вторник, 13 августа 2019 г.
ЛОЖЬ О РАЗМЕЖЕВАНИИ
За долгие годы власти много вранья прилипло в Нетаниягу. И настолько плотно, что даже его сторонники упрямо повторяют сказки, придуманные врагами премьера. Один из самых раскрученных мифов: Нетаниягу голосовал за размежевание. Даю текст из Википедии: "В августе 2005 года, накануне начала выполнения плана размежевания, Нетаньяху в знак протеста ушел из правительства и стал во главе внутрипартийной оппозиции. В сентябре 2005 года Шарон с группой сторонников выходит из Ликуда и создает новую партию «Кадима» . Кстати, источник еще одной лжи: преступление с ликвидацией Гуш Катифа - дело правых. Шарон перестал быть правым. "Ликуд" отказался голосовать за ликвидацию поселений в Газе. Шарон занялся этим в одном ряду с левыми Израиля. Увы, мы и сегодня стоим перед повтором того преступления. Каждый, кто собирается голосовать за левых и генералов, должен твердо знать: он голосует за очередной погром поселений, за "Палестинское государство" и за неизбежный ракетный обстрел Израиля из Иудеи и Самарии, что станет в тысячи раз более страшной атакой на Еврейского Государства, чем бешенство ХАМАСа в Газе.
Мальмё освобождается от евреев
Мальмё освобождается от евреев
.
Александр Непомнящий
Евреи массово покидают третий по величине город Швеции. При этом шаги, предпринимаемые местными властями, якобы с целью исправить положение, носят скорее показушный характер, а потому вряд ли сумеют на самом деле переломить трагический ход событий.
Мальмё — третий по величине город Швеции, приобрёл в последнее время печальную известность благодаря процветающему там антисемитизму. Не удивительно, что многие евреи больше не чувствуют там себя в безопасности и постепенно покидают город.
За двадцать последних лет еврейская община Мальмё сократилась на 54% — с 842 человек в возрасте старше 18 лет в 1999 году до 387 в 2019 году. Согласно прогнозам, к 2029 году община уменьшится ещё как минимум наполовину.
Эти данные были изложены в документе, который еврейская община Мальмё, основанная, к слову, ещё в 1871 году, направила городской администрации. В меморандуме под названием «План действий по дальнейшему выживанию еврейской общины Мальмё» говорится, в частности, следующее:
«Если в самом ближайшем будущем не будут предприняты радикальные меры, еврейская община Мальмё перестанет существовать. Фактически, Мальмё, в глазах евреев мира, уже стал «запретной зоной». Не случайно, когда город упоминается в международных средствах массовой информации, это, как правило, связано с проявлениями антисемитизма.Поиск в Google темы «антисемитизм в Мальмё» выдает почти четверть миллиона результатов. Предпринимаемые же сегодня шаги совершенно недостаточны. В 2021 году еврейская община отпразднует полтора века своего существования.Мы были неотъемлемой частью города Мальмё с XIX-го века. Но теперь мы исчезаем, печально наблюдая за тем, как евреи покидают Мальмё. При этом, процветающий в городе антисемитизм совершенно явно играет ключевую роль в том, что наша молодёжь, а теперь и их родители оставляют город, в котором выросли».
«ИГИЛ — ЭТО ВОЙСКО МОССАДА»
Проблема процветания антисемитизма в Мальмё усугубляется ещё и тем, что у правящих в городской администрации социал-демократов, похоже, напрочь отсутствует политическая воля, как, впрочем, и само ощущение нравственной необходимости противостоять этому постыдному явлению.
Бывшего мэра Мальмё Ильмара Рипалу несколько раз обвиняли в проявлении антисемитских настроений. Да и другие ведущие социал-демократы города, так же прославились распространением вздорных антисемитских инсинуаций. Так, например, Адриан Каба заявил в своём блоге, что «ИГИЛ — это войско Моссада».
На демонстрации же Молодежной лиги социал-демократов в Мальмё, проведённой по случаю «Международного дня трудящихся» 1 мая, участники бодро скандировали «Сокрушим сионизм!».
Но ещё хуже то, что объединяет все эти скандалы абсолютная безнаказанность виновников. Создаётся впечатление, будто выражение антисемитских взглядов городским социал-демократам кажется вполне приемлемым и уместным. Неслучайно несмотря на то, что эта партия публично заявила, что сожалеет об всех случившихся инцидентах, никому ещё не пришлось из-за них уйти в отставку.
Партнер социал-демократов по городской коалиции — Либеральная партия также посильно принимает участие в «нормализации» антисемитских высказываний в общественной жизни Мальмё. В августе 2018 года появились сообщения о том, что один из местных политиков-либералов Мухаммед Хоршид был вынужден покинуть свой пост из-за антисемитских откровений. Однако, уже в июне 2019 года выяснилось, что Хоршид по-прежнему остаётся активным деятелем своей партии, совершенно этого не скрывая.
Проведя встречу с лидером городских Либералов и заместителем мэра по поводу интеграции мигрантов, общественной безопасности и будущего Мальмё, он опубликовал фотографию встречи в Facebook. Иными словами, продемонстрировал, что открытое выражение антисемитских взглядов, отнюдь, не мешает поддержанию тесных связей с лидерами правящих в Мальмё партий.
АНТИСЕМИТИЗМ — КАК «ПОЛИТИЧЕСКИЙ БОНУС»
По мнению городского предпринимателя Дэна Олофссона, выделившего значительную финансовую поддержку городской еврейской общине, антисемитизм властей является, своего рода, политическим расчётом.
«Я не верю, что социал-демократы делают это потому, что они действительно являются антисемитами, — написал он в комментарии в издании Kvällsposten, — просто они отдают предпочтение голосам других избирательных групп. Отказ защищать евреев становится бонусом для других избирателей».
Под «другими избирательными группами», Олофссон, похоже, подразумевает мусульманских мигрантов с Ближнего Востока. В ходе опроса 2010 года, проведенного среди шведских старшеклассников, выяснилось, что 18% всех старшеклассников негативно относятся к евреям. При этом, среди старшеклассников, считающих себя мусульманами, отрицательно к евреям относились уже 55%.
По мнению Нима Гулама Али Пура — городского представителя партии Шведских демократов (выступающей против миграционной политики правительства и исламизации Швеции) в Швеции, и, прежде всего в Мальмё сложился целый ряд причин, усиливающих антисемитские настроения, среди них:
- Масштабная иммиграция из стран, где антисемитизм считается «нормальным явлением».
- Предвзятая проарабская и антиизраильская позиция многих шведских политиков, ведущая к последовательной демонизации Еврейского государства.
- Стремление многих политических партий Швеции завоевать голоса мигрантов.
- Шведский мультикультурализм, настолько некритичный по отношению к иностранным культурам, что не различающий культуру от расизма.
- Страх быть обвинённым в критическом отношении к иммигрантам.
- Одобрение лживого и откровенно антисемитского меморандума «Момент истины: слово веры, надежды и любви из сердца палестинских страданий» (опубликованного в 2009 году и призывающего христиан бороться с Израилем) ведущими шведскими институтами, в том числе Церковью Швеции.
ОСКОРБЛЕНИЕ ЖЕРТВ КАТАСТРОФЫ
Так или иначе, по мере постепенного истаивания еврейской общины и нарастающей критики фактического бездействия властей города в отношении набирающего силу антисемитизма, шведское правительство решило организовать в Мальмё конференцию против антисемитизма и в память о Катастрофе европейского еврейства. Одновременно власти города сообщили о том, что намерены открыть национальный музей Катастрофы.
Очевидно, все эти усилия призваны отбелить городские власти Мальмё от обвинений в попустительстве антисемитизму. К сожалению, на фоне того, что власти Мальмё не делают практически ничего для защиты евреев, живущих в городе сегодня и не способны последовательно дистанцироваться от антисемитизма, проведение подобной конференции выглядит куда больше, как оскорбление памяти жертв Катастрофы.
Ведь лучшим напоминанием об этой ужасной трагедии стало бы явное противодействие условиям, сделавшим её возможной — нормализации антисемитизма. Но именно ей — нормализации антисемитизма и способствуют сегодня шведские социал-демократы, равно как и другие социал-демократические партии Европы (например, британская лейбористская партия во главе с Джереми Корбиным).
А потому, вряд ли проведение конференции и даже создание музея Катастрофы действительно остановит бегство евреев из Мальмё. Впрочем, возможно нынешние власти Мальмё эта ситуация вполне устраивает?
Август 2019
НАРКОМ КИНЕМАТОГРАФИИ
81 год назад, 29 июля 1938 года, в московской тюрьме был расстрелян Борис Шумяцкий, руководитель советского кинематографа, дипломат, журналист.
В последний день декабря 1937 года, рано утром, начальник Главного управления кинофотопромышленности при СНК СССР Борис Шумяцкий вернулся из Ленинграда, где он был в командировке на «Ленфильме», в Москву и прямо с вокзала поехал на подмосковную дачу, чтобы встретить Новый год со своей семьей. Во второй половине дня ему позвонил Поскребышев, помощник Сталина.
— Тебя вызывает Хозяин, — лаконично сообщил он.
— Ты знаешь, я давно не видел своих близких. Хочу побыть с ними в канун нового года. До свидания.
Шумяцкий повесил трубку, но жена, которая слышала разговор, встревоженно сказала:
— Что ты делаешь? Это же Сталин.
Через пять минут снова позвонили из Кремля, но на этот раз помощник вождя был более сух и категоричен:
— За тобой выехала машина. Хозяин сердится.
Новый год начальнику ГУКФа пришлось встречать у Сталина. Первый тост, естественно, провозгласили за здоровье вождя. Борис Захарович, не выносивший даже запаха спиртного, только пригубил свою рюмку. Сталин, всегда внимательно следивший за поведением своих гостей и собутыльников, укоризненно покачал головой и сделал замечание руководителю кинематографии, хотя знал о его отрицательном отношении к алкоголю:
— Ты что же, не хочешь випить за мое здоровье?
— Ты же знаешь, Коба, что я не пью.
— Всех научили, а тебя никак. Лучше всех хочешь быть!
— Меня этому научить невозможно. Организм не принимает.
Посмотрев с откровенным неодобрением на подчиненного, Сталин после короткой паузы произнес:
— Ничего… и не таких сгибали.
— Но я действительно не пью.
— Сломаем, — пообещал вождь.
Утром Шумяцкий с тяжелым чувством на душе вернулся домой, понимая, что больше не угоден Хозяину. Уже в подвалах Лубянки исчезли многие ответственные работники ГУКФа: Я. Чужин, В. Жилин, Е. Саттель, Е. Гольцман, В. Усиевич и другие, близкие друзья, старые большевики А. Краснощеков, В. Трифонов.
Через неделю после «встречи» Нового года начальник ГУКФа получил приказ об увольнении, но «наверху» молчали, когда он пытался что‑либо узнать по телефону о своей дальнейшей судьбе, которая уже была решена: враг народа.
Впоследствии о репрессированном Шумяцком вспоминали с какой‑то неохотой, даже иронией, предпочитая связывать с его деятельностью только некоторые отрицательные явления в истории советского кинематографа. И это было несправедливо.
Он прожил всего 52 года. Его отец, рабочий‑переплетчик из российской провинции, вырос в еврейской религиозной семье. Приехав в Петербург, он некоторое время работал у известного книжного издателя Ф. Маркса. Однако у него не было прав на жительство в столице, которую пришлось вскоре покинуть. В конце концов глава семьи решил уехать в сибирский город Верхнеудинск (ныне Улан‑Удэ), где 16 ноября 1886 года у него родился сын Борис, ставший уже в юные годы марксистом и революционером‑подпольщиком, членом РСДРП с 1903 года. Простой железнодорожный рабочий, он самостоятельно овладел грамотой, много читал.
Молодой Шумяцкий был активным участником вооруженной борьбы с царизмом в Красноярске осенью и зимой 1905 года, в январе 1906‑го совершил побег из тюрьмы, жил по фальшивому паспорту и даже возглавлял партийную газету «Прибайкалье». Преследуемый властями, он уехал в Аргентину, жил и работал там как политический эмигрант и вернулся в Россию только в 1913 году. С этого периода Б. Шумяцкий занимает видное место в партийной иерархии, работая в подпольных большевистских организациях.
Летом 1917 года в Петрограде по поручению Якова Свердлова Шумяцкий подготавливал издание постоянного центрального органа партии, в октябре его избирают председателем Центрального исполнительного комитета Советов Сибири. В годы гражданской войны он выполнял опасные задания в тылу у Колчака и лично информировал В.И. Ленина о положении дел на этом участке борьбы, сражался с белыми в 51‑й дивизии В. Блюхера, а летом 1920 года был назначен председателем Совета министров Дальневосточной республики, организованной по решению ЦК РКП(б).
В 1922 году, вопреки его желанию, Шумяцкий назначается чрезвычайным и полномочным послом СССР в Иране, но с 1925 года переводится на ответственную партийную работу в Сибири.
Б. Шумяцкий не раз встречался с Лениным, хорошо знал М. Урицкого, Я. Свердлова, С. Кирова, В. Блюхера, Н. Подвойского, П. Постышева, И. Сталина и др. Он сыграл значительную роль в образовании Монгольской Народной Республики.
Непросто складывались его отношения со Сталиным. Борис Захарович, по словам его жены Лии, весьма критически воспринимал некоторые личные качества будущего вождя, знал, что он злопамятен, непомерно властолюбив, и откровенно боялся его непредсказуемого гнева.
Летом 1917 года Шумяцкий вместе со Сталиным восстанавливал в Петрограде разгромленные большевистские организации и был одним из редакторов «Правды», но полного взаимопонимания у них не было. По мнению Лии Исаевны, назначение ее мужа послом в Иран было вызвано конфликтом со Сталиным, который, будучи наркомнацем, не разделял идеи Шумяцкого о создании Бурятской автономии и пришел в ярость, узнав, что его политический оппонент сумел добиться своего через Политбюро. В те годы Шумяцкий не придавал значения этим «рабочим» разногласиям и, заполняя анкету МИДа накануне отъезда в Иран, написал, что за него могут поручиться дипломат Карахан, а также Сталин, знающий его по совместной работе. Позже ему не раз напоминали о его выступлении против Брестского мира, упрекали в том, что он был сторонником соглашения с меньшевиками и эсерами в целях создания «единого демократического фронта».
Во время партийных чисток 20—30‑х годов многие члены партии, в том числе и Сталин, предпочитали умалчивать о своих просчетах. Шумяцкий же честно признал все свои так называемые серьезные политические ошибки. Но он сделал свой выбор, решительно поддержав генсека в его борьбе с оппозицией. До 1926 года Шумяцкий и Сталин были, в сущности, равными по значению деятелями большевистской партии. И вождь, не питавший особых симпатий к своему товарищу по партийной работе, не возражал, когда тот называл его по давней подпольной привычке «Коба».
Назначение Шумяцкого в ноябре 1930 года руководителем Всесоюзного кинофотообъединения «Союзкино», реорганизованного в 1933‑м в Главное управление кинофотопромышленности при СНК СССР, было, скорее всего, продиктовано стремлением Сталина отдалить его от высоких партийно‑государственных инстанций. Вероятно, вождь предполагал, что бывший крупный партработник, далекий от искусства, долго не удержится в новой руководящей роли, тем более что техническая база кино СССР была тогда чрезвычайно слабой. Однако Шумяцкий, не получивший специального образования, но начитанный, неравнодушный к искусству и даже написавший в середине 20‑х годов две мемуарные книги о революционной борьбе в Сибири, с огромным рвением принялся за свою новую работу. Попав в непривычный для себя мир, он был твердо убежден, что все советские фильмы должны вписываться в рамки марксистской идеологии. Советское кино, с его точки зрения, — это «плановое искусство», а предшествовавшая ему дореволюционная кинематография «целиком была на службе у буржуазии». Сильный темперамент и политический фанатизм в чем‑то помогали и в чем‑то мешали ему. Для него, нередко выражавшего психологию массового зрителя, кино являлось областью творчества, требующего доступного массам художественного языка, успех фильма определялся прежде всего «острой занимательной фабулой», высоким уровнем профессиональных «актерских сил», яркостью человеческих характеров. Одним из первых киноруководителей он понял, что звуковое кино будет захватывать зрителя только при выполнении этих условий. В своей книге «Искусство миллионов» он подкрепляет верность своей позиции, ссылаясь на «авторитетное суждение» Сталина, который якобы говорил ему о «необходимости волнующего сюжета» и «крепкой актерской игры».
Утверждая свои художественные требования в свете партийной идеологии, Шумяцкий легко зачислял в «секту» формалистов тех работников кино, которые становились на путь поисков и эксперимента. Убежденный интернационалист, он резко обрушивался на многие украинские фильмы с так называемыми «нацдемовскими тенденциями». В прекрасном фильме А. Довженко «Звенигора» глава ГУКФа видит «кинематографическое знамя буржуазных националистов» в «любовании зажиточной сельской Украиной», идеализации «реакционных черт» ее исторического прошлого. С этих же позиций он подходит к творчеству талантливых украинских режиссеров Ф. Лопатинского, А. Гавронского и др.
Надуманный и слабый в художественном отношении фильм С. Юткевича и Ф. Эрмлера «Встречный» Шумяцкий оценивает как «поворотный этап в развитии советского кино». По мнению «авторитетных товарищей», «знатоков искусства», авторами фильма «найден стиль, понят материал, созданы образы, которые будут волновать массы». Правда, ему интересны и такие картины, как «Окраина» Б. Барнета, «Чапаев» Г. и С. Васильевых, «Веселые ребята» Г. Александрова, «Пышка» М. Ромма, «Рваные башмаки» М. Барской, «Три песни о Ленине» Д. Вертова. О «Грозе» В. Петрова он, как вспоминал Г. Козинцев, сказал, повторив слова тех эмоциональных зрителей, которые хотели бы видеть счастливый конец: «Картина хорошая, но тяжелая…» Положительную оценку получает «Путевка в жизнь» Н. Экка — картина, «принятая миллионами».
Шумяцкий организует просмотры фильмов для высоких инстанций и вождя, представляет на рассмотрение Сталину тематический план производства фильмов на новый год, привозит ему на утверждение сценарии и кинопробы для важнейших историко‑революционных и исторических лент. Общение Сталина с кинематографистами осуществлялось в основном через Шумяцкого. Начальник ГУКФа передавал режиссерам и сценаристам замечания вождя, его пожелания и требования серьезных изменений, переделок, курировал постановку заказанных им кинокартин.
Однажды в 1934 году Б. Шумяцкий вызвал режиссера М. Ромма, сценариста И. Прута и сообщил им, что «один товарищ, кто именно — не имеет значения», хотел бы увидеть советский фильм о пограничниках, сделанный в духе одной американской картины о жестокой схватке в пустыне английских солдат с арабами. Патрульный отряд, заблудившийся в песках, погибает, но выполняет свой воинский долг. Речь шла, конечно, о личном заказе Сталина, которому понравился фильм Джона Форда «Потерянный патруль». Ромм и Прут тогда не видели этой картины, но сделали популярную ленту «Тринадцать» о героической борьбе с басмачами в пустыне.
Б. Шумяцкий был весьма гибким в оценке того или иного фильма, стремился вначале заручиться поддержкой сверху. Нередко складывалась ситуация, вынуждавшая его не выражать или решительно менять свое мнение о картине после ее оценки вождем и членами Политбюро. Этому способствовала и нервозная атмосфера работы в самом ГУКФе, который находился под пристальным наблюдением НКВД и лично Сталина, чья «отеческая» опека над кинематографом не только стесняла Шумяцкого, но и внушала ему все больший страх за свою судьбу.
Так, ему понравилась лента М. Дубсона «Граница», но «наверху» ее сочли «ошибочной», и отношение к ней Шумяцкого резко изменилось. «Чапаев» до официальных просмотров в Москве был принят на «Ленфильме» и многими режиссерами довольно сдержанно. Сам Чапаев показался им колоритной фигурой из народа, лихим комдивом, скорее, плодом интересного художественного вымысла, чем реальным героем исторического фильма. Шумяцкий не торопился открыто выразить свое отношение к картине, но в частных беседах как участник гражданской войны критически отозвался о некоторых сценах и эпизодах ленты, увидев, например, «ненужную героизацию» белого офицерства в эпизоде психической атаки каппелевцев. И этот эпизод, и кадры, запечатлевшие исполнение песни «Ревела буря, дождь шумел», он потребовал из фильма исключить. После кремлевского просмотра и успеха фильма у зрителей он в полном согласии с точкой зрения вождя провозгласил картину «Чапаев» тем маяком, на который должно равняться советское кино.
В середине 1933 года на экраны страны вышел фильм А. Зархи и И. Хейфица «Моя родина», хорошо принятый видными командирами Красной Армии С. Каменевым и Я. Гамарником, получивший высокую оценку в центральной прессе. Шумяцкий не сомневался, что он понравится и Сталину. Но этого не произошло. После просмотра вождь категорично и с грозным намеком произнес: «Эту картину… делали… чужие руки!» Через день «Правда» напечатала короткую информацию: «…картина «Моя родина» запрещена как вредная». Что же так рассердило Сталина? В картине, рассказывавшей об остром военном конфликте на КВЖД в 1927 году, он не увидел мощной агрессивной армии, готовой к победной войне на любой территории. Нашел картину «вредной» и Шумяцкий, оказалось, что в ней действуют «бескультурные и дикие красноармейцы». «Моя вина, что пропустил ее», — покаялся он в одном из своих публичных выступлений.
С большим внутренним напряжением начальник ГУКФа, переживавший осенью 1937 года тяжелое время на своем посту, ожидал завершения работы над фильмом «Ленин в Октябре». Он создал для режиссера все условия, чтобы работа над картиной продолжалась как можно меньше. Сам часто бывал на съемках, напоминал Ромму, что артист Н. Охлопков на роль Василия не утвержден. Наконец, для перестраховки прикрепил к съемочной группе редактора, который в специальном дневнике фиксировал все, что происходило на съемке, особенно изменения в диалогах…
Б. Шумяцкий отстаивал идею «прямого творческого участия в фильме» руководства, которое принимает сценарий, просматривает отснятый материал, вносит поправки и т.д. В сущности, это была позиция активного и обычно некомпетентного вмешательства в творческий процесс чиновников, руководствующихся требованиями партийной цензуры, Политбюро и самого вождя. Ни одна киностудия Советского Союза не имела права принять самостоятельного решения ни по одному сколько‑нибудь значительному вопросу. В своих работах и выступлениях Шумяцкий не раз цитировал высказывания Сталина о кино, называя их «ценнейшими указаниями», «острейшим оружием», «творческим богатством». Разумеется, это было продиктовано не искренним чувством, а сложившимися в те времена понятиями о партийной дисциплине, обязательным ритуалом в поведении государственных и партийных работников. Шумяцкий как бы моделировал реакцию Сталина на тот или иной фильм и нередко ошибался.
Руководители ГУКФа не щадили самолюбия творческих работников, во многих случаях обвиняли их в «гнилом либерализме», «мелкобуржуазной интеллигентности», «объективной враждебности советскому киноискусству» и т.д. Картину А. Маковского и И. Савченко «Никита Иванович и социализм» Шумяцкий назвал «самой безобразной троцкистской вылазкой» и был уверен, что фильм А. Медведкина «Чудесница» выиграл от ликвидации некоторых «идиотических» кадров. По его инициативе были внесены существенные изменения в содержание таких лент, как «Последняя ночь» Ю. Райзмана, «Партийный билет» И. Пырьева, «Поколение победителей» В. Строевой. В «Последней ночи» юный гимназист Кузьма переходил на сторону противников революции, и в этом Шумяцкий усмотрел вредную «идею распада рабочей семьи». Светлов, герой картины «Поколение победителей», представляется ему «колеблющимся большевиком», что, по его мнению, создает «порочность идейной линии образа», и он потребовал, чтобы Светлов оставался в фильме «врагом от начала до конца».
Самолюбивый, обидчивый, порой весьма неожиданный в своих реакциях и резкий в оценках, Шумяцкий не всегда достигал взаимопонимания с рядом талантливых кинематографистов.
Особенно трудно складывались его отношения с Сергеем Эйзенштейном. Неприязнь, возникшая между ними, в какой‑то степени определялась холодным и настороженным восприятием Эйзенштейна самим Сталиным, который хорошо помнил, что режиссер «забыл» о нем в картине «Октябрь». Кроме того, Шумяцкого оскорбляло откровенное отрицание Эйзенштейном его профессиональной компетентности как руководителя советской кинематографии и не всегда корректное подшучивание над ним. Известный всему миру режиссер был для начальника ГУКФа «крепким орешком», человеком сложного и непонятного ему интеллекта, художником, больше всего ценившим свою независимость. И Шумяцкий отвечал ему чересчур резкой и во многих случаях несправедливой критикой, обвинял его в формализме, незнании марксизма. Ему принадлежит значительная роль в разгроме фильма Эйзенштейна «Бежин луг», — он приписывает ему вредные «формалистические упражнения», интерес к «религиозной мифологии», амнистирование «классовых врагов» и т.д. Шумяцкий почувствовал и затаенную мысль Эйзенштейна: «Пафос создания новой колхозной деревни он начал показывать как пафос стихийного разрушения». На 1‑м Всесоюзном съезде профсоюза кинофотоработников начальник ГУКФа предъявил Эйзенштейну политические обвинения, прозвучавшие как донос. Он назвал его «божком», «бонзой», активным членом «богемной, формалистической группки», где осуждались лучшие фильмы советского кино, а Эйзенштейн, создавший «враждебный» фильм «Бежин луг», якобы назвал фильм «Встречный» «красной халтурой».
Однако не следует воспринимать Б.З. Шумяцкого односторонне, только с позиций его противников. Многие кинематографисты, и не только они, относились к нему с глубоким уважением. Довольно часто Борис Захарович бывал в Ленинграде, где, по словам режиссера Л. Арнштама, у него сложились хорошие творческие отношения с коллективом «Ленфильма», рабочими, служащими, режиссерами, в том числе с А. Зархи и И. Хейфицем, Ф. Эрмлером, Л. Траубергом и Г. Козинцевым, монтажером Т. Лихачевой и другими. Г. Козинцев вспоминал, что встреча с Б. Шумяцким стала «толчком к образованию замысла историко‑революционного фильма без патетического тона». Начальник ГУКФа охотно и увлеченно рассказывал Л. Траубергу и Г. Козинцеву о быте, повседневном существовании профессионального революционера, о жизни в тюрьмах, работе подпольных типографий и т.д. Слушателей поразили спокойная ирония, шутливая форма повествования, доходчивость мысли и слов. Именно это помогло режиссерам ощутить революционные события в Сибири «в иной окраске, в иной, далекой от приевшихся штампов тональности». В их воображении начали постепенно возникать некоторые черты Максима.
Г. Козинцев оставил нам удивительно теплую характеристику Б. Шумяцкого и даже короткое описание его внешности: «Это был уже немолодой человек, ходивший в теплом, не по сезону пальто, несуразно нахлобученной шапке и галошах. Что‑то глубоко прозаическое и обыденное было во всем облике этого умного, много знавшего человека, в полной мере одаренного чувством юмора. Со спокойной иронией он разбирался во всех наших киноделах».
К сожалению, Шумяцкий не мог защитить многих сотрудников своего ведомства от репрессий и, видимо, в целях самозащиты публично осудил их как «шпионов», «троцкистов». Но втайне он не верил ярлыкам, которые щедро навешивали на невиновных людей. Известна его дружба с молодым талантливым оператором Владимиром Нильсеном, которого он назначил консультантом ГУКФа, хотя знал, что тот ранее был арестован и два года провел в ссылке. В неопубликованном письме к оператору от 3 августа 1936 года Шумяцкий делится с ним своими мыслями по поводу «мелкой дряни», карьеристов, проникающих в советское кино и жаждущих правительственных наград. В соавторстве с Нильсеном, доцентом ВГИКа, им написана книга о кинематографе США (до сих пор она не напечатана и хранится в ЦГАЛИ).
Режиссера‑монтажера Т. Лихачеву, которую ленинградское НКВД сочло социально опасным элементом, Шумяцкий устроил на «Мосфильм», давал ей рабочие поручения в ГУКФе. По твердому убеждению Лихачевой, Шумяцкий был деятельным, скромным и добрым человеком, всегда интересовавшимся на киностудиях условиями труда рядовых сотрудников, рабочих и служащих. По ее воспоминаниям, руководитель ГУКФа не любил появляться перед фотокамерой и уходил, когда ожидалось посещение фотокорреспондентов. Лихачеву не раз вызывали в высокие инстанции, где тщетно пытались получить у нее компромат на Шумяцкого.
Дочь Шумяцкого, Екатерина Борисовна, рассказывает, что отец был человеком сложным, нередко суровым, много требовавшим от себя и других. Улыбка на его лице была настоящей радостью для всей семьи. Он не любил распространяться о своем тяжелом детстве, о пребывании в тюрьме, участии в гражданской войне. Дома проводил много времени за письменным столом, поглощенный своими кинематографическими делами. «Отец, — вспоминает она, — буквально раскрепощался, когда к нему приходили домой коллеги и друзья — оператор В. Нильсен с женой, режиссеры В. Вайншток, Ф. Эрмлер, Г. Александров, Л. Трауберг, Г. Козинцев, сценаристы А. Каплер, И. Прут, работники ГУКФа. Тогда он много и охотно говорил о необходимости больших перемен в советском кинематографе, но подчеркивал, что далеко не все зависит от него». Он не выносил преувеличенного внимания к собственной персоне, совершенно не пил. Однажды страшно рассердился, когда вскрыл посылку из Грузии и обнаружил там под слоем фруктов несколько бутылок сухого вина.
Нельзя отрицать ошибки и противоречия Б.З. Шумяцкого, человека, отдавшего лучшие годы своей жизни революционной борьбе и искренне преданного идеям марксизма‑ленинизма. Но в целом его деятельность на посту руководителя Всесоюзного кинофотообъединения, затем ГУКФа принесла немало пользы советскому кинематографу. Ю. Райзман говорил: «Я, как и другие режиссеры, бывал под огнем темпераментной критики начальника ГУКФа, но всегда видел, что Борисом Шумяцким движет огромная любовь к кино, и это передавалось окружающим. В сущности, он все свое время отдавал кинематографу, о котором мог беседовать часами. Борис Захарович стремился понять замыслы основных создателей ленты и особенно серьезно относился к режиссуре. Вероятно, в минуты таких бесед с мастерами кино ему казалось, что и он участвует в создании фильма. Именно благодаря ему значение кино резко повысилось».
Уже в течение двух‑трех лет после прихода Б. Шумяцкого в «Союзкино» советское кинопроизводство сделало заметный шаг вперед. Своей главной задачей он считал реконструкцию кино «на социалистической базе и основе передовой техники», создание четкой системы планирования фильмов с учетом их тематики и технических возможностей студий. Он резко выступал против «правых оппортунистов», сторонников «богемно‑анархических настроений», убежденных в том, что «область духа творчества» планировать нельзя, и запретил подменять выполнение конкретного производственного плана ненужными дискуссиями о его целесообразности.
Шумяцкий был абсолютно прав, когда утверждал, что плановая система работы в кино невозможна при отсутствии интересных и полноценных в литературном отношении сценариев — художественной основы будущих фильмов. Именно поэтому он призывал серьезно относиться к работе сценариста, рассматривая сценарий как «самостоятельный вид драматургии», оригинальное литературное произведение. С его точки зрения, успех фильма в значительной степени определяется высокими художественными качествами сценария и мастерством актеров, занятых в картине. Руководитель ГУКФа нередко рекомендовал режиссерам понравившиеся ему сценарии, пытался определить направление и характер режиссерской работы над будущей лентой. В этом смысле представляет интерес его неопубликованное письмо к М. Ромму, датированное 16 сентября 1934 года. Речь идет о сценарии К. Виноградской «Анка»: «Прочел еще раз «Анку». Мне сдается, что если еще несколько поработать над сценарием, можно сделать неплохой фильм… Трудности лежат главным образом в подборе актрисы. Нужна очень талантливая, яркая и в то же время мягкая актриса, примерно типа Бабановой, только куда моложе и миловиднее. Да и Павла должен играть актер огромных чувствований и большого мастерства. Не будет актеров на эти роли, фильм может быть загублен. Да и на другие роли нужны настоящие актеры. Я хотел бы получить ваши соображения по всему комплексу вопросов в работе над этой лентой».
Б. Шумяцкий много сделал для картины Г. Козинцева и Л. Трауберга «Юность Максима». Режиссеров вдохновили рассказы начальника ГУКФа о его революционном прошлом, в которых они нашли нужную тональность киноповествования и какой‑то важный для себя материал. Работая над сценарием, Козинцев в письме от 20 апреля 1933 года просит Шумяцкого привлечь к работе над сценарием Ильфа и Петрова. Но больше всего он заинтересован в том, чтобы Шумяцкий приехал в Ленинград 1 мая, прочел сценарий и посмотрел «полную репетицию всех персонажей в костюмах». Без сомнения, советы Шумяцкого помогли создателям будущего фильма. 20 марта 1934 года Козинцев пишет своему высокому другу, что все его поправки приняты, и буквально взывает о помощи в решении трудных тюремных сцен: «Помогите нам, пока в голову ничего не приходит».
Б. Шумяцкий тревожился за судьбу фильма, который шел к экрану весьма трудным путем. Сценарий ленты под названием «Большевик» запретила комиссия ЦК, затем фильм не принимало Госкино. Однако начальник ГУКФа, как рассказывал Л. Арнштам, в беседах с друзьями и коллегами настаивал на том, что фильм интересен. И. Пензо, жена В. Нильсена, присутствовавшая при разговоре мужа с Б. Шумяцким, вспоминала: «Борис Захарович говорил о «Юности Максима» с большой теплотой. В память врезались его слова: «У нас всех большевиков привыкли воспринимать по шаблону… Вроде бы люди искусства, а юмор не понимают… Сделаю все, чтобы помочь Грише… (Г. Козинцеву). Картину скоро увидит сам…»
Шумяцкий повез Козинцева и Трауберга на решающий просмотр картины в Кремль, где она подверглась легкой критике, но была одобрена вождем.
Только благодаря Б. Шумяцкому на советском экране появилась первая звуковая джаз‑комедия «Веселые ребята». Заслуга руководителя ГУКФа в том, что именно он предложил создать кинокомедию на материале спектакля Ленмюзикхолла «Музыкальный магазин», пригласил сниматься в новой картине Л. Утесова и его джаз, предложил использовать в качестве режиссера фильма Г. Александрова. На протяжении длительного времени Шумяцкий курировал постановку кинокомедии, рассматривая ее как свое детище. Сценарий «Веселых ребят» был назван «буржуазным», однако он сумел запустить его в производство. Когда началось преследование уже готовой картины партийными чиновниками заведующим отделом агитации и пропаганды ЦК ВКП(б) Стецким, наркомом просвещения Бубновым и другими, Шумяцкий бросился на защиту фильма. 28 июля 1934 года он написал письмо Сталину с просьбой обуздать консерваторов, загубивших ряд неплохих картин, снять с «Веселых ребят» обвинение в «контрреволюционности, фальши, хулиганстве» и разрешить демонстрацию фильма на международном кинофестивале, чего он, кстати, добился.
С именем Б. Шумяцкого связан и успех советских фильмов на международных кинофестивалях в Венеции и Москве. В январе 1935 года начальнику ГУКФа удалось организовать праздничное заседание в Большом театре в честь пятнадцатилетия советского кино. Присутствовали сам вождь и его ближайшие соратники.
Инициативный и решительный администратор, руководитель‑практик Шумяцкий сумел добиться того, что в СССР начали выпускать позитивную пленку, создали огнестойкую пленку, сконструировали неплохие для того времени образцы звукозаписывающей аппаратуры. Он горячо поддержал Нильсена, выступившего за внедрение в кино одного из интереснейших приемов комбинированной съемки — транспарантного метода, который вскоре был использован этим прекрасным оператором в работе над «Веселыми ребятами».
Начальник ГУКФа без колебаний уволил руководство «Киномеханпрома», где серьёзная техническая проверка той или иной конструкции подменялась простым голосованием. Одним из первых Шумяцкий предложил готовить творческую молодежь из национальных республик в московском и киевском институтах кинематографии, поддержал идею совместных постановок республиканских киностудий и ведущих киностудий Москвы и Ленинграда.
В мае 1935 года Б. Шумяцкий возглавил группу кинематографистов, посетивших киностудии Европы и Америки. Из Парижа начальник ГУКФа, его консультант, оператор В. Нильсен, режиссер Ф. Эрмлер и изобретатель советской системы звукового кино А. Шорин отправились в США. В Америке они провели около двух месяцев, сосредоточив свое внимание на работе Голливуда, встретились с известными режиссерами Ф. Капра, Л. Майлстоуном, Р. Мамуляном, К. Видором, Ф. Лангом, актерами А. Менжу, Г. Купером, М. Дитрих, побывали у Чарли Чаплина, который показал им весь отснятый материал для кинофильма «Новые времена». Еще до посещения Америки Шумяцкий задумывался над серьезной реформой в советском кино, и прежде всего над его техническим оснащением. В США его замыслы обрели конкретное содержание. Его поразила «техника цветопередачи» в ряде американских картин, он обратил внимание на то, что кинематографисты США в хорошую погоду снимают на открытых площадках и только в непогоду переходят в павильоны, создавая непрерывность производственного процесса и обеспечивая возможность отказаться от дорогих и ненужных экспедиций. Он понял, как нужна советскому кино рационализация всей системы кинопроизводства. Целый день делегация из СССР провела на острове Святой Каталины, где располагалась база натурных съемок голливудских фильмов для любых климатических поясов. Позже, повторяя некоторые мысли Шумяцкого, Нильсен писал о необходимости внедрить в отечественное кино «новую систему технологического процесса», «принципы беспрерывности, конвейерности всего производственного комплекса при максимальной дифференциации труда».
Шумяцкий, в сущности, открыто выступил за «генеральную реконструкцию советского кинематографа на основе американского опыта». В неопубликованном письме Нильсену от 31 августа 1936 года он выражает согласие с критиком А. Монтегю, который резко отзывался о технической отсталости английских киностудий, не имеющих своей натуры и киноактеров, вынужденных «побираться у Голливуда».
Козинцев писал: «Шумяцкий привез из Голливуда честное стремление совершить и техническую, и организационную революцию. Киногород должен был строиться где‑то в Крыму около Байдарских ворот. Мы верили в него, мечтали скорее переехать туда не только работать, но и жить».
Б. Шумяцкий был уверен, что при наличии постоянной солнечной натуры, спецпавильонов, эффективных способов производства четыре студии киногорода смогут выпускать 200 фильмов в год. Во главе пяти съемочных групп должен был стоять продюсер. Советский Голливуд предполагалось построить за четыре года (с 1936 по 1940 год).
Позицию Шумяцкого и Нильсена поддержали известные американские кинематографисты — режиссер Ф. Капра и сценарист Р. Рискин, приезжавшие в Москву весной 1937 года. Капра увидел в советских картинах «оригинальные идеи, реализованные только наполовину из‑за технической отсталости». По его мнению, «техника должна опережать мысль», только тогда можно быстро и плодотворно работать; этому, конечно, будет способствовать своя «кинопромышленность на Кавказе или в Крыму».
Однако все новаторские стремления Б.З. Шумяцкого были встречены в штыки и прессой, и правительственными чиновниками. Своим острым конформистским чутьем они улавливали в тяжелой атмосфере осени 1937 года, что положение Шумяцкого почти безнадежно. 8 октября был арестован В. Нильсен, а через четыре дня, 12 октября, газета «Кино» обвинила Б. Шумяцкого в том, что мнение «вредителя» Нильсена он считал «решающим», отправил его в длительную заграничную командировку, выдвинул «наглого проходимца с уголовным прошлым» на ответственную работу. Это уже звучало как приговор самому Шумяцкому. Фильм М. Барской «Отец и сын», который он одобрил, сочли «враждебным». Ему, разумеется, поставили в вину идею реконструкции советского кино на основе американского опыта, а «порочный проект» создания советского Голливуда расценили как «вредительство». Если вначале его осуждали за бюрократизм, отрыв от масс, создание своего культа среди кинематографистов, то позже, летом и осенью 1937 года, ему уже приписывали обвинения, которые предъявлялись «врагам народа». Оказывается, начальник ГУКФа занимался саботажем, пригрел в своем учреждении уже разоблаченных троцкистов, преступно разбазаривал огромные государственные средства, был виновен в провале многих картин, и прежде всего в том, что киностудии страны не выполнили производственного плана в 1935 и 1936 годах. Вся критическая кампания против Шумяцкого проходила, бесспорно, под личным контролем Сталина.
Старого партийца, который знал слишком много и стал чересчур самостоятельным, вождь и не думал взять под свою защиту. Следовало убедить миллионы людей, что в бедах и недостатках советского кино повинны не жестокая партийная цензура или отсутствие необходимых средств, а вредительская деятельность начальника ГУКФа и его окружения. Сталин не был заинтересован в расширении кинопроизводства, что могло сделать кинематограф трудно управляемым. Он не мог одобрить проекта советского Голливуда, требовавшего затрат в 400 миллионов рублей. Деньги нужны были ему тогда совсем для других целей…
На квартиру Б.З. Шумяцкого представители НКВД явились в ночь на 8 января 1938 года. Дом правительства на улице Серафимовича, известный как Дом на набережной, к тому времени был уже наполовину пустым, пришла и очередь Шумяцкого. Обыск продолжался почти всю ночь. Чекисты забрали не только бумаги, записи, письма, документы, связанные с деятельностью Шумяцкого. В доход государства пошли, а может быть, стали чьей‑то собственностью книги, ценные вещи, семейные реликвии, например уникальный иранский ковер династии Каджаров, чаша Чингисхана — подарок Сухэ‑Батора, рукописный Коран, персидские миниатюры, редкие монеты, пианино «Шредер», машина «Форд» и даже серебряный знак ВЦИК РСФСР №85. Опись изъятого, как позднее рассказывал внук арестованного Борис Лазаревич Шумяцкий, содержала 261 предмет.
Допросы начальника ГУКФа были очень тяжелыми. В течение нескольких месяцев он был сломлен и «признался» во всех смертных грехах. Против него дали показания ранее арестованные работники ГУКФа В. Жилин, В. Усиевич, Я. Чужин. Более правдивой осталась Е. Соколовская, бывший заместитель директора «Мосфильма», осужденная как шпионка.
Шумяцкого вынудили признаться в том, что он совместно с киномехаником Королевым и инженером Молчановым готовил террористический акт в просмотровом зале Кремля, спланировав разбить колбу ртутного выпрямителя, чтобы отравить Сталина, Молотова и других членов Политбюро. Его заставили подписать признание, что он является агентом царской охранки, японским и английским шпионом, занимавшимся вредительством по заданию своих зарубежных разведок. Арестованный в то же время специалист в области кинотехники профессор Е. Голдовский вспоминал об очной ставке с Шумяцким, который, отводя глаза, подтверждал, что профессор принадлежит к «правотроцкистской организации». Из протоколов последних допросов Б.З. Шумяцкого, как рассказывает изучивший его дело внук, «было видно, что мой дед с трудом, беспомощной рукой выводил свою подпись». 28 июля военная коллегия Верховного суда СССР приговорила его к расстрелу «за участие в контрреволюционной террористической организации». Приговор привели в исполнение в тот же день. Через 18 лет, 22 февраля 1956 года, Б.З. Шумяцкий был реабилитирован.
Зимой 1938 года арестовали и жену Шумяцкого, старого члена партии, Лию Исаевну, выпустили ее летом 1940‑го после тяжелого инфаркта, перенесенного в тюрьме.
Жена, дочь и внук реабилитированного Б.З. Шумяцкого в разное время писали письма Н. Хрущеву, Л. Брежневу, М. Горбачеву с просьбами отметить шестидесятилетие, девяностолетие, столетие со дня рождения Шумяцкого, дать правдивую оценку его деятельности в истории советского государства, в частности кинематографа. Обращения в высокие партийные инстанции не дали никаких результатов. Впрочем, в 1986 году им позвонили из ЦК, сказали, что для организации столетнего юбилея Б.З. Шумяцкого необходимо решение первых лиц государства. Молчал и Союз кинематографистов СССР. Иногда к родным Шумяцкого приходили его старые друзья — Ф. Эрмлер, Г. Козинцев, Л. Трауберг, В. Вайншток и другие. После долгих просьб и мытарств Борис Лазаревич Шумяцкий получил доступ к делу деда.
Деятельность Б.З. Шумяцкого в советском кино еще далеко не раскрыта. Да, он выполнял указания Сталина, но не относился к вождю с тем раболепием, которым отличались его невежественный преемник С. Дукельский и типичный партийный функционер И. Большаков. Б. Шумяцкий — единственный из трех руководителей кинематографии при Сталине, кто с пользой для дела проявлял свою личную инициативу и принимал участие в творческом процессе создания ряда интересных фильмов 30‑х годов. Друзья в СССР и на Западе называли его «Народный комиссар кинематографии».
НОВЫЙ НЕМЕЦКИЙ АНТИСЕМИТИЗМ
The New York Times: Новый немецкий антисемитизм
Джеймс Ангелос. Перевод с английского Любови Черниной 25 июля 2019
Одно из первых воспоминаний Венцеля Михальски о своем детстве, которое он провел в Германии в 1970‑е годы, — это совет его отца Франца: «Не говори никому, что ты еврей». Франц, его мать и младший брат выжили во время Холокоста, скитаясь по полям Восточной и Центральной Европы и скрываясь от гестапо. Послевоенный опыт жизни в Германии подсказывал, что, хотя нацисты были разгромлены, антисемитизм, свойственный их идеологии, никуда не делся. Это стало ясно Францу в Берлине, когда учителя украдкой бросали на него злобные взгляды, говоря о еврейских литературных героях, например о Шейлоке из «Венецианского купца». «А, Михальски, это как раз про тебя», — сказал один учитель, улыбаясь сквозь зубы. Спустя много лет, когда Франц торговал кормом для животных в Гамбурге, он не стал рассказывать коллегам о своем еврействе и держал язык за зубами, когда слышал, как они отпускают антисемитские замечания. Так что и сыну Венцелю Франц говорил, что все будет гораздо проще, если он будет помалкивать, что он еврей. «Как только ты расскажешь об этом, сразу станет очень неловко».
Как‑то, будучи подростком, Венцель не послушался совета отца и рассказал близкому другу. Друг сразу рассказал своей матери, и, когда Венцель в следующий раз встретил ее, она отреагировала очень бурно — обняла и расцеловала его в обе щеки: «Венцель! Мой Венцель». Коренастый, бородатый 56‑летний Венцель рассказал мне про этот случай субботним вечером. Он заговорил высоким голосом и попытался воспроизвести ее мимику: «Вы такой народ! Вы самые умные! Самые эмоциональные! Лучшие пианисты в мире! И лучшие поэты!» А потом добавил нормальным голосом: «И я понял, что имел в виду отец».
Сейчас Венцель Михальски возглавляет немецкое отделение Human Rights Watch. Вместе с женой, англичанкой Джеммой, он живет в просторной квартире в западной части Берлина. У них на кухне Джемма рассказала мне, что, когда она приехала в 1989 году в Германию, она часто сталкивалась со странной защитной реакцией, когда говорила людям, что она еврейка; они сразу начинали уверять ее, что не чувствуют ответственности за Холокост, или защищали своих дедов, утверждая, что те ни в чем не виноваты. Так что Джемма тоже стала скрывать, что она еврейка, чтобы избежать подобных разговоров.
Недавно младший сын Михальских стал третьим поколением в семье, выучившим, что, если будешь рассказывать людям, что ты еврей, наживешь проблемы. Мальчик — родители попросили называть его вторым именем Соломон, чтобы сохранить конфиденциальность его личности, ходил в еврейскую начальную школу в Берлине. Но он не хотел оставаться в такой гомогенной школе навсегда и, когда ему исполнилось 14 лет, перевелся в обычную школу с характерным для новой Германии разнообразием — в этой школе, говорит Джемма, у него тут же появились друзья с такими именами, как Хасан и Ахмед.
Первые несколько дней прошли хорошо. Соломон, вежливый и улыбчивый мальчик, сблизился с одним из одноклассников на почве общего увлечения рэпом. Одноклассник познакомил его с турецко‑немецким рэпером, который пел «про Аллаха и всякое такое», рассказал мне Соломон. За это Соломон давал приятелю слушать американский и британский рэп. У Соломона было ощущение, что они подружатся. На четвертый день на уроке этики учителя стали спрашивать учеников, в каких молельных домах они бывали. Один ученик упомянул мечеть. Другой упомянул церковь. Соломон поднял руку и сказал, что он бывал в синагоге. Наступил странная тишина, вспоминает Соломон. Один из учителей спросил, как он попал в синагогу.
«Я еврей», — ответил Соломон.
«Все были в шоке, особенно учителя», — рассказывает Соломон. После уроков учитель сказал Соломону, что он очень храбрый. Соломон смутился. Джемма объяснила: «Он не знал, что об этом не стоит никому говорить».
На следующий день у Соломона был день рождения, и он принес в школу браунис. Он раздавал их всем во время перемены, и тут мальчик, который, как он рассчитывал, станет его другом, сообщил ему, что в школе много учеников‑мусульман, для которых «еврей» — это ругательство. Соломон не понял, причисляет ли его приятель себя к этой категории, и после уроков попросил у него объяснений. Мальчик обнял Соломона за плечи и сказал, что, хотя он «настоящий бабо» (так на курдском сленге называется босс), друзьями они быть не могут, потому что евреи не могут дружить с мусульманами. Потом одноклассник отпустил несколько антисемитских замечаний в том духе, что евреи убийцы, что их интересуют только деньги, рассказал мне Соломон.
В следующие несколько месяцев Соломона стали преследовать, причем с каждым разом все более агрессивно. Однажды он вернулся домой с большим синяком — его толкнули сзади. В другой раз Соломон шел домой и по дороге зашел в пекарню. Выйдя оттуда, он увидел, что один из его мучителей нацеливает на него что‑то похожее на пистолет. У Соломона дрогнуло сердце. Мальчик спустил курок. Пистолет оказался игрушечным, но Соломон ужасно перепугался.
Когда Соломон впервые рассказал родителям о травле, они решили превратить это в воспитательный момент. Они договорились, что отец Венцеля придет в школу и расскажет, как он скрывался от гестапо. Но преследования усиливались, рассказывает Джемма, и они поняли, что школа ничего не делает для решения проблемы. Михальские обнародовали свою историю в 2017 году, выступив в СМИ, надеясь развернуть столь назревшее обсуждение проблемы антисемитизма в немецких школах. С тех пор стало известно о десятках случаев буллинга на почве антисемитизма в школах, в том числе один случай, который произошел в прошлом году в немецко‑американской школе, в первом классе которой учится мой собственный сын. По сообщениям местной прессы, ученики месяцами травили девятиклассника, выкрикивая ему что‑то вроде: «На товарном поезде в Освенцим!» Администрацию школы критиковали за то, как она отнеслась к этому случаю, и она опубликовала заявление, в котором говорилось, что школа сожалеет о первой реакции, но сейчас меры приняты и проведены «серьезные беседы» с преподавательским составом.
Директор школы Соломона в интервью немецкой газете Die Welt тоже сказал, что школа предприняла все усилия для решения проблемы. Журналист спросил, считает ли он травлю примером бездумного поведения подростков или глубоко укоренного антисемитизма, и директор после некоторой паузы назвал вопрос очень опасным, но затем ответил: «Вполне возможно, что антисемитизм — настоящая причина. Но невозможно заглянуть в головы этих школьников». (Когда за комментарием обратились к представителю департамента по делам образования, молодежи и семьи сената Берлина, который отвечает за берлинские государственные школы, он сказал, что принял ряд антидискриминационных мер, в том числе ввел обучающие курсы и семинары для учащихся и педагогов.)
По мнению Михальских, все произошедшее свидетельствует, что немецкое общество так никогда и не обратилось всерьез к проблеме антисемитизма после войны. В Германии отреставрировали синагоги и построили мемориалы жертвам Холокоста, но, по словам Венцеля, «этим все и ограничилось для большинства людей среднего класса. Это означает: “Мы все сделали. Мы справились с антисемитизмом”. Но никто никогда не занимался этим в семьях. Большие, тяжелые, болезненные вопросы так и не были заданы». По мнению Венцеля, ученики‑мусульмане, которые мучили его сына, действовали в окружении, уже пропитанном антисемитизмом. «Сейчас многие консервативные политики говорят: “Ой, это мусульмане привезли антисемитизм в нашу замечательную антиантисемитскую культуру”, — сказал он. — Это ерунда. Они пытаются политизировать нас».
Еврейская жизнь в Германии не была уничтожена полностью. После нацистского геноцида, унесшего жизни 6 млн евреев, около 20 тыс. перемещенных лиц из Восточной Европы обосновались в Западной Германии, присоединившись примерно к 15 тыс. выживших немецких евреев, остававшихся в Германии после войны. Новая немецкая политическая элита в речах и законах отвергала ярый антисемитизм, составлявший одну из основ нацизма, — эти меры считались не только моральным императивом, но и необходимым элементом для восстановления статуса Германии на международной арене. Однако эта перемена не обязательно отражала стремительный отказ от давно существовавших в стране антисемитских настроений. В последующие десятилетия желание многих немцев уклониться от ответственности или снять с себя вину за Холокост породило новую форму антипатии к евреям — это явление получило название «вторичный антисемитизм», когда евреи стали вызывать у немцев отвращение за напоминание об их вине, и жертва и палач поменялись местами. «Похоже, что немцы никогда не простят нам Освенцим», — говорила в 1968 году немецко‑еврейская журналистка Хильда Вальтер.
Память о Холокосте в Западной Германии постепенно превратилась в дело государства и общественных групп, сформировав преобладающую на сегодняшний день Erinnerungskultur, «культуру памяти», которую лучше всего иллюстрирует Мемориал убитым евреям Европы, раскинувшийся почти на 2 гектара рядом с Бранденбургскими воротами и открытый в 2005 году. Но хотя немецкая культура памяти стала образцом для других стран, как осмысливать ужасы прошлого, внутри страны она не получила всеобщей поддержки. Согласно результатам опроса, проведенного в 2015 году Антидиффамационной лигой, 51% немцев считают «вероятно верным», что «евреи слишком много говорят о том, что произошло с ними во время Холокоста», а 30% согласны с утверждением: «Люди ненавидят евреев из‑за того, как евреи себя ведут».
Реакционная ультраправая партия «Альтернатива для Германии» (АдГ), впервые попавшая в бундестаг в 2017 году и сразу ставшая третьей по величине, имеет антимигрантскую и антиисламскую платформу, но ее лидеры выступали также и против немецкой культуры памяти. Политики из АдГ нередко преуменьшают масштаб нацистских преступлений, чтобы снизить уровень того, что некоторые из них называют национальным «культом вины». В июне прошлого года один из руководителей партии Александр Гауланд назвал период нацизма «птичьим пометом в более чем тысячелетней славной истории Германии».
Сегодня в Германии, население которой составляет 82 млн человек, живут около 200 тыс. евреев, и многие из них испытывают все большие опасения. В 2018 году Европейский союз опросил евреев Европы, и 85% респондентов в Германии охарактеризовали антисемитизм как очень большую или достаточно большую проблему; 89% заявили, что проблема усилилась за последние пять лет. Число зарегистрированных в Германии преступлений на почве антисемитизма возросло в прошлом году почти на 20% и достигло 1799, а число проявлений антисемитизма, сопряженных с насилием, возросло примерно на 86% и составило 69. Полицейская статистика относит 89% антисемитских инцидентов к ультраправым экстремистам, но руководители еврейской общины оспаривают эту статистику, и многие немецкие евреи считают, что угроза исходит далеко не только справа. Чуть больше половины еврейских участников европейского опроса в Германии заявили, что испытывали на себе проявления антисемитизма в последние пять лет, а 41% из них указали, что самый серьезный из этих инцидентов был совершен «человеком с мусульманскими экстремистскими взглядами».
Опасения еврейской общины по поводу того, что некоторые называют «импортированным антисемитизмом» или «мусульманским антисемитизмом», привезенным в страну иммигрантами с Ближнего Востока и нередко связанным с палестино‑израильским конфликтом, стали возникать после 2000 года, когда во время палестинских беспорядков, получивших название «вторая интифада» по ряду стран Европы прокатилась волна нападений на евреев. Масштабный приток в Германию беженцев из таких стран, как Сирия и Ирак, начавшийся в 2015‑м, усилил волнение. В обстановке всеобщей гордости, охватившей многих немцев в связи с приемом беженцев, глава Центрального совета евреев Германии, крупнейшей еврейской организации страны, Йозеф Шустер выражал обеспокоенность. «Многие беженцы хотят скрыться от ужасов ИГИЛ (Запрещена в РФ. — Ред.) и жить в мире и спокойствии, но в то же время они представляют культуру, неотъемлемую часть которой составляют ненависть к евреям и нетерпимость», — заявил он в интервью журналисту Die Welt.
Об истинной природе антисемитской угрозы — и разумеется, о том, доходит ли она до уровня экзистенциальной угрозы — много спорят в еврейской общине Германии. Многие считают, что самая серьезная опасность исходит от укрепившихся ультраправых, которые враждебно относятся и к мусульманам, и к евреям. Жуткой иллюстрацией этой угрозы служат недавние теракты, устроенные расистами в синагогах Питтсбурга и калифорнийского города Повей, а также в мечети новозеландского города Крайстчерч. Многочисленные опросы демонстрируют, что антимусульманские настроения распространены в Германии и других странах Европы больше, чем антисемитизм. В то же время ряд исследований показывает, что мусульмане в Германии и других европейских странах чаще придерживаются антисемитских взглядов, чем население в целом. Например, опрос Антидиффамационной лиги 2015 года показал, что антисемитские настроения характерны для 56% мусульман в Германии, по сравнению с 16% населения в целом. Консервативно настроенные евреи считают, что левые не хотят говорить об этой проблеме из нежелания усиливать маргинализацию уже маргинальной группы или из левацкого антисемитизма. Ультраправая антиисламская АдГ — та самая политическая партия, которую многие евреи считают самой опасной из‑за ее отношения к нацистским преступлениям, попыталась сыграть на этом и теперь представляет себя защитницей немецких евреев от того, что она называет исламской угрозой.
Инцидент, который привлек к себе всеобщее внимание и показал всю сложность последних тенденций, произошел в апреле 2018 года в Берлине. 19‑летний сириец палестинского происхождения снял с себя ремень и стал хлестать им молодого израильтянина в кипе по имени Адам Армуш. Нападавший кричал по‑арабски: «Яуд!» («Еврей!»). Армуш снял нападение на мобильный телефон, чтобы, как он сказал позднее в интервью, «весь мир увидел, каково еврею ходить сейчас по улицам Берлина». Шустер посоветовал евреям не носить кипу открыто. В суматохе, поднявшейся вокруг странной истории с Армушем, как‑то почти потерялся тот факт, что он не еврей, а израильский араб. Он сказал, что кипу вместе с предупреждением, что ее не стоит носить на улице, получил от приятеля. Армуш рассказал, что поначалу не поверил ему: «Я говорил, что это совершенно безопасно. Я хотел проверить. И вот чем это закончилось».
Многие мусульмане критикуют теорию о «мусульманском антисемитизме» и говорят, что он вовсе не является неотъемлемой чертой их веры. Немецкий исследователь ислама Мухаммад Самир Муртаза, который много писал об антисемитизме, утверждает, что европейский антисемитизм был завезен на Ближний Восток в XIX веке и начал «исламизироваться» только в конце 1930‑х годов, а арабо‑израильский конфликт катализировал этот процесс. Антисемитизм действительно главным образом европейское изобретение, которое доказало, что способно мутировать. Демонизация евреев, зачастую тесно связанная с экономическими и социальными предрассудками, долгое время была частью христианской традиции, а после расцвета европейского национализма в XIX веке стала приобретать расовый характер. Сегодня, когда расистский трайбализм поднимает голову и ведет войну с либерально‑демократическим порядком, новое столкновение Германии с антисемитизмом много говорит не только о судьбе ее измученных еврейских общин, но и о способности народа построить толерантное и плюралистическое общество, устойчивое к искушениям этнонационализма.
Первые признаки неоднозначны. Зигмунт Кенигсберг занимает пост комиссара по вопросам антисемитизма в Берлинской еврейской общине — организации, которая руководит синагогами и другими аспектами местной еврейской жизни. В кафе рядом с увенчанной куполом Новой синагогой, которая избежала разрушения в ходе погромов ноября 1938 года, Кенигсберг, обходительный человек 58 лет, рассказал мне, что его мать пережила заключение в концлагере Берген‑Бельзен и намеревалась переехать в Париж. Вместо этого она осела в приграничном немецком городе Саарбрюккен, где вскоре познакомилась с отцом Кенигсберга, который тоже пережил Холокост. Как и другие еврейские семьи, они колебались, оставаться ли им в Германии. Кенигсберг описывает эти сомнения распространенной метафорой — по его словам, до 1980‑х годов немецкие евреи «сидели на чемоданах». После объединения Восточной и Западной Германии многие евреи боялись распространения национализма. Несмотря на волну расистских нападений на мигрантов, этого распространения вроде бы не произошло. Возник Европейский союз, который был создан для обуздания подобных импульсов. Евреи почувствовали себя спокойнее. По словам Кенигсберга, «мы распаковали чемоданы и убрали их в подвал».
Теперь, считает он, ощущение безопасности сильно ослабло. Люди еще не начали уезжать, но уже начали задумываться: «Куда я убрал тот чемодан?»
Холодным пасмурным днем конца 2017 года Йорай Файнберг, израильский гражданин, которому было тогда 36 лет, с сигаретой в руках стоял у входа в принадлежащий ему израильский ресторан в центре Берлина, закутавшись в пальто. Немец средних лет остановился на тротуаре и заявил:
— Ваш народ сошел с ума.
— Почему это? — спросил Файнберг, а его приятель стал снимать происходящее на мобильник.
— Очень просто, — объяснил прохожий. — Потому что вы 70 лет воюете с палестинцами».
— А, так вы левый, — ответил Файнберг.
— Я не левый, — заявил прохожий, наклоняясь к Файнбергу. — Вы ведете войну. И вы хотите обосноваться здесь. — Прохожий становился все более агрессивным. — Убирайтесь отсюда! — продолжал он. — Это моя родина. А у вас нет родины.
Файнберг попросил его уйти.
— Даю вам десять лет. Через десять лет вас не будет в живых! — воскликнул прохожий и добавил: — Что вам здесь нужно после 1945 года?»
Вопрос был, похоже, риторический, но Файнберг, затянувшись сигаретой, решил ответить:
— Хороший вопрос, учитывая, сколько есть таких как вы.
Файнберг заметил проезжающую полицейскую машину и поспешил за помощью.
— Никто не станет тебя защищать, — усмехнулся прохожий. А затем, глядя в камеру и как будто обращаясь ко всем евреям вообще, добавил: — Возвращайтесь все в свои идиотские газовые камеры. Никому вы не нужны.
У этого человека не было никаких известных связей с экстремистскими группировками, сказал мне Файнберг. Люди считали его обычным человеком.
Видеозапись этого инцидента стала вирусной в социальных сетях. «Это гнусное нападение еще раз показывает, что антисемитизм проник в самое сердце общества и действует теперь грубо и неприкрыто», — уверен Шустер. В декабре, через год после этого случая, Центр исследования антисемитизма и информирования (RIAS), немецкая организация, с момента учреждения в 2015 году занимающаяся фиксацией антисемитских инцидентов, выбрал ресторан Файнберга, чтобы объявить об инициативе по более активному сбору информации по другим регионам страны.
В годовщину происшествия Файнберг сидел перед журналистами под изображениями шестиконечных звезд. «Это был не самый простой год в моей жизни», — сказал он. Со времени инцидента он получил массу антисемитских посланий. Некто, подписавшийся «Грета», прислал ему по смс стихотворение «Эмансипация», написанное в XIX веке Августом Генрихом Гофманом фон Фаллерслебеном, который был также автором современного гимна Германии. В этом менее известном произведении с обращением «К Израилю» говорится: «Вы крадете у нас из‑под ног нашу немецкую родину». Кто‑то по имени Махмуд написал в Фейсбуке: «Отсчет пошел, как сказал этот немец на видео».
После выступления Файнберга глава RIAS Беньямин Штайниц сообщил, что с момента основания его организация задокументировала свыше 3 тыс. антисемитских инцидентов. Один из журналистов спросил Штайница, кто совершал нападения: «Это обычные граждане? Или это правые экстремисты?» Штайниц ответил, что, судя по описаниям жертв, есть разница между большими городами и сельской местностью. В крупных центрах преступники обычно выходят из «исламской среды или из среды, руководствующейся левой антиизраильской идеологией». В сельской местности мелких городах, добавил он, все совсем иначе.
Апрельский доклад RIAS иллюстрирует сложность проблемы. Когда исследователи изучили все сообщения об антисемитских инцидентах, включая угрозы, преследования или направленный вандализм, в Берлине в 2018 году, они не обнаружили идеологической мотивации почти в половине случаев. 18% инцидентов удалось связать с правыми экстремистами, что делает их крупнейшей известной группой, но, учитывая, сколько информации отсутствует, вряд ли можно с уверенностью говорить о том, какие взгляды преобладают. Еще сложнее оказалось проследить политические мотивы агрессоров. Из 46 антисемитских нападений, совершенных в Берлине в 2018 году, RIAS смог найти идеологическую мотивацию всего в 19 случаях. Пять нападений было совершено людьми, исповедующими «левые антиимпериалистические взгляды», пятеро нападавших были классифицированы как «сторонники теории заговора», четверо — как «враждебно настроенные к Израилю», двое — как «исламисты», еще двое — как «правые экстремисты», одно нападение совершил человек с «политически умеренными» взглядами.
После мероприятия, когда гости угощались фалафелем и хумусом, за столик в углу сел Феликс Кляйн. 51‑летний профессиональный дипломат в очках без оправы, Кляйн занимает пост первого федерального комиссара по вопросам еврейской жизни в Германии и противодействия антисемитизму. Он рассказал мне, что необходимость создать такую должность возникла в декабре 2017 года, после того как пропалестинские активисты, разгневанные решением президента Дональда Трампа признать Иерусалим столицей Израиля, устроили в Берлине демонстрации с сожжением израильских флагов. Эти инциденты позорили правительство Германии и канцлера Ангелу Меркель, которая на более раннем этапе пребывания на своем посту объявила безопасность Израиля Staaträson Германии, «национальным интересом».
Кляйн перечислил, что должно делать немецкое правительство на уровне федеральных земель и на общегосударственном уровне, чтобы противостоять антисемитизму. Главная задача, по его мнению, — просто обучить учителей и полицию распознавать его. Он также сказал, что школьные учебники должны содержать больше материала о роли евреев в истории Германии. «Мы начинаем говорить о евреях, только когда курс истории доходит до нацистского периода, — объясняет Кляйн. — Мы не рассказываем о том, как евреи жили до этого, и не рассказываем, как евреи жили после этого».
Увеличение числа антисемитских выступлений, по мнению Кляйна, вызвано не просто ростом ненависти, но и ростом желания ее выразить. А желание, считает он, выросло благодаря социальным сетям и благодаря АдГ и «ожесточению» политического дискурса. Ряд проблем вызван и мусульманским антисемитизмом, добавил он, однако, согласно уголовной статистике, не он составляет главную проблему.
Кляйн ссылается на федеральную статистику, которая приписывает подавляющее большинство антисемитских преступлений в Германии правым экстремистам. Многие лидеры еврейской общины с этой статистикой не согласны. Я спросил Кляйна, считает ли он ее достоверной. Он признал, что методика действительно небезупречна: если неясно, кто совершил преступление, его автоматически приписывают правым экстремистам. «Я уже начал в правительстве обсуждение по поводу изменения методики», — сказал он.
Кляйн добавил, что существующую статистику не следует использовать в качестве предлога «уйти от дискуссии по поводу мусульманского антисемитизма». Я спросил, нет ли опасений, что такого рода обсуждение усилит напряжение между меньшинствами, вместо того чтобы защищать их. «Я думаю, что такое опасение существует, — ответил он. — И поэтому считаю, что правильной стратегией было бы осуждение любых форм антисемитизма, независимо от численных показателей. Я не хочу начинать дискуссию о том, что какая‑то из них представляет больше проблем и опасности, чем остальные».
Он развил эту мысль подробнее: «Не нужно начинать такую дискуссию, потому что в этом случае вы начинаете использовать одну политическую группу против другой. Этого делать не следует».
Немецкие антисемиты очевидно тяготеют к АдГ. Одно обследование, проведенное в 2018 году Институтом Алленсбаха, уважаемой организацией, занимающейся изучением общественного мнения, показало, что 55% сторонников АдГ полагают, что евреи обладают «слишком большим влиянием в мире»: для сравнения, среди населения в целом эту мысль разделяет 22%. Однако АдГ не занимается непосредственной антиеврейской пропагандой, как прежние ультраправые партии. Ее политики предпочитаю более хитрые формы вторичного антисемитизма. В речи, произнесенной в 2017 году в Дрездене, Бьёрн Хёкке, возглавляющий отделение партии в восточногерманской земле Тюрингия, с сожалением говорил о существовании мемориала Холокоста возле Бранденбургских ворот — он назвал его «позорным памятником» — и призвал развернуть германскую политику памяти «на 180 градусов». Отрицание Холокоста в Германии, где существуют юридические ограничения на ксенофобские высказывания, запрещено законом. Но предлагать забыть о Холокосте — окольный путь, ведущий к той же цели.
Но с того момента, как в 2017 году АдГ попала в бундестаг, ее политики все чаще высказываются в проеврейском и произраильском духе. После нападения на израильтянина в кипе в Берлине один из лидеров АдГ, Йорг Мойтен, написал в Твиттере, что Германия стала «чемпионом мира по импорту мусульманского антисемитизма». Недавно парламентарий от АдГ Беатрис фон Шторх обвинила посла Германии в ООН в принижении и умалении значения угроз Израилю со стороны ХАМАСа. В этой тенденции АдГ не одинока. Основатель французского ультраправого Национального фронта, недавно переименованного в Национальное объединение, Жан‑Мари Ле Пен, отрицал Холокост. А теперь партия представляет себя защитницей евреев, боящихся мусульманских мигрантов. В 2014 году Марин Ле Пен, дочь и наследница Жана‑Мари на посту главы партии, назвала Национальный фронт «лучшим щитом», оберегающим евреев от «единственного истинного врага, исламского фундаментализма».
В прошлом году пара десятков евреев, поддерживающих АдГ, основали группу под названием «Евреи в АдГ», или ЕАдГ, заявив в «декларации принципов», что это единственная партия, желающая «поставить вопрос о ненависти мусульман к евреям на обсуждение, не принижая его значение». В ответ Центральный совет евреев Германии и еще 41 еврейская организация выпустили совместное заявление, называвшее АдГ расистской и антисемитской партией и призывавшее евреев не верить «притворным заботам» об их безопасности. «Мы не позволим, чтобы АдГ воспользовалась нами, — говорится в заявлении. — Нет, АдГ представляет собой опасность для еврейской жизни в Германии».
В воскресный день октября прошлого года организация ЕАдГ провела учредительное собрание в спортивном зале на окраине главного города Гессена Висбаден. Сторонник ЕАдГ, стоявший в толпе участников в кипе и с шестиконечной звездой на шее поверх рубашки рядом со значком АдГ, сказал мне с сильным русским акцентом, что он эмигрировал в начале 1990‑х из Москвы. Когда вокруг него собрались репортеры, он стал выкрикивать лозунги, часто раздающиеся на ультраправых сборищах. «Мусульманские мигранты приехали из абсолютно чуждой культуры. «Они принесли в Германию шариатский закон и изнасилования». Когда корреспондент Frankfurter Allgemeine попытался узнать, как его зовут, тот отказался назвать свое имя. Он заявил, что не доверяет lügenpresse — лживой прессе, этот термин намного старше уже привычных нам «фейк ньюз» и его использовали пропагандисты в нацистской Германии для распространения теорий заговора о газетах, находящихся под контролем «мирового еврейства».
Другой журналист подошел к неназвавшему себя стороннику ЕАдГ и сказал, что он представляет RT, российский государственный новостной канал. «“Раше Тудей” я доверяю!» — с восторгом воскликнул тот и погрузился в беседу с корреспондентом по‑русски. Неудивительно, что RT заинтересовалась этой темой; она прикладывает немало усилий, чтобы усиливать и демонстрировать социальный раскол на Западе, — это часть пропагандисткой кампании российского правительства. Но у этой истории есть и более специфический русский аспект. После падения Берлинской стены Германия приняла не только несколько миллионов этнических немцев из бывшего Советского Союза, но и около 200 тыс. русскоязычных евреев и членов их семей. Подавляющее большинство нынешнего еврейского населения Германии имеет советские корни. АдГ пыталась добиться поддержки иммигрантов из бывшего СССР, которые в Германии обычно голосуют за консерваторов. По мнению партийных аналитиков, им должна нравиться политика партии, в том числе стремление укреплять связи с российскими властями. И действительно, в ряде избирательных округов, где живет большое число иммигрантов из бывшего Советского Союза, АдГ показала непропорционально высокие результаты. Ряд членов ЕАдГ — выходцы из бывшего СССР, а председатель движения — врач родом из Узбекистана.
Члены правления ЕАдГ заняли места на сцене под аплодисменты руководителей и рядовых членов партии. Перед началом мероприятия широко обсуждался вопрос о еврействе одного из членов ЕАдГ, не вышедшего на сцену, который называл себя в Фейсбуке «последователем Иисуса Христа». Журналист спросил, как группа трактует еврейство. Один из членов руководства ЕАдГ, исследователь немецкой литературы с козлиной бородкой по имени Артур Абрамович, ответил рассуждением об исторических страданиях европейского еврейства в этнонационалистическом ключе. Абрамович определил еврейство как «этнокультурную общность». В современной Германии и Европе, продолжал он, «значение этнокультурной общности оказалось утрачено». Однако правые партии хотят возродить чувство общины, и евреи, по его мнению, целиком разделяют это стремление в силу собственного чувства принадлежности к клану. «В этом состоит причина, по которой сейчас в Европе евреи тяготеют к правым партиям».
Другой журналист спросил членов правления, как они трактуют призыв к «развороту немецкой политики памяти на 180 градусов». «Мы не в восторге от подобных заявлений», — заявил Бернхард Краускопф, инженер‑механик на пенсии, который ранее рассказал, что больше 50 членов его семьи погибли в нацистских лагерях смерти. Он раскритиковал Социал‑демократическую партию за «поворот на 180 градусов в отношении израильских евреев» и за нежелание поддерживать Израиль. Следующим ударом стал «поворот на 180 градусов против немецких евреев», сделанный политическим истеблишментом. «Они говорят: “Мы против антисемитизма”», — сказал Краускопф, имитируя тон фальшивого сострадания. «А потом, — добавил он собственным решительным голосом, — они привозят население, состоящее минимум — минимум! — на 60% из тех, кто ненавидит евреев!»
Непонятно, вызовет ли это заявление большое сочувствие среди немецких евреев помимо тех, кто собрался в этом спортзале. Йозеф Шустер, председатель Центрального совета евреев Германии, сказал мне, что численность евреев, поддерживающих АдГ, очень невелика. Однако французский опыт показывает, что о низкой поддержке следует говорить с осторожностью. В 2012 году, по данным французского центра по изучению общественного мнения IFOP, опубликованным France 24, лидера Национального фронта Марин Ле Пен поддержали 13,5% еврейских избирателей. Но на руку этим партиям играют не столько относительно небольшая поддержка еврейских избирателей, сколько имидж легитимности и идеологическая дистанция от фашистских движений прошлого. Наличие ЕАдГ позволяет АдГ называть абсурдными обвинения партии в нацизме или наследовании нацистской идеологии. На мероприятии ЕАдГ к присутствующим обратились несколько нееврейских политиков из АдГ, и один из них, депутат бундестага Петр Бистрон, выражал восторг: «Я хочу посмотреть, как тяжело им придется, когда они захотят изобразить вас, евреев за АдГ, нацистами».
Синагога Френкельуфер находится на берлинском Ландвер‑канале — извилистом протоке длиной несколько километров, с обеих сторон впадающем в главную реку города Шпрее. В сентябре 1945 года, когда 400 выживших евреев и 30 американских еврейских солдат собрались на первое после войны богослужение в синагоге, от канала, как писал корреспондент Chicago Sun, все еще исходило зловоние от разлагающихся трупов. Большое неоклассическое строение, стоявшее когда‑то на этом месте, лежало в руинах, но лейтенант расквартированных в Берлине американский войск еврей Гарри Новальски, который видел развалины из окна своей комнаты, взял на себя задачу восстановить небольшой сохранившийся фрагмент синагоги к празднику Рош а‑Шана, еврейского Нового года. Холодным праздничным вечером, писал один из репортеров, прихожане «пели еврейские песни со слезами на глазах». Сегодня в аккуратных и облагороженных кварталах возле синагоги — Кройцберге и Нойкёльне — живет огромное количество мигрантов из Турции и арабских стран, и по этой причине некоторые евреи, живущие в других местах, предпочитают сюда не ходить, хотя большинство прихожан синагоги придерживаются другого мнения.
Как‑то в прошлом году в понедельник 39‑летняя прихожанка Шломит Трипп принимала в синагоге группу четвероклассников. Трипп в ярком платке на голове держит еврейский кукольный театр и носит с собой рыжеволосую марионетку по имени Шломо. Иногда она рассказывает об иудаизме в синагоге школьникам‑неевреям, чтобы «держать двери открытыми и показать, что мы — не тайный клуб, про который можно рассказывать всякие небылицы». Такая открытость особенно важна, потому что синагога Френкельуфер, как и другие синагоги Германии, напоминает крепость: железный забор, камеры наблюдения, пуленепробиваемое стекло поверх витражных окон и постоянное присутствие полиции на улице. Синагоги в Германии охраняются полицией с 1969 года, когда марксистские боевики бросили бомбу в еврейский общинный центр в Западном Берлине. Годом позже до сих пор не раскрытый поджог еврейского дома престарелых в Мюнхене унес жизни семи человек. Прихожане синагоги рассказали мне, что они понимают необходимость мер предосторожности, но сожалеют, что не могут нормально общаться с людьми.
Дети надели кипы, которые специально выдают гостям, и расселись на скамейках лицом к Ковчегу Завета. Трипп начала с вопроса:
— Откуда вообще взялись евреи?
— Из Израиля? — сказал один из детей.
— Из Ханаана? — предположил другой.
— А как вы думаете, откуда я? — спросила Трипп.
На секунду воцарилось молчание, и одна девочка догадалась:
— Из Германии?
— Точно! — ответила Трипп. — Я родилась в Берлине. Как и большинство из вас.
Потом она показала детям молитвенное покрывало талит, украшенное синими полосами, и набросила его на плечи, имитируя человека, с гордостью идущего в синагогу в шабат. «Я еврей. Я еврей. Я еврей», — сказала она низким голосом и накинула талит на голову, показывая, как его носят во время молитвы. «Это немного похоже на медитацию, — объяснила она. — Так вы чувствуете себя очень близко к Б‑гу». Потом дети подходили по одному, и Трипп предлагала им подумать о чем‑нибудь очень‑очень хорошем, на минуту накрывая талитом каждого ребенка. Потом Трипп сказала мне, что во время этой части программы она представляет себе колокольчик — «динь!», который отмечает, как в каждом ребенке исчезает антисемит.
После того как дети ушли, Трипп рассказала мне, что никогда не сталкивалась с антисемитизмом среди детей, которые приходят в синагогу на экскурсию, или среди соседей‑мусульман. Она считает, что страх мусульманского антисемитизма преувеличен. «Я не хочу быть наивной, — добавила она. — Разумеется, проблема существует. Но это совсем не то, что пора паковать чемоданы и переезжать в Израиль».
Синагоги Френкельуфер не было бы сегодня, если бы не эмиграция. После войны евреи из Восточной Европы образовали маленькую общину. После 1989 года к ним присоединились евреи из бывшего Советского Союза, но на рубеже тысячелетий община резко сократилась. Ситуация стала меняться несколько лет назад, когда в квартал стали приезжать молодые евреи со всего мира, в том числе несколько тысяч израильтян, переехавших в Берлин в последние годы, — многие из них принадлежат к левому политическому лагерю и обеспокоены сдвигом вправо, существующим в Израиле.
Среди новых прихожан синагоги — Нина и Декель Перец. Декель, бородатый историк и экскурсовод, приехавший в Берлин в 2002 году после службы в израильской армии, сказал мне, что его мать была совершенно шокирована его переездом. «Я вырос в этой атмосфере “никогда не ездить в Германию”», — сказал он. Поясняя свою мысль, он рассказал мне о том, как в детстве путешествовал с семьей по Европе, и им пришлось заехать на территорию Германии. Семья собиралась пересечь страну, не останавливаясь, но где‑то в Шварцвальде маленькому Декелю понадобилось пописать. У дороги он покрылся зудящей сыпью. Это было похоже на кармическое наказание за остановку. А вот семья его жены Нины как раз из Шварцвальда. «Я не знала никаких евреев и ничего не знала об иудаизме, кроме того, что написано в учебнике истории», — рассказала она мне. Познакомившись с Декелем, она перешла в иудаизм и сейчас входит в состав попечительского совета синагоги. Когда мы впервые встретились, она была беременна на восьмом месяце первым ребенком.
Декель говорит, что израильские правые политики часто критикуют израильтян, живущих в Германии. По его словам, они ругают израильтян, которые предпочли «легкую жизнь в диаспоре строительству сильного еврейского государства». В то же время израильские политики, в том числе премьер‑министр Биньямин Нетаньяху, все время предлагают европейским евреям избавиться от угрозы усиливающегося антисемитизма в Европе и вернуться домой, в Израиль. В январе Нетаньяху заявил, что угрозу европейским евреям представляет «сочетание исламского антисемитизма и антисемитизма ультралевых», хотя даже израильский министр по делам диаспоры заявил, что в 2018 году ультраправая угроза представляла наибольшую опасность для евреев в Соединенных Штатах и Европе.
Декель сказал мне, что считает синагогу Френкельуфер своего рода убежищем, где можно скрыться от многих из этих теорий: общину объединяет не страх антисемитизма или ориентация на Израиль, а местный бренд немецкого иудаизма. «Вопрос в том, что мы хотим создать для своих детей? — говорит Декель. — Мы не сидим на чемоданах. Мы здесь, чтобы остаться».
В июле Нина родила девочку, которую назвали Рония Сара. Несколько недель спустя, субботним утром родители принесли ее в синагогу на церемонию наречения имени. После этого община собралась за столом на кидуш, трапезу после богослужения. Люди пили вино и водку, ели селедку и лосося. Настроение было отличное. Отец Нины держал девочку, а Декель произнес несколько слов о своей бабушке Саре, в честь которой девочка получила второе имя. Сара пережила трудовой лагерь в Румынии и в конце концов попала в Тель‑Авив, где вышла замуж за деда Декеля — еврея из Марокко. Декель рассказал собравшимся, что Сара придерживалась ашкеназских обычаев. Она смотрела немецкие телепередачи и варила борщ. По его словам, когда Декель переехал в Берлин, она первая из всей семьи приняла его решение. «Ей нравилось говорить со мной по‑немецки. И я думаю, что она была бы рада, если бы узнала, что маленькая девочка по имени Сара родилась в Берлине».
Однажды вечером прошлым летом три поколения семьи Михальских — Венцель и Джемма, отец Венцеля Франц и мать Петра, а также братья и сестры Соломона — сидели в берлинском английском театре и смотрели, как Соломон, которому уже исполнилось 16 лет и который учился теперь в новой частной школе, играл в спектакле, поставленном по мотивам его истории антисемитской травли.
Спектакль начинается со сцены в классе, где на доске написано задание: «Трайбализм разделяет общины — объяснить». Подростки поделились на два племени, Тех и Этих, которые издавна враждуют друг с другом. В конце концов, все падают на пол и гибнут в последней схватке. Но потом все медленно встают.
— Ну и что? — спросил один из играющих. — В итоге все умерли?
— Отстой, — сказал другой.
— Да, зато реалистично, — заметил третий.
Последнюю реплику произносил Соломон.
— Ну, не знаю как вы, а я не уйду отсюда, пока мы не договоримся.
После спектакля Джемма сказала мне, что не держит зла на детей, которые травили ее сына. «Я не махнула рукой на этих детей, — говорит она. — Школа махнула рукой на этих детей». Отношение многих учителей, по ее словам, было такое: «С ними невозможно разговаривать; они мусульмане». По ее словам, это тревожное нежелание постоять за «жизнь в либеральном, толерантном демократическом обществе для всех, в котором нет места расизму».
Я спросил Соломона, думал ли он об антисемитизме до травли. Он рассказал мне, как он с дедушкой и бабушкой путешествовал как раз до начала этой истории. Они ездили по тем местам в Польше, Чехии и Восточной Германии, где дедушка прятался от гестапо. «Это очень сильно повлияло на меня, — признался он. — Я знал про дедушкины приключения, но после этой поездки стал по‑настоящему гордиться тем, что я еврей. А потом случилась вся эта история, и я стал еще больше гордиться своим еврейством. Не могу сказать, что я стал более религиозным. Это скорее идентичность, этническое происхождение — быть евреем и ходить по Берлину». Позднее его мать сказала мне, что ей грустно от того, что у сына укрепилось чувство принадлежности к племени из‑за опыта буллинга. Она не хотела, чтобы идентичность формировалась в страхе. «Я хотела, чтобы он был свободен», — вздохнула она.
Соломон сказал мне, что ему нравится в новой школе. У него появились новые друзья разного происхождения, и у них образовалась группа, которая называет себя «Меньшинства». Но он добавил, что пока что не хочет рассказывать всем о своей новообретенной еврейской идентичности. Он сказал, что хотел было носить шестиконечную звезду на цепочке, но родители сказали, что это плохая идея. Если кто‑нибудь дернет его за рубашку, цепочку станет видно. «Так что это все‑таки действительно опасно. Я имею в виду, что нельзя говорить: “Ладно, теперь все в порядке”».
Оригинальная публикация: The New German Anti-Semitism
Подписаться на:
Сообщения (Atom)