В тот давний год я не понимал, что с таким, как Изя Шамир, даже садиться по нужде на одном гектаре возбраняется, но профессия обязывала. Газете нужны были материалы из любого источника, даже из такого зловонного.
Никогда не думал, что когда-нибудь решусь на
разговор с этим человеком. Еще в России, уже не помню в какой профашистской
газете, прочел интервью с ним и пришел в ужас не от текста, отчаянно бичующего
Израиль и евреев, а от фамилии автора. /
Я был убежден, что не мог еврей написать
такое. Подумал, что какой-нибудь завзятый и хитрый юдофоб, вроде Проханова или
Маркова, сочинил этот пасквиль, а в издевку придумал себе красноречивый
псевдоним, всей своей откровенностью
доказывающий патологическую склонность потомков Авраама к предательству. /
На том и успокоился, сочинив очередной миф и
охотно запамятовав имена Торквемады и Маркса, Азефа и Троцкого. … И только в Израиле узнал, что Изя Шамир - фигура
подлинная и действующая. Он – гражданин Израиля, воевал в рядах ЦАХАЛа,
печатается, издает книги, переводит с иврита. /
Газетные его статьи были написаны в прежнем
духе: достаточно профессионально, но без блеска. Опыты пересказа греческих
мифов – откровенно слабы./
Миф о псевдониме рухнул. Озлившись на себя
самого, я пару раз «лягнул» подлинного Шамира – и поставил на нем «точку». И
тут случайно попал мне в руки перевод
Агнона. Пол ночи читал, не мог оторваться. Только сейчас мне стало понятным
происхождение Нобелевской премии этого талантливейшего автора. Сила
проникновения в подлинник была оптимальной. Чувство языка – поразительным.
Любовь к автору переводчика – очевидной. Да и не только к автору, но и к чисто
еврейским особенностям текста, уходящим в традиции Торы. /
Агнона перевел на русский язык Израиль Шамир!
/
Вот это уже было интересным. Два человека в
одном. Ангельское и дьявольское начало. Черно-белая гамма. Где игра, маскарад,
и в чем подлинная суть этого человека. Материал не для статьи газетной, очерка,
а для романа. /
И не мог я пройти мимо Шамира. При первой же
встрече подошел к нему, представился и предложил тему разговора: /
А.К. Скажите, это один человек сочинял статьи
в газету «Правда» и переводил Агнона? /
И.Ш. Один. Уже хорошо, что вам понравился
перевод . /
А. К. А ваши греческие опыты просто ниже
всякой критики. Они сделаны совершенно без чувства подлинника, как-то
равнодушно и даже фальшиво./
И.Ш. Скоро выйдет моя «греческая» книга с
полным текстом. И тогда вы убедитесь, что не правы. С моим творчеством в
Израиле плохо знакомы. Меня замалчивают. Но что делать. /
А.К. Это понять можно. Вас мало кто в Израиле
считает евреем и патриотом страны. А мы, как вам хорошо известно, по сей день
живем в прифронтовом государстве. /
И.Ш. Я не «ихний» еврей. /
А.К.
Это как понять. /
И.Ш. Я не тот еврей, который слушается их
приказов. /
А. К. А чьи приказы вы слушаете? /
И. Ш. Я – еврей независимый, ничей. Еврей,
который гуляет сам по себе, как кошка у Киплинга. Я не следую ничьим установкам.
/
А.К. Но ваши статьи, порой, напоминают кальку
с опусов советских газет образца 1952 года. А потом, может ли еврей никому не
принадлежать. Мы – народ Божий. /
И.Ш. Вот это правильно. И я принадлежу только
Богу. Но никого не интересуют отношения со Всевышним. Всех интересует только
партийная принадлежность. /
А. К. Ничего понять не могу. Как могут ваши
большевистские идеалы согласоваться с верой? В переводах Агнона я услышал голос
Бога, в статьях ваших – распоясавшийся воинствующий богоборец. /
И.Ш.
Это и есть диалектика./
А.К. А греки? Вся наша традиция уничтожает
язычество мифа. Нравственный наш Кодекс, Закон – принципиально враждебен
античности. /
И.Ш. Это установочное понятие, а не реальное.
Если мы вернемся к временам Макковеев, то увидим, что имена у них были греческие, культура греческая, несмотря
на фундаментализм. Расцветал театр, и все, что угодно. То есть, конечно, была
где-то подспудная мысль о чистоте иудаизма, но реальная жизнь была пропитана эллинизмом./
А.К. В быту, вполне возможно, но вы, похоже,
отрицаете борьбу монотеизма с язычеством? /
И.Ш. А что такое язычество? Есть такая притча
у еврейского мудреца, потомка Гилеля - Гамлилеля. Однажды он мылся в бане
Афродиты. Ему и говорит грек: «Что же ты пришел мыться в нашу баню?» А
Гамлилель ему отвечает: « Ничего страшного. Это Афродита мылась после меня, а я
здесь был раньше». Просто в те годы эллинистическое влияние было таким же
тотальным, как сегодня американское и европейское. /
А.К. Перенесемся в наше сегодня. Кому, как не
вам, знать, что влияние на нашу жизнь оказала и тотальность коммунистического
мировоззрения. Не существует ли в нашей, в частности и израильской жизни, и эта
составляющая? /
И. Ш. В Израиле я не вижу этой компоненты.
Когда-то она была, но сегодня ее нет. В
этой стране разница доходов между категориями населения огромная, одна из самых
больших в мире. Где здесь социализм? /
А. К. Допустим, но в сфере идеологии он
очевиден. Во многих живы идеалы интернационала. Многие верят в мир с арабами,
на основе любви и взаимопонимания. Для
многих крушение коммунистических иллюзий стало причиной усталости, цинизма, и
даже предательства. /
И. Ш. Весь этот «мирный процесс» – дурная
комедия. Я здесь не вижу стремления к коммунистическим идеалам. /
А. К. Но почему же «комедия». Мы отдаем
палестинцам вполне реальную землю в виде аванса, за какой-то мифический мир.
Это для арабов, возможно, комичны наши усилия. Для нас же они, скорее,
трагичны. /
И.Ш. Землю они отдают, чтобы создать еще одно гетто, только арабское, резервацию.
Там люди будут тотально подвластны израильским солдатам./
А. К. Израиль – тоже маленькое гетто с
арабскими солдатами по всему периметру
сухопутной границы. Вас это не смущает? /
И. Ш. Израиль тоже маленький, но любой житель
Израиля может поехать, куда он хочет, искупаться в Средиземном море. В то
время, как житель Хеврона может о море только мечтать. Его сюда не пускают. Палестинский араб не может
даже помолиться в Иерусалиме. Мы создали жесткую систему резервации в рамках
апартеида, которая была опробована в Южной Африке. Сказать, что за всем этим
стоят традиции интернационализма никак невозможно. Это наши деды боролись с
чертой оседлости, за права человека. Мы же устроили арабам эту «черту» с
бесправием. /
А. К. Арабы живут в Израиле, как полноправные
граждане. Причем, живут гораздо лучше, чем в большинстве стран Ближнего
Востока. Палестинцы территорий тоже работают в Израиле, но поток их ограничен
по известной причине. Не мы начали убивать палестинских детей, взрывать
автобусы и торговые центры Хеврона. Не мы навязали арабам кошмар конфронтации и
террора. Не мы отрицаем за арабами право на национальную независимость, и не мы
призываем к геноциду палестинского народа. Арабы территорий сами лишили себя
определенных прав, проповедуя все это в адрес евреев. /
И. Ш.
То, что вы говорите, можно было бы сказать и моему дедушке. Мой дед
просился в Москву, но его не пускали, а при этом говорили, что он собирается
взорвать там Кремль. А он хотел только равенства. Вот я и думаю, что с
равенства и нужно начать. /
А. К. Как в ЮАР станем жить, под руководством
арабского большинства?/
И.Ш. Прекрасно будем и дальше жить. Меня
вполне устраивает, чтобы у нас был всенародно избранный президент. Изберем
араба, пусть будет араб. Еврея – пусть руководит государством еврей./
А. К. Увы, на этом крошечном клочке земли,
наше равенство с арабами будет означать конец сионизма, а, вернее всего, новую
Катастрофу. Арабам еще предстоит добиться гражданских прав в своих странах,
уйти от пережитков феодализма, изжить фанатичную ненависть к иноверцам… Не
знаю, кто окажется в гетто после
создания государства Фалыстын. У палестинцев за спиной сотни миллионов арабов,
миллионы квадратных километров территории. У нас – только море, в котором вы
так хотите искупать обиженных и угнетенных. /
И. Ш. Нет, есть еще и еврейская нация, и она
не так уж малочисленна. Простонать о нашем одиночестве очень приятно, сидя
здесь, на зеленой лужайке, возле роскошного отеля, но не будем в этом плане
вести разговор. Мы живем сыто и богато. Нам грех жаловаться. Нам можно
позавидовать. И правильно делают те, кто завидует. /
А К. Но нам всегда завидовали, даже тогда,
когда мы жили в нищем местечке «на
носах» друг у друга. Но мы и в нищете жили цепко. Мы хотели жить, следуя
заповедям. И у наших предков это получалось. Не сытости нашей завидовали
юдофобы, а моральному превосходству. /
И. Ш. Как там жили в местечках, не знаю. Но
мой дедушка был из очень состоятельной еврейской семьи. Уверен, что завидовали
богатству. Были, конечно, и бедные евреи. Вот они и боролись за равенство. А мы
теперь решили, что равенства этого не нужно и, тем самым, плюнули в морду своим
покойным дедам. /
А. К. Вы сказали, что ваш дед был богат, но
при этом тоже боролся за права, хотел жить в Москве. По вашей логике, зачем ему
было делать это? Образованные люди и купцы первых гильдий в столицы империи
допускались. Объяснитесь, Изя? /
И.Ш. Если мы считаем, что борьба наших дедов
была делом правильным, мы и сегодня должны бороться за всеобщее равенство.
Каждый человек должен иметь право искупаться в море и помолиться Богу там, где
он это считает нужным. /
А. К. Мы преобразили эту землю, отвоевали ее у
болот и пустыни. Мы создали цветущее государство. Равенство в правах с арабами
будет, ко всему прочему, означать и смерть этой земли. Как известно, араб не
сын пустыни. Он ее отец. /
И. Ш. Все не так. Там, где работают
палестинские крестьяне, там земля цветет, а в Израиле все реки отравлены. Евреи
Израиля относятся к этой стране, как временщики. Вы зайдите, как - нибудь, на
пляж в субботу. Это ужасно, что там происходит: горы грязи. /
Затем мне стало скучно. Я выключил диктофон.
Мне вдруг показалось, что Изю Шамира кто-то и что-то заставляет против воли
говорить так, а не иначе, что не был он в соседних арабских странах и никогда не
видел, как ранним утром специальные, уборочные комбайны причесывают и убирают
наши пляжи. И видно никогда бедный Шамир не любовался нашей страной сверху
– зеленым островом жизни в океане
мертвой пустыни./
Есть грех, он прав, - наши маленькие речушки отравлены.
Но это беда всех промышленно-развитых стран. Справимся и с этим. /
Вот только не уверен, что справимся с грязью
идеологических раздоров. С этой экологией, как обычно, труднее всего сладить.
То, что сказал Шамир, – лишь крайнее,
откровенное выражение тайных мыслей многих наших руководителей./
Как раз, за откровенность Изю Шамира и «замалчивают» в Израиле. Этот
человек - прямое, незамутненное зеркало наших «миротворцев». /
Без диктофона я спросил у Изи не юдофоб ли он?
/
Он ответил, что любит все народы мира и в
особенности, правда, палестинский, как кровно обиженный нами – евреями. Еще он
сказал, что очень любит русский народ. И вообще, считает себя гражданином
Вселенной. /
Смотрел я на этого человека, на которого были
удивительно похожи только все евреи мира, и думал: вот, не дай Бог, случись
вновь Холокост, пощадят Изю за склонность к арийским ценностям эллинизма или за
разоблачительный пафос в адрес «еврейских угнетателей». Нет, решил я твердо, не
пощадят, потому что будет лежать перед палачами томик Агнона, переведенный
Шамиром, а там уже не игра в оппозиционность, не детская, тщеславная попытка
выделиться, быть не такими, как все, не азартный поиск друзей среди врагов, а
подлинный еврейский гений мужества одиночества. /
Думая об этом, спросил у Шамира, почему он не
переводит таких известных израильских писателей левого лагеря, как Амос Оз или
Йегошуа? Изя только пожал плечами: « Неинтересно. Не тот уровень». /
И тут я понял: нравится еврею Изе быть изгоем
в стране евреев. Просто нравится – и все. Вне определенной среды – человек
заметней. Мало, к счастью, в Израиле таких, как он, и замечательно! И в этом
Шамир тоже настоящий еврей, не терпящий никакого подобия с остальными. /
У Евно Азефа спросили, как ему долгие годы
удавалось предавать и охранку и революционеров одновременно. /
-
Провокаторов
сколько угодно, - усмехнулся Азеф. –
Двойным провокатором был только я один. В этом весь секрет./
Думаю, представителям ни одного
народа мира не приходилось заключать одновременно Союз с Богом, тут же
подмахнув договорчик с дьяволом. Нам это удавалось прежде, и удается делать
это по сей день.