СЛУЧАЙ СТЕФАНА ЦВЕЙГА

Стефан Цвейг – «мой» писатель. Встречаюсь с ним, как со старым, добрым другом. С улыбкой и радостью встречаюсь, потому что знаю: никогда не будет тягостно и грустно в  общении с ним. Часто, даже чаще всего, спорю с Цвейгом, но спор этот не вызывает раздражения и злости. Он плодотворен, спор этот, как это обычно бывает, когда диалог не вращается вокруг одной оси, а открывает неожиданные возможности для новых вопросов и решений.  О чем бы не писал Цвейг, он, как всякий большой талант, пишет о себе самом. Но мир этого человека был так глубок и разнообразен, что невольная гордыня не настораживает и раздражает, а заставляет примерять на себя  тот костюм, который автор сшил по своей мерке.

 Мне интересно «разговаривать» с Цвейгом еще и потому, что «разговор» этот имеет прямое отношения к реалиям моего, сегодняшнего мира. Мы спорим о том, что окружает меня, мой народ, мое государство, сегодня.   

 Обычно пишут, что Стефан Цвейг родился в нерелигиозной, еврейской семье. Отец его не был выкрестом, но ставил свой значительный бизнес, материальные ценности, выше Бога и традиций своего народа. Сын богатого бизнесмена презрел «грешную материю», но тоже бежал от своего еврейства в гуманистические, либеральные ценности европейского духа.

 В своей горькой, мемуарной книге «Вчерашний мир» он ограничился скупым портретом своих родителей, детства и отрочества. Цвейг был убежден, что настоящая его жизнь началась только тогда, когда он смог достичь, как он это понимал, мирового гражданства.

 Семья, родина, патриотизм, твой народ – все это, как казалось не только этому замечательному писателю, уводят человека от высоких задач постижения мира. Мало того, сплошь и рядом  оказываются причиной ограниченности, ксенофобии и страстью к агрессии. Пацифизм, по Цвейгу, должен был исключить национальные особенности личности.

 «Когда Цвейга напечатали в популярнейшей "Нойе фрайе прессе" и редактор отдела фельетонов Теодор Герцль попросил его помочь в организации сионистского движения, Стефан ответил вежливым отказом: еврейская тема, по его мнению, была слишком мелка по сравнению с проблемами Европы», - пишет один из биографов писателя».

 Проблемы Европы Цвейг точно обозначил в своей блестящей книге о Фридрихе Ницше: ««Никто не слышал так явственно, как Ницше, хруст в социальном строении Европы, никто в Европе в эпоху оптимистического самолюбования с таким отчаянием не призывал к бегству – к бегству в правдивость, в ясность, в высшую свободу интеллекта. Никто не ощущал с такой силой, что эпоха отжила и отмерла, и рождается в смертельном кризисе нечто новое и мощное: только теперь мы знаем это вместе с ним».

 Книгу эту писал Стефан Цвейг до прихода Гитлера к власти, когда еще могли сохраниться иллюзии о приходе новой эпохи «правдивости и ясности и высшей свободе интеллекта». Увы, пророчества Ницше слышал не только он. Нацисты поняли их по-своему.

 Любимый герой Цвейга – Эразм Роттердамский – был одним из первых «граждан мира». Именно это звание  старался получить Стефан Цвейг и именно эта попытка стала трагедией всей его жизни, как и всего еврейства Европы.

 «Что может быть более символично для этого гения, - писал Цвейг в своей книге о голландском философе, - принадлежащего не какой-нибудь отдельной нации, но всему миру: у Эразма нет родины, нет настоящего отчего дома, он, можно  сказать, родился в безвоздушном пространстве».

 Книга «Триумф и трагедия Эразма Роттердамского» написана в 1935 году. Цвейг вынужден эмигрировать. Его книги нацисты начали жечь на костре еще в мае 1933 года. Писатель сам оказывается в «безвоздушном пространстве». Он не может найти покоя: Швейцария, Англия, США, Бразилия…. В случайной гостинице Цвейг, вместе с женой, горстями глотает снотворное и засыпает навечно. Собственно, трагедия самого Стефана Цвейга в том, что он так и не смог обрести мировое гражданство и остался изгоем. По сути – еще одной еврейской жертвой Холокоста.

 Весь ХХ век, век нацизма и большевизма, словно поставил точку на попытке слабого человека найти прибежище в отрыве от земли, в заоблачных далях добра, терпимости и гармонии.

 Совсем недавно было переведено на русский язык эссе Цвейга, написанное на смерть его друга – отличного писателя – Йозефа Рота. Слова «еврей», «еврейство» Стефан Цвейг повторять не любил, но в этом реквиеме он был вынужден сделать это: «У Иозефа Рота была русская натура, я сказал бы даже, карамазовская, это был человек больших страстей, который всегда и везде стремился к крайностям; ему были свойственны русская глубина чувств, русское истовое благочестие, но, к несчастью, и русская жажда самоуничтожения. Жила в нем и вторая натура – еврейская, ей он обязан ясным, беспощадно трезвым, критическим умом и справедливой, а потому кроткой мудростью, и эта натура с испугом и одновременно с тайной любовью следила за необузданными, демоническими порывами первой. Еще и третью натуру вложило в Рота его происхождение – австрийскую, он был рыцарственно благороден в каждом поступке, обаятелен и приветлив в повседневной жизни, артистичен и музыкален в своем искусстве. Только этим исключительным и неповторимым сочетанием я объясняю неповторимость его личности и его творчества».

 Йозеф Рот был родом из пограничного местечка Галиции. Видимо, по этой причине Цвейг нагрузил его «русской натурой». Увы, Стефан Цвейг, уроженец Вены, тоже страдал, как он сам определил, «русской жаждой самоуничтожения». Сложно понять, почему еврею недоступна «глубина чувств» и австрийское «рыцарское благородство». И о какой «кроткой мудрости» еврейского ума можно говорить, если вспомнить яростные обличения пророков. Я уж не говорю об «артистичности» и «музыкальности», которая, якобы, свойственна только австрийским денди. Ясный и точный ум Цвейга здесь невольно становится рабом своих искусственных схем и стереотипров.  Мало того, когда он «грузит» тот или иной народ отличительными качествами, то невольно вторит людям с расистским мировоззрением.

 Цвейг будто не договаривает, упоминая лишь добрые свойства характера того или иного народа. Логично заговорить и о негативе. Ну, например, о пресловутой «религиозной ограниченности» и фатальном, упрямом нежелании еврейства принять общие и единственно возможные для писателя «правила игры». Цвейг никак не мог предположить, что «неповторимость» творчества Рота лежит, как раз, в его происхождении, что именно наследие цепочки предков сделали этого человека тем, кем он был. И бегство от самого себя здесь совершенно невозможно.  И объясняется побег этот вовсе не желанием примкнуть к какому-то братству небожителей, а является следствием все той же мировой юдофобии. Датскому писателю, английскому, французскому, русскому - никогда не мешало их происхождения. Мало того, Стивенсон гордился тем, что он шотландец, Бальзак не мыслил себя в отрыве от Франции, Достоевский считал национальные особенности народа русского чуть ли не спасением греховного мира людей. Писатель – потомок Иакова достаточно часто искал возможность бежать от своего еврейства, в глубине души соглашаясь с антисемитами, что в происхождении этом есть что-то нечистое, ограниченное. Отсюда и вечная, унизительная позиция защиты, опровержения очевидной клеветы. В том же некрологе Стефан Цвейг пишет:

 «Дамы и господа! Сейчас не время опровергать все лживые и клеветнические измышления, с помощью которых нацистская пропаганда пытается оглупить мир. Но нет клеветы более гнусной, лживой и вопиющей, чем утверждение, что евреи в Германии когда-либо питали ненависть или вражду к немецкой культуре. Напротив, как раз в Австрии можно было своими глазами убедиться, что в тех пограничных областях, где находилось под угрозой само существование немецкого языка, именно евреи, и только они, сберегали немецкую культуру».

 Не мировую, отметим, а все-таки какую-то особую – немецкую. Здесь Цвейг готов признать, что таковая существует, хотя всем своим творчеством старался доказать пагубность национальных красок.

 Все в той же книге об Эразме Роттердамском Цвейг не раз возвращался к этой теме: «В душе он не признавал над собой никакой власти, не собирался служить ни одному двору, ни одному университету, ни одной профессии, ни одному монастырю, ни одной церкви, ни одному городу и всю жизнь с тихим, мягким упорством отстаивал свою независимость».

 Цвейг был убежден, что независимость эта реальна и достижима. Друг Томаса Мора – Эразм Роттердамский жил в более вегетарианское время, а потому и умер тем, кем хотел быть. Утопию Стефана Цвейга разрушил нацизм, ясное сознание полной зависимости от зла.

 Собственно гуманистическое мировоззрение и было одной из утопий времени надежд и открытий. Затем, будто в насмешку над человеческим родом, пришли страшные утопии коммунизма и нацизма – практического переустройства мира на ненависти и крови. Нынешние фанатики ислама проповедуют очередную утопию, столь же далекую от гармонии в мире людей, как и добрые, прекрасные и красивые мечты гуманистов. Сегодня проповедники утопии технократов считают себя спасителя цивилизации Запада, но и они, рано или поздно, поймут всю тщетность своих усилий.

 Как это понял в феврале 1942 года еврейский писатель австрийского происхождения Стефан Цвейг.

 Пишу о бегстве этого замечательного человека от своего еврейства, но это не совсем так. Цвейг, как его герой Эразм Роттердамский, бежали от мира людей, от толпы, от множества. Бежали в одиночество, в мнимое, невозможное государство аристократов духа.

 «В Англии Эразм выздоровел от средневековья. Однако при всей любви к этой стране он не становится англичанином. Он возвращается освобожденным – космополит, гражданин мира, свободная и универсальная  натура. Отныне любовь его всегда там, где царят знания и культура, образование и книга. Не страны, реки и моря составляют для него Космос, не сословия и расы. Он знает теперь лишь два сословия: высшее – аристократия духа и низшее – варварство».

 Цвейг, правда, замечает дальше, что подобное ограничивало Эразма, «лишало его корней», но сам пафос текста говорит о том, что писатель любуется свои героем, его мужеством противопоставить себя миру его одиночеством.

 Но есть еще одна особенность ограниченности гуманизма  в давние времена и сегодня: в его полном нежелании учитывать «физиологию жизни», неотрывность человека от пустыни и леса, от рек и океанов. Здесь очевиден библейский грех гордыни. Попытка объемом знаний и глубиной учености бросить  вызов самому Создателю. Никогда бы не мог Эразм, а следом за ним и Стефан повторить удивительные строчки Самуила Маршака: «Человек, хоть будь он трижды гением, остается мыслящим растением».

 Фанатизм Мартина Лютера победил гуманизм Эразма Роттердамского только потому, что его сила была неотрывна от грязи земли, от природы человека. Любое зло в мире побеждает, хотя бы на время, при ясном и полном учете национальных особенностей и характера человека.

 Сам Цвейг осознал это, наблюдая за наступлением коричневой чумы: «Редко натуры понимающие способны одновременно и на свершения, широта взгляда парализует действенность».

 Беда же нашего времени в том, что благодаря всесильности  СМИ наследники великого учения голландского ученого стараются  парализовать все усилия, направленные на сопротивление злу. Зло же это в эпоху Эразма вовсе не несло в себе той тоталитарной угрозы всему живому, как сегодня. Отсюда и неизбежность, как бы это не было печальным, активного сопротивления злу. Естественно, при ясном и точном сознании, характера этого зла, построенного на ненависти и страсти к разрушению.

 В противном случае больше не останется на нашей планете тех, кто готов и поддерживать, и спорить с такими замечательными людьми, как Эразм Роттердамский и Стефан Цвейг.

Австрийскому писателю Стефану Цвейгу вернули степень доктора наук

РИА "Новости". 17:20:03

        Знаменитому австрийскому писателю Стефану Цвейгу, равно как и другим 32 выпускникам Венского университета, возвращена ученая степень доктора наук, которой он был лишен во времена нацистской власти в Австрии. Во времена фашизма академической степени в силу "расистских политических причин" было лишено более 200 выпускников Венского университета, в числе них и еврей Стефан Цвейг. Половине из этих выпускников после 1945 г. ученая степень была восстановлена, однако Цвейг не попал в их число.

        На вечере памяти о своих выдающихся студентах руководство Венского университета торжественно вручит докторские дипломы родным и близким выпускников, а распоряжение об отмене академических титулов для "расистски неполноценных" будет объявлено аннулированным.

        На стене гимназии на венской улице Вазагассе, которую когда-то закончил Стефан Цвейг, в настоящее время висит мемориальная доска с фамилией выдающегося писателя. 

НОБЕЛЯ В.ПУТИНУ !

     Один уже - таки да, а другое еще нет. Непорядок.

Путина выдвигают на Нобелевскую премию мира 

http://m.youtube.com/watch?v=IyvapEZW2lA&desktop_uri=/watch?v%3DIyvapEZW2lA

 Мне непонятны возмущения комментаторов этого нормального события. Нобелевская премия мира - премия особая, вроде шнобелевской. Если ее получали такие "миротворцы". как Ясер Арафат и его подельники по разжиганию 2-ой интифады в Израиле и нынешний президент США, почему бы не дать ее В. Путину - чем он хуже? Боюсь, что даже лучше.

ИЗ "ЕВРЕЙСКИХ" ПИСЕМ ЛЬВА ТОЛСТОГО

 С большой долей достоверности письмо это классика можно назвать «еврейским». Написано оно, правда, русской женщине – Елене Ефимовне Векиловой, тема письма – оценка религии слуг Аллаха. С потомками Иакова оно, как будто, не связано, но это только на первый взгляд, хотя бы только потому, что объектом атаки нынешнего ислама стали евреи и Израиль.

 Кроме того, в письме этом до предела обнажена наивность либеральной идеи, основанной на убежденности в линейном прогрессе духовного развития человечества.

 Итак, письмо Векиловой от 13-16 марта 1909 г.: «Все на свете развивается, совершенствуется, как совершенствуется отдельный человек, так совершенствуется и все человечество, и главная основа жизни всех людей – их религиозное сознание…»

 Насчет «основы» тоже все ясно Льву Николаевичу: « … новое, более высокое понимание религии дано было в книгах Веды в Индии, позднее в учениях Моисея, Будды, Конфуция, Лаотзе, Христа, Магомета. Все эти основатели новых религий, освобождавшую религию от древнего, грубого понимания ее, и заменявшие его более глубоким, простым и разумным, были великие люди, но все-таки люди и потому не могли выразить истину во всей ее ясности, глубине и чистоте от всяких прошлых заблуждений».

 Такой выходит непрерывный процесс «очищения», в котором Лев Николаевич несомненно видел самого себя после Христа и Магомета. Согласно этой логике Иудаизм прогрессивнее Вед, Конфуций был мудрее Моисея и так далее.  И вывод Льва Николаевича очевиден: «И потому в самых древних религиях больше всего чудесного и всякого рода суеверий, скрывающих истину: более всего в самой древней, в браминской, уже меньше в еврейской, еще менее в буддийской, конфуцианской, таосистской, еще менее в христианской, но уже меньше всего в самой последней большой религии – в магометанской».

 Получается, что именно в исламе истина скрыта менее всего.  Не понятны в таком случае две вещи. Во-первых, почему сам Лев Николаевич вел свою идейную родословную от Христа, а не Магомета. Во-вторых, почему «чистота» веры никак не связана с «чистотой» народа, который ее исповедует.

 Дело в том, что сыновья корреспондентки Векиловой решили перейти в Ислам, чтобы с большей эффективностью просвещать «темных» татар города Тифлиса, в котором они жили.  Именно «темных», как пишет в своем письме Вакилова.   

 Спрашивается, почему самая «светлая» религия не смогла просветить народ, ее исповедующий, за полторы тысячи лет ее существования. И неужели народ еврейский «темнее» татар Казани или Тифлиса, только потому, что Моисей не достаточно отмыл свою веру от «всего чудесного и всякого рода суеверий».

 Впрочем, и магометанство, по мнению Толстого, нуждалось в «очистке». В письме он пишет о двух «прогрессивных» сектах в Казани: « И та и другая секта представляют собой движение вперед магометанства к освобождению от мертвых внешних форм, которых, надо сказать, в магометанстве, как позднейшей религии гораздо меньше, чем во всех других больших религиях».

 Нет, логику классика постичь трудно. Можно сказать в оправдание Льва Николаевича, что умер он, как раз, накануне новых, фатальных увлечений человечества: веры в коммунизм и фашизм. Пророки этих доктрин тоже считали и считают себя более прогрессивными, мудрыми и современными мудрецами, а на поверку оказались «темнее» не то что Конфуция, но даже Моисея. И вера их не дала миру ничего, кроме кошмара дикости и крови.

 Не дожил Толстой и до наших дней, отмеченных террором и ненавистью слуг Ислама к прочим людям «темных» вер.

 Увы, не могу признать, что неандерталец с дубиной глупей его потомка с  ядерной бомбой, а современный писатель Александр Проханов мудрее Льва Николаевича  Толстого.  Кто там что «очищал» и от чего - дело темное.

 Оставим гордыню классикам и вспомним о фактах, о реалиях нашего бытия, в котором детям госпожи Акиловой так и не удалось, к несчастью, просветить слуг Аллаха, потому те и сегодня продолжают верить, что ждет их за убийство неверного на том свете целый гарем и бесплатное питание.

 Понимаю, Лев Николаевич жил в эпоху безвластного и бесправного Ислама, религии «униженных и оскорбленных». Он даже предположить не мог, какой может стать  «очищенная» вера под воздействием власти и денег.

  Увы, как часто само время мыслит за нас, а нам, грешным, кажется, что это мы первооткрыватели новых горизонтов. В любом случае, сама мнимость лидерства во всем, что касается духовности человека, порочна и опасна своими последствиями. Может быть, по этой причине дал Моисей людям Закон не свой, а Божий: простое и ясное перечисление того, что делать не следует, и поставил этот простой, ясный и чистый урок выше любой идеи, рожденной мозгом человека, в том числе и мозгом такого гиганта мысли, как Лев Николаевич Толстой.