтой Шагала, который писал: «Я не хочу быть похожим на других, я хочу видеть мир по-своему».

Красильщиков Аркадий - сын Льва. Родился в Ленинграде. 18 декабря 1945 г. За годы трудовой деятельности перевел на стружку центнеры железа,километры кинопленки, тонну бумаги, иссушил море чернил, убил четыре компьютера и продолжает заниматься этой разрушительной деятельностью.
Плюсы: построил три дома (один в Израиле), родил двоих детей, посадил целую рощу, собрал 597 кг.грибов и увидел четырех внучек..