СЕДЫЕ ЕЛИ... СЕДЫЕ ПИЛИ

Анатолий Цвик

Седые ели... Седые пили...
И вспоминали, какими были...
На лбах морщины... В глазах склероз.
Всех будоражил немой вопрос:
"Что с нами стало за эти годы?
И кто все эти, вокруг, уроды?
Седые тётки - подруги детства?
А дед напротив - пацан соседский?"
Да, жизнь не пИкник, а Kaкник полный!
Страшней цунами той жизни волны...
Пожухли напрочь былые розы,
Откуда эти метаморфозы???

Мы вкусно ели, и много пили...
Мы пели песни - довольны были...
Но каждый думал: "ВЕЛИКИЙ БОЖЕ!

Неужто я - с такой жe рожей?!"

С КАЗАКАМИ РАЗБИРАЕТСЯ АВРААМ ШМУЛЕВИЧ

Делая ставку на казацкое движение как на опору своей власти, Кремль может крупно просчитаться. Москва напрасно забывает про казацкий сепаратизм.

Большую часть своей истории казаки воевали с Москвой, выступали как антиимперская сила. Так, в 1917 году все казачьи войска объявили о своей независимости. С белым движением (выступавшим за “единую и неделимую Россию”) казаки сотрудничали крайне неохотно и ограниченно, за неимением другого выбора, поскольку большевики поставили на поддержку горцев и иногородних в казацких станицах.

Все крупнейшие восстания царской власти в России были именно казацкими – Разин, Булавин, Пугачев, именно казаки, а не польская шляхта, были основной силой войск, занявших Москву в 1612 году. 

Впоследствии царской власти удалось перетянуть их на свою сторону – выделением земли и огромными материальными привилегиями, но, как показал опыт революции и гражданской войны, историческая память казачества никуда не делась, стоило только ослабнуть хватке Петербурга – как казаки сразу объявили о независимости от России.

Очень зря и сегодняшний Кремль заигрывает с казаками.

Большая часть тех, кого сегодня зачисляют в вновь созданные «казачьи войска», направляют на защиту «русского мира» в Украину – к настоящим казакам, этническим казакам отношения не имеют.

Вот что мне написал один казак в ответ на одну их моих статей на казачью тему:

«Нет никакой ставки на казачье движение со стороны властей, есть ставка на иногородних в военной форме XIX века и “отжим” бренда “казаки” разнообразным служивым людом».

Как сформулировал в разговоре со мной другой казачий активист: «Чем это (казацкое движение) отличается от процесса восстановления нац. самосознания у кавказских народов? Тем, что естественность, стихийность у казаков быстро была прекращена, стала управляемой. А казачья масса манипулируемой».

При этом московская власть сама «ослепляет себя»: тема национальных и государственных требований казаков относится к числу запретных, в том числе и для самой власти – ее не обсуждают на телевидении, не упоминают в аналитических докладах, о нем не говорят на государственных конференциях. Считается, что казаки должны только служить империи – и точка.

Попытки поднять эту тему независимыми активистами жёстко пресекаются – но идея создания независимых «казацких республик», вновь вспыхнувшая в публичном информационном поле в 90-е годы – никуда не исчезла.

Как не исчез и потенциал вооруженного сопротивления казаков московской власти.

Тема эта, наверное, самая запретная и самая малоизвестная из всего, что касается казацкого движения.

Но в оперативных сводках МВД по южным регионам РФ периодически попадаются сообщения о появлении вооруженных групп, нападающих на «представителей правоохранительных органов». 

Почти всегда такие инциденты объясняются уголовными причинами, наверняка, этот момент тоже присутствует. Но только им дело не исчерпывается. Сегодня даже намеки на какую-то националистическую составляющую подобных выступлений в казачьих районах цензурируются уже на уровне первичных полицейских протоколов. 

Но еще в 1998 году российская пресса писала, например, о том, что «в Ростове-на-Дону была раскрыта бандитская организация, состоящая из людей, называвших себя казаками. От обычных бандитских групп она отличалась тем, что имела собственную политическую программу, которая заключалась в создании на территории Краснодарского, Ставропольского краев и Ростовской области независимой Казацкой республики».

Если что принципиально изменилось за прошедшие годы – то эффективность государственной цензуры, полностью блокирующей такие сообщения. И еще – после начала войны на Донбассе сильно возросло количество автоматического оружия, припрятанного по укромным уголкам Ростовской области, Кубани и Ставрополья. В вышедшей на московском канале РЕН-ТВ 26 июня 2010 г. передаче “Военная Тайна” было сообщено:

«Недавно в Ростовской области была обезврежена группа сепаратистов, которые разрабатывали план создания независимой Казацкой республики».

Записаться в потешные «казачьи войска», создаваемые сегодня российской властью, может каждый. Но наряду с ними сохранились и настоящие, природные казаки. И у них пробуждается историческая память, национальное казачье самосознание, которое постепенно приобретает все более неудобные для Кремля очертания. Выражается эта тенденция не столько в концептуальных текстах – писать их в условиях современной Московии сложно.

Но можно послушать песни нынешних казаков и вдуматься в их слова. Они, на самом деле, не нуждаются в комментариях. Вот два клипа современных казачьих групп.

«Национальность КАЗАК». Клип донской группы «Атаманский дворец» специально снят в Ростове-на-Дону к переписи населения 2010 в качестве агитационного материала.

Участники клипа рассказывают:

«Прежде всего, несколько слов про съемку казачьей массовки, в которой участвовал и я. Поразила солидарность казаков, которые откликнулись на призыв музыкантов – поучаствовать в съемках клипа. Воскресный день, неласковая погода, а собралось под 100 человек. Казаки и казачки разных возрастов. Многие были с детьми.

Вот это уже солидарное сообщество, которое готово защищать свои интересы. Как бы много в интернете не говорилось о казачьем народе, как бы красиво не описывали казачьи историки свою национальную идентичность, вывод простой, – НЕТ СОЛИДАРНОСТИ – НЕТ НАРОДА. Остальное – слова».

Казачий народ был, и несмотря все старания уничтожить казачье самосознание и солидарность, – остался.

Идея казачьей государственности имеет и юридическую международную поддержку. В 1959 году был принят американский закон «О порабощенных нациях» (PL-86-90), где наряду с другими странами и народами, «лишенными национальной независимости» перечисляется и «Казакия».

То, что казацкое движение внешне слабо, раздроблено и вообще как бы не существует – не должно вводить в заблуждение. Любое значимое явление в мировой истории начиналось с маргинальных, не имеющих никакой силы групп.

На протяжении большей части истории этого народа именно казаки были главной антимосковской вооружённой силой.
Стоит посмотреть еще один клип, имеющий на настоящий момент более миллиона восьмисот тысяч просмотров:

«Эх, казаки, эх казаки, завтра будем рубить царские полки!” – очень красноречивый клип казачьей группы “Атаман”.

Эх, казаки! Эх, казаки!
Завтра будем рубить царские полки.
Матушка-Русь, опорой нам будь.
Ты за все нас прости, да и не позабудь.

Мне кажется, добавить к этим словам нечего. Разве что пожелание московским чиновникам лучше изучать историю подвластного им населения.

Впрочем – это пустое пожелание. И то самое «завтра», когда казаки займутся тем, чем они занимались сотни лет своей истории – «рубить царские полки» – неизбежно настанет.

АВРААМ ШМУЛЕВИЧ

Источник: censoru.net

КАК ЕВРЕИ ПЕРЕШЛИ ЧЕРТУ

КУЛЬТУРА22:15 26 марта 2017

9 3183

20 марта 1917 года на заседании Временного правительства по представлению министра юстиции А.Ф. Керенского было принято Постановление «Об отмене вероисповедных и национальных ограничений». Это и было тем актом, который де-юре дезавуировал 126-летний позор императорской России, — черту еврейской оседлости, или просто черту. Но ни выражение «черта оседлости», ни слово «евреи», по просьбе представителей «Союза для достижения полноправия еврейского народа в России», в тексте даже не назывались.

Черта оседлости — эта своего рода клетка для российского еврейства — была главным символом государственного антисемитизма и дискриминационной антиеврейской политики царской России. Самой последней среди европейских стран полиэтническая Россия разомкнула наконец наручники на запястьях пятого по численности своего народа и признала элементарное — достоинство и равноправие своих еврейских сограждан.

«Черта постоянной еврейской оседлости» — это ареал, открытый для легального и постоянного проживания в Российской империи тех, кто исповедует иудаизм, то есть евреев как конфессии. За пределами ее периметра проживание евреев строго воспрещалось и преследовалось, за исключением «выкрестов» (крещеных евреев) и тех категорий конфессиональных евреев, для которых делались целесообразные исключения. Как институт власти черта оседлости неотделима от репрессий против нарушителей ее режима, причем главной формой наказания являлась высылка.

Ограничения имелись и внутри самой черты, например, на проживание евреев в сельской местности.

Как таковая черта в России была введена в царствование Екатерины II, на которое пришлись все три раздела Польши (1772, 1793 и 1795), каждый из которых добавлял империи на Западе обширные земли, плотно заселенные евреями или, по-польски, «жидами».

Де-юре это произошло в конце 1791 года, а де-факто — существенно раньше: по одной версии — в 1780 году, когда в Могилевской и Полоцкой губерниях купцов-евреев уравняли в правах с неевреями, а по другой — в 1790-м по инициативе московских купцов, всерьез напуганных еврейской конкуренцией. 72 купца-еврея с семьями были тогда обвинены в демпинге и контрабанде, изгнаны из Москвы и Смоленска с ограничением их правожительства Белоруссией и Новороссией: по сути, это была первая внутрироссийская депортация евреев.

В 1795 года Екатерина приказала выселить евреев из деревень. Тогда же, в 1795 году, был забит и первый «внутриеврейский» клин в России — между евреями-ашкеназами как дискриминированным контингентом, для которого, собственно, и вводилась черта оседлости, и горскими евреями и караимами как полноправными и свободными гражданами страны.

После 1818 года в России оказалось сосредоточено около половины всего мирового еврейства, причем всех их империя чистосердечно потчевала традиционными еврейскими кушаньями: удвоенным налогообложением например.

Периодами относительной либерализации в еврейском вопросе были царствования Павла I и Александра II.

Именно Александр II с первых дней своего царствования, пусть и не всегда последовательно, взял курс на либерализацию статуса вверенных ему евреев. При нем правомочие на постоянное пребывание вне черты получили купцы I и II гильдии, выпускники вузов, лица со степенью доктора или магистра, мастеровые и ремесленники, в т.ч. механики, винокуры и пивовары, отставные рекруты, помощники аптекарей, дантисты, фельдшеры и повивальные бабки.

Престолонаследник же, Алек­сандр III, став царем, зарекомендовал себя убежденным контрреформатором и, пожалуй, самым яростным антисемитом во всей династии Романовых. С его воцарением по России прокатилась первая из трех больших волн еврейских погромов — в 1881—1884 годах (две другие — 1903—1906 и 1917—1921 годов — выпадут на властвование Николая II и на безвластие Гражданской войны). Нет, он не давал указаний погромщикам, но его отношение превосходно характеризует пассаж из письма варшавскому генерал-губернатору И.В. Гурко: «Сердце мое радуется, когда били евреев, но допускать этого ни в коем случае нельзя, так как от них богатеет земля русская». (Впрочем, любой цинизм лучше фанатизма, и даже такое отношение — прогресс на фоне максимы Елизаветы I: «От врагов Христовых не желаю интересной прибыли»!).

Быть может, самым страшным для евреев при Александре III оказалось даже не изменение правового поля, а устрожение правоприменения. В 1891–1892 годах из Москвы, например, было выселено около 40 тысяч евреев. Излюбленной мишенью стали жены евреев, имевшие не личное, а косвенное, то есть замкнутое на их мужей, правожительство: стоило мужу выехать по делам хотя бы на короткое время, как жена оказывалась в зоне риска.

Толерантности позднего Александра III едва-едва хватало на то, чтобы прощать С.Ю. Витте, своему министру финансов, свободное от антисемитизма и сугубо прагматичное отношение к евреям. Вот сценка из воспоминаний Витте, относящаяся ориентировочно к 1893 году: «В первые годы моего министерства при Императоре Александре III, Государь как-то раз меня спросил:«Правда ли, что вы стоите за евреев?» Я сказал Его Величеству, что мне трудно ответить на этот вопрос, и просил позволения Государя задать Ему вопрос в ответ на этот. Получив разрешение, я спросил Государя, может ли Он потопить всех русских евреев в Черном море? Если может, то я понимаю такое решение вопроса, если же не может, то единственное решение еврейского вопроса заключается в том, чтобы дать им возможность жить, а это возможно лишь при постепенном уничтожении специальных законов, созданных для евреев, так как в конце концов не существует другого решения еврейского вопроса, как предоставление евреям равноправия с другими подданными Государя.

Его Величество на это мне ничего не ответил и остался ко мне благосклонным и верил мне до последнего дня своей жизни».

Царствование Николая II явилось продолжением отцовской, а не дедовской, линии. Этот последний русский царь, этот будущий православный святой с якобы мироточащим в сегодняшнем Симферополе бюстом, — верил не только в Распутина и его байки, но и в «Протоколы сионских мудрецов», а когда выяснилось, что «Протоколы» — фальшивка, не постеснялся сожалеть об этом. Открыто симпатизируя «Союзу русского народа», он искренне, как и все черносотенцы, полагал, что в погромах сами жиды и виноваты.

Не забудем и введенную в 1886 году при министре народного просвещения И.Д. Делянове и обер-прокуроре Священного Синода К.К. Победоносцеве numerus clausus для государственных гимназий и университетов, более известную как «трехпроцентная норма». На самом деле норма эта заново устанавливалась ежегодно и фактически колебалась вокруг следующих квот: в черте оседлости — не более 10%, на остальной территории России — не более 5%, а в Москве и Санкт-Петербурге — не более 3%. «Нормы» эти, как правило, полностью выбирались медалистами, что фактически закрывало остальным дорогу к отечественному высшему образованию и толкало их или в заграничные университеты, или к вынужденно-циничному крещению.

Как писал Бенедикт Лившиц, «университетский диплом в руках еврея был, кроме того, овеществленным оскорблением, нанесенным государственному строю, символом победы, одержанной над сводом законов, над рогатками черты оседлости и, свидетельствуя об особенном упорстве и настойчивости обладателя документа, становился волчьим паспортом».

Не случайно в царствие Николая II по России с грохотом прокатился новый вал погромов, начавшийся в апреле 1903 года с кишиневского. После чего погромы и черта оседлости сделались предметом не только внутренней, но и внешней политики, став камнем прет­кновения на переговорах с иностранными державами о новых займах России. Так, в 1904—1905 годах президент США Рузвельт несколько раз делал представления России, жестко требуя от нее изменений в еврейском вопросе и строгого соблюдения Русско-Американского соглашения о торговле и навигации 1832 года. Но пароксизмы и миазмы антисемитизма были царю дороже, в его голове жила такая сюрреалистическая схема: коль скоро договор подразумевает подчинение американских граждан в России российскому законодательству, то, стало быть, к американским евреям применим… режим черты оседлости! Он как бы мысленно расширил черту, включив в нее и США! Штаты подождали немного — и денонсировали в 1911 году соглашение 1832 года.

Еврейские погромы в Кишиневе, 1903 год. Фото: РИА Новости

Политическое бесправие и депортации привели к тому, что началась массовая эмиграция евреев из России, а погромы ее многократно усилили: в 1881—1914 годах только в США из России эмигрировало более 1,5 млн человек, причем экономически и творчески наиболее активных и продвинутых. Эта мощная волна еврейской эмиграции из России привела к тому, что ее возможности и шансы богатеть благодаря своим еврейским согражданам ощутимо сузились, тогда как у стран их принимавших, — прежде всего у США и Палестины, — ощутимо расширились.

Еврейская же молодежь из числа остающихся изо всех сил рвалась сквозь бастионы черты оседлости и столь же массово уходила «в революцию», во все ее ответвления и рукава. Власть привыкла к покорным и трусливым евреям, а тут — такая борьба, такая самоотверженность, такая готовность к самопожертвованию, такое презрение к собственной смерти! Это напугало власть, заставило ее подумать не только о кнуте, но и о прянике, по возможности небольшом.

Общее бесправие, униженность, запертость в черте оседлости большей части еврейского населения, крупнейшей в мире, в том числе и по численности еврейских граждан, державы — державы, претендующей на свой высокий пюпитр в европейском «квартете» и глобальном «оркестре», — смотрелись вопиющим атавизмом, одновременно бельмом и бревном в российском глазу. Упрямое — вопреки всему — отстаивание черты оседлости подрывало международный авторитет Российской империи, тянуло ее вниз и назад, осложняло экономические связи с другими странами.

Неудивительно, что призывы к царям и правительствам об отмене черты оседлости и об уравнении евреев в правах звучали постоянно, и не только из еврейских кругов, но и от высокопоставленных российских чиновников и выдающихся гуманитариев: таких как Сперанский, А.Г. Строганов, Витте, Столыпин, Милюков и Лев Толстой. На стыке XIX—XX веков отмена черты оседлости стала частью программ большинства общероссийских партий, кроме черносотенных. Между левыми и центристами был консенсус, неплохо сформулированный Витте: «Я был бессилен заставить пересмотреть все существующие законы против евреев, из которых многие крайне несправедливы, а в общем законы эти принципиально вредны для русских, для России, так как я всегда смотрел и смотрю на еврейский вопрос не с точки зрения, что приятно для евреев, а с точки зрения, что полезно для нас, русских, и для Российской Империи».

Витте улавливал и провиденциальную связь между еврейской политикой царя, революцией и судьбой монархии: «Я убежден в том, что, покуда еврейский вопрос не получит правильного, неозлобленного, гуманного и государственного течения, Россия окончательно не успокоится».

Но при всех царях, не исключая и Александра II, российское правительство упорно отказывалось от ликвидации черты, обещая взамен лишь медленное и постепенное расширение прав евреев — по мере прогресса их ассимиляции, без которой никакая их интеграция в российскую державу невозможна. 31 мая 1910 года евреи-депутаты Госдумы Н. Фридман и Л. Нисcелович при поддержке кадетов все же вынесли законопроект об отмене Черты на рассмотрение Думы. Их поддержали 166 депутатов, в том числе 26 от партии октябристов. Но правые добились передачи законопроекта в комиссию о неприкосновенности личности, где его благополучно замылили.

Развязка, однако, наступила иначе и как бы сама собой — во время и благодаря Первой мировой войне — этому геополитическому суициду Империи. Тупость ее развязывания и бездарность ведения — ровно того же происхождения, что бездарность и тупость в еврейской политике.

Так, в 1914—1916 годах по причине якобы их поголовной нелояльности, из западных прифронтовых губерний во внутренние губернии России было выселено 250—350 тыс. евреев, причем на сборы им давались всего лишь 24 часа.

Однако все отдельные выселения, как отмечал С. Вермель, посвятивший им серию обобщающих статей, «бледнеют перед грандиозным массовым выселением из Ковенской и Курляндской губернии». Ввиду быстрого наступления немецкой армии 30 апреля 1915 года для Курляндской и 3 мая для Ковенской и, частично, Сувалкской и Гродненской губерний последовали распоряжения русской военной администрации о немедленной и поголовной депортации всех местных евреев. Всего из Курляндии тогда было выселено около 40 тыс. чел., а из Ковенской — 150—160 тысяч. Местами их нового поселения были назначены отдельные уезды Полтавской, Екатеринославской и Таврической губерний. В июне 1915 года выселение евреев продолжилось, захватив теперь уже Юго-Западный край — Подольскую и Волынскую губернии. И все это — невзирая на то, что почти в каждой еврейской семье кто-нибудь да воевал и что еврейскую молодежь, в том числе и из числа выселенцев, продолжали призывать в действующую армию! Приходится констатировать, что подход царского правительства к т.н. «враждебно-подданным интернированным» во многом предвосхитил страшные и бесчеловечные черты депортационной политики советского государства.

Едва лишь подув на черту оседлости, война фактически сдула, уничтожила ее: еврейские беженцы, эвакуированные и интернированные, расселились по внутренним губерниям далеко и широко. Признанием этого факта стал циркуляр очередного министра внутренних дел Н.Б. Щербатова от 15 августа 1915 года, изданный под давлением еврейских организаций и межпартийного Прогрессивного блока в Думе. Формально он не упразднял черту оседлости, но разрешал евреям жить (разумеется, временно!) во всех городских поселениях страны, кроме столиц и местностей, находившихся в ведении министерств Императорского двора (Москва, Петербург, Ялта, Царское Село, области казачьих войск, а также — по-прежнему — сельская местность). При обсуждении самой проблемы в правительстве министр иностранных дел С. Сазонов настаивал на принятии демонстративного акта по еврейскому вопросу, так как союзники крайне недовольны преследованиями евреев, о которых так много (и, очевидно, верно) говорит немецкая пропаганда.

Но Николай II так и не пошел на юридическое упразднение черты. Это сделало низложившее его Временное правительство.

Просуществовав де-юре 126 долгих и унизительных для евреев лет, черта навсегда осталась в российской истории несмываемым и дурно пахнущим пятном.

Впрочем, российский государственный антисемитизм вовсе не умер 20 марта 1917 года. На какое-то время он просто перестал быть державно-имперским. А с последовавшим затем крахом материка российской государственности, с распадом его на десятки постоянно перекраиваемых и воюющих друг с другом островов — эфемерных республик, гетьманств, директорий, эмиратов, ханств и прочих гуляй-полей — государственный антисемитизм растекся и возродился в большинстве из них, что вновь привело к погромам периода Гражданской войны, неслыханным до этого по своей жестокости в российско-еврейской истории.

С укреплением советской государственности, с ее постепенным переводом стрелок с де-юре классовых на де-факто национальные рельсы, антисемитизм вернулся и в государственную политику СССР. Еще бы! Как удобно иметь под рукой пассионарный контингент, на который всегда можно переложить ответственность за то или другое. Максимум доморощенного антисемитского энтузиазма в 1920-е и 1930-е годы наблюдался там, где евреев было особенно много, — в пределах бывшей черты, и в особенности на Украине. Заигрывание с «Джойнтом»1 и ОЗЕТом2 обернулось созданием в 1934 году Еврейской автономной области на Дальнем Востоке, в Биробиджане, на приамурских черноземах, такой карикатуры на Палестину и мечтательной заготовки Кремля для новой черты на востоке.

А война с фашизмом и Холокост обернулись вовсе не скорбью и солидарностью с евреями, а главпуровским их отрицанием в качестве главных жертв национал-социалистического этноцида, плавно перетекшим в «безродный космополитизм» уцелевшего еврейства. Миф же о гневе народном и о несостоявшейся депортации евреев в Биробиджан — это пик позднесталинского антисемитизма, отдаленно напоминающего антисемитизм поздней Екатерины II. При Хрущеве и Брежневе государственный антисемитизм напоминал скорее эпоху Александра III: все опустилось на уровень карьерной и образовательной дискриминации (та же numerus clausus, только гораздо худшая, потому что негласная и произвольная), а также борьбы с эмиграцией и правом на эмиграцию. При Горбачеве государственный российский антисемитизм сходил на нет, зато расцвел антисемитизм корпоративный и частный (общество «Память» и иже с ним). При Ельцине уже начали бороться и с корпоративным антисемитизмом, но тем не менее генералу Альберту Макашову с рук сходили любые высказывания, даже такое: «Евреи так нахальны потому — позвольте я по-своему, по-солдатски скажу, — потому, что из нас еще никто к ним в дверь не постучал, еще никто окошко не обоссал. Потому они так, гады, и смелы!» (сказано в феврале 1999 года на съезде казаков в Новочеркасске).

При Путине антисемитизм практически сошел на нет, и только на 18-м году его правления, после нескольких лет активной клерикализации государства и общества и агрессивной защиты даже не прав, а чувств и рефлексов условных «верующих» что-то, похоже, изменилось.

Традиционным запашком снова повеяло из Охотного Ряда — из думских уст. 23 января 2017 года вице-спикер от правящей партии Петр Толстой произнес: «Наблюдая за протестами вокруг передачи Исаакия, не могу не заметить удивительный парадокс: люди, являющиеся внуками и правнуками тех, кто рушил наши храмы, выскочив из-за черты оседлости с наганом в семнадцатом году, сегодня их внуки и правнуки, работая в разных других очень уважаемых местах — на радиостанциях, в законодательных собраниях, продолжают дело своих дедушек и прадедушек».

Еще немного, и кто-то из нынешних охотнорядцев поведает нам о пархатых христопродавцах, об авторизованных протоколах закулисных мудрецов и о вкуснейшей маце на крови христианских младенцев.

Павел Полян — 
для «Новой»

ГОРА

ГОРА  Евгений ПЛОТКИН  Евгений ПЛОТКИН Студент-фронтовик Борис Плоткин, 1947 г. Профессор Борис Исаакович Плоткин. Отец и сын – два профессора, 1998 г. Илья Рипс – студент, Рига, конец 60-х гг. Илья Рипс больше года провёл в СИЗО и психушках. Рига, 1969 г. Профессор Илья Аронович Рипс. Илья Рипс и Евгений Плоткин. Профессор Илья Аронович Рипс объясняет секреты Торы.

Я ни разу в жизни не был на Храмовой горе в Иерусалиме. Весь Израиль объездил, посетил отдалённые монастыри, труднодоступные вади1, выжженные солнцем руины, видел Хеврон, Сартабу,Себастию, Гризим, а на Храмовой горе побывать до сих пор не удалось. Вот жду, может, придёт Мошиах, тогда и погуляем там вдоволь. Честно говоря, ждать, пока придёт Мессия, не хочется. Дел у него и без того будет по горло, и тут я со своей Храмовой горой. Одна знакомая, побывав в Иерусалиме и узнав впервые о Мессии, спросила невинно: «А когда она придёт, эта Мессия?». Когда придёт – точно неизвестно, по крайней мере, мне неизвестно, а вот куда придёт – указано заранее. Это Золотые ворота Иерусалима, заложенные камнем – то ли для того, чтобы он не прошёл, то ли для того, чтобы только он и прошёл. Судя по тому, что ворота на месте, подъём на Храмовую гору пока откладывается. Всем этим проблемам с Храмовой горой я обязан Илье Рипсу. Илья – совершенно гениальный математик, профессор, замечательный, болезненно порядочный человек. Я знаю его с детства, поскольку он – ученик моего отца. В шестидесятые годы папа рассказывал о молодом, невероятно одарённом парне. А в 1969 году этот парень поджёг себя в Риге у памятника Свободы, протестуя против оккупации Чехословакии. Что было потом – тема отдельной книги, в которой перемешаны КГБ, математика, эмиграция, Коды Торы и многое другое. В Израиле Илья стал Элияху, но для меня он всё равно Илья, а для моего папы – Илюша. Иногда и я так его называю, это как-то привычнее, приятнее и добрее. Помимо всего прочего, Илюша – ортодоксальный еврей. То есть по-настоящему ортодоксальный – со шляпой, чёрным костюмом, чёрными штиблетами и всеми прочими атрибутами. Как всё это сочетается со знанием наизусть всего Мандельштама, фантастической математикой и генетической интеллигентностью – уму непостижимо. Во всяком случае, я давно уже бросил попытки понять то, что находится далеко за пределами моего разума…. Время от времени я спрашиваю Илью о вещах, связанных с соблюдением традиций или объяснением того или иного библейского события. Ответ бывает всегда непредсказуем и поучителен. Как-то раз, по молодости лет, я его спросил: «Скажите, вот по шаббатам2 можно ли заниматься спортом? Бегать, прыгать, плавать, играть в баскетбол? Ведь это же так полезно. И это никак не работа, и противоречия нет никакого?». Илья на минуту задумался. «Видите ли, Женя, – сказал он, – ну, как бы мне вам объяснить… Это всё равно, что спросить: можно ли читать лекцию с расстёгнутой ширинкой? Закона, что нельзя, нет, нет такого закона, но ведь согласитесь – не принято! Так и со спортом по шаббатам – у вас просто так много дел, что и в голову не приходит заняться спортом. Не принято…» И вот однажды, много лет назад, Илья позвонил мне по телефону: – Женя, я слышал от Бориса Исааковича, что вы собираетесь вести ваших гостей в Иерусалим? – Да, конечно, обязательно поведу – Храм гроба Господня, Гефсиманский сад, могила царя Давида, многое другое… – Хорошо, – говорит Илья, – это хорошо… Чувствую, наступает непонятное молчание. – Что-то не так? – спрашиваю я. – Да нет, конечно, нет, но… – Я вас слушаю, Илья, говорите… – Женя, очень прошу вас, не поднимайтесь на Храмовую гору. – Но почему? Ведь это так важно, это место, где стоял Храм, где сейчас стоит мечеть Омара – великолепный памятник арабско-византийского стиля, классический четверик на восьмерике. Там же и конюшни Соломона, и мечеть Аль-Акса, построенная в седьмом веке… – Я вас очень прошу, Женя, не поднимайтесь. – Но как же гости? Как можно их лишить такого удовольствия? Это же достояние человечества, это же культурная ценность! – Не поднимайтесь, пусть они сходят, а вы подождите и потом покажете всё остальное. И я не пошёл. Мне было неловко идти, если Илья меня просит этого не делать. Ну и обойдусь без Храмовой горы, перебьюсь. Хотя хотелось отчаянно… Около десяти лет я не возвращался к вопросу о Храмовой горе. Но каждый раз, когда показывал Иерусалим, этот разговор всплывал у меня в памяти. Всем можно, а мне нельзя, ну что за напасть… Я стал опасаться спрашивать Илью о каких-то неясных мне вопросах, связанных с религией. Мало ли на что нарвёшься. Но как-то раз не сдержался и спросил его о ките. На траверсе Яффо, совсем недалеко от берега, находятся два рифа. Один из них называют скалой Андромеды, а другой – рифом Ионы. В Израиле прикосновение истории иногда доходит до осязаемых мурашек, и Яффо – одно из таких мест. Город, построенный сыном Ноя Иофетом, значительно старше Иерусалима. Насчёт Ноя, Ковчега, голубя сказать наверняка что-то сложно, но то, что греки называли его Иоппией, неоспоримый факт, и то, что волны цивилизации накатывались здесь мощно и непрерывно, – тоже. Как сейчас помню, школьные годы, увлечение греческими мифами – и картину неизвестного художника: летит по небу молодцеватый Персей с мечом, щитом, головой Медузы-Горгоны и смотрит вниз. Внизу заламывает руки Андромеда – белогрудая, рубенсовских форм тётка. Рядом некрупный змей, одна андромедина грудь больше всей его клыкастой морды. В голову не приходило, что она должна быть, как минимум, шоколадного цвета, так как была дочерью эфиопского царя Кефея и царицы Кассиопеи, неизвестного роду-племени. А уж про географию никто вообще не думал – летал себе и летал Персей, кто же его знает, где именно его носило. Увидел Персей Андромеду, для верности спросил Гермеса, что за женщина в цепях, – и сразу бросился спасать и жениться. Безумной храбрости был юноша… Считается, что на рифах Андромеды до сих пор видны следы цепей, а по вечерам из моря доносится дыхание чудовища, поражённого Персеем. Всё это меня как-то не очень смущало. Звучит красиво, чудовища всегда мерещились непросвещённому народу, человеческие жертвы – тоже дело обычное, почему бы, в самом деле, Андромеде не быть прикованной в Яффо? Тем более, и цепи сохранились, и Страбон3 не зря свою «Географию» писал. Сложнее обстояло дело с Ионой4. – Илюша, – спросил я, – ну объясните мне, что за киты в Средиземном море, откуда вся эта плешь берётся? Не могло быть здесь никаких китов. Почему около Яффо находится риф Ионы, как это может быть?.. Илья на минуту прикрыл глаза, а потом тихо сказал знакомую фразу: «Видите ли, Женя…» – Видите ли, Женя, Иона был пророком. И он был человеком. Ему было видение – надо идти в Ниневию, так как жители её погрязли в грехе и за это Бог решил их покарать и разрушить Ниневию. Но Иона был человеком! Какой же человек захочет пойти с такими вестями в город? И решил Иона избежать своей пророческой участи, решил сбежать оттого, что ему предначертано. И он пришёл в Яффо, и сел на корабль, который шёл в Испанию, в Тарсис. Ничего никому не сказал, просто сел и стал ждать. Корабль отплыл, и поднялась страшная буря. Иона понял: это из-за него. Но он был человеком, и прыгать в море ему не хотелось. Поэтому он пошёл в трюм и заснул. Вот этот момент мне не ясен. Как можно спать во время шторма – будь ты человек или пророк, когда так качает, да ещё и виноват к тому же… Но он заснул. Команда, между тем, бросила жребий, и жребий пал на Иону, который спал в трюме. Матросы пришли к Ионе, разбудили и спросили: «Ты кто?». Очень вовремя, кстати… Иона ответил: «Я – Иона, пророк, иудей». Матросы ему сказали: «Прыгай, жребий указал на тебя», – а сами тем временем стали молиться. Иона прыгнул, море сразу же утихло, подплыла огромная рыба и проглотила Иону. Это была, конечно, никакая не рыба, это был уникальный, не слишком комфортабельный плавучий отель, сконструированный Богом специально для вразумления пророка, не желающего делать то, что ему положено. Три дня в нём провел Иона, размышляя о Ниневии, о предназначении, о разных важных вещах, и лишь после этого рыба прямиком доставила его к скалам возле Яффо. – А почему к Яффо? – наконец, вставил я, очарованный этой притчей, которую не проходили в средней школе. Знали лишь, что был кит, был Иона во чреве, но что, зачем, когда, не знал толком никто. – В Яффо потому, что отсюда начиналась прямая дорога на Ниневию. От Яффо вообще расходились дороги – на Иерусалим, на Дамаск, на Египет, на Ниневию. – Ну, хорошо, а почему кит? – Вообще-то в оригинале кита нет, есть большая рыба, которую иногда отождествляют с Левиафаном, а вот почему кит – не знаю. Илья рассказывал так, как и написано в ивритском первоисточнике со всеми этими «и пошёл», «и сказал», «и подумал». В этом было что-то очень подлинное, древнее и тёплое. У моих родителей в Бобруйске в конце сороковых годов преподавал Марк Григорьевич Розовский. Он до этого был учителем идиша в еврейской школе, а после расформирования еврейских школ стал учителем русского в русской школе. Диктовал детям тексты он примерно так: «И мы пошли и к дому, и зашли у в дом». Три четверти учеников были евреями – черта оседлости всё ещё отчётливо прослеживалась на карте Родины. Они писали правильно: «Мы пошли к дому и зашли в дом». Лишь белорусская девочка из деревни Титовка, что за рекой, писала так, как слышала: «И мы пошли и к дому, и зашли у в дом». Марк Григорьевич морщился и говорил: «Кащицкая, так говорится, но не так пишется…» И направился Иона из Яффо в Ниневию, поскольку за три дня в море он понял, что в первую очередь он пророк и уж потом – обычный человек. Велено в Ниневию – надо идти в Ниневию, ничего не поделаешь. Много позднее Рената Муха5 замечательно выразила состояние Ионы: Ну, дела, подумал лось, Не хотелось, а пришлось… Придя в Ниневию, Иона сообщил её жителям, что из-за их безобразного поведения через 40 дней все они погибнут, сойдёт с небес огонь и разрушит город за грехи его. Сообщил, но не ушёл сразу, а вышел за стены города и сел наблюдать. Потому что он был человеком, и было ему любопытно. Жители Ниневии стали поститься, молиться, каяться. Время шло, и ничего с городом не происходило. Иона очень огорчился. На мой взгляд – зря, так как лучше уж слыть лжепророком, чем с успехом предсказывать напасти. Но, видно, многое он пережил и передумал, сидя у рыбы в брюхе, и хотелось ему признания. Пока он сидел и ждал, стало жарко. Над ним вырос касторовый куст и прикрыл его от солнца. Именно так и сказано в оригинале: «И куст касторки прикрыл Иону». По другой версии, Иону защитил лопух. Тоже неплохо – не касторка, так лопух. Ну и, наконец, в греческом переводе Иону от зноя спасла тыква…. Так или иначе, что-то выросло и прикрыло Иону от солнца. И стало ему хорошо. Хорошо-то хорошо, не жарко, но был он очень раздражён. И спросил Иона Бога: «Почему же ты не разрушил Ниневию, почему не сделал того, о чём сообщил мне, того, из-за чего я так страдал?». Просто спросил, не стесняясь, почтительно, но, как принято у евреев, на «ты». В это время появился червяк, подгрыз куст над Ионой – и куст завял. Иона очень опечалился. Бог наслал жаркий ветер, и Иона ещё больше опечалился о судьбе растения, да и о своей собственной. И тогда раздался ему голос: «Иона, ты пожалел лопух, с которым знаком всего один день, а я пожалел Ниневию, которую знаю давно…» Я в некотором обалдении выслушал ответ Ильи о том, как обстоит дело с китами и пророками на Средиземном море, и больше о китах не спрашивал. А на самом деле здесь перепутались два мифа. Та самая зверюга, что собиралась сожрать Андромеду, называлась по-гречески «кетос». От него произошло греческое слово «кит», которое и вошло в русский язык. В греческом переводе Ветхого завета рыбу, сделанную для Ионы, тоже перевели как «кетос», хотя ничего особенно чудовищного в ней не было: рыба как рыба, только большая очень. Так и возник кит, проглотивший Иону. Загадкой осталась только «чудо-юдо рыба-кит», которая знакома с детства по «Коньку-горбунку» (кстати, для любопытных: на иврите конёк-горбунок – «сусон-гавнонон»). В моём юношестве чудом-юдом называли еврея, устроившегося на работу. Примерно такого же мнения придерживался и собиратель русских сказок Афанасьев, производивший «юдо» от Иуды Искариота. Но на самом деле это, наверное, просто хорошо ложащееся на язык выражение, энергичное и звучное: «чудо-юдо», «гоголь-моголь», «шалтай-болтай». Прошло время, мы много общались с Ильёй, говорили о математике, о Кодах Торы, о логике, но я не возвращался к теме Храмовой горы, считая это каким-то табу, в которое не надо особенно вдумываться, а можно или выполнять, или не выполнять. Терпел и не ходил на гору, хотя и не понимал, почему не надо ходить «туда, не знаю куда», поскольку это вступает в противоречие с «тем, не знаю чем». Но, когда на прошлый Песах в гости приехали наши близкие студенческие друзья, я понял, что такое положение с Храмовой горой меня вконец измучило, и снова позвонил Илье: – Илюша, вы помните, я когда-то вас спрашивал о подъёме на Храмовую гору? К моему удивлению, он сразу сказал: – Да, конечно, – хотя дело это было более чем давним. – Ко мне приехали очередные гости, мы завтра будем в Старом городе, я бы хотел подняться, посмотреть мечети, новые раскопки, вид на долину Кедрона. Илья опять замолчал, как тогда – когда-то. – Видите ли, Женя, – сказал он, – я вас прошу, не ходите на гору. Вот тебе и раз! Я был уверен, что прошло время и я уже могу пойти туда, куда ходят все туристы, даже те, которым, в общем-то, и не надо совсем, которым что Храмовая гора, что Поклонная – всё едино. – Не стоит этого делать, – тихим голосом продолжает Илья, – я вас прошу…. – Ну, хорошо, ну, может быть и не стоит, но хоть объясните, в чём проблема, а то получается, как когда-то – нельзя, потому что не велено, а ведь мы с вами помним, как всё это было… гм… неприятно. – Видите ли, Женя, – сказал Илья, – всё дело в Храме. Он разрушен, и Первый, и Второй разрушен, но на самом деле он существует и находится где-то на Храмовой горе, просто мы его не видим, не ощущаем, но в нужный момент он из этого состояния выйдет и проявится. – Ну, хорошо, если так, я этого не знаю, но допустим, что он там стоит, в другом измерении – для простоты – и мы его не видим. Так чем плохо посмотреть на то, что мы всё же видим в нашем трёхмерном мире – на Золотой купол, на древние фундаменты, на весь этот удивительный комплекс?! – В этом нет ничего плохого, но, находясь на территории Храмовой горы, вы можете попасть на территорию невидимого Храма, а там есть особые места…. – В Храме, который мы не видим? – Да, в Храме. И тут до меня, наконец, дошло. В храме Соломона было помещение – Кодеш ха Кодашим, Святая Святых, Holy of Holyies, Санкта Санкторум. Это помещение отделялось занавесом от остального Храма. Внутри находился Ковчег Завета6, а в нём – пара Скрижалей с заповедями. Их было две, потому что первые Скрижали Моисей в сердцах расколошматил. Спустился с горы Синай, увидел Золотого Тельца, рассердился и разбил, несмотря на то, что были они сделаны из сапфира и вручены из первых, так сказать, рук. Их осколки и находились в Ковчеге. Кроме них, в Ковчеге были и вторые – полноценные Скрижали, записанные уже Моисеем, но под диктовку всё того же автора. Ещё в СвятаяСвятых находился свиток Торы, также написанный  Моисеем, сосуд с манной, жезл первосвященника Аарона, брата Моисея, сделанный из миндаля, и несколько других, важных и полезных вещей. Но, самое главное, там ощущалось присутствие Божье, или Шхина7, и поэтому входить туда нельзя было никому, кроме первосвященника. Делал он это раз в году, на Йом Кипур – Судный день. Впрочем, незадолго до Вавилонского пленения и разрушения Храма Соломона Навуходоносором Ковчег Завета исчез из Святая Святых и во Втором Храме его уже не было. Никто не знает, где он, хотя самая популярная версия отсылает в отдалённые районы Эфиопии. А по другой – он найден, спрятан и ждёт Третьего Храма. Ну, а теперь всё просто. Раз Храм существует, но невидим, то можно ненароком зайти туда, куда не положено. А это – нехорошо. Более того, помимо Святая Святых, куда уж совсем никак нельзя ступать, имеется масса мест, куда могли заходить только коены8 или левиты.9 У моего сводного дедушки фамилия была Коган, но боюсь, что недостаточно этого. Наверное, были в роду и какие-то Левитины, но попробуй их теперь разыщи по синагогальным архивам… В любом случае, ходить на гору кому попало – не следует, или, точнее, вообще никому не следует, а уж не Коганам да Левитиным – точно. В общем, «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещён!..» – Илья, – говорю я, – ну, давайте подумаем. У нас есть, по крайней мере, одно место, которое сохранилось от Храма. Это – Стена Плача. У нас есть точный план Храма, он неоднократно записан. Ну, какая была толщина стен Храма? Ну, допустим, метра два. Плюс межстенное пространство, плюс то да сё – значит, я могу совершенно спокойно подняться на гору и отойти метров на десять от края без ущерба для невидимого Храма? Илья задумался. Я чувствую, что всё это напоминает разговоры о количестве чертей на кончике иглы – чувствую, но почему-то не могу не относиться к разговору серьёзно. – По-видимому, вы правы, – говорит Илья медленно и веско. Он чуть-чуть картавит, но не ивритскойубойной картавостью и не французским грассированием, картавит лёгкой картавостью  русских дворян. – По-видимому, вы правы, – повторяет он, – но я вас очень прошу – не надо. – Илья, ну почему же не надо, какая здесь-то логика?! – Видите ли… – начал Илья, и я понял, что в этот раз гора мне снова не светит. А логика здесь несложная. Одни ортодоксы считают, что те, кто ритуально нечист, не могут подняться лишь на территорию невидимого Храма, а другие – на всю Храмовую гору. Одни думают, что сейчас все евреи недостаточно кошерны для подъёма к Храму, а другие – что некоторым из них всё же можно подниматься на гору. Ну и так далее. Не стоит в это вникать чересчур глубоко, каждый выбирает для себя: идти или не идти, и зачем идти, если идти. Кстати, я прошёл подземным ходом от Стены Плача до Скорбного Пути, Виа Долороза. Судя по всему, этот подземный ход идёт по окраине Храмовой горы или под окраиной. Интересно, как это согласуется с тем, что можно, а что нельзя еврею? Вот это – по-настоящему тонкий вопрос. А пока – на Храмовую гору что-то не пускает…. Надо будет дальше с этим как-то разбираться. Посмотрим. Но хорошо, что в запасе всегда имеется старый мудрый анекдот. К ребе приходит женщина и говорит, что её муж простудился. Надо бы ему нагреть чаю, но ведь нельзя – шаббат, суббота, и что ребе по этому поводу думает? Ребе отвечает: «Ну что ты, женщина, как можно? Суббота…» Женщина сидит расстроенная. В это время ребе уходит и возвращается со стаканом чая в руке. «Ребе! – говорит женщина. – Вы пьёте чай?!» «Да, пью… Но ведь я вас не спрашиваю…» Наверняка этот текст выбит на камне где-то возле Храма – там, где хранятся раритеты народной мудрости, ума, лукавства. Наверняка, рядом выбиты мириады сходных мыслей, играет скрипка, висят картины. Просто мы этого не видим, и, если пойдём туда, куда не следует, то можем всё сломать и всё испортить. Я думаю: не страшно, одни сломали – кто-нибудь починит. Или подождём, вот придёт Мессия… ПОСЛЕСЛОВИЕ СОЛА ШУЛЬМАНА Роясь как-то в своих архивах, я наткнулся на рукопись киносценария, который когда-то – в конце 60-х или начале 70-х – передал мне для постановки Василий Аксёнов. Постановка задумывалась на «Мосфильме». Сейчас уж точно не помню названия этой рукописи – кажется, «В одном южном городе» – о морячках, валяющих дурака на своей прибрежной землечерпалке. Короче говоря, кино не состоялось, и тема заглохла.… Прошло время, шли 90-е годы. Оба мы уже жили за рубежом – я в Риме, Аксёнов в Вашингтоне. И вот, роясь в своём архиве, я на эту рукопись наткнулся. Зная, как дорог оригинал для автора, и подозревая, что он у Василия Павловича не сохранился, я отправил ему рукопись. В ответ я получил от него тёплое письмо, где были такие слова: «…Вот так, старик… – как она нас расшвыряла…» Вася имел в виду – жизнь… Я вспомнил это письмо Аксёнова, когда писал предисловие к рассказу «Гора». Все мы – и персонажи этого рассказа, и я сам – вышли из маленького тёплого белорусского городка – Бобруйска, где цвела сирень, пахло яблоками и весь город говорил по-еврейски. Хочется спросить у Господа, кому это мешало?! Зачем Он расшвырял нас по миру?! Я стал австралийцем, персонажи рассказа стали израильтянами, друзья – американцами. А всё вместе это и есть жизнь... 1. Вади – арабское название сухих русел рек и речных долин временных или периодических водных потоков, заполняемых, например, во время сильных ливней. 2. Шаббат (ивр.) в иудаизме – суббота, седьмой день недели, в который Тора предписывает воздерживаться от работы. 3. Страбон – ок. 64/63 до н. э. – ок. 23/24 н. э. – греческий историк и географ. 4. Иона стоит особняком среди ветхозаветных пророков, потому что ему выпало пророчествовать не в землях Иудейской и Израильской, а в Ниневии – столице Ассирийского царства, среди язычников. 5. Рената Григорьевна Муха (1933–2009) – детская поэтесса. 6. Ковчег Завета, или Ковчег Откровения – величайшая святыня еврейского народа: ковчег, в котором хранились каменные Скрижали Завета с десятью заповедями, а также, согласно Посланию к евреям, сосуд с манной и посох Аарона. Ковчег, согласно Торе, являлся символом союза Бога с народом Израиля и служил свидетельством присутствия Бога в его среде. 7. Шхина – (ивр. присутствие) в иудаизме и каббале – термин, обозначающий присутствие Бога, воспринимаемое и в физическом аспекте. 8. Коэны, или кохены (ивр.) – еврейское сословие священнослужителей в иудаизме, состоящее из потомков рода Аарона. 9. Левит – (от ивр. Леви) – представители колена Левия. На левитах лежали обязанности священнослужения: они охраняли порядок при богослужении, руководили народом при жертвоприношениях, исцеляли прокажённых, были музыкантами и пели псалмы, составляли почётную храмовую стражу. Традиционно левиты занимались обучением народа закону Торы; в древности летописцы выходили по преимуществу из левитов