СЛУШАЕМ ЛЕОНИДА БРОНЕВОГО

 

Интервью Дмитрия Быкова с Леонидом Броневым

 Леонид Броневой:   Я бы не прочь вернуться к Мюллеру

 

      Броневой – ведущий актер Ленкома, до этого – звезда Театра на Малой Бронной, а про Мюллера и Велюрова вы и так никогда не забудете. У него редкая репутация артиста, способного сыграть решительно все, и человека, не желающего ладить решительно ни с кем.

Собеседник:   Дмитрий Быков

В собственном качестве мы не нужны

  Один прославленный артист в частном разговоре назвал его «самым легким партнером и самым тяжелым коллегой, какого только можно себе представить»; беда в том, что с большинством людей у нас ровно наоборот, поэтому мы и живем так, как живем. А вариант Броневого – далеко не худший. 

– Известно, что вы не жалуете прессу, а с телевидением вовсе не имеете дела, так что мы вас боимся.

  – Правильно боитесь, но это у меня не каприз и не прихоть, а реакция на цензуру. У меня был телевизионный опыт, когда интервью записывали полтора часа и говорил я о том, что меня больше всего волнует: вот мы постоянно вспоминаем войну, но почему не сделать для  ее участников несколько простых и давно необходимых вещей?  Почему не приравнять к Герою Советского Союза, например, человека с тремя медалями «За отвагу»?

 У меня в молодости был друг с тремя такими медалями, а сколько было таких людей всего – единицы, потому что «За отвагу» – это ведь медаль пехотная, вручаемая рядовым, чернорабочим войны, которые почти не выживали. Тот мой друг, мальчишка в сущности, одну получил за «языка», а вторую за то, что подорвал два танка. Ни денежных, ни иных льгот эта медаль не предполагала и сейчас не дает, как и большинство прочих солдатских наград. Вот об этом я говорил, а оставили от этого разговора полторы минуты ерунды. Если это сознательная цензура, то давaйте возвращать Советский Союз в целом, со всем – пусть немногим  пристойным, что там было.

 Вообще, мне кажется, это сознательная линия на торжество идиотизма, а точней – на повальную де-профессионализацию, потому что в своем профессиональном качестве я телевидению ни разу не понадобился. Один раз меня позвали спеть песенку в «Нашу гавань», и я при всем почтении к Успенскому не пошел, потому что занимаюсь не пением; в другой раз мною заинтересовался Малахов, но этот интерес не взаимен. В собственном качестве мы никому не нужны: в любом, но – только в чужом! Я смотрю «Культуру», все больше напоминающую резервацию, а в национальной политике, направленной на создание стада, участвовать не хочу.

 – Эта политика дает результаты, по-вашему?

  – Дает. У нас возвращают билеты на «Вишневый сад», собирается худсовет и всерьез обсуждает, почему это происходит. Ладно, говорю я, давайте предположим, что дело в нас, в спектакле, – но спектакль и так максимально легкий, короткий, быстрый, для зрителя нетрудный.

 Можно понять, когда и актерам, и зрителям труден шестичасовой «Сад» Някрошюса. Но наши два часа? Нет, не в нас дело, и не зря Захаров – универсальный Захаров, во всякое время находящий ключ к зрителю – искренне говорит сегодня: я не знаю, что ставить. Что им надо –варьете на сцене? У нас с аншлагами идут «Юнона» – это уж традиция – и «Аквитанская  львица» с Чуриковой. Чем брать этого обработанного, зомбированного, по сути, зрителя – не знает сегодня ни один театр; разве что половой акт?

Как ни горько это признавать, они добились, чего хотели: как у Горина, перестали подкупать актеров – проще оказалось скупить зрителей.

 Мой отец сидел с матросом «Авроры»

 – Вы стали известны в сравнительно зрелые годы – в тридцать пять – сорок:  а что такое был молодой Броневой, какое, так сказать, амплуа?

 – Амплуа – провинциальное, на все руки. Это же были Магнитогорск,  Оренбург, Воронеж, а там актеры играют всё.

 – Ну, Грозненский театр по тем временам – не такая уж провинция…

 – А в Грозном, в чечено-ингушском драмтеатре, как назывался он тогда, работали две труппы: чечено-ингушская, собиравшая аншлаги, и русская – двадцать человек на спектакле… В Оренбурге я сподобился сыграть молодого Ленина – в пьесе Ивана Попова «Семья», в Воронеже — стареющего, в «Третьей патетической», а в Грозном – Сталина в «Кремлевских курантах». Меня и постановщика специально вызывали в обком – как это Броневой играет Сталина, не будучи партийным? «Я плохо играю?» – «Нет, хорошо, но…» – «А насчет «но» – я не толстовец и прощать не собираюсь». Меня семилетнего вместе с матерью отправили в ссылку после ареста отца – из Киева в Малмыж Кировской области. Отец не послушался матери, она его заставляла выбрать адвокатскую карьеру, он выбрал экономическую и оказался в органах. Сначала – в качестве начальника экономического отдела ГПУ, а потом – в качестве заключенного.  Инкриминировали ему троцкизм – он в двадцать третьем на  комсомольском собрании выступил в поддержку Троцкого, извлекли из-под спуда пятнадцатилетней давности протокол и припомнили ему это…;

 Вообще говоря, в ГПУ, даже и в экономическом отделе, нечего делать нормальному человеку. У того же Троцкого, когда Ленин предлагал ему пост наркома внутренних дел, хватило ума отказаться: еврей на этом посту, репрессивном по определению, – огромный козырь для антисемитов. А отец так и не прозрел до конца: когда уже вернулся, с гордостью говорил мне, что ему восстановили партстаж, вернули орден Красной Звезды (он гордился тем, что у него был орден за номером 34, а у самого Орджоникидзе – 35!), вручили золотой значок «50 лет в КПСС» – как же, до революционный стаж! Деньги, спрашиваю, деньги тебе вернул кто-нибудь за твои десять лет отсидки и пять ссылки? Но он был фанатик, его такие мелочи не интересовали.

 Кстати, рассказывал он много интересного – тот лейтенантик, совсем юноша, который выбил ему зубы, демонстрируя троцкистский протокол, тоже потом попал в лагеря, обычное тогда дело. Отец валил лес в бригаде матроса с «Авроры», из той самой команды и чуть ли не того самого, который заряжал известную пушку. Он-то на разводе и показал этому матросу: смотри, вон новеньких привезли, а тот, крайний – мой следователь стоит… Матрос кивнул и ничего не сказал. Он взял этого бывшего следователя в свою бригаду.

 В пятидесятиградусный мороз валили лeс. Лейтенантик спрашивает отца: вы не в обиде на меня? Да что ж, отвечает отец, вы человек подневольный… Лейтенантик быстро устал, присел отдохнуть на пенек. Отец говорит бригадиру: он ведь замерзнет!  Матрос отвечает: оставь его. Через восемь часов они подошли к тому пеньку – на нем сидело уже что-то непонятное, непохожее на человека. Бригадир

ударил ломом – отец вспоминал, что будто бриллианты брызнули. Следователь тот замерз, заледенел насквозь. Так что к Советскому Союзу у меня отношение однозначное, и ностальгии я ничьей не понимаю.

 «Два чувства дивно близки нам»: голод и страх. Вот их я и помню, они меня всю жизнь сопровождали, хотя, конечно, ослабели потом… Ничем, кроме дикого страха, эта власть не держалась, я это про нее понимал и не скрывал особо – они, видимо, сами всё про себя понимали в последние годы, так что многое мне сходило с рук. Когда снимали «Мгновения», был на фильме консультант от органов. Он тихо сидел, не вмешивался, только однажды Лиознова меня подзывает и говорит: они бы хотели, чтобы Мюллер в картине пытал какого-нибудь генерала, а то уж больно выxодит интеллектуал… Я подошел к консультанту и спрашиваю: какого генерала мне пытать? Если немецкого – ладно, а если советского – у вас это всегда лучше получалось. В результате вставили эпизод, где я ору на участника заговора Штауффенберга.

 – А войну-то СССР выиграл, Леонид Сергеевич.

– Войну выиграли пространством, которое в самом деле поглотит любого захватчика, нечеловеческими жертвами, которых могло быть меньше, – вы же не станете, думаю, называть Жукова великим военачальником и поддерживать его нынешний культ? Войну выиграли потому, что самонадеянным безумцем был Гитлер, надеявшийся завершить блицкриг до холодов. А еще потому, что любой провозглашающий лозунг «Бей жидов» обязательно проигрывает. Это сказал мне один старый еврей в сорок втором году, когда исход войны был далеко не очевиден.   Если бы Гитлер пошел против коммунистов, но не против евреев, – поддержка его, в том числе

всемирная, могла быть больше в разы. Я тогда не поверил: «Неужели евреи поддержали бы Гитлера?» «Поддерживают же они Сталина», – сказал старый еврей и был прав, вероятно.

 – А Семен Липкин говорил: «Войну выиграл Бог, вселившийся в народ».

 – И это верно. Но я вспоминаю тут остроту Михоэлса, которую Раневская  приводила мне как пример настоящего трагического юмора. Я шел мимо Театра Моссовета, вижу – Раневская скребком, деревянной лопатой, чистит снег. Остановился поцеловать ей руку, хоть мы и не были представлены. Восхитился ее юмором, а она сказала, что настоящий юмор был у Михоэлса. Они шли с ним по улице Горького и встретили какого-то знаменитого тогдашнего режиссера, и Раневская громко, чтоб слышно было, сказала: «В некоторых деятелях искусства могут жить только паразиты, а в вас, Соломон Михайлович, живет Бог!» На что Михоэлс гениально ответил: «Если во мне и живет Бог, то он в меня сослан».

  Не плакать!

 – Вы редко играете в современном кино, а на «Простые вещи» согласились –  почему?

 – По трем причинам. Во-первых, это хорошо придуманная и сыгранная история о старости – о положении, в котором живут девять десятых российских стариков, и хорошо еще, если у них, как у героя этого фильма, есть что продать. А об этом не говорят – стариков ведь как бы не существует, упоминание о них портит настроение тем, у кого есть пока и работа, и семья…; 

 Во-вторых, это история об одиночестве, а у нас таких одиноких и заброшенных, причем не только стариков, и без всякой помощи – едва ли не полстраны.

 А в-третьих и в-главных, это история о достоинстве. Уметь надо и стареть, и переживать времена, когда тебе перестают звонить…;

Показывали тут одного престарелого номенклатурщика – плачет. Сколько уже я видел этих плачущих большевиков! Что плакать?

Стареть надо молча, умирать — с достоинством.

 – Слушайте, прямо из вас Мюллер попер при этих словах…;

 – А я не отрекаюсь от Мюллера, он уже ко мне пристал, как Чапаев Бабочкину, и это, кажется, была достойная работа.

"ЧУЧЕЛО" ИЗРАИЛЯ

В прошлом веке японцы изобрели чучело врага. Человек мог приобрести резиновую куклу в магазине, загримировать её, к примеру, под своего боса - и в недобрых страстях метелить ногами и кулаками ненавистный объект. Увы, роль подобного чучела, с момента своего основания, исполняет Израиль, по крайней мере, на Ближнем Востоке.

«В минувшее воскресенье, за несколько дней до миролюбивого выступления президента Ирана на открытии Генеральной Ассамблеи ООН, Хасан Роухани принял участие в военном параде в Тегеране, шедшем под призывы уничтожить Израиль. Фотографии этого парада, где демонстрировались в числе других вооружений ракеты "Шихаб-3", рассчитанные поражать цели на расстоянии свыше 1000 км, опубликованы на иранском сайте Press TV, а также французским новостным агентством AFP.  На одном из грузовиков, которые перевозили ракеты, был укреплен плакат с надписью "Израиль должен прекратить свое существование". Из СМИ

 Израиль в Иране продолжает исполнять роль клапана, выпускающего пар народной ненависти. Местные власти прекрасно понимают, что стоит им только перестать демонизировать Еврейское государства, как иранцы начнут искать врага внутри своего государства, причину своей нищеты и бесправия. Подобное чревато кровавой смутой, способной разрушить Иран. Аятоллы и нынешний президент Исламской республики прекрасно знают это, а потому не намерены отказываться от прежней юдофобской истерии. Легкое изменение тона – фокус для Запада, с целью смягчить санкции и выиграть время. На упомянутом параде никто не грозил уничтожить США. Другое дело – Израиль. Проклятия в адрес Иерусалима так привычны, что их отсутствие персы могут воспринять, как решительную смену курса, а на это Тегеран при авторитарной власти фанатиков никогда не решится.  

 Что делать Израилю? Мне кажется, что обращать, по крайней мере, на словах внимание на хроническое безумие Ирана не следует. Вот если Исламская республика перестанет брызгать отравленной слюной в сторону Тель-Авива, - жди гражданской бойни и переворота в этой  стране, а там еще неизвестно, кто придет к власти. Не исключено, что еще большие психопаты, способные от слов перейти к делу.

МИСТИКА ЧЕРТОВОЙ ДЮЖИНЫ

"Вдруг в IX веке сложный государственно-хозяйственный механизм, духовная и материальная культуры государства Майя разладились. Прекратился отсчет времени. "Города остались нетронутыми – без следов разрушения или перестроек, как будто их обитатели собирались вскоре вернуться. Но они не вернулись. Города опутало безмолвие, которое никогда и никем больше не нарушалось. Дворы заросли травой. Лианы и корни деревьев проникли в дверные проемы, разрушая каменные стены пирамид и храмов. За одно лишь столетие заброшенные города майя оказались поглощенными джунглями",- пишет историк Чарлз Галленкамп.

 По сей день ученые люди спорят, что послужило причиной этой катастрофы. А вдруг хваленный календарь Майя виноват в исчезновении целой цивилизации. Было в нем нечто крайне опасное. У майя и ацтеков 13 считалось священным числом и не связывалось с понятием смерти. В их мифологии небо делилось на 13 уровней, в каждом из которых жил свой бог. В календаре древних жителей Южной Америки были тринадцатидневные «недели»». А что, если чертова джина погубила цветущие города. Кто знает.

 Число 13 люди еще с древности считали несчастливым. Оно идет сразу после числа 12, считавшегося совершенным числом, символом божественной гармонии: год делится на 12 месяцев и 12 знаков Зодиака, день и ночь продолжаются по 12 часов, и т.д. Число 13 начинает новый цикл и как бы нарушает равновесие, достигнутое в предыдущем. Поэтому 13 считается также числом смерти. В Каббале число 13 и смерть обозначаются одинаково:  буквой "мем".

 Верно, нет в еврейской традиции более печальных дней, полных тоски и страдания, чем три недели в середине лета — с 17 Тамуза по 9 ава. В эти дни евреи скорбят в память о многих трагических событиях, случившихся в этот период в течение всей истории народа Израиля. Перечень событий, которые пришлись на эти дни, впечатляет. 17 Тамуза в 1313 году до новой эры были разбиты скрижали Завета…. Стоп! И здесь маячат две проклятые цифры – 13.

  Скорбных месяцев в истории евреев множество. Новое время отмечено роковым январем.  В январе 1942 года состоялась конференция в Ванзее, на которой были намечены пути «окончательного решения еврейского вопроса». И снова маячит роковая цифра 13. 13 января 1948 г. Сталин приступил к юдоциду, начав его с убийства Соломона Михоэлса, он продолжил его 13 января 1949 года, арестовав первого врача еврея. 13 января вышел номер газеты «Правда» с  проклятиями в адрес «врачей убийц». Пишут, что именно на 13 марта генералиссимус намечал демонстративную казнь «агентов Джойнта», и ровно 13 врачей было приговорено к смерти.

 Да, что-то есть в этой проклятой, роковой цифре – 13. Достаточно вспомнить, что именно 13 сентября 1993 года были подписаны соглашения в Осло. Даже год этот «троится» самым роковым образом. Боюсь, что не случайно это и подставил покойный Арафат наивных евреев. Он-то знал точно, как будет выглядеть мир по – арабски.

Беда не только в том, что израильские леваки-миротворцы плохо знают историю, не умеют делать выводы из поражений и просчетов и не верят ни в Бога, ни в черта. Они еще несуеверны совершенно, а надо бы.

ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА ИСЛАМИСТОВ

Статья эта была написана за 6 лет до, так называемой, «арабской весны», до гражданских войн в Ливии, Египте, Сирии, Ираке, Афганистане, до смуты в Турции… Тогда не были еще сказаны все «мудрые» слова политологов насчет этих событий, не были определены правые и виноватые, но уже тогда было ясно, что народы, воспитанные на ненависти, религиозной нетерпимости, народы-лузеры - рано или поздно начнут истреблять друг друга, забыв о «большой и малой сатане».

«Супруг лидера пакистанской оппозиции Биназир Бхутто, погибшей 27 декабря, не согласен с выводами правительства Пакистана о причинах ее смерти и обвиняет власти в некомпетентности» - сообщают СМИ.

 Да какая разница от чего погибла эта женщина: была застрелена или ударилась головой о крышку люка своей бронированной машины.

 Беназир Бхутто - еще одна жертва гражданской войны в исламском мире. Очевидно, что идеологи террора, двинулись по пути консолидации сил внутри своих стран, отсюда и явный спад террористической деятельности исламистов в развитых странах, включая Израиль.

 Удивительным образом множество точек на географической карте, заселенных слугами Аллаха, оказываются точками «горячими». Люди, вооруженные автоматом, взрывчаткой и Кораном  по всему миру сводят счеты. Ливан, Ирак, Пакистан, Афганистан, Кавказ, «борцы за свободу Палестины» - вот только часть поля непримиримой войны между «братьями по вере».

 Скрытый, далеко не всем очевидный смысл битвы с террором, начатой Западом после событий 11 сентября, заключается в том, что даже некоторая консолидация сил на этом направлении, привела к резкому изменению политики исламистов, смены вектора борьбы.

 И в самом деле, зачем «работать» на вражеской территории, где появились новые, трудно разрешимые проблемы, если легко развязать войну дома.  Оккупация Ирака и Афганистана подсказала, как можно гораздо более эффективно проливать кровь людскую.

 А цель радикального ислама именно в этом пролитии и заключается. В конце концов, неважно какую кровь, только бы текла она не ручьями, а реками. Мы невольно ищем простой и ясный смысл в речениях Ахмадиниджада или Бин – Ладена, но на самом деле имеем дело с языческим безумием, с неким ритуалом, с  патологической жаждой крови.

 Запад привык скрупулезно считать свои жертвы. Что-то давно не видел подобной статистики, подводящей итоги жертвам террора в странах Ислама.

 Понятно, сами виноваты, зачем считать этих «дикарей», пусть занимаются сведением личных счетов, а нас не трогают. Все это цинизм, так сказать, тактики, выгоды сегодняшнего дня, но, боюсь, большой проигрыш в стратегии. Страны ислама, получившие независимость в ХХ веке, видимо, слишком рано стали свободными. До своей независимости этим феодальным анклавам еще нужно было созреть, выстрадать, заслужить эту свободу. В итоге, страны эти, рано или поздно, ступят на путь самоуничтожения, причем крайне опасного для всего цивилизованного мира.

 Гражданская война в России тоже казалась Западу предсмертными конвульсиями этой державы. В итоге, мир получил чудовищное противостояние двух сверхдержав, которое только чудом не кончилось ядерной катастрофой.

 Гражданская война исламистов гораздо опасней, так как созидательные мотивы в идеологии фанатиков этой религии практически отсутствуют. Сатанизм, жажда крови, зов смерти – это не светлое коммунистическое будущее и даже не тысячелетний рейх арийской расы.

 Идеология суицида поразила значительную часть мира ислама. Кто-то видит причину этого в демографическом взрыве, в значительном преобладании молодежи, кто-то считает, что под страхом смерти легче управлять стадом рабов, кто-то убежден в необходимости некоей очистительной жертвы, с незапамятных пор необходимой человечеству.

 Все эти выводы и теории можно принять с некоторой долей терпимости, если не учитывать сегодняшнюю способность рода людского полностью уничтожить следы человеческой цивилизации на земле.

 Не удалось коммунистам, не удалось Пентагону, теперь фанатики ислама пытаются провести в жизнь сценарий «ядерной зимы» или выпустить из бутыли "джина" химического оружия.

 Не верю в подобную агрессию Китая, Индии, России или США. Не верю, что Израиль когда-нибудь решится применить ядерное оружие, если оно у него есть или будет. Здесь нужно внутреннее, глубокое согласование основ идеологии, религиозной догмы и политики властей. Здесь нужен особый градус патологического гипноза и безумия, которым поражен нынче мир ислама.

 На этом очевидном фоне еще более глупыми и опасными выглядят попытки либералов Европы, США и Еврейского государства объяснить сегодняшний кровавый шабаш, развязанный фанатиками ислама,  социальной несправедливостью, нищетой развивающегося мира и расовыми проблемами.

 Нет, повторяю это в тысячный раз, нет никакой войны между двумя цивилизациями, Третьим миром и Западом. Есть поединок между добром и злом, между жизнью и смертью.

 В одном из своих последних интервью Беназир Бхутто сказала: «Будущее зависит, на мой взгляд, от того, как скоро наши противники примут демократию как форму правления, а также такие понятия как плюрализм, парламентаризм и равные возможности для всех». Могла эта женщина, говорящая такое в одном из центров исламского фанатизма, остаться в живых? Нет, конечно. Как и любой человек, кто верит в мир, в жизнь, в будущее, и  не верит  в благость насильственной смерти.