ТЫ СПАС МЕНЯ, ГОСПОДИ! рассказ

Бывает так: живет себе человек спокойно, думает о том, о чем полагается думать… Ну, там о здоровье, о деньгах, в общем, о разных привычных житейских проблемах, но вдруг происходит с ним полное безобразие: он начинает форменным образом маяться по какому-либо дурацкому поводу.

Именно эта неприятность и случилось с Басовым Ефимом — солидным мужчиной шестидесяти лет от роду. Все началось, как это часто бывает, с ночного сновидения. Во сне привиделся Ефиму давно забытый провинциальный городишко юга России, точнее хилый фонтан на центральной его площади и Матвей Гендлер, моющий босые ноги в брызгах этого фонтана. Во сне Ефим решил, что такое омовение опасно: вот-вот появится милиция и арестует Гендлера за это безобразие. Он стал показывать сначала одними знаками, а потом заорал в голос, что Матвею нужно быстрей сматываться, иначе… Тут Гендлер словно услышал его крик и, не раздеваясь, нырнул в бассейн, а бассейн-то оказался и не бассейном вовсе, а бурным потоком, несущимся к водопаду. Вот плывет Гендлер по этому потоку кролем, а Басов бежит по берегу, ясно понимая, что спасти плывущего от неизбежной беды он уже не сможет. И все же Ефим решил броситься в воду, чтобы оказать помощь плывущему, но как только бросился, так и проснулся.

Сон этот подействовал на Басова странным образом, и настолько странным, что он, человек далекий от суеверий, решил спросить у жены, что бы это ночное видение могло значить. Жена Ефима, напротив, была дамой крайне суеверной, верила во все мыслимые и немыслимые приметы, а по расшифровке снов могла считаться первоклассным специалистом.

— Не к добру сон-то, — сказала жена, выслушав Басова. — Кто такой этот Матвей Гендлер?

Ефим рассказал, что сразу после института по распределению отправили его работать мастером на ткацкую фабрику в городе Т. Определили на жительство в общежитие до лучших времен. Фабрика Ефиму понравилась, и с работой он начал справляться, но однажды ночью, из-за девушки, конечно, попал не туда, куда надо бы, и встретился с теми, с кем лучше не встречаться.

Граждане города Т. нашли Ефима только утром в ограбленном и растерзанном виде, без признаков жизни. Даже врач скорой помощи, прибывший часа через полтора, решил, что Басов не жилец на этом свете, но так как он еще дышал, отвез Ефима в районную больничку.

— Ничего, в нашем морге всегда места есть, — пробубнил санитар скорой, заталкивая в салон носилки с Басовым.

Ефим обо все этом так смело и определенно рассказал жене, потому что доподлинно выяснил подробности своего несчастья еще в той больничке, незадолго до выписки.

Так вот, в морг он тогда все-таки не попал, а попал на операционный стол, в руки тому самому Матвею Гендлеру, которого увидел во сне ровно через 35 лет после той трагической страницы в своей биографии.

Матвей был ненамного старше Басова, но в больнице оперировал уже три года и стал за это время настоящей звездой на медицинском небосклоне этого провинциального центра.

— Золотые руки, бог, будущий академик, — именно такими комплиментами осыпали молодого специалиста. За Гендлером стали присылать из области, ходили слухи, что зовут его на работу в Москву — чуть ли не в Кремлевскую больницу, надзирать за Леонидом Брежневым и прочими членами Политбюро. А не оставлял молодой хирург город Т. по причине своей большой влюбленности в медицинскую сестру Катерину. Катерина, опять же по слухам, никуда из родного города перебираться не хотела.

Так вот, этот Матвей Гендлер пять часов возвращал Ефима к жизни. Рассказывают, что после операции он не мог стоять на ногах и сел прямо на пол, прислонившись спиной к холодной батарее парового отопления.

Потом Басову рассказали, что умирал он на столе трижды, и никто, кроме Гендлера, не верил, что пострадавший от бандитского насилия выживет.

Тогда, в молодости, Ефим не придал особого значения этому событию. Его и выписали через месяц из больницы так поспешно, что не успел он попрощаться со своим спасителем и сказать ему спасибо.

Рис. Сони Диманд

 «Ничего особенного, — думал он тогда. — Врач выполнил свой долг, и я выполнил свой долг перед семьей, родиной и производством, оставшись в живых».

— Надо бы тебе с ним свидеться и это спасибо сказать, — выслушав Ефима и подумав, тихо произнесла жена Басова. — А может, и неприятность какая с ним, а ты как раз на подмогу.

— Брось! — отмахнулся Ефим. — Сколько лет прошло. Возможно, он и не живой уже… Забыл обо мне совсем — это наверняка… Впрочем, не знаю… Мне как-то одна противная санитарка в той больнице прошамкала, что еврей еврея в беде не оставит. Такая у нас нация.

— Вот видишь, — вздохнула жена. — Не все так просто.

На этом вроде бы и завершился тот автобиографический экскурс. Так решил Басов, но с решением этим поторопился, потому что мысль о том спасибо, которое он не успел сказать своему спасителю, стала мучить его каждый день.

Надо отметить, что в Израиле к тому времени жил Басов уже 20 лет. А прежде сидел он в отказе аж четыре года, а потому считал себя, и не без оснований, настоящим патриотом Израиля, придерживался правых взглядов, голосовал за партию «Ликуд» и не стал жить на территориях, в поселении, только из-за бешеного сопротивления жены и детей.

О политике он думал и говорил постоянно; был в курсе всех текущих событий, интересовался историей Еврейского государства… Можно даже сказать, что политика была чем-то вроде хобби Басова. И вдруг он перестал думать о терроре и ЦАХАЛ, больше не проклинал вероломные международные организации, «пляшущие под дудку арабов»… Басов будто ушел в себя, точнее в ту давнюю историю травм, несовместимых с жизнью, и своего волшебного спасения на операционном столе золотыми руками хирурга Матвея Гендлера.

Прежде он меньше надоедал домашним политикой, чем нынче разговорами о своем долге, который то ли не смог, то ли не успел отдать своему спасителю.

— Папа, — сказала как-то дочь, которой изрядно надоело запоздалое покаяние отца. — Давай найдем этого Гендлера, и ты ему скажешь все, что не успел сказать тогда.

— Где ж его теперь найдешь, — вздохнул Басов. — Столько лет прошло.

— Талантливого еврея нужно искать в Америке или в Израиле — больше негде, — заявила дочь.

От слов она незамедлительно перешла к делу, и в течение дня обнаружилось, с помощью компьютера конечно, что Гендлер Матвей Абрамович живет не только в Израиле, но всего лишь в двадцати километрах от Басова, в городе Явне.

— Вот тебе телефон, — сказала дочь. — Звони.

— Не может быть, — не поверил Ефим. — Это другой Гендлер.

Но он ошибся. Матвей Гендлер оказался именно тем Гендлером. Мало того, он живо вспомнил операцию Басова и очень обрадовался восторженной благодарности своего старого пациента.

Уже на следующий день Ефим помчался в супермаркет, купил бутылку лучшего коньяку, торт, коробку конфет, цветы, фрукты и еще какую-то положенную в таких случаях ерунду.

В гости к спасителю отвезла его внучка — серьезная девица 21 года, только что отслужившая в армии.

Гендлер жил на окраине Явне в небольшой, но собственной вилле. Басов сказал ему все слова, которые собирался сказать, да еще и прибавил, что его внучка никогда бы не родилась на свет, если бы не мастерство удивительного человека, которого она видит перед собой.

Потом было застолье. Гендлер рассказал Басову, что в самом начале восьмидесятых он все-таки, защитив докторскую диссертацию, перебрался в Москву, а репатриировался всего лишь десять лет назад по вызову на работу в одну из крупных клиник Израиля.

Он в полном порядке, но все-таки был недоволен переездом, жаловался на скуку, на отсутствие привычных развлечений, долго говорил о Москве, как о мировой столице, полной денег, огня и жизни.

Потом, уже на последних рюмках коньяка, разговор зашел об Израиле, и Басов, к ужасу своему, обнаружил, что его спаситель настоящий левак и даже член партии «Мерец».

Он не мог сдержаться, стал спорить, доказывать Гендлеру, что эвакуация поселений приведет к концу Еврейского государства. Гендлер же в ответ начал кричать, что священная обязанность евреев нести в мир идеалы добра и справедливости, а бесконечные войны с соседями — это потеря самих себя, своей избранности.

Басов на это заорал, что это дорога в новый Аушвиц, а Гендлеру нужно не в его злосчастной партии состоять, а в «Натурей Карта» сидеть, предавая и продававая родное государство… В общем, встреча эта закончилась совсем не так, как началась. Плохо она закончилась. Прощание стариков оказалось сухим, подразумевающим невозможность контактов в дальнейшем.

Потом, в машине, Ефим говорил внучке:

— Знал бы, ни за что не стал бы его благодарить, на коленках ползать… Какая все-таки сволочь!

— Брось, дед. Он же тебя все-таки спас, — рискнула напомнить внучка. — Да и черт с ней, с этой политикой.

— Лучше бы не спасал! — выпалил в сердцах Басов.

Затем, до самого дома, они молчали. Ефим все печалился над неудачей долгожданной встречи и вдруг подумал, как вероломна судьба, а позорная левизна Гендлера — это месть и наказание Басову за то, что не смог он вовремя сказать своему спасителю спасибо. А еще, успокаивая себя, он подумал, что все, чем он жил в последнее время, все-таки сущие пустяки по сравнению с теми пятью часами в операционной захолустной больнички, когда колдовал над ним Матвей Гендлер, возвращая его к жизни.

РЕВОЛЮЦИОНЕРЫ ПО ПОЛОВОМУ ПРИЗНАКУ

Середина ХХ-го века знаменуется подъемом арабского самосознания. Слуги Аллаха во всех частях мира начинают одерживать победы. Арабские страны добиваются независимости. Нация поднимается с колен и становится нацией мужчин. Нацией «над», но тут возникает Израиль, униженный, оскорбленный, растерзанный. Везде гонимый, всеми ненавидимый и презираемый.  Слабый, «женский» народ вдруг становится на пути арабского, «мужского» величия. «Женщина» побеждает «мужчину».  Азамат – рыцарь, герой, богатырь - не может поверить в это. Он снова и снова лезет в драку, и каждый раз отползает униженный, в кровавых соплях и сознании своего ничтожества.  Быть мужчиной – национальная идея слуг Аллаха. Израиль, защищаясь и одерживая победы, покушается на самое святое в арабском самосознании. Отсюда и кажущаяся иррациональной ненависть фанатиков ислама к народу Тору.

 Не думаю, что наши соседи смогут устроить геноцид евреев. Нацистами это было нужно, необходимо, жизненно важно, арабам – нет. Им будет достаточно уничтожить силу Израиля, унизить детей Иакова, оказаться «сверху». Как это было когда-то в арабских странах. Шах не может жить без подданных, мужчине нужна женщина, как подтверждение его силы и власти.

 Им и цивилизация Запада видится цивилизацией женской. Отсюда - агрессия, почти полная неспособность  адаптироваться в условиях Европы, к европейским традициям. Левые старого континента, как и либералы-социалисты Израиля, предлагают признать свою «женственность», отдаться «мужской» силе и постараться «получить удовольствие». Правые делают попытку отстоять свое мужское достоинство. Точнейшим образом выявила суть леволиберальной  проказы Юлия Латынина:  «Приведу простой пример. Представьте себе, встанет немец и скажет: «Проклятые евреи! Их надо убивать». Немца затопчут на месте, как он того и заслуживает. А представьте себе, встанет араб и скажет то же самое. И вся леволиберальная тусовка, особенно европейская, как-то замолкает в смущении, потому что если это говорит араб, то это как бы не то, что говорит немец».

 Трудно надеяться, что в ближайшее время женщина в исламском мире займет иное место, как невозможно представить себе, что мир этот примириться со своей «женской» участью. Вот и сегодня, так называемая, «Арабская весна» - дело подросших, размножившихся до невообразимых пределов, мальчиков, пытающихся доказать местной тоталитарной власти, власти, которая «имеет всех», что они тоже мужчины. Уверен, все остальные причины смуты на наших границах еще и от беспомощности доказать своё мужское достоинство, победив Израиль. Убивая себе подобных в гражданской смуте, легче подтвердить, что ты настоящий мужчина, чем в битве с народом Иисуса Навина.

 В связи с этим мне кажется, что и религиозная составляющая арабских революций и конфронтации с Еврейским государством, не так существенна. Комплекс пола сильней, явно вторичной и несовершенной, религиозной идеи. Собственно, он необорим, а потому и навязывание каких-то демократических правил исламским государствам также наивно, как было бы наивно заставить слугу Аллаха признать свое равенство с женщиной, подчиниться женщине. Демократия, напомним, тоже женского рода. Вот почему людям ислама кажется, что они без труда упрячут ее в гарем и обрядят в паранджу.

 Дело, конечно, не только в упорстве наших соседей, вот уже 65 лет не желающих признать свое поражения. Россия воюет с Кавказом два века и конца этой войны не видно. Чеченец, аварец, лезгин, кабардинец, ингуш, даргинец – все они хотят быть мужчинами, оказаться «сверху». Россия, с их точки зрения, - государство женского рода. Попытки нынешней Российской Федерации противостоять усилиям Запада и США в конфликтах со странами ислама непродуктивны, наивны и разорительны, как, в прошлом,  усилия СССР по насаждению социализма в арабских странах.

 Немцы при нацистах тоже считали себя «мужской нацией».

«Вы должны действовать. Русским импонирует только действие, ибо сами они женственны и сентиментальны…. Сохраняйте необходимую дистанцию от русских: они не немцы, а славяне…»

 ( Из 12 заповедей поведения немцев на востоке и обращения с русскими). Вот одна из причин поражения армий фюрера в той страшной войне. Когда русские мужики поняли, что нацисты готовят из них подстилку для насилий - и кончились победы «тысячелетнего рейха». Русские не империю Сталина защитили, а свое мужское достоинство.

 Мудрец Ридъярд Киплинг был тысячу раз прав, когда писал:

  «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут,

 Пока не предстанет Небо с Землей на Страшный господень суд».

 Что делать нам, народу, женщины которого ходят без паранджи и последний раз были в гареме у царя Соломона три тысячи лет назад? Что делать народу, сумевшему посадить в тюрьму своего бывшего президента за непотребное обращение со слабым полом? Что делать народу, женщины которого давно вышли из рабства в Египте вместе с мужчинами? Что делать народу, женщины которого по сей день служат в армии? Сможем ли мы быть другими? И сможет ли наше поражение помочь Западной цивилизации отстоять свое «демократическое достоинство»? Нет, конечно. Что остается? Ничего, кроме мужества и решимости в очередной и в очередной раз защищать себя от атак несчастных дикарей, давно решивших, что настоящий мужчина это не тот, кто умеет созидать и творить, а только тот, кто способен ненавидеть, убивать, побеждать и властвовать.