СОБАКА ЖДЕТ ХОЗЯИНА

Почему так любят истории о верности собак? Да потому, что с людьми такое случается крайне редко.

http://www.vesti.ru/m/doc.html?id=1153466&cid=520

ВЕСЕЛЫЕ ЗАМЕТКИ О ЮДОФОБИИ

 ДОМИНО

 Дело происходило в подвале. Попал я туда совершенно случайно. Позвал симпатичный человек – я и пошел. Мужикам нужен был четвертый игрок в домино. Понятное дело, без четвертого эта замечательная игра совершенно невозможна.

 Не знаю, почему те люди, летом (погода, помню, стояла чудная) играли в подвале . Привыкли, вернее всего. Зима в России длиться дольше, потому и зимние привычки крепче.

 В подвале том, как и положено, было грязно и душно. По углам высились груды неопределенного мусора. Центр помещения мужики кое-как очистили, поставили в центре крепкий стол, способный выдержать удары мощных ладоней, но вокруг стола мебель имелась ненадежная. Тут без подробностей не обойтись: первый игрок сидел на узкой деревянной скамеечке, второй на шатучем, обшарпанном табурете, третий занимал сидение полностью разбитой парты, послевоенного образца. Мне же, как гостю, досталось кресло на колесиках, но без спинки.

 Вот сижу я на этом  подозрительном сооружении, держу «кости» на ладони и никак понять не могу, зачем я здесь и за что? Впрочем, этот вопрос в России я задавал себя часто.

 Молча отбили мы по гладкому листу фанеры на столе первую партию. Причем, я активно помог своему знакомому продуть ее вчистую, и тут  понял, что был приглашен в подвал не случайно. Решили мужики из этого провинциального городка выяснить для себе кое-что по «еврейскому вопросу».

 Номер первый, тот, что сидел на табурете, меня и спрашивает благодушно, вроде как вскользь:

-          Мнение имеется, что  евреи – самые умные люди?

Надо сказать, что прямо над нами висела голая лампа на длинном шнуре. По верху подвального помещения ходил легкий сквознячок, и лампу эту раскачивало, шатало по сторонам. То один мусорный угол вырывался из полной тьмы, то другой.

 Качнуло «лампочку Ильича» в очередной раз, и увидел я в освещенном углу остро-волосатую, любопытную, крысиную морду.

-          Крыса, - сказал я.

-          Известно, - зевнул мой симпатичный знакомый, мешая кости. – Крысам тоже где-то жить надо.

-          Так я насчет ума спросил? – напомнил номер первый. Судя по всему, был он из бывших интеллигентов.

 Я уже знал, как поступать  в таких случаях, и всегда занимал позицию «предательскую»: никогда не спорил.

-          Умный народ, да, - сказал я. – Самый умный, умней нет.

-          А почему? – даже привстал номер второй, наверняка не ожидал он от меня такого ответа.

-          Потому как инопланетяне, - сказал я. – С другой планеты, где все сплошь умники.

-          А мы? – спросил номер второй, припечатав к фанере очередной дубль. – Выходит, дураки.

-          Вы – здешние, - осторожно отозвался я.

-          Это хорошо, - сказал мой знакомый. – Здешним жить легче.

-          Понятное дело, - согласился я, и пропустил в очередной раз ход, стукнув ребром костяшки по столу.

-          На твоей планете  «козла» не зашибают? – спросил номер первый.

-          Нет, - ответил я. – Там только шахматы в моде.

-          Тогда понятно, - сказал номер второй. – Вы, евреи, народ не только умный, но и хитрый. По шахматам есть первенство мира, а по домино нету.

-          Очень хитрый, - вновь  не стал спорить я. – На нашей планете все хитрые, как один. Хитрыми рождаются, хитрыми помирают.

 И в самом деле, о чем тут спорить: чемпионы мира по шахматам есть, а лучшие «козлисты» так и ходят без наград и медалей. Очень это несправедливо.

 А потом, помню, не выдержал и швырнул в наглую крысу пустую бутылку из-под пива.

-          Нервный вы, евреи, народ, - тут же определил номер первый.

И я вновь не стал с ним спорить.

  НА МОРЕ.

  Со мной на море был такой случай. Летом ходили мы с приятелем на рефрежераторе «Пак». Небольшое было судно. В трюме зеленоватый лед. Лед этот мы кололи ломами и забрасывали холодом ящики со свежей скумбрией, а скумбрию поставляли нам рыбаки с сейнеров.

 Прямой работой команда занималась  нечасто, но на корабле других дел всегда хватает. Первое и необходимое – уборка.

 Нас, как только на борт ступили, боцман спрашивает:

-          Ну, салаги, кто что убирать будет? Кто маленькое помещение, а кто – большое?

 Меня еще в школе научили никогда не выскакивать, а мой напарник, видать, в другой школе учился. Он сразу и выпалил:

-          Мне – маленькое!

-          Хорошо, - согласился боцман. – Ты – гальюн будешь драить, а ты, чернявый, –  кают-компанию.

Вот с этого случая и пошел между нами, салагами, раздор. Стал мой приятель на меня коса смотреть, а где-то недели через две и говорит в минуты отдыха. (Мы тогда «загорали» при полной луне на крышке люка, суденышко наше заметно качало, и мачта  ходила по ночному светилу метрономом).

 Начали разговор, как и положено, с девиц. Потом мой приятель и говорит:

-          У нас на Урале евреев мало. Я никогда не встречал. У нас жизнь бедная и климат - дрянь. А мой дед говорил, что еврей плохо жить не будет, еврей умеет устраиваться.

 Тогда я еще на эту тему в спор вступал по наивности. Начал зачем-то рассказывать о родителях, о том, как отец две войны прошел, потом по дальним гарнизонам мотался, и мы за ним колесили, где и голодно было, и холод лютый зимой, а летом дожди неделями…. Еще чем-то оправдывался позорно. Я уж не помню чем.

 Приятель с Урала меня молча выслушал, и опять речь повел о «дамах».

 Помню, в ту ночь долго заснуть не мог, на узкой койке ворочался, все скрипы корабельные слышал. Я тогда очень в дружбу хотел вверить. И думал, если уж мы вместе на судно «Пак» попали, нам и дружить положено, а тут вдруг такие неприятные речи.

 Вздохнул тяжко, но потом все-таки задремал. Проснулся засветло, взял швабру, тряпку, ведро, вымыл гальюн, а потом еще и по кают-компании прошелся мокрой уборкой.

   Явился туда мой приятель и спрашивает:

-          Это ты гальюн вымыл?

-          Я.

-          А зачем?

-          Чтобы ты не думал, что мы, евреи, лучше всех устраиваться умеем.

-          А я и не думаю, - мирно отвечает мой напарник. – Так мой дед говорил, а я что? Я – ничего.   

 Только с тех пор мы с ним ролями все-таки поменялись.

 Боцман как-то спросил:

-          Ты чего, чернявый, присох к гальюну, вроде не твоя территория?

-          По очереди решили, - буркнул я и не стал вдаваться в подробности.

Скучно было на кораблике том, особенно по утрам, а я никогда долго спать не умел. Вот заодно и мыть стал оба «объекта».

 Теперь расскажу о финале этой истории. Под осень пришла пора расчета. Мне выписали рублей на сорок больше, чем приятелю. По тем временам – большие деньги. Уралец это дело засек сразу, и когда мы топали от здания порта к автобусу, сказал усмехнувшись:

-          Нет, все-таки вы, евреи, умеете устраиваться.

Тогда я, промолчав, понял до конца, что никакой дружбы у нас не получится. И деньгами делиться с напарником не стал, потому что, если честно, он и в трюме лед рубил лениво, и очень был доволен, когда обнаруживал, что  гальюн и кают-компания уже убраны.

 СТРАХ

  Один умный человек в Израиле сказал мне как-то, что одной из первейших причин юдофобии он считает необходимость человека в страхе. Прямо-таки насущную необходимость для психического здоровья.

 Он сказал это, а я сразу вспомнил одну «больничную» историю. После тяжелой аварии попал я в «травму» одной из районных московских клиник с переломом бедра.

 Люди компетентные знают, что по тем временам, а случилось это 25 лет назад, лечение подобного перелома в России – было однозначно тюремному приговору. Больного приковывали к растяжке, и в таком лежачем виде он находился не меньше двух месяцев.

 Вот лежу я приговоренный, а вокруг меня жизнь бурлит свободная. Народ молодой, горячий, по большей части на ногах. В основном, были там водители автомобилей после той или иной травмы.

 Жизнь в нашей палате кипела: больные пили, домой бегали, девиц водили. Станет один с одеялом-занавесом, а другой бурно любовью на койке занимается.

 За два месяца соседи мои менялись часто. Однажды доставили в нашу палату детину с переломанными ребрами. Здоровый такой бугай, кулачища по пол пуда весом.

 Положили его рядом со мной. Только, смотрю, сосед как-то опасливо на меня поглядывает.

-          Ты чего? – спрашиваю. – Встречались когда?

-          Нет, - отвечает. – Зачем нам встречаться?

И в самом деле, зачем? Ну, вернулся я к своему привычному делу – чтению. Только, время от времени, отвлекался, потому что ловил на себе испуганный взгляд соседа.

 В моей жизненной практике никогда такого не было, чтобы незнакомый человек, да еще такой силач, от одного моего вида вздрагивал. А тут смотрю- прямо трясется товарищ от страха, нервничает.

 Вдруг он вскочил, бросился к больному у окна, и, слышу, стал его уговаривать поменяться местами, никак это свое желание не мотивируя. Ну, послали его, разумеется, подальше. Место у окна в палате самое ценное.

 Тогда этот, слабо поломанный мужик, и вовсе исчез, а вернулся только поздно вечером. Я уже решился заснуть, несмотря на вопли, всхлипы, девичий смех и звуки попсы. Глаза прикрыл. Тут мой сосед и проскользнул к своей кровати. Лег и одеяло натянул до ушей.

 Только чувствую - пялится он на меня широко открытыми глазами. Неприятно все-таки. Тогда я ему говорю тихо:

-          Не дрейфь, парень, ночью не зарежу. Мне и не встать, сам видишь.

-          Отравить можешь, - отвечает он на полном серьезе. – Подсыпать чего незаметно.

-          Ты, - говорю, - псих. Тебя в другую больницу определить надо было.

Тут он неожиданно соглашается:

-          Может быть, - говорит. – Вот я ничего на свете не боюсь, кроме евреев.

(Он, сами понимаете, другое слово назвал, но не хочется лишний раз себя же зло царапать).

 Сосед мне потом даже песенку колыбельную спел, которой его бабка в детстве баюкала: « Спи скорей. Придет жидок. Да утащит в уголок». Не ручаюсь, что текст был именно такой, но смысл передаю точный.

-          Дура была твоя бабка, - сказал я тогда. – И ты весь в нее.

-          Дура – не дура, - возразил сосед. – А когда евреи в пятьдесят третьем годе воду московскую в водопроводе отравили, на реку ходила за водой и нас, мальцов, посылала. Вот все и живы остались.

 Тут мне стало скучно. Я и заснул. А на следующую ночь с моим соседом вот что приключилось. Он большим храпуном оказался, на нервы стал действовать буйной нашей компании. Терпели они, терпели, а потом и напялили храпуну на голову полиэтиленовый мешок. Тот вскочил с хрипом, чуть не задохнулся, еле мешок с лица содрал. И на меня смотрит с ужасом.

-          Ты?! – спрашивает.

Не стал я ему отвечать. Тут ребята соседу моему и говорят:

-          Еще, дядя, будешь храпеть – удавим.

Лег сосед. И вижу, понятное дело, никак заснуть не может. Я ему говорю:

-          Не  того ты, мужик, в этой жизни боишься.

-          Не учи ученого, - отвечает. – Своих я раньше, чем они меня, удавлю, а еврей завсегда первым поспеет.

 Рассказ о том человеке рискует стать неполным, если не вспомню еще об одном эпизоде, связанном с ним. Повезли меня как-то на рентген, незадолго до разрешения встать на костыли. Ну, привезли, поставили где-то в коридоре на сквознячке, и ушли.

 Лежу я час, второй. Мимо меня больные снуют по своим нуждам, сестрички бегают. Думаю, забыли обо мне, накладка какая-то вышла. Тут вижу рожу знакомого амбала – соседа. Окликаю его.

-          Слушай, - говорю, - не в службу, а в дружбу, сходи в рентген, скажи, что Красильщиков на сквознячке снимка полтора часа ждет.

 Посмотрел он на меня совсем не испуганно, а весело. Ни слова не говоря, взялся за ручки и потолкал мой «катафалк» в дальний конец  к рентгеновскому кабинету. Там притормозил, и сразу исчез за дверью. Минуты через две вышел с дородной дамой в белом халате. Дама строго на меня посмотрела, будто я провинился в чем-то, положила мне на грудь мою историю болезни и сказала строго:

-          Ждите, больной.

Жду я уже ближе к цели, все-таки легче, да и сосед не уходит, смотрит на меня без всякого страха.

-          Иди, - говорю, - спасибо, помог товарищу.

-          Да ладно, - говорит. – Я уж побуду, а то они опять о тебе забудут.

-          Ты, – спрашиваю. – Бояться меня перестал?

-          А чего, - отвечает, - тебя бояться? Не ночь, поди, да и народу вокруг много.

 Записал я эти истории, и подумал, что мог бы припомнить еще десятка два подобных случаев, не меньше. С жесткой, злой юдофобией встречался в России куда реже, чем с очевидным, болезненным бредом, излечиться от которого гораздо трудней, чем от перелома бедра или ребер.  

ОТКРОВЕНИЯ О ПАСТУХАХ И СТАДЕ

 Далеко не каждому удается стать сенатором, конгрессменом, народным депутатом, дипломатом или министром. Стать политиком далеко не каждому дано. Здесь особый талант необходим.

 Занятие политикой, хоть и опасное, но небезвыгодное дело, а потому жили  и живут на свете множество разных личностей, съедаемых лютой завистью к людям этой популярной профессии.

 Вот эти завистники и пишут о политиках разные изречения, стараясь хоть как-то компенсировать свою собственную неполноценность.

 Я вот, например, точно знаю, что в политики не гожусь, а потому сочинил однажды вот что: « Степень дееспособности любого правительства обратно пропорциональна количеству кресел в кабинете министров».

 Очень злым человеком был некий Франклин Пирс Адамс – американский писатель и журналист 19 века. Вот как он выразился на склоне жизни, поняв, что читатели никогда не изберут его в Конгресс США: «Проблемой этой страны является слишком большое число политиков, которые уверены, причем на основании собственного опыта, что народ можно дурачить сколько угодно».

 Некий Макс Бирбом умел хамить не только властям, но и бедного обывателя не жаловал: «Нельзя создать человека, поставив овцу на задние ноги. Однако, поставив на задние ноги стадо овец, можно создать человеческую толпу».

 Фридрих Ницше тоже не обошел стороной проблему «толп»: «В стадах нет ничего хорошего, даже если они бегут вслед за тобой».

 Красивей обо всем этом сказал как-то Бертольд Брехт: « Бараны идут, бьют в барабаны. Шкуры для них дают сами бараны».

 Надо думать, это он на Германию обиделся, поверившую Гитлеру. Конечно, о других странах и народах написать такое никак нельзя.

 Впрочем, вот знаменитый историк В.О. Ключевский тоже свой народ не жаловал: « Мы низшие организмы в международной зоологии: продолжаем двигаться и после того, как потеряем голову».

 Замечательно формулировал на эту тему американский писатель Роберт Хайнлайн: « Известен ли истории хоть один случай, когда правота оказалась на стороне большинства».

 Евреи! Советую задуматься над этим. Журналист А. Малер писал когда-то: «Большинство – синоним силы, а сила редко бывает права».

  Но хватит изгаляться над «слабым материалам». Перейдем к людям власти.    

 Другой Адамс, но имени Дуглас, человек молодой, подвизающийся в Голливуде на поприще кинодраматургии замахнулся аж на высший пост в США: « Всякому, кто способен добиться поста президента, ни в коем случае нельзя доверить эту работу». Очень грубо! Но. если вспомнить о последнем президенте США...

 Читатель может подумать, что скверно относятся к политикам одни американцы. Это не так. Фрондирующая элита во всех странах мира желчь на эту тему источает одинаково. Вот, например, что говорил о политиках французский писатель Морис Баррес: «Политик – это акробат. Он поддерживает равновесие тем, что говорит одно, а делает совершенно противоположное».

 Любопытно, что не только неудачники разного рода, но даже весьма успешные политики умели очень едко шутить над собой. Сам Отто Бисмарк признавался: «Никогда не лгут так много, как после охоты, во время войны или перед выборами». Это он, конечно, имел в виду Германию конца 19 века.

 Шарль де Голь выразился еще откровеннее: «Я пришел к выводу, что политика – слишком серьезное дело, чтобы доверять ее политикам»

 Рональд Рейган тоже за словом в карман не лез. Он «утешал» народ американский так: « Нам не следует ожидать, что правительство решит наши проблемы. Правительство и есть наша проблема». 

 Демократы утешаются здравницей Черчилля в честь этой системы управления, и редко напоминают о других его высказываниях. А в шеститомнике  замечательного политика их множество на эту тему. Приведу всего одну: «Лучший аргумент против демократии – это пятиминутная беседа со средним избирателем». 

 Джорж Бернард Шоу, великий насмешник, как и Черчилль, не склонен был во всем обвинять политиков: « Демократия – это механизм, гарантирующий, что нами будут управлять не лучше, чем мы того заслуживаем».

 Философ Артур Шопенгауэр тоже не жаловал «простого человека». Он писал: « Каждый народ высмеивает другие народы – и все они правы».

 Но вернемся к главному герою этих компилятивных заметок - завистнику. Вот что написал однажды Поль Валери (заметим, что людям, властвующим над словом, всегда мешала чья-то власть над людьми): « Политика – это искусство не допускать людей к участию в делах, которые их самым непосредственным образом касаются».

 Люди творческого труда вечно все преувеличивают, Вот что однажды выдал писатель Гор Видалл: «Сегодня популярные политики больше не имеют возможности писать собственные речи и книги и, судя по некоторым признакам, читать их тоже не могут».

 А Малер тоже некогда сочинил шутку на подобную тему: «Беда не в том, что политик Г. издал книгу под своим именем, написанную другим человеком. Беда в том, что он ее даже не прочитал».

 Но вернемся к знаменитостям. Виктор Гюго не видел, и видеть не мог ни одно заседание нашего Кнессета. Однако выразился он однажды весьма прозорливо: « Мне все равно, чем занимается конгресс, лишь бы он не занимался этим на улице и не пугал лошадей».

 Очень серьезным, даже трагическим писателем был В. Гюго, но я заметил, что как только люди значительного ума и таланта прикасаются к политической теме, их сразу же тянет на юмор, причем очень едкий.

 Петр Великий тоже знать не мог, что будет твориться в  Кнессете Израиля, зато он был знаком со своим Сенатом, а потому указал этой публике так: «Кто станет говорить речи, другому – не перебивать, но дать окончить и потом другому говорить, как честным людям надлежит, а не как бабам торговкам».

  Петр Первый говорил о своем же хозяйстве с болью. Он никому не завидовал, кроме как корабельным плотникам.

 Всякого рода историки, интеллектуалы никогда и не жаловали и не жалели своих политиков В.О. Ключевский шутил похлеще Виктора Гюго: «Государству служат худшие люди, а лучшие – худшими своими свойствами».

 А вот каким он был плохим пророком, этот замечательный историк: «Не может быть самодержцем монарх, который не может сам держаться на своих ногах»

 Ничего, в России правили такие «цари», как Брежнев, Черненко, Ельцин, наконец. И только с Ельцина «корона» свалилась при жизни.

 Некто Коэн, если верить одному из собирателей афоризмов, вывел такой закон мудрости: « Власть имущие считают мудрость признаком слабости, потому что мудрый человек может быть лидером, не обладая властью, но лишь власть позволяет себе быть лидером, не обладая мудростью».     

  Не будем все-таки все списывать на зависть людскую. Иной раз, как и в случае со знаменитыми политиками, не только в ней дело. Вот не помню,  кто сказал эти замечательные слова, но то, что они были сказаны, гарантирую: « Политика – вовсе не искусство возможного. Она заключается в выборе между неприятным и гибельным». Здесь можно лишь вздохнуть тяжко, вспомнив о политике  Еврейского Государства. 

 В связи с этим как не вспомнить некую личность, всемерно помогавшую политикам Израиля выбирать между неприятным и гибельным. Очень нескромным был господином Генри Киссинжер. Вот послушайте: «Девяносто процентов политиков обеспечивают плохую репутацию остальным десяти процентам». Себя-то он, конечно, относил к «десяти процентной норме». И тем самым опроверг свое же собственное высказывание.

 Но вернемся к завистливым шутникам. Блестяще справлялся с этой ролью Генри Луис Менкен – известный американский публицист. Слушаем: «Было бы неправильным утверждать, что я ненавижу все на свете. Я очень уважаю здравый смысл, элементарную честность и элементарную порядочность. Это навсегда исключает возможность моего назначения на государственную должность».

  И дальше: « При демократии каждая партия всегда направляет свои главные усилия на доказательство того, что другая партия неспособна управлять обществом, - и обеим, как правило, удается это доказать, и обе правы».

 Повторяю, этот Менкен – американский публицист и сатирик, он писал на английском языке и был гражданином США.

 Приведу и очень уж грубое высказывание этого завистника: « При демократии хороший политик – фигура почти столь же невероятная, как честный взломщик».

 Оставим подобные откровенности на совести этого человека. Мы с вами знаем достаточно много честных взломщиков. Ну, например, славный Деточкин из замечательного фильма Эльдара Рязанова.

 Не один Менкен был так зол на американскую демократию. Другой, малоизвестный завистник, по имени Альфред Ньюмен писал так: «Причина, почему политики так заняты, состоит в том, что одну половину своего времени они тратят, принимая законы, а другую половину – помогая своим друзьям обойти их».

 Здесь случай и вовсе уникальный: человек завидует не только политикам. Но и их друзьям. Этот же Ньюмен часто переходил все правила приличия. Он, например, утверждал, что « в наше время политик говорит правду только тогда, когда называет другого политика лжецом!». 

 Ладно, вспомним вновь о политиках состоявшихся. Впрочем, и они, как заметил Коэн, могли завидовать мудрецам. Наполеон, замечательный рубака, и в шутках своих рубил сплеча: « В политике глупость не помеха». Ох, как же прав был Бонапарт.

 Политик Аба Эбан сомневался в умственных способностях не одних только власть имущих. Он заметил как-то: « Люди и нации способны вести мудро лишь после того, как исчерпают все другие возможности».

 Английский историк лорд Эктон был еще более категоричен: «Опасность состоит не в том, что данный класс непригоден для руководства страной. Для руководства страной не пригоден ни один класс».

 Вот такой не очень веселый юмор. Шутки, в которых всегда есть доля шутки. Перечитал все эти замечательные  высказывания известных и, не очень, людей и вспомнил одну свою  старую шутку, сочиненную то ли в утешение другим, то ли в утешение самому себе: « Дело не в том, что далеко не все человечество верит в Бога. Главное, чтобы Бог не перестал верить в людей».

 Причем тут политика? Да так, не при чем.   

ПРОРИЦАТЕЛЬНИЦА ВАНГА И ПОЭТЕССА ФАИНА ГРИМБЕРГ

http://www.m24.ru/videos/33962?from=smi2

Все-таки зловредный народ - евреи. Весь мир на эту Вангу молился, верил в чудо ее провидения, даже фильм недавно о Ванге отгрохали. Нет, нужно все разрушить, забрать веру в чудо, лишить Болгарию своей гордости, а мир надежды, что где-нибудь ждет суеверных граждан очередная волшебница-прорицательница.  

ИЗРАИЛЬ, КАК ОСТРОВА В ОКЕАНЕ

 Несколько лет назад сочинил проект  островов в наших территориальных водах. Грунт намеревался возить из Негева, для чего рекомендовал проложить железную дорогу:  Эйлат – Ашдод.

 Это я так шутил. Вполне возможно, что и другим острякам в Израиле приходила в голову та же мысль.

 И вдруг: «Масштабный проект, разработанный в Израильском технологическом институте (Israel Institute Technologi), предлагает строительство двух «типовых» искусственных островов каплевидной формы, каждый из которых обойдется инвесторам ориентировочно в миллиард долларов».

 Это не шутка. Солидная группа ученых долгое время занималась разработкой  идеи искусственных островов.

 Очень меня заинтересовал этот новый – старый проект, а потому и решил обратиться к разным, весьма уважаемым специалистам и общественным деятелям с одним вопросам: нужны ли нам острова в море?

 ХАИМ БУБЛИС (один из авторов проекта ) Еще как нужны. Плотность населения в Израиле  скоро достигнет совершенно невозможной величины. Мы будем вынуждены идти по стопам японцев и осваивать море. Только Средиземное море сравнительно тихое и не подвержено стихийным бедствия, а потому сам Бог велел нам строить  города на искусственных островах. Есть люди, заявляющие, что экономика Израиля находится в критическом состоянии и наша идея – утопия. Но я убежден, что расходы на строительство быстро окупятся за счет сооружения на новых землях шикарных офисных зданий, аэропортов и дорогих спальных районов с постоянным, роскошным видом на море. По нашему плану острова будут соединены километровыми мостами с большой землей, а система подводных туннелей обеспечит бесперебойное сообщение между островами.

 МАРК ЩУПЛЕВИЧ (эколог). Все это ерунда! Причем ерунда опасная. Перефразирую Тютчева: « Нам не дано предугадать, как наша глупость отзовется». Строительство этих островов, впрочем, и есть та глупость, последствия которой не трудно предугадать. Израиль в результате потеряет все свои золотые пляжи. Не исключено их полное заболачивание. Чем еще накажет нас природа за вторжение в ее пределы, не знаю. Но то, что накажет, – это бесспорно.

 У нас нет миллиона долларов, чтобы спасти от смерти наши считанные реки, нет денег, чтобы избавиться от гор мусора, а миллиарды на дурацкие острова в море мы намерены изыскать. Стыд и позор!

 ШАЙ КИПНИС ( Министерство приоритетных сооружений) Мы гарантируем десять тысяч рабочих мест при сооружении островов. Мы двинем вперед теорию и практику строительной индустрии, потому что по старым рецептам никто не станет застраивать наши острова. Мы строили города в пустыне, неужели не сможем справиться с водой? Не станем забывать и о соображениях безопасности. Туристы на наших островах будут чувствовать себя комфортно во всех отношениях. Я приветствую новый островной Израиль.

 ГРИГОРИЙ ПОМЯКОВ (психиатр). В корне этой идеи вполне понятные психические отклонения. Террор заставил многих думать о бегстве. Комплекс бегства, так сказать, овладевает массами. Бедным людям деваться некуда, а вот богатые…. Однако, совесть, и ряд других факторов, не позволяет многим, даже обеспеченным людям, оставить землю предков, куда мы стремились вернуться 2 тысячи лет. Вот они и спонсировали островную идею. Ты, вроде бы, и в Израиле, но вместе с тем и на безопасном расстоянии от него. Понятно, что на островах поселятся только очень состоятельные люди.

 ЭСТУЗИЙ ВАНДЕРЖОНД (организация «Голубые дали». Голландия) . Задумано строительство именно двух островов. Это так замечательно? На одном станет жить славное общество геев, а на другом – лесбиянок. Пусть противные сторонники традиционной любви остаются на материке и не мешают нормальным людям жить так, как они хотят.

 Думаю, только в этом случае Израиль сможет найти спонсоров, способных оплатить это дорогостоящее, но крайне необходимое, строительство. 

 Есть у меня одно предложение. Я предлагаю назвать будущие острова так : Гог и Могог.

 ШЛЕМА БОМАН (партия «Икуд»). Наша партия категорически против строительства островов. Это бегство. Это сдача позиций перед лицом арабской агрессии. Мы не освоили резервы своей, Святой земли, а уже стремимся переселиться на что-то искусственное, чужое. В Негеве 3 тысячи квадратных километров незаселенного пространства. В этой пустыне арабы уже сегодня составляют большинство, а мы собрались бежать на острова.

 Хочу напомнить, что площадь такого города, как Москва, - 1 тысяча квадратных километров, а население – 13 миллионов жителей. Почти в два раза больше, чем в Израиле. Так о каком земельном кризисе мы говорим? Я вижу огромный мегаполис именно в Негеве. Он обойдется нам гораздо дешевле, чем островная утопия.

 УРИ МАОН ( телевидение Израиля). Я вижу в задуманном строительстве две положительные стороны: во - первых, оно актуально и своевременно. На первое место в наших сводках выйдут репортажи об этом проекте века. Тема неисчерпаемая. По крайней мере, на наш век хватит. Во – вторых, острова - превосходное поле для поединка разных партий Израиля. Сколько слов будет сказано на эту тему, сколько мандатов получено в Кнессете «под острова», сколько книг и статей будет написано о самом грандиозном проекте нашего, только что наступившего, тысячелетия.

 Нет, просто дух захватывает! Я – за!

 САША СУШИН (бизнесмен). Мы намерены открыть компанию с ограниченной ответственностью по продаже земель на будущих искусственных островах и уже обратились за лицензией в компетентное ведомство. Нами открыта запись желающих получить свободные участки. Стоимость записи 99 шекелей. Звонить О1.11223344, спросить Люсю.   

 МАХМУД БИН ИСА ( шейх). Евреи хотят из арабской земли построить свои острова. Снова агрессия и захват. Евреи хотят спрятаться на этих островах от законного гнева эксплуатируемого ими палестинского народа. Убежден, что Содружество арабских стран будет против этой идеи.

 А также должен предупредить, что никакие острова не помогут захватчикам нашей земли. Джихад, во имя Аллаха, достанет их везде. Уже сейчас, насколько мне известно, создается лагерь в Аравийской пустыне, в котором будут испытывать особое подводное оборудование для водолазов и специальную взрывчатку, пригодную для атаки еврейских поселений на исконных арабских землях в Средиземном море.

 СИМОН ГАН ( партия «Перец»). Пусть богатенькие убираются. Мы построим на материковой части Израиля общество настоящей свободы, равенства и братства, настоящее демократическое и социалистическое государство. Мы дадим подлинные гражданские права арабскому меньшинству, а территории, наконец, отдадим их настоящим хозяевам. Израиль станет землей мира и дружбы всех народов.

 Не исключено, что враги этого самого мира, наконец, успокоятся, получив безопасное убежище на островах. Наша же партия ничего не боится, и, открыв объятия нашим добрым соседям,  смело смотрит в будущее.

 ГУРИЙ АБРАМОВИЧ (писатель). Красивая идея. Город а в море – это одно, а в пустыне – совсем другое. Яхты, белые паруса, морская гладь, закатное солнце, остужающее тропический жар свой в прохладных волнах легендарного моря. Нет – это прекрасная идея! Я уже сейчас предлагаю построить ДОППД ( Дом отдыха писателей, поэтов и драматургов) именно там.

 Израиль слишком шумная, суетливая страна для людей творческих. На островах мы сможем полностью отдаться своему вдохновению, и заработать не одну Нобелевскую премию по литературе…. А, может быть, даже две или три….

 СОЛОМОН БЕРИ (раввин, партия «Счас). Вопрос только в том, из какой земли будут насыпаны эти острова? Если из святой, то религиозные люди вряд ли будут возражать против этого строительства. Естественно, что на каждом острове будет сооружена синагога и здание йешивы. 

 ШИМОН РАТНЕР ( журналист, газета «В добрый путь»). Процесс пошел! Вот в сельском хозяйстве уже началось переселение элиты за пределы киббуцев. Создается что-то, вроде помещичьего хозяйства. Наемные работники будут трудиться в «феодальной деревне», а сами «феодалы» станут жить вдали от пота своих рабов, запаха навоза и займутся только подсчетом барышей.

 Идея с островами имеет точно такой же характер. Это результат пропасти в нашем обществе между богатыми и бедными. Богатеи намерены оставить Израиль, с его отравленными реками, воздухом и бесконечной войной с арабами, - беднякам, а сами хотят переселиться в чистое экологически и безопасное пространство.

 Если мы хотим углубить пропасть до бездны между общинами и разными слоями народа Израиля, искусственные острова – лучший способ сделать это.

 ФЕДОР БРАТЕЛЬНИКОВ ( партия «Красный серп». Россия ). Наконец-то вы, евреи, начинаете понимать, что поселились на чужой земле. Я предлагаю насыпать ваши острова не в Средиземном море, где все-таки поблизости от вас будут жить разные порядочные народы, а в Тихом, к примеру, океане,  причем вдали от проторенных морских путей, где вас никто видеть не будет.

 Давно бы так, а то придумали свой сионизм, возвращение на Святую землю и прочую чушь. Вот Адольф Гитлер предложил в свое время заселить евреями Цейлон. Надо было вам тогда послушаться, не пришлось бы фюреру тратиться на лагеря и газовые печи.

 БЕНЦИОН УТИНСКИЙ ( общество любви и дружбы «Магадан – Кармиэль»). Некоторые считают, что землю для островов мы должны брать в Израиле, будто у нас самих этой земли излишек. А потом – разве можно топить в море Святую землю. Наше общество предлагает закупить грунт и камни для строительства в Сибири. Некоторым может показаться, что подобная идея обойдется в копеечку. Однако, расчеты показывают, что это не так. Мы уже начали переговоры с губернаторами ряда сибирских городов. Они предлагают нам камни по смехотворной цене - 10 долларов за тонну.

 Причем, камни эти, как водится в тех краях, будут отдавать нам без разбора. Глядишь, и драгоценные руды попадутся. Это тоже нужно учитывать.

 В конце концов, если мы обычную воду намерены транспортировать из Турции, то почему бы нам не возить камни из Сибири?   

  

 Я тоже дерзну высказать свое мнение по поводу задуманного грандиозного строительства. Когда-то эта идея казалась мне и сумасшедшей, и красивой одновременно. Когда-то…. Теперь только безумной и опасной.

 Вижу эти острова в море. Прекрасные острова. Зелень парков на островах этих,  разноцветные небоскребы. Далекий, сказочный мир, куда обязательно переселятся все евреи….

 А на бывшем пляже, превращенном в мусорную свалку, сидят прямо на земле арабы территорий и, молча, смотрят на эти прекрасные острова по ту сторону охраняемых армией и полицией мостов. Можно легко догадаться, о чем думают эти милые люди.

 Да, кстати дорогу из Эйлата в Ашдод все-таки строить будут.

РАДИ НЕСКОЛЬКИХ СТРОЧЕК фильм

 С этим фильмом по моему сценарию связана любопытная история. В те давние годы в каждом объединении на Ленфильме пылилась проза заурядных авторов, которую никак не удавалось экранизировать. Знакомый редактор привел меня в объединение под началом хорошего режиссера, но антисемита лютого - Виктора Трегубовича. Увидел он меня, поморщился, но делать было нечего. За книгу деньги  плачены. В те времена с этим было строго, да и год юбилейный - 40 лет со Дня победы. Позарез нужна была картина про войну. Были попытки и прежде экранизировать повесть М. Алексеева, но ничего из этих попыток не вышло. Надо  сказать, что сам Алексеев тоже евреев не жаловал и состоял в компании российских писателей-патриотов, вроде Шолохова, Бондарева, Маркова и пр. Саму повесть читать было трудно. На десятой странице бросил, но что-то придумалось и сценарий  написал. Он был  принят и стал первым фильмом ныне знаменитого режиссера Александра Рогожкина. Рогожкин с дебютом справился и мы удостоились премьеры в Доме кино. Алексеев пригласил на просмотр своих друзей-патриотов. Им, судя по всему, фильм понравился. Стоят патриоты после просмотра "могучей кучкой" весело переговариваются о чем-то. Наш редактор - великий шутник - решил меня к ним подвести, познакомить с этой компанией.

 - Вот. - говорит. - Сценарист нашего фильма - Аркадий Красильщиков.

Увидели меня патриоты - и сникли, с лиц их мгновенно исчезла улыбка. Кто-то сразу покинул компанию, кто-то сдержанно кивнул - и тягостная пауза.

 - Замечательно! - не унимается редактор. - Нас, Аркадий Львович, приглашают в ресторацию, отметить успех.

 Тут приглашающие и вовсе стали "рассасываться" по сторонам. Надо ли говорить, что ни в какой ресторан я не пошел. Фильм этот до сих пор жив, телеканалы его крутят. Есть в нем и еврей, один из героев, что по тем временам было известным достижением. Лента была на студии принята неплохо. По этой причине тот же Трегубович смотрел на меня уже с откровенной ненавистью, подписывая очередной договор. Опять же, по необходимости экранизации очередной, залежалой муры о рабочем классе. Мне тоже деваться было некуда: семью кормить надо. На этот раз смог дочитать источник всего до пятой страницы. Опять пришлось что-то придумывать. Миша Ершов снял и этот фильм, под дурацким названием: "Ищу друга жизни". И ждала меня участь вечного халтурщика-спасателя литературного хлама. Но тут, слава Богу, случилась перестройка и сама собой отпала надобность экранизировать патриотов и романы о рабочем классе. За очередные картины на ЛЕНФИЛЬМе стыдится не приходится. Я уже хвастался ими в блоге: "Псы" и "Мы едем в Америку".

http://kinomusorka.ru/new-film-for-the-sake-of-a-few-lines.html

БРИЛЬЯНТ ТЫ НАШ ЕДИНСТВЕННЫЙ рассказ

Месяц май в Израиле – пора цветопада. Старожилы к этой красоте привыкли, чаще всего ее не замечают, но знаю человека, замечательного художника, который специально в гости к нам ездит только в конце весны, чтобы полюбоваться буйством фиолетового, желтого, белого, красного, сиреневого цветопада.

-         Сплошной свадебный фейерверк, - говорит он. – Под ногами ковер фантастический, и на голову твою тихо, бесшумно падает с веток волшебный дар: благословение небес.

 Привычка у него такая: красиво выражаться, может быть,  потому что большую часть своей жизни прожил этот художник в бесцветном, северном Норильске.

Шел я как-то по нашей улице рано утром, ступая по фиолетовому ковру, вспомнил знакомого художника и сказал первому встречному: "Какая красота!"

Первым встречным оказался широкоплечий старик – дворник. Вид он имел угрюмый, какой и положено иметь человеку, имеющему дело с грязью людской в буквальном смысле этого слова.

Упомянутый весенний турист - художник сказал как-то, что потряс его в Израиле культурный уровень наших дворников. Все они, как ему показалось, настоящие полиглоты. По крайней мере, русский язык знают почти в совершенстве.

 Я тоже в курсе этой особенности нашей жизни, и без всякого стеснения  обратился с восторгами на русском языке к совершенно незнакомому человеку.

-         Кому красота, - сварливым баском ответил дворник. – А кому мусор. Ты шел себе мимо – и иди!

Люблю откровенность больше слащавых, лицемерных улыбок. Для меня в грубости человеческой есть особый манок. Не тороплюсь осуждать случайного встречного за отсутствие аристократических манер, а думать начинаю, что передо мной человек с нежной, ранимой душой, а потому и колючий сверх меры. Настоящий хам ведет себя иначе. Он тебя, как правило, не замечает совсем и на привет не думает отзываться.

-  Мне, собственно, торопиться некуда, - сказал я грубияну – дворнику. – У меня день свободный. Гуляю и радуюсь такому великолепию природы.

-         Один обман, - хмуро отозвался старик, глянув на меня исподлобья, – Бутафория. Цвет без запаха. Что это за цветы такие? У нас в Кашире по весне, какой был дух от зелени и цвета! Одеколонный, как после парикмахерской.

-         У меня приятель в Кашире жил, - сказал я, – на улице Маяковского, дом 1.

-         Есть такая, - теперь уже с откровенным любопытством посмотрел на меня старик. – Прямо у парка… Сам-то бывал в нашем городе?

-         А как же, - сказал я. – И парк помню. Там еще памятник Ленину стоял: маленький такой и весь зеленый.

-         Точно! –  старик остановился, опершись на лопату, вздохнул и улыбнулся доброй улыбкой, будто воспоминание о зеленом Ильиче согрело его сердце. Усмехнулся. – Тут хулиганы, спьяну, лет десять назад хотели статуй свалить,  Федулов такой был, алкаш, полез с петлей, так сверзился с высоты и руку сломал. Боле вождя никто трогать не стал. А что – пусть стоит. Хоть и урод получился, а  все-таки украшение ландшафта.

-         Странное у Вас все-таки понятие о красоте, - решился я на спор, поняв, что встретил человека разговорчивого. И, наверняка, такого, кому есть, о чем рассказать. Я же большой охотник до разных историй, и не только потому, что кормлюсь ими, работая в газете, а в предвкушении, как там сказал классик марксизма: "роскоши человеческого общения".

Минут пять ходил рядом с дворником по фиолетовым лепесткам, которыми был устлан тротуар на протяжении всей нашей улицы. Старик эти чудные лепестки безжалостно тревожил метлой, а я топтался рядом с дворником в надежде услышать от него нечто, что могло бы искупить беспощадное уничтожение следов цветопада.

-         Жимолость белая еще как-то пахнет, - сказал старик. – Подманивает мошку разную. На белое кто просто так полетит, когда рядом красный цвет во всем сиянии. Вот эта жимолость и старается. Правильно я говорю?

-         Правильно, - сказал я. – Очень Вы наблюдательный человек.

-         Это все евреи – народ наблюдательный, - согласился старик. – Глаз у еврея не стареет. Он пожизненно острый и шустрый… Так раньше было, до Горбачева. Как сейчас в России не знаю. Теперь народ сильно озабоченный стал, как пропитаться, да чем? Некогда стало наблюдать. У человека слишком озабоченного глаз тухнет. Я в Кашире, в прежние времена, еврея по глазам узнавал.

-         Скучаете по родному городу? – спросил я.

-         Днем его не помню, помнить не хочу, - вздохнул старик. - А ночью сниться проклятый. Меня ж сюда дети заманили, силком взяли, хитростью.

-         Как так? – удивился я. – Вы вон какой мужчина большой, сильный и, сразу вижу, не дурак, а тут "заманили"?

-         Заманили в натуре, - снова остановился, опершись на метлу, старик. – Я тебе скажу, что аж до пенсиона работал  в депо на станции по ремонтному делу. Зашибал неплохо, но копить никогда не умел, да и семья была большая: трое пацанов и дочка любимая – Тамарочка. Ее так жена, покойница, назвала. У жены мать была еврейка, а отец, погибший на войне, – грузин. Жена и помнила, что он ее так ласково звал – малую – царица Тамар. Вот, выходит, в память об отце и назвали дочурку. Сейчас она, что твой трамвай пятый номер, поперек себя шире, у самой большая семья…

-         Сядем что ли? – предложил я.

-         Да нельзя. Тут контроль ездит, нам особо рассиживаться не дают. У меня перекус в одиннадцать часов. Приходи, тогда и посидеть можно.

Ровно в одиннадцать часов мы сидели на скамейке, в густой тени, под старой акацией. Грешен, принес старику фляжку с холодным винцом. Выпили мы по два глотка, отметили знакомство. Старик подкрепился едой, захваченной из дома, и я от угощения не отказался: закусил винцо половиной умело присоленного огурчика.

-         Ты сказал, что в Израиль тебя заманили хитростью, - спросил я. – Это как?

-         В девяностом году умерла моя жена любимая, - начал рассказ дворник, - а дети сразу, гуртом, решили  ехать в Израиль. У каждого семья, дети, внуки, значит, мои это внуки, ты понял? Общим числом двадцать человек в дорогу собралось. Положение тогда в городе было дрянь совсем. Только Москвой и кормились, но все-таки не ближний край. Я –то понимал, почему дети мои решили с места сняться. Только обидело до невозможности, что они это меж собой решили, а я – будто чурка какая, бревно несознательное. Меня, значит, только в известность поставили: "Мы, папа, решили ехать на родину предков, потому что в нашей родной и любимой Кашире скоро никакой жизни не будет, а у нас дети. Так что собирайся".

Тут я им и показал вот этот кулак, и сказал все, что о них думаю. А ехать категорически отказался. Я им сказал, что "дома и солома едома", а они пусть себе ищут счастья за морями. Никто их не держит. Я ж от могилы Сонечки моей никуда пожизненно не двинусь. Ты понял?

Старик замолчал, поддев носком кроссовки желтый лепесток акации.

-         Этот цвет хороший, не клейкий, - сказал он. – А, бывает, прямо присосется к асфальту, отковыривать приходится… Ладно, пишем дальше историю с продолжением. Уговоры были. Тамарку на меня пускали. Месяца два уламывали, но я кремень, сам видишь. Не сдался. Так они и улетели без меня, но с багажом. В нем-то и вся загвоздка. Все, что могли, дети мои с собой  взяли: мебилишку там, дрянь одну, подушки, даже коляски детские… Кое-что продали, а на деньги вырученные купили в столице брильянт. Приличный, дорогой. Совесть никого не мучила, потому что все квартиры свои, а старший даже домок отдельный, оставили  государству. Тогда еще никакой приватизацией и не пахло. В общем, брильянт этот пошел, как компенсация за хороший подарок нашему городу.

Ладно, купить  дело нехитрое, а как через таможню - торможню провести? Собрание устроили дети, как сделать, чтобы на границе их  не тормознули с этим брильянтом? Много было идей, да все дурные. Тогда я и предложил под гвоздь брильянт этот чертов спрятать. Ящиков деревянных у них было с десяток для контейнера. Вот в один с тряпьем забил я толстый гвоздь, потом его вытащил. В дыру брильянт палочкой засунул, гвоздь подпилил и на место поставил. В общем, все сделал чисто, не подкопаешься.

Улетели мои соколики. Прибыли в Израиль благополучно. А меня оставили дома. Ну, позвонили сразу же. Сказали, что поместили их в вагончики при лагере, у города Хайфа. Большой, говорят, лагерь: тысячи людей на временном содержании. Живут, значит, денег дали много. Учат местный язык и ждут груз, который малой скоростью плывет по морю. С грузом, говорят, все в порядке. Значит, и брильянт наш цел и невредим. Тоже плывет. Ты понял?

Прошло месяца два. Живу я один, и все из рук валится. Каждый день на могилку жены хожу, выпивать, если честно, стал лишку. Вот один раз сижу у могилки и будто слышу голос моей дорогой Сонечки: "Эх, дурак ты, старый дурак! Что же ты с собой делаешь такое? Под забором помереть хочешь? Где твои дети родные, внуки, а где ты?!"  

Но держусь. Прошел так еще месяц. Старший  мой из лагеря того, тем временем,  съехал. Обосновался в городе Холоне, квартиру нашел на съем. Багаж получили. Только звонят мне на другой день в панике полной. Папа, говорят, ты не помнишь, под каким гвоздем "предмет". Как, говорю, не помнить: ящик с исподним, а гвоздь самый верхний на крышке, там еще клеймо рядом.

-         Нет, - говорят. – Там ничего. Ты, папа, что-то путаешь. Тот гвоздь был спиленный, а этот нормальный. Ты бы приехал, разобрался. А то ящики стоят в нашей квартире с гвоздями, и жить сильно мешают.

Дело-то нешуточное! Все деньги моего семейства в том брильянте. Ты понял? Веришь, ровно через месяц был я в Холоне, и стоял перед теми ящиками. Залы-то здесь, в квартирах, большие. Весь зал и  был ящиками уставлен. Я сразу свой нашел, и гвоздь обнаружил на месте. Отверткой ковырнул, клещами дернул. Нет – не тот гвоздь, а под ним и нет ничего.

Тут мой старший и говорит: "Папа, делать что-то нужно. Что обо мне братья и Тамарка подумают? Беда! Ищи папа, брильянт!" Ты понял? Веришь, пятеро суток все гвозди их ящиков вытаскивал. Ну, с перерывом на сон и еду,  поездку в столицу нашего еврейского государства город Иерусалим и к Мертвому морю.

Утром шестого дня вытащил я последние гвозди из последнего ящика. Нет брильянта! Ты книгу "Двенадцать стульев" читал? Аналогичный случай. Тут как-то сразу и другие мои детки подъехали с женами, мужьями и внуками. Серьезный народ, озабоченный. Только детки, как и положено, веселятся. Сын мой старший и говорит: "Папа, в связи с утерей нашей единственной драгоценности, и надеждой всей жизни, обязан тебе сказать, что вместо нее ты должен в государстве Израиль остаться навовсе".

-         Это еще почему? С какой стати? – спрашиваю.

-         А потому – говорит дочка моя любимая – Тамара. – Что ты сам наш любимый брильянт, единственный.

Тут детки мои стали хохотать как полоумные, а внуки на деда прыгать и орать, что таким манером меня заманили в гости, а брильянт давно найден, и больше меня никуда из Еврейского государства не отпустят. Ты понял?

 Ну, съездил я в Каширу. Все оформил честь по чести. На кладбище сходил, памятник  поправил. Вернулся в Израиль. Дочка моя любимая – Тамара – тоже теперь в Холоне живет, и я вместе с ней…. Ты только учти: никто меня с метлой ходить не заставляет. Дети мои устроены хорошо, даже по нынешним, тяжким временам. Пособие имею. Только разве может человек, пока он живой, без дела сидеть?

-         Вот ты и уничтожаешь красоту, - сказал я. – Такой цветопад замечательный!

-         Уничтожаю, - согласился старик и улыбнулся, как умеют улыбаться только очень добрые люди. 

ОЛЛАНД - ДРУГ ИЗРАИЛЯ?

«…цитируется следующее заявление Нетаниягу: "Президент Франции является близким другом еврейского государства, и я с нетерпением ожидаю встречи с ним и с его супругой в Израиле, особенно сейчас, когда Франция и другие державы ищут способы остановить иранскую ядерную программу». Из СМИ

 Кто такой Франсуа Олланд? Прежде всего, человек партийный – первый секретарь социалистической партии Франции. Само собой - член Социнтерна, а потому друг и соратник Шимона Переса (в одном Интернационале состоят). Вот друг ли он Израиля, в чем почему-то уверен Нетаниягу, есть законные сомнения. Как «любят» социалисты мира Израиль давно известно. Были у них когда-то иллюзии, что пойдет страна по пути, предписанному этими борцами за свободу, равенство и братство, но Еврейское государство упрямо оставалось еврейским и жить, согласно догмам и правилам социалистов, не спешило. Википедия президента Франции не жалует: «10 сентября 2012 г. выступил с предложением ввести 75 % сбор с граждан, имеющих доходы свыше 1 миллиона евро в год. Конституционный суд отверг его инициативу…. Правительство Франции одобрило проект закона о легализации однополых браков и предоставлении однополым партнёрам права усыновления. Расширение прав секс-меньшинств было одним из ключевых пунктов предвыборной программы президента-социалиста Франсуа Олланда и его партии. Он заявил, что готовность легализовать однополые браки станет «шагом вперёд для всего общества».[ Это вызвало масштабные демонстрации протеста по всей Франции и негативную реакцию католической церкви и правой оппозиции. На февраль 2013 года рейтинг популярности Олланда составлял 30 %, что делало его самым непопулярным президентом Франции с 1981 года».

 Говорить премьер-министр Израиля с этим непопулярным лидером будет, как сообщается, в основном, о ядерной бомбе Ирана. Конечно же, не о том, что антисемитизм во Франции возрос за последние годы стократно. Страна эта принимает с распростертыми объятиями исламских фанатиков и скоро слуги Аллаха станут определять не только характер жизни этой страны, но и ее политику. Какой она будет в итоге – нетрудно догадаться. Репатриация  из благополучной Франции достигла невиданных размеров. Скоро Олланд и его социалисты будут править в стране, свободной от еврейского присутствия. Я понимаю, что это не пугает Нетаниягу, но он не может не знать, что Франция, отравленная ядом исламизма, никак другом Израиля быть не может, да и прежде особо нежными чувствами к Еврейскому государству  не была отмечена. Сегодня к коренной юдофобии местного населения прибавился исламский неонацизм. Не думаю, что об этих проблемах станет говорить глава правительства Израиля, а надо бы. Простое чувство национального достоинства требует этого, но лидеры Израиля давно привыкли кланяться и шаркать ножкой перед каждым политиком, не призывающим к немедленной ликвидации Еврейского государства и геноциду его населения, а потому и Олланда встречают с распростертыми объятиями. В итоге этот деятель, убежден, начнет ратовать за скорейшее создание палестинского государства, корить Биби за строительство в поселениях, лить слезы по поводу «угнетенного народа Палестины» и пропагандировать однополые браки, как верный путь к светлому будущему человечества. Программа его партии – святое. Об этом и с президентом Израиля означенный Франсуа переговорит непременно. Вот здесь нет никаких сомнений. Партийное братство превыше всего. И как здесь не вспомнить замечательное высказывание: "Когда есть такие друзья - враги не нужны". 

РАДИЩЕВ И КАИНОВА ПЕЧАТЬ Урок литературы

 Никто ныне, как мне кажется, не читает эту занимательную книжицу, сочиненную Александром Радищевым под названием «Путешествие из Петербурга в Москву».

 Не знаю, входит ли повесть эта в нынешние хрестоматии и школьные программы России. В мое время входила. Нас заставляли читать скучнейшие, написанные архаичным языком, тексты и отвечать на казенные вопросы, утвержденные Минпросом.

 Была в этом насилие и своя характерная сторона. Школьникам СССР активно прививали ненависть к программной литературе. А это, даже в случае с «борцом против самодержавия» - масоном Радищевым – прискорбно.

 Сочинение этого вольнодумца  полезнее читать в зрелом возрасте, чем в 15 лет. Вот я и прочел, причем без всякого усилия над собой. Отличная, скажу Вам, книжка! Весьма поучительная.

 Вполне возможно, помешал  массовому распространению «Путешествий» в наши дни этот самый архаичный слог речи. Надо бы перевести сочинение Радищева на современный русский язык, основанный  гением Александра Пушкина, и тогда книга могла бы стать популярным и удивительным документом своей эпохи, да и не только своей.

 Остановлюсь только на «революционной» ее части, имеющей непосредственное отношение  к  кровавому конфликту Израиля с арабами. Для большей ясности, попытаюсь сделать «перевод» цитат, хотя и понимаю, что при этом текст Радищева потеряет значительную часть своей «первобытной» прелести.

 Итак, впереди революция во Франции террор, тоталитарная власть Бонапарта и, как следствие, кровопролитная, имперская война в Европе начала 19 века за передел территорий.

 Но прежде идеологи, интеллектуалы «цивилизованного человечества» должны были придумать саму систему оправдания убийства, как такового. Активно работало в этом направлении французское просвещение. Вот и Радищев последовал за своими учителями.

 Но обратимся к тексту.

 Александр Николаевич пишет о достаточно типичном случае убийства русскими крестьянами своих господ.

 Предыстория этого убийства не так интересна. Все началось с произвола барского, разрушившего сердечный союз крепостного парня и девушки.

 Парень в отчаянии сделал попытку  похитить невесту. Тут все и началось: «Жених, видя, что его настигают, выхватил жердь из забора и стал защищаться. Между тем, шум привлек других крестьян и дворовых, давно озлобленных на своих господ. Встали крестьяне на защиту обиженного. Увидев это, помещик с руганью подбежал к толпе, и первого, кого встретил, огрел тростью так, что тот потерял сознание. Сие стало сигналом к общему наступлению. Крестьяне окружили господ и, коротко сказать, убили их до смерти на том же месте».

 Власти арестовали виновников и приговорили их  з а  у б и й с т в о  к наказанию кнутом и вечной каторге. Радищев противник смертной казни, за что мы его приветствуем. Но противником он был несколько странным, открыто  заявив в своей книге: «Рассматривая сие дело, я не находил достаточной и убедительной причины к обвинению преступников. Крестьяне, убившие господина своего, были смертоубийцы. Но смертоубийство сие не было ли принужденно? Не причиной ли оного сам убитый помещик?»

 Заметьте, писатель  (либерал и гуманист)  вдруг забыл, что крестьяне убили не одного помещика, а «четверых господ». То есть, и того, кто ударил тростью и тех, кто никакого насилия в данном эпизоде не совершил.

 Передернул писатель и это характерно. Ну, не соврал, так утаил правду. Он не только хотел оправдать убийц, но и, в глубине души, был уверен, что и массовые убийства могут быть оправданы. Надо думать, во имя революционной идеи, милой его сердцу.

 Радищев писал о  характерном русском бунте «бессмысленном и беспощадном» - прообразе того кошмара, который случится с империей в начале века двадцатого.

 В 1790 году он невольно оправдал то, что произойдет в годы кровавой бойни, устроенной большевиками.

 Допрашивал Радищева в застенке смертельно уставший от тяжкой жизни следователя по особо важным делам – старик Степан Шешковский. Низшее сословие пытали в его присутствие. Писатель – дворянин избежал злой участи. Шешковский, надо думать, страдая от невозможности приложиться каленым железом к коже подследственного, спрашивал, читая книгу: « Вы ли, сударь, написали сии слова: «Невинность убийц была для меня математически ясна. Если нападет на меня злодей с кинжалом, чтобы меня убить, стану ли я убийцей в глазах правосудия, если первым прикончу нападающего?». «Сударь, - надо думать, пожевывая и скучая, продолжал допрос Шешковский. – Помещик и не думал покушаться смертью на своего крепостного. Сами пишите, просто огрел тростью крестьянина. Не было никакого кинжала. Почто друзья обиженного порешили все семейство обидчика. Да и читали ли вы, сударь, Ветхий Завет Господа нашего, в коем сказано: «Не убий»?

 Тут, надо думать, Радищев вновь стал рассказывать старику о злодействах этой помещичьей семейки. Чистую правду, между прочим, стал рассказывать: о вздорности дворянской, о насилии, о произволе…

 Шешковский терпеливо внял всему сказанному. Возможно, даже кивал дробно в ответ на горячую речь подследственного. Помнил он хорошо еще один призыв из книги писателя – бунтаря: «Страшись, помещик жестокосердный, на челе каждого из твоих крестьян вижу твое осуждение».

 Вполне возможно, не стал пыточных дел мастер спорить с Радищевым. Только подумал, что исправить натуру человеческую никак невозможно. Один владелец душ человеческих зол и жесток, другой – мягок, добросердечен. Злого, при том, нельзя убивать ни при каких условиях. Стоит только начать со злого, и непременно, следом, начнут падать на землю головы добрых. Да и сами убийцы начнут резать друг друга. В горячке мести, по началу, пострадает источник зла, а затем  уйдет злой от первого гнева народного и сам станет палачом. Так, на памяти Шешковского, началась и продолжилась кровавая эпопея Емельки Пугачева.

 Промолчит, замученный лихой должностью, старик еще и потому, что видел он перед собой человека, хоть и опасного, но разумного. Сам с собой спорил Радищев на страницах своей книги. Догадывался писатель, что станется с Россией, если пойдет она по пути права на убийства. Сам изложил позицию своих противников: «Если убийц признают невинными, мир превратится в хаос, придет конец гражданскому миру. Земледелие умрет, орудия его сокрушаться, нива запустеет и бесплодным порастет злаком; поселяне, не имея над собой власти, скитаться будут в лености, тунеядстве и разбредутся по всему свету».

 Эх, оживить бы Александра Николаевича и показать сочинителю все муки российские, поразившие империю в 20 веке.

 Несовершенен мир человеческий, но невозможно исправить его правом на убийство. Давно было сказано это  народу Исхода у горы Синай. Давно было сказано это всему человечеству, будто знал Всевышний, куда может привести род людской это право.

 Самого Александра Николаевича Радищева Екатерина 11 пожалела, сослав в Сибирь на десять лет. Книгу уничтожить не смогла. Рукописи, как известно, не горят. И пошло - поехало: «просвещенцы», сострадатели горю народному, разбудили Марата с Робеспьером, за ними декабристов, Герцена, народовольцев, эсеров, большевиков, нацистов, исламистов…

 Армия террора крепла и набиралась сил. Все эти люди, вслед за своими учителями, проповедовали право на убийство.  Наследники Радищева и Великой Французской Революции по старой привычке, ставят лошадь позади телеги.

 Убил – значит, тебя угнетали, лишали прав и так далее. И правильно убил. Имел на это святое право.

 Либералы, социалисты Европы взрастили исламский террор, готовый прекратить эксперимент с мыслящей материей. Сделали они это в крепкой спайке с фанатиками исламского фашизма. Либерализм всегда и во все времена, легко переходил в свою противоположность.

 Нынешняя антиизраильская компания на Западе имеет глубокие корни. Дело здесь не только в природной юдофобии ряда народов Европы, но и в чудовищных пережитках либеральных доктрин. Доктрины эти сегодня крайне противоречивы: с одной стороны отрицается право государств на смертную казнь преступника, с другой - либералы и социалисты Запада признают за «угнетенными народами» право на убийство, но убийство это стыдливо именуют «борьбой угнетенных народов за свои права».

 Как и в конце 18 века, когда жил и работал Радищев, сегодня эта красивая фраза смертельно опасна. Те крестьяне порешили семейство злого помещика орудиями допотопными:  дубинами да кольями. Сегодня «борцы за справедливость» могут с легкостью отправить в преисподнюю все человечество: добрых и злых, детей и стариков, мужчин и женщин.

 Шахиды в домах Шхема или Дженина ничего не знают о русском писателе Радищеве, но они его дети. Террористы от ислама в Москве или городах Западной Европы никогда не читали «Путешествие из Петербурга в Москву», но и они живут по рецептам этого либерала и провозвестника социалистических идей.

В начале добрых дел не может лежать дело злое, дело смерти. Убийца Каин проклят навеки и нет ему оправдания, как и всем тем, чей лоб изуродован «каиновой печатью».

  Старик Шешковский мог пробурчать, отделываясь от подследственного, участь которого была предрешена: « Вина твоя, Александр Николаевич, стократ увеличена тем, что сам ты знаешь, к чему могут привести державу твои проповеди. Сам же писал: «Города придут в разрушение без крепости народной. Чуждо станет гражданам ремесло, рукоделие скончает свое прилежание и расточительность, торговля иссякнет в источнике своем, богатство уступит место скаредной  нищете, великолепнейшие здания обветшают, законы затмятся… Придет конец всему обществу».

-         То говорят враги мои! – воскликнет в ответ писатель.

-         Ты сам себе враг, - устало отмахнется пыточных дел мастер.

Умница Екатерина 11 поняла, что А.Н. Радищев «бунтовщик хуже Пугачева».

 Помню, слова эти подавались нам, школьникам, как прямое доказательство величия этого человека. Кстати, ему первому большевики поставили памятник. И как не поставить, ибо с этого писателя и началось на Руси самое опасное, интеллектуальное оправдание убийства.

 Сегодня этим интеллектуальным оправданием заняты западные и  израильские, интеллектуалы из левого лагеря, убежденные в том, что на один «удар тростью» арабы Иудеи, Самарии и Газы имеют полное право ответить убийством миллионов людей, виновных только в том, что они родились евреями.