3-4 октября – 30 лет событий вокруг путча Хасбулатова и Руцкого*
Не знаю, повезло или нет, но лет тридцать я с близкого расстояния смотрел на российскую политику и российских политиков. А в чем-то и участвовал, потом о чем-то и написал. Полуподпольные сходки, огромные митинги, официальные заседания, съезды близких и идейные расхождения, столкновения амбиций и установок. Масштабные личности: Сахаров, Солженицын, Ельцин, Афанасьев, Попов, Старовойтова, Немцов, Чубайс, Черномырдин. Навальный, наконец. Путина близко не видел, но письмо за его подписью было.
Понял, в конце концов, что нельзя считать полностью истиной все слова любого, даже самого идейно тебе симпатичного политика. Что даже корректные программы имеют неожиданные лакуны, ведущие к ожидаемым провалам.
То есть, остается одно: разделение властей, которое никак нельзя допускать до слияния в экстазе. Относится это и к “четвертой власти”: пресса не имеет права кому-нибудь отдельно служить. Пусть все конкурируют и спорят, получившийся вектор – единственно верный на это мгновение, каким бы он ни был противным твоей личной позиции. К навязыванию, насилью переходить нельзя.
Многие посейчас спорят об октябре 93-го: был ли расстрел парламента, правильно ли действовали та или иная сторона, кто первый начал насилие, кто первый перешел грань насилия допустимого, защищающего закон и достоинство. А вот пришли бы коммуняки – имели же право, пусть бы потом и ушли… Как же! Кто ушел из применивших силу? Да и какие уже были коммуняки? От красного ушли к коричневому.
Но ведь в ту же часть спектра двинулись и победители. Не сразу, конечно, но их прямые наследники…
Я перечитал свой старый документальный материал, написанный к двадцатилетию событий осени 93-го (прямо Робеспьер какой-то!). Он публиковался (кажется, в сокращении) в печати, вышел в моей книге. Но с тех пор, после Крыма и воспоследовавшего, политический пейзаж нашей Родины еще раз круто обновился и обнажились новые аналогии.
Вердиктов не выношу. На дух! Но каждый может сам составить свою версию… * *
В кабинете у Егора Яковлева появился бронежилет. Надетым мы его не видели, но когда главный редактор «Общей газеты» созвал редколлегию, мы заметили висевший на распялке предмет, зацепившийся крючком снаружи дверцы одного из отделений обычного офисного шкафа. Зачем он Егору Владимировичу, мы не спрашивали: понятно, что «коммуняки», окружившие своими вооруженными отрядами парламент, который тогда квартировал в Белом доме на Краснопресненской набережной, могли иметь претензии к бывшему автору десятка книг «ленинианы», с начала перестройки ставшему одним из ее идеологических моторов. И претензии эти вполне могли выстрелить.
Накануне ночью, возвращаясь на редакционной машине из типографии, я видел на Ленинградском проспекте группу с красными флагами, обступившую огромного инопланетянина-омоновца. «Чего вы хотите? – я спросил старушку в строительной каске. – Там наши герои!», – ответила она. Там – это у здания Главного разведуправления, «Аквариума», а герои – это члены Союза советских офицеров, зачем-то штурмовавшие объект Минобороны. Они стреляли, были пострадавшие…
В те же дни, 30 сентября, моя жена Люба в последний раз сходила в Белый дом. Не только для очередного репортажа, она хотела убедить нашего друга-депутата покинуть позицию, которая явно должна была стать полем боя, бессмысленного для него. Борис Хакимов, уфимский геолог, вместе с которым мы поднимали народ против фенольного отравления и вели предвыборные битвы 1990-го года, никогда не входивший ни в одну партию, избранный в округе, где ему противостояли мощные чиновники, чистил свой газовый пистолет и подсчитывал, на сколько хватит осажденным продуктов.
А ведь он победил на выборах еще и потому, что открыто поддержал Ельцина, когда тот начал борьбу с КПСС. Мы тогда, всего за три года до октябрьского противостояния, выдвинули в Уфе лозунг: «В Москве Борис, у нас – Борис, борись, Борис, и не боись!». И через пару месяцев именно Хакимов завел меня в кабинет свежеизбранного председателя Верховного Совета и познакомил с Борисом Николаевичем.
И вот теперь Борис Хакимов ответил Любе, что хотя и не поддерживает ни макашовцев, ни сторонников Руслана Хасбулатова, но не может уйти, бросив интендантские обязанности, которые ему доверили товарищи. 1 октября, спустя 10 дней после ельцинского указа с ультиматумом о роспуске парламента, оцепление перестало пропускать в Белый дом, в том числе – и журналистов. Началась блокада…
Так что на редколлегии нас интересовало только, откуда у редактора негосударственной газеты бронежилет -тогда еще предмет строгой отчетности. «Выдали ребята из контрразведки», – ответил Егор Яковлев. И продолжил планерку. Говорили о неудачных переговорах в Свято-Даниловом монастыре под патронажем Алексия Второго, где Валерий Зорькин пытался примирить бунтующих парламентариев лево-правой оппозиции и администрацию Ельцина. Думали, как выяснить, на кого работают снайперы, стреляющие по случайным прохожем на Новом Арбате с точек, которые обычно занимала правительственная охрана (тогда я не знал еще моего нынешнего осетинского друга Владимира Джигкаева, который как раз в это время успел вдавиться в витрину «Метелицы», а за спиной у него разлетелось от выстрела стекло).
Это было с утра, а 3-го днем пошла кульминация: В 15: 25 участники антиельцинской демонстрации, прорвав оцепление на Крымском мосту, деблокировали Дом Советов. При прорыве получили ранения два сотрудника ОМОНа (сбиты грузовиками МВД). Демонстранты были обстреляны ОМОНом, отступившим к зданию мэрии (бывшее здание СЭВ), рядом с гостиницей «Мир», где был штаб «бунтовщиков». По информации Верховного Совета, 7 убитых, десятки раненых. Кроме того, погибли два сотрудника МВД (один из них – полковник, пытавшийся запретить войскам стрелять). Сторонники президента обвинили в этом сторонников ВС. По информации ВС, все погибшие пострадали от пуль солдат МВД.
В 16: 00 Б. Н. Ельцин подписал указ Указ Президента РФ от 3 октября 1993 № 1575 «О введении чрезвычайного положения в городе Москве». У Белого дома состоялся митинг, на котором отстарненный вице-президент Руцкой призвал демонстрантов взять штурмом здание мэрии и телецентр в Останкино. Председатель Верховного совета Руслан Хасбулатов на том же митинге призвал штурмом взять Кремль и заключить Ельцина в Матросскую Тишину.
В 16: 45 здание мэрии занято митингующими. ОМОН и внутренние войска отступили, оставив военные грузовики с ключами в замках зажигания, а также гранатомёт. Все это поступило в распоряжение депутата-коммуниста Альберта Макашова, поведшего отряд на Останкино. Управделами мэрии Шахновского путчисты взяли в плен.
А к вечеру 3 октября отряды, руководимые Макашовым, не только прорвали блокаду, но и сами пошли на штурм Останкина, требуя от телевидения достоверной информации. Власть (ее часть, остававшаяся, вроде бы, верной Ельцину) растерялась. Когда я приехал около семи вечера на Красную площадь, журналист Володя Кузьмищев из «Курантов», стоявший рядом с Игорем Харичевым и другими нашими знакомыми по тогдашней политтусовке, сказал, ссылаясь на них, что только что в Кремле приземлился вертолет с Геннадием Бурбулисом и Михаилом Полтораниным. Они, вроде бы, потребовали от Ельцина решительных мер. Тогда, кстати, в Кремль мы ходили запросто, предъявляя без всяких предварительных формальностей редакционные удостоверения.
Стемнело, между Кремлем и Моссоветом густой толпой бродили сочувствующие демократическому лагерю, зеваки и журналисты. Отсутствие какой–либо организации было наглядным, люди рванулись в центр по радио-призыву Гайдара, но с ними дальше никто не работал. С балкона Моссовета один за другим выступили «три толстяка» – Гавриил Попов, Юрий Лужков и Егор Гайдар. Гайдар предложил раздать оружие, чтобы противостоять макашовским отрядам. В противовес ему популярный депутат-телезвезда Александр Любимов, который пришел к Моссовету в обнимку с девицей, призывал разойтись по домам. Милиции нигде не было видно, армия себя никак не проявляла, по улицам носились грузовики с красными флагами. Останкино прекратило передачи.
Я подошел к одному из знакомых активистов «ДемРоссии» и предложил организовать охрану «Эха Москвы» – одного из немногих оперативных СМИ, еще не попавших под атаку «защитников Белого дома». Многие радиостанции тоже квартировали в районе Останкина, а «Эхо» вещало с Никольской. Прямо под балконом Моссовета мне выдали полтора десятка нарукавных повязок (никакого другого оружия не было), добровольцы из толпы их нацепили, и мы отправились с Тверской на Никольскую.
По дороге обрастали сочувствующими из все той же турбулентной массы, за короткий путь нас стало больше сотни. Почти у редакционного крыльца встретили депутата Моссовета от «ДемРосии» майора Николая Московченко, за плечом у него маячил приклад старого армейского карабина. Это было хоть похоже на оружие, хотя, конечно, грузовик с полусотней вооруженных «мятежников» он остановить бы не смог.
Во дворах напротив ГУМа нашли на стройке куски арматуры, бочку с бензином, в киоске приема стеклотары – бутылки. Под Колиным присмотром стали заливать в них бензин, на фитили пошли носовые платки. А на баррикады – прежде всего строительные леса. Первую соорудили почти у подъезда «Эха», в дверях не было обычной милицейской охраны. Взяли эту функцию на себя, Матвея Ганапольского пропустили, а Натэлле Болтянской с подружкой посоветовали идти домой – подальше от возможного «мужского дела». Оно предстало вполне возможным вариантом, когда в створе Никольской показались грузовики с красными флагами, но увидав недружественную толпу, «мятежники» поехали дальше.
Ближе к полуночи все переулки и улицы вокруг радиостанции были перекрыты, на головной баррикаде о чем-то тихо беседовали Иннокентий Смоктуновский и поэт Сергей Гандлевский, всего на пяти баррикадах нас было уже около двух тысяч. Мимо нас ручейком тянулись выступающие политики и просто интеллигенты, призывавшие к сопротивлению путчу.
Извлечь выгоду из нестабильности захотели и те, кто поначалу пытался выглядеть «третьей силой». Меня вызвали наши дозорные с баррикады, перекрывшей подземный переход у Исторического музея, сказали: «парламентеры от Краснова». Двое довольно смутных краснобаев попытались уговорить принять главенство бывшего председателя Краснопресненского райсовета Александра Краснова. Вроде бы он – командир баррикад, да и вообще – спаситель граждан и отечества от смуты. Мы в достаточно оскорбительной форме отказались.
Утром на следующий день, 4 октября, в кабинете Егора мы смотрели трансляцию танкового расстрела Белого дома. Я, не отошедший от ночных переживаний, ликовал, уверяя Егора Владимировича, что это просто «выкуривают» мятежников, а не убивают сторонников законно избранных депутатов. Правда, их там оставалось уже не большинство. Яковлев спрашивал: неужели мы рады такому разрешению кризиса? Мы – это остальные: Саша Архангельский, Алла Латынина, Виталий Ярошевский.
Начали поступать первые сообщения о жертвах: сперва о пострадавших при штурме Останкина, потом – о погибших в рядах нападавших (и рядом с ними – случайных прохожих). Все прелести гражданской войны. К утру 5 октября выяснилось, что жена друга– депутата уже три дня не имеет от него вестей. Пошел посоветоваться к Егору. Он выслушал, помолчал и написал на бумажке телефон своих знакомых из контрразведки, наверное, тех, кто жилет выдавал. Я позвонил, объяснил, почему газета ищет пропавшего Бориса Хакимова. Через час перезвонили: он отпущен домой.
Вот рассказ Бориса. Свои математические наклонности он тогда использовал, чтобы наладить учет в столпотворении Белого дома. Насчитали пять тысяч человек, собравшихся после ельцинского указа. Их распределили по комнатам и этажам, назначили старших, посчитали их нужды: питание, санитария… После обстрела, часов в пять вечера, последнюю группу осажденных вывела «Альфа», собралось около тысячи человек, еще тысячи полторы вышли с тыльной стороны, их принимали люди Коржакова. Куда делись остальные из сосчитанных им пяти тысяч, он не знает, сколько из них погибло, а скольким удалось уйти раньше – неизвестно. В переулке сбоку видел много трупов. На набережной долго ждали автобусов, людей не отпускали, потом стали развозить по райотделам милиции и другим изоляторам. С ним обращались, вообще-то, корректно, только при посадке в автобус прикладом саданули, а в райотделе офицеры сходили в магазин, на свои деньги накормили. Отпустили с Таганки, очевидно, после моего звонка.
Самое интересное Борис узнал, когда уже вместе со следователями ходил в Белый дом, в свой кабинет – забирать вещи, в том числе – и газовый пистолет. Во-первых, все кабинеты набережной стороны с 6 по 19 этаж были раскурочены снарядами, так что байки про «несколько выстрелов холостыми» – пропагандистское вранье. Во-вторых, все – телефоны, редкие тогда факсы, прочие канцелярские радости, телевизоры – исчезло под бдительным надзором внутренних войск. Зато валялось много «карандашей» – так следователи называли заточенные с одного конца увесистые и несгибаемые «пальцы» от танковых траков. Чтобы заточить такой «карандашик», токарному станку надо работать не один день. Готовились, получается, бойцы загодя. А потом этими «карандашами» вскрыли все сейфы, танковая сталь легко сминала чиновничьи дверцы, от солдатского удара они складывались, как книжки. Но ничего особо ценного там, по депутатскому мнению, мародеры не нашли…
Такие они, наши тогдашние герои. И с одной стороны, и с другой. Гайдар, Полторанин, Бурбулис, Лужков, Коржаков, Хасбулатов, Макашов, Руцкой, Олег Румянцев, Илья Константинов. Внутри каждого из противостоящих лагерей бушевали противоречия, каждой из фракций одного лагеря можно было найти близких по духу в другом, но между собой лагеря никак не хотели искать компромиссы. Зато старались, как в подворотне, взять друг друга «на испуг», не стесняясь кровавых провокаций. Невнятные идеологически лево-правые позиции, слабость в принятии решений – и жестокость в их проведении. Скоро это обернется Чечней, потом – «Норд-Остом» и Бесланом. А общество, не наученное жить по законам и путающееся в понятиях, металось по всем азимутам всеядности.
Да, там они, корни, оттуда родом многие наши сегодняшние герои. Ельцин позволил силовикам научиться бороться с оппозицией в новых условиях. А они научились не складывать вся яйца в одну корзину. И осознали привлекательность новой службы при помощи «карандашей» и рейдерских захватов.
Но главное, что видно с дистанции в десятки лет: неконтролируемое сознанием скатывание любого конфликта к простейшему звериному решению, привлекательность фашистской простоты и для масс, и для элит. Это тревожит именно сейчас, у маячащей границы путинской эры. Вот уже и коммунисты опять начали называть себя оппозицией, хотя по всем азимутам поддерживали президента. А как они себя ведут в тревожные минуты, мы помним. Вот уже любое инакомыслие объявляется уголовным преступлением, а это ведет не только к наручникам, но и к пулеметам. Что, опять «кто не с нами, тот против нас»?
Беда не в равнодушии большинства, а в его способности принять участие в чем угодно. И ни за что не отвечать.
Беда не в том, что свободомыслящих – меньшинство, а в том, что оно не осознает ответственность и продуктивность своей роли.
Автор: Иосиф Гальперин
