ЖЕРТВЫ КРИЗИСА рассказ

На этот раз наш адвокат был всю игру необыкновенно мрачен, и завершил ее с таким видом, будто проиграл в преферанс не пятьдесят шекелей, а, как минимум, тысячу долларов. Мы сразу поняли, что после завершения пульки, ждет нас история невеселая, и оказались правы.

" Вдова с тремя детьми: от пятнадцати до пяти лет, - начал адвокат, налил себя коньяк в рюмку, но, не притронувшись к выпивке, повторил, - Вдова и малые дети… Их на ноги ставить в этом чертовом мире, когда и ползком передвигаться затруднительно… На ноги! А отец взял веревку, ушел в сад апельсиновый, выбрал сук понадежней - и все. Нет человека. Осталась его вдова и дети… Было много шума. Все винили кризис экономический. Вот довели человека – и он… Вдова пришла ко мне, и сказала так: "Мертвым торговать грех, но я не знаю, как в одиночку поднять детей. Я предоставлю вам все документы, весь его архив. Может быть, есть хоть один шанс из ста, чтобы хоть как-то компенсировать утрату кормильца".

Умная и красивая женщина Эстер – вдова самоубийцы Эфраима Бримана – строительного подрядчика.

-         Я еще не видел документов, - сказал я Эстер, - но, боюсь, вы ставите передо мной невыполнимую задачу.

-         Пусть так, - ответила женщина, - но я обязана использовать любой шанс.

-         Вот я захватил специально для вас кое-какие бумаги, - продолжил рассказ наш партнер по преферансу, и достал из тонкой кожаной папки несколько документов. – Начну с письма, отправленного Эфраимом Бриманом своей невесте Эстер за две недели до свадьбы… Приведу несколько строчек: " Дорогая моя! Я тут прочел у английского философа Френсиса Бекона удивительную фразу: "Люди страшатся смерти, как малые дети потемок". Знаешь, я маленьким никогда не боялся темноты, как сейчас не боюсь смерти".

Еще одно письмо, направленное Бриманом жене из Ливана, где он сражался на подступах к Бейруту: "Дорогая моя девочка! … Сегодня погиб Амрам Шварц. Помнишь, я тебя знакомил с ним… Я смотрел на мертвого Амрама и, в глубине души, завидовал ему. Он умер на бегу, мгновенно, пуля арабского снайпера попала прямо в лоб. Прекрасная смерть".

Я прочел эти письма и понял, что был совершенно прав, предостерегая вдову, что дело это безнадежное, несмотря на то, что прямым поводом к самоубийству стала сеть долговых обязательств, в которой накрепко застрял Бриман.

Я разбирал эти бумаги и никак не мог понять, зачем вполне успешному подрядчику, занятому строительством небольших коттеджей, понадобилось начать возню с комплексом  многоэтажных зданий? И это в наше время, в годы глубокого кризиса, поразившего практически все хозяйство страны.

Немного расскажу вам о том, кем был самоубийца. Родился он в шестидесятом году и был внуком Хаима и Софии Бриман, беженцев из Польши. Хаим и София чудом избежали гибели в Треблинке, выпрыгнув из вагона поезда, который вез их на смерть. В лесу  они пристали к группе еврейских партизан, потом, в середине 44 года, попали все-таки в Аушвиц, но и там им удалось выжить, дождаться освобождения. Я прочту вам несколько строчек из дневника Хаима Бримана. Умница Эстер дала мне и эту тетрадку, заполненную выцветшим от времени текстом на иврите: " Я стараюсь не думать, не помнить о том, что было, но сны – здесь я не властен и это самое страшное. София говорит, что я кричу во сне и присыпаюсь весь мокрый. Тогда был один страх, ужас перед насильственной смертью, но я не думал, что, когда прямая угроза жизни исчезнет, этот панический  страх останется, и будет преследовать меня до конца дней моих… Преследовать во сне".

Адвокат аккуратно сложил дневник, спрятал его в папку, затем поднял рюмку с коньяком, но вновь, даже не притронувшись к ней губами, поставил рюмку на место.

-         Хаим Бриман погиб при невыясненных обстоятельствах – сказал он. – Пошел купаться рано утром – и утонул. Я не имею права считать его смерть самоубийством. Бриман не оставил предсмертной записки, но вскрытие не показало каких –либо сторонних причин, вроде внезапного инфаркта или инсульта, которые могли бы привести этого человека к смерти.

-         А наш самоубийца оставил предсмертное письмо? – спросил я.

-         Да, конечно, вот его копия, - снова открыл свою папку адвокат и прочел: "Дорогая моя жена и дети! Я полный банкрот и нет ни малейшего шанса, что смогу выбраться из затруднительного положения. Моя смерть решит многие проблемы. Простите меня. Эстер, я люблю тебя и всегда любил, и верю почему-то, что ты свяжешь свою жизнь с более удачливым и счастливым человеком. Прощайте, ваш Эфраим!"… Бухгалтерских документов, расписок, банковских гарантий, просьб о ссудах, я вам не принес, - продолжил адвокат. – Можете поверить мне на слово. Документы эти, только на первый взгляд, могут показаться обычными. За месяц до смерти, когда было ясно, что стройку ему до конца не довести, Бриман заказывает дорогостоящие, облицовочные панели, не внесенные, кстати, в предварительный проект дома. Поставщик сообщает, что их нет в наличии, и предлагает панели старого, договорного образца. Бриман категорически настаивает на получении сверх дорогого товара. Абсурд! Нонсенс! К тому времени его минус достиг миллиона шекелей, а заказы на новые квартиры и вовсе прекратились.

Я бы мог привести еще много примеров разных странностей в поведении самоубийцы. Не у нашего стола будет сказано, мне он показался азартным карточным игроком, который наперед знает о невозможности отыграться, но готов швырнуть на кон последнее, что у него есть.

 Даже не знаю почему, но меня очень заинтересовало это дело. Я, наверно, впервые пожалел, что не дал мне Бог писательского дара… В какой-то момент мне показалось, что я обнаружил человека, толкнувшего Бримана на смерть. Я даже добился разговора с ним, с человеком, втравившим, как мне казалось, Эфраима в ту фатальную историю со строительством многоэтажек, но человек этот, не долго думая, положил передо мной документ, доказывающий его алиби. Из этого документа следовало, что сам Эфраим долго добивался заказа на это строительство, неоднократно предлагал свое сотрудничество головной фирме. По сути дела, человек, которого я подозревал, так сказать, в соучастии самоубийства, уступил домогательствам, настойчивости Бримана – вот и все.

Я вернул документы этому человеку, и он добавил к ним вот что: Эфраим Бриман был успешным, умелым и профессиональным строителем, но постоянно грезил о какой-то Вавилонской башне. Однажды он сказал буквально следующее: "Строитель может увековечить свое имя не строительством бараков а возведением дворца". "Бриман стал жертвой своих амбиций, – сказал мне тот человек. - Для меня здесь все ясно. Если нет у тебя сил, чтобы перепрыгнуть яму, стой на краю. Я лично всегда жил по этому принципу".

Были у меня еще любопытнейшие встречи. Всем опрошенным было жалко Бримана. Никто не сказал о нем ни одного плохого слова. Только однажды… Даже не знаю, под каким знаком рассматривать сообщение той женщины. Она рассказала, что случайно оказалась вместе с Бриманом, когда был совершен теракт у Центральной автобусной станции.

" Как только раздался взрыв, - рассказывала та женщина. – Эфраим будто окаменел. Лицо его стало совсем другим. Он будто ничего не слышал и не видел. Все бросились бежать на эхо взрывов. Он был неподвижен. Я пробовала привести его в чувство. Все тщетно. В отчаянии я даже ударила Эфраима по щеке. Он пришел в себя и сказал совершенно неожиданную фразу: "Я должен был быть там. Я шел туда, - и повторил. – Я должен был быть там".

И тогда, мои дорогие друзья и партнеры, я вдруг подумал, что самый большой подвиг человека – это просто прожить жизнь, все отпущенные нам годы. Мы не задумываемся об этом. Для нас подобное вовсе не кажется каким-то геройством. Но это не так. Но существует, существовала, и будет существовать категория людей, не способных противиться зову смерти. Им нужен только предлог, чтобы уйти в темноту. Психиатры считают это психическим отклонением, по причине исключительности, не типичности явления. Я готов с ними согласиться, но в этом случае недопустимы любые спекуляции вокруг неизбежного итога этой болезни.

Я расскажу вам о последнем разговоре с Эстер. Это был очень трудный разговор, но я был обязан встретиться с этой женщиной и поставить все точки над i.

" Почти 20 лет назад Бриман сделал вам  отчаянное признание, что он тяжко болен: не боится смерти, - сказал я, отдавая вдове документы. - Вы не придали его признанию значения… Вы не обратили внимание на гибель деда Эфраима. Я не психиатр, но должен вам сказать, что тяга к самоубийству – болезнь, несомненно, наследственная. Вы не заметили, что всю свою жизнь с вами Эфраим думал и стремился к смерти. Он любил вас, любил детей, но любовь эта не смогла вернуть ему интерес к жизни. Он пускался в отчаянные авантюры, чтобы почувствовать вкус жизненной борьбы, забыться хоть на мгновение, уйти от зова смерти… Он сделал все, что мог. Нам с вами не в чем его упрекнуть. Умирают безвременно от рака и болезней сердца, от эпидемий и катастроф. Существует, и нередко, смерть от нежелания жить. Вот и все, что я вам хотел сказать".

Эстер молча поднялась и пошла к выходу из моего кабинета. Открыла дверь и только на пороге повернулась ко мне.

-         Вспомнила, - сказала Эстер. – Он сказал однажды. Был чудный, теплый зимний день. Мы с ним отдыхали в Швейцарии. Там, в горах, так хорошо дышалось  и любилось, а он вдруг сказал: " Знаешь, Эстер, я вдруг понял, что цель всякой жизни –  смерть". Я тогда стала кричать на него и потребовала замолчать. Мы зачали тогда нашего второго ребенка, а он стал говорить о смерти. Это было ужасно!"

 Адвокат залпом осушил рюмку с коньяком и поднялся, давая нам всем понять, что его рассказ окончен. Все вместе мы вышли на улицу. Был третий час ночи, но прямо на нас двигалась странная, молчаливая процессия факельщиков. И юноши эти, обнаженные до пояса, не просто несли свои огни, а жонглировали ими с настоящим цирковым мастерством. Мы, старые картежники, попятились, уступая дорогу крепким и красивым молодостью своей ребятам. А они, будто и не заметив нас, прошествовали мимо, распугивая призраки  ночи огнями и роняя искры на мертвый асфальт.

Позади этой группы шел мальчишка – барабанщик. Барабан висел на его груди, и он отбивал дробь почти неслышно, уважая покой спящих.

Барабанщик ушел было вслед за факельщиками, но вдруг обернулся к нам с улыбкой, словно хотел приободрить  эту странную, случайную компанию  опешивших стариков с печальными глазами.      

ПРАВИЛА МОЕГО ДЯДИ быль

Пришло письмо из поселка Байга, Пермской области. В конверте обнаружил исписанный крупным почерком лист бумаги и фотографию пожилого господина. Человека этого я не видел никогда в жизни. Тем не менее, он писал: «Дорогой племянник! Сообщаю с прискорбием, что в августе безвременно умерла моя любимая жена Татьяна Ивановна (73 лет), оставив меня одного на свете, если не считать двоих детей (Сергея и Павла), а также пятерых горячо мной любимых  внуков. Дети прибыли на похороны матери, утешив меня своей заботой и лаской, но вскоре убыли по месту жительства в город Хабаровск. Мне было предложено уехать вместе с ними, но я решил, что на старости лет, имея денежные средства, могу себе позволить посещение государства Израиль, где живут такие же евреи, как я. В городе Пермь мне предложили туристскую поезду, но я, по своему характеру, не люблю культурное насилие: в группе тебя ведут на поводке, как собачку, а я люблю сам видеть и понимать окружающее. Вот почему, наведя справки через мою двоюродную сестру Анну Болтакс, я узнал твой адрес и обращаюсь с просьбой выслать мне приглашение по адресу: ст. Байга, ул. Торфяников д. 6, кв. 12. Твой дядя Борис Фишман».

 Я ни разу не слышал ни от кого из родственников, что есть у меня дядя с такой фамилией. Мало того, я и понятия не имел, кто такая его двоюродная сестра Анна Болтакс. Тем не менее, письмо мне понравилось… Наивностью, что ли, искренностью.

 «Дорогой Борис Фишман! – ответил я своему неожиданному корреспонденту из поселка Байга. – Приношу вам свое соболезнование в связи с кончиной жены.  Я готов пригласить вас в Израиль, хотя, насколько мне известно, визы и приглашения нынче не нужны, но должен заметить, что произошла досадная ошибка: дяди с таким именем и фамилией у меня нет. С уважением Аркадий Красильщиков».

 Ответ пришел через месяц.

 «Дорогой Аркадий! – писал Борис Фишман. – Моя двоюродная сестра Анна Болтакс приходится, в свою очередь, троюродной сестрой первой жены двоюродного твоего брата Леонида, проживающего в городе Рига (Это в Латвии). У нас начались холода, выпал снег, а как у вас погода? Твой дядя Борис Фишман. Имелась и приписка к этому письму: «Дорогой Аркадий! Я знаю, что в вашей стране много выстрелов и взрывов, но это меня не пугает, так как я активный участник войны в Корее с американским империализмом и не такое повидал».

 Прочел я это письмо и убедился в очередной раз, что все евреи на свете – родственники, если  внимательно покопаться в старых метрических книгах. Но делать было нечего. Новоявленного дядю мы пригласили и совсем недавно встретили гостя, прибывшего из Москвы, рейсом авиакомпании Эль-Аль.

 Пришлось повесить на грудь плакат: БОРИС ФИШМАН, так как единственная, мутная фотография еврея-сибиряка не могла служить ориентиром. Наш новоявленный дядя оказался рослым и плечистым мужчиной с огромным рюкзаком почему-то за плечами, а не в коляске. Одет он был в черный, шерстяной костюм, лакированные, черные же, туфли, а седины дяди прикрывала соломенная шляпа. Наше знакомство он начал с замечания: «Что ты на себя повесил? Борис Фишман – это я, а ты – Аркадий Красильщиков. Получается, что ты – Борис Фишман, а я тогда кто?» - все это наш дядя произнес  с лучезарной, подозрительно белозубой  улыбкой.

  Наш гость оказался человеком неприхотливым в быту, но окружающую действительность он постигал с какой-то, совершенно фантастической жадностью и дотошностью. Невежество дяди Бори было настолько диким, что поначалу нам казалось, будто он подшучивает над нами с неведомым прежде, таёжным юмором.

 В день прилета старик узнал, что моя дочь два года служила в армии. Он удивился этому факту, но тут же важно прошествовал в душевую, а вернулся с полотенцем.

 - Наматывай! – протянул он полотенце дочери.

 - Куда? Зачем? – удивилась дочь.

 - Считай портянка, наматывай!

 - Что такое портянка? – спросила дочь.

 - Не знаешь?! – дядя Боря Фридман был потрясен до полного остолбенения, а когда вновь смог двигаться, махнул своей огромной ручищей. – Нехорошо обманывать старого человека. Женщины в армии не служат.

 - В Израиле служат, - дочь даже обиделась.

 - Тогда наматывай! – снова протянул ей полотенце гость.

 - Дядя Боря, - сказал я. – В армии Израиля сапоги не носят, а носят ботинки. Здесь даже не знают, что такое портянки.

 - Не понял, – хмурясь, смотрит на меня гость. – А по болоту как?

Нам удалось доказать дяде Боре, что в Израиле с болотами туго, но недоразумения подобного рода случались постоянно. Наш гость как-то странно разрешал особенности нашего бытия. Он, например, был свято уверен, что абсолютно все в Израиле подчинено задачам борьбы с террором.

 Мы живем в тихом поселке, где большая часть улиц распланирована полукругом. Выходит, начало от конца такой улицы отстоит на квартал центральной магистрали. Подобная планировка поразила дядю Борю. Судя по всему, он долго и упорно размышлял над секретами местного градостроительства. Наконец, загадку эту он решил и сообщил всем собравшимся в саду за шашлыками, что улица наша расположена так с целью безопасности. Именно на такой улице легче всего поймать террориста: перекрыл два выхода – и лови. Тогда же наш гость объявил, что и фонари горят в Израиле по ночам, как необходимый атрибут борьбы с террором.

- У нас в Байге как? Стемнело - фонари зажгли. Иди, куда хошь: можно в гости, кино или на танцы. Ночь пришла - гасят, а чего им гореть без толку. Все спят.

 Спорить с дядей Борей было бесполезно. Я  попробовал доказать ему, что «голопузая» мода среди наших гражданок никак не связана с террором самоубийц. Он, вроде бы, со мной согласился, но перед самым отлетом в Россию, увидев на улице Яффо плотно закупоренную арабку, ткнул в нее пальцем и прошептал: «Вишь! Жарко ей, а в одеже. Под ней, может, и взрывпакет, а наши – смотри, щупай – ничего нету, кроме пупа».

 Но, как выяснилось, напряженней всего думал  дядя Боря над мирным процессом в наших краях. Вот здесь он продемонстрировал настоящий научный подход. Нужно отметить, что почти всю свою жизнь  Борис Фишман проработал в торговле, заведуя то магазином, то продуктовой базой, то рынком в районе. Он говорил так:

 - Образования у меня мало, но ставили начальством, потому что один я еврей в нашем населенном пункте, а еврей красть боится, на него все и так думают, что он вор.     

  Тем не менее, денег наш гость привез в Израиль много и тратил он их так, будто твердо решил оставить в Еврейском государстве все накопленные на черный день средства. Я не раз пробовал остановить старика, но безуспешно. Он покупал все, что видел и в немереных количествах.

 - Дядя Боря! – шумел я. – Нельзя питаться одной клубникой и красной икрой. Куда ее столько? Испортится ведь.

 - Съедим, - твердо обещал старик.

  Так вот, разговор о мире с арабами дядя Боря начал с этической проблемы.

 -Все несчастья от жадности, - заявил он однажды. – Вот и эта ваша война оттуда. Они торгуются, а вы делаете вид, что не понимаете. Какая территория взамен на мир! Деньги им нужны!

 - И сколько? – спросил я.

 - Так, за этот мир между собой им сколько в этой Аравии дали? – нахмурил лоб наш гость. (В ТОТ ГОД ПРИМИРИЛСЯ АБУ МАЗЕН С ГАЗОЙ).

 Я ответил сколько.

 - Значит, за мир с евреями они хотят раз в двадцать больше.

 - Ого, - заметил я. – Двадцать миллиардов. Круто!

 - Копейки, - пренебрежительно заметил дядя Боря. – И это одноразово, потом лет десять по 500 миллионов баксов в год на поддержание штанов. Сам говорил, что мощностей, нефти, газа, у них нет, а на одних огурцах и петрушке долго не проживешь.

- Израиль один не потянет, - прикинул я.

- А скинуться надо, - поднял палец дядя Боря. - Вот сколько у вас доброхотов. Собрать всех на стрелку – и к стеночке: хватит голову морочить вашей дипломатией, гоните бабки. Эта вечная война дороже обходится. Ты мне, Аркан, поверь – нынче все продается и покупается. Дело в цене.

 - Ерунда все это, - отмахнулся я.

 Но вот улетел наш дядя Боря, а я все чаще вспоминал его рецепт мира в наших краях. Эх, как бы мы зажили без запредельных трат на оружие и армию! Клянусь, за несколько лет Израиль стал бы самой богатой и благополучной страной мира. Но тут пришло письмо от дяди Бори, где он, в частности, писал следующее: « Боюсь, моя идея с миром слаба на передок. Быстро пропьют арабы  деньги, полученные на халяву. Тем более что водяра у вас стоит копейки. Думаю дальше».

 В ответном письме я не стал убеждать нашего недавнего гостя, что арабам Аллах не позволяет хлестать водку и самогон. Боюсь, в это он точно не поверит. Пусть думает дальше.

ЛАВРЛАВРЕНТИЙ БЕРИЯ И ЕВРЕИ По документам сборника «Государственный антисемитизм в СССР. 1938 – 1953.

 Лаврентий Берия - человек Востока - наверняка мечтал о гареме, но не мог, как государственный муж и член партии большевиков, его иметь, потому и разбойничал по женской части, о чем, после его разоблачения, ходили чуть ли не легенды. Один рассказ о сексуальных подвигах «товарища Лаврентия» имеет непосредственное отношение к нашей теме. Читаем мемуары Татьяны Окуневской: « Он взял меня за подбородок…. Если полезет целоваться, ударю, гадина, подлец, жаба безобразная! Нет, нет, упасть в ноги… В упор смотрю в его маленькие глазки – в моих столько ненависти, что он оттолкнул меня, взбесился:

 - Что вам надо?! Я второй раз с вами, и это честь для вас, я за ваш поцелуй многое могу для вас сделать! А что спать и целоваться с этим дураком Горбатовым, вонючим жидом, трусом, карьеристом, приятнее?! Ха-ха».

 Писатель Горбатов – муж Окуневской. «Вонючим жидом» называет законного супруга актрисы насильник Берия. Так что же – палач этот был типичным представителем кремлевской шайки, матерым юдофобом? Нет, не все здесь так просто и очевидно. Да и не тем человеком была Окуневская, чтобы верить ей безоговорочно.

 Уйдем от эмоций и страстей к голым фактам. Ненавидящий Берия Антон Антонов-Овсиенко пишет: «Выступая 19 июля 1964 года по радио, Хрущев поведал о последнем при жизни Сталина заседании Президиума ЦК, в конце февраля 1953 года. Обсуждали «дело врачей» и вопрос о депортации евреев. Среди тех, кто не поддержал предложенные Вождем меры, оказался – впервые! – Лаврентий Берия».

 Не прошло и месяца со дня похорон вождя народов, как Берия отправляет Георгию Маленкову послание  под грифом «совершенно секретно». Там, в частности, сказано: «Ввиду особой важности этого дела Министерство внутренних дел СССР решило провести тщательную проверку всех следственных материалов. В результате проверки выяснилось, что все это дело от начала до конца является провокационным вымыслом бывшего заместителя  Министра государственной безопасности СССР Рюмина. В своих преступных, карьеристских целях Рюмин, будучи еще старшим следователем МГБ, в июне 1951 года под видом незаписанных показаний уже умершего в то время в тюрьме арестованного профессора Этингера сфабриковал версию о существовании шпионско-террористической группы врачей. Это и положило начало провокационному «делу о врачах-вредителях… Не брезгуя никакими средствами, грубо попирая советские законы и элементарные права советских граждан, руководство МГБ стремилось во что бы ни стало представить шпионами и убийцами ни в чем не повинных людей – крупнейших деятелей советской медицины».

 Бумага из МВД отправлена 1 апреля и уже 3-го следует постановление Президиума ЦК КПСС: «Принять предложение Министерства внутренних дел СССР о полной реабилитации и освобождении из-под стражи врачей и членов их семей, арестованных по так называемому « делу о врачах-вредителях», в количестве 37 человек».

 Так была остановлена секира над головой сотен тысяч советских евреев. И остановил ее никто иной, как кровавый палач Лаврентий Берия. Этот странный поступок он сделал первым на пути к абсолютной власти, если не считать убийство друга и учителя, которое многие исследователи приписывают ему же.

 Берия знал, что государственный и бытовой антисемитизм в СССР находится на подъеме, но  все-таки сделал этот отважный ход, готовясь к решительному повороту всей внутренней и внешней политики СССР.

 Все это так, но еще при жизни вождя Берия, по мере сил, ставил «палки» в колеса юдофобских процессов. Он пытался вернуть на доследование «дело ЕАК» и дело по обвинению группы еврейских националистов на Кузнецком металлургическом заводе. Мотив: «грубые недоработки предварительного следствия. В примечании к сборнику отмечается: «Видимо руководство Верховного суда СССР, поддержанное, скорее всего, Л.П. Берией, интриговавшим тогда против верхушки госбезопасности…. надеялось, что Сталин и на сей раз в этом номенклатурном подковерном противостоянии отдаст предпочтение органам юстиции. Однако этого не произошло».

 Что же получается: опытнейший интриган Берия, тень генералиссимуса, не угадал, куда гнет Сталин, ошибся, рисковал головой из-за какой-то горстки евреев? В книгах о Берии я не нашел ни одного такого просчета «верного Лаврентия», связанного с другими, многочисленными, фальсифицированными делами.

 Ненависть к Сталину, странная привязанность к потомкам Иакова. С ненавистью к вождю все понятно и объяснимо. Здесь характерен еще один документ из сборника, направленный Берия в Президиум ЦК КПСС на следующий день после официальной отмены депортации евреев. Берия пишет Маленкову об убийстве Михоэлса. В составленный документ, как указывает комментатор, он собственноручно вносит фамилию Сталина: «Об операции проведения этой преступной акции Абакумов показал: «Насколько я помню, в 1948 году глава Советского правительства И.В. Сталин дал мне срочное задание – быстро организовать работниками МГБ СССР ликвидацию Михоэлса…. Когда Михоэлс был ликвидирован и об этом было доложено И.В. Сталину, он высоко оценил это мероприятие и велел наградить орденами, что и было сделано».

 Итак, уже в апреле 1953 года  Берия начал активную подготовку по разоблачению культа личности. Никита Хрущев стал всего лишь жалким и непоследовательным плагиатором дела товарища Лаврентия.

 Журналист Юрий Кротков, человек к сталинскому трону  приближенный, в своем очерке «Побег на Запад», опубликованном в октябре 1990 года, рассказывает о визите кинорежиссера М. Чиаурели, создателе киноэпопей о Сталине, к Берии. Чиаурели написал очередной сценарий о Сталине и прибыл к другу вождя за протекцией: «Берия грубо отшвырнул сценарий и совсем по-мужицки, употребляя матерные слова, рявкнул: «Забудь об этом сукином сыне! Сталин был негодяем, тираном, мерзавцем! Он всех нас держал в страхе. Кровопивец! Он весь народ угнетал страхом! Только в этом была его сила. К счастью мы от него избавились. Царство небесное этому гаду».

  Сказаны были эти слова, по свидетельству журналиста и самого Чиаурели, тоже в начале апреля 1953 года. Здесь все ясно, а что с делать с видимой привязанностью к евреям?

 Разным евреям, чаще всего не лучшим представителям жестоковыйного племени. В конце 1952 года Сталин начал расчищать пространство вокруг Берия, одного за другим убирая его подручных. Начал, естественно, с еврея, генерал-лейтенанта Леонида Райхмана. Этот редкий мерзавец был арестован по приказу министра госбезопасности Кондратьева. Так вот, на другой день после смерти вождя товарищ Лаврентий появился в камере Райхмана и вручил тому генеральский мундир. Поступок для юдофоба немыслимый.  

 Есть доказательство, что сами евреи, особенно евреи Грузии, знали, что Берия не страдает патологическим антисемитизмом. В сборнике  напечатано письмо евреев Грузии в адрес Маленкова, датированное апрелем 1953 г., с жалобами на антисемитизм и  террор местных вождей, но в этом письме читаем: «С чувством глубокой благодарности мы, грузинские евреи, отмечаем выдающуюся роль товарища Л.П. Берия в создании особо благоприятных условий для грузинского еврейства».

 В мае 1953 года Берия направляет  бумагу в Президиум ЦК КППС, связанную с арестом Полины Жемчужины, еврейской жены Молотова, и ее еврейского, по преимуществу, окружения: «Вышеперечисленные арестованные по делу т. Жемчужиной были также осуждены Особым Совещанием при МГБ СССР на разные сроки тюремного заключения и содержались во Владимирской тюрьме со строгой изоляцией, а также в лагере для особо опасных преступников. Таким образом, т. Жемчужина и упомянутые выше ее родственники  стали жертвой учиненной над ними МГБ СССР расправы».

 Так что же это, Берия, признанный всеми убийца Бабеля, после войны и тесного сотрудничества с евреями-физиками в работе над созданием атомной бомбы, пересмотрел свои юдофобские взгляды.

 Его сын Серго вообще отрицает их наличие, столь естественное для правящей клики СССР. В своей книге об отце он пишет: «Антисемитизм, как и у любого порядочного человека, вызывал у отца чувство омерзения. Это вполне понятно. Но, на мой взгляд, симпатия, причем симпатия давняя к людям еврейской национальности вызвана, как мне кажется, в первую очередь тем, что отец их хорошо знал. Дело в том, что таких людей очень много было в разведке, в технике, то есть в тех областях, в которых всю жизнь он проработал».

 Антонов-Овсиенко, самый яростный критик Берия, пишет об этой книге так: « Сын Берия, Сергей Гегечкори (он поспешил взять фамилию матери), рисует сановного папу выдающимся государственным мужем с нимбом святого на челе. Фальшивая книжонка сына Берия разошлась по стране многотысячными тиражами».

 Антон Антонов-Овсиенко во многом прав в своей оценке фаворита Сталина. Порядочным человеком назвать Берия мог только родной сын, но своих евреев, работавших в разведке и науке, он крайне неохотно отдавал на расправу карательным органам и защищал, как мог. Это тоже факт.

 Прав Гегечкори, когда пишет: «Обвинение отца в антисемитизме – лишь одно из многих. Если бы обстоятельства сложились несколько иначе, его столь же рьяно обвинили бы в пособничестве мировому сионизму. К этому, кстати, шло…. Отец действительно был инициатором создания Еврейского антифашистского комитета. Целый ряд видных деятелей, связанных с сионизмом, были связаны – этого я не отрицаю – и с моим отцом… Отец одним из первых активно выступил в поддержку создания государства Израиль».

 Да и сам Антонов-Овсиенко, в юдофобии Берия не обвиняет: « Новый нарком при назначении наместников отдавал часто предпочтение землякам, но был, в сущности, своеобразным интернационалистом в самом низменном смысле этого слова, - всеядным политиканом, готовым утилизировать себе на потребу нужных людей любой национальности». Ну, прямо настоящий большевик – ленинец!

   Да и с ролью наркома МВД в убийстве Бабеля не все так очевидно. Виталий Шепталинский пишет в книге «Рабы свободы»: «Писателя зовут Исаак Бабель. Арестовать его приказал нарком внутренних дел Лаврентий Берия». Верно – приказал, но тот же Шепталинский приводит еще один документ: «Совершенно секретно ЦК ВКП (б), товарищу Жданову.

 7 июня 1939 г.

 При этом направляю протокол допроса арестованного бывшего члена Союза советских писателей Бабеля Исаака Эммануиловича… о его антисоветской шпионской работе. Следствие продолжается.

 Народный Комиссар Внутренних Дел Союза ССР Берия»

 «Жданов…. Партийный куратор литературы, - пишет дальше Шепталинский. – Вот кто, оказывается, держал под особым контролем дело Бабеля, дергал за веревочку сверху».

 Юдофоб Жданов был кукловодом Берия, а не наоборот. Но и здесь не все гладко с полуоправдательным вердиктом в адрес министра МВД. Не Жданов, а лично Берия назначил пытать еврея Бабеля  еврея же Шварцмана.  Не знаю, насколько сознательным был такой выбор, но когда здесь, в Израиле, сталкиваюсь  с очередным негодяем-евреем, штатными и нештатными сотрудниками «органов» зла, вспоминаю о бериевских палачах, таких, как тот же Шварцман, Мильштейн и Бененсон.  И с горечью думаю о народе, чья святость беспредельна, но и порочность, если есть на нее спрос, не знает меры.

  Разумеется, и Берия был инициатором многих расправ, но они не носили юдофобский характер даже в момент пика государственного антисемитизма в СССР, инспирированного, конечно же, Сталинын и Ждановым, а не остатками «ленинской гвардии», такими, как Ворошилов или Молотов. Дело здесь не только в еврейках, взятых в жены, согласно большевистской моде двадцатых годов, но и школе пролетарского интернационализма, раскрутившей «еврейский вопрос» до степеней юдофильских. Только затем пошли ассимиляторские требования, а следом появились и идейные инквизиторы, вроде М.Суслова. Был ли таким уж юдофобом Сталин? Трудно сказать. Просто евреи оказались тем народом, который легко и при массовой поддержке населения, можно было превратить в очередную жертву. Мало того, под знаменем антисемитизма, и по рецепту фюрера, сплотить народ, превратив его в обезумевшее, но послушное стало.

 Берия, более близкий к реалиям атомного Апокалипсиса, понимал, что открытый геноцид евреев – это опасный шаг к Третьей мировой войне, Отсюда и его призывы к объединению Германии и его явная, декларируемая неприязнь к колхозам. Берии не нужен был конфликт с Западом, ему не нужны были развалины под радиоактивным дождем, а нужна была власть и только она.

 Впрочем, снятое с этого маршала СССР обвинение в юдофобии, вовсе не делает  людоеда вегетарианцем.  Он просто не мог  быть никем другим. В банде Сталина все были повязаны кровью, в большей или меньшей степени. Но смерть «вождя и учителя» открывала политический рынок для иных способов захвата власти. Этими, иными способами, и хотел воспользоваться Лаврентий Берия. 

 «Однако его «либерализм» преследовал отнюдь не гуманные цели, - пишет о Берии Антонов-Овсиенко. -  Этот устойчивый циник ясно представлял себе, какой преступный режим охранял столько лет. Кардинальные реформы в Восточной Германии и в своей стране Берия задумал не из сострадания к распятому народу и не из любви к родине. Он хотел вывести страну из тупика, в который завел ее Сталин, и потом уже править государством без помех».

 Вывод этот лишен даже намека на логику. Какая разница, кто правит государством, «выведенным из тупика». Да и где это видел Антонов-Овсиенко политиков - патриотов, лишенных цинизма и сострадающих «распятому народу»? Ясно одно, что сохрани Берия власть, возможно, перестройка в СССР наступила сорока годами раньше. И связана с ней была бы наверняка отмена государственного антисемитизма, который открыто и губительно для Советской империи просуществовал при Хрущеве, Брежневе и старичках-годовичках: Андропове с Черненко.