Летом прошлого года получил очередной заказ на сценарий некой кинопродукции. Шел он, не от студии или режиссера, как в прежние годы, а от продюсера. Прежде с человеком этим не сталкивался. Интернет всесилен. Минута - и я я получаю достаточно полную информацию о заказчике. Радоваться нечему. Мне бы сразу отказаться, но жадность проклятая (аванс все-таки обещают) и вечные иллюзии, а вдруг! Дал согласие.
Так вот, тем дождливым, летним, подмосковным утром утром получил очередной наказ - приказ от продюсера, а вечером прочел вот что: «Странный тип людей эти продюсеры, они думают, будто все понимают, все знают о нашей публике, о нас самих, о жизни в искусстве… Интересно, как могут продюсеры понять человека, которого они видят только от случая к случаю, с которым разговаривают только о делах, что они могут знать о его характере, его чувствах, его жизни. И тем не менее каждый из них имеет своё категорическое суждение». М. Антониони «Четыре киносценария».
В художествах разных
нынче происходит война не на жизнь, а на смерть между качеством и количеством,
талантом и бездарностью, подлинными ценностями и халтурой, новым словом и
пошлостью. Впрочем, эта война, с переменным успехом, шла всегда.
1883 г. Будущий
классик Исаак Левитан обносился до неприличия, он голоден и бездомен. Делать
нечего – художник идет к тогдашнему продюсеру от живописи – Ревуцкому. Читаю у Ивана Евдокимова в повести «Левитан»: --
Слушайте, -- приказал Ревуцкий, -- речка, на бережку домик, вокруг домика
плетень, развешано разноцветное белье,
сушится на солнышке, кругом лес... Ах да, по воде плывет
лебедь с лебедятами. Это ходкий мотивчик у моих покупателей. Старушка с корзинкой
идет по грибы от домика. За углом его, в кустах, молодая
красавица обнимает и
целует молодого человека, подстриженного горшочком...
Понимаете, купеческий
признак, домостройчик, намек-с на
сословие... Нанимаю на три дня. Размер -
аршин с
четвертью на три четверги. Да,
да... Небо делайте
фиолетовое, воду темную,
у девицы-красавицы пышные груди,
каравайчиками, чтобы из-под
кофточки выпирали. Прошу к
мольберту. Эй, Степка, - крикнул он
прислуживающему в мастерской рыжему
веснушчатому парню, --
принеси господину Левитану из кладовой подрамник с натянутым
холстом. Да осторожнее, гляди, дуралей,
не продави холст лапой, как с тобой это бывает».
Левитан быстро
закончил работу, но она заказчику не понравилась: «Какая несмелая рука! Никакого
размаха!»
Читаю очередное
послание продюсера в мой адрес и понимаю, что с тех пор мало что изменилось. Но я давно уже не молод, многое успел сделать в кино. Я одет, сыт, крыша над
головой есть, пенсией не обижен. Я смело могу послать очередного Ревуцкого куда
подальше, что я и делаю «с чувством глубокого удовлетворения». Ну, не появятся
очередные «груди каравайчиком» под моей фамилией – и ладно. Грехов накопилось и
без того за мной не мало. Пора и о Боге подумать.
Жалко, конечно,
история стоила усилий, но сила денег ломит любые благие пожелания. Боюсь
только, что «Ревуцкие» от кино, живописи, литературы, театра одержат
окончательную победу – и это будет равнозначно смерти искусства. И как бы за
этой смертью не пришло окончательное расчеловечивание «мыслящего тростника».
Как бы не уплыли эти пресловутые лебеди по «фиолетовой воде» в бездну небытия
вместе со своими продюсерами и ценителями.