ЕВРЕЙСКИЙ АЛФАВИТ ХУДОЖНИКА МОЛОЧНИКОВА

Еврейский алфавит художника Молочникова

30.04.2015

Художник-график Михаил Молочников способен создать на листе бумаги целый мир, населенный загадочными существами: людьми-пауками, божествами-насекомыми... Среди его произведений — рукотворные книги, собранные гармошкой, как детские раскладушки, и скульптуры из картона: то ли тотемы, то ли макеты фантастических зданий. Его работы представлены в собраниях Третьяковской галереи и Русского музея, в ГМИИ им. Пушкина и в ведущих собраниях Европы. Одна из сквозных тем в его творчестве — еврейский алфавит. 

— Мало кто из художников-евреев так откровенно заявляет о своей национальности, как ты в «алфавитной» серии. Когда ты впервые осознал себя евреем?

— В России всегда это осознаешь. Еще с советских времен наша действительность тебе постоянно говорит, кто ты по национальности. Однажды, в годы дефицита, я зашел в гастроном, на мне был желтый галстук. Люди, стоявшие в очереди, сразу обратили на меня внимание и прокомментировали: «Вот и жиды хотят купить колбасы!» На меня это не очень подействовало, я только подумал: «Н-да, интересное замечание». Хотя в целом я не особенно страдал от какой-то дискриминации. Я слышал от своих друзей, что их притесняли, не принимали в институты и т.д., но со мной такого не было. Так получалось, что там, где я работал, вокруг меня были в основном евреи. У меня архитектурное образование, три года я проработал у знаменитого архитектора Владимира Моисеевича Гинзбурга, мои коллеги в большинстве своем были евреи. Потом вступил в Союз художников — там тоже были все наши! В 1998 году я решил эмигрировать в Германию, охотно принимавшую евреев, но пошел я на этот шаг исключительно по экономическим причинам. Когда начался очередной кризис, я решил: все, с меня хватит. Некоторое время жил там безвылазно, теперь — то в Берлине, то в Москве. Вопрос национальности меня никогда не волновал, но когда читаешь литературу, особенно философскую, замечаешь что наши братья везде. Я чувствую внутреннее родство с другими художниками-евреями. Они могут не заниматься именно еврейской темой, но в их работах всегда много метафизики — например, у того же Эдуарда Штейнберга с его геометрией; Дмитрий Лион — тоже метафизик.

— Как ты заинтересовался еврейским алфавитом?

— Все началось с того, что в свое время я сделал латинский алфавит. Я нарисовал все буквы и сделал с них очень хорошие принты — по 25 экземпляров каждой буквы. Потом сделал для них 26 папок и в каждую сложил полный алфавит: одну букву-оригинал и 25 принтов. Эти папки у меня охотно покупали. Сейчас они находятся в коллекции голландского Музея ван Аббе, в собрании Фонда Колодзей в Нью-Йорке, у нескольких швейцарских коллекционеров. Но в латинском алфавите не было внутренней жизни, какой-то мистической энергии. Однажды в Берлине я был на новогодней вечеринке у друзей. Среди гостей оказался режиссер Борис Юхананов, который теперь стал художественным руководителям «Электротеатра “Станиславский”» в Москве. Он рассказывал про Тору, про каббалистическую мистику. У Бориса есть особенность: о чем бы он ни говорил, он всегда очень убедителен. Под впечатлением от его слов я решил приступить к работе над еврейским алфавитом. Купил несколько книг на эту тему, в том числе известный средневековый мистический трактат Зоар. Мне понравилось, что буквы в еврейском алфавите подобны конструктору «Лего».

— В каком смысле?

— В каждой букве заключены другие буквы. Они собираются, как конструктор. Есть три «буквы-матери», из которых все состоит, есть семь букв, обозначающих основные понятия. В чем-то они похожи на японские иероглифы — у них есть и цифровые значения. Каждая буква соответствует какому-то звуку, а также имеет цифровое и тайное мистическое значение. Ведь, в отличие от латинского алфавита, еврейские буквы являются мистическими знаками, над ними можно медитировать. В еврейской метафизике все построено на том, что люди переставляют в голове буквы имени Б-га. Еврейский алфавит для меня был интересной темой, так как я занимаюсь духовными практиками, мне было любопытно на него взглянуть с этой точки зрения. Я даже купил пару книг по медитации с еврейскими буквами, сравнил с буддистской медитацией — оказалось, что между ними очень много общего.

— Ты вдохновлялся старинными манускриптами?

— Нет, я создал свой, полностью самостоятельный алфавит. Но во время работы над ним я прочитал несколько книг, например, хасидский трактат рабби Менделя, посвященный именно буквам и цифрам. В цифровых значениях тоже заключается мистика. 

— Количество букв в еврейском алфавите — 22 — тоже символическое число?

— Возможно. Французский оккультист Папюс считал, что мистика Таро пришла из Египта, но я думаю, что у нее, вероятно, еврейские корни. Или же она была заимствована евреями и переработана. Евреи — они как японцы: очень хорошо все перерабатывают. 

— Если всмотреться в твои рисунки из этой серии, можно разглядеть живых существ. Кто они?

— Основная буква в еврейском алфавите — «Йуд», она везде, во всех остальных буквах. Я ее изображаю в виде птицы. А еще из алфавита «прорастают» города. Я очень люблю художника Павла Филонова. Для него вся работа является полем, он покрывает всю плоскость картины зданиями, лицами людей и т.д. Для меня же это поле заключено внутри букв еврейского алфавита. Из них появляется мир, который я создаю. Он находится в границах букв, как бы за ними, это другое измерение. Я ввел три мотива — птицу (буква «Йуд»), город и первочеловека Адама. Я не хотел изображать его целиком, но лишь фрагментами. Эти существа как бы заглядывают в наш мир из моей буквы.

— Но ведь в иудаизме запрещено изображение человека?

— Вообще-то запрещено. Но у меня были мистические книги с изображениями человека. Это некие знаки, напоминающие алхимические символы. Ведь вся алхимия выросла из еврейской метафизики. Если латинский алфавит и кириллица построены, придуманы, то еврейский алфавит дан непосредственно Б-гом. Когда рисуешь его, чувствуешь, что в нем что-то такое есть. Латинский алфавит я рисовал чисто формально, как рисовали свои узоры мастера модерна. Еврейские же буквы дают какое-то колебание. 

— Колебания в окружающей атмосфере? Или в тебе самом?

— Да, во мне, и, возможно, в ком-то еще. Неспроста же их так любят коллекционеры. Изначально я сделал такие же папки, как с латинским алфавитом, в каждой была одна оригинальная буква и 21 принт очень хорошего качества. Они есть в коллекциях Бориса Фридмана, известного собирателя «книг художника», у Натальи Колодзей в Нью-Йорке, у президента израильского Фонда М.Т. Абрахам Амира Кабири. Люди часто просят меня, чтобы я нарисовал их инициалы или просто букву. Например, буквы есть в коллекциях Александра Большакова, известного художника-постановщика Бориса Краснова, Леонида Пархомовского из Франкфурта, Станислава Градова и т.д. Александр Смузиков, который финансировал создание Еврейского музея и центра толерантности, купил четыре папки в подарок, но сказал, что сам собирает только рисунки, так что я сделал ему 22 рисунка для его личной коллекции.

— Сколько времени у тебя уходит на то, чтобы нарисовать алфавит?

— Одну букву я делаю один день. Рисую тушью контур, потом его заполняю. Я пользуюсь специальной английской акриловой тушью, она не выгорает на солнце. 

— До того как ты начал работать над этим проектом, ты знал еврейский алфавит, интересовался ивритом?

— Не интересовался и не знал. Я участвовал в выставках еврейского искусства — например, была такая выставка «Диаспора», она прошла в ЦДХ с большим успехом. У меня были кое-какие книги по этой теме, но все равно я был далек от нее. Иврита я, ксати, не знаю до сих пор. Меня не интересуют слова, только буквы. С одной стороны, они являются элементом каллиграфии, объектом для медитации, с другой — каждая буква является символом, а символ более важен, чем слово.

Беседовала Екатерина Вагнер

ИУДАИЗМ ОТ ОБРАТНОГО

Иудаизм от обратного

20.05.2015

Недавно я принесла домой мороженое – очень вкусное, шоколадное. «Я съем его потом», – сказал сын. Ему девять лет, и еще недавно слова «мороженое» и «потом» не могли встретиться в его речи в одном предложении. «Потом», – сказал он и поставил в раковину пустую тарелку от куриного бульона. Я не сразу осознала связь между двумя этими событиями, но осознав – была поражена. Он выдерживает промежуток между мясным и молочным!

Итак, вот краткая история нашей семьи и нашего мальчика. Муж начал соблюдать, когда сыну было три года. У него всё началось всерьез и с максимально высоко задранной планкой – он тогда взял на себя все известные ему на тот момент устрожения, даже молоко в доме должно было быть только с экшером.

Сначала я изо всех сил старалась соответствовать, но надолго меня не хватило: я устраивала революции на отдельно взятой кухне, плакала, возмущалась и покупала себе без экшера, но гораздо более вкусное молоко. С сыном всё было сложнее: он интроверт, он гораздо глубже и продуманней. Он довольно долго соблюдал все правила, пока не сказал однажды, что «он не такой, как остальные евреи», что ему стыдно быть евреем, что он не чувствует никакой принадлежности к сообществу мальчиков в кипах, и больше всего на свете ему бы хотелось никогда не бывать на еврейских праздниках и в синагоге. Потому что ему там невыразимо скучно. Ему было тогда лет пять.

Муж горевал открыто, я дергалась про себя: в моих планах было воспитать пусть и не ортодоксального, но всё же еврейского мальчика. После многих дней и недель обсуждений решили отстать от сына глобально и навсегда: никакого давления, никаких установок для него, он ребенок, ему всё можно. И несколько лет он с большим удовольствием пользовался этой полученной свободой. И вдруг он сам, без малейших усилий с нашей стороны разделяет мясное и молочное. Не выходит из дома без головного убора, соблюдает по мере своих девятилетних сил шаббат, начинает интересоваться традициями. Удивительно, как это проросло в нем?

В самом начале пути муж говорил, что если не контролировать, если не ограничивать, то ни один нормальный ребенок никогда не станет ничего соблюдать: ведь жить в некошерном мире гораздо проще и приятней. Я отвечала, что ведь он же сам по какой-то причине стал соблюдать. Хотя и взрослому тоже в некошерном мире и проще, и чаще всего приятней.

Меня поражает сложность человеческой натуры и невероятные пути, которыми следуют наши разум и сердце. И какими удивительными путями в них проникают вера и Б-г. Вот, например, у меня есть подруга. Она вышла замуж за араба и приняла ислам. Казалось бы, ничего удивительного, банальная история. Но там всё гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд. Муж моей подруги был революционер, анархист, талантливый альтернативный художник, принципиальный атеист, на дух не переносящий всё, что хоть сколько-нибудь связано с любой религией. Он также был и радикальным феминистом. Поэтому однажды, когда в их квартире сломался шкаф, он сказал: «Мария, у тебя есть две руки, два высших образования и отличная голова. Уверен, ты можешь починить его не хуже меня!»

Моя подруга ужасно обиделась, шкаф, естественно, собрать не смогла и поделилась историей с коллегой-мусульманкой. Та возмутилась, всплеснула руками, кинула клич по знакомым – и назавтра из местной мечети в гости к подруге пришли несколько крепких ребят, которые быстро справились со шкафом. А спустя несколько дней девушка вместе с той коллегой уже сама пришла в мечеть – на лекцию. Так они с мужем и развелись –на почве непримиримых религиозных и идейных разногласий. Он не смог смириться с платком на ее голове, скромной одеждой и молитвами. А она – с его всем.

Сейчас она замужем за правоверным мусульманином, соблюдает, счастлива. Удивительно, как изменилась история ее жизни, а также жизнь ее будущих детей и внуков из-за какого-то, черт побери, шкафа.

Еще одна моя знакомая жила в небольшой литовской общине, старательно соблюдала и была бесконечно далека от хасидизма. Пока однажды весной из какого-то случайного подъезда навстречу ей не вышел высокий парень с огненно-рыжей, не знавшей ножниц бородой, переливавшейся в лучах солнца. И через полгода девушка уже стояла под хупой с руководителем одной из хасидских общин.

Традиции сидят в каждом еврее, а дальше происходит, как с родителями: мы либо боремся с их голосами в наших головах, либо слушаемся их. Игнорировать ни у кого еще не получалось.

Удивительными путями мы ходим! Совершенно непредсказуемыми. Видя начало пути, никогда нельзя предугадать его конечную точку. Например, у меня были два знакомых брата – «евреи по бабушке». Старший –отличник и умница, серьезный мальчик, самостоятельно в четырнадцать лет уехал учиться в ешиву и стал одним из лучших учеников. Младший – крещеный панк, веселый бабник и хулиган, не верящий ни в черта, ни в Б-га. Как вы думаете, кто из них сейчас живет в Бней-Браке с женой, семью детьми и бородой до пояса, а кто путешествует автостопом по Индии, совершенствуясь в медитациях? Если предположили логичный и очевидный ответ, то не угадали. Не знаю, почему так получилось, но уверена, что старший брат с его ешивой, шляпами и соблюдением послужил неким катализатором для младшего.

Половина из моих друзей, закончивших еврейские школы, стали очень соблюдающими. Вторую половину трясет от любого упоминания о религии. Иногда это происходит даже в рамках одной семьи: моя подруга и ее брат, погодки. Он –раввин, а она даже замуж принципиально выходила за не еврея. Одни и те же стартовые условияи такой фантастически разный результат. Мне кажется, что внутренние традиции и тяга к поиску Б-га сидит в каждом еврее, а дальше происходит, как с родителями: мы либо боремся с их голосами в наших головах, либо слушаемся их. Игнорировать ни у кого еще не получалось.

Я видела массу невероятных историй, где катализаторами выступали совершенно невообразимые вещи. 

Еще я знаю одного ныне влиятельного раввина, который подростком начал ходить в синагогу в крошечном украинском городке, потому что это было единственное место, где он мог поесть.

Соблюдающий ученый,физик с мировым именем, которого впервые пригласили на праздник в еврейский дом во время учебы в Швейцарии. Студент ожидал веселой вечеринки, красивых девушек, развлечений и вкусной еды, а вместо этого почти до утра просидел за пустым столом, подчиняясь странному медленному ритуалу –тот праздник оказался Пейсахом. В общем, еле ноги унес! Однако, вернувшись домой, парень через некоторое время неожиданно стал соблюдать шаббат и искать еврейскую девушку для брака.

Я знаю, например, одного «еврея по папе», который пошел проходить гиюр только потому, что однажды его выцепили на улице благодаря специфической внешности, спросили, не еврей ли он, и, услышав положительный ответ, попросили вместе пройти в синагогу на общественную молитву. Но, расспросив по дороге подробнее о родителях, извинились и ушли искать другого, настоящего еврея. Что для моего знакомого оказалось как-то неожиданно и очень обидно.

Еще знаю одного ныне влиятельного раввина, который подростком начал ходить в синагогу в крошечном украинском городке, потому что это было единственное место, где он мог поесть.

Никто в мире не может предугадать, какие процессы происходят внутри человеческой души, как внешние события переплетутся в его сознании и каким результатом обернутся в итоге. Что послужит триггером для первого (или последнего) шага. Но, так или иначе, стоит приглашать на праздники еврейских мальчиков и девочек и кормить их там вкусно, красиво расчесывать свои бороды, чтобы они восхитительно сияли на солнце, а также чинить шкафы всем попавшим в трудную ситуацию девушкам. Кто его знает, какой наш поступок и как отразится на жизни окружающих, поэтому на всякий случай надо быть лучшей версией себя.

Я, кстати, спросила сына, почему он без всякого нашего участия начал вдруг соблюдать? Надеялась, что он сможет объяснить этот удивительный механизм трансформации. А он ответил: «Я подумал, что это было бы правильно». Ну что с него взять? Он технарь и интроверт, от него слова лишнего не дождешься.

Автор о себе:   Я родилась в 1980 году, у меня есть сын-второклассник и годовалая синеглазая дочка, которая сейчас больше сладкая булочка, чем девочка. Я родилась и выросла в Москве, окончила журфак МГУ и с одиннадцати лет только и делала, что писала. Первых моих гонораров в районной газете хватало ровно на полтора «Сникерса», и поэтому я планировала ездить в горячие точки и спасать мир. Когда я училась на втором курсе, в России начали открываться первые глянцевые журналы, в один из них я случайно написала статью, получила баснословные 200 долларов (в августе 1998-го!) и сразу пропала. Последние несколько лет я редактировала всевозможный глянец, писала о людях и тех удивительных историях, что с ними случаются. Мнения редакции и автора могут не совпадать

Алина Фаркаш

НЕПРАВИЛЬНЫЕ ЕВРЕИ

29.05.2015

Этой дискуссии, я подозреваю, много веков. Всё время, что евреи живут в изгнании, – они ассимилируются. А сохраняющие верность традиции всё это время продолжают обвинять их в «неправильности». И то, и другое происходит с большевистским задором. Так что неудивительно, что даже трагическая гибель Бориса Немцова стала поводом для обсуждения его еврейства и принятого им православия.

Довольно предсказуемая, к несчастью, реакция. Немцову помянули и то, как он отказался вращаться в еврейской тусовке, при этом считал себя евреем. И то, что, отказавшись от своих корней, принял веру православную, то ли следуя веяньям новой моды, то ли для продвижения на российский политический олимп. Вспомнили и маму Бориса Ефимовича, которая якобы была категорически против, чтобы ее сын свое еврейство как-то подчеркивал. Да он и не стремился особо. Также изредка вспоминали о своем еврействе Мандельштам и Пастернак, Бродский и Ландау, Левитан и даже Шагал. Последний и вовсе настаивал на том, что не еврейский он художник, хотя его картины в итоге и стали признанием в любви ко всему еврейскому, самой яркой иллюстрацией поэзии жизни местечка.

Однако религиозное сообщество (точнее, некоторая его часть) категорически не желает видеть в своих рядах тех, кто принял решение выйти за рамки узкого национального пространства на широкий простор мировой культуры. А отчасти и спастись, конечно, и получить путевку в политическую, экономическую, культурную жизнь. Осуждающие, вообще, отчасти правы:сколько ни рядись в православие (католицизм, буддизм или поклонника культов индейцев Северной Америки), своим там до конца всё равно не станешь. А для своих, которые свои по факту рождения, идентичность потеряешь. Даже право поминать свое еврейство потеряешь, чего уж там.

Формально к их доводам не придерешься – действительно, негоже еврею поклоняться золотому тельцу, кресту или полумесяцу (нужное подчеркнуть). И действительно не удастся обмануть православное или иное окружение: хоть два креста на шею повесь, для соотечественников в России, США, на Украине или в Зимбабве всё равно останешься евреем.

Можно вообще в безбожники податься, но ведь и это не спасет. Как не спасало ни во времена погромов, ни в Хрустальную ночь, ни в последовавшие за этим годы страшной Катастрофы, когда уже совсем позабывшие о своих еврейских корнях врачи, юристы и скрипачи, говорившие исключительно на французском, немецком или русском, отправились в газовые камеры. Не спасли ни кресты, ни социальный статус, ни европейская повадка, ни соседи, которые любили захаживать в гости. Впрочем, не спасло ничего и тех, кто оставался «правильным» евреем и не отказался от корней.

Как бессмысленна эта попытка евреев сойти за своих, но не менее нелепо выглядит стремление «правильных» евреев осудить тех, кто пытается врасти в другие миры. Собственно, это другая сторона всё той же медали. Тем более что ревностные хранители традиций не просто осуждают – они берут на себя право отменять еврейство осуждаемого: раз отказался от иудаизма, то и евреем быть перестал. Не объясняют они, правда, как можно перестать быть евреем, если из зеркала на тебя всё равно смотрят пытливые и чуть ироничные еврейские глаза, а непослушные кудри никак не хотят укладываться в модную прическу. И как это ты теперь не еврей, если твои предки горели в погромах и умирали в газовых камерах, а у твоего сына такое характерное грассирующее «р».

Среди моих знакомых старшего поколения немало православных евреев. Вернее, так: когда-то в юности (а юность их пришлась на самые затхлые годы советского «благоденствия») они искали смысла, выхода, вдохновения. Ну и веры, конечно же. И читали, конечно, Булгакова и Достоевского, и передавали друг другу самиздатовских Пастернака и Бродского, наполненных христианской символикой, такой завораживающей и сказочной по сравнению с душной советской атмосферой. «Я искал веру, православие оказалось ближе всего», – рассказывал мне один приятель свою историю превращения комсомольца Миши в мальчика, прячущего крестик под майкой. Он не знал тогда, что за верой можно прийти не только в церковь. Его информационное пространство состояло из коммунистической идеологии – с одной стороны, и пронизанных светом шедевров мировой культуры (тех, которые удавалось достать) – с другой. Он, как и многие его сверстники, искал духовности. Другие искали возможности поступить в институт. Третьи вообще ничего не знали о том, что должны чего-то искать.

Моя бабушка прятала на чердаке старые книги своего отца: обтянутые кожей огромные тома Торы, Танаха и Талмуда. Вслух о них не говорили, об их существовании я узнала уже спустя много лет. Прошедшая через годы погромов, революций, репрессий и войн бабушка, дочь известного резника, до конца жизни боялась расстаться с партбилетом, который ее когда-то буквально силой заставили получить. Какой уж тут иудаизм. Перестала ли она от этого быть еврейкой – моя бабушка с мягким картавым идишем, характерным профилем и обязательным штруделем по выходным? И памятью о том, как поляки привязали ее отца к хвосту лошади и протащили через всё местечко. Просто за то, что он еврей. Не спрашивали – «правильный» он или «неправильный».

Все эти попытки разделить евреев на своих и чужих, на «правильных» и «неправильных» выглядят одинаково. Именно отсюда, с этой точки, с разделения на своих и чужих начинались гонения на евреев, цыган, негров, геев и любые другие меньшинства. Занимая такую позицию, мы не просто отталкиваем от себя часть своей семьи и своего народа. Мы уподобляемся тем, кто кричит нам вслед «жид» – потому что они ведь тоже кричат это из той же системы координат. Из мира, который делится на черное и белое, свое и чужое, любимое и ненавистное. Из мира, в котором идет война. Вот только подобные войны между евреями приводят к катастрофическим последствиям. Именно так мы оказались две тысячи лет назад в изгнании, именно так мы потеряли Второй Храм. Так вообще можно лишь потерять. Ведь если завтра сегодняшний юный Миша или Боря узнает, что он, оказывается, какой-то «неправильный», то вряд ли ему захочется бежать из затхлой идеологической пустыни современной России к тем, кто не принимает его за своего. Пусть даже право быть своим у него есть с рождения.

Автор о себе: Мои бабушка и дедушка дома говорили на идиш, а я обижалась: «Говорите по-русски, я не понимаю!» До сих пор жалею, что идиш так и не выучила. Зато много лет спустя написала книгу «Евреи в России. Самые богатые и влиятельные», выпущенную издательством «Эксмо». В журналистике много лет — сначала было радио, затем печатные и онлайн-издания всех видов и форматов. Но все началось именно с еврейской темы: в университетские годы изучала образ «чужого» — еврея — в английской литературе. Поэтому о том, как мы воспринимаем себя и как они воспринимают нас, знаю почти все. И не только на собственной шкуре. Мнения редакции и автора могут не совпадать

Алина Ребель

 Да и Бог с ними - пусть исповедуют, что хотят. Мерзко, когда свою православность, они начинают доказывать презрением к евреям и ненавистью к Израилю.

ЧИТАЙТЕ МАРКА ТВЕНА

Ну, и цитаты, если на остальное нет времени.

Художник: Dainius Šukys

Творчество Марка Твена охватывает множество жанров — юмор, сатиру, философскую фантастику, публицистику и другие. На пике карьеры он был, вероятно, самой популярной фигурой в Америке. Уильям Фолкнер писал, что Марк Твен был «первым по-настоящему американским писателем, и все мы с тех пор — его наследники», а Эрнест Хемингуэй отмечал, что вся современная американская литература вышла из одной книги Марка Твена, которая называется «Приключения Гекльберри Финна».

«Папа» Тома Сойера и Гекльберри Финна был не только одним из самых остроумных авторов всех времен, но и большим шутником. Мы собрали 25 самых ярких, мудрых и ироничных цитат мастера слова, которые сочетают в себе остроумие, иронию и мудрость:

1. Лето — это время года, когда очень жарко, чтобы заниматься вещами, которыми заниматься зимой было очень холодно.
2. Нет ничего более раздражающего, чем хороший пример.
3. Тот, кто не читает хороших книг, не имеет преимуществ перед человеком, который не умеет читать их.
4. Любое упоминание в прессе, даже самое негативное, кроме некролога, это реклама.
5. Прощение — это аромат, который фиалка дарит тому, кто её растоптал.
6. Правда невероятнее вымысла, потому что вымысел обязан держаться в рамках правдоподобия, а правда — нет.
7. Самый лучший способ встряхнуть себя — это встряхнуть кого-нибудь другого.
8. Существуют три вида лжи: ложь, наглая ложь и статистика.
9. Шум ничего не доказывает. Курица, снёсшая яйцо, часто хлопочет так, как будто она снесла небольшую планету.
10. Быть хорошим — это так изнашивает человека!
11. Танцуй так, как будто на тебя никто не смотрит. Пой, как будто тебя никто не слышит. Люби так, как будто тебя никогда не предавали, и живи так, как будто земля — это рай.
12. Не заблуждайтесь в мысли, что мир вам чем-то обязан — он был до вас и ничего вам не должен.
13. Классика — то, что каждый считает нужным прочесть и никто не читает.
14. Худшее одиночество — это когда человеку неуютно с самим собой.
15. Создать человека — была славная и оригинальная мысль. Но создавать после этого овцу — значило повторяться.
16. Я взял себе за правило никогда не курить больше одной сигареты одновременно.
17. Когда мне было четырнадцать, мой отец был так глуп, что я с трудом переносил его; но когда мне исполнился двадцать один год, я был изумлен, насколько этот старый человек поумнел за последние семь лет.
18. Человек — единственное животное, способное краснеть. Впрочем, только ему и приходится.
19. Бросить курить легко. Я сам бросал раз сто.
20. Доброта — это то, что может услышать глухой и увидеть слепой.
21. Так уж устроено на свете, что человек, перестав беспокоиться об одном, начинает беспокоиться о другом.
22. Единственный способ сохранить здоровье — есть то, что не любишь, пить то, что не нравится, и делать то, чего не хочется делать.
23. Только о двух вещах мы будем жалеть на смертном одре — что мало любили и мало путешествовали.
24. Избегайте тех, кто старается подорвать вашу веру в себя. Великий человек, наоборот, внушает чувство, что вы можете стать великим.
25. Кто не знает, куда направляется, очень удивится, попав не туда.
26. Ни одна импровизация не даётся мне так хорошо, как та, которую я готовил три дня.
27. Давайте поблагодарим дураков. Не будь их, остальным было бы трудно добиться успеха.
28. Когда я и моя жена расходимся во мнениях, мы обычно поступаем так, как хочет она. Жена называет это компромиссом.
29. Хорошие друзья, хорошие книги и спящая совесть — вот идеальная жизнь.
30. Пессимизм — это всего лишь слово, которым слабонервные называют мудрость.
31. Чтобы быть счастливым, надо жить в своем собственном раю! Неужели вы думали, что один и тот же рай может удовлетворить всех людей без исключения?
32. Тысячи гениев живут и умирают безвестными — либо неузнанными другими, либо неузнанными самими собой.
33. Морщины должны только обозначать места, где раньше были улыбки.
34. Жаль, что змей в раю не был запретным — тогда Адам наверняка съел бы его.
35. Раз в жизни фортуна стучится в дверь каждого человека, но человек в это время нередко сидит в ближайшей пивной и никакого стука не слышит.
36. Если бы все люди думали одинаково, никто тогда не играл бы на скачках.
37. Человеческий мозг — великолепная штука. Он отлично работает до той самой минуты, когда ты встаешь, чтобы произнести речь.
38. Я никогда не позволял школе вмешиваться в мое образование.
39. Нам нравятся люди, которые смело говорят нам, что думают, при условии, что они думают так же, как мы.
40. «Дети и дураки всегда говорят правду», — гласит старинная мудрость. Вывод ясен: взрослые и мудрые люди правду никогда не говорят.
41. Бог создал человека, потому что разочаровался в обезьяне. После этого он отказался от дальнейших экспериментов.
42. Лучше молчать и показаться дураком, чем заговорить и развеять все сомнения.
43. Я знавал очень много неприятностей, но большинство из них так никогда и не случились.
44. Если тебе нужны деньги, иди к чужим; если тебе нужны советы, иди к друзьям; а если тебе ничего не нужно — иди к родственникам.
45. Банк — это учреждение, где можно занять деньги, если есть способ убедить, что ты в них не нуждаешься.
46. Правду следует подавать так, как подают пальто, а не швырять в лицо, как мокрое полотенце.
47. Люди, у которых есть своё горе, умеют утешать других.
48. Если подобрать голодную собаку, накормить и обласкать её, то она тебя не укусит; в этом её принципиальное отличие от человека.
49. Покупайте землю — ведь её уже больше никто не производит.
50. Никогда не спорьте с идиотами. Вы опуститесь до их уровня, где они вас задавят своим опытом.

ПРИШЕЛЬЦЫ РЯДОМ

http://p-i-f.livejournal.com/6168102.html

ЕВРЕИ В РОССИИ ВСЕГДА ЖИЛИ ХОРОШО

Парочка мусульман на юдофобском сайте ЛЕНТА.Ру. выяснила, что лучше всего в России живется евреям. Мало того, в их руках находится, чуть ли не большая часть национального богатства, при мизерном проценте этого народа в общей цифре населения Российской Федерации.

 Все верно. Отпираться нет смысла. Евреи в России всегда жили лучше. И в годы черты оседлости, в годы повальной нищеты и погромов, и в годы Холокоста, у расстрельных рвов, на оккупированной территории, и в годы государственной юдофобии в СССР и процентной нормы. При этом, еврейское население СССР и России стремительно сокращалось, видимо, от  этой самой хорошей жизни. И сократилось с 1913 года по 2014 в десять раз. Но даже эти, лучше всех живущие,  несколько сот тысяч потомков Иакова вызывают  у подавляющего, хуже живущего, большинства граждан лютую зависть и ненависть, как это было на протяжении всех «200 лет вместе». А евреи,  в итоге, погибали, уходили, бежали, переставали евреями считаться , но продолжали быть жизнелюбивым, талантливым, предприимчивым народом, упрямо не желающим жить плохо. Уверен, когда в России останется последний десяток евреев – все они будут миллиардерами.

РОССИЯ. НЕТ ЗАПРОСА НА ПРАВДУ

Борис Павлович: Не так страшна цензура,как отсутствие запроса на правду

В БДТ имени Товстоногова c 5 по 8 марта состоятся премьерные показы «Что делать?» по мотивам романа Николая Чернышевского. Как найти ответ на извечный для России вопрос и кто такие «новые люди» сегодня? Какие задачи ставит перед собой и чего боится ведущий театр Северной столицы? Об этом в интервью «Петербургскому авангарду» рассказал режиссер, актер, руководитель социально-просветительского отдела БДТ Борис Павлович.

ГОРЯЧИЙ ВОПРОС

Как вы относитесь к закону, запрещающему использовать нецензурную лексику при публичном исполнении произведений искусства?

С 1 июля прошлого года в России запретили использовать мат со сцены, но в мои планы и не входило его использовать. Хотя мне приходилось делать спектакли с ненормативной лексикой. И в этом отношении такой категоричный запрет я считают нелепым. Ненормативной лексики в моей жизни меньше не стало. Я ее слышу все с той же хамской силой. Потому что вопрос падения культуры никак не связан с запретом на художественные знаки. Вопрос падения культуры связан с ограничением тех каналов, по которым человек получает просветительскую, «окультуривающую» информацию. Лучше было бы не запрещать, а привнести что-то другое, что смогло бы заполнить «черные дыры» в культуре.

35

лет исполняется Борису Паловичу в этом году, и он перестает относиться к разряду молодых режиссеров. А дальше, по его словам, нужно «неизвестное количество лет пахать, чтобы стать мастером сцены».

АНКЕТА

Петербург для меня — это…

— Неизбежно родной город. Как бы я ни пытался от него скрыться, он все время меня находит.

Петербург в трех эпитетах?

— Холодный, темный, самодовольный.

Лучшие места для посещения в Северной столице?

— Маленькие кафе, маленькие книжные магазины и Большой драматический театр.

Настоящие петербуржцы — это…

— Редкие птицы. В лучшем случае они похожи на настоящих ленинградцев. Знаю только одного настоящего петербуржца — это Евгений Онегин. Кто такие «новые петербуржцы», пока большой вопрос.

    

Спектакль БДТ «Что делать?»

Фото: Константин Кожев

Борис, недавно вы стали дипломантом фестиваля «Монокль» за создание пространства поэтического двоемирия в спектакле«Видимая сторона жизни». Много ли для вас значат фестивальные награды или все это текущие моменты, поскольку не для того трудитесь?

— Естественно, не для этого. Но важно, что некое экспертное сообщество считает то, что ты делаешь, важным. Такая обратная связь существенна. Можно получать ее и по-другому, например, поговорив с авторитетным для тебя человеком, который разбирает спектакль, говорит, что вот здесь у тебя получилось, а здесь — нет. Это может дать не меньший стимул в человеческом и профессиональном плане. Но это может быть и в форме премии.

По большому счету есть две шкалы ценностей. Первая — твоя личная, твои задачи, когда ничье мнение не должно быть для тебя определяющим, потому что ты делаешь то, что считаешь нужным. И тут никто, никакая «Золотая маска» не может стать для тебя большим экспертом, чем ты сам. Иначе ты будешь уже делать не свое дело, а чье-то другое. Это в творчестве недопустимая ситуация.

Вторая шкала — некий трезвый взгляд на тебя со стороны. Когда ты должен прислушиваться к любым мнениям вокруг. И к экспертам «Золотой маски»,«Монокля», и к тому, что зрители пишут на стене в соцсетях, и к тому, что говорят на улице. Все это слушаешь и составляешь картину того, как твоя работа отражается в реальности. Такие два полюса.

В первый, кстати, можно включить и мнения твоих коллег, потому что есть вещи, которые вы формулируете вместе. Общий «птичий» язык, на котором вы разговариваете, обозначаете совместные задачи. Когда мы что-то до ночи обсуждаем с худруком Андреем Могучим, то для меня, по крайней мере, это внутренняя, личная шкала ценностей. И кто бы что ни говорил, это внешнее не разрушает наши внутренние цели.

БДТ силен как раз экспериментом,

а не традициями

То есть никакая критика вас не сбивает?

— Сбивает, конечно, тратишь на это силы, эмоции, злишься сначала: ну как, неужели непонятно? Вообще удивительные вещи со спектаклями «Видимая сторона жизни» или «Что делать?» происходят, когда поляризация мнений огромная. Одни говорят: слава богу, наконец нашелся человек, который это сделал. Другие, напротив: и зачем, не стоило даже приниматься! Все это свидетельствует, что такие спектакли — живая история.

Как вам работается с художественным руководителем БДТ Андреем Могучим?

— Работать в главном театре Петербурга с главным режиссером авангарда в тот момент, когда и театр, и режиссер ищут новый художественный язык, — это как находиться на перекрестке космических трасс, в эпицентре сейсмических процессов. Такая энергия! И категории «нравится» или «не нравится» сюда не подходят. Это, безусловно, некомфортно, неудобно, тяжело, но это и есть настоящий творческий процесс.

Насколько БДТ может позволить себе сегодня быть экспериментальным театром, ведь он силен именно своими традициями?

— БДТ силен как раз экспериментом, а не традициями, просто в какой-то момент завоевания этих экспериментов становятся настолько всем очевидны, что переходят в разряд традиций. БДТ и прославился своими экспериментами: новыми авторами, смелыми режиссерскими решениями, ходами по приглашению европейских постановщиков, гастролями мировых театров на его сцене и т. д. Все лучшее, что мы знаем о БДТ, — это всегда были смелость и риск. Поставить в 1957 году «Идиота» — это тоже смелость. Достоевский в те годы — еще не тот до боли известный всем со школьной скамьи. И спектакль Товстоногова в том числе сделал шаг к тому, чтобы Достоевский стал тем очевидным классиком, каким он является сегодня.

Да, БДТ — это традиция больших задач, мы уважаем его как театр больших вопросов. Конечно, это не театр чистого эксперимента с формой. В этом плане Андрей Могучий в Формальном театре и Андрей Могучий в БДТ — это разные режиссеры и разные художественные программы. Об этом подробнее нужно разговаривать с ним. Я же могу подчеркнуть, что главное в БДТ — это не лаборатория форм, а выявление важнейших вызовов современности и попытка вступить с этими вызовами в прямой диалог. И то, что мы заварили кашу с дискуссиями-обсуждениями каждого спектакля «Что делать?» — это вообще большая новость. Я не знаю, кто еще сейчас такое делает.

А зачем это понадобилось? Почему недостаточно было просто показов?

— Здесь слоеный пирог тем и задач. Во-первых, важно художественно находиться на одной волне с Чернышевским, который был не только писателем, но и публицистом, философом. Когда спектакль заканчивается классическим поклоном, это не совсем по-чернышевски.

Вторая сторона — при проведении обсуждений театр бросает вызов самому себе, оказываясь лицом к лицу со зрителем. И этот вызов обоюдный: театр предлагает людям включенную позицию. Если это станет традицией, то, придя в БДТ, зритель будет не просто смотреть, а уже в зале накапливать какое-то высказывание. И даже если он потом его не озвучит, то все равно будет находиться в активной позиции. Прививать вкус не к пассивному, а к активному восприятию, к внутреннему диалогу с тем, что ты смотришь, очень важно. Особенно сегодня, когда общество сильно разобщено, когда все существуют в монологах — через телевизор, соцсети и т.д. Культуры диалога, готовности услышать чужое мнение практически нет. Поэтому проведение дискуссий-обсуждений — еще и очень важный этический жест. Театр, который обычно выступает в роли оратора, берет на себя функцию слушателя. Чтобы говорить, надо уметь слушать.

Вы исполняете в спектакле роль Автора, а также являетесь модератором дискуссий. Как прошла первая серия встреч в конце января и сколько людей их посетили?

— От 70 до 100 человек оставались на каждое обсуждение после спектакля. Мы могли бы проводить диалоги прямо в зале, но хотели, чтобы это была особая акция: люди приходили в театральный ресторан специально. И нужно сказать, желающих было столько, что многие просто физически не помещались, участникам приходилось стоять. Интерес проявился колоссальный!

Дискуссия после каждого спектакля стартовала с одной точки, с которой мы начинали разговор, но каждый раз уходила в новое русло. Зрители так поворачивали нашу историю, что мы сами вдруг оказывались перед неожиданными формулировками. И потом собирались с режиссером и решали что-то по-другому играть, и следующий спектакль уже шел иначе. Вплоть до того, что мы какие-то тексты убирали или добавляли, например, которые я говорю от лица Автора. Безусловно, проще было бы поставить спектакль, сыграть премьеру и воспроизводить готовый рисунок. В нашем случае творческий поиск не прекращается.

Своеобразным продолжением спектакля станет документальный проект «Новые люди» — на сцене БДТ будут играть школьники 8-10 классов. Не страшно выпускать к зрителю непрофессионалов?

— Все страшно и все интересно. Знаете, когда артисту перестает быть страшно выходить на сцену, ему надо завязывать с профессией. Потому что страх сцены — залог того, что она тебя волнует. Это не паника, не испуг, а трепет. И, конечно же, начиная историю «Новые люди», мы испытываем страх и трепет.

Если говорить о причинах проекта, то феномен романа Чернышевского не столько в самом тексте, сколько в историческом контексте, в том резонансе, который он имел в российской истории. Это тот случай, когда читатель может быть важнее автора. Когда автор только намечает своеобразную контурную карту, а уже закрашивает ее, создавая собственные пейзажи, тот, кто читает. «Что делать?» можно воспринять по-разному, в том числе и как революционное руководство к действию.

Вопросы романа мы решили задать тем, кто в буквальном смысле является «новыми людьми» сегодня. Это мальчишки и девчонки 13-15 лет, в чьих руках через какое-то время будет судьба страны, именно они будут решать, по какой дороге идти. Конечно, мы говорим не о всех школьниках, а о тех, которые уже сегодня начинают задумываться на тему, а как же надо жить.

Как вы отбирали «новых людей» для проекта?

— По-разному. Так, на одном из обсуждений спектакля встала девочка и, несмотря на аудиторию взрослых и солидных дяденек и тетенек, стала горячо оформлять свои мысли. Спотыкалась, но говорила о том, что существует и такой мир, и другой мир... Сразу стало понятно, что этот человек нам нужен, мы его берем.

В целом информация о проекте была распространена по школам, нам очень помог городской комитет по образованию. Плюс при БДТ существует«Педагогическая лаборатория», входящие в нее учителя своих подопечных активно в проект направляли.

Мы получили более 100 заявок, желающие писали работу на тему «Кто такой «новый человек» сегодня?». В результате в феврале были отобраны три творческих группы, по 15–20 школьников в каждой. В каждую группу вошли также профессиональные режиссер и драматург. Они не являются авторами спектакля, лишь формируют механизмы, создают ситуацию для высказывания подростков и помогают облечь это высказывание в определенную художественную форму. Получается так называемый свидетельский театр, когда исполнитель сам является носителем темы.

То есть сценария постановки со школьниками нет?

— Пока нет. Есть некая провокация, наши вопросы старшеклассникам. А через три месяца на выходе будет пьеса и спектакль о людях, которых сами школьники считают «новыми». Какой будет постановка, для нас самих пока интрига. Уже сейчас работа идет интенсивно, школьники составляют списки своих самых важных вещей в жизни. Премьеры спектакля состоятся в БДТ в начале мая, затем будут показаны в районных молодежных центрах и школах.

В обществе идет война не между исламоми христианством или либераламии консерваторами. Главная борьба между людьми критического сознанияи двумерного

Жанр постановки «Что делать?» обозначен как «наивный реализм». В психологическом словаре такое объяснение этого понятия: «Это одна из характерных сторон детского эгоцентризма». Все-таки для какого возраста ваш спектакль?

— Аудитория «Что делать?» характеризуется не столько биологическим возрастом, сколько дискуссионной моделью взаимодействия с искусством. Это не тот спектакль, на котором можно сидеть и тихо получать эстетическое наслаждение. Это довольно «неудобный» спектакль, это спектакль вопросов, интеллектуальной работы. Но при всем этом «Что делать?» не спектакль-проповедь, где есть пропагандистские, жесткие, выверенные выводы.

В этом смысле он отличается от Чернышевского, который более конкретен в своем послании. Думаю, что само время сильно изменилось. В середине XIX века были разные версии пути, но все-таки было понятно, что надо делать. Сейчас не такое однозначное время, но, безусловно, время, требующее перемен. И более того — время, когда перемены уже неизбежны! Даже если мы ничего не станем предпринимать, перемены просто как цунами сметут нас. Поэтому лучше встать и начать делать. Если мы хотим, чтобы все-таки во главе процесса стояли люди думающие и сочувствующие, а не те, кто без страха и упрека уничтожают все на своем пути.

Вы говорите о переменах как об угрозе. И чем в нынешней ситуации может помочь людям театр?

— Сегодня в обществе идет война не между исламом и христианством или либералами и консерваторами. Главная борьба разворачивается между людьми критического сознания, которые готовы к принятию других и переосмыслению своих позиций, и людей двумерного сознания, лишенных рефлексии. Представители этого типа сознания не зависят от религии, они есть и в исламе, и в христианстве, и среди атеистов. Это сознание людей, которые в Сирии сжигают людей, а в Ираке — библиотеку древних рукописей. Или у нас в России подают в суд на оперных режиссеров за «оскорбление чувств», сажают на два года в тюрьму девушек, которые не там станцевали. В результате мы видим рядом с собой людей XXI века и людей со средневековым мышлением. Мне кажется, что война сегодня происходит между ними.

В данном случае интенция всех просветительских проектов БДТ в том, чтобы не проиграть эту войну, чтобы аналитическое, сочувствующее, гуманистическое мышление победило.

Ренессанс в российских театрах произошел. Говорить про театр стало очень интересно

По данным вице-премьера правительства Ольги Голодец, в 2014 году посещаемость российских театров выросла на 17%. Немалая цифра. В правительстве это напрямую связывают с проведением Года культуры. Почему, несмотря на экономические проблемы, политическую нестабильность, люди все-таки идут в театр?

— Многие критики отмечают, что определенный Ренессанс в российских театрах произошел. Говорить про театр в последнее время стало очень интересно. Появилось много имен, много движений. Много неожиданных назначений, которые дали любопытные результаты. Назначение Андрея Могучего в БДТ — далеко не единственное в этом плане. Одним словом, Год культуры случился.

Российский театр переживает определенный подъем не только в столицах. Я, как человек, который семь лет работал в провинции (до 2013 года был худруком кировского ТЮЗа), видел, что появилось много региональных проектов. И очень много провинциальных спектаклей представлены на «Золотой маске». В общем, жизнь кипит. И очень странно, когда именно в такой ситуации чиновники начинают бить тревогу, говорить о «падении», о необходимости срочно подтянуть какие-то гайки. Лишается площадки в Москве «Театр.doc», подвергаются нападкам отдельные постановки...

А на работу БДТ цензура влияет?

— Вопрос табуирования тех или иных тем очень похож на то, с чем БДТ уже имел дело во времена Георгия Товстоногова. Когда ничто официально запрещено не было, но об определенных вещах можно было говорить лишь косвенно. У меня есть такие невеселые прогнозы, что скоро традиции БДТ в этом ему очень пригодятся. В смысле умения читать между строк, находить и транслировать подтексты.

Эзопов язык...

— Да. Но, мне кажется, что цензура — это не главная опасность для театра. Главная опасность в том, что мы можем проиграть запрос на смыслы. У ленинградской аудитории БДТ 1950-70-х годов этот запрос на смыслы был. То, что нельзя было говорить на какие-то темы открыто, с лихвой компенсировалось тем, что люди хотели знать об этом. В Москве шли в Театр на Таганке, в Ленинграде - в БДТ и искали те смыслы, которые нельзя было проговаривать вслух.

Я очень боюсь, что если мы сейчас проиграем поколение «новых людей», то у нас не будет запроса на такую информацию. Сегодня формируется тенденция, когда молодые люди уходят в глубину субкультур, и запроса на подлинность у них может и не быть. Это, конечно, страшно. Театр должен воспитывать запрос на правду. Можно или нельзя будет ее говорить — это вопрос уже технический.

Те, кто сегодня запрещают выставки и концерты, очень хотят запрос на правду подавить. Это, безусловно, связанные вещи. Вспомним рубеж XX-XXI веков, когда еще были живы свободные СМИ, НТВ с Леонидом Парфеновым и другие. В этой ситуации цензуры не было, но и запроса на правду тоже не было. Потому что главное поражение 90-х не в том, что нам пытаются внедрить, что это время вседозволенности, разгула криминала и передела рынка, а в том, что запрос на свободу и на правду не был сформирован. При открытых каналах информации наступило время довольства потребителя, а не пытливости ума естествоиспытателя. В этом смысле герои Чернышевского — добивающиеся предельной, пусть в чем-то наивной правды — особенно дороги сегодня.