ЖИРИНОВСКИЙ ВЫДАЛ ТАКОЕ...

Жириновский в Кремле на совещании по сельскому хозяйству сообщил Путину и собравшимся, что его генетику проверили в США и выяснилось, что «его предки Альберт Эйнштейн и Наполеон». Путин сказал, что свою генетику, особенно в Америке, он проверять не намерен. Ему и так известно, что он из крестьян.

 Это как понимать – Путин, значит, из плебеев, а Жирик – природный аристократ. Предок Наполеона прощения попросил у оскорбленной журналистки. Вот его сразу простили и дали сплясать перед монаршей властью. И, видимо, держат клоуна у кормушки, чтобы вся Дума знала свое место на политической арене.

ДИЗРАЭЛИ - БИКОНСФИЛЬД. ПОШЛОСТЬ УХОДА.

 Вот уж действительно: “ Умножая знания, умножаешь скорбь”. Однако, мудрый царь Израиля наверняка имел в виду знания, разрушающие веру, память, традицию. Внешне знания эти кажутся революционными, ведущими к переустройству мира. На самом деле, они, как вечный наркотик человечества, спасают от пошлости и скуки лишь на короткое время. А затем все возвращается на круги своя в еще большей степени. Отсюда и разочарования и скорбь. 

 Читая разного рода жизнеописания одного из самых блестящих политиков в современной истории человечества, испытывал и радость и скорбь. Радость, когда видел за этим человеком начало творческое, яркое, невозможность уйти от самого себя. Скорбь, когда улавливал знакомые, давно наскучившие мотивы попыток перерождения, лихорадочные усилия скрыть лицо за маской приличия, каким его понимали в те годы  сильные мира сего.    

 Он провел сложную комбинацию: примкнул к большинству, чтобы стать избранным. Хотел влиться в океан, чтобы оказаться островом. Тем и интересен, потому что большая часть евреев – ассимилянтов ограничивается пошлой и скучной задачей всего лишь слиться с окружающим пейзажем. Тут и писать не о чем. Слившиеся просто перестают существовать./

 Федор Достоевский лорда Биконсфильда, по отцу и роду Дизраэли, сильно не любил. Впрочем, к лорду он относился без особой предвзятости. Вот Бенджамина Дизраэли классик словесности ненавидел. Читаем в дневнике писателя за 1977 год, в знаменитом кодексе жидобоев « Pro i contra»: « Я готов поверить, что лорд Биконсфильд сам, может быть, забыл о своем происхождении когда-то от испанских жидов ( наверно, однако, не забыл); но что он «руководил английской консервативной политикой» за последний год,    о т ч а с т и  с точки зрения жида, в этом, по-моему, нельзя сомневаться.»/

 Россия продолжала в тот год политику имперских захватов на Балканах и юге. Английская империя всячески препятствовала этому. Премьер-министр ее Королевского Величества последовательно и успешно исполнял свой долг перед Британией. В этом и заключалось, надо думать, его деятельность «с точки зрения жида». 

 Инстинкт шовиниста не обманул Достоевского. Уже через год, на Берлинском конгрессе, «потомок жидов» перечеркнул все усилия России в последней войне против турок. 

 Лорд Биконсфильд телеграфировал в Лондон: « Россией принят наш проект европейской границы с Турцией, военной прерогативы и политики султана».

 Русский канцлер Горчаков бессильно вздохнул на страницах своего доклада Александру Второму: « Мы пожертвовали сотней тысяч солдат и сотней миллионов рублей ни за что!»

  Горчаков не приписывал победу над ним еврею. Он понимал, что отбросил назад «русского орла» лорд Адмиралтейства. Идеологическую подоплеку момента, для массового пользования, обеспечил Федор Достоевский.

  По традиции все противодействие российской экспансии объяснялось, даже в те времена, неким заговором, «Протоколами сионских мудрецов». Впрочем, в конце века девятнадцатого, всего лишь «отчасти».

   Итак, история Дизраэли – Биконсфильда – интереснейший и поучительный пример еврейского ассимиляторства при полной невозможности уничтожить роковое «клеймо» своего рода. «Проклятия» – как говорят отчаявшиеся потомки Авраама. «Величия» – в чем убеждены их антиподы. 

 Джоан Комэй пишет: « Дизраэли, по всей видимости, не чувствовал никакого противоречия между своей номинальной принадлежностью к англиканской вере и гордостью за свое еврейское происхождение». 

 С «противоречием» этим он справился еще в молодости, путешествуя по Палестине. Будущий Биконсфильд сделал это способом обычным для людей порядочных, помышляющих не только о том, чтобы слиться с большинством, но и о том, как возвыситься. 

 У Гроба Господня, в Иерусалиме, он решил, что евреи остановились на пол пути, отказавшись от своего величия, не признав Бога Сына. Тем самым, они отказались от славы нации – спасительницы мира. 

 Эта схема и сегодня пригодна для обращения уходящих. Они уходят – и исчезают, не в силах понять, что весь народ просто не может уйти за ними, хотя бы той причине, что его задача не исчезнуть, а быть по ряду причин, о которых говорить нужно особо.  

 Молодому Дизраэли нужна была эта пошлая схема обращения, чтобы забыть о принудительном характере своего ухода. О насилие, неизбежно совершаемым большинством над меньшинством. Он стал Биконсфильдом только вследствие несовершенства мира нашего, а не во имя искупления греха. 

 Впрочем, насилие насилию рознь. Позор миру Европы, принудившего этого человека отречься от веры предков. Слава Британия, позволившей премьер-министру Империи гордиться своим  происхождением. 

 Как много в еврейской истории зависело от царствующих домов. В России традиционная юдофобия императорской фамилии, в конце концов, привела к устойчивому бытовому и государственному антисемитизму. В Англии, видимо, сам характер королевской власти исключал возможность погромного благословения сверху. И низы в этой стране, по сей день, свободны от повальной ненависти к еврею. 

 Не знаю, что тому виной: отличие англиканской церкви от православной, сам характер «просвещенной монархии», специфика экономических отношений…. Не знаю. Ясно одно: даже средневековая Англия чем-то не была похожа на остальную Европу, пропитанную до последней клетки своего организма шовинизмом, религиозной нетерпимостью и ксенофобией….

 Эдуард Первый выгнал из Англии всех евреев в 1290 году, но сделал это предельно корректно: без погромов, грабежа и насилия. Случился всего один эксцесс. Исторические хроники сохранили имя капитана корабля высадившего евреев среди моря, на отмели, с приказом звать Моисея. Несколько десятков изгнанников утонуло, но  нарушивший королевский указ капитан был демонстративно повешен.  

 Прошло три с половиной века. Пуритане в Англии одержали победу. Они чтили «Ветхий Завет» настолько, что  принимали еврейские имена и разыскивали исчезнувшие колена израильские. Народ с сочувственным любопытством стал относиться к неведомому племени, освещенному религиозной традицией. 

 В 1649 году Кромвель и Карл Второй скрепили своими подписями указ, дозволяющий детям Иакова право жительства в Английском Королевстве. 

 Вспомним, что через пол века Петр Первый, при всей симпатии к инородцам, не решился сделать подобный шаг, а черта оседлости была разрушена только в марте 1917 года. 

 Род Дизраэли не мог появиться в России. Он перебрался на Британские острова из Италии. Дед будущего лорда – тоже Бенджамин Дизраэли - до поры до времени был неудачливым дельцом, но блестящим человеком, а потому, бросив на весы судьбы свой последний капитал: красоту, обаяние и живой ум - удачно женился. Используя внушительное приданное жены, стал играть на фондовой бирже и вскоре разбогател. 

 Современники отмечают веселость и благодушие этого человека. Для нас же важно то, что принес он в Англию не традицию своего рода, а обычаи и культуру  – Италийского полуострова. 

 Сад свой разбил Дизраэли на итальянский манер. В саду этом устраивал пиршество с макаронами, и услаждал слух гостей игрой на мандолине. 

 Добрый этот человек сторонился евреев не по своей воле. Деньги на его преуспеяние дала жена. Эта красавица и богатая дама безмерно страдала по причине своего «низкого» происхождения. И всеми силами старалась внушить окружающим, что ее семья никакого отношения к евреям не имеет. Италия – другое дело. Быть итальянцем в Лондоне и почетно, и экзотично.

 Впрочем, дед будущего премьер-министра Английской империи тайком числился членом португальской, еврейской общины. И, опять же, скрывая это от жены, жертвовал в пользу синагоги деньги. 

 До крещения знаменитого рода было еще далеко, потому единственный сын Бенджамена и Сарры получил имя Исаак. Рос он ребенком тихим и книжным. Терпеть не мог «запах денег» и презирал меркантильные наклонности отца. В тринадцать лет написал поэму « О вреде коммерции, являющейся причиной порчи человека». Отец, биржевой маклер, поэму эту прочел, и оставил попытки воспитать наследника, согласно своим установкам. Он любил сына и предоставил тому возможность «жить по душе». 

 Исаак воспользовался этим. Он выбрал иной путь, чтобы примкнуть к большинству. Исаак Дизраэле отказался от макарон и мандолины. Всю свою жизнь он просидел в библиотеке Британского музея, сочиняя, мудро примирившись с отсутствием таланта, компилятивные сборники литературных анекдотов. 

 В тридцать пять лет он отвлекся от чтения и писания, женившись на кроткой и наивной еврейке. Книги он читал английские, писал на языке Шекспира, но «предрассудки» рода все еще тяготели над ним.

   Пошли дети. Еврейские дети. В 1804 году родился будущий лорд Королевства, названный в честь деда и против правил  традиции. Старик в тот год был еще жив. 

 Впрочем, как пишут, единственной религией Исаака Дизраэли было преклонение перед Стюартами и ненависть к пуританам. Но порядок, заведенный отцом, он поддерживал, был также приписан к местной синагоге и платил налоги. 

 Отец пустил к сыну Бенджамину раввина с уроками иврита, но сам противился любому иудейскому обряду. 

 Держал, так сказать, дистанцию. Из уважения к его литературным опытам евреи общины решили выбрать Исаака своим председателем. Он ответил им в несвойственной его характеру, гневной манере: « Человек, который жил всегда вдали от вашей среды, который ведет уединенную жизнь  не может участвовать в ваших суждениях. В своих современных формах они убивают, а не вызывают религиозные эмоции. Я допускаю некоторые ваши обряды, но ни в коем случае не могу брать на себя какие-либо обязанности в вашей среде».

 Дед Бенджамена перестал быть евреем, но так и не стал христианином. Его отец продолжил дрейф к окончательному, как ему казалось, уходу от религии предков. 

 В начальных классах будущий лорд Биконсфильд откровенно страдал от своего еврейства. Он родился лидером. Он хотел быть лидером, но вскоре стал объектом насмешек и понял свою чуждость в толпе белокурых и голубоглазых мальчишек. Он невзлюбил единственного еврея - ученика в школе, где юный Дизраэли учился. Этот тихий мальчик напоминал ему о своей собственной обреченности. 

 Бенджамен постоянно стремился выпытать у отца тайну социального проклятия. Здесь я приведу цитату из книги Андре Моруа о Дизраэли: « Исаак д*Израэли, философ - вольтерианец, пожимал плечами. Все это ничего не значило. Предрассудки. Он лично нисколько не стыдился своего еврейства. Наоборот, он всегда с гордостью говорил о древности своей расы. Но он считал совершенно бессмысленным в век рационализма придерживаться обычаев и верований, которые соответствовали несколько тысяч лет назад потребностям и умственному развитию арабского кочевого племени».

  Как мало меняется со временем философия нашего бегства от самих себя. Случай с Дизраэли был характерен уважением к религии своих предков и своему роду. Напомним, он хотел слиться с большинством, чтобы возвыситься.

 « Жизнь слишком коротка, - писал Дизраэли. – « Чтобы быть незначительной».

 Англия, в ответ на компромисс крещения, предоставила ему такую возможность. Но в других случаях отказ был сродни прямому предательству. Евреи-выкресты в Германии, Франции, Польше, России активно пополняли ряды юдофобов. 

 Впрочем, не думаю, что среда в данном случае имеет такую уж определяющую роль. Даже в Еврейском государстве ассимилянты – антисемиты – дело обычное. 

 Но вернемся к Дизраэли. Исаак (некоторые источники его почему-то называют Айзеком)  крестил все свое семейство в 1817 году, как раз в год бар-мицвы своего сына Бенджамена. Крещение стало первой ступенькой карьеры будущего лорда. Евреи и католики в Англии тех времен были лишены гражданских прав. Только в 1858 году  Лионель Ротшильд был допущен в Британский парламент.

 Впрочем, Дизраэли только казалось, что крещение навеки обезопасит его от агрессии большинства. Он был «громким» человеком. Он писал книги. О мечтал серьезно заняться политикой. И ему напомнили, кто он такой и откуда. 

 Привожу отрывок из речи известного в те годы ирландского трибуна О* Кеннели: « Возможно евреи были народом, избранным Богом, тем не менее в числе их несомненно были нечестивцы; Дизраэли, вероятно, потомок одного из них. У него характер того озлобленного разбойника, который умер на кресте рядом с Иисусом». 

 Дизраэли метал громы и молнии. Его, вопреки всему, продолжали ненавидеть, как еврея. Он вызвал на дуэль «дикаря» О*Кеннели, но «дикарь» не счел ровней себе жалкого еврея, и от поединка отказался…. Пройдут годы. Дизраэли станет лордом Биконсфильдом, но титул свой он и не подумает использовать для столь низменных целей. 

 В молодости свой еврейский аристократизм он отстаивал на страницах своих сочинений. Герой лучшего романа Дизраэли « Конингсби» – еврей Сидония – образ почти идеальный. Писатель говорит его голосом. Вот он – живой голос Дизраэли: « Перед могуществом общественного мнения, что значит человек?» – спрашивает Конингсби. « Он божественен», - отвечает Сидония. « какую цель должна преследовать юность?» « Она должна пытаться создать такую форму правления, которую народ любил бы, а не только терпел. Юность должна обладать героическим честолюбием. Без честолюбие никакое государство непрочно, а политическая жизнь все равно, что жаркое без соли. Без него корона – пустое украшение, церковь – административный орган, а конституция – пустая мечта". 

 Все естественно собирается в венок: жизнь должна быть значительной, человек – божественен и должен быть наделен героическим честолюбием. 

 Это его программа на всю жизнь. Гордыня? может быть. Но теперь становится понятным, почему Достоевский считал, что руководит лорд Биконсфильд Англией  «о т ч а с т и с точки зрения жида». В программе Дизраэли слишком много личного и мало слов о троне, родине, патриотизме.  

ТОРЖОК - ЧУДО ГОРОД

 Вот еще один мой фильм, снятый недавно в Торжке. Грешен, люблю русскую провинцию, потому и прячусь там каждое лето от жары в Израиле. Как там писал Исаак Левитан Антону Чехову: "Недели через две, вероятно, еду в Россию, куда смертельно хочется. Хоть и дикая страна, а люблю ее".
 В Волгодонске, на Кинофестивале документальных фильмов, лента эта получила приз за лучший сценарий.

http://www.youtube.com/watch?v=aBIcNUN1Alk

АЛЕКСАНДР ГРАДСКИЙ. О ГОЛОСЕ И ЖИЗНИ

Градский всегда был одинок и свободен. Он не выходит ни на какие площади, не примыкает ни к каким партиям, а если хочет высказаться — высказывается так, что его песня про сочинскую Олимпиаду становится хитом года. Однако любые попытки приватизировать исполнителя, затащив его под свои знамена, кончаются ничем — он зависит исключительно от собственных вкусов, и если пожелает — выскажется про оппозицию ничуть не мягче, нежели про Олимпиаду.  Шоу «Голос» водрузило Александра Градского на телевидение, где он всегда появлялся крайне редко. «Голос» — вообще главная телесенсация минувшего сезона (исключая «Оттепель», проходящую все-таки по ведомству кино): от соревнования никому не известных вокалистов никто не ждал такого драйва. Начиналось с рейтинга в районе двадцати. Потом тридцать, сорок — и к финалу шестьдесят! Эрнст, которого довольно долго уговаривал на этот проект Юрий Аксюта, не ждал ничего подобного: голландская программа, все на чистом сливочном масле, то есть соревнования настоящие и люди настоящие, я за все это ручаюсь. Так что руководство канала пребывает в некоторой эйфории от неожиданного успеха, который очень трудно объяснить рационально. — Но вы можете? — Задним числом объясняется почти все, это предсказать нельзя. Допустим, два года назад случился безумный взлет Стаса Михайлова, Лены Ваенги и всего жанра, ими олицетворяемого. Никто этого не предсказывал, но объяснение очень простое: народ соскучился по честному искусству. Я понимаю, как это звучит — когда Стас Михайлов попадает в разряд честного искусства, — но на фоне тотальной попсы, которая была уже действительно везде и страшно всех утомила, он действительно работает честно, потому что равен себе и ни на что иное не претендует. — Но то, что было до Михайлова, все-таки лучше... — Не убежден. Раньше народ готов был смотреть, как певец открывает рот под фонограмму. А потом денег стало мало. Допустим, в городе Ижевске зар-плата пятнадцать тысяч. За две тысячи ты купил билет себе, еще за две — жене, еще пятьсот рублей, чтобы доехать и съесть в буфете пирожное... Вот так отдать треть месячной зарплаты за то, чтобы послушать магнитофон, человек уже не готов. И поэтому стали ходить на тех, кто честно поет, — в этот разряд попадают Михайлов, Ваенга, Лепс. Они все разные. У Лепса лучше всего обстоят дела с голосом и харизмой, и он сегодня первый в списке десяти артистов, собирающих залы, в том числе в провинции. — Вы входите в эту десятку? — Я собираю залы лет сорок семь. Сейчас мне, конечно, помог «Голос» — добавил узнаваемости. Я по сборам, может быть, на втором месте, это ненадолго, поскольку процентов на девяносто в следующем сезоне «Голоса» участвовать вряд ли буду. Ничего, буду на пятом или на восьмом, как раньше… Быть на втором в мои годы довольно обременительно — приходится много ездить, зарабатывать, пока есть спрос, а концертных директоров в России сравнительно немного. Все они перезваниваются и знают, кого куда звать. Они знают, допустим, что Шевчук собирает дворцы спорта — звать его на меньшую аудиторию не имеет смысла, он везет с собой многотонную аппаратуру и показывает шоу, в наше время это своего рода подвижничество. Макаревича можно звать в Иваново — он сольно, с «Машиной» или с «Оркестром креольского танго» соберет там зал. А соберет ли его Гребенщиков — неизвестно: Москва — да, Кострома — вряд ли. И вот сейчас ситуация поменялась — Михайлов и Ваенга уже известны, попса кончилась еще раньше. Что будет востребовано — сказать не берусь. — А мне кажется, что увлечение Михайловым, как и шансоном вообще, — своего рода экстаз падения, восторг самоуничтожения... — Михайлов не воспринимается как падение. Никакого интеллектуального роста аудитория тоже не демонстрирует. Она просто устала от конкретного стиля. Вообще, мне кажется, вы усложняете мотивацию. Если бы имел место экстаз падения — это было бы как раз очень даже ничего себе, потому что потом предполагался бы взлет. Но это обычная утрата критериев, и это ситуация не сегодняшняя. Россия всегда трудно воспринимала серьезную музыку. Чайковского и Рахманинова публика еще любит, а уже Малер, скажем, — не для массового слушателя. — Но застой всегда ведет к некоторому... — Поумнению, да. Но до застоя, во-первых, далеко. Он еще не полноценен, отъезд не запрещен, сила давления не та. А во-вторых, не думаю, что реакцией на что-либо явится поворот к чтению серьезной литературы. Это было бы слишком просто. — Что ожидает этих прекрасных ребят из «Голоса» после окончания проекта? — Честно? Ничего заранее известного. Кому как повезет. — Месяц славы, а потом забвение? Но «Фабрика» еще много лет разъезжала с гастролями. — Разъезжала не «Фабрика», а «Фабрики», которых было бессчетное количество. Ездил бренд, а не конкретные исполнители, которые менялись с каждыми гастролями. С «Голосом» это не пройдет: там все-таки индивидуальности, причем нестандартные. Главная их проблема — отсутствие репертуара. Сейчас нет композиторов, которые работали бы под вокалиста. Почти все настоящие авторы умерли или фактически уже перестали заниматься сочинительством — из советских классиков осталась, кажется, только гениальная Александра Пахмутова. Слава богу, работают Тухманов, Рыбников, Зацепин… а новых песенников-поэтов уровня Дербенева, Шаферана или Добронравова я тоже не наблюдаю. Весь русский рок, кстати, был отчасти реакцией на это: люди стали писать для себя сами, и большинство делало это очень непрофессионально. Но там основной-то акцент был на текстах. Они все не музыканты. Кто художник, кто архитектор... Вот, говорят, что мозг обучается до двадцати пяти лет, а потом закостеневает. Если бы им тогда пойти в училище, отучиться там всем музыкальным дисциплинам — сольфеджио, композиция, музыкальная грамота... — Гениальные самоучки в музыке невозможны? — Исключены. Музыкой надо серьезно заниматься, я говорил это всем — прислушался один Макаревич, который, по крайней мере, не зациклился на «Машине» и выдумал сначала сольный проект, потом этот свой креольский оркестр. — А как же «Битлз»? Они и нот не знали. — У битлов не было музыкального образования, но у них был великий продюсер Джордж Мартин. Когда Харрисон придумал один уменьшенный аккорд для песни, он прибежал к Мартину: «Слушай, какую я придумал обалденную штуку!» Тот сказал ему: «Это дети в первом классе проходят!» «Так что, мы не будем это записывать?» — «Почему, будем, хорошая песня, но ты ничего не выдумал!» И вообще, с Западом сравнивать не надо, они там с рождения так поют... Майкл Джексон в девять лет — уже мастер. И есть у меня один древний, редчайший, никому здесь неведомый диск тринадцатилетнего Стиви Уандера, на котором он еще не выдумал ничего своего — но уже классно поет чужое. — Почему в «Голосе» побеждают в основном азиаты, представители восточных республик, южане? Они что, музыкальнее? — Да какие же азиаты? В «Голосе» блеснула Наргиз Закирова, двадцать лет прожившая в Штатах, и Шарип Ухманов — очень европейский сдержанный чеченец. В том-то и прелесть, что голос, как святой дух, дышит, где хочет, — нет никакой связи между нацией и вокальным даром. А ее обязательно хотят видеть, предъявляют нам уже претензии, что мало русского репертуара, что по-английски поют... Я специально позвонил одному приятелю, говорю: «Старик! Итальянскую оперу принято петь по-итальянски, французскую — по-французски, и «Евгения Онегина» в «Метрополитен» поют по-русски. Это Советский Союз пытался для пролетариата все перевести на понятный начальству язык — но в Ла Скала так не делается». — А связь между вокальными данными и, скажем, интеллектом — она прослеживается? — Хорошо бы, но нет. Если посмотреть клавиры романсов Рахманинова — отчетливо видно, что он пишет для вокалиста подробнейшие указания: здесь медленно, здесь быстро, здесь пиано... То есть не доверяет певцу вообще, в самых очевидных случаях. — Но можно ли вообще сказать, что та или иная музыка — про что-то конкретное? Или она про соотношение тем, про то, грубо говоря, как разговаривают главная тема и побочная... — На первом курсе музыковеды обязательно объясняют, что, допустим, «На прекрасном голубом Дунае» — пейзаж музыкальными средствами, и вот там даже подсвистывают флейты-птички (показывает птичек). Я всегда хочу выпрыгнуть в окно от подобных разговоров. Музыка никогда не рассказывает про конкретику и именно за этот счет воздействует на индивида. Вы ее наполняете, чем хотите. Скажу больше: она существует исключительно для выражения тех эмоций, которые словами не передаются. В этом смысле она универсальней всего, даже живописи: вы в любых абстракциях вольны увидеть очертания конкретного предмета, но никогда не можете сказать, про что соната Бетховена. — Ну, очевидно же, что Крейцерова — про любовь и даже именно про... — Физическую ее сторону? Нет. Это Толстой так услышал — и так стало. Наоборот, она потому и будоражит, и доводит людей до истерики, что они не могут сказать, про что это. В СССР детям втолковывали, что Ленин любил «Апассионату», — на самом деле она дико его раздражала, он не мог ее слушать. Говорил, что от этой музыки хочется гладить по головкам, а надо бить. Хотя я в принципе понимаю, почему первая часть его так заводила: там-дарам, там-дарам... все куда-то бегут... сейчас добежим, устроим «рэволюцию», а там посмотрим... — Но смотрите: не всякий на слух отличит большую терцию от малой, но любой, даже не имеющий музыкального образования, отличит мажорный аккорд от минорного. Как это происходит? Почему от одной музыки грустно, а от другой весело? — Этого мы не знаем. Но мы знаем зато, как это работает. Так композиторы и манипулируют: вот я сейчас поставлю такую ноту, чтоб вы все зарыдали, — и вы зарыдаете. Просто мы этого не рассказываем никому, чтобы выглядеть такими, знаете, возвышенными художниками. (Смеется.) Это математика более высокого порядка, чем новейшая компьютерная программа: компьютеру предложили однажды разработать тему так, чтобы получилась баховская фуга. Компьютер не смог, а Бах разрабатывал одновременное развитие трех, пяти, даже восьми тем! Было ли это гениальное озарение или точное знание — никто не ответит. — Получается, что можно написать такую музыку, под которую все пойдут на Зимний? — Ну, то, что есть музыка, которая пробуждает агрессию, это факт. — Барабаны, например? — Вот, кстати, о барабанах. Как вы думаете, почему были люди, которые сразу невзлюбили рок? Из-за барабанов. Ведь никогда раньше ударные не занимали такого места в ансамбле. Поначалу это было чистое сопровождение плюс активная кульминация, даже джазовые музыканты очень деликатно их использовали. Но именно барабан своим ритмом попадает в резонанс с биологическими процессами, жесткий удар пробивает своеобразную броню, в которую человек в наше время вынужден одеваться, защищаясь от информационного давления. И многих это просто пугает, они к этому не готовы. Марш — да, он может сотворить с солдатским строем чудеса, которые психолог объяснить не способен. Осталось написать такую музыку, чтобы все разрыдались, раскаялись или поумнели, — над этим мы, собственно, и работаем последние три тысячи лет... — Это выполнимо? — Боюсь, что опять-таки стихийно, пробами и ошибками. Все связано с внутренним ритмом человека. Средний человеческий пульс — шестьдесят-семьдесят ударов в минуту. А солдаты маршируют на плацу — сто двадцать шагов в минуту. К этому пришли столетия назад опытным путем, а потом появилось научное обоснование. Сколько продолжалась в среднем симфония в прошлые времена? Тридцать-сорок минут. А почему? Потому что через сорок минут внимание начинает рассеиваться, и дальше человеку трудно воспринимать музыку. Поэтому и Вагнера невозможно слушать — начинаешь маяться, мучаться... И ладно бы еще, это было плохо, но ведь гениально написал! И вот ты и уйти не можешь, и слушать больше тоже... А Гайдн сидел себе и писал сорокаминутные симфонии. А потом ученые доказали, что правильно делал. Но он-то ничего не рассчитывал научно, он просто знал. — А Вагнер не знал? — А Вагнеру было наплевать. Он писал, как хотел. — Как, по-вашему, какая симфония у Шостаковича лучшая? — Восьмая. — Ура, ура! Я тоже так думаю! Третья часть. — Нет, она вся очень хороша. И пятнадцатая, конечно. — Я знаю, вы не любите про политику говорить... — Я не считаю это нужным. Хотя... в СССР два раза издавали полное собрание Бунина — автора «Окаянных дней», — но не публиковали ни строчки Набокова, который, кроме «Юбилея» 1927 года — весьма сдержанного, презрительного, — про революцию как таковую вообще не писал. Для истинного музыканта по отношению к любой власти, в любой стране, к начальству любого ранга может быть только позиция эдакого спокойного сосуществования. В семидесятые годы я говорил на этой кухне все, что хотел, и собирал людей, каких хотел. И сейчас так же. Мне не нужны никакие награды — дают — спасибо. Не дают — не надо, ни четвертой, ни первой степени. — Но вот Путин как раз сейчас вручает орден Темирканову... — Четвертой степени, да. Но Темирканова это задеть не может — он все равно один из немногих гениальных музыкантов сегодняшнего дня. — А кто еще? — Башмет, конечно, Третьяков, Спиваков… Но они так устроены, что их тоже не волнуют никакие степени. — Как вы думаете, почему из вашего поколения — с которого, в общем, начинался русский рок — состоялись трое: вы, Макаревич и БГ? — Я постарше. Но, в общем, тут есть парадокс — начинали-то очень многие, это была полноценная среда... Думаю, у Макара и БГ свой язык — и литературный, и музыкальный; это и спасло. При этом Макар может меняться — и меняется, — а Борису лучше всего там, где он всегда и был. У него были альбомы, в которых он пытался делать что-то совсем другое, — но это тот редкий случай, когда надо быть собой, и только. Не знаю, кстати, сильно ли я меняюсь. Разве что в том смысле, что в семьдесят пятом — когда был написан «Стадион» — я меньше умел. — Были современники, сильно на вас повлиявшие? — Больше других я любил Чеслава Немена, польского мультиинструменталиста, писавшего музыку, кстати, на очень серьезную лирику — Норвида, например. Немен приезжал сюда, был у меня в гостях. Бабушка решила принять его по высшему разряду, изготовлен был классический наваристый борщ, столь же классические котлеты, салат — Немен вдруг высыпал все это в миску с борщом плюс изюм, курага… тщательно размешал и стал уплетать, объясняя, что при таком способе, из-за разных пропорций всегда получается новый на вкус продукт… Бабушка была потрясена… Это навело меня на мысль, что арт-рок и есть тщательно организованная эклектика, но, конечно, надо быть Неменом, чтобы в этом были мера и вкус. — Рок-опера еще будет существовать, или жанр умер? Будет, куда денется. Я просто не знаю, где ей быть в России: нет такого театра, нет исполнителей, которые потянули бы «Мастера и Маргариту». Я уже не могу спеть все главные мужские партии — разве что в записи. Поэтому у меня и была одно время мысль — сделать мультфильм, в стилистике Земекиса, с нарисованными, но — человеческими лицами; чтобы это была другая мера условности. Но трехчасовой мультфильм в такой технике — это миллионов десять. — Вот мы с Веллером признаемся, что главная любовь с нашими девушками происходила на фоне вашей песни «В полях под снегом и дождем»... — Читал об этом у Веллера и очень был тронут. — А как вы ее написали? — Случайным и смешным образом. Я пришел в студию записывать «Финдлея» — помните, «Идет, сказал Финдлей», — потом оператор вышел покурить, я открыл переводы Маршака на другой странице, увидел «В полях под снегом и дождем», и мне очень понравилось. Я ее сразу придумал и тут же записал… Там ничего сложного. — Но в собственной вашей жизни была музыка, связанная с любовью? Музыка, под которую она всегда происходила? — Конечно. Тоже смешно. Просто меня никто об этом не спрашивал. Саймон и Гарфанкел. Был один их диск, чешского издания (до сих пор где-то у меня валяется), который включал все лучшее, — редкий лонг-плей, звучавший не сорок, а все пятьдесят минут. Одна сторона — минут двадцать пять. И именно этого времени хватало, чтобы уговорить девушку, поцеловать и все остальное. Так что любовь проходила под Саймона и Гарфанкела, и порядок записей удивительным образом соответствовал поцелую, укладыванию на диван и т.д. А когда все заканчивалось, как раз пора было переставлять пластинку на вторую сторону и расслабиться… Любовный акт со всем ухаживанием точно укладывался в эту коллекцию best of. К счастью, цифровая запись сняла эту проблему. — У меня остался последний вопрос — вы единственный профессиональный музыкант, которому мне не стыдно его задать. Я слышал, что доминанта разрешается в тонику. То есть она туда стремится, но разрешается не всегда. Что это значит? — Тоника — первая ступень лада, доминанта — пятая. Неустойчивые ступени стремятся разрешиться в устойчивые. Я вам это даже нарисовать могу. Но как бы это объяснить, чтобы понял человек, не знающий нот... Представьте себе, что Украина стремится в Европу, но ей это не разрешается в одном произведении. А в другом разрешается… Дмитрий Быков обозреватель «Новой»

О ЖЕНЩИНЕ В ИЗРАИЛЕ, БРАКАХ И КОНСТИТУЦИИ

     

                                       

 О ЖЕНЩИНЕ.

 Однажды я сказал ему, что вижу в отторжении женщины от общей молитвы некий пережиток былых времен, несправедливость и скептическое, высокомерное отношение к женскому полу , свойственное Востоку. 

 - Все, как раз, наоборот, - сказал Мозель. – Всевышний, чьи заповеди мы исполняем, знал, что мужчина низменней, порочней, похотливей женщины. Вот почему он запретил нам, вечным похабникам, во время молитвы смотреть на дочерей Хавы. В синагоге они, женщины, наверху, а мы – внизу. Женщины видят нас, и это не мешает им думать о Боге. Мы же, грешные, не видим женщин ( голову задирать неудобно) и поневоле остаемся наедине с Ним. Сколько неумных слов о разделении молящихся по половому признаку у Стены плача. Но там особенно важно не отвлекаться ничем, не видеть и не слышать ничего, кроме Всевышнего. Казалось бы, пустяк - соединить в молитве мужчин и женщин, но за пустяком этим стоит разрушение основ нашей веры, в которой нет пустяков. Все продумано тысячелетиями и заповедано нам настоящими мудрецами. А мудрость не стареет, как, впрочем, и глупость.

 Мало того, иудаизм не так строг к женщине в своих догматах только потому, что женщина, какой ее видит Бог, праведней и чище мужчины в предназначение своем.

 Тебе нужны доказательства? Пожалуйста. Вот мальчишки и девчонки свободно ходят среди мужчин по синагоге. Мы смотрим на них добрыми глазами. Добрые глаза не могут оскорбить Всевышнего. Мы отвлекаемся от молитвы. Мы дарим девочкам конфеты. Но все это допустимо. Только страсть похоти способна увести нас от праведных путей. Мы, евреи, не аскеты. Нам и в голову не приходит, что плотская любовь сама по себе греховна. Просто всему свое время и место. Синагога не то место, где допустимо любоваться нашими замечательными подругами. Короткое время молитвы можно отдать целиком Тому, к кому она направлена. За этим нашим обычаем стоит честное, без лицемерия, ханжества, лжи отношение к человеку. И, бесспорно, юмор. Ну- ка, оглянись, нет ли свидетелей нашего разговора, потому что я скажу тебе сейчас чистую ересь. По- моему, наш Всесильный, Невидимый и Бесконечный хорошо знал, что такое юмор, да и сам любил пошутить.

 О ТРАНСПОРТЕ. 

 И об этом я как-то обмолвился. Мол, рано или поздно станет наша суббота таким же рабочим днем, как и все остальные дни недели. И автобусы будут ходить исправно, и домашние хлопоты, которым нет конца, заставят нас в свободный день хлопотать по хозяйству. 

 Мозель вздохнул тяжко и не стал со мной спорить. 

-         Да, - сказал он. – Наверно ты прав. Так будет, ничего не поделаешь. Ритм нашей жизни все убыстряется, а со скоростью передвижения и мы глупеем. Бог знал, как жаден человек, как не умеет он думать о душе и смотреть в небо. Всевышний приказал ему хоть на один день в неделе успокоиться, перестать суетиться, вспомнить о своем призвании, о душе, а не только о грешной своей плоти.

   И вот еще что: праздный, отдохнувший человек, очистивший душу свою в молитве, способен на веселье, подъем духа. В радости он угоден Богу. В то время, как мрачный, угрюмый трудоголик не нужен Всевышнему даже тогда, когда несчастный занят изобретением, способным осчастливить человечество.

 Разве дело в автобусах. Дело вновь в принципе, в наших обычаях, в истинах Веры.

 Творец знал, что человек, не способный на паузу, рано или поздно становится фанатиком или безумцем. Он знал, что не труд превратил комок праха в человека, а способность мыслить.

  Муравьи или пчелы самые большие трудяги в мире. Они работают без перерыва. Вот почему они муравьи и пчелы, а мы - люди. Мы – люди, потому что способны на праздность, когда мозг наш не загружен мусором утомительного быта. И Создатель наш надеяться, что в святой день Шабата мы все-таки вспомним, что когда-то Он вдохнул в нас душу.

 Я сказал тогда, что в современном мире люди гораздо больше разобщены и разные географические точки местожительства, даже в такой небольшой стране, как Израиль, не дают возможности видеть родным друг друга в единственный, свободный день недели. Я сказал, что не вижу в этом добра и справедливости.

 Мозель улыбнулся. И вновь пошутил. Он сказал так: "Возможно, ты опять прав. И в отсутствии автобусов по субботам нет добра и справедливости, но есть бесспорный намек. Видимо, далеко не все его понимают. И, тем не менее, он прост – намек этот: если вы дороги друг другу, живите рядом. Если вы любите друг друга, не разлучайтесь. Когда в Шабат вы увидите первую звезду на небе, и поймите, что обнять дорогое существо сможете только одним способом: потратиться на такси или отправиться пешком в дальний путь, к вам, возможно, вернется прозрение. 

-         Очень остроумно, - сказал я, все еще не желая отступить. – Но, Мозель, мы все равно живет в атмосфере двоемыслия и фальши. Если разрешено по субботам работать такси, почему нельзя ездить автобусам?

-         Все очень просто, - сказал Мозель. – Грех одиночки – это совсем не то, что свальный грех толпы. Вспомни о каре, обрушенной на город Лота.

 И Мозель весело расхохотался так, будто не о несчастье Содома и Гоморры вспомнил, а рассказал забавный анекдот.

       БРАКИ.

-  Мозель, - сказал я. – Тут ты не будешь спорить. Государство не может быть моно национальным . Далеко не все в Израиле евреи и хотят быть евреями. Но всевластие рабанута заставляет людей черти куда мотаться, чтобы зарегистрировать свой брак. Я за права религиозных людей, но атеисты или не евреи тоже не бесправная масса. Это азбука демократического общества.

-         Ты прав, - сказал Мозель. – Здесь сказывается отсутствие опыта  государственного строительства. Мы собрали разных людей на маленьком нашем пятачке, а что с ними делать, порой, не знаем. Мы сохранили себя в галуте, помня о традициях и Боге нашем вопреки всему. Теперь нам кажется, что в условиях  независимого государства, нет необходимости, как прежде, исполнять заветы и Союз с Богом. Мы уверены, что охранит нас оружие и высокие технологии. Так уже было в нашей истории.

 Знаешь, меня не пугает, что не евреи смогут заключить гражданский брак в Израиле. Меня пугает, что сами евреи откажутся от хупы.  Бог простит пришельцам любую форму закрепления уз. Он не простит ее нам, нашим ассимилянтам. Мне кажется, что придумана борьба за гражданские браки именно ими.

  Теперь я снова, с твоего разрешения, завершу разговор шуткой. Пусть в ходе «светской революции» будут разрешены гражданские браки для всех желающих, кроме евреев. Дарю эту идею нашему премьеру и его комиссии.

    

       КОНСТИТУЦИЯ.

-         Теперь, - сказал я однажды. – Скажи, почему ты такой ярый противник конституции. Такой Конституции, которая будет способна примирить наши общины?

-         Пусть будет конституция, - сказал Мозель. – Одним литературным трудом больше, одним – меньше. Какая разница.

-         Но конституция – свод законов для всех граждан. 

-         Данных людьми законов, - вздохнул Мозель. – Нам давним – давно дали подробный свод, дарованный Богом. Ну и что? Мы послушны ему? Мы следуем предписаниям Всевышнего? А ты хочешь, чтобы мы, евреи, жили по какой-то бумажке, нацарапанной профессорами из Тель-Авивского университета. Ты плохо знаешь евреев. Все получится совсем наоборот. В конституции будет сказано, что нужно мыть руки перед едой. Еврей станет делать это только после. В конституции будет заявлено, что все мы равны перед законом. Еврей скажет, что, бесспорно все, кроме его персональной тещи… И так далее, и тому подобное. Века свободного развития отучили нас от пользования кодексом, сочиненным такими же людьми, как мы сами. Мы никогда не станем народом законопослушным перед авторитетом конституции. Возня с этой штукой нужна популистам, политиканам. Но и нам тоже. Нам скучно в нашей утомительной сытости, мы не любим скучать. Мы еще устроим вокруг этой конституции большую бузу в национальном масштабе с референдумом, митингами и прочими глупостями. Мы в очередной раз развеселим себя сами и успокоимся в предчувствии нового маскарада. 

-          Ты хоть раз способен разговаривать серьезно? – спросил я, осердясь. 

-         Изволь, - вздохнул Мозель. – Я все упрошу до предела. Это христиане считают нашу Тору – Ветхим Заветом. Для нас Библия - завет не ветхий, а единственный. А теперь разного рода хитрецы хотят, чтобы мы сами сочинили к ней свое «Евангелие», Завет новый - дань современному, цивилизованному миру, и признали, что долгие тысячелетия пользовались устаревшим, ветхим сводом законов. Дорогой мой, нам не конституция нужна, а возвращение к Торе. К тому, что обеспечило наше существование на протяжении сорока веков. … Ну, нравлюсь я тебе серьезным? 

-         Нет, - вздохнул я. – Не очень.

-         Извини, - сказал Мозель. – Сам виноват.

А потом, во искуплении, он рассказал мне тихий, чисто израильский анекдот о школьном учителе. Этот учитель пришел в класс и стал настойчиво требовать, чтобы ученики определили его возраст. Все стали гадать: 45, 50, 52… Наконец, один из школьников выкрикнул: 48! 

-         Точно, - удивился учитель. – А как ты догадался? 

-         Видишь ли, - сказал ученик. – За моей сестрой ухаживает один парень. Так папа говорит, что этот жених – половина идиота. Парню 24 года. 

 Мораль этой шутки знаешь в чем? Всем нам или 24 или 48 лет, а ты хочешь, чтобы такому народу доверили сочинить конституцию.

  И Мозель весело расхохотался. Таким, хохочущим, я его больше всего  понимаю и люблю.

Леонид РАДЗИХОВСКИЙ. ЕВРЕИ В ОППОЗИЦИИ

 Еще года три назад московский еженедельник "Еврейское слово" был газетой талантливой и горячей. Очень любил там печататься. Особенно нравились те номера, когда мои писания  встречались со статьями Радзиховского. Вот одна из них.

       

                   

В последние 200 лет в Европе и США именно евреи всегда оказываются в первых рядах — не только физиков, биржевых спекулянтов, адвокатов, эстрадных певцов и т. д., но и в первых рядах политической оппозиции. Преимущественно либерального толка.

Сколько еврейский народ перенес из-за этого — измерить невозможно. Понятие «коллективной вины», по мере ослабления религии, плавно перекочевало с вины за «распятие Христа» на вину за политическую активность. Ясно, что «политикой» среди евреев занимались 1–2 %, но «коллективная вина» распространялась на остальные 99–98 %.

От погромов и газовых камер до теорий «малого народа», которые свели с ума академиков Солженицына и Шафаревича, — все это считалось расплатой за деятельность активного еврейского меньшинства.

Но если «раньше», то есть еще лет 30-40 назад в этой политической активности был хоть какой-то смысл собственно для евреев, то сейчас и того нет. Дело в том, что либеральная оппозиция всегда и везде отстаивала прежде всего права человека, боролась с национальными ограничениями. Те или иные формы еврейской дискриминации существовали во всех европейских странах (прежде всего, понятно, в СССР и странах Восточной Европы), да и в США тоже до 1960-х годов. Так что, борясь за общечеловеческие права, еврейская либеральная интеллигенция боролась и за себя (а значит, и за всех евреев). Неважно, сознательно ли они считали, что своя рубашка ближе к телу, или просто «так получалось», но какой-то «свой интерес» в такой политической деятельности был.

Однако проблема собственно еврейской дискриминации повсеместно — даже в СССР-СНГ — закончилась лет 20-30 назад. Если не считать арабские страны (где, правда, практически нет евреев), то ничего подобного больше нет ни на государственном, ни на легитимно-об­щест­вен­ном уровне ни в одном государстве мира. Разумеется, маргиналы остались где угодно — но с этим уж ничего не поделаешь, на то и свобода. В общем наступило «окончательное решение» еврейского вопроса в форме всеобщей политкорректности. (Кстати, параллельно и в ускоряющемся темпе идет и ассимиляция, то есть еврейский вопрос «окончательно решается» и с другого конца, так сказать, но это уже другая тема.)

И теперь уж если еврейская либеральная интеллигенция занимается политической активностью, то это делается без всякого «национального эгоизма» — истинно «не корысти ради, а токмо волею пославшей мя жены». Больше того, в своих политкорректных порывах еврейские интеллектуалы со всей своей страстью все чаще обрушиваются уже на Израиль за несоблюдение прав человеко-шахида (причем, я говорю именно про интеллектуалов, не про типов вроде какого-то «Исраэля Шамира» и т. п.). Или — если они все же не ругают Израиль — их осыпают бранью за «двойные стандарты», дескать, разрешают Израилю то, что не прощают другим странам…

Такова немного затянувшаяся присказка.

Теперь — сказка.

В России сегодня, как и 100, как и 40–30 лет назад, значительное число политических оппонентов режима из либерального лагеря составляют евреи. По моим прикидкам, под обращением «Путина в отставку» — порядка 10–15 % еврейских фамилий. Но если в царской России или СССР они боролись в том числе (и прежде всего) против еврейской дискриминации, то теперь тема отпала. Самые злые мои коллеги, в чем в чем, а в антисемитизме никак не могут упрекнуть Путина—Медведева.

Но хотя никаких «специально еврейских» целей у оппозиции нет и быть не может, среди либеральных оппозиционеров традиционно много «граждан еврейской национальности». Разумеется, эти несколько десятков человек не могут и ни в какой мере не стремятся «представлять евреев». Конкретные оппозиционные движения и их лидеры имеют «среди евреев» не большую поддержку, чем среди населения в целом. Но более нервная и беспокойная, стремительно вымывающаяся «еврейская интеллигенция» (при всей условности этого слова сегодня) составляет по-преж­не­му питательную среду для «прозападных оппозиционных настроений». Все более тощую питательную среду…

В принципе, их претензии к власти те же, что и у более широких слоев общества, — взятки, застой, нарастающая отсталость страны и т. д. Может быть, в еврейско-ин­тел­ли­гент­ской среде все эти слова говорятся несколько острее, злее, чем в других слоях общества, — что ж поделаешь, таков национальный темперамент и вечная убежденность в своем «праве на Истину»…

При этом надо сказать, что основная масса евреев или абсолютно аполитична, или же боится «великих потрясений» и, не питая никаких симпатий к действующей власти, боится, тем не менее, ее смены. Причина таких настроений вполне понятна.

Конечно, пушкинское: «правительство у нас единственный европеец» — было, очень мягко говоря, «преувеличением» уже тогда, тем более нелепо так говорить сегодня. Кем-кем, а «европейцем», тем более «единственным», наше правительство уж точно не является. Но верно и другое — оппозиция в России еще дальше от «либеральных ценностей», чем даже действующая власть.

Каспаров, Немцов и Ко постоянно объясняют, что их цель — свободные выборы, свободные СМИ и т. д. Но у российского демоса господа демократы катастрофически непопулярны. Конечно, они во всем винят власть, но если не могут на свои митинги собрать и 100 человек, — только ли во власти дело? Не от хорошей жизни движение «Солидарность» вынуждено все время так или иначе сотрудничать с «левой оппозицией». Между тем, эти «левые» в России, как правило, прямые сталинисты, антисемиты, американофобы и т. д., все их претензии к власти в области внешней политики состоят в том, что Кремль недостаточно энергично ругается с США, недостаточно поддерживает «братский народ Палестины», Иран и т. д. Конечно, с «либералами» их объединяет вечное «дружим против», но с точки зрения обычного современного человека, если это «лекарство», то лучше уж болезнь…

Власть плоха; левая оппозиция — еще хуже; либеральная оппозиция — просто миф… Каков же выход? «Не еврейское это дело — шашкой махать»?

Не знаю. Ответа «что делать» у меня нет. Но констатировать «все хороши» — могу.

 Я к журналистскому цеху России не принадлежу, а потому, как будто в том же номере, высказался на эту тему более откровенно. Сегодня, когда представители жалких остатков евреев на Украине активно лезут на баррикады очередной революции, заметки эти и о них тоже.

ЕВРЕЙСКИЕ МАЛЬЧИКИ

Рискую быть осмеянным, освистанным и даже битым. Я за введение процентной нормы в России. Естественно, для лиц исключительно еврейской национальности. Нет, не надо раньше времени топать ногами и грозить кулаком. Далеко не все виды обучения и профессиональной деятельности должны подпасть под эту норму. Да здравствуют евреи учителя и врачи, поэты и художники, инженеры и конструкторы, банкиры и офицеры… Пусть никто не ограничивает еврейский гений во всех практически областях применения способностей человека, кроме той его части, которая связана тем или иным образом с политикой.

Сразу слышу хор возмущенных голосов: «Мы граждане этой страны и хотим жить в государстве сильном, свободном, богатом. Почему нам нельзя способствовать этому процессу?»

Способствовали, все было. Вспоминать об этом и обидно и больно. Мне скажут, нынче совсем другое дело: евреи в политике проповедуют, как правило, демократию и либеральные ценности, стремясь удержать Россию на рубежах, достигнутых в 90-е годы прошлого века.

Замечательно! Но у каждой нации есть законное право устраивать свою жизнь, согласно характеру, ментальности, обычаям своего, а не чужого народа. Не собираюсь заниматься оценочными категориями. Долой расизм и шовинизм, но не верю и никогда не поверю в либеральные бредни о каком-то едином человечестве, об общей мерке для всех народов, о некоей всемирной глобализации. Народы уже гнали кнутом к коммунизму. Нынче гонят пряником к глобализму, но внешне невинный, розовый и голубой либерализм – такой же опаснейший миф.

Прошли выборы в Думу РФ. С болью следил за их ходом, чаще всего по оппозиционным информационным каналам: радио, телевидению, сайтам в Интернете. Слушал, видел еврейских мальчиков и девочек в таком тревожном количестве, что не мог не вспомнить о других мужественных ребятах, жизнь свою положивших на алтарь новой, свободной России в начале ХХ века. Чем кончилась их борьба с «прогнившим царским режимом»? ГУЛАГом, Аушвицем, трагедией ассимиляции. В Российской империи проживало ШЕСТЬ миллионов бесправных евреев. Сколько их там выжило на день сегодняшний – несколько сот тысяч. Что же это получается, граждане?! Черта оседлости и процентная норма защищали от вымирания еврейский народ лучше, чем все мыслимые и немыслимые свободы. Ну так вспомним, если не о черте, то хотя бы о черточке.

Понимаю – раз уж прорезался талант к политическим играм – унять себя человеку трудно. Он этим живет, этим зарабатывает на хлеб насущный, порой, неплохо зарабатывает. Но слушаю любого из нынешних революционеров семитского облика и ловлю себя на том, что не я, гражданин Израиля, живу в другой стране, а они, бедные, совершенно не понимают, к кому обращаются, к кому взывают, не видят и не слышат той публики, которую хотят просветить и направить верной дорогой.

Готов согласиться – среди евреев России есть и сегодня честные, искренние борцы за «светлое будущее». Увы, честность, искренность и, скажем мягко, недомыслие – слишком часто идут рука об руку. Умники и умницы руководствуются в этой борьбе обычными, практическими мотивами.

Господи, да оставьте вы в покое Россию! Любите ее, помогайте ей, жертвуйте собой во имя ее благополучия, но не учите жить, не навязывайте этой стране свои правила, свои законы. Вам только кажется, что они взяты из общей копилки принципов цивилизованного общества. Это не так.

Вы способны не быть евреями на ледовой арене, за кульманом, у операционного стола, за шахматной доской… Да где угодно. Только не в политическом поле. Вы никогда не поймете, чем живет и во имя чего живет население северной державы, в которой вы родились. Вы можете не знать иврит, считать себя «гражданами мира», поносить Израиль и всеми силами соскребывать с себя свое еврейство. Ничего вам не поможет. За 40 веков ваши предки сделали все возможное, чтобы при всем старании не смогли вы избавиться от желательного и нежелательного наследства. И в этом я солидарен с армией юдофобов.

Вы талантливы, мудры, остроумны, полны сарказма, отлично владеете русским языком, клянетесь в своем патриотизме, но мгновенно становитесь чужаками как только забираетесь на минное, грязное поле политической распри.

Сказанное, конечно, касается не только евреев России. Достаточно вспомнить печальный опыт «народных» революций в Германии и Венгрии начала прошлого века.

В российском диссидентском движении всегда было много потомков Иакова. Ничего не поделаешь – таков национальный характер. В СССР, при «железном занавесе», все это еще можно было объяснить закрытыми границами. Сегодня я никак не могу понять русско-еврейское яростное, непримиримое сопротивление тому миру, в котором живут нынешние диссиденты.

Ну, не нравится вам «новый тоталитарный режим», «кремлевские олигархи», «банда Путина» и проч., – кто вам мешает запастись билетом в один конец и жить в другом мире, с таким народом и таким правительством, которые вам по сердцу. Я вовсе не настаиваю на репатриации и не склонен обвинять всех российских евреев в особом интересе к политической грязи, но вижу и слышу, что пресловутая «процентная норма» явно нарушена, и это безмерно меня огорчает.

Мне скажут: «Страх водит твоим пером. Опыт истории учит, что за политической активностью евреев в галуте неизбежно следует возмездие за эту активность». Готов согласиться. Мне вовсе не хочется, чтобы на моей родине совсем исчез неповторимый «русско-еврейский» дух. Живите в России, любите Россию, но не забывайте о том, что вы евреи, и у вас есть своя, неповторимая, удивительная жизнь. Смотрю, как празднуют в Москве Хануку всего лишь через три дня после парламентских выборов в Думу, и душа моя радуется. Слежу за культурной деятельностью еврейских центров – и готов приветствовать их работу.

Не зову всех потомков Иакова в Еврейское государство. Убежден, что репатриация – дело любви, а не расчета. Любовь евреев к России – это тоже реальность. Но, убежден в этом, еврей, страну эту любящий всем сердцем, всегда потратит себя на то, чтобы понять далекие от его души и разума законы, по которым издревле живет и развивается российское общество и государство. Поймет и займется делом во благо своей родины, бросив попытки расшатывать и преображать тот мир, который живет, упрямо повторю это, по иным, ему недоступным законам.

Мне вновь возразят: «Как только начнут считать проценты среди евреев-журналистов, политологов и политиков, так и начнется движение к новому делу «врачей-убийц». Нельзя сдавать завоеванные позиции». Справедливо возразят, забыв, правда, при этом, что считать уже начали и счет этот подлейший и кровавый продолжается не одно столетие и с одинаковой силой.

ВОСТОК - ДЕЛО ЛЖИВОЕ

 До чего же мудрые мультики снимались в СССР. Вот нагадят коту  Леопольду мыши, припрут их обстоятельства к стенке – сразу начинают они хвостиком вилять и просить пардону, а кот-Леопольд и рад их простить по либеральной своей сути, хотя прекрасно знает, что в следующей серии мыши снова не услышат его призыв: «Ребята, давайте жить дружно», а придумают новую пакость, омрачающую спокойную жизнь благодушного кота.

"Президент Ирана Хасан Роухани заявил, что его страна отказалась от производства ядерного оружия, сообщает  гентство Ассошиэйтед Пресс. Заявление Роухани прозвучало на субботнем заседании в министерстве обороны. По его словам, решение об отказе создавать подобную бомбу основано "на моральных принципах". Президент отметил, что если бы Иран хотел бы создать оружие массового поражения, то было бы легче сделать химическое или бактериологическое оружие. Ранее верховный лидер Ирана аятолла Али Хаменеи опубликовал религиозный указ, запрещающий производство в стране ядерного оружия. По его словам, наличие такого оружия является грехом, отмечает агентство".

 «Арабская весна», волнения в Иране, международные санкции подсказали режиму аятолл, что сохранить власть они  смогут, кардинально изменив риторику. Проще говоря, хватит скалить зубы, пора вилять хвостиком. Время простака-параноика Ахмадинеджада прошло, на его место забрался хитрый лис Рухани. Новый президент освоил искусство лицемерных улыбок, и готов соблюдать чувство меры. Он понимает, что просто глупо не признавать, к примеру, Холокост. Достаточно ратовать за ликвидацию «сионистского образования». За этот грех его никто не осудит. Он знает, что на день сегодняшний «большой сатана» всесилен и проклятиями его не одолеть. Да и зачем биться головой об стену, когда можно сделать попытку найти дверь. Тем более, что нынешняя администрация Белого дома, готова  её отворить, поверив любой брехне из Тегерана, только бы внешне она походила на желаемую правду. Что будет в следующее «серии» ясно любому, только не либерал-социалистам США, понятия не имеющим, что восток не дело  тонкое, а дело лживое.

НАПЕРСТОК С ШАРИКОМ

 Нас много – людей на земном шаре. Мы тремся друг о дружку. Мы живем рядом, вместе, плечо к плечу. Мы обмениваемся рукопожатиями,  сжимаем друг друга в объятиях или предпочитаем контакт в драке. 

 Мы говорим на общем языке, мы одеваемся, как положено…. Мы носим маску, грим, исполняем роль, нам предписанную рождением, случаем, обстоятельствами.

 Кто-то умеет делать это блестяще – и преуспевает в жизни. Кто-то стремится быть самим собой, постоянно смывает грим, сдирает маску – и наживает одни неприятности. 

 Раз уж выпала тебе роль начальника, играй ее, как положено. Подчиненный должен назубок знать либретто своей драмы. Отец семейства – просто обязан не забывать о своих благородных обязанностях и так далее и тому подобное.

 Психотерапевт Владимир Леви писал об этом замечательно: « … роль есть способ существования нашей психики. Другими словами, тело нашей души. Ее внешность. То же, что форма для материи. «Играть роль» – просто иное наименование для общения. Желая или не желая того, в общении мы принимаем некие роли, и предлагаем какие-то роли другим. Жизненные роли имеют неисчислимое множество имен и названий. Они преходящи и текучи, как сама жизнь». /

 Проблема возникает с природными негодяями, подлецами, мошенниками. Им, бедным, приходится демонстрировать чудеса артистических способностей./

 Политический театр полон таких примеров. Возьмем один из них. Третья часть российской думы не пожелала встать в память о Холокосте. В связи с этим, можно сколько угодно метать молнии в Жириновского с компанией, но разве в этих отморозках дело.

 Политик играет роль перед своими зрителями. Внушительная армия русских юдофобов голосует за тех, кто не пожелал почтить вставанием память жертв гитлеровского геноцида.

 Жироновский был вынужден остаться на месте, в текст его роли входили пустые и фальшивые слова, оправдывающие такое поведение. Политический театр действует только на рынке идей. И здесь спрос рождает предложение. /

 Приумолкли наши, израильские актеры из левого лагеря. Но молчат они вовсе не потому, что поняли всю пагубность своего мировоззрения. Нет, просто зрителей в их зале поубавилось. Совсем недавно в партии Авода было 120 тысяч членов. Сегодня – всего лишь 65.

 Не знаю, что будет завтра, что влияет на успех того или иного спектакля. Это в художествах разных – все зависит от качества самого искусства. В политике, на ярмарке человеческого тщеславия, недоброкачественность поступков, слов, устремлений играет, подчас, определяющую роль. /

 Но в любом случае политик обязан быть хорошим актером, мастером перевоплощения, паузы и макияжа. Иной раз кажется, что искусство хорошего политика совсем недалеко от мастерства фокусника или первоклассного мошенника./

 Пишут, что Сонька Золотая Ручка блестяще играла роль Дамы, Перепутавшей Номер. Одевшись с подобающим шиком, ранним утром входила она в первоклассную гостиницу, проникала в чужой номер и спокойно начинала собирать свой урожай.

 Постояльцы сладко спали, но если и продирали глазки, то видели перед собой роскошную даму, спокойно снимающую с себя свой наряд.

 Остальное было делом актерских способностей Соньки. «Ох, пардон, извините, я ошиблась номером».

 Подобный трюк исполняется политиками безотказно. Делает такой молодец долгие годы разные пакости, но потом обстоятельства меняются, зритель продирает глазки, и начинается: « Пардон, я всего лишь ошибся номером». /

  Видный психолог Юрий Щербатых отмечает: « Среди социальных форм обмана и самообмана особую роль играет конформизм – способность индивида подстраиваться под желания социальной группы».

 В свою очередь социальная группа желает того, что ей удается внушить особо одаренным в деле внушения политикам. /

 Только экстремальные ситуации способны натолкнуть нас на верный выбор. В состоянии покоя люди опираются не на свой здравый смысл, а на ловкую рекламу, и, в припадке конформизма, как правило, следуют за большинством.

 Опыты над нормальными людьми неоднократно подтверждали эту особенность психики человека. С определенной группой экспериментатор в тайне договаривался, что группа эта назовет обычный коричневый ботинок – серым. И тот, кто понятия не имел о сговоре, повторяет очевидную ложь и глупость за большинством.

 Как часто и этот прием используют политики. В свое время, обычное, паническое, трусливое бегство из Ливана, послужившее первым сигналом слабости перед лицом бандитов Арафата, «определенная группа» упрямо называла мудрым, победным поступком истинных миротворцев. Хор был так громок, что и люди «вне сговора» стали испытывать необоримую потребность назвать черное белым.

 Тоже случилось и с Бараком. Был он и прежде совершенно «гол» как политик, но дружный хор, хорошо оплаченных славильщиков, славил его царские одеяния. И вслед за хором даже те, кто не получал за это ни копья, дружно воспевали «платье короля». Наваждение, слава Богу, продолжалось недолго. Нашелся, как всегда, мальчик из сказки Андерсена – и все вдруг увидели, что король голый.

 Не могу не вспомнить, в связи с нашим «мирным процессом», об одном фокусе Всеволода Мейерхольда. В одной из его постановок пограничники принимали бой с врагами,  гибли все, последним красиво падал, сраженный пулей командир. И тут ведущий выходил к рампе и спрашивал возмущенно у зала: « Кто здесь плачет?». А в зале сидела «подсадная», всхлипывающая дама с казенным платочком. И следом за ней послушно начинал рыдать и всхлипывать весь зал.

 Ну, как тут не вспомнить  «четырех матерей» в Израиле. Только сегодня мы знаем, что за каждой их слезинкой таились не мир и покой, а новые жертвы насилия. Но тогда было уже поздно. «Зал» был готов зарыдать следом за матерями. И зарыдал. Рыдаем мы, по  причине своего легковерия, и по сей день.

  Не люблю митинги и собрания. Не имеет значение, под какими лозунгами они идут. Не верю и никогда не поверю ТОЛПЕ  левых или правых, голубых или зеленых.  Другое дело, что для левых толпа-спасение, а правые ее сторонятся, но и «на старуху бывает проруха».

 Любое сборище оказывает на психику человека пагубное воздействие. Наше различие в чертах лица и мыслях сводится на нет. В толпе, как правило, все носят одну маску – жуткое зрелище.

 Толпа – торжество конформизма, когда каждый попадает под мощное психологическое воздействие, и его насильно заставляют испытывать одни и те же эмоции с окружающими.

 Невозможно сохранить свое лицо в толпе, полной энтузиазма по той или иной причине. Человек идет за всеми, не задумываясь о причинах такого своего поведения. Любящий – легко становится ненавистником, мирный человек – убийцей, порядочный – жуликом.

 Мне станут доказывать, что бывают людные собрания во имя добра и справедливости. Все верно. Но негодяй, напяливший в подобной толпе маску праведника не менее ужасен, чем праведник, превратившийся в негодяя.

 В любом случае, рано или поздно, страна, созданная толпой, превращается в государство монстров.

 Моя бы воля, во имя демократии и свободы, отменил бы все эти уличные и площадные массовки, снимающие с человека обязанность быть самим собой.

 Политик на трибуне перед толпой – очевидный атавизм, следствие нашего неполноценного сознания, страсти к конформизму.

 Теперь остановимся на рекламе. Вот здесь политики настоящие мастера. Вспомним недавних, да и нынешних, торговцев «миром». Как точно и грамотно они старались убедить нас, что без этого недоброкачественного, в их изготовлении, товара мы жить не сможем.

 Одна из самых подлейших и злокачественных реклам, придуманных «свободным, цивилизованным и просвещенным» Западом – смех за кадром комедийного теле-мыла. «Тупому» зрителю указывают властным перстом, в каком месте ему  следует смеяться./

 Это уже попытка полного контроля над психикой «клиента». Прием откровенно нацистский. За ним попытка заставить человека не просто  принять участие в поглощении недоброкачественного пойла, но еще при этом и радоваться по указке, подвергая свое психическое здоровье смертельной опасности. /

 Но разве наши политики не суетятся без меры «за кадром», не подбрасывают нам ежедневно «меню эмоций». Вот здесь мы должны улыбнуться, а здесь возмутиться, а здесь - самое время пролить слезу. Манипулирование общественным сознание – это, по сути, опыты над нашей психикой.

 В стране рвались мины, каждый день от рук террористов погибали люди, а передовицы газет, основные сюжеты новостных телепрограмм – старались внушить обывателю, что главное событие в стране – условный судебный приговор похотливому генералу. /

 Народ просто обязан хихикать по подсказке «закадрового смеха». И он «хихикает», обсуждая на всех углах подробности сексуальных домогательств депутата Кнессета.

 Здесь самое время остановиться на проблемах торговли аптечным товаром. /

 На этом рынке реклама достигла особых успехов.

 Вам хотят вручить очередное, бесполезное средство и сразу же пугают жуткой новостью, что вы, увы, смертны.

 Торговцы «миром» точно также пугают нас войной.

 Далее, возможному покупателю лекарства говорится, что при потреблении означенного снадобья день его неизбежной гибели будет отсрочен./

 Тоже обещали нам и наши «миротворцы», пользуясь очевидной демагогией: «Мир лучше войны, жизнь прекрасней смерти». Короче, «лучше быть здоровым и богатым, чем бедным и больным»./

 Главная ложь продавцов недоброкачественного лекарства  состоит в том заверении, что их снадобье поможет в случае комплекса болячек: от остеохондроза до сердечно-сосудистых заболеваний. /

 Израильские «миротворцы» тоже всячески старались и стараются убедить легковерную публику, что болезни нашего общества не от вредного образа жизни, от жадности, бесправия, эмигрантских несчастий, глупости, гордыни, и так далее, а от упрямого нежелания отдать бандиту кошелек и все имущество, включая штаны и рубашку, в обмен на обещание оставить нас в живых. /

 Маску миротворцы были  готовы напялить на все население Израиля, но в этот момент наш враг не пожелал исполнять приготовленную для него роль. И под личиной овечки все увидели привычный, и природный волчий оскал./

 Комедия «мирного процесса» мгновенно разладилась, стала походить на фарс, а реклама этого позорного действа превратилась в лохмотья, прах, обычный мусор на свалке наших иллюзий.

 Торговцы ненужным товаром стараются убедить нас, что без «пепси», жвачки, сигарет или дезодоранта, мы все мгновенно «засохнем», останемся без зубов, и помрем от своей собственной вони. /

 Поневоле мы начинаем жить в некоей, виртуальной реальности внушенных ценностей. Лишнее начинаем считать необходимым, ненужное, пустое – единственно возможным./

 Великолепный опыт провели  психологи США. Заядлым курильщикам предложили определить, выбрать из набора безымянных сигарет  свой, любимый сорт табака. Только 2%  не ошиблись в выборе. Вывод очевиден: остальные 98%  раскуривали не любимый сорт сигарет, а свой имидж. /

 В результате рекламы, в том числе и политической, происходит типичная, жульническая подмена понятий и приоритетов. Мы начинаем жить не во имя своего выбора, своей свободы, подлинных ценностей, а во имя навязанного нам имиджа. /

 Очевидно, что приоритетом в подлинном мирном процессе является воспитание любого народа в неприятии прямого насилия и ненависти. Процесс этот длительный, сложный. Но подлинная возможность мира с  соседями Израиля начнется только тогда, когда политики и духовенство арабов приступят к подобному воспитанию своих сограждан.

 Без этого, необходимого условия, все потуги «миротворцев» - очередные мошеннические трюки популистов и демагогов, обычная смена масок, согласно принципу: « Худой мир, лучше доброй ссоры».  Здесь необходима только одна поправка: « Худой мир неизбежно ведет к доброй ссоре». /

  Вывод из этих заметок прост. Я даже не стану формулировать его сам, доверю это одному из авторов обычных пособий по распознаванию мошенничества:

 « Если все вокруг хором навязывают вам свое мнение, отличное от вашего, не спешите от него отказаться. Может быть, это всего лишь «подставные» вокруг наперсточника или люди, уже зараженные вирусом массового обмана. Когда вас настойчиво убеждают что-нибудь купить, не спрашивайте, что я от этого получу, лучше задайте вопрос, сможете ли вы без этого обойтись».

  Подобный вывод полезен и для нашего тела, и для души. Мы постоянно приобретаем то, без чего прекрасно можем обойтись, и не хотим понять, что «наперсточники» среди политиков попадаются не реже, чем на парадной набережной Тель-Авива. Без мира с ТАКИМИ арабами Израиль прекрасно обойдется.