СУДЬБА ГЕРЦА ФРАНКА В ИЗРАИЛЕ

Этот материал о Герце написан давно: в пору моей журналистской работы.

Он был одобрен самим Франком, который всегда внимательно и придирчиво относился ко всему, что о нем писалось. 

  Герц Франк – один из последних жрецов настоящего киноискусства - совершил безуспешную и даже трагическую попытку, начать новую, творческую жизнь в Израиле. О попытке этой я и расскажу подробно, так как судьба Франка раскрывает один из существеннейших пороков еврейского государства.

На экране не было ничего, почти ничего. Ребенок в театре смотрел детский спектакль. Не имело значения – в каком театре и какой спектакль. На экране жила душа человека. Режиссер снял нечто невидимое, неуловимое, эфемерное: не лицо ребенка – ЧЕЛОВЕЧЕСКУЮ ДУШУ.

Десять минут превратились в вечность.

-         Еще можно? – проглотив ком в горле, попросил я.

-         Сейчас узнаю.

Нам показали этот фильм еще раз и еще…

У фильма этого не было конца и начала. Он существовал в природе изначально. Автор просто его уловил, увидел. И нам разрешил сделать это.

Прежде в документальном кино было не так уж много режиссеров, давших  настоящие шедевры: Ивенс, Эсфирь Шуб, Вертов, Якопетти… Фильм о душе человеческой был в продолжении ряда.

-         Как, как фамилия?

-         Герц Франк, он из Риги.

Потом были и другие его фильмы. Каждый – событие. Ленты получали первые награды в Лейпциге и Сан-Себастьяно, в Париже и Оберхаузене, в Сан-Франциско и Кракове….

 Улица Афаси в Иерусалиме. Я задаю глупые, обычные вопросы Герцу Франку. Он не желает отвечать на них. Он рассказывает о том, о чем ему интересно рассказывать. Он и на пленку всегда снимал то, что хотел.

" В июле 1988 года, - рассказывает Герц Франк, - 10 лет тому, я приехал из большого  турне по Советскому Союзу: Владивосток, Хабаровск, Красноярск, Норильск…. Прибыл в Москву, зашел в Союз кинематографистов, и меня спрашивают:

-         Вы не хотите съездить в Израиль?

Опешил, решив, что ослышался.

-         Конечно, - говорю. – Хочу. А с каких пор туда посылают?

В ответ слышу: "Заполняйте анкету. Вы, кажется, знаете иврит.

Группа была сформирована мгновенно. Получили визы, выписали паспорта. Самые высокие инстанции обеспечили скорость отъезда. Тогда Горбачев еще не установил дипломатические отношения с Израилем, но он хотел дружить с  Америкой, а это было  невозможно без нормальных связей с еврейским государством. И вот решили запустить пробный шар: первую официальную делегацию. Пусть не дипломатического ранга, но все же. И предлог подоспел: Пятый международный кинофестиваль в Иерусалиме.

В нашей группе оказались Александр Аскольдов с "Комиссаром" и Ноной Мордюковой, Александр Червинский с "Темой" ( там тоже была еврейская тема отъезда), я с "Высшим судом" и "Старше на 10 минут", и для полного комплекта академик Сергей Аверинцев, как великий знаток Древнего Востока.

В Израиль нас перебросили через Париж. В Иерусалиме "фанфары" и овации. Президент Израиля шумел: "Русим баим! Русские приехали!" Большой был шум: радио, телевидение, газеты. Правда как только я заговорил на иврите, местный люд обалдел, решив сразу, что слышат агента КГБ. Затем они уловили "литературный" характер моего языка и спросили, где я учился? Ответил, что кончил еврейскую школу в Латвии, в нашем Люцине (Лудзе) – и все успокоились.

Затем, в конце того же года, я вновь приехал в Израиль, замыслив сделать фильм на Святой земле. Было название, была идея, был сценарий, а в нем - Россия в Израиле. Не русские в Израиле, не новоприбывшие, а Россия, как некая культурно-историческая, геополитическая громадина, которая вошла в Израиль еще в конце прошлого века с первыми еврейскими поселенцами, бросившими свои дома на родине. Они были адвокатами, студентами, врачами. Они ехали на родину предков, что осушить и засеять болота, и камни Палестины превратить в плодородные земли.

В Израиле сильны и мощны русские корни. Кибуцы – это чистое толстовство…

Я объехал весь Израиль, написал режиссерский сценарий…. Но потом начались эти проблемы с деньгами, и как-то ничего не состоялось. Не снял я тот фильм… Очередную картину в России, "Жили-были семь Семионов", я завершил в 1989 году. Был этот фильм о семье музыкантов Овечкиных, сделавших попытку, угнав самолет, вырваться на Запад. Кончилось это трагически и, в сущности, сам фильм – документальная трагедия не только одной семьи, а знак беды для всей страны. Картина обошла все телевизионные экраны мира…. В 1989 году в Риге я снял небольшую картину "Песнь Песней", потом "Еврейскую улицу". С этой картиной я был в Берлине, Марселе, снова в Иерусалиме…

С 1993 года мы с женой решили перебраться в Израиль. Все мои родные давно в этой стране. Родная сестра с 1970 года. Десять лет она отсидела в лагере за желание покинуть СССР. Двоюродный брат в Израиле с 1946 года, двоюродные сестры с 1980 года, дочь с 1973. Тут уже и внуки живут. Я  последним двинулся с места. Привез  свои фильмы и положил их в Иерусалимский архив. Все картины на пленке, широкий экран, цвет… В Израиле уже давно документальное кино так не снимают.   

Вновь встретили меня хорошо. Устроили подробную ретроспекцию моих работ в Синематеке. Там же торжественно отпраздновал свое семидесятилетие. Мне захотелось выйти за рамки чествования. Отправился в университет Тель-Авива, показал свои картины. Со мной заключили договор на организацию мастерской документального фильма. Но за 2 дня до начала занятий я получил письмо, в котором указывалось, что бюджет сокращен и финансирование моей мастерской невозможно.

Та же история повторилась в Иерусалимской школе кинематографии, правда, с небольшими вариациями. Только в 1997 году открылись курсы в Синематеке. У меня появилась возможность показать замечательной и очень благодарной аудитории фильмы и поговорить о документальном кино на иврите. Были и любопытные попытки практического применения полученных моими слушателями знаний. Я не могу сказать, что был полностью выключен из кинопроцесса. Ездил в Данию, Швецию, в Москву. Возглавлял международное жюри на фестивале в Казахстане.

В Израиле документальное кино снимают для телевидения. В основном, конечно. Делается что-то, вроде телепередачи. Говорящие головы – что-то движется – снова говорят – вновь что-то движется. Все наполнено от начала до конца текстами без обильных текстов картин не бывает. Понятия о пластической культуре, о визуальном ряде, о композиции кадра, о гармонии не существует. Я не говорю, что это плохое кино, просто оно заранее лишается права быть в рамках искусства. На экране мы видим сообщение, сделанное хуже или лучше, но это всего лишь информация, навязанная, зачастую, в агрессивном стиле. Это не мой мир. Тут ничего не поделаешь.

У меня давно возникло желание снять ленту о Стене плача. Мне Стена эта всегда казалась зеркалом еврейской жизни. Две тысячи лет наш народ пробивался к этой Стене. Теперь мы здесь – и что же? Это так интересно увидеть Стену глазами современного человека.

По природе своей, как документалист, я все стремлюсь связать с человеком. Ходил к стене по ночам со своей любительской камерой, пожил там немного, поснимал и встретил там человека, сделавшего Стену своим домом. Он, конечно, сдвинут слегка, но сдвинут как-то по-хорошему. Все, снятое в фильме,  вертится вокруг этой фигуры.

Тот человек проходит через весь фильм, но картина получилась, как мне кажется, больше о нас, а не о нем, но он ведет за собой сам сюжет, историю, потому и фильм называется: "Человек у стены плача".

Фильм был сделал и представлен на ряде крупных, международных фестивалей, включая фестивале в Нью-Йорке и Берлине. Вот, пожалуй, это все на день сегодняшний".

Потом я смотрел фильм Франка: работу сделананную в русле еврейской культуры. Режиссер снял фильм о молитве, а молитва и есть – основное содержание культуры потомков Иакова.

Герц Франк – атеист, по его же признанию, решился сделать фильм глубоко религиозный.

Жизнь в молитве, увиденная автором,  разнообразна в высшей степени. Здесь и фанатизм исступленности, и мудрость, и великое терпение, и равнодушие, и усталость, и даже агрессия толпы…

Фильм Франка снят, по сути дела, о еврейском национальном характере, о мужестве прямого разговора с Богом, о жизни, заключенном в обращении к Творцу.

Впервые увидел на экране Присутствие Всевышнего – Шехину: раннее утро, на столе у Стены лежит Книга, и невидимая рука ветра переворачивает ее страницы…. Впервые увидел кошку, идущую вдоль стены. И кошка эта превратилась в Тварь Божью. Впервые увидел, как человек молится во сне…. Нет, не так, как уходят во сне от молитвы в свою грешную плоть, и просыпаются испуганно, и борются с собой, в страхе заснуть снова… Многое увидел впервые. Но это увиденное, казалось бы, случайно, все же всегда было во мне: догадками, робким прикосновением, ощущением подлинного.

Фильм Герца Франка не был понят и принят в Израиле. Тогда мне это показалось случайным. Думал пройдет время и успех фильма за рубежом заставит местную кинематографическую элиту пересмотреть свое отношение  к лучшему, на мой взгляд, документальном фильму, снятому в Израиле, и к самому режиссеру. Я ошибся. Творчество этого мастера и его политические взгляды – были неприемлемы для упомянутой элиты, да и не только для нее.          

  7.05.2000 г.

 "Уважаемая комиссия!

 К вам обращается режиссер документальных фильмов из бывшего СССР. Репатриировался 7 лет назад ( 3 июня 1993 г.) с женой Ириной. Привез с собой 25 своих фильмов, большей частью известных в мире и получивших международные награды, и подарил их Иерусалимской синематеке.

 Три месяца назад, после тяжелой болезни, скончалась моя жена. Я сам прошел тяжелую операцию на сердце. Прошу вашего содействия в получении социального жилья.

 Несмотря на возраст ( 74 года) продолжаю работать: читаю лекции в киношколах ( Израиля и за рубежом), работаю над фильмами. У меня есть большой архив, библиотека, сохранились обширные связи с коллегами по всему миру. Ко мне домой приходят студенты. Желательно получить 2 комнаты ( салон и спальню).

                               С уважением Герц Франк.

Заявление Франк писал сам и на хорошем иврите. Он знает язык Торы с 1940 года. Переезд в Израиль стал для Франка великой радостью. Он – патриот страны. Он не мыслит себе жизни без Иерусалима. 

 На фильмах Франка учатся студенты всех Киношкол мира.  Его имя есть во всех, кино –энциклопедиях. В 9 томе Краткой еврейской энциклопедии его биографии и творчеству отведено ПОЛТОРЫ страницы текста. Я бы мог вспомнить десятки высказываний разного рода знаменитостей о его творчестве, привести множество цитат из статей о нем, вспомнить о длинном перечне наград на фестивалях мира. Но ограничусь только одним комплиментом: Герц Франк – выдающийся мастер кино, огромный талант, он – гордость современной культуры всего мира.   

 Через полтора года Комиссия нашла возможность помочь заявителю. Видимо, в подарок к 75 - летию ему предложили одну комнату ( 12 метров) в хостеле ( доме для престарелых). Комната сырая, на первом этаже.

 Удивились, когда Герц Франк это подаяние не принял. И даже обиделись, сказав, что «так  в компьютере выпало». Значит, некого винить, брать нужно то, что машина дает и не капризничать. Ему намекнули достаточно прозрачно, в форме далекой от вежливого обращения: « Не хочешь брать то, что дают, ничего не получишь». 

 Нет желания называть фамилии чиновников, замешанных в этой мерзкой истории. В глубине души надеюсь, что все они поймут, одумаются, исправят сделанное, научат бессердечный компьютер уму-разуму. Дадут Герцу Франку не 12 жалких метров, а, хотя бы, 25. Им зачтется на небесах эта исключительная щедрость. Не хочу типизировать ситуацию, спекулировать на ней. И все-таки, рискну заметить, что случившееся далеко не случайно.

 Удивительно, как замечательные традиции легко превращаются в свою полную противоположность: традиции постыдные.

 Кибуцный культ равенства сыграл свою роль в истории Израиля, сохранив достоинство новоприбывших, поддержав энтузиазм наших основоположников – коммунаров.

 Кем бы ты не был в галуте, бери в руки мотыгу, а завтра ты отправишься пасти скот, на третий день тебе доверят работу в конторе и так далее. Замечательно!

 Шли годы, принцип равенства выродился в некое стандартно - эмигрантское уродство: свой – чужой. Чиновная власть в Израиля, прикрываясь прежней догмой, добралась до вершин бюрократии, и с этих высот стала казнить и миловать по своим низменным законам: корысти и равнодушия к человеку.

 Прежний «принцип киббуца» можно еще как-то понять, когда речь идет о трудоустройстве новоприбывших. Действительно, сколько может быть в небольшой стране симфонических оркестров, научных центров, театров и прочего. Ничего не поделаешь: кандидату каких-нибудь исторических наук приходится браться за метлу. Стране нужны дворники, а не специалисты по культуре древних Майя.… Все верно, хотя и здесь не всегда понятно, почему при таком раскладе нужно в обязательном порядке измываться над интеллигентом, взявшим эту самую метлу, или лишать элементарных прав наемного работника из новоприбывших на каком-либо производстве.

 Герца Франка Бог от метлы с тачкой уберег. Пока, скажем так, уберег. Он получает пособие по старости. Какие-то небольшие деньги зарабатывает деятельностью по профессии и призванию. Но платить он, одиночка, бешеные доллары за аренду жилья не в состоянии.

 И вот, по наивности своей, Франк решил, что власти Израиля поймут, кто он такой, уважат под старость, дадут возможность заслуженному человеку прожить оставшиеся годы достойно.

 Герц Франк знал, что в Израиле нет, слава Богу, дефицита жилья. Он бывал в настоящих дворцах отдельных членов нашего общества, не отмеченных никакими талантами, кроме умения воровать и плести политические интриги. Он видел, что, порой, и обычные люди довольны предоставленным, социальным жильем.

 Он рискнул  п р о с и т ь. Он, если честно признаться, никогда не умел это делать. Он не знал, как это делается. Он, в свои семьдесят с лишним лет, понадеялся на справедливость и понимание.

 И получил то, что должен был получить. Здесь можно вспомнить о множестве людей талантливейших, великих мастеров своего дела, которых чиновный компьютер в буквальном смысле слова выжил из страны. И здесь начинает казаться, что компьютер этот запрограммирован настоящими врагами Израиля.

 Прибывает в страну подлинный мастер своего дела. Подчас, человек, чьи достижения признаны всем миром, а ему компьютер швыряет в лицо, брезгливо выпятив губу: « Нет жилья, нет работы, ты не нужен, пошел вон!».

 Кто-то уезжает тихо, с болью в сердце, кто-то начинает кричать от этой боли, но итог один: люди "штучные" отправляются в США, Канаду, Францию, Германию – куда угодно, только бы уйти он унизительной нищеты и бесправия.

 Социалистическая закваска до сих пор подрывает основы еврейского государства. Идеалы равенства привели к диктату  заурядности. Мечта о свободе – к бесправию в сфере производства, идеалы братства – к  межобщинной розни и ненависти между атеистами и верующими.

 Случай с Франком не вписывается в систему. Его талант, его возможность приносить огромную пользу стране, только мешают программе «компьютера».

 А, может быть, он не нужен, так как одной своей личностью устанавливает планку качества. Может быть он, Герц Франк, сам по себе немой укор властной заурядности в светских областях культуры Израиля.

 Но он терпел, когда его творчество не замечали, не видели, не хотели учитывать. Он знал, что главное терпение: и коллеги поймут, с кем они имеют дело. Так и случилось.

 Коллеги, по крайней мере отдельные люди, поняли с кем имеют дело, честь им хвала, но «компьютер» оказался сильнее всех достижений и наград Герца Франка. «Компьютер» поставил этого человека на место. На место, которое приготовила система для большинства новоприбывших.  Неподкупный механизм сработал, как положено. Он, железный, не признает льгот и исключенийиз правил.

 Герц Франк убежден, что в том хостеле, где ему предложили ту комнатушку, имеются два десятка отличных, бесхозных квартир, уготованных, надо думать, для людей более достойных, чем он.

-         Герц, - говорю я. – Какое счастье-несчастье, что Эйнштейн, Фрейд, Эйзенштейн,  Кафка, да и сам Герцль, уже покинули этот мир, и социальной системе Израиля не грозит их репатриация, а то бы ждать вам вожделенные 25 метров еще лет 25, не меньше. В общем, по метру за год.

 Впрочем, была тогда надежда, что останется жить Герц Франк в любимом Иерусалиме, не доведет его безмозглый «компьютер» до новой сердечной боли или до мысли воспользоваться каким-нибудь из множества предложений и покинуть Израиль.

 Не знаю, как поступить в этом случае: встать перед железным ящиком на колени или просто выдернуть вилку из розетки, доверив решение этой «сложнейшей» проблемы человеческому разуму и совести.         

Фильм называется "FLASHBACK". Я бы перевел это сложное словообразование так: "ОГЛЯНИСЬ". В свои 77 лет Герц Франк решил, что пора ему оглянуться и подвести итоги своей жизни и работы. Вполне законное желание: и жизни и работы было много.

Но мне совсем не хочется думать об увиденном фильме Герца, как о последней его картине. Считаю, что это нормальная попытка выдержать своеобразную паузу, оглянуться на все то, что стало содержанием жизни настоящего мастера. Авторское кино Герца Франка будет существовать не только, пока жив этот человек, но и через много лет после его ухода. Подлинное - остается надолго.

В фильме Франка есть страшные кадры: патологоанатом в окружении студентов демонстрирует свое мастерство, извлекая из умершего человека все, что когда-то жило, гнало кровь, давало силу дышать и двигаться.

Точно такую же операцию в фильме проделал с самим собой, живым и полным сил, Герц Франк. Отчаянная операция, но настоящий художник не знает страха. Он не боится крови и боли при  рождении человеческого существа, не страшится крови и боли самой жизни и не напуган неизбежной смертью. Он стремится только к одному, к глубине постижения чуда, которое мы  именуем жизнью во всем его разнообразии.

Михаил Зощенко сказал когда-то замечательную фразу: "Испуганный писатель – это полная потеря квалификации". Так, кажется, она звучала. Герц Франк, похоже, ничего не боится в этой жизни, и, надо думать, теперь уж никому не удастся его испугать.

Фильм Франка – это наглядный урок мужества. Трусливые, бедные души уходили с просмотра в "Синематеке" Тель-Авива. Таких людей было немного, но они были. Степень откровенности в работе Герца можно считать предельной. Но эта откровенность была особого рода, без которой  искренняя исповедь большого художника и существовать не может.

В эпоху пошлой, банальной порнографии и тела и чувств мы давно забыли: именно на такой искренности построены  настоящие шедевры мирового искусства.

 Увидел в фильме Франка не только понятную печаль, тоску о прожитых годах, боль потерь, но и иступленное, какое-то юношеское, полное неистраченных сил, признание любви к людям, к тому миру, в котором довелось родиться кинорежиссеру. Увидел в этом фильме великую радость постижения тайны бытия через любовь, терпимость и прощение.

Тема прощения и любви звучала в фильме постоянно. Может быть, и задумал Герц сочинить реквием по самому себе, но он не получился, не вышел. Получилось признание в любви к жизни и людям.

Какое необходимо мужество, чтобы забыть об обидах, оскорблениях, о пошлой грязи. Герц Франк сделал необыкновенно чистый и добрый фильм. Он вспомнил в нем только о тех, кто был ему дорог, вспомнил о любви к человеческим лицам и городам, о любви к родным и коллегам.

В фильме он признался, что никогда не ходит без "лейки". Герц всю свою жизнь боялся упустить что-то, что, скорее всего, не повториться никогда. Он необыкновенно жаден к жизни – этот мастер. Франк чувствует великую ответственность перед тем миром, в котором он существует. И мир этот отвечает Герцу Франку, скажем так, полной взаимностью. Природа таланта Герца, как это обычно бывает, сродни  самой природе нашей Земли: атмосферы, зеленого царства и мира животных. Не в обиду кому-то будет сказано: портреты лошадей, сделанные Герцем Франком, впечатляют не меньше, чем портреты потомков Адама и Евы.

И все же – главная тема Франка в этом фильме – человек и память о человеке.

Хочу поставить рядом два эпизода: потрясающую сцену обрезания внука Герца и сцену, в которой сам режиссер с лопатой разрывает землю в том месте, где когда-то, в городе Лудзе, стояла мастерская его отца. Он проводит эти раскопки прошлого и достает из земли осколки стекла бывшей студии: старые фотопластинки и остатки некогда прозрачных стен мастерской. Он держит их на ладонях, вперемежку с черной, рыхлой землей, будто протягивает нить из прошлого в будущее. Удивительные по силе кадры.

Я не искусствовед, нет у меня желания загнать этот фильм в какую-то привычную нишу, определяющую жанр новой работы Герца. Франк, как обычно, сделал ленту вне жанра. Это не документальный фильм, потому что вполне очевидна игровая его природа. Монтажной работу Франка тоже не назовешь: в ней много "живых", эксклюзивных, как теперь говорят, кадров. Был у меня соблазн обозначить картину Франка, как литературу на экране. Очень уж понравился  авторский текст к фильму. Вдруг показалось, что существовать он способен отдельно от изображения. Даже закрыл глаза, не стал смотреть на экран, но сразу понял, что иду по ложному пути.

 На прошедшем, Международном фестивале документальных фильмов в Тель-Авиве Франк получил приз "За вклад в развитие документального кино", чем и остался премного доволен, если верить его словам. Главная награда досталось израильской картине. Не видел этого фильма. Наверно авторам удалось создать шедевр мирового класса, если они умудрились "переиграть" работу Герца.

В любом случае я не согласен с формулировкой приза, полученного Франком.  Его фильм  сделан вне жанров, просто потому, что работал над ним абсолютно свободный человек, не желающий сковывать себя ничем, кроме самого жесткого канона: ответственности художника перед самим собой.

Очередной фильм Герца Франка, как, впрочем, почти и все его работы, можно разбирать на атомы, анатомировать, анализировать, поместив под объектив "микроскопа". Это и будет делаться в большинстве киношкол мира. Поклонники музы кино давно учатся работать на классическом наследии этого мастера, но есть в новом фильме Франка то, чему научить невозможно. Верно, нельзя привить талант, но дело не только в этом. Вынужден повториться, я говорю о мужестве художника.  О самом главном мужестве: идти своей дорогой, только своей, и не обращать внимания на законодателей моды, на временщиков – знатоков, апологетов конвейерного искусства, распределяющих денежные знаки среди послушных умельцев.

Большой художник Герц Франк знает, что в искусстве есть только подлинное и суррогаты, а все остальное - суета сует.

Впереди у фильма Герца фестивальные просмотры в Турине, Вене, Сеуле, Флоренции… В Москве он уже номинирован на "Нику". ( И вскоре получит ее)

На рекламном проспекте фильма "Flashback" отмечено: "Films from Latvia". Фильм, сделанный гражданином Еврейского государства, лента человека, влюбленного  в Иерусалим, фильм человека, знающего иврит с детства, пришла к нам из Латвии. Там, в Риге, на премьере  картины присутствовала президент этой страны. Поздравила она съемочную группу, чокнулась с режиссером и сказала: "Ле хаим, Герц". Правильно поняла эта женщина фильм Франка. Ради жизни, в стремлении к жизни работал он над ним и добился впечатляющего результата.

Герца Франка нет в Израиле. Герц живет и работает в Риге, разъезжает по миру. Он там, где его любят и уважают. "Богатая" Латвия нашла деньги для фильма этого человека….  Каждый день я жду его возвращения,  звонка Франка из Иерусалима. Жду вот уже несколько месяцев.… Ну, а тот человек, властный чиновник, который так и не смог и не захотел решить "жилищный вопрос" Герца, снял подряд несколько примитивных фильмов (он считает себя кинорежиссером), а затем был назначен на высокий пост за границей Израиля. Подобным людям благоволит "компьютер" еврейского государства.

 Я люблю Израиль и благодарен стране, которая приняла меня, дала работу и возможность поднять детей, но я никогда не мог понять тупого и преступного равнодушия бюрократии к тем, кто мог бы составить славу Еврейского государства. Герц похоронен, но ни один государственный деятель нашей страны даже не вспомнил, что был в Израиле гражданином и патриотом  художник - великого таланта и мировой славы. Спасибо лишь театру "Гешер", почтившему на иврите память режиссера, снявшего лучший фильм об этом коллективе.

О ГЕРЦЕ ФРАНКЕ

 Случается, когда сценарий вовсе не является основой фильма, а снятый материал выстраивается по каким-то своим, возникшим в ходе работы, законам. Особенно часто это происходит в кино документальном. Мало того, видимо, именно этот метод наиболее плодотворен. История одного из фильмов Франка тому доказательство.

 Камера летит над землей, над прекрасной землей, девственной и возделанной людьми. Это подмостки. Эта сцена. Сейчас на ней появится человек….

Я где-то прочел, что искусство существует для того чтобы заполнить пустоту между жизнью и смертью. Чем талантливей человек, тем активнее он эту пустоту заполняет. Жизнь моя была пуста тем утром, и вот она полна до краев. Полна лентой Герца Франка. Смотрел фильм этот и думал: а вдруг и сама жизнь наша, к которой мы относимся с такой трагической серьезностью, жизнь - с ее войнами и созиданием, с пошлостью и творчеством, с грехами и добродетелью - всего лишь репетиция какой-то другой, неведомой, настоящей жизни, спектакля, который людям еще предстоит сыграть. Прав был, конечно, Шекспир, но, может быть, с одной поправкой: жизнь - это не просто театр. Это репетиция в театре.

Есть одна хасидская мудрость: ты можешь сотворить множество добрых дел, но если в твою голову закралась хоть одна корыстная мысль, собери все свои добрые дела в ящик и забрось его в ад.

Тщеславие многих художников еще и в торопливости, в стремлении побыстрее добиться результата. Я и сам такой. Фильм Франка возник, как бы без замысла снять фильм. Десять лет, присутствуя на репетициях в "Гешере", не думал он о ленте, а был просто благодарен театру за радость, за награду быть свидетелем. Да и сами люди "Гешера" не думали, не помышляли ни о каком фильме. Может быть, поэтому я и не заметил в ленте Франка ни одной тщеславной мысли.

"Репетиция – любовь моя" - так назвал свою замечательную книгу Анатолий Эфрос. Репетиция. Не спектакль. Почему так? Почему это событие – репетиция - так существенно? Может быть, и потому, что в ходе репетиции художник не ждет аплодисментов, не вглядывается в зрительный зал. Он далек от оценки того, что делает. Он свободен. И эта свобода дает уникальный шанс прикоснуться к самым истокам мастерства.

Герц Франк сделал фильм о репетициях в театре "Гешер" совершенно свободно, без тени корысти, будто на одном вдохновении. Он рискнул взять материалом восхитительный хаос рутинной работы и сумел организовать его так, что сами репетиции и то, что вокруг них происходит, стали одним целым. Это документ, но я смотрел новый фильм Герца как картину игровую, художественную, совершенно забывая о том "мусоре", из которого растет поэзия кино.

Главную "роль" в фильме исполнил Евгений Арье, и это справедливо, без него не было бы театра "Гешер". Но и актеры в ленте Франка никак не статисты, они тоже подлинные герои картины. Арье невозможно отделить, оторвать от артистов его театра. Он лепит спектакль с помощью своих актеров, а они лепят самого режиссера своей индивидуальностью, своим талантом. И все же каждый большой художник создает свой мир и живет в этом мире по собственным законам и правилам. Видя вдохновение на лице Жени Арье в фильме "Вечная репетиция", наблюдая за мучительным и радостным процессом рождения спектакля, я вспоминал живую игру чувств на лице ребенка в старом фильме Франка "Старше на 10 минут.

Родство душ – это еще и родство приемов творчества. Режиссерский почерк Арье явно тяготеет к кинематографу. Герц Франк признался, что некоторые эпизоды фильма ему даже не пришлось монтировать. Фильм словно подтвердил эту современнейшую особенность "старого" психологического театра – его кинематографичность.

Репатриация смешала языки - русский, иврит, английский, - но вавилонскую башню театра Арье и его актеры все-таки построили. Театр многоязычен, и фильм Франка получился таким. Правда, сюда нужно прибавить еще один язык - язык Латвии, земли, где родился Герц.

Музыка – язык общий и для театра, и фильма "Вечная репетиция". Язык композитора Ави Биньямина. Удивительно, что музыка, созданная для сцены, совершенно органична и в фильме.

Как капли расплавленного металла стремятся слиться в одно целое, так иной раз большие мастера находят друг друга в родстве душ и таланта. В результате появляется новое, удивительное событие в искусстве.

Очень повезло Евгению Арье в том, что есть на свете Герц Франк с его камерой, но и к Герцу Франку пришла удача встречи с Арье и его театром. Счеты здесь неуместны. Я смотрел фильм Герца и совершенно по-новому воспринимал знакомые спектакли, видел то, что прежде осталось незамеченным. Кино и театр слились в одно новое целое – с качеством высокой пробы.

Мне довелось когда-то бывать на репетициях в театре Георгия Товстоногова и Анатолия Эфроса. Тогда думал с досадой, что ничего не останется от этого уникального чуда сотворения жизни на сцене. Лента "Вечная репетиция" как будто перечеркнула эту несправедливость. Театр больше не должен быть в обиде на кино.

Время неумолимо и безжалостно. Искусство театра мимолетно, как поднятая сквозняком пыль на сцене, как затихающий звук аплодисментов, как сама тайна полной апатии или вдохновенного выброса энергии творчества. Спектакли, снятые на пленку, перестают быть театром и превращаются в фильм.

В фильме Герцу Франку удалось "остановить мгновение". Он дал портрет не только театра "Гешер", но театра вообще, со времен античности, со времен Шекспира. Камера режиссера утрачивает обычную оптику, словно Герц сердцем видит то, что происходит перед ним. Он соучастник, действующее лицо репетиций и спектаклей "Гешера".

Сам Франк в фильме говорит об этом так: "Сидя недалеко от Арье, я незаметно продолжал снимать. Уже после съемки записал в дневнике: "Дисциплина визуального мышления – вот что нужно документалисту! Каждый кадр, даже легкая панорама, остановка... должны идти от чувства, от мысли".

Становясь участником репетиции, Герц приобрел абсолютную власть над своим материалом. Он мог с ним делать все что угодно. Он мог радоваться вместе с актерами, умирать от тревоги, мучиться в предчувствии провала. Вот эта сила чувственной камеры, присущая Франку, что заметно практически во всех его фильмах, и делает картину о "Гешере" бесспорным событием в мире кино.

Евгений Арье сотворил чудо театра. Герц Франк сотворил чудо летописи этого коллектива, виртуозно владея удивительным инструментом кинематографа. Он решительно сломал дистанцию между зрителем и сценой. Удалил то, что должно быть на горизонте, и приблизил то, что необходимо видеть во всей полноте.

Вот сцена из "Раба". Я видел ее в театре и не смог разглядеть главного. В фильме Франка никакой «обнаженки». Вот они рядом – прекрасные, юные тела артистов, но ты видишь одну лишь любовь и красоту. Думаю, что под прессом абсолютно доступной порнографии и нескрываемой чувственности, под гнетом массовой культуры мы утратили возможность доброты и целомудрия при виде обнаженных тел. Утратили то, что веками воспитывали в человечестве классические торсы античности, полотна Рубенса, Боттичелли, Рембрандта, Гойи, Делакруа…

Театры, как люди, рождаются, стареют и умирают. Сила кинематографа в том, что таким фильмам как "Вечная репетиция" Герца Франка ни старость, ни смерть не угрожают. А значит, и всему этому феномену под названием "Гешер" он подарил бессмертие. И в данном случае, мне кажется, это дороже денег, дороже всех наград на свете.

В рецензиях принято, даже при всех восторгах, отмечать некоторые недостатки, просчеты в работе. Вот вы, мол, конечно, молодцы, но я тоже не лыком шит и право имею. Возможно, и в фильме Герца Франка кто-то найдет сучки и задоринки. Творцов всегда мало – судей хватает. Я лично думаю, что любовь к книге, картине, фильму, спектаклю - как любовь к человеку. Она просто обязана быть слепой во имя зрячего сердца.

К ВИЗИТУ ОБАМЫ (из дневника)

  Март 2010 года. В США начинается реформа здравоохранения. Нижняя палата пройдена. ЗЗ млн. не граждан этого могучего государства должны получить медицинскую страховку. Предполагается потратить на это 1 трл. долларов. Вновь либеральная, с розовой окраской, гуманность, но на самом деле торжествует тот же толстовский принцип: «Отдать и поделить». Все это делается во имя социального мира, но на самом деле эта реформа - очередная сдача позиций Запада перед атакой мира третьего. Планируется ужесточить эмиграционные законы, но не верится, что левая Америка будет здесь последовательна и принципиальна. В итоге эта реформа приведет к очередному витку обнищания латиноамериканских стран (особенно Мексики) и падению уровня  жизни в США. «Плавильный котел» может исправно действовать до той поры, пока чуждые ингредиенты не превысят допустимый порог. Кто знает, где он – порог этот?

 Четверть века тому Сергей Довлатов заклинал США от левой хвори: «Боже, вразуми Америку! Дай ей обрести силы, минуя наш кошмарный опыт! Внуши ей инстинкт самосохранения! Заставь покончить с гибельной беспечностью!»

 Не дожил Довлатов до президента Хусейна Обамы, но рядом с США и Еврейское государство продолжает демонстрировать чудеса беспечности: отдает земли, на которых сразу же возникает сила, открывающая огонь по Израилю, освобождает убийц и людоедов сотнями, спасая одного солдата, заснувшего на посту, тиражирует пропаганду своих врагов в припадке ложного демократизма. Профсоюзы устраивают повальные забастовки, опять же с целью передела власти. Те, кто любит и умеет работать, должны более щедро содержать на свои же налоги ленивых и бездарных… «Боже, заставь покончить с гибельной беспечностью!»

Март 2013 г. Реформистские потуги кончились тем, чем и должны были кончиться. Президент Обама решительно урезает государственный бюджет за счет среднего класса, которого прежде обещал осчастливить. При этом клянется, что на подобное «преступление» его толкнуло большинство республиканцев в Конгрессе, намекая народу, что на пути его благосостояния стоят подлые толстосумы и нуждаются США не в традиционном контроле за властью президента, а в тоталитарной системе, способной облагодетельствовать «бедную и несчастную» Америку.

О сокращении помощи Израилю, в общем-то, достаточно сомнительной помощи, тоже давно твердят американские социалисты-демократы. Обама, окруженный советниками исламистам и евреями-юдофрбами, и на это решился.

 Есть, как мне кажется, еще одна особенность феномена Обамы - это мондиалистские иллюзии либералов США - маниакальное стремление все и всех подвести под одну черту, наладить руководство мира из одного центра, где не будет черных и белых, богатых и бедных, бездарных и талантливых. Этот человек, соединивший в себе Африку, Азию и Европу, и должен быть прообразом  такой власти над миром. Израиль, евреи - вновь то, что никак не вмещается в подобную схему. Отсюда и неизбежные проблемы в  отношениях Иерусалима с Вашингтоном.