Согласитесь, всегда интересно почитать записки очевидца о «прошлой жизни» — особенно если очевидец жил не в тех же местах, что и ты. Вот я и набрёл случайно на такие записки. Охватывают они период 1955-2000, но меня интересовала «золотая эра» — 60-80-е, об этих-то годах выдержки я и выкладываю. Выбирал интересное о повседневной жизни…
Это когда полиэтилена еще не было и хлеб носили в авоськах. А покупали его в “ямке” – полуподвальном магазинчике на улице Карла Маркса, где со двора продавали керосин – для тех, у кого еще оставались керогазы.
Всем жильцам нашего дома ставили газовые плиты (благосостояние росло) – керогазы выбрасывали, и они валялись везде, керогазы, пацаны их подбирали, выковыривали слюду из круглого окошечка сбоку и сдавали железо в металлолом, а именно – разбитному коротко стриженному парню в рубашке-“расписухе”, он объезжал дворы на зеленом фургоне, увешанном глиняными свистульками и воздушными шариками с волнующей надписью “Май”. Пацаны хватали их в обмен на покореженное железо и бежали прочь, радуясь, как туземцы, объегорившие глупого и жадного конкистадора.
В “ямке” продавали всё: чернила, оконную замазку и куриные яйца из ящиков, набитых стружкой. За яйцами надо было стоять. Давали по десятку в одни руки, и мать сдавала меня в аренду соседке, чтобы ей дали два. Я не протестовал, хотя стоять мне было ужасно скучно. Там, в очередях, я и научился созерцать – таращиться на стружки или на муравьев под ногами. Муравьи тогда были близко…
Дома у нас стояла радиола “Даугава”. Она была очень красивая и сложная, и еще очень важная, похожая на квадратную голову фантастического советского божества. Она очаровывала светом зеленого глаза и завораживала неземными голосами, которые, если покрутить ручку справа, то мелодично свистели, то вдруг пугали внезапным рыком. Я был уверен, что слышу космос. Кругом все говорили только о космосе, о спутниках, все мне объясняли, что это такое, и никто ничего не мог объяснить.
1961
Настоящих хулиганов у нас в садике привязывали к шведской стенке скакалкой, укладывали в постель без трусов или ссылали в чужую группу – нарушитель выл белугой, цеплялся за косяки, терял сандали…
На лавочке соседки судачили про новые деньги. С 1 января ходили нового образца и меньшего достоинства. А пучок лука на рынке как был 10 коп, так и остался.
1962
Самолет – реактивный лайнер Ту-104, в нем никого не тошнило, не то что в Ил-14. Море – Черное: Кавказское побережье, Крым. Все – к морю.
Там, конечно, давка. Теснота, духота, горячая манная каша, детские капризы, шлепки, дикие очереди всюду. Зато – море. Волны!
1963
...выстроились очереди за хлебом. По радио объясняли: засуха. В очередях говорили: Лысый доигрался. Сеять на самолетах выдумал. Много чего говорили в очередях. Коммунизм потух в очередях 63-го.
Хлеба не было. Была кукуруза в початках, маринованная в банках (14 коп). Хозяйки пекли кукурузные лепешки, кляня Лысого с его коммунизмом, скупали последнюю вермишель и размачивали ее на оладьи. Стирального порошка не было, мама терла хозяйственное мыло на терке и засыпала в стиральную машину со странным именем "Белка".
Полет Терешковой в этой связи обрадовал не всех. Эйфория прошла, люди уже поняли, что всему народу в космос не улететь...
1964
Секрет прически "тюльпан": для пышности модницы подворачивали внутрь рваные чулки. В таковых недостатка не было, капроновые чулки при малейшей зацепке давали стрелку — длинную прямую прореху. Дамская мечта — капроновые чулки особого плетения — "не рвущиеся".
Младших мальчишек стригли под "полубокс", старших — под "канадку". В школе носили форму военного образца: мышиного цвета китель с желтыми пуговицами, ремень, фуражку с желтой эмблемой — раскрытая книга в дубовых листьях. Обязательны белые подворотнички, их чистоту в классе проверяли "санитары". Обязательна на груди октябрятская звездочка с кудрявым Володей.
Пик строительной моды на крупнопанельные дома. Дома-скороспелки подарили жильцам идеальную слышимость и проблему вбить гвоздь в стену.
1966
Пионерская романтика увлекала детей стопроцентно. Но среди педагогов было столько дураков, а вокруг столько несоответствий – через год-другой звенящие детские души провисали и начинали болтаться. Девочки оставались преданными идеалам дольше мальчишек.
Проблема 1966 года: МОЖНО ЛИ ЖЕНЩИНЕ НОСИТЬ БРЮКИ? Одна девочка в десятом классе пришла в школу в брюках. Был скандал, истерика.
1967
Свои красные галстуки мы в 5-ом классе уже носили в кармане, это точно. Пионерские сборы: проблема дисциплины на уроках.
...к 1967 году в стране заместо неработающей экономической системы сложились неформальные производственные отношения по схеме: “сто грамм и пирожок”. Люди сами решали свои проблемы – частным образом. Работяги разных цехов и итээры договаривались между собой о шабашках для дачи, “для дома, для семьи” – и все за спирт.
На заводах спирт лился рекой, растекался ручейками, выносился за проходную во фляжках самых замысловатых конструкций. Спирт воровали, вымогали у мастеров. За спирт можно было выменять хороший инструмент, сырье, продукцию, 1-е место в соцсоревновании, выбить фонды в главке. Спиртом опаивали комиссии, платили художникам, коммунальщикам, артистам, за спирт можно было построить дачу и, шутили, – коммунизм.
1968
...в Перми, у наших родителей были заботы поважнее: где достать остромодный плащ “болонья”, например, или нейлоновую сорочку. Плащи были польские, сорочки – чешские.
Конфитюры болгарские. Зеленый горошек венгерский “Глобус” в железных банках. Шоколадные конфеты “Ромашка”, “Маска”, “Василек” – 3-50. Изредка попадал на зуб “Мишка косолапый”. Самые дорогие – “Трюфели” – 8 руб за кг. За пределами разума были шоколадные зайцы в цветной фольге – 9 руб штука, никто их не покупал, они годами стояли на самой верхней полке витрины.
Народные конфеты: леденцы в круглой жестяной банке (10 коп.), “подушечки” “дунькина радость” (50 коп – кило), ириски “Золотой ключик”, “Кис-кис” (1-40), твердая карамель “Дюшес”, “Барбарис” (1-80). Не переводились финики вяленые (80 коп. – кило). Косточки фиников мы втыкали в цветочные горшки, рядом с алоэ, – замышляли пальму. Грызли брикеты какао с сахаром (8 коп.; на морозе обалденно вкусно). “Рачки”, “Гусиные лапки”, к Новому году – мандарины, если повезет.
Малышня копила фантики, собирала их под дверями магазина “Белочка”. “Сгущенка” стоила 55 коп. Сгущенный кофе с молоком – 77 коп., никто не брал – пирамиды банок стояли на витринах. Растворимого не видали, кофе молотый был с цикорием – говорили: из него КГБ выпаривает кофеин.
1969
Государство правило нравы своих граждан – в вытрезвителе клиентов стригли наголо. Всех. До тех пор, пока у нас тут в Перми одна женщина не повесилась. По ошибке ментов (или по плану сбора) попала в вытрезвитель – вышла стриженая, и – не вынесла надругательства.
Подростковая мода во все времена была “хулиганской”. Весной 69-го парни носили пальто с устрашающе поднятым воротником и резиновые сапоги с вывернутыми голенищами. Никаких головных уборов: все вокруг должны видеть, какие у тебя замечательно длинные волосы, как дико они лезут на уши и спускаются на нос. Немытость волос прибавляла куражу.
Если надел кепку, не снимай ее нигде: ни в школе, ни в кинотеатре. Уважающий себя семиклассник пионерский галстук носил в кармане и надевал его только в случае крайней опасности со стороны директора школы, не ниже.
Появились магазины самообслуживания. Сперва – булочные. И вот еще – автопоилка в кафе “Спутник”: бросил полтинник – автомат отпускает тебе стакан крепленого вина. Несовершеннолетние радовались, а взрослые мужики ворчали: автомат бессовестно недоливал.
1970
“Солнцедар” с ресторанной наценкой стоил 1-70 – образцовая, кстати, мерзость, им “травили негров”, “красили заборы”, а дурачье, вроде нас, принимало внутрь, да еще в жару. “Солнцедар” давал невероятную отдачу в голову, потрясающие приключения и тяжелейшее похмелье.
В 1971 году мясо, если было, то стоило 1-90 за кг. Но его не было. В магазине “Мясо – рыба”, который располагался на Компросе напротив “Кристалла”, на лотке лежала груда трупов – синие куры с ногами и головами: бледный гребень, смертные бельмы, тощая волосатая шея. Ее надо было, ведьму, опалять на огне, четвертовать и харакирить перед готовкой. Но хозяйки говорят, те страшные куры были наваристее нынешних. Стоила “синяя птица” — 2-20. Водка – 3-62.
Наступила эра Дефицита – могильщика коммунизма. Партия его породила (своими органами распределения) – он и Партию, маму свою, схавал, Дефицит.
Джинсы. В 1972 году это уже не мода и не болезнь – сложилась особая, джинсовая субкультура. У нее был свой язык, фольклор (помню анекдот, как богатый грузин, не зная уже, куда девать деньги, вставил себе зуб не золотой, не платиновый – джинсовый!), у нее была своя иерархия ценностей, свои мифы. Люди посвящали свою жизнь джинсам – добыванию их (или подделке) и сбыту.
Стоили импортные “трузера” до 250 руб – две инженерских зарплаты. Везли их через Болгарию и другие соцстраны, покупали в “Березке” за чеки, продавали на “балке”, вместе с дисками, за рубли – рисковали на каждом этапе. Все это называлось – спекуляция, по фене – фарцовка. Ловили, сажали, общество в целом презирало спекулянтов, а люди по отдельности – охотно пользовалось их услугами.
Таксисты в 1972 году давали сдачу. Неохотно, правда, ну – как официанты, стиснув зубы. Но мы этим не сильно огорчались, мы были привычные, никто нас не любил со стороны государства: ни продавцы, ни приемщицы химчистки, ни закройщицы ателье. Везде было государство, везде были барьеры, объявления, посылающие подальше, хамские окрики с крашеных стен: “НЕ курить! НЕ сорить! НЕ подходить!”.
1973
...священным духом служил Производственный План. Половина пермских семей за ужином рассуждала тревожно: будет в этом месяце План или нет. В конце года мужчины ночевали в цехах во имя Плана, их семьи молча ждали Его, а над их головами летали незримые молоты… Сколько инфарктов, скольких жизней стоил Перми Орден Ленина, пожалованный городу в 71-ом…
По обе стороны красавицы Камы дымили химические гиганты, медленно отравляя все вокруг. Предписывалось молчать, что на часовом заводе собирали гироскопы для ракет, а на заводе Калинина – ракетные двигатели. По ночам на три версты вокруг был слышен вой аэродинамических труб Свердловского завода – там, тссс, испытывали авиадвигатели. Говорили, что стенки тех труб полые и засыпаны самым лучшим звукопоглотителем – семечками. Над Камой грохали пушки завода Ленина, их целомудренно называли — “длинномерные изделия”.
В Пермский госуниверситет шли в расчете на высокую стезю, отнюдь не учительскую. По городу, однако, расклад был такой: “Ума нет – иди в “пед”, стыда нет – иди в “мед”, ни того, ни другого нет – иди в госуниверситет”. Еще было ВКИУ, многим парням тогда нравилась армия. Туда нанимались девчонки на работу, чтобы выйти замуж.
Ездили на природу. Клещей тогда не было, не изобрели еще. “Экологии” не было, СПИДа не было, “нюхачей” не было – девственный мир! Зато были очереди за колбасой.
Сходство с тюремной, лагерной жизнью, кстати, тогда, в 1974 году, было незначительным, неопасным. В 74-м еще жива была идея защиты отечества от мирового империализма, в военной службе был смысл. Бойцы офицеров уважали и боялись, отданным долгом Родине гордились.
1975
...в Перми открыли институт культуры, тоже хорошо. Рядом с ним, в кинотеатре “Комсомолец” по понедельникам на последнем сеансе крутили так называемые “некассовые” фильмы. Скромно, без афиш, но попасть было невозможно, билеты – только с рук.
Полет “Союз” – “Аполлон” по-хорошему взбодрил: у нас, у супер-держав, все о-кей. Правда, кушать было нечего в одной из них...
Нет мяса. Колбаса соевая, кошки ее не едят – только люди. Молоко восстановленное, нормализованное (разбавленное) или вообще белковое, из-под него бутылки мыть не надо. Да что молоко – масло было с водой! – “бутербродным” называлось. “Книга о вкусной и здоровой пище” становится диссидентским чтивом: только так можно узнать, что на свете существует карбонат, сервелат, тамбовский окорок. Слагаются легенды о временах, когда икра лежала и никто не брал.
Фетишизируется красная и белая рыба, мясные копчености, крабы и печень трески в банках. Армянский коньяк, конфеты с ликером, растворимый кофе – советские символы гастрономического разврата. Дефицит конфет. С темной начинкой – только в театральных буфетах.
Символы благосостояния: большой холодильник и стиральная машина “Сибирь” с центрифугой – не надо крутить ручкой валики. Предел мечтаний: цветной телевизор – полированный кубометр с окошком. Большинство довольствовалось черно-белым.
1976
У Брежнева – юбилей, в декабре будет 70! Страна очумела от счастья, ликованье прибывало с каждым днем, мы все умрем от счастья в декабре! По телевизору показывали: простая женщина у себя на грядке вырастила розу и дала ей имя – “Борец за мир Леонид Ильич Брежнев” – розе!
1977
В обычные крупнопанельные 5-этажки расселяют барачный поселок Крохалева – пермские трущобы. Их стоит помянуть: в них выросло целое поколение пермяков. Ряды полуразвалившихся, заросших грязью одноэтажных строений, все удобства – во дворе: на два барака один сортир о тридцати дырках – “мадамам” и “жентельменам” напополам. Это не при царе Горохе, это каких-то 24 года назад.
Воду брали из колонок, носили ведрами издалека по дощатым тротуарам – летом и по обледенелым тропкам — зимой. Печурка была в каждой комнате своя. Дровяники во дворе рядами. Само собой – помойки, вонь, хлорка, мухи — миллионами, на чердаке блохи – туда пойдешь белье вешать, без ног вернешься – обгрызут. В комнатенках клопы, тараканы – кровати стоят ножками в баночках с керосином.
Очень вовремя Крохаля расселили в 77-м. А Владимирский “шанхай” гнил еще года три. Двухэтажные бараки гниют до сих пор. Только называют их не бараки – “ветхое жилье”.
За авиабилеты могут убить. “Аэрофлот” в 77-м дешев, как пара кунгурских туфель, и также невыносим. В кассах убийство – жара, давка, драки, предсмертные крики: “У меня бронь! Бронь!..” – и кассир-убийца, хладнокровно: “Нет у вас брони. Следующий”.
За двенадцать лет, как колхозникам стали выдавать паспорта, все, кто пошустрее, из деревень разбежались, а оставшиеся погрязли в пьянстве.
Атеисты тартанулись: запричитали о святости, возвели каравай на алтарь: “Хлеб всему голова!”. В столовках развесили шедевры казенной словесности: “Хлеб – драгоценность, им не сори! Хлеба к обеду в меру бери!” – ломти стали резать пополам и еще раз пополам. При этом нефтедолларами, гады, даже не сорили – веяли их по ветру миллиардами.
1978
Сосед дядя Гриша, ветеран Великой Отечественной, каждый вечер напивался перед телевизором и матюками комментировал программу “Время”, при этом он смачно харкал на экран.
Фронтовики тоже ведь были разные. Около любой очереди терлись пожилые ловкачи с ветеранскими книжками, они продавали свое место у кормушки. Хотя никакой нужды они не испытывали, пенсии в то время были большие и доставлялись исправно.
Кругом был сплошной дефицит, дефицит всего, а нашему генсеку награды уже некуда было вешать.
Большинство населения находилось в счастливом неведении, в безмятежном спокойствии за свою безопасность. Так только, кое-где некоторые милиционеры допускали рукоприкладство… Слегка калечили задержанных, кто-то обирал пьяных – неизвестно кто… Порой сажали не тех… А в основном все было тихо, факт. Звукоизоляция была идеальной.
Личная жизнь подлежала контролю. Жены жаловались на мужей в парткомы, и парткомы обсуждали интимные подробности “поведения коммуниста в быту”, выносили постановления: “вернуть в семью”, par exemple. То же – в комсомоле, в пионерской организации. “После уроков будем тебя разбирать”. Разбирали. Всех тошнило, довоенные моральные нормы уже сто раз устарели, инструкторам приходилось покрикивать: “Поактивнее, товарищи!”. Всем уже было глубоко “по фиг”.
Осенью Брежнева провезли через Пермь. Знакомая телефонистка рассказывала: на полдня остановили все поезда в округе, выгнали всех со станции “Пермь II” – пассажиров, служащих, вообще всех, кроме дежурного диспетчера, оцепили площадь и пути на километр. Не дай бог, советский народ к вождю приблизится.
Читать далее: