ИЗРАИЛЬ. СМЕЛЫЙ ПРОФЕССОР

Участницы парада ЛГБТ в Тель-Авиве (иллюстрация)
Фото: Gili Yaari / Flash 90

Около 90 сотрудников высшего звена академического корпуса беэр-шевского университета имени Бен-Гуриона резко осудили высказывания доктора наук Эли Рона, который негативно отозвался о представителях ЛГБТ-сообщества.

Согласно сообщению радиостанции «Коль Исраэль», несколько дней назад Рон обнародовал в социальных сетях свое мнение по поводу проведения в Тель-Авиве «недели гордости» сексуальных меньшинств.

По мнению доктора Эли Рона, который является одним из ведущих преподавателей на факультете инженерно-информационных систем, большинство населения Израиля рассматривает гей-парады как разновидность сексуальных домогательств.

«Людям навязывают непристойное зрелище и развратные модели поведения под видом «свободы самовыражения». У гомосексуалистов есть достаточно клубов в Тель-Авиве. Пусть они там делают что хотят и оставят нас в покое", - написал  д-р Эли Рон.

В письме 90 сотрудников высшего звена академического корпуса беэр-шевского университета содержалась просьба к администрации вуза осудить высказывания Эли Рона, так как они «дискриминируют» ЛГБТ-сообщество.

Реагируя на обвинения в свой адрес, доктор Рон сказал, что он выразил свое мнение как частное лицо, а не как сотрудник научно-преподавательского корпуса университета.

Рон добавил, что свобода выражения мнения должна быть предоставлена всем, а не только тем, кто выражает господствующую точку зрения.

ТАЙНА РУКОПИСИ

                                     

Борис Гулько

Тяжкий вопрос – какой период в истории России ХХ века был самым кровавым. Волна погромов начала века вытолкнула в эмиграцию добрую половину еврейского населения империи, составлявшего, по разным источникам  то ли 4, то ли 6 миллионов. Марк Твен в своём эссе сохранил из Биржевых новостей описание погрома: «Просто сказать, что трупы были изуродованы – значит не дать ни малейшего представления об ужасной действительности. Лица убитых были изуродованы до такой степени, что в них не осталось ничего человеческого. Тело учителя Апштейна лежало на траве со связанными руками. В лицо и глаза его были вбиты трехдюймовые гвозди. Умертвив его таким способом, погромщики ворвались в его дом и перебили всю его семью – семь человек…». Количество убитых и покалеченных евреев в погромах начала века исчислялось многими тысячами.

Дикой озлобленностью и зверской жестокостью всех сторон отличилась гражданская война 1917-22 годов. В «Конармии» Бабеля в рассказе «Письмо» мальчик диктует послание матери: «…спешу вам  описать  за  папашу,  что  они порубали брата Федора Тимофеича…» объясняя: «…изведу  я  за правду свое семя…». А ниже мальчик рассказывает, как его брат «красный герой» Сенька «кончает» отца-деникинца. Описание же коллективного изнасилования бойцами еврейки Бабелю пришлось даже перенести в рассказе «У батьки нашего Махно» к союзникам конармейцев. «На той единственной гражданской» было истреблено более 10 миллионов человек. Полагают, число убитых в еврейских погромах доходит до 200 000, ещё больше было покалеченных, израненных, изнасилованных.

От голода 1921-22 годов (зовущегося «голодом в Поволжье», хоть голодали не только там), обязанного большевистской политике «продразвёрстки» и «военного коммунизма»,  умерло не менее 5 миллионов. В «большой террор» 1937-38 годов было казнено, видимо, несколько более миллиона человек.

Но по масштабу все эти уничтожения народа блекнут перед, наверное, самым массовым в истории Европы убийством, зовущемся нейтрально «коллективизацией» и продолжавшимся с 1928 по 1937 год. Так только «голодомор» на Украине в 1932-33 годах унёс жизни, по данным энциклопедии Британика, между 5 и 6 миллионами человек. Технология убийства там была изуверской: у крестьян изымалось зерно, деревни блокировались, и люди умирали от голода. Массовые расстрелы были бы куда гуманнее.

В отличие от большого террора 1937-38 годов, ужас коллективизации не оставил выдающихся описаний. Жертвы большого террора включали наиболее образованных людей несчастной страны. Анну Ахматову, она писала, в очереди к тюремному окошку опознали: «стоящая за мной женщина… очнулась от свойственного нам всем оцепенения и спросила меня на ухо (там все говорили шепотом):  – А это вы можете описать?  И я сказала: 

     – Могу. 

     Тогда что-то вроде улыбки скользнуло по тому, что некогда было ее лицом». И Ахматова написала свой потрясающий Реквием: «Это было, когда улыбался/ Только мертвый, спокойствию рад./ И ненужным привеском качался/ Возле тюрем своих Ленинград…  Звезды смерти стояли над нами,/ И безвинная корчилась Русь/ Под кровавыми сапогами/ И под шинами черных марусь».

Загубленным же крестьянам никто реквиемов не писал. Не считать же за описание коллективизации подлые книги вроде «Поднятой целины» Шолохова.

Впрочем, одна книга, вероятно, создана была. Исаак Бабель, определённо, обладал большим мужеством. Уже за первую свою публикацию – в журнале Горького «Летопись» в ноябре 1916 года – Бабеля привлекали к уголовной ответственности сразу и за порнографию, и ещё по двум статьям: «За кощунство и покушение на ниспровер­жение существующего строя». За его «Конармию» Бабеля хотел расстрелять Будёный. Спас его в тот раз Горький, считавший Бабеля, вполне заслуженно, «гением».

В начале 1930 года, решив описать великий социальный проект коллективизации, Бабель отправился в украинское село Великая Старица. Его впечатления – из письма: «Одно из самых резких воспоминаний за всю жизнь — до сей минуты просыпаюсь в липком поту». Год спустя Бабель писал своей последней жене А.Н.Пирожковой: «Повидал я в Гражданскую потасовку много унижений, топтаний и изничтожений человека как такового, но всё это было физическое унижение, топтание и изничтожение. Здесь же, под Киевом, добротного, мудрого и крепкого человека превращают в бездомную, шелудивую и паскудную собаку, которую все чураются, как чумную. Даже не собаку, а нечто не млекопитающееся…». Своему другу И.Л.Слониму Бабель сказал, что «происходящее в деревне намного страшнее того, что ему доводилось видеть в гражданскую войну».

В октябрьской книжке журнале «Новый мир» за 1931 Бабель опубликовал рассказ «Гапа Гужва» с подзаголовком «Первая глава из книги «Великая Криница» и авторской датой «весна 1930 г.». Начинается текст описанием залихватского сельского праздника – отмечают сразу шесть свадеб («Из шести моняк, поднятых над хатами, только две были смочены брачной кровью, остальным невестам досвитки не прошли даром»). Уже из этой фразы виден необычный замысел автора – написать книгу на смеси русского и украинского языков. Похоже, Бабель, как и я, не очень-то различал эти два восточно-славянских народа. Догадываюсь, что «моняка» – это должно быть «простыня».

Но постепенно атмосфера в рассказе сгущается. Ожидают какого-то зловещего «вороньковского судью». «Странница, забредшая ночевать (к героине рассказа Гапе)… бабуся Рахивна» повествует: – «Вороньковский судья… в одни сутки произвел в Воронькове колгосп... Девять господарей он забрал в холодную... Наутро их доля была идти на Сахалин. Доню моя, везде люди живут, везде Христос славится... Перебули тыи господари ночь в холодной, является стража – брать их... Видчиняет стража дверь от острога, на свете полное утро, девять господарей качаются под балками, на своих опоясках...»

Вскоре странница появляется в рассказе опять: «– Ночью вся головка наехала, – сказал Трофим, – бабусю твою законвертовали... Голова рику приехал, секретарь райкому... Ивашку замели, на его должность – вороньковский судья...

Усы Трофима поднялись, как у моржа, снег шевелился на них. Гапа тронула лошадь, потом снова потянула вожжи.

– Трофиме, бабусю за што?..

Юшко остановился и протрубил издалека, сквозь веющие, летящие снега.

– Кажуть, агитацию разводила про конец света...» Напомню, ещё Ленин, развивая марксизм, доказал возможность организации конца света в отдельно взятой стране.

Кончается рассказ издевательством над химерой, ради которой уничтожался народ. Гапа отправляется к «вороньковскому судье» выведать про будущее: «– Судья, – сказала Гапа, – что с бл..дьми будет?..

Осмоловский поднял лицо, обтянутое рябоватым огнем.

– Выведутся.

– Житье будет бл…дям или нет?

– Будет, – сказал судья, – только другое, лучшее».

После публикации отрывка Бабелю оставалось ещё почти 8 лет жизни на свободе. Больше ничего из романа он не публиковал.  Неожиданно в Нью-Йорке в 1963 году в альманахе «Воздушные пути» появился ещё один отрывок из романа. «Колывушка» имел ту же авторскую дату, что и предыдущий рассказ: «весна 1930 г.». Написан он был, очевидно, ещё до Гапы Гужвы, так-как значился частью книги «Великая Старица», которую Бабель позже переименовал в «Криницу». Возможно, рассказ был припрятан редакционным работником какого-то журнала, не решившегося напечатать его.  

В рассказе описана трагедия семьи Ивана Колывушки – одной из многих миллионов «раскулаченных» семей. «На потемневших прялках, у окна, сучили нитку жена Ивана и две его дочери. Повязанные косынками, с высокими тальмами и чистыми маленькими босыми ногами – они походили на монашек. Между полотенцами и дешевыми зеркалами висели фотографии прапорщиков, учительниц и горожан на даче». Жизнь как жизнь. Но скоро Колывушка узнаёт свой приговор: «– Дом твой под реманент забирают... – А меня?.. – Тебя на высылку...» Жизнь крестьянина рухнула: «Иван стоял, упершись в стену. Дыхание его, гремя, разносилось по двору. Казалось, он производит трудную работу, вбирая в себя воздух и выталкивая его… – Я человек, – сказал вдруг Иван окружившим его, – я есть человек, селянин... »

Для России со времён Ивана Грозного и по сегодня заявление преследуемой жертвы: «я – человек» звучит невероятно. Живет в народе мнение, что для достижения счастья нужно ещё кого-то убить. Один из столпов русской интеллигенции Чернышевский «звал Русь к топору». Дозвался. И вот против всей российской истории, против Разина и Пугачёва, против народовольцев и эсеров, против победивших большевиков Бабель выставляет трагедию одного крестьянина, утверждающего: «Я – человек».

 «В кругу стоял Колывушка в рубахе навыпуск под жилеткой, с белой головой. Ночь посеребрила цыганскую его корону, черного волоса не осталось в ней. Хлопья снега, слабые птицы, уносимые ветром, пронеслись под потеплевшим небом. Старик со сломанными ногами, подавшись вперед, с жадностью смотрел на белые волосы Колывушки.

– Скажи, Иване, – поднимая руки, произнес старик, – скажи народу, что ты маешь на душе...

– Куда вы гоните меня, мир, – прошептал Колывушка, озираясь, – куда я пойду... Я рожденный среди вас, мир...

Горбун придвигался на тонких вывороченных ногах. Что-то свистело в нем, как в птице.

– Тебя убить надо, – прошептал он, догадавшись, – я за пистолью пойду, унистожу тебя...

Лицо его просветлело, радуясь, он тронул руку Колывушки и кинулся в дом за дробовиком Тымыша. Колывушка, покачавшись на месте, двинулся. Серебряный свиток его головы уходил в клубящемся пролете хат. Ноги его путались, потом шаг стал тверже. Он повернул по дороге на Ксеньевку.

С тех пор никто не видел его в Великой Старице».

Я не встречал упоминаний о романе в воспоминаниях близких Бабеля. Видимо, писатель хранил его от глаз возможных читателей. 15 мая 1939 года Бабель был арестован, 27 января 1940 года расстрелян. Все рукописи писателя безвозвратно исчезли.

Естественна аналогия: в начале 1961 года КГБ арестовало все рукописи и копии самого значительного русского романа столетия – «Жизнь и судьба» Василия Гроссмана... кроме двух припрятанных писателем копий. В 1980 году роман, тайно вывезенный заграницу, был напечатан в Швейцарии. Почему Бабель не припрятал копии рукописей?

1961 год был пиком оттепели. Гроссмана даже не посадили – не перенеся крушения главной работы своей жизни, писатель умер три года спустя своей смертью. Бабель же не мог быть уверен, что под пытками не выдаст хранителя текста или, хотя бы, имена читателей романа. А для тех это обещало тяжёлый приговор.

Всё же одного читателя роман, я догадываюсь, имел. Сталин был книгочеем. Ежедневно он прочитывал, полагают, по 400-500 страниц, не обязательно, опубликованных – на то есть тайная полиция. Так, например, известно, какая именно версия анти-сталинского стиха Мандельштама лежала на его столе. Снять копию с рукописи романа Бабеля и доставить её главному литературному критику страны для НКВД было по плечу.

Хорош ли был роман Бабеля? Я думаю, он был великим. Об этом можно судить, кроме помянутых отрывков, по поведению Сталина. Похоже, рукопись произвела на диктатора неизгладимое впечатление.

К работникам литературного фронта Сталин относился сравнительно бережно. Булгакову, послужившему врачом в Белой армии и пытавшемуся вырваться из СССР, даже покровительствовал. Гроссмана не любил, вычёркивал его имя из всех списков на присуждение отличий, но не посадил. Из значительных прозаиков приходит на память лишь Борис Пильняк, напечатавший в 1926 году странную повесть-донос о том, как по приказу Сталина на операционном столе был убит наркомвоен Фрунзе, и арестованный через 11 лет после той публикации. Были арестованы ещё некоторые обэриуты, эстетически явно чуждые поэту Сталину. По поводу Мандельштама, написавшего про вождя – «его толстые пальцы как черви жирны», Сталин звонил советоваться Пастернаку, и не расстрелял поэта, а «всего лишь» отправил в ГУЛАГ. На расстрельном же листе Бабеля стоит утверждающая подпись Сталина. Видно, очень уж пронял вождя Бабель.

ОГПУ-НКВД-КГБ не было такой уж варварской организацией. В 1926 году, вскоре после обыска, ОГПУ вернуло Булгакову конфискованный им дневник писателя. Булгаков его сжёг, и дневник сохранился только в копии, снятой с него в ОГПУ. В инспирированном, видимо, ГБ документальном фильме о Василии Гроссмане, гебешники передают в литературный музей арестованные ими за полвека до того рукопись и черновики романа «Жизнь и судьба». Всё аккуратно переплетено и сохранено. Можно предположить, что Сталин прочёл в романе Бабеля нечто такое, что приказал дотошно уничтожить все следы как романа, как и его автора.

 Трудно представить, что было бы, если бы в оттепельные 60-е годы в самиздате всплыл этот роман. Книги бывают могущественны. Опубликованный на Западе Архипелаг ГУЛАГ прервал там надолго социалистические грёзы.

Ходили слухи – а в СССР политическая полиция контролировала всё, включая слухи – что причиной гибели Бабеля был оговор его арестованным Николаем Ежовым, не простившим Бабелю шашни писателя с женой омерзительного карлика-наркома. Но НКВД выбило из миллионов заключённых  компромат на практически всех граждан империи. А что до шашней – ещё, видимо, в одесский период жизни Бабеля и Гени Фейгенберг – так, например, никак не пострадал Шолохов, к которому в гостиницу «Москва» ходила брать интервью Геня. Есть воспоминания, как пьяный Ежов лупит жену, приговаривая: «Ты забыла, что в гостиницах номера прослушиваются?» Геня покончила с собой за год до ареста Ежова.

Человека можно расстрелять. Сталин показал, что можно убить и роман. Нам остались лишь два небольших отрывка.

ДОСТОЕВСКИЙ, ЖЕНЩИНА И ЕВРЕИ

Василий Розанов ненавидел партийность, политику, но ведь и сам он принадлежал к партии Достоевского, а потому никак не желал примкнуть к партии Л. Толстого.

«Религия Толстого не есть ли «туда-сюда» тульского барина, которому хорошо жилось, которого много славили, - и который  н и о  ч е м  и с т и н н о  н е  б о л е л». « Толстой удивляет, Достоевский трогает. Каждое произведение Толстого есть здание, Достоевский живет в нас. Его музыка никогда не умрет».

Все перепутано. Достоевский болел о СЕБЕ, прежде всего, мучился своей греховной сутью. Вся, якобы, глубоко нравственная подоплека сцены сожжения денег в «Идиоте», стоит на подленькой, мелкой мечте писателя-игрока о богатстве. Достоевский сознавал в себе это, ненавидел это в себе. Отсюда и стотысячная, рогожинская пачка, пылающая в камине. Отсюда и спасение ее, «слегка обгорела». Саму Настасью Филипповну Достоевский  убил без жалости. Деньги – пожалел.

«Денег надобно – вот что!»  - из письма брату Михаилу Достоевскому. Вот этот вечный стон от отсутствия имения, положенного по дворянскому чину, бесконечная забота о шуршащих бумажках, долги, рулетка – все это сводило высокую душу к пошлости бытия, а там, где пошлость, там и юдофобия.

В том же «Дневнике писателя», в котором Федор Михайлович оставил потомком одно из первых руководств по строительству газовых печей, он писал: «Ясно и понятно до очевидности, что зло таится в человеке глубже, чем предполагают лекаря-социалисты, что ни в каком устройстве общества не избегнете зла, что душа человека останется та же, что ненормальность и грех исходят из нее самой…». Со знанием дела написано. Хорошо знал свою собственную душу великий писатель.

Есть оселок безошибочный для определения консерватора, расиста, шовиниста, юдофоба – отношение к женщине. Один из лучших биографов Достоевского  Борис Соколов пишет: «Женщине не принадлежит в творчество Достоевского самостоятельное место. Антропология Достоевского – исключительно мужская антропология. Мы увидим, что женщина интересует Достоевского исключительно как момент в судьбе мужчины, в пути человека. Человеческая душа есть, прежде всего, мужской дух…. Женщина есть лишь встретившаяся в этой судьбе трудность, она не сама по себе интересует Достоевского, а лишь как внутреннее явление мужской судьбы».

Проще, проще – нет у женщины души – одно тело. Физическая слабость этого тела – вечный повод для мужчины считать себя умней, талантливей, значительней. Расизм пола - та древняя площадка, на которой и возрос расизм расовый. Иудаизм и здесь стремился к высшей гармонии, страшась высокомерия и гордыни мужчины: «… оставит мужчина отца своего и мать свою и прилепится к своей жене, и станут они одной плотью» (Брейшит, 2:24). От одного родства (мира и любви) к другому родству единства плоти в соитии и детях. Как же это трудно, как редко достижимо. Но «жестокость», «беспощадность» иудаизма именно в этом и состоит: он всегда ставит перед человеком высочайшую планку роста.

Иудаизм честен. Он обязывает мужчину благодарить Бога за то, что он не сделал его женщиной, просто потому, что «женщина получает от мира меньше, чем мужчина, но платит за это своим трудом и страданиями, куда большую цену, чем он». Так пишет Э. Ки-Тов. И далее: «Вернуть миру все в той мере, в какой он берет от него, мужчина не может. Поэтому он благословляет своего Создателя за то, что Тот подарил ему добрый удел в Своем мире и не возложил на него непосильные задачи».

Россия по сей день держится на трезвости, самоотверженности, подвиге женщины. Это она своей душой и великим инстинктом жизни смогла чудом сохранить нацию и страну после кровавых экспериментов, придуманных мужчинами. «Бесы» у того же Достоевского – все сплошь мужики, но это вовсе не помешало писателю отвести женщине одну лишь роль: соблазна и страсти мужчины. Как пишет Борис Соколов: «Женщина есть лишь сведение мужских счетов с самим собою, лишь решение своей мужской, человеческой темы».

Сто лет назад читающая Россия была взбудоражена письмом Николая Страхова о Федоре Достоевском. В пространном тексте он, в частности, отмечал: «Я не могу считать Достоевского ни хорошим, ни счастливым человеком (что, в сущности, совпадает). Он был зол, завистлив, развратен, и всю свою жизнь провел в таких волнениях, которые делали его жалким и делали бы смешным, если бы он не был при этом так зол и так умен». Анна Григорьевна Достоевская ответила покойному Страхову длинной отповедью, в которой настаивала, что ее муж был добрым, святым, чистым человеком. Никому в те годы, да и теперь, не приходит в голову, что Федор Достоевский, сочинив свой «Еврейский вопрос», собственноручно признался в том, что был, как минимум, «зол и завистлив». Несчастная Россия и сегодня, после Холокоста, не видит греха в патологической ненависти к целому народу.

В повести Леонида Гроссмана о Достоевском есть удивительные строки. Полина Суслова укоряет Федора Михайловича – своего бывшего любовника: - Ведь ты сам говорил, что любовь – это право на мученье, дарованное нами другому существу. Ну и люби и терпи, если любишь…. Ведь сам в жизни немало истерзал душ. Всегда любил лакомиться чужими слезами».

А что, если юдофобия классика от этой садистской страсти «лакомиться чужими слезами». Слезами легиона евреев, влюбленных в его творчество. Пишут, что после откровений Достоевского в «Дневнике писателя» нервные еврейские барышни даже самоубийством сводили счеты с жизнью.

Иван Карамазов в романе Федора Михайловича вещает часто от лица автора: «Зверь никогда не может быть так жесток, как человек, так артистически, так художественно жесток». Как здесь не отметить еще одну  черту юдофобии Достоевского – жестокость.

Меня не волнует - был классик педофилом, сумасшедшм или убийцей. Важно только то, что был он юдофобом и не простым, а теоретиком ненависти, палачом целого народа, моего народа. И я никак не в силах восторгаться его гением.

Всегда считал глупостью попытки отделить хорошую юдофобию от плохой. Вот Федор Достоевский вовсе не призывал к геноциду целого народа. Ему это и в голову не могло прийти в конце 19-го века. Да и как можно уничтожить народ, который «без Бога немыслим». Язычником Достоевский, в отличие от Рихарда Вагнера, не был.  Да и любое смертоубийство классик не одобрял. В «Бесах» Шатова спрашивают, когда бесноватые угомоняться? «Да как миллионов сто перебьют, так и остановятся», - отвечает он. Предвидение гениальное. Фашисты и большевики дело свое сделали. Но нацисты в детали не вдавались, как и сегодня не вдаются в детали фанатики ислама. Плохой человек – еврей любого возраста и любого пола. Смерть ему!

Не раз повторялась оценка Достоевского себя самого в письме к Майкову: «А хуже всего то, что натура моя подлая и слишком страстная, везде-то и во всем я до последнего предела дохожу, всю жизнь за черту переходил». За черту в безумии и страсти перешли  большевики и нацисты. И я не вижу в текстах Достоевского пропаганду любви, мира и красоты. Талант очевиден, но конструкторы газовых камер тоже не были бездарными людьми.

Часто думал, почему именно русских писателей так часто поражают бациллы юдофобии: Гоголь, Достоевский, Розанов, Пришвин, Белов, Распутин, Солженицын… Есть  догадка, может быть и не беспочвенная.  Господь наградил хороших писателей отличной наблюдательностью и особой чувствительностью. Доброе и спокойное проходит, чаще всего, мимо них. Мелкое, пошлое, подлое, грязное западает в душу. Со временем им начинает казаться, что весь род людской состоит из нравственных уродов, а тут еще и своя судьба складывается не лучшим образом. Ужас перед пороками родины, своим народом, ненависть к самому себе срочно требовали лекарство от суицида. И этим лекарством становилась юдофобия.

Сомерсет Моэм, как обычно, беспощаден и точен: «Внешность Достоевского еще более пугающая, чем его произведения. У него вид человека, который побывал в аду и увидел там не безысходную муку, а низость и убожество».

Проще говоря, все они переносили боль своей головы на голову здоровую.

ЗА ЧТО НЕНАВИДЯТ ЕВРЕЕВ?

________________________________________________________

_________________________________________

Не надо думать глупость!

Почти во все времена и почти у всех народов были люди, ненавидевшие евреев. Многие задаются вопросом: "За что? Почему?" И я спрашиваю себя: "За что?"- Хотя знаю много причин антисемитизма, но не знаю ни одной такой причины, по которой его не должно было быть.

В "Письмах с земли" Марк Твен писал: "Все народы ненавидят друг друга, и все вместе они ненавидят евреев".

 Начнем с того, что люди друг друга не любят. Более того, они друг друга ненавидят. Приходится признать, что, к сожалению, это свойство имманентно человеческой психике, что господь обрек людей на распри. История человечества - это история войн. Ненавидели и воевали друг с другом англичане и французы, немцы и французы, русские и поляки, русские и немцы, армяне и азербайджанцы, известны истребления армян турками, албанцев сербами, а сербов албанцами. Всего не перечислишь. Ксенофобия - явление повсеместное. Кого чаще всего ненавидят? Да тех чужаков, которые рядом. А кто жил рядом почти со всеми народами за последние 2000 лет? Конечно, евреи. Вот вам и первый ответ на проклятый вопрос. В качестве объекта ненависти и всесветного козла отпущения ("Героическая личность, козья морда",- как сказал Высоцкий) они всегда были незаменимы потому, что не имели ни государства, ни земли, ни армии, ни полиции, то есть ни малейшей возможности защитить себя. У сильного всегда бессильный виноват. Бессильный вызывает всенародный гнев, и ярость благородная вскипает, как смола. Итак, первая причина беспрецедентной стойкости и распространенности антисемитизма состоит в том, что евреи, не имея собственного государства, слишком долгое время жили среди слишком многих народов.

>> > Далее. Евреи дали миру единого бога, библию, закон морали на все времена. Они дали миру христианство - и отказались от него. Дать человечеству христианство и отказаться от него - это такая обида, которая "в сём христианнейшем из миров" не имеет прощения. О причинах такого отказа мы здесь не будем говорить. Это загадка, которая бросает вызов лучшим умам уже 20 веков. Кто только ни предлагал евреям отказаться от иудаизма! Магомед предлагал им принять ислам и стать рядом с ним у истока новой веры -- они отказались и получили непримиримого врага. Мартин Лютер призывал евреев стать его соратниками в борьбе против католицизма и помочь ему в основании протестантской конфессии - евреи отказались и вместо союзника получили ярого юдофоба. Философ Василий Розанов, которого трудно обвинить в симпатии к евреям, недоумевал по поводу такого поведения, не находя в нем ни малейшего признака корысти. Как! Почету и уважению и прочим неисчислимым благам народа-богоносца, давшего миру Христа и всех апостолов, предпочесть судьбу презренного изгоя, окруженного стеной ненависти? Как-то не очень клеится с представлением о еврее как о существе корыстном и трусливом. Парадокс. Отказ от христианства определил дальнейшую судьбу евреев, став важнейшим источником антисемитизма.

>> > Далее. Евреи - это народ Книги. Любят читать, и все тут! А. П. Чехов, описывая жизнь заштатных уездных городков России, неоднократно отмечал, что в таком городке можно было бы закрыть библиотеку, если бы не девушки и не молодые евреи. Страсть к чтению всегда приобщала евреев к культуре других народов. Тот же В. Розанов писал, что если немец всем сосед, но никому не брат, то еврей проникается культурой того народа, среди которого живет, он заигрывает с ней, как влюбленный, проникает в нее, участвует в ее создании. "В Европе он лучший европеец, в Америке - лучший американец". В настоящее время это едва ли не главный упрек, который бросают евреям юдофобы. "Русский народ унижен, - кричат антисемиты в России, - евреи отняли у него культуру". Перечислить все блестящие еврейские имена во всех областях человеческой деятельности просто нет никакой возможности. Это не прибавляет им любви окружающих.

>> > Евреи уверенно занимают первое место в мире по уровню образования и общественной активности. Историк Л. Н. Гумилев назвал это качество пассионарностью. По его теории этнос - это живой организм, который рождается, взрослеет, достигает зрелости, затем стареет и умирает. Обычный срок жизни этноса, по мнению Гумилева, - две тысячи лет. В период зрелости у народа появляется максимальное количество пассионарных личностей, т.е. выдающихся политических деятелей, ученых, полководцев и пр., а у старых, умирающих этносов таких людей почти нет. Историк подтверждает свою теорию многочисленными примерами, а те случаи, которые не укладываются в его учение, он просто не упоминает. Уровень пассионарности еврейского народа, история которого насчитывает уже четыре тысячи лет, никогда не снижался. Философ Н. Бердяев писал: "Есть что-то унизительное в том, какое количество гениев среди евреев. На это я могу сказать господам антисемитам только одно - делайте сами великие открытия! "Несчастная - для евреев! - склонность проникать в культуру других народов, активно участвуя в ее развитии, а также невиданная пассионарность во всех областях жизни - вот главные причины антисемитизма в настоящее время.

>> > У этой проблемы есть еще один аспект - психиатрический. Почти у каждого человека есть тайные страхи и фобии, явные или скрытые пороки и недостатки, вольные и невольные прегрешения. Один из способов избавления от этих страхов и мучительного недовольства собой - извлечь их из своей души, из глубины подсознания на свет божий, громко заявить о них, приписав однако всю эту скверну не себе, а кому-то другому, кого не жаль, и сосредоточить на нем всю свою ненависть. Таким объектом, которому приписывают собственные пороки, испокон веков служили евреи. Антисемитизм имеет зоологический характер, т.е. идет из глубины подсознания. За двадцать веков он превратился в устойчивый стереотип, который усваивается с молоком матери и передается из поколения в поколение.

Надобно иметь недюжинную силу и крепость, чтобы противостоять этому массовому психозу, имеющему характер пандемии, но рождение, воспитание и вся жизнь подавляющего большинства людей не дают, к сожалению, этой силы и крепости. Почти каждый человек, заглянув в свою душу, найдет в ней следы неприязни к евреям. И сами евреи здесь не составляют исключения. Они такие же люди, как и все, они дышат этим же воздухом нетерпимости. Столкнувшись с каким-нибудь еврейским подонком, евреи нередко испытывают ту же специфическую неприязнь, что и не евреи, забывая, что каждый народ имеет право на своих негодяев, которых всюду пруд пруди. Антисемитизм - это диагноз. Психиатрия должна бы включить его в свои учебники как один из видов психического расстройства, маниакального психоза. Хочется сказать господам антисемитам: "Это ваша проблема, идите и лечитесь".

>> > Наша психика так устроена, что мы любим своего ближнего за то добро, которое ему сделали, и ненавидим за то зло, которое ему причинили. Масса зла, причиненного евреям европейцами за 20 веков, так огромна, что она сама по себе не может не стать причиной антисемитизма. Они ненавидят евреев за то, что задушили в газовых камерах 6 млн, т.е. треть всего народа. Это злодеяние, равного которому не видел свет, лишь увенчало двухтысячелетнюю историю истребления евреев в Европе. Теперь дети Каина отмылись добела, смыли кровь и читают Израилю мораль. Они теперь гуманисты, они борцы за права человека, а Израиль - агрессор, угнетающий невинных арабских террористов. Антисемитизм в Европе достиг уровня тридцатых годов, и это понятно и объяснимо.

Европейские гуманисты, клевеща на Израиль, словно говорят миру: "Посмотрите, кого мы уничтожали! Это же агрессоры! Мы были правы, а если Гитлер и виноват, то только в том, что не успел окончательно решить еврейский вопрос". Весь пафос современной европейской критики Израиля укладывается в эту несложную мысль, которая выглядывает из каждого их рассуждения об арабо-израильской войне, как шило из мешка. Факты - упрямая вещь, но антисемитское сознание упрямее фактов. Факты говорят, что, начиная с 1948 года, Израиль много раз подвергался нападению со стороны арабских государств, а сам лишь защищался, отвечая ударом на удар, и виноват лишь в том, что оказался сильнее агрессора и победил. Антисемитское сознание не желает этого знать, оно ничего не видит, не слышит и с параноидальным упрямством называет белое черным, черное белым, агрессора - жертвой, а жертву – агрессором. Новая геббельсовская пропаганда правит бал в Европе. Принцип такой - чем наглее ложь, тем скорее поверят. Новоявленные гуманисты проливают крокодиловы слезы по поводу убийства шейха Ясина, этого животного, придумавшего живые бомбы, посылавшего палестинских мальчиков и девочек взрываться в автобусы с мирными пассажирами.

Антисемитская чернь подняла вой во всем мире, она сочувствует архитеррористу, как никогда не сочувствовала его жертвам. Европейцы за 20 веков истребления евреев привыкли считать безнаказанное убийство еврея своим естественным правом и ныне до глубины души возмущены тем, что Израиль лишил арабов этого права и посмел защищать своих граждан. Поборники прав человека пекутся о правах бандитов, организаторов террора против мирного населения, а не о правах жертв. Они различают два террора - плохой и хороший. Плохой террор - это когда Израиль уничтожает главарей террора. Тогда все кричат караул и созывают Совет безопасности. Хороший террор - это когда убивают евреев. Тогда гуманисты удовлетворенно молчат и ничего не созывают. (Кстати, Путин пообещал, что будет мочить террористов в сортире, но осудил убийство Ясина. Видимо, Путина огорчило, что Ясина замочили не на унитазе.)

>> > У евреев теперь есть свое государство. Антисемитская чернь во всем мире никогда больше не помешает нам защищать свое человеческое достоинство и право на жизнь.

>> >

>> > В одном из рассказов А. Платонов описал маленького еврейского мальчика, пережившего страшный погром. Этот мальчик в ужасе и смятении обратился к своему русскому соседу с вопросом: "Может быть, евреи действительно такие плохие люди, как о них говорят?" - и получил ответ: "Не надо думать глупость". Вот и мне хочется, вслед за Платоновым, сказать всем поддавшимся антисемитскому психозу: "Не надо думать глупость".

Автор - Раиса Левинская.

РАЗНИЦА В ФОРМЕ УСОВ

У Гитлера красный флаг. И у Сталина красный флаг.
Гитлер правил от имени рабочего класса, партия Гитлера называлась
рабочей. Сталин тоже правил от имени рабочего класса, его система
власти официально именовалась диктатурой пролетариата.
Гитлер ненавидел демократию и боролся с ней. Сталин ненавидел
демократию и боролся с ней.
Гитлер строил социализм. И Сталин строил социализм.
Гитлер считал свой путь к социализму единственно верным, а все
остальные пути извращением.
И Сталин считал свой путь к социализму единственно верным, а все
остальные пути – отклонением от генеральной линии.
Соратников по партии, которые отклонялись от правильного пути, таких
как Рем и его окружение, Гитлер беспощадно уничтожал.
Сталин тоже беспощадно уничтожал всех, кто отклонялся от правильного пути.
У Гитлера четырехлетние планы. У Сталина – пятилетние.
У Гитлера одна партия у власти, остальные в тюрьме.
И у Сталина одна партия у власти, остальные в тюрьме.
У Гитлера партия стояла над государством, страной управляли партийные вожди.
И у Сталина партия стояла над государством, страной управляли партийные вожди.
У Гитлера съезды партии были превращены в грандиозные представления.
И у Сталина – тоже.
Главные праздники в империи Сталина 1 мая,7–8 ноября.
В империи Гитлера – 1 мая, 8–9 ноября.
У Гитлера – Гитлерюгенд, молодые гитлеровцы.
У Сталина – комсомол, молодые сталинцы.
Сталина официально называли фюрером, а Гитлера – вождем.
(Простите:) Сталина – вождем, а Гитлера –фюрером.
В переводе это то же самое.
Гитлер любил грандиозные сооружения. Он заложил в Берлине самое
большое здание мира – Дом собраний. Купол здания – 250 метров в
диаметре.
Главный зал должен был вмещать 150–180 тысяч человек.
И Сталин любил грандиозные сооружения.
Он заложил в Москве самое большое здание мира – Дворец Советов.
Главный зал у Сталина был меньше, зато все сооружение было гораздо
выше. Здание высотой 400 метров было как бы постаментом, над которым
возвышалась стометровая статуя Ленина. Общая высота сооружения – 500
метров.
Работа над проектами Дома собраний в Берлине и Дворца Советов в Москве
велась одновременно.
Гитлер планировал снести Берлин и на его месте построить новый город
из циклопических сооружений.
Сталин планировал снести Москву и на ее месте построить новый город из
циклопических сооружений.
Для Германии Гитлер был человеком со стороны.
Он родился в Австрии и почти до самого момента прихода к власти не
имел германского гражданства.
Сталин для России был человеком со стороны.
Он не был ни русским, ни даже славянином.
Иногда, очень редко, Сталин приглашал иностранных гостей в свою
кремлевскую квартиру, и те были потрясены
скромностью обстановки: простой стол, шкаф, железная кровать, солдатское одеяло.
Гитлер приказал поместить в прессе фотографию своего жилища. Мир был
потрясен скромностью обстановки: простой
стол, шкаф, железная кровать, солдатское одеяло.
Только у Сталина на сером одеяле черные полосочки,
а у Гитлера – белые.
Между тем в уединенных местах среди сказочной природы Сталин возводил
весьма уютные и хорошо защищенные
резиденции-крепости, которые никак не напоминали келью отшельника.
И Гитлер в уединенных местах среди сказочной природы возводил
неприступные резиденции-крепости, не жалел на них ни гранита, ни
мрамора. Эти резиденции никак
не напоминали келью отшельника.
Любимая женщина Гитлера, Гели Раубал, была на 19 лет моложе его.
Любимая женщина Сталина, Надежда Аллилуева,
была на 22 года моложе его.
Гели Раубал покончила жизнь самоубийством.
Надежда Аллилуева – тоже.
Гели Раубал застрелилась из гитлеровского пистолета.
Надежда Аллилуева – из сталинского.
Обстоятельства смерти Гели Раубал загадочны.
Существует версия, что ее убил Гитлер.
Обстоятельства смерти Надежды Аллилуевой загадочны.
Существует версия, что ее убил Сталин.
Гитлер говорил одно, а делал другое. Как и Сталин.
Гитлер начал свое правление под лозунгом
«Германия хочет мира». Затем он захватил половину Европы.
Сталин боролся за «коллективную безопасность» в Европе,
не жалел на это ни сил, ни средств.
После этого он захватил половину Европы.
У Гитлера – гестапо. У Сталина – НКВД.
У Гитлера – Освенцим, Бухенвальд, Дахау. У Сталина – ГУЛАГ.
У Гитлера – Бабий Яр. У Сталина – Катынь.
Гитлер истреблял людей миллионами. И Сталин миллионами.
Гитлер не обвешивал себя орденами. И Сталин не обвешивал.
Гитлер ходил в полувоенной форме без знаков различия.
И Сталин – в полувоенной форме без знаков различия.
Сталин без бороды, но со знаменитыми усами.
Гитлер без бороды, но со знаменитыми усами.

В чем же разница?
Разница в форме усов.

Виктор Суворов

Я - НАЦИОНАЛИСТ

  

На мою почту пришла статья, в которой читатель уговаривал не замыкаться на стереотипах: евреи, мол, самые талантливые, умные, деловитые и пр. Мне же нравится думать о своём народе именно так, а не иначе. Причем мне и в голову не приходит отказывать русским, к примеру, людям считать свой народ самым умным, талантливым и душевным. Это нормально. Это естественно. Как нормален и естественен любой национализм, если он не отказывает в праве на жизнь и достоинство другому народу. Об этом и моя давняя статья. 

Не могу забыть эту потрясающую душу сцену. Огромная, злобная псина напала на маленьких котят с явной целью передушить их всех. И вдруг на пути собаки возникла яростная фурия: крохотное, тощее, облезлое существо. И кроха эта с такой яростью вцепилась в агрессора «тысячью» когтей, что пес заскулил, попятился и бежал с позором прочь. Мать спасла своих детей самым великим подвигом в мире - подвигом самопожертвования. Замечательный писатель - гуманист Курт Воннегут написал отличный роман: «Бойня номер пять, или крестовый поход детей». Роман написан о бомбежке Дрездена авиацией США и Англии. Город тогда, в 1945 году, был разрушен наполовину, погибли 130 тысяч немцев. Воннегут был военнопленным, невольным свидетелем, этой бомбежки. Войну, смерть он ненавидел и в романе своем оплакал город и сделал попытку спасти его погибших жителей, хотя бы слезой памяти о них. Курту Воннегуту и в голову не приходило написать роман о Холокосте. Он был потомком немецких эмигрантов и сам чуть не пострадал от бомб союзников. Я понимаю Курта Воннегута. Не собираюсь швырять в замечательного гуманиста камень упрека. В своем романе он защищал СВОИХ и СЕБЯ. Мало того, не думаю поставить под сомнения его гуманизм. Я родился в Ленинграде-Петербурге и прожил в этом городе большую часть жизни. Петербург – моя родина. Я люблю этот город. Мама моя пережила блокаду, работая медсестрой в госпитале, отец был на Ленинградском фронте. За 900 дней блокады голода, обстрелов и бомбежек погиб миллион граждан северной столицы России. Ленинградец, писатель Даниил Гранин написал замечательную книгу о блокаде. Ему и в голову не пришло сочинить роман о трагедии Дрездена. Я понимаю Гранина. Я бы тоже не стал ничего писать о трагедии города в нацистском рейхе. Меня ужасают жертвы геноцида в Камбодже, Дарфуре, Югославии, Уганде, Индонезии и так далее, но не стану лгать - Холокост для меня - событие гораздо более существенное, чем любое другое уничтожение невинных человеческих существ. В огне Холокоста погибли не только МОЙ дед с бабкой. Этот огонь испепелил МОЙ народ, МОИХ братьев и сестер, будущее МОЕГО народа. Чудовищны жертвы атомной бомбардировки Хиросимы и Нагасаки, но что я могу с собой поделать, стихотворение еврея и фронтовика Бориса Слуцкого «Как убивали мою бабку» потрясает меня гораздо больше, чем самые точные описания трагедии этих городов в Японии. Причем, я заранее признаю право любого японца страдать при мысли о страшной смерти своих городов и быть сравнительно равнодушным к гибели евреев Европы во рвах и газовых камерах Аушвица. Жертвы исламского террора в США, Лондоне, Испании, Ираке и так далее в моей воображении существуют в некоем, особом измерении. Растерзанные тела детей у «Дельфинариума» в Тель-Авиве всегда рядом со мной. Так человек устроен. Это ложь, что смерть и страдания дальних его волнуют больше, чем гибель близких. Это ложь фальшивых идей либерализма, причем, как всякая ложь, противная природе, - вещь вреднейшая, пропитанная ханжеством и лицемерием, от которой за версту несет предательством. Коммунизм принес в мир лживую утопию рая на земле. Десятки миллионов жертв – цена этой идеи. Либералы тоже стремятся переделать мир и человеческую натуру ложью о самом человеке. Им тоже мерещится райский сад, в котором не будет МОЕЙ, личной боли за МОИХ близких и МОЙ народ, МОЕГО патриотизма, МОЕГО желания защитить в первую очередь МОИХ детей и внуков. Нет ничего плохого в самой идее коммунистического общества, как нет ничего дурного в мечте о мире, в котором человек станет сострадать соседу не меньше, чем самому себе. Но ничего не поделаешь, никуда нам не скрыться от старой истины, что добрыми намерениями устлана дорога в ад. Повторю, «добрыми» на основе лжи о людях, о человеческой природе, изменить которую самому homo sapiens не дано. Чудовищный опыт над естеством человека давно проводит творческая верхушка Израиля и его властные структуры. Я что-то не припомню, чтобы все эти «прогрессивные» писатели или кинематографисты создали достойное произведение о Холокосте. Их не волнуют погромы начала века в России, дело Бейлиса или Дрейфуса, трагедия «убийц в белых халатах», я не видел ни одного достойного фильма о войнах Израиля и об арабском терроре наших дней. Зато эта публика постоянно занята душевными муками евреев – вольных или невольных убийц невинных арабов и прочей гнусной мутью, пропитанной шельмованием Израиля и национального характера потомков праматери Сарры. Всегда знал, что в галуте полно евреев, ненавидящих самих себя, но то, что эта публика составляет большинство творческой верхушки Израиля – стало для меня полным сюрпризом. Причем большинством властным, установившим жестокую цензуру на пути каждого, кто мыслит иначе. Не хочу называть фамилии и произведения подобных «творцов», как не хотел бы опуститься до прямого доноса. Дело не в отдельных фильмах, книгах или статьях. Дело в том, что все эти книги, фильмы и статьи сами носят форму доноса на свою страну и свой народ. Далеко не бескорыстного доноса интернационалу юдофобов, который с особым восторгом принимает именно еврейские доказательства порочности потомков Яакова. Интернационал этот готов оплачивать, вручать премии, вплоть до Нобелевских, каждому еврею, готовому плюнуть в свой народ и в свое государство. Здесь дело не только в произведениях наших либералов-социалистов, а в том, что и школа Израиля находится под их властью. И школой этой делается все, чтобы воспитать будущих солдат, не способных к сопротивлению врагу. Каждый, чьи дети учились в школах Израиля, знает это. "Ага! Автор против спасительной самокритики. Он готов нацепить на каждого еврея ангельские крылышки, - скажет иной читатель этой заметки. – Он из тех, кто бревна в своем глазу замечать не желает. Да, признаюсь. Я из тех. Я не верю в добрые намерения критиков доморощенных и забугорных. Опыт и знания современного мира дают мне право думать, что за критикой этой - всего лишь оправдание будущей, смертельной атаки на Еврейское государство и очередного геноцида МОЕГО народа. Понимаю всю слабость такой позиции, но другим быть уже не смогу. Патриот – для меня великое слово, причем патриот любой: Ирландии, Гватемалы или Чукотского национального округа…. Беды и радости Еврейского народа мне ближе бед и радостей немца или китайца. Я не боюсь упрека в национализме, просто потому, что не желаю зла никакому другому народу в мире. Для меня свято и достойно уважения национальное чувство человека любой нации. Пусть цыгане, мордва, татары или русские люди гордятся и любят свой народ. Это их священное право. Нет на свете народа достойного смерти или презрения. Но я готов поставить памятник до неба той кошке, которая осмелилась вступить в смертельный поединок с могучим врагом, напавшим именно на ЕЁ детей. На этом великом инстинкте держится мир наш и, даст Бог, будет держаться, вопреки попыткам так называемых «граждан мира» переделать и мир этот, и самого человека. Я хотел бы быть защитником, а не губителем, исключительно МОИХ потомков, так как уверен, что и у других детей нашей планеты защитников окажется никак не меньше, чем у еврейских. Скорее всего, гораздо больше. И я не намерен вместе с коричневой сволочью становиться могильщиком себя самого и своего народа, а потому готов кричать на каждом углу, что народ мой светел и чист и нет в мире народа более прекрасного, мудрого, доброго и талантливого, чем еврейский. И спорить со мной не надо. Пустое это дело, напрасное. Я слишком хорошо знаком с корнями такого спора.

СТРАННАЯ ПУБЛИКА - ЛИБЕРАЛЫ РОССИИ

К.Ларина― Да. Если серьезно, то начать хочется с новости траурной, поскольку сегодня пришло известие о кончине Евгения Максимовича Примакова, политика-тяжеловеса, как его называли, масштабного,мощного человека. Что бы о нем сказал?

Н.Сванидзе― Мудрый человек, очень серьезный человек, действительно масштабный, тяжеловес – это много, о ком говорят. Это зависит часто от должности занимаемой, а он реально по масштабу своей личности очень серьезный человек – человек, который самим фактом своей биографии, своей жизнью доказал, что можно быть большим советским вельможей, потом – еще более крупным российским вельможей и при этом оставаться человеком со своим внутренним стержнем, со своей позицией, со своим достоинством. Очень интересный, разнообразный, многогранный человек. И действительно, царствие небесное. Я был знаком – так получилось — с его сыном покойным Сашей, оченьрано, безвременно ушедшим и с его очаровательной совершенно дочкой Наной. Наночка, если ты меня слышишь, прими мои самые глубокие соболезнования.

К.Ларина― На твой взгляд, самый успешный, удачный период в его карьере, какой?

Н.Сванидзе― Самый мощный период, конечно, когда он был министром иностранных дел, а потом премьер-министром Российской Федерации.
 "Эхо Москвы". 27 июня. 

 Странный народ - либералы России. Уж кто, кто, а Сванидзе прекрасно знает, кем был Примаков для Израиля и евреев. Знает, кем был этот человек. Уж мог бы промолчать или кратко, без пафоса, выразить соболезнование, так нет же!

НЕВОЗМОЖНОСТЬ КИТАЙСКОГО ПУТИ

 Китайцы благоразумно сохранили куль личности Мао и однопартийную систему в стране, тем самым Поднебесная не встала на путь передела собственности и разрушительных революций . Открыв настежь ворота для частной инициативы и общему рынку, власть обеспечила устойчивый рост экономики в стране. Только в последнее время рост этот замедлился, что понятно и нормально. Пекин все рассчитал верно, с учетом обилия трудовых ресурсов, дисциплинированности, трудолюбия и верности эмигрантов своей родине.

 Россия сегодня пытается идти по пути Китая, "отмывая" свою историю, возвращая культ Сталина и однопартийную систему. Я был бы не против такого возврата во имя покоя и стабильности великой, северной державы. Но! В России 8 человек на кв. километр территории, дисциплиной российский человек никогда не мог похвастаться, жить "по звонку" он  не умел и не умеет, природное трудолюбие большевики выбили из народа за 74 года своей власти. Русский за границей, как правило, и оказался там, потому что не верит в своё будущее на родине и в саму родину не верит. Отсюда (повторю, к великому сожалению) и полная невозможность китайского пути для России.

 Как идти дальше? Кто виноват? И что делать? Не знаю. Не моё это дело решать за русских людей, как им жить  и советовать им, как жить. Россия должна сама, если ей хватит сил и мудрости, найти выход из создавшегося положения. Найдет - сохранит себя и свой народ. Нет - всё кончится тем, что не раз происходило с человечеством в исторические и, вполне возможно, доисторические времена.

И ЭТИ ПОМНЯТ И ГОРДЯТСЯ

Вчера, 10 мая, в восемь часов утра я вышел на улицу, чтобы отправиться на работу. Первое, что я увидел, выйдя из подъезда, это разбросанные по всему двору бутылки из-под пива, пустые сигаретные пачки, окурки, упаковки и обёртки от еды и многое другое. 

И я подумал: А ведь люди, которые всё это разбросали, они ведь тоже помнят и тоже гордятся!

Потом у соседнего подъезда я увидел собачника. Не старый ещё мужик курил сигарету и меланхолично смотрел на своего пса, срущего прямо перед подъездом. Когда пёс посрал, его хозяин щелчком отправил сигарету в лужу, харкнул на асфальт и они ушли. На груди у собаковода я заметил пришпиленную георгиевскую ленточку.

И я подумал: А ведь этот человек, собака которого только что насрала перед подъездом, а он там же бросил бычок и харкнул, он ведь тоже помнит и тоже гордится!

Перед пешеходным переходом мне пришлось остановиться, чтобы пропустить автолюбителя, буквально пролетевшего по шоссе. Я даже отступил на 2-3 шага, чтобы он не обрызгал меня водой из лужи, по которой проехал. Я успел увидеть в салоне автомобиля георгиевскую ленточку, повязанную на зеркало заднего вида.

И я подумал: А ведь этот человек, который даже и не подумал пропустить пешехода и чуть не залил его грязной водой из лужи, он ведь тоже помнит и тоже гордится!

Неожиданно из-за угла дома на меня вырулила парочка. Парень и девушка, молодые ещё, но уже испитые. У каждого бутылка пива в руке. Пьяный смех в восемь утра резанул меня по ушам. – Эээ… Есть закурить? – спросил парень. Я молча прошёл мимо. – Э, слышь, ты чо? – обернувшись ко мне, крикнул он. Но собутыльница потянула его за рукав, он сплюнул на тротуар, и они ушли.

И я подумал: А ведь это быдло, бухое уже в восемь утра, оно ведь тоже помнит и тоже гордится!

Источник: intro-veert.livejournal.com

Источник: http://intro-veert.livejo...

"ОБЫКНОВЕННЫЙ БОЛЬШЕВИЗМ" фильм

Дата загрузки: 23 янв. 2012 г.

Фильм-сенсация 2000 года, единственный раз мелькнул на TV и исчез. Фильм- документ, страшный своей правдой, фильм о том, как была изнасилована Россия, как был уничтожен русский Православный народ.

Категория

Фильмы и анимация

АЛЬ СИСИ СКАЗАЛ ПРАВДУ! СЛУГИ АЛЛАХА ДОСТАЛИ МИР

Никто из великих мира сего, ни руководители Aмерики, Англии, Франции или Германии не осмелятся даже повторить эти слова Аль Сиси или поддержать его.

Это уже сдвиг в сознании и можно назвать подвиг!!! Браво!!! Сиси: «1,6 миллиарда мусульман "достали" весь мир».

Президент Египта Абдель Фаттах ас-Сиси выступил с очень необычной речью
перед теологами религиозного университета Аль-Азхар в Каире.

Сиси сказал: "Совершенно невообразимо, чтобы мысли, которые мы считаем
самыми святыми для всей уммы (исламской нации, мусульманской общины всего
мира) превратились в источник озабоченности, опасности, убийств и
разрушений по всему миру. Это совершенно невозможно!"

Далее Сиси сказал: "Эти мысли – и я не говорю религия, я говорю, образ
мышления, набор текстов и идей, которые стали для нас сакральными,
священными настолько, что любое отклонение от них становится практически
невозможным – этим самым мы восстанавливаем против себя весь остальной мир.

Против этого выступает весь мир! Разве возможно, чтобы 1,6 миллиарда
мусульман хотели убить весь остальной мир ради того, чтобы они могли жить?
– Невозможно!"

Сиси провозгласил: "Я это говорил и продолжаю говорить – нам необходима
религиозная революция. Вы, имамы, ответственны перед Аллахом. Весь мир, я
повторяю, весь мир ждет ваших дальнейших действий... потому что умма разорвана, потому что умма разрушена, потому что умма потеряла саму себя – и виноваты в этом только мы".

СТИХИ О ЖИЗНИ И О СМЕРТИ

  

Эти стихи написали поэты, которых можно назвать свидетелями и очевидцами.  Как много сегодня громких споров о той Войне. Кто был прав и у кого было больше прав… Кто полководец и кто виноват? Кто оккупант и кто освободитель?Страшные споры. Миллионы живых душ ушли в небо… Кто и за что оборвал эти жизни? Кто и за что сжигал города и деревни? И власть здесь совершенно ни при чём. Какая бы она не была. Просто земля эта наша. И «о н и» пришли не для того, чтобы бороться с властью. «О н и» пришли, чтобы забрать эту землю и убить всех, кто на этой земле живет. И разве у тех, кто проснулся 22 июня от взрывов бомб был иной выбор, как победить или умереть? Разве не было у них права, после того, что творили эти изуверы на нашей земле, убить их всех? И жен, и матерей, и детей? Не убили. И, вдруг, стали оккупантами. С Европой всё понятно. Они нам этой победы не простят. А что случилось с нами, с потомками, которые им жизнью обязаны, этим синим небом обязаны, возможностью рожать детей и верить в счастливое будущее? У этой Победы нет цены, как нет цены у человеческой жизни. Они уходят. Нам, от них, Победа. А ещё стихи о той войне. Нельзя забывать.

 

ПО НЕСЧАСТЬЮ ИЛИ К СЧАСТЬЮ

Геннадий Шпаликов

По несчастью или к счастью,

Истина проста:

Никогда не возвращайся

В прежние места.

Даже если пепелище

Выглядит вполне,

Не найти того, что ищем,

Ни тебе, ни мне.

Путешествие в обратно

Я бы запретил,

Я прошу тебя, как брата,

Душу не мути.

А не то рвану по следу —

Кто меня вернет? —

И на валенках уеду

В сорок пятый год.

В сорок пятом угадаю,

Там, где — боже мой! —

Будет мама молодая

И отец живой.

НА ПОЛЕ ТАНКИ ГРОХОТАЛИ

Народная песня

На поле танки грохотали,

Солдаты шли в последний бой,

А молодого командира

Несли с пробитой головой.

По танку вдарила болванка.

Прощай, родимый экипаж.

Четыре трупа возле танка

Дополнят утренний пейзаж.

Машина пламенем объята,

Вот-вот рванёт боекомплект.

А жить так хочется, ребята,

И вылезать уж мочи нет.

Нас извлекут из-под обломков,

Поднимут на руки каркас,

И залпы башенных орудий

В последний путь проводят нас.

И полетят тут телеграммы

Родных и близких известить,

Что сын ваш больше не вернётся

И не приедет погостить.

В углу заплачет мать-старушка,

Смахнет слезу старик отец.

И молодая не узнает,

Какой у парня был конец.

И будет карточка пылиться

На полке пожелтевших книг.

В военной форме, при погонах,

И ей он больше не жених.

ДВЕСТИ ДЕСЯТЬ ШАГОВ (фрагмент)

Роберт Рождественский

Было училище. Форма — на вырост

Стрельбы с утра. Строевая – зазря.

Полугодичный ускоренный выпуск.

И на петлице два кубаря.

Шел эшелон по протяжной России,

Шел на войну сквозь мельканье берез

«Мы разобьем их!», Мы их осилим!»,

«Мы им докажем!» —

гудел паровоз.

Станции – как новгородское вече.

Мир, где клокочет людская беда.

Шел эшелон. А навстречу, навстречу –

Лишь санитарные поезда.

В глотку не лезла горячая каша.

Полночь была, как курок ,

взведена…

«Мы разобьем их!»,

«Мы им докажем!»,

«Мы их осилим!» –

шептал лейтенант.

В тамбуре, маясь на стрелках гремящих,

весь продуваемый сквозняком,

он по дороге взрослел – этот мальчик –

тонкая шея, уши торчком…

Только во сне, оккупировав полку

в осатанелом табачном дыму,

Он забывал обо всем ненадолго.

И улыбался. Снилось ему

что-то распахнутое и голубое

Небо, а может, морская волна…

“Танки!” И сразу истошное:

«К бою-у!»

Так они встретились:

Он и Война.

…Воздух наполнился громом, гуденьем.

Мир был изломан, был искажен.

Это казалось ошибкой, виденьем,

Странным чудовищным миражом.

Только виденье не проходило:

следом за танками, у моста

пыльные парни в серых мундирах

шли и стреляли от живота.

Дыбились шпалы! Насыпь качалась!

Кроме пожара, не видно ни зги!

Будто бы это планета кончалась

там, где сейчас наступали враги.

Будто ее становилось все меньше!..

Ежась от близких разрывов гранат, —

черный, растерянный, онемевший –

в жестком кювете лежал лейтенант.

Мальчик лежал посредине России,

Всех ее пашен, дорог и осин…

Что же ты, взводный?!

«Докажем!..»,

«Осилим!…»

Вот он — Фашист

Докажи и осиль.

Вот он – фашист!

Оголтело и мощно воет его знаменитая сталь.

Знаю, что это почти невозможно.

Знаю, что страшно. И все-таки встань!

Встань, лейтенант!

Слышишь, просят об этом, вновь возникая

из небытия

дом твой,

завьюженный солнечным светом,

Город, Отечество, Мама твоя…

Встань, лейтенант!

Заклинают просторы, птицы и звери,

снега и цветы.

Нежная просит девчонка, с которой

так и не смог познакомиться ты

Просит далекая средняя школа,

ставшая госпиталем с сентября.

Встань!

Чемпионы двора по футболу

просят тебя – своего вратаря.

Просит высокая звездная россыпь,

горы, излучина каждой реки.

Маршал приказывает и просит:

«Встань, лейтенант!

Постарайся!

Смоги…»

Глядя значительно и сурово,

Вместе с землею и морем скорбя

просит об этом крейсер «Аврора».

Тельман об этом просит тебя.

Просят деревни, пропахшие гарью.

Солнце как колокол в небе гудит!

Просит из будущего Гагарин.

Ты не поднимешься –

Он не взлетит.

Просят твои нерожденные дети.

Просит история!..

И тогда, встал лейтенант.

И шагнул по планете,

выкрикнув не по уставу: “Айда!”

Встал и пошел на врага,

как вслепую.

(Сразу же сделалась влажной спина)

Встал лейтенант!…

И наткнулся

на пулю

Большую и твердую,

как стена

Вздрогнул он, будто от зимнего ветра.

Падал он медленно, как нараспев.

Падал он долго…

Упал он мгновенно…

Он даже выстрелить не успел!

И для него наступила сплошная

и бесконечная тишина…

Чем этот бой завершился – не знаю.

Знаю, чем кончилась эта война!

Ждет он меня за чертой неизбежной

Он мне мерещится ночью и днем –

худенький мальчик, всего-то успешный

встать под огнем и шагнуть под огнем.

МНЕ ВОРОН ЧЕРНЫЙ СМЕРТИ НЕ ПРОРОЧИЛ

Виктор Гончаров

Мне ворон черный смерти не пророчил,

Но ночь была,

И я упал в бою.

Свинцовых пуль трассирующий росчерк

Окончил биографию мою.

Сквозь грудь прошли

Расплавленные пули.

Последний стон зажав тисками скул,

Я чувствовал, как веки затянули

Открытую солдатскую тоску,

И как закат, отброшенный за хаты,

Швырнул в глаза кровавые круги,

И как с меня угрюмые солдаты

Неосторожно сняли сапоги…

Но я друзей не оскорбил упреком.

Мне все равно. Мне не топтать дорог.

А им — вперед. А им в бою жестоком

Не обойтись без кирзовых сапог.

АХ, УТОНУ Я В ЗАПАДНОЙ ДВИНЕ

Геннадий Шпаликов

Ах, утону я в Западной Двине

Или погибну как-нибудь иначе,-

Страна не пожалеет обо мне,

Но обо мне товарищи заплачут.

Они меня на кладбище снесут,

Простят долги и старые обиды.

Я отменяю воинский салют,

Не надо мне гражданской панихиды.

Не будет утром траурных газет,

Подписчики по мне не зарыдают,

Прости-прощай, Центральный Комитет,

Ах, гимна надо мною не сыграют.

Я никогда не ездил на слоне,

Имел в любви большие неудачи,

Страна не пожалеет обо мне,

Но обо мне товарищи заплачут.

ЕСЛИ ДОРОГ ТЕБЕ ТВОЙ ДОМ

Константин Симонов

Если дорог тебе твой дом,

Где ты русским выкормлен был,

Под бревенчатым потолком,

Где ты, в люльке качаясь, плыл;

Если дороги в доме том

Тебе стены, печь и углы,

Дедом, прадедом и отцом

В нем исхоженные полы;

Если мил тебе бедный сад

С майским цветом, с жужжаньем пчел

И под липой сто лет назад

В землю вкопанный дедом стол;

Если ты не хочешь, чтоб пол

В твоем доме фашист топтал,

Чтоб он сел за дедовский стол

И деревья в саду сломал…

Если мать тебе дорога —

Тебя выкормившая грудь,

Где давно уже нет молока,

Только можно щекой прильнуть;

Если вынести нету сил,

Чтоб фашист, к ней постоем став,

По щекам морщинистым бил,

Косы на руку намотав;

Чтобы те же руки ее,

Что несли тебя в колыбель,

Мыли гаду его белье

И стелили ему постель…

Если ты отца не забыл,

Что качал тебя на руках,

Что хорошим солдатом был

И пропал в карпатских снегах,

Что погиб за Волгу, за Дон,

За отчизны твоей судьбу;

Если ты не хочешь, чтоб он

Перевертывался в гробу,

Чтоб солдатский портрет в крестах

Взял фашист и на пол сорвал

И у матери на глазах

На лицо ему наступал…

Если ты не хочешь отдать

Ту, с которой вдвоем ходил,

Ту, что долго поцеловать

Ты не смел,— так ее любил,—

Чтоб фашисты ее живьем

Взяли силой, зажав в углу,

И распяли ее втроем,

Обнаженную, на полу;

Чтоб досталось трем этим псам

В стонах, в ненависти, в крови

Все, что свято берег ты сам

Всею силой мужской любви…

Если ты фашисту с ружьем

Не желаешь навек отдать

Дом, где жил ты, жену и мать,

Все, что родиной мы зовем,—

Знай: никто ее не спасет,

Если ты ее не спасешь;

Знай: никто его не убьет,

Если ты его не убьешь.

И пока его не убил,

Ты молчи о своей любви,

Край, где рос ты, и дом, где жил,

Своей родиной не зови.

Пусть фашиста убил твой брат,

Пусть фашиста убил сосед,—

Это брат и сосед твой мстят,

А тебе оправданья нет.

За чужой спиной не сидят,

Из чужой винтовки не мстят.

Раз фашиста убил твой брат,—

Это он, а не ты солдат.

Так убей фашиста, чтоб он,

А не ты на земле лежал,

Не в твоем дому чтобы стон,

А в его по мертвым стоял.

Так хотел он, его вина,—

Пусть горит его дом, а не твой,

И пускай не твоя жена,

А его пусть будет вдовой.

Пусть исплачется не твоя,

А его родившая мать,

Не твоя, а его семья

Понапрасну пусть будет ждать.

Так убей же хоть одного!

Так убей же его скорей!

Сколько раз увидишь его,

Столько раз его и убей!

1942

Я УБИТ ПОДО РЖЕВОМ

Александр Твардовский

Я убит подо Ржевом,

В безымянном болоте,

В пятой роте,

На левом,

При жестоком налете.

Я не слышал разрыва

И не видел той вспышки, —

Точно в пропасть с обрыва —

И ни дна, ни покрышки.

И во всем этом мире

До конца его дней —

Ни петлички,

Ни лычки

С гимнастерки моей.

Я — где корни слепые

Ищут корма во тьме;

Я — где с облаком пыли

Ходит рожь на холме.

Я — где крик петушиный

На заре по росе;

Я — где ваши машины

Воздух рвут на шоссе.

Где — травинку к травинке —

Речка травы прядет,

Там, куда на поминки

Даже мать не придет.

Летом горького года

Я убит. Для меня —

Ни известий, ни сводок

После этого дня.

Подсчитайте, живые,

Сколько сроку назад

Был на фронте впервые

Назван вдруг Сталинград.

Фронт горел, не стихая,

Как на теле рубец.

Я убит и не знаю —

Наш ли Ржев наконец?

Удержались ли наши

Там, на Среднем Дону?

Этот месяц был страшен.

Было все на кону.

Неужели до осени

Был за н и м уже Дон

И хотя бы колесами

К Волге вырвался о н?

Нет, неправда! Задачи

Той не выиграл враг.

Нет же, нет! А иначе,

Даже мертвому, — как?

И у мертвых, безгласных,

Есть отрада одна:

Мы за родину пали,

Но она —

Спасена.

Наши очи померкли,

Пламень сердца погас.

На земле на проверке

Выкликают не нас.

Мы — что кочка, что камень,

Даже глуше, темней.

Наша вечная память —

Кто завидует ей?

Нашим прахом по праву

Овладел чернозем.

Наша вечная слава —

Невеселый резон.

Нам свои боевые

Не носить ордена.

Вам все это, живые.

Нам — отрада одна,

Что недаром боролись

Мы за родину-мать.

Пусть не слышен наш голос,

Вы должны его знать.

Вы должны были, братья,

Устоять как стена,

Ибо мертвых проклятье —

Эта кара страшна.

Это горькое право

Нам навеки дано,

И за нами оно —

Это горькое право.

Летом, в сорок втором,

Я зарыт без могилы.

Всем, что было потом,

Смерть меня обделила.

Всем, что, может, давно

Всем привычно и ясно.

Но да будет оно

С нашей верой согласно.

Братья, может быть, вы

И не Дон потеряли

И в тылу у Москвы

За нее умирали.

И в заволжской дали

Спешно рыли окопы,

И с боями дошли

До предела Европы.

Нам достаточно знать,

Что была несомненно

Там последняя пядь

На дороге военной, —

Та последняя пядь,

Что уж если оставить,

То шагнувшую вспять

Ногу некуда ставить…

И врага обратили

Вы на запад, назад.

Может быть, побратимы.

И Смоленск уже взят?

И врага вы громите

На ином рубеже,

Может быть, вы к границе

Подступили уже?

Может быть… Да исполнится

Слово клятвы святой:

Ведь Берлин, если помните,

Назван был под Москвой.

Братья, ныне поправшие

Крепость вражьей земли,

Если б мертвые, павшие

Хоть бы плакать могли!

Если б залпы победные

Нас, немых и глухих,

Нас, что вечности преданы,

Воскрешали на миг.

О, товарищи верные,

Лишь тогда б на войне

Ваше счастье безмерное

Вы постигли вполне!

В нем, том счастье, бесспорная

Наша кровная часть,

Наша, смертью оборванная,

Вера, ненависть, страсть.

Наше все! Не слукавили

Мы в суровой борьбе,

Все отдав, не оставили

Ничего при себе.

Все на вас перечислено

Навсегда, не на срок.

И живым не в упрек

Этот голос наш мыслимый.

Ибо в этой войне

Мы различья не знали:

Те, что живы, что пали, —

Были мы наравне.

И никто перед нами

Из живых не в долгу,

Кто из рук наших знамя

Подхватил на бегу,

Чтоб за дело святое,

За советскую власть

Так же, может быть, точно

Шагом дальше упасть.

Я убит подо Ржевом,

Тот — еще под Москвой…

Где-то, воины, где вы,

Кто остался живой?!

В городах миллионных,

В селах, дома — в семье?

В боевых гарнизонах

На не нашей земле?

Ах, своя ли, чужая,

Вся в цветах иль в снегу…

Я вам жить завещаю —

Что я больше могу?

Завещаю в той жизни

Вам счастливыми быть

И родимой отчизне

С честью дальше служить.

Горевать — горделиво,

Не клонясь головой.

Ликовать — не хвастливо

В час Победы самой.

И беречь ее свято,

Братья, — счастье свое, —

В память воина-брата,

Что погиб за нее.