ДАРЫ ВОЛХВОВ И КАБИРИЯ

Просвещенные люди возмущаются очередями за «Дарами волхвов». Невежество, мол, средневековье: стоять часами в тысячных толпах, чтобы прикоснуться к обычной подделке и так далее. Но что делать, если никуда не делась и деться не могла вера человека в чудо? Если в мире столько отчаявшихся душ. Если у многих хвори и боли душевные ничем, кроме чуда этого, не излечить. И какая разница было ли все это на самом деле: звезда над Иерусалимом, и ясли, и младенец на руках у девы Марии и волхвы с дарами.

 Помню, как совсем недавно экстрасенсы заряжали с телевизионного экрана воду в банках, и она, вода эта, становилась "целительной". Помню, как у соседей по дому весь пол был заставлен такими банками. Помню, как другой сосед, доктор наук кстати, мыл этой водой лысый череп в надежде вернуть давно утраченные кудри.

 И помню, как Кабирия, святая душа, в гениальной сцене фильма Федерико Феллини целовала каменный пол у иконы девы Марии, истово веря, что все изменится, что уйдет одиночество, бедность и предательство. И потом, когда после истовых молитв и надежд, пришла обычная жизнь, не смогла бедная проститутка вынести это и стала кричать в гневе и ужасе: «Ничего не изменилось! Они все наврали! Все осталось таким, как прежде!»

 «Дары волхвов» улетят в Киев. И там, надо думать, очереди будут еще длиннее, чем в Москве и Петербурге. Хотя, кто знает, может граждане Украины сегодня больше верят Майдану или деньгам Путина. Впрочем, и то и другое тоже из области чудес. Пройдут мгновения надежды и веры – и « всё останется таким, как прежде».

А. ПРОХАНОВ "ВЕСЬ В ГОВНЕ, ЗАТО ПОКА ЖИВОЙ"

Tекст "великого писателя всея Руси" А. А. Проханова

"И снова израильские штурмовики, эти чёрные драконы смерти, пикируют на Газу. Сплющиваются от вакуумных бомб двадцатиэтажные дома, сминая в кровавое месиво женщин, стариков и детей. Я с вами, друзья, в этот час беды. Пусть нет в моих руках гранатомёта и зенитной ракеты: я своим ненавидящим взором, своей отвергающей волей сбиваю пикирующие самолёты... отводя в сторону разящий смерч самолёта, опрокидываю его в туманное море. ...заслоняю его своей грудью от сверхточной бомбы. Плыву на рыбацкой лодке по зелёным волнам туда, где движутся израильские катера, стреляют их пулемёты и пушки. Я заряжаю лодку

не взрывчаткой, а своими презрением и ненавистью, направляю её на катер и вижу, как подлый корабль разламывается надвое от моего тарана".

Странно, как это мы уцелели при таком накале боевых прохановских операций. Один таран чего стоит! Тут же вспомнилась классическая советская песня.

Не слышны на Газе гармонисты -

Только звон израильских оков.

В эту ночь решили сионисты

Убивать детей и стариков.

Но сверкнул огонь из-за барханов,

И поднялся, злобный и кривой,

Александр Андреевич Проханов,

Мудозвон Расеи боевой.

Он достал таран не очень чистый,

Но пока годящийся в фуи,

И сварились насмерть сионисты

В кипятке прохановской струи.

А потом набрал Андреич газу,

Развернулся жопою вперед,

И такое навалил на Газу -

Никакой еврей не разберет!

А потом, лихой и голосистый,

Он пошел свиньёю на жидят,

И сбежали в страхе сионисты -

Ведь они свинины не едят.

А потом он грозно матернулся,

И занес топор над головой...

А потом он, как назло, проснулся,

Весь в говне, зато пока живой.

 Кстати, как только проснулся в январе 2014 г., т. Проханов улетел в Катар на встречу с главарями Хамаса. Судя по всему, за зарплатой полетел. 

ТОСКА ПО РОДИНЕ рассказ

Сам свидетель происшедшего, а потому прошу мне верить. Есть у нас сосед — тихий такой старичок по имени Володя. Его в России назвали Велвелом, а потом переделали в Володю, и папа его стал не Натаном, а Николаем. Только фамилия осталась у Владимира Николаевича первородная — Бердичевский. Но и здесь не будем преувеличивать. И фамилия у старичка Володи благоприобретенная. От места жительства прадеда, получившего некогда первую бумажку с удостоверением личности.

В галуте переделке, естественно, подверглись не только паспортные данные, но и психика человека. Все мы проходили на родине известный процесс ассимиляции. Здесь уж ничего не поделаешь. Факты — вещь упрямая, и спорить с ними не приходится. Разница между нами состоит, пожалуй, лишь в том, что кто-то из нас сознает факт переделки своего сознания, а кто-то — нет.

Владимир Николаевич Бердичевский не сознавал и очень мучился вынужденным своим присутствием в стране предков.

Ладно, все это эмоции. Перейдем к самой истории. Как-то сосед застенчиво попросил меня помочь с приобретением красок.

— Каких? — спросил я.

— Черную хочу купить и белую, — ответил Бердичевский застенчиво. — Я не художник, зачем мне другие цвета?

Продиктовал ему на иврите слово «краска» и черно-белую гамму сказал, как обозначить. Научил, как магазин нужный найти. На том и расстались. Мало ли зачем человеку краска нужна. Может, он решил ремонт сделать, украсить свою скромную, арендованную квартирку.

Прошло дня два. Возвращаюсь домой за полночь. Смотрю, из подъезда нашего выскользнул Владимир Николаевич с пакетиком черным. В пакетике что-то тяжелое имеется. Меня он не заметил и направился поспешно в сторону парка.

Грешен, домой тогда не очень хотелось. Дай, думаю, тоже прогуляюсь, подышу свежим, ночном воздухе.

Вот идет-торопится мой сосед, а я за ним поспешаю. Игру такую дурацкую придумал в шпионов, слежку устроил, но сам себя утешаю: вот, думаю, придем в парк — я и откроюсь: «Привет, сосед! Как жизнь? Бессонница небось замучила?»

Но в парке я соседа вдруг потерял из виду. Парк у нашего дома новый разбили, но он велик, и всяких затей и строений там предостаточно. Наконец, пометавшись, заметил Бердичевского на дальней аллее. Сидел он в грустной задумчивости напротив саженцев акации, затем поднялся, вытащил из своего пакета две банки с краской и кисть.

Тут я замер, не стал приближаться, наблюдая издали за странными действиями соседа.

Он банку открыл, вооружился лохматой кистью и подошел к тоненькому стволу акации. Окунул кисть в банку и стал дерево перекрашивать в белый цвет. Дело несложное. Я, правда, пожалел, что не навел старичка на пульверизатор, но иди знай, что он задумал. С одним саженцем сосед быстро справился, к другому перешел, потом к третьему.

Сначала не мог понять, что происходит. Решил, что тронулся Бердичевский, сошел с ума по причине душевного дискомфорта. Потом, когда он другую кисть взял, потоньше, и стал на белых стволах изображать черные отметины, — все понял. Это мой бедный Владимир Николаевич задумал полюбоваться березовой рощей. В натуре таковой не имеется, так он решил восполнить пробел личным творчеством.

 Вот прекратил сосед заниматься живописью, банки аккуратно опустил на дерн, кисти в тару с растворителем. Снова присел на скамейку. Сидит и любуется березками, а на лице морщинистом такое довольство, даже в свете парковых фонарей вижу, как у Бердичевского радостно блестят глаза.

Ночь, в парке пусто, а на дальней аллее сидит у рукотворных березок «русский» старик и радуется жизни. Он на родные стволики деревьев смотрит. Он на крону с листвой чужой и жесткой внимания не обращает. Ему это ни к чему.

А потом Бердичевский поднимается с легкостью юноши, ступает шага два по направлению к рощице своей, подбоченившись, приседает, пробует коленца выкинуть неуклюже и идет дробцами вокруг березок. Ну, прямо потеха. Расшумелся старик. Слышу, он и напевать начал:

«Калинка, малинка, калинка моя. В саду ягода-калинка, малинка моя!»

Решил к нему не подходить. Нельзя человека в такой момент тревожить, хотел было к дому направиться. Но тут увидел такое, что представить и придумать себе совершенно невозможно.

В танце старика Бердичевского что-то неуловимо изменилось. Петь он перестал, утих. Шаги стали плавными, плечи приподнялись, голова свесилась набок. И, Господи! - большие пальцы рук ушли под воображаемые помочи, под отвороты жилетки. Владимир Николаевич больше не танцевал "Калинку», Он танцевал «Фрейлахс», если положено танцевать такое старикам, ночью, в парке, в аллее акаций, выкрашенных под рощицу берез.

    Из книги "Рассказы в дорогу". 2000 г.

ПОСЛЕДНИЙ САМУРАЙ

Последний самурай империи

В Японии умер солдат, не поверивший в поражение

Хироо Онода во время церемонии капитуляции на острове Лубанг в марте 1974 года

Фото: Reuters

16 января 2014 года в одной из токийских больниц на 92-м году жизни скончался младший лейтенант Японской императорской армии Хироо Онода. Его имя недаром созвучно слову «герой» (пусть и в английском варианте). Правда, Онода был героем особого рода. Для него Вторая мировая война завершилась только в 1974 году, когда он сдался филиппинским военным на небольшом острове, где он партизанил без малого 30 лет.

За эти десятилетия Онода успел убить почти три десятка человек и ранить около сотни, гражданских и военных. По филиппинским законам ему была положена смертная казнь, но власти учли особые обстоятельства и ходатайство японского МИДа и позволили ему вернуться на родину. Там соотечественника приняли без особого восторга: в стране господствовали левые и либеральные идеи, а Онода служил слишком уж явным напоминаем о недавнем милитаристском прошлом и разгромном поражении, которое хотелось поскорее забыть.

В декабре 1942 года 20-летнего Хироо Оноду призвали в армию. К этому времени он успел поработать в Китае, где изучил местное наречие и английский язык. Воспитанный в старых традициях, в которых император был равен божеству, а служение ему считалось подвигом, Онода сам выбрал свою судьбу, попросив отправить его в разведучилище. Там его обучали не только партизанской войне и боевым искусствам, но также истории и философии.

Пока Онода учился, дела на фронте у Японии шли все хуже и хуже. Империя уже не наступала, а с трудом держала оборону, теряя одну захваченную территорию за другой. В октябре 1944 года союзники начали операцию по освобождению Филиппин. Оноду отправили проводить диверсии в прифронтовой зоне, чтобы помешать успешному наступлению американцев. Местом его дислокации стал остров Лубанг, прикрывавший вход в Манильскую бухту, а потому занимавший стратегическое положение.

Предложения Оноды о подготовке глубоко эшелонированной обороны не были учтены вышестоящим командованием, которое понимало, что пора готовиться к эвакуации. Однако его непосредственный начальник майор Ёсими Танигути приказал ему продолжать борьбу. Напоследок Онода услышал от него: «Может, через три года, может, через пять лет, но, что бы ни случилось, мы придем за тобой». 28 февраля 1945 года на Лубанг высадились американцы.

Бой между американцами и японцами на атолле Тарава. 2 декабря 1943 года

Фото: AP

Онода ушел в джунгли вместе с еще тремя бойцами: компанию ему составили рядовые Юити Акацу и Кинсити Кондзука, а также капрал Сёити Симада. Остров Лубанг невелик по площади (всего 125 квадратных километров — чуть меньше Южного округа Москвы), но изрезан горами и покрыт густым тропическим лесом. Онода и его товарищи прятались в пещерах, питаясь тем, что находили в джунглях. Периодически они совершали набеги на крестьянские хозяйства, где им удавалось поживиться кокосами и бананами, а то и подстрелить корову.

Все это время японцы не прекращали диверсионную деятельность. Они убивали чиновников, полицейских и местных жителей, которых считали вражескими пособниками, даже совершали нападения на радарную базу. В ходе одного из таких налетов японцам удалось захватить радиоприемник, благодаря которому они узнавали о происходивших в мире событиях. Кроме того, специально созданная в Токио комиссия по поиску пропавших военнослужащих несколько раз сбрасывала с самолета в район, где укрывалась группа Оноды, листовки, газеты и прочие материалы, призванные убедить солдат в том, что война давно закончилась.

Еще в конце 1945 года в руки к диверсантам попала листовка с приказом командующего 14-м фронтом генерала Томоюки Ямаситы о капитуляции. Однако Онода расценил ее как вражескую пропаганду. Так же он относился и к информации, поступавшей в последующие годы. Его веру не могли поколебать никакие известия — ни о послевоенном восстановлении Японии, ни о проведении в Токио Олимпиады, ни о полете человека в космос. Офицер был уверен, что настоящее правительство укрепилось в Маньчжурии, а на островах правят американские марионетки — предатели, приказам которых настоящий солдат повиноваться не должен.

Несмотря на диверсии и убийства, филиппинские власти не слишком активно искали японцев. У них хватало и других забот: коммунистической герильи на северных островах и мусульманского подполья — на южных. Тем не менее двое напарников Оноды — Симада и Кодзука — были убиты в перестрелках с полицией в 1954-м и 1972 годах соответственно. Акацу еще в сентябре 1949-го отделился от остальной группы, а через полгода сдался филиппинцам и впоследствии вернулся на родину.

Последние два года после гибели Кодзуки Онода провел в полном одиночестве, которое в феврале 1974-го нарушил 25-летний хиппи и искатель приключений Норио Судзуки. Молодой человек отправился путешествовать по миру в поисках различных феноменов — таких, как лейтенант Онода, панда и снежный человек. Диверсант стоял в его перечне на первом месте, и Судзуки прилетел на Лубанг. Ему довольно быстро удалось выйти на контакт с Онодой и подружиться с ним.

Офицер, похоже, смирился с поражением, но заявил, что не готов прекратить сопротивление без приказа вышестоящего начальства. Японские власти разыскали Танигути, и в марте 1974 года он привез Оноде приказ от имени императора об остановке боевых действий. Младший лейтенант сдавался в плен в присутствии тогдашнего президента Филиппин Фердинанда Маркоса, которому он и вручил свой меч в знак капитуляции. Обмундирование Оноды было хотя и изрядно поношенным, но все же исправным. При капитуляции он также сдал винтовку, 500 патронов к ней и несколько ручных гранат. Меч ему потом вернули в знак помилования.

Хироо Онода приветствует соотечественников в токийском аэропорту после возвращения на родину. 12 марта 1974 года

Фото: AFP

В Японии Онода почувствовал себя не в своей тарелке, поскольку в стране распространился западный образ жизни в его американизированном варианте. Хотя правые политики и предлагали ему стать депутатом парламента, отставной спецназовец предпочел переехать в Бразилию, где жила большая японская община, сохранявшая традиционные ценности. Там он женился, поселился на ранчо и стал успешным скотоводом.

В 1984 году Онода занялся общественной деятельностью. Он вернулся в Японию и создал летний лагерь для молодежи под названием «Школа природы». Там он обучал желающих навыкам выживания в экстремальных условиях, которые он приобрел в филиппинских джунглях. В последние годы Онода жил на две страны — то в Японии, то в Бразилии. Он выступал с лекциями в университетах, а также выпустил несколько книг по истории Второй мировой войны. Самая известная из них — автобиография Оноды «Не сдаваться: Моя тридцатилетняя война», за которую он получил гонорар в 160 тысяч долларов.

Со смертью Оноды закончилась еще одна глава мировой истории. Он был последним из десятков, если не сотен японских военнослужащих, которые после капитуляции своей страны отказались сдаваться. Причины на то у всех были разные. Одни просто не могли смириться с поражением, другие руководствовались верностью клятве, данной императору. Были и те, кто просто не знал об окончании войны. Точное количество таких солдат, которых по-японски называли «дзанрю», что значит «оставшиеся», так и осталось неизвестным. Многие из них сгинули на отдаленных тихоокеанских островах от голода и болезней или были съедены туземцами.

Но случай Оноды уникален не только тем, что для него Вторая мировая завершилась в 1974 году. На протяжении всего этого времени он продолжал вести боевые действия. К примеру, рядовой Сёити Ёкои до 1972 года просто скрывался от американцев в яме на острове Гуам. А Теруо Накамуро жил в джунглях индонезийского острова Моротаи до декабря 1974 года. В 1989-м прекратили вооруженную борьбу с правительством малайские коммунисты. Вместе с ними сложили оружие двое бывших японских солдат, которые рассказали, что после войны в джунглях этой страны вели партизанскую войну до 200 военнослужащих императорской армии. Но судьба остальных осталась неизвестной.

Оноду считали чуть ли не последним хранителем самурайского духа, который не только выжил, но и до конца оставался верен присяге, то есть уничтожал врагов империи до тех пор, пока ему не приказали остановиться. Оценивать его действия с позиций сегодняшнего дня и сегодняшней морали вряд ли этично. Онода — осколок прошлого и напоминание будущему о том, что война — это не только честь и долг, но еще кровь и грязь.

Андрей Кузнецов

ИМПЕРИЯ ТАЛАНТА. ШВАРЦ И ОКУДЖАВА.

http://www.youtube.com/watch?v=PEJlnhgQKTA

Этот гениальный романс, шедевр русской песенной лирики, о дождике осеннем я пел моим внучкам под жарким солнцем Израиля, когда они были совсем маленькими и спали положенное на ходу, в коляске. Вот они спят, а я вожу их по улицам нашего поселка  и бормочу под гениальную музыку еврея Исаака Шварца гениальные слова грузина Булата Окуджавы.

 Теперь нет уже Советского Союза, нет Шварца и нет Окуджавы. Как уже, наверняка, не случится соединения гения двух народов. Где они нынче - евреи и где грузины? Русские, вроде бы, на месте, но каким-то сиротским кажется мне это место. При всех пороках, иногда чудовищных, империи -лучшие, талантливейшие находили пути друг к другу.Подлинному таланту было плевать на болотный застой своего времени. У талантов своя империя высокого вкуса и ярких достижений.  Талант всегда в движении, в поиске. Он  выше той нищей, бесправной и кровавой среды, куда, всеми силами, стараются запрятать его политики. И он был тогда во спасение, как молитва и как вера. Сегодня, как будто, и некого спасать в нашем сытом, благополучном мире попсы во всем, начиная от песен и кончая речами министров.

ПРАЗДНИК 6 ИЮНЯ

Вместо обычных праздников, часто пропитанных тщеславием, ложным патриотизмом, а, порой, и ошибками  в календаре. Я бы ввел в России, да и не только в ней, праздник в день рождения любимого писателя, поэта, композитора, ученого… Я бы провел общенародный референдум, чтобы узнать имя человека – праздника. В России, убежден, таким человеком стал бы Александр Пушкин, а день 6-го июня - праздничным.

 Гений недостижим и неисчерпаем, как Вселенная, но настоящие уроки профессии дать могут только высокие таланты. Никакие школы и университеты не заменят классику. Читай и учись - другого пути нет. 6 июня день рождения не только у великого прозаика, историка и поэта Александра Сергеевича Пушкина, но и у великого учителя мастерства.

 Я бы историю культуры, просто историю любой страны учил бы по классикам. История быта. моды, история чувств, наконец все там, и гораздо большей степени, чем в сухих учебниках, претендующих на некую научность. В любой оценке истории некуда не деться от мифа, так пусть этот миф будет, по крайней мере, красив и талантлив. Но об этом как-нибудь потом. Теперь о Пушкине - мастере кинематографа, которого при нем не было.

«Что ж мой Онегин? Полусонный
В постелю с бала едет он:
А Петербург неугомонный
Уж барабаном пробужден.
Встает купец, идет разносчик,
На биржу тянется извозчик,
С кувшином охтенка спешит,
Под ней снег утренний хрустит.
Проснулся утра шум приятный.
Открыты ставни; трубный дым
Столбом восходит голубым,
И хлебник, немец аккуратный,
В бумажном колпаке, не раз
Уж отворял свой васисдас».

 Александр Сергеевич Пушкин сценарному мастерству не учился, да и не было в те времена такой забавы, как кинематограф. Однако дал классик блестящие образцы «сценарной поэзии». Читал об этом лет сорок назад у М. И. Ромма на примере «Медного всадника», но вот, в который уже раз, бубню на память 1-ую главу Евгении Онегина» и натыкаюсь на совершенно готовый фильм, сотворенный по лучшим образцам современного кинематографа. Читаю готовый режиссерский сценарий:

 КР. ПЛ. Что ж мой Онегин? Полусонный (крупный план)

                 В постелю с бала едет он.

ПНР.       А Петербург неугомонный (панорама)

                 Уж барабаном пробужден.

 ( Надо знать, что за «барабаном» была в первой половине 19 века утренняя смена караула будочников)

 СР. ПЛ. Встает купец.                       (средний план)

 СР. ПЛ. Идет разносчик.

 ОБЩ. На биржу тянется извозчик. (общий план)

 СР. ПЛ. С кувшином охтенка спешит.

 КР. ПЛ. Под ней снег утренний хрустит.

 ( Здесь и звуки, пробужденные барабаном. Утренний снег – чистый, свежий – он и хрустит чисто и свежо. Пушкин так и пишет: «Проснулся утра шум приятный» ).

 ПНР. Открыты ставни. Трубный дым

            Столбом восходит голубым.

 ( Белое и голубое – это к оператору о цвете).

 СР.ПЛ. И хлебник, немец аккуратный.

                В бумажном колпаке не раз

 КР.ПЛ. Уж отворял свой васисдас.

 ( Вас ис дас – «что вам нужно?» У классика, в том быту, - ящик со свежей выпечкой. Потому в отрывке не только образы, звуки, но и запахи. Если ящик крупным планом, - они будут).

 Здесь можно с раскадровкой поспорить: свое видение предложить, но факт, что это видение у Пушкина есть, то бишь присутствует кинематографическое мышление, как и у большинства классиков.

 Сценарий, который, случается, трудно понять – снять еще как-то можно, но сценарий, который не видишь, никогда не оживет на экране. Написал – закрой глаза – и прокручивай в «черепушке» пленку. Нет ее – выбрось написанное, зря испортил бумагу и убил время.

 Абрам Терц (Синявский) в «Прогулках с Пушкиным» отнес «зримую» особенность письма классика к легкости, пустоте, возможности собирать свои произведения из «сора» и т.д.

Он как раз и цитирует в связи с идеей своей книги «киношные» строки Пушкина: «Возок несется чрез ухабы, мелькают мимо будки, бабы, мальчишки, лавки, фонари…»

 «Вселенский замах, пишет Терц, не мешал ему при каждом шаге отдавать предпочтение расположенной под боком букашке». Оставим в покое кино. Пушкин уходил от гордыни, от позы пророка, прятал свой гений в юмор, в иронию. Он занимался «пустяками», страшась безвкусицы пафоса, которой был так полон 19 век. В русской литературе подлинный наследник Пушкина – Чехов. И Антон Павлович писал «сценарно». Как ему в этом близок Чаплин и Феллини в  лучших лентах. А.С. Пушкин вел поединок с Богом на единственно доступном для этого поле. Иной выбор всегда смешон.

 Проза Пушкина тоже не нуждается в экранизации, а лишь в бережном переложении на язык кино: «Только Лизавета Ивановна успела снять капот и шляпу, как уже графиня послала за нею и велела опять подавать карету. Они пошли садиться. В то самое время, как два лакея приподняли старуху и просунули в дверцу,  Лизавета Ивановна у самого колеса увидела своего инженера; он схватил ее руку; она не могла опомниться от испуга, молодой человек исчез: письмо осталось в ее руке» «Пиковая дама». Блестящий образец возможностей лучшего, «первобытного» кинематографа – немого.  И так практически по всей прозе «солнца русской поэзии». Именно этим этими поисками «киношного» Пушкина надо бы заняться, чтобы увидеть и понять,

 КАК классик умел делать это.

ЕВРЕИ В ЧК, МВД, КГБ

 "Старый еврей проходит мимо входа в здание ЧК и читает табличку:

- ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН!

- Можно подумать, если бы они написали "ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ", здесь бы таки стояла очередь". Анекдот 1920 г.

 В двухтомнике покойного Александра Солженицына «Двести лет вместе» откровенного вранья, передергивания и мифов достаточно. Однако, глава, посвященная еврейскому участию в органах ЧК – ГПУ – НКВД, не казалась мне вымышленной. Хорошо помнил фундаментальный труд, посвященный строительству Беломорканала, да и сама книга Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ», где фамилии евреев-чекистов пестрели во множестве, не встретила в те годы активной критики. И это понятно. Архивы органов находились за семью печатями, и оперировать непреложными фактами исследователи проблемы не могли.

 Но тайное, рано или поздно, становится явным. В аннотации к книге Вадима Абрамова «Евреи в КГБ» сказано: «Среди многочисленных мифов истории один из самых стойких и распространенных – миф о роли евреев в «органах»… Книга Вадима Абрамова ставит в данной теме жирную точку. Естественно, для самих евреев и людей вменяемых.  Здесь впервые трезво и беспристрастно, на основе неопровержимых архивных документов, раскрывается истинная роль  и степень влияния евреев в советских органах госбезопасности».

 В своей книге Абрамов прослеживает корни дезинформации. Вот один из примеров: «Пользуясь показаниями арестованного белыми в 1919 г. бывшего киевского чекиста М.Болеросова…. Шульгин заклеймил киевских чекистов-евреев, устроивших кровавый террор против дворянства, буржуазии и вообще всего небольшевистского населения Киева. Яркие пассажи Шульгина, спасшие сведения Болеросова от забвения в «братской могиле» печати русской эмиграции, в дальнейшем неоднократно использовались другими авторами, в том числе и А.И.Солженицыным».

 Далее Абрамов приводит архивные данные: «Итак, в том же «незабвенном 1919-ом» Киевскую городскую ЧК возглавлял украинец Петр Михайлович Дектяренко, его заместителем был бывший офицер Владимир Иванович Яковлев (отец известного журналиста Егора Яковлева), председателем Харьковской ЧК – обрусевший итальянец Сильвестр Иванович Покко (зампредом был Савелий Михайлович Циклис – сын крещенного еврея и украинки, Херсонской – Иван Васильевич Багненко, Екатеринославской - - Василий Антонович Болявко, Полтавской – Долгополов, Николаевской – Абашидзе, Волынской – Михаил Александрович Кручинский и Федор Платонович   Дидук».

  Абрамов подробно останавливается на еврейском участии в работе ЧК, но это участие вовсе не кажется чрезмерным, выходящим, так сказать, за рамки приличия, на чем постоянно настаивают российские юдофобы. Зачем им это нужно наглядно объяснил все тот же Солженицын, правда, как обычно, чужими руками, процитировав религиозного, православного философа С. Булгакова: «Духовное лицо еврейства в русском большевизме отнюдь не являет собой лика Израиля… Это есть в самом Израиле состояние ужасающего духовного кризиса, сопровождаемое к тому же озверением».

 Далее, на странице 104, второго тома своего труда Солженицын силится доказать, что у озверения этого не было никаких причин, а садизм, палачество и страсть к разрушению заложены в самом еврейском народе. Делает он это с помощью того же подлога, на основе сфальсифицированных данных, утверждая, что революции в Германии и Венгрии – дело чисто еврейское. Там, мол, жестоковыйный народ пользовался всеми благами демократии, и мутить народ стал без всякой причины.

 Отдельную главу автор «Евреев и КГБ» посвящает новейшим антисемитским изыскам Солженицына. Глава так и называется: «        Когда б вы знали, из какого сора» или откуда черпал свои знания Александр Исаевич».

Были и прежде догадки, что даже не из сора, а из юдофобских помоев, но на этот раз Абрамов называет точный источник: нациста и власовца Андрея Дикого и полностью изобличает лауреата Нобелевской премии в откровенной и преднамеренной лжи. Большая половина евреев-чекистов, названных Солженицыным, вообще не существовала, да и посты, ими занятые, имеют вымышленный характер.

 Без спешки и суеты, не тратя книжное пространство на пустые рассуждения, Абрамов доказывает это, на основе все тех же архивных документов.

 Прочел я книгу Вадима Абрамова и невольно задумался: а не миф ли абсолютная и массовая поддержка большевиков евреями бывшей империи. Верно, были они поголовно грамотны и настрадались евреи от царской власти вдосталь, но была же альтернатива подлой и предательской власти большевиков. Не могли же евреи не видеть, куда ведет страну шайка Ленина?

 И стал я копаться в доступных мне документах. В начале девяностых годов массовыми тиражами выходили такие сборники, как «Встречи с прошлым», «Минувшее», «Звенья». «Перелопатил» полтора десятка подобных томов моей библиотеки и в сборнике «Звенья» за 1991 год нашел удивительный документ под названием: «Соловецкие политскиты. Список политзаключенных (1925)». Вот, наконец! подумал я. В это время на казенный харч помещали только подлинных, настоящий и активных врагов большевизма, а не стригли подряд все слои населения, ужаса одного ради.

 Читаю список из 428 фамилий и глазам своим не верю. Еврей на еврее сидит и евреем погоняет. Занялся работой, столь любимой юдофобами всех мастей, подсчитал откровенно еврейские фамилии с типично еврейскими именами, «сомнительных» политических заключенных не  трогал. Получилось, что из 428 бедолаг, посаженных на баланду, – 116 принадлежит к потомкам Иакова, почти 27%! Что же происходит, граждане?! Где здесь массовая поддержка большевизма жертвами погромов, обитателями черты оседлости? Где горбоносые «комиссары в пыльных шлемах»? Где «озверевшие» инородцы, подмявшие под себя добрый народ-богоносец?

 Вот и от последнего мифа нам надо бы освободиться. Верно, евреи  не шли стройными рядами в Белую армию, повсеместно занятую погромами. Не было у евреев охоты защищать монархию, от которой ничего, кроме притеснений, голода и нищеты, они не видели, но и активными  врагами тоталитарной власти большевизма  они были, врагами террора  и, так называемой, диктатуры пролетариата.

 Читал я фамилии людей в списках Соловецких заключенных, где одних Рабиновичей или Лифшицев было по несколько человек, и думал, что не одни лишь юдофобы слепили миф о поголовной поддержке большевиков евреями, но и сами потомки Иакова ни мало над этим потрудились, защищаясь от бытового и государственного антисемитизма в стране Советов. Кто знал тогда, что все так повернется, и прежние ангелы превратятся в чертей.

 Никто не спорит, процент евреев-революционеров, недовольных царским режимом, был, по понятным причинам, гораздо выше, чем среди других народов империи, но о какой  революции мечтали «люди черты»?  По большей части были они меньшевиками, кадетами, октябристами, анархистами, эсерами, бундовцами, сионистами, но не большевиками, то есть теми, на чьей совести кровавый кошмар, устроенный компанией Ленина после Октябрьского переворота.

 Не стали и не могли стать эти люди героями после Октября, но на слуху (с плюсом или длинным минусом) были  Свердлов, Троцкий, Зиновьев, Урицкий, Володарский, Каменев, Каганович, Мехлис и пр. И все это только подкармливало миф о мнимом еврейском засилье. Евреи Октября были наемниками зла, но никогда его источником. Кризис и озверение надо бы поискать Солженицыну в другом месте. И сопротивлялись евреи воцарению будущей империи террора тоже несоразмерно своему процентному отношению среди народов России.

 Историю еврейского сопротивления большевизму еще предстоит написать. Даже сама эта фраза выглядит как-то нелепо: слишком уж приучили мир к мысли о лидерстве потомков Иакова в кровавой смуте 1917 – 1920 годов, к мысли об очередном «кровавом навете». В своей       блестящей книге Вадим Абрамов делает все возможное на день сегодняшний, чтобы навет этот разрушить.

ПРОСТО ПОВЕЗЛО (Воришки) повесть для кино

Реализация этого сценария - типичный пример, что  компромисс в кинематографе далеко не всегда полезен. 10 лет назад так хотелось увидеть  на экране еще одну свою историю. Ну, увидел, а что толку - одно расстройство... А прежде пришел режиссер: глаза горят, речи еще горячее. Влюблен в сценарий. Идей множество. Слушаю - и понимаю, что никакого отношения к моему тексту эти идеи не имеют. Мне бы пожать руку случайному гостю, распрощаться. Так нет же! Слишком долго сидел на голодном пайке. Киваю, верю на что-то, надеюсь... Нет страшнее порока, чем жадность.... Вот и получился еще один камешек в воду. Миг - и нет даже следа от  падения.  А в сценарии было что-то живое.               

http://kinovideo.tv/83842-prosto-povezlo-2007.html

Хорошо тот день начался – с удачи. Точнее, с многих удач.

Вот топают мои туфлишки ( поношенные, признаться, но остроносые, модные), по делу срочному топают.

Дорога – дрянь: одни ухабы на асфальте, трещины, промоины, но идут туфлишки смело. А смелого, как говорится, пуля боится и даже черный кот.

Вот он, черт облезлый, сразу за мной дорогу переходит. За мной, заметьте.

Успевают туфли люк перешагнуть, а он в ту секунду со скрежетом в сторону отходит, а из дыры личико злющее к свету – ремонтник.

В дыру забора на стройке туфли шагают, идут по совсем уж негодной тропке. Шумит стройка. Тут прямо за мной срывается с лебедки ведро с песком. Еще бы сантиметра три – и мне по темечку.

За ведром, по ходу, колесо тяжеленное грузовика в лужу, но не на меня фонтан грязи, а в стенку кирпичную – прямо за мной. Идут дальше мои туфли снова чистые.

Это, будем считать, четыре удачи подряд, а пятая уже на подходе к цели.

Гляжу – прямо под носком моей правой – деньга: целый доллар приклеился, поднимаю ногу, беру этот подарок сильно несвежий, совсем уж истертый.

-         Интересно, - говорю, - в каком банке меняют ветхую валюту?

А потом капитал обретенный помещаю в бумажник пустой и тоже потертый, но теперь я при деньгах.

А вот и цель этого удачного похода: автомастерская, а в ней мой личный выезд мой же приятель - Феликс пробует заставить колеса крутить.

-         Санечка, - говорит приятель, обтирая руки ветошью. – Движок наладил, но тормозные никуда – менять надо. Так ездить нельзя.

-         И давно нельзя, - замечаю я уже за рулям и завожу движок своей бывшей иномарки. – Спасибо, друг, за любовь и ласку. Когда-нибудь рассчитаемся.

Мастер только рукой машет мне вслед.

        

Иной раз клячу свою малогабаритную некуда поставить среди черно-лакированных чудищ. В то утро удач, когда эта история и началась, так и было.

Но прежде расскажу о том, что я потом узнал, о чем в тот день понятия не имел.

Людное место всегда выбираю, у метро, там с бдительностью у торгашей проблемы. Кругом одни конторы с роскошными подъездами, а там охрана, камеры наблюдения и прочее.

Все помещения, хоть и в центре, сразу облагородить трудно. Не все чердаки, к примеру, превратились в мансарды. Кое- что осталось в первобытном состоянии.

Так вот, именно на таком чердаке, на другой стороне проспекта, и устроился в тот день снайпер: гнусного вида тип с переломанным носом. Потом я узнал, что и кликуха у него от дефекта внешности – Нос.

Так вот этот Нос удобно устроил винтовку с оптическим прицелом и стал ждать заказанный объект.

Прибыл объект незамедлительно на черном джипе. Сначала из машины охрана выскочила, по сторонам озираясь, потом и сам заказанный дядя, как шкаф широкий, важно вышел.

Снайпер поймал его на мушку, и был уже готов нажать на курок…

Но в этот момент появился я на своей кляче. Очень, вы уже в курсе, механизме ненадежном. Хотел было аккуратно стать в хвост к джипу, но тормоза опять дали осечку и ткнул я черное чудище в бампер, очень даже по-хамски ткнул.

Снайпер так и не успел курок нажать, как охрана «шкафа», по причине моего внезапного тычка, завалила хозяина на землю, а на меня шофер выставился, подняв пистолет, и заорал:

-         Выходи, гад! Руки!

Тут спорить не проходится. Я вышел, пальчики сплел на затылке, а «шкаф» охрана чуть ли волоком перебросила в услужливо распахнутые двери конторы.

Снайпер объект потерял, он меня поймал в оптику свою, и очень удивился. Он так удивился, что забыл о своем деле и стал нашаривать мобильник и тыкать тяжелым пальцем в кнопки.

Тут водила буржуйский мне и говорит, спрятав оружие и шаря по моим карманам, как по своим.

-         Тебе чего, парень, жизнь надоела?

-         Нет, - говорю. – Почему? Я бы еще пожил.

А он выуживает мой личный, потрепанный бумажник и достает из него тот единственный, драгоценный доллар.

-         Да ты из олигархов, - говорит, и, надо думать, в воспитательных целях, денежку мою подпаливает от зажигалки, и от огонька этого прикуривает. Затянувшись, жить меня учит: - Ездить нужно осторожно, понял? Ты за что, чучело, мою тачку покалечил?

Это он так шутил, потому как джипу мой удар, как детским пальчиком в лобик. Это у моей клячи травма, но  мне это без разницы - на иномарке моей и так нет живого места.

Гад этот пепел от доллара еще и ногой растер, и сел в свою карету, оставив меня в покое.

А на зов снайпера отозвался солидный человек в лесу, но в сапогах, ватнике и кепке. Он, судя по  грибочкам в корзинке, занят был делом нормальным, но за солидным дядей тоже охрана топала. Эти без всякого удовольствие, а  – солидный кайфом, что-то себе под нос мурлыкая. Тут ему и телефон поднесли.

-         Ты чего, Нос, умом тронулся? Ты где? На какой работе… Ладно, твои дела – сказал солидный в мобильник. – Брось… Чумной ты. Нет его в городе. И быть не может. Это точно. Обознался…. Какой «джипик»? Он отродясь сам за баранкой не сидел…. Все, не звони мне больше, - «отрубился», сказавши все это, телефон отдал охране, и потопал дальше по мху и травке.

Я же, злой, как черт, вышел на площадь перед универсамом. Когда сразу удач много – жди беды…. Ладно, сам цел, обувка моя модная цела, а главное – курточка на мне. Я тогда этой курточкой очень гордился.

 Сам себе её и сшил. Она у меня с карманами-мешками, но сверху полный ажур, джинсы - фирма и шляпа с высокой тульей - все-таки рост не богатырский .

В этом наряде выхожу на площадь перед универсамом. Понастроили тут закуточков-магазинчиков: красивые!..Удивительное у нас всё-таки государство: раньше в магазинах ничего не было, но денежки водились, а сегодня на прилавках все. а в карманах пусто. Впрочем, дело поправимое. Сейчас мы и поправим. Вот этот магазинчик давно облюбовал- в нем мужики за прилавком: один наголо брит и в майке, из-под которой нагло лезет мышечная масса, второй - с приклеенной улыбочкой на злых губах. Невзлюбил их, а потому буду работать вдохновенно. Без вдохновения вообще работать не умею. Вдохновение - последнее прибежище лентяя.

Подмышкой у меня гнусного вида портфельчик, а в нём дымовая шашка взрывного действия. Незаметно раздавливаю капсюль, ставлю портфельчик в угол у прилавка. До взрыва пять секунд. За это время отхожу к двери.

Взрыв!  Дым   валит   сизый   и   вонючий.   Покупатели   мчаться   на   меня,   как носороги в саванне, но успеваю увернуться. Главное - как поведут себя продавцы Женщины - непредсказуемы,  но  мужики,  как правило,  не из  храброго  десятка   . Магазинчик мгновенно покидают через заднюю дверь.

Времени ровно десять секунд. Доказано опытом. Секунда- и на моей физиономии респиратор, ещё три - и двумя вантозами снято стекло витрины. Ни черта не видать, но через пять секунд мои тайные карманы набиты часами, бижутерией и жвачкой.

Выскакиваю из магазина чуть раньше возвращения продавцов. Респиратор снят, резиновые присоски спрятаны, в руках - ничего. Вид у меня вполне невинный. Даже ухожу не сразу. В толпе зевак любуюсь, как из магазинчика улетучиваются остатки сизой гадости...

Теперь - дёру. Денег у меня нет, свой транспорт без тормозов,  зато есть часики, потому беру лихача .

-  Чего там? - спрашивает угрюмый шофёр.

-  Пожар, - говорю, - магазин кто-то поджёг .

-  Рекет, - решает угрюмый, - дело обычное.

Не спорю. Откупившись какой-то штамповкой, выскакиваю из машины у знакомого "сквозняка".

В первом дворике оазис: кустики, деревья, птички. Во втором - глухая стена огромного дома и асфальтовая пустыня. Под стеной , в железном баке, горит мусор.

Вот в этом аду они меня и берут. Первым из ржавого "жигулёнка" вылезает продавец с мышечной массой, за ним ещё трое неторопливых. Всё сразу понимаю, мне долго объяснять не надо. Раньше, когда я был помоложе и пил поменьше, мог бы взять эту компанию спринтом, но теперь...

Покорно стою у стены. Из карманов куртки достаю всю эту дрянь - будь она неладна!

Четверо бравых ребят смотрят молча. Такое чувство - вот достануг автоматы - и в пух меня, в мелкую дырочку, в дуршлаг. Но пока даже не бьют. Видно, нравится покорность.

Опустошаю карманы до последнего табачного сора. Выпрямляюсь, тогда здоровый в маечке и говорит:

- Раздевайся, сука!

Стягиваю куртец, осторожно опускаю на грязный асфальт.

-  Всё снимай, гад!Остаюсь в одних трусах.

-  Всё - сказано!

Остаюсь без трусов. Руки складываю на срамном месте. Из оконца, не без интереса, наблюдает за позором моим бабуля. В остальных окнах, по счастью, - пусто.

Продавец забирает моё барахло и швыряет в пылающий кратер бака . Но на этом дело не кончается .

- Дам ему раза два для профилактики, - говорит тип, больше похожий на квадратный железный ящик, чем на человека .

Тут я и начинаю понимать, что такое раскаяние, но преждевременно.

Но тут, у бака, бесшумной тенью останавливается иномарка. Из иномарки выходит тот самый, мне пока неведомый снайпер с переломанным носом .

- Быстро! - говорит он и ловит что-то нижней губой, - Нету вас тут.

Боец в маечке идёт на не званного свидетеля, но как-то незаметно и очень больно падает на асфальт. А тут  Нос еще и пистолет достаёт - запросто так, как зубочистку.

Экзекуторы молча смываются, а мой освободитель прячет оружие и на меня смотрит без всякого выражения - птичьим глазом. Затем, тоже молча, садится в машину - и иномарка, плавно развернувшись, покидает двор.

Раздумывать мне особенно некогда - костюмчик горит синим пламенем. Лезу каким-то обломком трубы в огонь.

Одёжку свою достаю сразу и долго сбиваю огонь, потом лезу за ботинками. Обувка только тлеть начинает -  кожа добротная .

Напяливаю на себя то, что когда-то было вполне приличным нарядом. Нищие в подземных переходах не взяли бы меня в свою компанию.

Смотрит на мой позор бабуля из окна. Теперь, правда, окно открыто для контакта.

- Может милицию вызвать?

- Угу, - прореху на рубашке пробую закрыть прорехой куртки,  - и пустькостюмчик везут ... от Юдашкина.

Как замечательно всё началось в то утро. И как скверно кончилось.

Я не оригинален . Когда мне плохо, иду туда, где меня любят... Она скажет:

- Господи! Какой ужас! - но больше ничего обидного не скажет. Всё остальное - дело техники.

Открыв дверь своей однокомнатной, она всё это говорит, только ещё добавляет: "Тебе не больно?"

- Репетировали, - говорю, - Кино, костёр инквизиции.  Вот - выдали авансом, -  протягиваю Анне жвачку ( завалялась в бездонном кармане, и не сгорела в помойномогне ).

Потом сижу в ванне, нежусь, сдувая мыльную пену, в пене резиновый крокодил плавает.

Анна на меня с любовью смотрит.

- И всё-то ты врёшь, - говорит.

- Из скромности, - отвечаю, - иду, смотрю - горит киоск газетный, а в нём старушенция визжит, бьется - выбраться не может... Пришлось спасать человека.

- Ты - герой, - совершенно серьёзно говорит Анна, -  Тебе должны медаль выдать «За отвагу на пожаре»…Слушай, мой бывший благоверный кое-что оставил из одежды... Не побрезгуешь?

- О чём речь!

Ну, умеют они нас утешить. Как пёс бродячий люблю нежность и ласку. Вот что я вам скажу: " Человек живёт пищей, водой, воздухом и любовью."  Чем живу я - понятия не имею. Может быть, пивом?

Мы сидим в полумраке пивного бара и тянем живительную влагу. Я заливаю унижение и неудачу, она - празднует мой подвиг на пожаре.

- Каплан набирает группу, - говорит Анна, - Удмуртия и Башкирия - номера из оперетт, надо попробовать.

- Непременно, - сразу же соглашаюсь, потому что когда-то был и актёром.Народу в погребке - прорва. Гудит бар. Публика задаёт мировые вопросы, и сама же на них отвечает.

Наш сосед пьёт пиво молча. В пакете у него сушки присоленные . Этими сушками, гурман наш, и закусывает. Морда здоровенная, как колесо КАМАЗа, и кулаки на полпуда.

Этими ручищами он сушку ломает очень грубо - на сто частей с пылью.

Наблюдаю за ним. Моя женщина сразу всё понимает:

- Санечка, не надо, - тихо так, тихо.Но меня уже не остановишь - завожусь.

- Уважаемый, - говорю, - очень вы мне симпатичны, но сушки следует ломать ровно на три части.

- Чего? - выкатывает на меня мордатый бесцветные зенки.

- На три, - повторяю, - три аккуратные части. Позвольте?

Вежливо забираю у него сушку, легонько сжимаю её в кулаке, потом раскрываю ладонь. На ладони сушка, разломанная ровно на три части.

Сосед пробует повторить фокус и только уродует бедный продукт. Упрямый дядя - пробует ещё раз, но с тем же успехом.

- Ну, давай ты! - протягивает мне сушку.

Покорно повторяю фокус. Вокруг собираются мужики. Бесплатно ломаю ещё две сушки, потом говорю:

- Господа и товарищи! Мне так скучно. Талант тоже кушать хочет. Ломаю на спор. Выйдет - мне червонец, ошибусь - вам. Ну, кто первый?

В пивной народ собирается азартный и весёлый. Здесь публику можно на любую дурь поднять. Это уже доказано горькой историей человечества. Первую бумажку получаю от долговязого типа с сивой бородкой, вторую - от соседа, третью благоразумно проигрываю. Тут сразу народу прибавляется до полного удушья. Чувствую себя, как внутри пустой пивной банки, но работаю безотказно. Сушек у соседа, слава Богу, достаточно. Я работаю, прячу деньги, а сам поглядываю на Анну.

Здесь, в полумраке, она мне кажется красавицей необыкновенной и юной. Я в этом баре, после проваленной операции с магазином, был влюблён в неё по уши и никак не мог понять, как и за что её три мужа бросили.

- Хочешь? - говорю моей красавице, - я для тебя сушку сломаю совершенно бесплатно.

Анна мне не отвечает, только улыбается, и улыбка у неё самая замечательная в мире.

Потом мы возвращаемся ко мне домой вместе. Возвращаемся на   'ушастом' "запорожце". Эту игру в слова повторяем, наверно, в сотый раз:

- Скажите, сударыня, чья это швейная машинка?

- Куда нам до вашей иномарке без тормозов?

- Тормоза дело наживное. Утром деньги – вечером тормоза.

- Вот и займись.

- Обязательно, - печально соглашаюсь, - ты и машина - мой последний резерв.

И о той встрече в лесочке не мог я ничего знать, а касалась она моей персоны напрямую.

Два джипа рядом стояли. В одной сидел грибник и тыкал пальцем в кнопку, рассматривая фото на крутом мобильнике:

Вот я на дело иду.

Вот задымленный объект покидаю.

Вот к лихачу подсаживаюсь.

Вот стою голый перед торгашами.

- Точно, похож,  вылитый, - говорит грибник.

Нос – снайпер стоит перед ним, как человек зависимый, охрана беседе не мешает.

- Похож, похож, - повторяет грибник. – Ты паси его, Нос, нежно паси, чтобы волос с темечка не упал, понял?

- Уволь, - басит Нос. – Не мое это дело

- Теперь твое. Сам нашел – сам и паси… А потом, нельзя же на клиента только в прицел смотреть, надо бы и без оптики.

- Какая из меня нянька?

- Это мы поглядим, и надо, Нос,  овладевать новыми профессиями. На пенсии пригодится.

- Может мне еще и соску купить?

- Купи, - рассеянно бормочет грибник, с гордостью рассматривая в корзине свои трофеи.

Живу я в центре города - на самой верхотуре огромного дома старой постройки. В доме ещё не было капитального ремонта, а потому на первом этаже цел роскошный камин, перила барской лестницы и лепнина на потолке.

У камина стоит девочка лет одиннадцати с цветастым рюкзаком за плечами и пробует поджечь газету. Злюсь , что детям спички дают, но топаем мы с Анной мимо .

-     Санечка!

Оборачиваюсь, не без сложностей - и вижу бывшую падчерицу - Катю.

-  Привет! - говорю.

-  Здравствуй, - хмурится девчонка, - Ты пьяный?

-  Ну, не совсем - под шафэ, - объясняю, - А ты чего здесь?

-  Я к тебе, - сухо говорит Катя.

-  Зачем?

Девочка не отвечает. Тут я ещё и клетку с попугаем вижу. Это серьёзно.

-  Я пойду, - говорит Анна.

-  Куда ? - возражаю. - сейчас разберёмся .

Безумная женщина - не желает объясняться и не ждёт никаких объяснений. Уходит - и всё.

Смотрю ей вслед, полный сладких воспоминаний .

-  Между прочим, - докладываю ребенку, - в этом подъезде мы с этой женщиной когда-то целовались у камина. А дело было в восьмом классе.

-  Очень приятно, - сухо реагирует девчонка .

Едем в чугунной клетке старинного литья на самую верхотуру .

-  Ты ещё ни с кем не целуешься? - спрашиваю.

-  Представь себе, нет.

-  Ещё успеешь, - говорю, - у тебя ещё вся жизнь впереди.

Низкую, обшарпанную дверь мансарды, открываю не сразу, но всё-таки открываю. Значит, я в полном порядке .

За дверью - мастерская моего старого школьного друга Феликса . Собственно, до мастерской ещё добираться надо по коридору . У мастерской сталкиваюсь с толстяком- Мамедом. Смотрит он на нас подозрительно ... Распахиваю дверь в свет. В мастерской много окон и дурацких картин на стенах . Дружок мой (это он мне машину ремонтировал) занят менее доходным делом - он рамочки мастерит . На сей раз "золотом" их красит . Скучно ему и противно .- но делать нечего.

-Саня, ты живой? Как тормоза?

-  Паршиво, сам знаешь.

Тут он падчерицу мою замечает.

-  Кого вижу! - поднимается, - Катерина! Не узнать ! Растут дети .Санечка,растут !

-  Трудись, - говорю, - а то своих заморишь.

Моя комната с дверью, но без окна . Феликс несправедливость эту устранил просто. Он нарисовал картину - окно . Фантастический пейзаж изобразил, за реалистической рамой с задвижками и ручкой . Там за окном пальмы жирафы и тигры, а в комнате ничего особенного : койка, стол, да шкаф .

-  Я у тебя буду жить, - говорит Катя, поставив клетку с попугаем на пол, норюкзак не снимает.

-  Как это жить?

-  Насовсем, - сухо говорит Катя .

-  Послушай, - говорю , - у меня тут только для взрослых - без солнечного светапомещение. Детям вредно.

Ничего, - говорит, - гулять больше буду.

У тебя мать есть родная ! - ору, - и папаш двое - старый и новый !

- Ты меня воспитывал, - говорит.

- Чего ? Да я по гастролям мотался. Какое воспитание?!

-  Мне скучно с ними .

-  Это всё?

-  Они меня не любят.

-  А я тебя люблю? Ты мне кто - никто ! Мы с тобой чужие люди...Понимаешь -чужие.

-  Я им не нужна, - говорит, - у них работа, много работы, а у меня номатематике двойка, - тихо так говорит, жалобно - прямо сердце разрывается на части.

Тут, слава Богу, дверь открывается .

- Сань, - говорит Феликс, - тебя Антонина к телефону.

Аппарат у нас допотопный - и на стенке висит. Трубка тяжёлая - слова ещё тяжелее .

- Я тут причём! - ору, - Сижу тихо - никого не трогаю ... Кто подговорил ...Нет! Ты даёшь... Куда спуститься ? Откуда звонишь ? Из машины ?

Что-то преследуют меня в этот день настоящие иномарки. . Сижу в «Мерседесе»  с тонированными стёклами . Сижу я за этими стёклышками рядом с бывшей женой и горжусь таким соседством. Замечательная у меня была жена . Молоденькую взял, наивную и чистую - ягненочка. Теперь она - львица .

-  Сейчас же приведи Катю.

-  Она не хочет. Говорит, что с вами скучно, что её никто не любит.

-  Ерунда!. Нам просто некогда заниматься сантиментами.

-  Сочувствую.

Бывшая моя супруга поводит носом.

-  Ты пьян?

-  Кружка пива .

-  Ребёнок не может жить с тобой .

-  Согласен.

-  Ты Кате никто.

-  Верно.

-  Где работаешь?

-  Жду контракта ... турне: Уренгой, Помары, Ужгород .

-  Глупости ... Ты же мастер. У тебя золотые руки .

-  Вот и зови - сантехнику чинить. Я дорого не беру .

- У нас евростандарт - не ломается ... Ты бы хоть пить бросил .Против воли кривляюсь.

-  Трудно, - говорю, - душа болит, - ищу на своём теле душу, охлопывая себя ладонью .. Сижу рядом с бывшей женой и охлопываю шмотки бывшего мужа Анны, -
Тут она. И болит, зараза, приступами, а выпьешь 100 грамм, вроде теплее... Ещё сто -горячей, ещё - и совсем отпустило. На Руси почти у всех мужиков душа болит и давно.

-  О, Господи, - вздыхает женщина, - ты не меняешься. Деньги-то хоть есть?

-  С этим туго.

-  Вот тебе сотня баксов, и приведи Катю, только быстро!

Держу "зелёненькую" на ладони. Приятная тяжесть. Знаю, почему душа болит ... Продаёшь её без конца сатане - вот и болит.

В комнатёнке без окон девчонки нет . Рюкзак на полу, попугай хамски смотрит на меня из клетки, а Кати не видно.

Нахожу девицу по шороху. Распахиваю дверцу - она. Маскируется в жалком гардеробе.

-  Иди - тебя мамочка ждёт .

-  Не пойду!

-  Топай. Мне за тебя уплачено .

-  Сколько?

-  Сто долларов, - для убедительности даже показываю бумажку.

-  Ты меня продал , - говорит девочка из шкафа, - ты человека продал?!

-  Кому - цыганам ?! - ору, - матери родной. Иди - ждут .

-  Ты - предатель ! Я тебя ненавижу!

-  Вот и отлично ! - перехожу к насилию. С девчонкой я ещё как-то справляюсь ,но ещё рюкзак тащить надо и клетку с попугаем . Распахиваю ногой дверь, но тут этот ребеночек вопит, и весь дом начинает вибрировать : качаются картины на стенах
и шевелятся в стаканах засохшие кисти . Тут слишком поздно вспоминаю, что существоэто с детства умело визжать так, что визгом этим пробивала любые стены непониманияи запрета.

Феликс вскакивает, будто под ним начинает ломаться стул. Ещё из одной комнатёнки выпархивают студенты , не остывшие от злоупотреблений сексом , но всё это любопытные . Хуже с Мамедом . От этого толстяка незамедлительно получаю по шее и выпускаю Катю.

Мамед - существо могучее и волосатое нависает надо мной.

-  Зачем маленький девочка привёл ? Теперь обижаешь ?! Дрянь человек !

-  Я - привёл! - кричу. - Сама пришла !

-  Какая разница, - резонно замечает Мамед, повышая могучий голос, чтобы перекрыть Катин визг. Это же сколько силы в таком маленьком существе.

Снова сижу в "Мерседесе".

- Она визжит . Не хочет . Сама знаешь, как она визжит, когда не хочет, - протягиваю бывшей деньги, - пусть поживёт немного... У меня - не сахар... Завтра домой запросится .. Сам привезу.

" Львица" брезгливо на меня смотрит.

- Во что ты одет?

Всё правильно - на мне шмотки 54 размера, а мой природный, нажитый - 48-ой.

-  Это так, - бормочу, - одолжили... репетирую, турне...

-  Ну, репетируй, пока.

Делать нечего - выбираюсь из машины.

"Мерседес" лихо разворачивается, и на этом лихом развороте жена моя бывшая, небрежно так, выпускает из пальчиков в окошко сотенную. Бумажка вспархивает бабочкой. Умеет эта женщина унизить человека. Но стою гордо. Жду, пока машина не скроется в арке, потом зелень подбираю. А то сквознячком в лужу, вымокнет ещё.

Вот еще то, что я видеть не мог. Когда я Катей воевал, Нос решил посетить аптеку и сказал симпатичной провизорше.

-  Соску мне дай.

-  У вас мальчик или девочка? – спросила девица.

-  Мальчик.

-  Тогда голубую, - девица повернулась к Носу спиной, чтобы найти просимое в ящиках.

-  Чего голубую, - сказал Нос. – Он, вроде, не педик.

-  Вот какие вы все, - сердится девушка. – Одна грязь на уме. Голубая – для мальчика, розовая – для девочки.

Нос вертит в грубых руках соску.

-  Ладно, давай штук семь голубых.

Потом снайпер сидит в машине и занимается еще более странным делом: снимает с шеи длинную золотую цепь и на эту цепку соски нанизывает. Получается что-то вроде четок. Он эти четки перебирает с нехорошей ухмылкой, потом зашвыривает в бардачок, включает зажигание и рвет вперед так, будто стартует на болиде в «Формуле один».

Две девицы в малозаметных купальниках лихо отбивают степ, и я с ними, с тросточкой и в котелке.

Девицам хорошо. Годиков им не больше двадцати, а я работаю на пределе.  Анна за кулисами смотрит так, будто я собираюсь незамедлительно отдать душу Богу.

В зале, в пятне света, сидит толстяк- Каплан. Сидит, развалясь.…Начальник, мать его...

Дальше, в тени зала, где-то Катя прячется . Растворяется в темноте - только глаза посверкивают . Следит внимательно за этой пошлостью и непотребством.

Господи! Скорей бы конец!

Ну вот, помогает молитва. Девочки убегают за кулисы, а я спускаюсь к толстяку. Мы с ним старые приятели и разговаривать можем начистоту.

-  Ну как ? - спрашиваю, отдышавшись по дороге.

-  Санечка, я тебе позвоню, - перемещает в кресле свой центнер живого весаКаплан.

-  Врёшь, - говорю, - не станешь ты звонить.

-  Может быть, - вздыхает, - Саня, танец - это полёт, а не бег трусцой.

-  Что бы ты понимал в балете, - говорю, - я, может, сегодня не опохмелялся,потому замедленно.

Каплан на мои дурацкие шутки внимания не обращает. На сцену вылезает новая тройка. Музыка будто их по заду бичом хлещет.

Каплан снова напяливает тёмные очки и разваливается в привычной позе. Переодеваясь, я ему говорю:

- Тебе, Борух, славно; в случае чего, взял билеты в один конец - и адью, а мнедальше Мордовии не светит.

-  В чём дело, - бормочет, - бросай пить. Соберёшь на билет - можно и дальше.
Вот советы такие я не люблю. Обижаюсь.

-  Я тебе сколько должен? - спрашиваю.

-  Разбогател?

-  Всегда богат. Так сколько?

-  Саня, ты зря обиделся, - Каплан даже очки снимает.

Я ему отслюниваю должок и вручаю без всяких. Толстяк, растрогавшись, вертит бумажку в пальцах.

-  Сань, ты знаешь...

-  Ничего я не знаю, - бормочу, - да и ты тоже .

В темноте ищу Катю, устраиваюсь рядом. Мы молчим, серьёзно наблюдая за ужимками танцоров.

Потом моя падчерица бывшая твердо произносит:

-  Сань, а у меня грудь вырастет?

-  Куда ты денешься , - бормочу.

-  А мне иногда кажется, что не вырастет.

-  Ладно, - говорю, - пошли отсюда.

В таком я расстройстве, что на улице снова ничего не замечаю. А меня сюрприз ждет. Феликс в моей «иномарке», а рядом с ним Анна.

- Порядок, - говорит Феликс. – Можно ездить.

. Рассаживаются в машине мои девочки. Я молча приземляюсь рядом с Феликсом.

-  Ты отбил замечательно, - говорит Анна, - лучше всех !

-  Главное - веселей, - подхватывает Катя,. - они все, как роботы, а ты - живой!Спелись красавицы.

- Ладно вам, - говорю и незаметно усища под нос пристраиваю - стащил вгримёрной, в таком виде и поворачиваюсь к дамам , продолжая басом:- Мы им ещёпокажем!

Пугаются , потом смеются- заливаются . Так мы и едем с двумя хохочущими дурочками.

«Ты – мне, я – тебе» – закон жизни..Мы в мастерской помогаем Феликсу рамочки красить. Через распахнутую дверь в коридор виден аппендикс кухни . Там Катя ловко оладьи печёт . Руки у неё растут, откуда им положено расти.

Это всегда мужикам нравится , понаблюдав за поварихой, Мамед преподносит ей огромный золотистый фрукт.

- Пэрсику - пэрсик !

Руки у Кати заняты, и Мамед бережно куда-то персик опускает . Мне не видно -куда. На запах жарки выходит в коридор и отец Феликса - старичок с блюдцем . Мамед на него косится .

-  В очередь, - говорит, - вставай. За мной будэшь .В мастерскую парочка выскальзывает .

-  Вкусно пахнет, - говорит студент, - это откуда?

Потом мы устраиваем коллективный ужин. Каждый тащит, что может. Стола не хватает. Мамед поднимает большую картину, стоящую на полу.

- Это можно ? - спрашивает у Феликса .

Тот машет рукой - и картину пристраивают на два табурета . Мамед бананы приносит и огромную бутыль с вином . Сам же её и откупоривает . Всем наливает, кроме студентки :

-  Тебе пить нельзя, ты беременный?

-  Ещё чего ! - пугается студентка.

Двухкассетник стоит на полу. Студент тычет пальцем в клавишу - грохочет музыка . Выпиваю стаканчик. Сразу же ловлю на себе сердитый взгляд девчонки.

- Ты обещал научить, - говорит, - учи.

Делать нечего - учу юную повариху румбу танцевать, потом к нам присоединяется Анна, за ней и молодые, утолив голод ... Старичок трудится у стола за нас всех.

- Вот брошу с железом возится       и напишу картину "танец", - обещает Феликс публике, - в центре  дракон в балетной пачке,    а по сторонам невинные дети . Хватит рамочек и тормозов ! Да здравствует искусство!

Это он прав. Утром снова иду на работу. Денег в обрез. Надо трудиться. Иду я в полном расстройстве к своей тачке и не замечаю, как из своей машины на меня Нос пялится с ненавистью, между прочим, и четки свои сосочные перебирает, надо думать, для успокоения нервов.

Я и без четок спокоен, потому что необъятные штаны последнего мужа Анны подсказывают мне замечательную идею.

Я в этих штанах, и я в Пассаже. Света, шума, покупателей! Ну, прямо радостно!

Поднимаюсь в отдел мужской одежды . Джинсы - фирма! Прохаживаюсь, улыбаясь продавщицам. А те смотрят на меня сурово и на улыбки не отвечают. Они, стервы, всегда чуют, когда у мужика есть бабки, а когда пусто в кошельке. Наверняка, удачно замуж выходят... Ну вот - точно! Подваливают к ним двое парней - упакованы ребятки и природой, и оборотистостью. Распускаются перед ними мои продавщицы, как букеты роз - кокетливо и пахуче. Значит, приходит моё время. Беру для примерки две пары джинсов, причём никак не афиширую, что две.

Спокойно прохожу в кабинку, вешаю джинсы и задёргиваю шторки. Раздеваюсь , не торопясь, перед зеркалом . Мамеда вспоминаю и пробую стать южным и волосатым :

- Пэрсику - пэрсик !

Нормально получается. Тем временем, гениальный актёр ловко влезает в джинсы, а мелкий жулик напяливает поверх безразмерные штаны... Стою в кроссовочках перед зеркалом - вроде бы и толщины не прибавилось. Класс! Смело отдёргиваю штору, смело выношу "плечики" с джинсами № 2 .

- Спасибо, - говорю разгорячённым невестам, - маловаты.

Тем на меня плевать. Они и не сомневались, что я уйду из отдела без обновки. Воркуют со своими парнями. У них свои заботы, а у меня - свои . Ухожу, не торопясь. Никогда не унижаю себя спешкой.

На улице, однако, шаг ускоряю . Потому как в известное место медленно не ходят.

В этом сортире чисто и спокойно. В кабинке переодеваюсь. Джинсы прячу в приготовленный пакет. Выхожу, зачем-то спустив воду. Конспиратор чёртов.

Подкатываю на своей развалюхе к вещевому рынку . Здесь мы и загоним по дешёвке фирменный товар .

В подземном переходе покупателей много, продавцы тележки тащат, шумно и грязно в кишке этой, а тут вдруг нежный голосок флейты .

Стоит такой тоненький "юнош" лет шестнадцати: рубашечка застирана, штаны пузырём - и , прикрыв глазки, дует в свою свиристелку, да так здорово, так красиво, что забываю, куда следую . Застываю, прислонясь к стеночке, и слушаю это чудо ... Народ флейтиста перекрывает, народ ломится по своим делам, а я стою дурнем завороженным - и слушаю ... Потом устаёт музыкант, денежки из сумки пересчитывает - не густо. А у меня рубликов нет вовсе, зато вещь имеется. Псих я ненормальный - подхожу и протягиваю флейтисту сумочку с джинсами . Парнишка в сумочку заглядывает, немеет от такой удачи.

-  Твой размерчик, не бойся... Ты чего играл?

-  Музыку, - говорит.

-  Сам сочинил?

-  Сам.

Тут бабка какая-то чуть с ног меня не сбивает тележкой своей .

- Встал тут! Помог бы лучше !

Такие моменты упускать не следует . Не умеешь зарабатывать искусством -вкалывай физически . Волоку по пандусу телегу ...

Потом, уже на самом рынке, помогаю фуру разгружать с "водой", дверь лавчонки ремонтирую, тут меня находит знакомая торговка:

- Санечка, постой, а? Мне срочно.

Стою, торгую пивом, никакой слежки за собой не замечаю. А она есть - никуда не денешься. Глядит на меня Нос, как место пустое и мерзкое.

А я открываю бутылёк, с толком пью . Сразу же подваливает ко мне  клиент жаждущий. Следит за мной внимательно.

-  Вкусно?

-  Нектар.

-  Грузи ящик.

К вечеру деньжат у меня полные карманы, но на ногах держусь плохо. Смотрю на свою иномарку с большим сомнением. Открыл дверцу, рухнул на сидение… и заснул.

Но проснулся все-таки на кровати. Великая штука – автопилот. Как доехал - не помню. . За "окошком" день ясный, но в комнате электричество горит - настольная лампа . Катя в кресле- качалке раскачивается и читает толстую книгу .

-  Откуда мебель? - спрашиваю .

-  Феликс дал .

-  Чего читаешь?

-  "Энциклопедию половой жизни".

-  Странные у тебя интересы, Катерина .

-  Это книга для детей 9-11 лет - объясняет мне, идиоту, Катя, - про анатомию и как дети родятся .

-  А, - говорю, растирая виски, - и как ?

-  Ну, ты , Санечка, совсем, - с большим сожалением говорит девочка, - хочешь ятебе нарисую .

-  Нет, - решительно отказываюсь, - не хочу...

В паузе смотрю на окошко-картину, очень поддерживает оно меня в трудную минуту.

-  Вот найду 100 лимонов и поеду в Африку - стрелять леопардов .

-  За что ? - спрашивает .

-  Как за что?

-  Ну, что они тебе сделали ? - кричит вдруг, - и вообще - ещё раз напьёшься -съеду !

-  Да хоть счас ! - тоже кричать умею, - Больно надо !Тут в дверь стучат . По инерции ору :

-  Открыто!

Входит жена моя бывшая . За ней Феликс маячит . Что-то мне жестами объясняет. Чего уж тут объяснять .

- Здравствуй, Катя. - сухо произносит гостья .( Вот неправильно она себя ведёт)

- Здравствуй,   - съёживается девочка и снова забирается в качалку, будто её

оттуда достать будет трудней .

-  Так и живёте ? - оглядывается  "львица", - Какой ужас... Тут задохнутьсяможно.

-  Вон, - говорю, - под потолком вентиляция.

На меня внимания не обращает, поворачивается к дочери .

- Собирайся, поедем .-Нет!

- Не понимаю ... И не хочу понимать , -   она клетку с птичкой поднимает спола.(С попугаем легче - он визжать не будет), - прошу тебя - быстрей. Мне некогда .

- Никуда я не поеду !

Тут она снова ошибается , не то говорит, повернувшись ко мне :

- Катя, посмотри на этого человека. Кто он тебе?

-  Человек человеку друг, товарищ и брат, - напоминаю я.

- . Друг? Жалкая пьянь, без воли и характера...Катя, я пробовала его спасти. Как рыба об лёд билась..

- Что правда, - говорю, - то правда ... Родителей слушать надо... Шла бы ты домой, Катерина.

Любопытных за дверью  слишком   много  .   Встаю   ,   не  без  труда,   и  дверь закрываю.

- Никуда я не пойду, - спокойно говорит девочка, - мне здесь нравится.

- Мне что, милицию вызвать?

- Вызывай, - Катя на всё согласна .

Наша гостья - "железная леди", но тут о вечном, женском оружие вспоминает, садится на стул наш единственный и плачет...

Катя на мамочку как-то безучастно смотрит. Гостья перестаёт плакать и осторожно вытирает уголки глаз кружевным платочком.

-  Ты жестокий,  бессердечный ребёнок!  - и  с искажённым лицом ко  мнеповорачивается. - Выгони её сейчас же!

-  Не могу, - говорю, - Я жалкая пьянь, без  воли и характера.

-  Вот так! Ну, ладно ! - она вновь поворачивается к дочери, - Живи, где хочешь,
но день рождения ты проведёшь дома. У нас традиция, приглашены гости...Ты же знаешь.

-  Он тоже придёт? - смотрит на меня Катя.

-  А это ещё зачем ?

-  Я без него не пойду.

Встаёт наша "львица", чтобы произнести очередной приговор:

- Хорошо, пусть   так... Приходите вместе ... Саша, умоляю, ты хоть оденьсяпоприличней.

-  Буду во фраке.

-  - Шут! - уходит, не прощаясь.

Молчим , потом говорю:

-  И ничего обидного. Шут – это не диагноз, а состояние души. Этого я твоей мамочке так и не смог объяснить…

-   А я мне все понятно. 

-   Ладно, так и будем жить: - говорю, - с окном в Африку и охотой на леопардов.

Мы у Анны. Самое удобное и уютное место в мире - костюмерная театра .

Едим бананы и запиваем этот "обезьяний корм" безалкогольным напитком - хватит, пора и честь знать.

Вокруг бальные платья и смокинги, фраки и кринолины, сарафаны и лапсердаки ...

Катя в восторге.

-  Как в музее! – говорит она Анне..

Женщине моей такой комплимент в самый раз. Вдруг она Катю целует, а девчонка на поцелуй и внимание не обращает, будто так и должно быть.

. Я моим дамам за такое замечательное поведение устраиваю бесплатное шоу с переодеванием . Вдохновение у меня , потому работаю чётко и красиво .

Вот я доктор чеховский- в пенсне с тросточкой и саквояжем . Кроме одежды, нет ни окуляров, ни сумки, ни палки, но мне верят ...

Вот я самурай злющий - саблей размахиваю...

Вот Иванушка-дурачок из сказки...

Вот королева из классической пьесы 17 века ...

Вот я тореро с плащом и шпагой ...

В эти минуты могу быть, кем угодно, потому что зрители у меня замечательные. Ни у кого в мире нет таких зрителей: весёлых, восприимчивых и благожелательных.

Тут выносит мне Анна очередной костюмчик. Сразу видно, что кроя он безукоризненного ... и размер мой. Совершенно белый костюмчик и пуговок на пиджаке ровно дюжина .

В секунду превращаюсь из тореро в чудо чудное . Поражаю дам в самое сердце.

- А туфли?

- Прошу, Ваше сиятельство!

Вновь точно по размеру. Причёсываюсь перед зеркалом и выпячиваю подбородок, прищёлкиваю каблуками.

-     Каков !

-     Бьютифул ! - щеголяет английским Катя.

Ну, а моей любимой женщине говорить ничего не надо. Я по глазам всё вижу.

В таком наряде в "линкольне" ездить надо, а не на нашей "швейной машинке". Но тут уж ничего не поделаешь . В машине отмечу только один разговор :

-  Ты на Анне женишься? - спрашивает любопытная девчонка.

-  Делал предложения , - говорю, - не соглашается. После штампа в паспорте её сразу бросали, а я ей слишком дорог .

-  Меня никогда не бросят, - самоуверенно заявляет Катя.

-  Пусть только попробуют, - отвечает ей человек в белом, - будут иметь дело сомной.

От центра недалеко, но уголок удивительный - сплошные коттеджи. Дворы тихие, аккуратные, будто не мимо них катишь, а смотришь по телеку сюжет из закордонной жизни...

Ну, до чего же мне здесь нравится: и мини-замок, у которого мы тормозим, и сад перед замком, и ограда чугунного литья . Лихо торможу на пятачке по соседству с табунком "фордов","вольво" и "мерседесов"... Красавцы эти безразличны к моему убогому карлику - не косятся, не плюются брезгливо - и на том спасибо.

Мы торжественно топаем по короткой алее. Выходим на ярко освещенную площадку. Здесь полностью теряю ощущение реальности:

Прекрасней дам давно не видел. Только у всех почему-то декольте сзади- до восхитительной "развилки". Мужики при полном параде: в глазах рябит от разноцветных пиджаков. За разноцветьем этим шведские столы, оркестрик "на троих". Гостям весело. Гости пришли веселиться - они и радуются жизни...

Катю сразу замечают. Оркестру дан сигнал - и лабухи эти марш жарят.

Катю обнимают, целуют, дарят подарки. Рук у девчонки не хватает - сразу же за спиной появляется лакей с подносом .

- Катя, переоденься! - моя жена бывшая, прошептав это, сияет, как королева.

На меня - ноль внимания. Ну, нет меня, не приходил, не парковал свою клячу рядом с роскошными тачками гостей. Нет тебя, Санечка!

Но вновь не все я вижу. А, если бы и увидел, очень удивился.

 На третьем этаже особняка стоят у окна грибник и я. Только не я вовсе, а кто-то, на меня очень похожий. То есть совсем он на меня не похож: прилизан, загар заморский, костюмчик от «Черутти, и очечки в золотой оправе «Дюпон», руки на груди скрешены, часики из под белых манжет торчат: «Патек – Филипп»…. Смотрит  эта парочка   на меня внимательно. Грибник, понятное дело, без ватника и сапог - в «цивильном»..

-  Надо же, - цедит он сквозь зубы, - Да это бывший муженек моей нынешней пассии. Клоун, она так и говорила, но похож, похож.

-  Пусть будет, - цедит сквозь зубы мой двойник, будто мне же великое одолжение делает.

Значит, наблюдают они мной, а я в толпе маюсь. Но тут зажёгся глаз у долговязого типа в строгом костюме, протискивается он ко мне, властно берёт за локоть.

- Где пропадал?

Что-то бормочу о превратностях дороги, а долговязый без лишних слов пристраивает меня к делу:

-Давай к шампани!…Разлив, разнос ... и в темпе!

Подводит он меня к ящикам под навесом и ведёркам со льдом, суёт в руки поднос, нагруженный фужерами.

- Вперёд!

Стою полным болваном с этим подносом, ничего понять не могу, но вдруг, увы, всё понимаю: два типа, одетых почти также, как я, снуют в толпе, оказывая услуги гостям . Это мои братья- лакеи. И я - лакей! Всё правильно! Вперёд, Санечка!

- Шампанское, господа! Сухое, сладкое, на все вкусы! Мартини! Лёд, граждане !

- Ты с ума сошёл! - шипит мне на ухо "королева бала", - перестань паясничать, - поворачивается к публике .- Господа! Это Александр - мой бывший муж и актёр…  тоже бывший. Прошу любить и жаловать!

Приходится мне с подносом расстаться, а тут и грибник к нам подходит. Кивает он мне с радушной улыбкой, но глаза холодные, будто оценивает меня.

-  Будем знакомы. Я, выходит, нынешний муж этой дамы.

-  Очень приятно, - говорю, не уточняя, что именно.

 Но тут натыкаюсь на глаза Кати: совсем грустные, печальные глаза.

Ухожу к белым ажурным столикам. Там и хлопаюсь в

кресло.

Мимо семенит один из лакеев.

- Эй, друг!Останавливается.- Давай-ка!

Граблю парня на три бутерброда с икрой. Шампанского у меня тоже три бокала. Вперёд, Санечка! Не каждый день тебя приглашают на пир во дворец. Впрочем, допить и доесть не успеваю. Катя меня тащит куда-то...

Мягкие, ковровые дорожки на ступенях, светильники, как в метро, да и ступени

сами наверх везут .

- Граждане! - говорю , - Не садитесь на экскалатор и не прислоняйтесь к

периллам !

Я и не прислоняюсь .

Однако, все сюрпризы впереди. Катя распахивает дверь своей комнаты.  Тренажёры, компьютер, детская мебель...Вспоминаю о своем подарке, достаю «Барби». А красавиц этих в комнате целая рота.

-  Извини, - говорю. – Вот.

-  Какая красивая! – восторгается эта маленькая лицемерка. 

Стою посреди комнаты.

-  Одна здесь живёшь?

-  Одна.

-  И я один, - вытягиваюсь на персидском ковре.

-  У тебя замечательная комната, - говорит Катя .

-  Врешь! - улыбаюсь, подпирая рукой беспутную свою голову, - комната моя -грязная дыра . Грязная и чёрная... Да и не моя она вовсе. Мне теперь всё понятно . Ты
просто сладкого объелась…

Молчит Катя. За окном тоже тишина, потом аплодисменты и странные звуки. Встаю, подхожу к распахнутому окну.

Там некоторая перемена декораций. На площадке перед оркестром стоит малыш в строгом костюмчике и очень серьезно играет на скрипке .

Гости в разноцветном и декольте до крестца, терпят игру стоически.

- Кто это? – спрашиваю.

-  Вундеркинд, - говорит она, - Теперь модно на праздники вундеркиндов приглашать…И все равно у тебя замечательная комната .

Тут я начинаю орать вовсе не то. Водку надо пить с хорошей закуской, а не

шампанское:

- Сколько тебе повторять! - ору, - Я пьянь глухая… и неудачник! От таких одна зараза, бежать надо от таких… Лакей и шут! Родился шутом - шутом  подохну.  Ну, все поняла?..

Тут это создание пускает в ход старое оружие: она визжит, да так, что даже вундеркинд за окном перестаёт мучить струны.

Гости не без удовольствия поворачиваются на 90 градусов,  на наше окно,

смотрят.

В окне - я.

-      Полный порядок! - кричу гостям, - полный ажур, господа!

Ухожу. Это не мой праздник. Малыш заканчивает свой концерт, сорвав "Ниагару" аплодисментов. Бравый мужик палит в небо из ракетницы, а на входе в аллею запускают колесо с шутихами.

Хватаю за фалды пробегающего мимо официанта .

-  Чего у тебя?

-  Белая.

-  Годится, - выпиваю сразу две рюмки и ухожу решительно .За спиной шум, фейерверки, визги - чужое веселье ...
Вдруг замечаю рядом Катю. Успела девчонка переодеться.

-  Ты куда?

-  А ты куда ?

-  Гуляю ... Природа тут у вас, пейзаж...

-  Можно с тобой?

-  Нельзя ! - останавливаюсь, - нельзя со мной !

Стоит - девчонка проклятая - и молча на меня смотрит . У неё воли-характера хватит - вся в мать .

Ладно - возвращаюсь. Девчонка за мной.

Лабухи гоняют по кругу нехитрую мелодию. Забираюсь к ним на эстраду. Ставлю у ног полную рюмку водки.

Гости танцуют, пьют, закусывают. Плевать им на меня.

Отбиваю чечётку вокруг рюмки. Трюк этот требует мастерства. Падаю на колени и, без рук рюмку в рот опрокидываю.

 Оказывается, и здесь публика имеется с понятием. Мне хлопают... Супруга бывшая очень обеспокоена. Пробирается к эстраде и делает мне знаки : кончай, мол, ерунду эту . Её добряк-супруг смотрит на меня все теми же холодными глазами змеи ... Ладно, такой взгляд мне только куража добавляет.

-      Ша! - кричу, - тихо!

Оркестр слушается . Гостям тоже интересно, что скажет бывший актёр и муж хозяйки. Вспыхнувшие, было, аплодисменты останавливаю жестом.

-  А сейчас, дамы и господа, настал главный момент, ради которого мы и собрались…. Момент тотального приглашения к танцу…. Мужчины и женщины, вне зависимости от пола, бросают себя навстречу партнеру и, не боясь этого слова, овладевают друг другом в танце.

Киваю музыкантам, хватаю свою бывшую жену и начинаю показывать класс «овладевания» в танго. 
 Вот этому номеру разноцветные бурно аплодируют. Не знаю, как они будут опрадуютя еще одной шутке. Сейчас проверим. Оставив мою «львицу», стаскиваю с головы какого-то пижона кепарик.

-  В фонд помощи безработных мастеров балета! - призываю я публику, - Прошу в фонд!
Гостям эта игра тоже нравится. Подают - не скупятся. Давайте, ребята ! Ну, не даром я тут плясал и учил жить...

Собрав денежки, подношу кепарик жене бывшей, а она мне вместо благодарности "комплимент" дарит свистящим шёпотом, а денег не берет:

- Мерзавец!

Я не в обиде. Понимаю, как ей неловко, но всё-таки "бывший" я, с "бывшего" какой спрос.

-  Погулял, хватит, – говорит моя жена бывшая.

-  Так сладкое еще, - бормочу.

Но она жест делает охране, и они понимают «львицу» эту сразу.

Берут дюжие молодцы меня под локотки, крепко берут, молча ведут прочь от сладкого подальше, по аллее….

На выходе, за воротами меня отпускают, но тут один молодец хочет со мной попрощаться более определенным образом, но успевает только замахнуться, и падает, как подкошенный, а за ним вижу я своего спасителя – избавителя. Появляется Нос, как джин из  бутылки. Ну, чистый профи. Второй молодец покрепче, но и  с ним Нос справляется быстро, потом спокойно уходит, на меня не глядя.

-  Эй ты! – ору я. – Что пристал? Чего тебе от меня надо?!

Нет ответа.

На следующий день просыпаюсь от лепета попугая, но, главное, от отвращения к самому себе. Разлепив веки, вижу Анну в кресле-качалке. Качается моя любимая женщина и молчит, без всякого осуждения на меня смотрит.

-  Извини, - говорю, - который час?

-  Половина второго.

-  Ночи?

-  Дня.

Стаскиваю с себя казённое имущество. Сижу в трусах и смотрю, как Анна

аккуратно упаковывает мой наряд Золушки .

-  Там деньги, - говорю, - в брюках ... Попросили выступить ...

-  Выступил ? - спрашивает Анна, вытаскивая бумажки .

-  Монолог читал Чацкого , - поднимаюсь в трусах- "... пускай в Молчалине умбойкий,гений смелый, но есть ли в нём та страсть? То чувство? Пылкость та? Чтобкроме вас ему мир целый казался прах и суета ?"

-  Мне пора, Санечка, - улыбается Анна, - спектакль в три .

-  "Оставьте все меня ! - продолжаю в трусах,но с прежним пафосом, - Чужаядочь, чужая нам по крови! Она принцесса - светлая заря, а я несчастный, жалкий червь в юдоли этой скорби и печали..."

-  Саня – ты гений, - говорит Анна.

-  Только пьющий, - тяжко вздыхаю я.

-  Зато не куришь.

-   Разве что.

Нужно жить, трудиться дальше. Теперь, правда, под охраной. Как только выехал из переулка, сразу его заметил. Нос и не прятался, рулил прямо за моей «швейной машинкой» и тупо глядел в мой затылок.

Но на этой раз мне охрана была ни к чему. Решил оторваться. Только как? У меня скорость максимальная 60 кеме, у него все 300, но беру умишком, хитростью, знанием местности.

Ныряю в проходной двор, а там все просто: в проходе расстояние от стены до стены, как раз, по ширине моей тачки. Носу на «танке» не проехать…

Вот и вся погоня. Нос тормозит, но из салона не выходит. Смотрит мне вслед без особого беспокойства. Тянется, не глядя, снимает с зеркала заднего вида свои четки сосковые и начинает привычно теребить их в пальцах.

Только потом догадался, что не только Нос за мной следил. Катя взяла меня под контроль на собачьей площадке, под нудным дождиком.

И потом следила, когда от парка выходил к блочным многоэтажкам в компании с угрюмым амбалом в длинном плаще.

Стоим за кустами . Амбал небритым подбородком тычет в нужную тачку. Темнеет.   Ухоженный   "форд"   строго   смотрит   на   меня   красным   глазком

сигнализации.

Тип в плаще исчезает.

А я сижу в кустах на ящике. Жду ночи.

Гаснут огни дома. Засыпает многоглазое чудовище - наша родная казарма на тысячу душ... Засыпают и сами души, закрываются глаза-окна дома . Только одно окошко не спит, бдит в неурочных заботах.

На мне униформа - древний плащ-болонья. В этом плащике и ползу по мокрой траве до площадки у дома. Прикрываясь могучим корпусом автомобиля, берусь за колесо. С остервенением трясу "форд". Как-то чудно он взвизгивает, а потом начинает выть сирена ...Благополучно ретируюсь обратно в кусты, сажусь на ящик и лезу в карман за ужином .

- Плюшками балуемся? - Катин голос за спиной.
Киваю, не оборачиваясь . Девчонка рядом садится.

- Иди отсюда, - говорю.

- Сам иди, - советуют мне.

А у машины суета. Два мужика вертятся вокруг: один - в пижаме, другой в тренировочном костюме и под зонтиком... Крепко и мирно спали люди, а я их в такую погоду...

Мужики тихо переговариваются о чём-то, озираясь по сторонам. Пижамный открывает дверцу и налаживает сигнализацию.. . Свято верят люди электронной охране .

Сижу на шатучем ящике в мокрой темноте и веру эту обязан разрушить.

- Ты откуда взялась? - спрашиваю шёпотом.

- Из роддома.

- Не хами..

Сделав ещё пару кругов вокруг родной тачки, мужики трусят к дому под одним зонтиком ...

- Помнишь, - говорит Катя, - мы с тобой под дождём в озере купалась . Ясовсем маленькой была . Ты меня подкидывал, а потом ловил у самой воды .

- Не было такого, - говорю , - какое озеро ?

Жду, пока в нужном окошке свет погаснет, - и снова ползу к машине, но девчонка рядом пристраивается .

- Куда ?- хриплю.

- Туда.

- Жди здесь!

Видала она меня. И где это научилась так ловко, по- пластунски?

- Стоп, - говорю, - следи за атасом .

Это действует. Катя отстаёт, как раз на границе пятна света от фонаря.

Берусь за колесо, как за долгожданного друга: "Здравствуй, Вася, дорогой!"

Сирена визжит недорезанным поросёнком. Спешу обратно. Мы с Катей отважные партизаны. Снова возвращаемся на базу.

У нас тут замечательный, наблюдательный пункт.

Бежит "пижамка". Одна бежит - это симптом положительный. Хозяин почти убеждён, что угонщиков рядом с машиной не обнаружит, начинает догадываться, что прогресс в охранном деле не так уж надёжен. Отключает и вновь ставит свой автомобиль на сигнализацию. Медленно уходит под зонтиком, озираясь на красный глаз сирены. Стоит в освещенной раме подъезда. Тишина. Только дождик шелестит.

-  Помнишь, как мы с тобой по грибы ходили, и змею увидели  ...  Такуюкрасивую? - шепчет Катя .

Бормочу в ответ что-то неопределённое. Я сам нынче на пузе ползаю. Вот погаснет в окошке свет - и поползу ... Ползу, а она опять за мной .

-  У  нас в классе,  - говорит,   -  есть   мальчик.  Он всё время  палец  сосёт.
Немножечко ненормальный. Это ничего - один палец сосёт, другой чужие машинытрясёт.

-  Тебя кто звал ?! - хриплю. - Живи с мамочкой! И оставь меня в покое! Кто?!Кто тебя звал?

-  Никто, - говорит, - а мог бы и позвать.

-  Нужна ты мне !

- Это правильно, - вздыхает тяжко , - я никому не нужна .Такая - печальная и остаётся на прежнем месте .

Ползу дальше на брюхе. Себя жалею и глупую девчонку Катю тоже. С ненавистью трясу проклятую машину. Под вопли сирены ползу обратно. На этот раз зажигаются несколько окон, створки одного даже распахиваются. В окне чей-то лик разгневанный.

Мой "подшефный", очумев совершенно, спешит к машине.

-  Когда это кончится! - вопит человек из окна, разбудив диким воплем всёостальное население дома.

-  Спалим тачку, куркуль ! - обещают автовладельцу.

-  В милицию надо жаловаться ! - советует женщина.

Пижамный бедняга невольно пригибается . Сигнализацию он только выключает. Красный глазок так и не загорается. Он убеждён в отказе патентованного средства...

На этот раз бедняга будет спать до утра . И весь дом вместе с ним спать будет. Спокойной ночи !

Возвращаюсь . Девчонки нет. И, слава Богу... С этого места могу выпрямиться в полный рост, но тут и она выныривает откуда-то .

-  Хорошо ещё, - говорит, - ночью камнями в окно . Очень весело.

-  Надо попробовать, - говорю .                                                 ,

Тут из-за дерева нам навстречу выныривает  тип в плаще, подозрительно на Катю смотрит.

- Это кто ?

- Дочка, - говорю, - какая тебе разница? Гони бабки .

«Плащ» бормочет что-то, но положенное отдаёт . Исчезает сразу же, а мы с Катей выбираемся к свету - к фонарям .

-  Ты меня дочкой назвал, - говорит.

-  Для конспирации .

-  Пожалуйста, - говорит, - мне не жалко ...Пусть я буду дочкой. Как Гошка, живой?

-  Съели мы его, - говорю, - всем коллективом .

-  Правильно, - согласная Катя, - болтал много. На могилку сводишь?

-  Обязательно, - говорю .
Садится рядом со мной в машину.

-  Я у тебя сегодня переночую, - говорит, - Я предупредила. Ты не волнуйся...

Снова сплю на раскладушке . Девчонка по наглому кровать занимает, как обычно .На тумбочке настольная лампа горит. Клетку с попугаем она рядом ставит. О чём-то шепчется с ним. Слышу - закладывает меня, «стучит» птичке .

-  Гош, он жулик ...потом эти машины угоняют ...понял, чем занимается? Егопоймают и в тюрьму посадят, но мы ему будем передачи носить…

-  Договорились, - зеваю, - гаси свет.

Она ещё с клеткой возится, а я на окно-картину смотрю - там ясный день, пальмы. И жирафы мирно бродят рядом с тиграми.

На другой день беру Сбербанк . В компании с такими же молодцами в масках . Рукояткой пистолета выключаю омоновца . Рядом подельник с автоматом.

- Все на пол! Лежать !

Публика дружно ложится, без возражений . Лимонку из кармана вытаскиваю, берусь за кольцо . Я в банде - главарь.

- Деньги! Дамочки! Живо!

Кассирша покорно выгребает наличность . Я смотрю не на деньги, а на её могучую грудь .

Тут омоновец приходит в себя, достаёт пистолет . Очередь из автомата - и бедняга успокаивается навеки , падая рядом с девочкой - это Катя . Она голову поднимает и кричит очень натурально:

- Звери! Убийцы!

- Стоп! - командует режиссёр и начинает ругать пиротехников, потому как нателе омоновца не оказалось автоматной очереди .

Мы отдыхаем. Стягиваю проклятую маску. Мамед , Катя , Феликс и его отец сидят рядом. Всю компанию привёл на съемки... Мебель в этом Сбербанке замечательная. Хорошо отдыхаем, Кофеёк пьём из термоса, К нам подсаживается нервный администратор, достаёт денежки.

-Не густо, - говорю , - за ограбление банка.

- Саня, о чём речь? - бормочет администратор, - Банкиров – дефицит, а кому грабить – сколько угодно...

Это он прав. Совсем плохо другое: все на площадке ругаются, все злые ... Это бывает, когда люди в коллективе ерундой заняты . Ладно - моё дело маленькое .

- Развэ это дэньги, - Мамед брезгливо держит бумажки. - Вот у мэня для тэбяесть работа. Не пожалээшь .

- Боже мой, Санечка, - тяжко вздыхает Феликс, - мы с тобой мастера ремонта для тела и художники для души. У нас душа живая, а лежим тут на пузе . Зачем, Санечка?

Это у него привычка такая - вопросы задавать. Никто не отвечает, а он и не ждёт ответа.

Тут пиротехники налаживают свою дорожку под униформой омоновца.

- Мы готовы, - кричат.

- Все по местам ! - вскакивает ассистент, - Сейчас начинаем !

Вместительная всё-таки у меня машина . Это она только на вид маленькая . Папаша Феликса кряхтит, втискиваясь, но ничего - он худенький ... Самый толстый-Мамед. Он рядом со мной садится .

- Друзья, - говорю, - заплатили каждому ерунду, но если эти денежки сложитьвместе, - получится неплохо.

Мамед сразу за бумажками лезет. У Феликса и Кати они тоже наготове, только старичок делает вид, что ничего не понимает .

- Папаня! - повышает голос художник.

- Чего ?

- Деньги давай.

- Опять давай, - бормочет старик, -Система! Всю жизнь так: дают-отбирают,дают- отбирают...На, подавись!

Катим мимо рынка. Торможу у перехода .

- Момент! - скатываюсь по ступеням .

Здесь мой флейтист! Стоит в новых джинсах и дует в свиристелку .

- Привет! - говорю, пристраиваюсь рядом, у кафельной стенки.Узнаёт- кивает, но мелодию доводит до конца.

- Кончай, - говорю, - вкалывать. Отдохнём. У нас тут день рождения .

- Чей? - спрашивает .

- Чарли Чаплина, - говорю, - карета у входа.

Катя устраивается на коленях Феликса, освобождая место для флейтиста .

- Знакомьтесь, - говорю, - тебя как зовут ?

- Женей .

Дома, после выпивки и закуски, флейтист достаёт  свой инструмент и концерт нам устраивает настоящий. Тут никакие восторги не нужны . Тут и так всё понятно.

Мамед - человек грубый . Портит он нам "песню" : подтаскивает из своего закутка ящики с бананами. Не хочет время на лирику терять . Флейтист отправляет в небесный полёт всю компанию, а он нас за ноги - и обратно . Мало ему ящиков - ещё и хлопать начинает .

- Молодэц! - кричит, - Чайковский!..Перерыв!...Люди ждут...Будэм работатьили будэм музыку слушать.

...Работаем . У Мамеда целая коробка с фирменными наклейками. Мы эти наклейки тискаем в мокрую губку, потом пришлёпываем к банану . Маркированный фрукт складываем в особый ящик .

Женя сидит невесёлый . Флейту на коленях держит .

- Играй, дорогой !- подсказывает музыканту Мамед, - Под музыку работатьвэсэлей!

Флейтист играет, но без особого вдохновения.

Мы наклейки пришлёпываем, а он играет.

Мы пришлёпываем, а он играет.

Кате первой надоедает идиотская работа . Вместо банана она себя украшает: четыре наклейки на лоб, по две на щёки и одну на подбородок... Потом танцует под классическую мелодию флейты африканский танец  ...Танцуют все, кроме Феликса . Он по-прежнему сидит на стуле и размышляет о чём-то невесёлом. Мамед приносит очередной ящик и тяжко вздыхает:

- Не любят, - говорит, - в Россия работать, Пэть любят, танцэвать любят, аработать – нэт... Еще пиво любят.

- Счас, - говорю. – Будет чешское, с козлом?

Выбегаю за пивом в тапочках, но прямо у подъезда знакомая тачка, а перед ней – Нос. На этот  раз не молчит рукосуй, губы разжимает, но без всякой охоты.

- Садись, - говорит. – Поедем.

- Это еще куда? Я за пивом? Меня ждут.

- Подождут, - и берет он меня за плечико, как в тиски.

-  Хорошо, - говорю. – Уговорил, только переоденусь.

- Таким сгодишься, садись.

Легкий толчок – и я в салоне.

Сижу в машине рядом с Носом. Куда едем – неизвестно. Молчит мой спаситель –похититель. Не люблю, когда молчат, нервничать начинаю.

- Музыку хоть включи.

- Нет музыки?

- А зовут тебя как?

- Никак.

- Очень приятно, - говорю. – А я – Александр, можно Саней звать.

Молчит, как проклятый, сворачивая с кольцевой дороги.

Тут я сам начинаю себя веселить, пою дурным голосом детскую песню:

- Мы едем, едем, едем в далекие края. Хорошие соседи, веселые друзья!

- Заткнись! – советует Нос.

Не прав он, очень не люблю, когда на меня кричат.

- Тра-та-та, тра-та-та! – ору я. – Мы везем с собой кота!..

Тут Нос резко тормозит, свернув к обочине и, неизвестно откуда, достает пистолет.

- Слышь, урод, - говорит он, приставив дуло к моему лбу. – Здесь всегда три пули: одна - в лоб, другая – в горло, третья – пол левый сосок. Все твои, если не заткнешься, понял?

Как тут не понять? Нос прячет оружие, и мы продолжаем путь в неведомое молча, без песен.

Коридор длинный, гулкий, мерзкий какой-то, безликий. Шаги по такому коридору кажутся чужими, тяжелыми. Топаю с таким ощущением, словно меня на казнь ведут…

Дальше странное помещение за низкой дверью: квадратных метров много, а мебели всего один стол и два стула. Зарешеченное оконце под потолком. Нудно гудит кондиционер. Еще сейф в стене. У сейфа стоит хозяин всей этой «роскоши». Когда поворачивается, замкнув дверцу, вижу нового супруга моей бывшей.

Молчит хозяин. Тоже молчу. Он никак начать не может, шатается маятником: от окна к столу, от стола к окну. Я человек добрый - могу и помочь .

- Слушай, - говорю, - что я могу сделать - нравится ей у меня. Гнал по - разному -не уходит... Думаешь, мне в кайф с чужим ребёнком возиться? Если ты такой крутой, в мешок её - и тащи до хаты.

Останавливается хозяин, мёртво на меня смотрит.

- А, - говорит, - да, конечно...

Снова шатается от окна к столу и обратно, вдруг направляется ко мне :

- А почему, почему ей у тебя нравится?

- Откуда мне знать... Пьём, гуляем - весело конечно.

- Я тоже пью, тоже гуляю…. Вот, на голове могу стоять, - он внезапно выполняет этот номер, и продолжает, стоя вниз головой: - Чечетку могу отбить, - оказавшись в нормальном положение, без труда доказывает и это. – Ну, почему ты?

- Откуда мне знать, - говорю, смутившись. Мне даже жалко становится хозяина.

-  Ладно, - говорит он, - пусть живёт, где хочет ... Есть для тебя работа.
 Ну вот - приехали! Так бы и начинал.

-  Какая? - спрашиваю, потянувшись и зевнув откровенно.

-  По специальности, - говорит.

-  У меня их много - специальностей.

-  По главной - актёрской.

-  Уренгой, - вспоминаю, - Помары, Ужгород .

-  Что ? - останавливается хозяин в недоумении.

-  Гастроль, - спрашиваю, - по контракту?

-  Что-то вроде.

-  Почём? - о деньгах надо сразу, без всяких интеллигентских штучек.Он что-то совсем близко ко мне подходит .

-  Пятнадцать тысяч зеленых в день, занятость 3 дня - итого - 45 тысяч.
– Деньги хорошие. Убить кого надо?

Молчит, хмуро на меня смотрит.

-  Так я не согласен, - говорю. – Я не по этой части. Увижу кровь – сразу в обморок. Нервный я.

-  Все как раз наоборот, - бормочет хозяин.

-  Помереть, что ли? Так зачем мне, мертвому, деньги?

-  Ладно, - хозяин – человек деловой, и ему от моего юродства и болтовни тошно становится. – Слушай внимательно. Нужна срочная помощь моему другу. Ты должен будешь сыграть его роль.

-  Никому и ничего я не должен, - поднимаюсь.

-  Прости, не так выразился.Снова сажусь.

-  Роль? …В каком, - спрашиваю, - театре?

Хозяин только руками разводит. Большой и широкий театр получается .

- Слушай, - говорю, - кончай вертеть. Говори прямо , что надо?

-  Ты очень похож на одного человека. За ним следят. Хотят помешать его бизнесу. Тебе нужно всего на три дня съездить в Питер, пока он тут дело сладит, чтобы следили за тобой, а не за ним. Вот и всё.

-  Кто будет следить?

-  Неважно.

-  Только следить?

-  Не знаю…. Потому и платим много… Могут и не убить, - продолжает он, - шансы пятьдесят на пятьдесят.

Вот жизнь проклятая! Подают голодному пирожок поджаристый, а в нем ржавые гвозди.

-  Так, - говорю, - выходит жизнь моя стоит всего-то 45 тысяч зелёненьких.

-  Возможно, и меньше, - говорит, - если тебе убьют сразу, но торг уместен.

Тут у меня в башке начинается настоящий шторм. Ветер воет, волны шумят, стул из-под меня вот-вот выбьют. Потому и поднимаюсь поспешно.

-  100 тысяч, - говорю, - и вперёд, а не потом, зачем мне – покойнику - бабки?
Хозяин смотрит на меня, как повариха на таракана.

-  Сам понимаешь, - говорит , - что сбежать будет трудно.

-  100, - повторяю, - и сразу.

- Хорошо,-  гудит, - мы подумаем, - и, не прощаясь, исчезает за низкой дверцей.. Чего прощаться, если человек не здоровался. Дверца остается открытой, и через порог перешагивает Нос.

Мы с Катей хорошим делом заняты: картошку печём на костре, в парке. Где-то, совсем рядом огромные дома, машины снуют, а здесь замечательно... Мы даже попугая с собой берём - пусть воздухом подышит. Мы клетку на дерево вешаем - повыше.

Выкатываю палочкой картофелину, разрезаю пополам . У нас и соль имеется.

- Готово, - говорю, - налетай !

Едим. Катей любуюсь: шея длинная торчит, коленки торчат и глаза "торчат" -светятся.

-  Кать, - говорю, - ты меня на свадьбу пригласишь?

-  Не знаю, - признаётся честно, - как получится .

Вся в саже девчонка. Кусочек Гоше отламывает, поднимается, просовывает через прутья клетки . Попугаю нравится картошка - клюёт.

-  Кать, - говорю, - ты мне всегда нравилась, даже когда совсем маленькая была
- только ходить научилась . Всегда жалел, что ты не моя дочка .

-  Я знаю, - говорит.

-  Мамочку твою просил, чтобы на меня, значит,... и фамилия ... Нет - и всё !

-  Знаю, - повторяет Катя .

Такое у нас объяснение получается. Потом доедаем картошку - и друг другу улыбаемся. Хорошо в лесу.

-  Мне, - говорю, - Катерина, работу предлагают ...  Опасная работёнка, но
платят много...Мне столько за тысячу лет не заработать.

-  Для жизни опасная? - эта девчонка всегда в корень смотрит.

-  Ну, - говорю, - не совсем для жизни, так...

-  Обойдёмся, - решительно ставит точку, - Будем машины качать и бананыклеить.

-  Меня, - говорю, - не так просто убить. Я худой и прыгучий, а также сильный и очень легкий. Вот смотри, - кое -что я показываю тут же - с воплями и прыжками.

Катя на меня смотрит невесело, потому и прыгать перестаю. Снова подсаживаюсь к костру.

-  Смотри, - говорю, - ещё одна... совсем спеклась ...

-  Ты всё время шутишь, - тихо говорит Катя, -  Шутишь и прыгаешь, а ты уже большой. Нельзя все время шутить.

- Кому как…. Я вот перестану – и сразу помру.

……

-  Так что за работа? – спрашивает Катя.

-  По профилю работёнка...Всё-таки, я артист ...Такой шанс ...раз в жизни... Исполнил номер, всего один, и порядок: повезло человеку! На всю жизнь повезло, а дальше хоть трава не расти… Я, Катя, серьезно.

- Знаешь, - говорит, - ты бы лучше шутил.…у тебя это лучше получается.

Вот и правильно. Иду к попугаю . Трещит он и оживлённо вертится перед зеркальцем. Плевать ему на природу. Он собой любуется. Ладно - будем дальше шутить.

-  Счастливый Гоша, - говорю, - смотрится, дурень, в зеркало - и думает, что вкомпании. Человек так не умеет . Его зеркалом не обманешь. У него в башке тараканы заводятся от одиночества... А ты говоришь: "Деньги, деньги!"

-  Кто говорит ? - возмущена Катя.

-  Гошка, кто же ещё.

Сижу в знакомой машине рядом с Носом. Центр города. Мимо народ торопится, спешит куда-то. Нос по радиотелефону беседует одними междометиями . Всё - теперь моя очередь.

- На сотню тысяч согласны.…Половина вперёд, половина после ... Если замочат, вторая половина наследникам, укажешь кому.

Понимаю, что не рисуется он. В его мире о жизни человеческой и смерти привыкли говорить просто.

Мальчишкам нравится иномарка. Прижимают нос к стёклам, кривляются. Такие рожи жизнерадостные, даже обидно. Стёкла тонированные - они нас не видят. Я их вижу. Всё - нет жизнерадостных, дальше потопали.

-  Ладно, - говорю, - по рукам, уговорил.Он сразу пакет достаёт .

-  Здесь ровно пятьдесят. В твоём распоряжении сутки. За день не пропьёшь?

-  Это как получится, - денежки прибираю.

-  Да, - говорит на прощание, - следить за тобой буду, так что ...

….

-  Чего, - спрашиваю, - у тебя с носом ? Боксом занимался?

Вот чудо. Отвечает он мне.– Собака тяпнула…. В детстве…

-  Ты маленьким бы?

Дверцу распахивает. Пошел, мол, вон. Я выхожу. Он уезжает. Так я и не узнал: было у носа детство или нет?

Жизнь впереди замечательная. 24 часа – это целая вечность.

Нанимаю самолет десятиместный.  И мы летим в Питер всей компанией, в белые ночи…. Насмотрелся я разных фильмов забугорных про миллионеров, а мы здесь тоже не лыком шиты и знаем, как с толком денежки тратить.

Белый катер у причала покачивается. Неудачники на катерах своих друзей не катают, а я сажаю  на борт Катю, Анну и всю свою компанию во главе с Феликсом и  раздаю всем тельники.

 Мой капитанский чин отмечаю чёрной повязкой на глаз и красным платком вокруг буйной головы ...

Отчаливаем....

Я бы снимал в кино только счастливых людей. Вот как сейчас. Мы пируем на катере, любуясь набережными фантастического города…

 Мамеду очень нравится рулить - он счастлив, студенты целуются на баке - они тоже счастливы , Феликс любуется природой и сочиняет новую картину, Анна смотрит на меня и , по-моему, обдумывает план нового замужества, отец Феликса крепко держится за поручень, но и он, как будто доволен , Жене приказываю достать флейту, с флейтой он всегда выглядит счастливым.. Только Катя ... Она даже улыбнуться не хочет, глаз с меня не сводит ...

 ...

Пора причаливать. Мои 24 часа истекли. Мне здесь оставаться, а друзьям моим плыть дальше в белую ночь.

Стою на берегу. Я все еще с ними, но тут гудок: злой, требовательный…

Стоит  на набережной знакомая   тачка    с  тонированными стеклами.

Мне навстречу открывается дверца. За рулем, как и положено, Нос.

-  Кого ждем? – говорит он. – Садись.

Сажусь.

          - Все бабки потратил? – спрашивает Нос.

-  Да пошел ты!

В холле пятизвездочного отеля иду за ним.

. Повязку снимаю, платок стаскиваю. Всё равно - одет дико и приметно. Меня пробуют остановить, но Нос только руку поднимает...

Дальше скоростной лифт в компании с весёлыми иностранцами. Это мой вид их веселит.

- Хэлло ! - говорят, - рашен сейлор ! Ко-ро-шо !

Посмотрим, что там хорошего на десятом этаже . Пустой коридор, мягкие дорожки, ведут меня в неведомое..

 Нос дверь распахивает.

.

Здесь, похоже, гримёрная оборудована :

Столик с большим зеркалом, голая лампа, полный набор "замазок" и лысый старичок - сразу видно мастер своего дела.

К зеркалу фотография прилеплена . На фотографии личность знакомая . Приглядываюсь - и узнаю себя. Есть различия : общая злобность выражения лица, шрам на лбу и лысина .

Гримёр, как раз, и начинает со шрама. . Пробую запеть, снова детскую песенку :

- Я леплю из пластилина. Пластилин нежней, чем глина. Я леплю из пластилинакукол, клоунов, собак ...

- Попрошу молчать! - мерзкий голос у старикашки, - Вы мешаете работе.Молчу, смотрю на рожу своего двойника, и рожа эта мне не обещает ничего

хорошего... Да и моя - в зеркале, под  париком, - омерзительна.

Потом Нос заставляет меня раздеться. Не думает отворачиваться.

- Уйди, - говорю. – Я тебя стесняюсь.

- Видел я тебя таким.

 Голому выдает широкие цветные трусы и безобразно-роскошный шёлковый халат с драконами.

В таком виде выводит меня из гримерной не на ковровую дорожку, а в тоскливый коридор служебного пользования . Под потолком оконце открыто .

- Давай, - .

Оконце выходит в тупик, в глухую стену, рядом верёвочная лестница . Поднимаюсь, проклиная дурацкий халат, ровно на один этаж . И здесь окошко предупредительно поднято . Попадаю в храм для умывания . Здесь хватит места для помывки взвода, и в ванну такого размера они бы все влезли без труда . В глазах рябит от сияния кранов и труб, потому себя самого не сразу замечаю, своего двойника. Стоит он в прежнем моем прикиде: тельняшке, штанах с пузырями на коленях и драных кроссовках . На моей же морде брезгливое выражение . Не нравлюсь я сам себе в халате с драконами .

- Привет ! - говорю.

Но много чести. Этот тоже из молчальников. Двойник молча лезет в окошко, нога срывается. Пробую помочь, но меня отталкивают свободной ногой ...

Остаюсь в "храме" - наедине с самим собой . Я размножен, растиражирован. Вокруг до омерзения  много зеркал.

- Милый, - зовут меня из-за двери, - ты скоро?

Выхожу.. Королева красоты, развалясь в кресле, придирчиво меня осматривает, потом врубает «комбайн» на полную громкость.

-  Годишься, - говорит, - выпьешь?

-  Вы кто? – спрашиваю, обалдев.

-  Мы с тобой на ты.

-  Что-то не припомню.

Ту она меня обнимает крепко и в губы целует еще крепче.

-  Вспомнил?…Я ТВОЯ СКРЕТАРША, АРКАДИЙ ЛЬВОВИЧ, последние два года… а ПЬЕМ МЫ только виски.

- Ладно, - говорю, - давай виски ... Хорошо, я - Аркадий, а ты, все-таки, кто ?

- Валерия - наложница твоя и раба..

- С сегодняшнего дня рабство отменяю… Может быть… как-нибудь… потом….

Ноги у "рабыни" длины неестественной. И сигареты курит "километровые", с золотым фильтром ...

- Это, шеф, как пожелаете, - говорит она.

По плану мы должны быть всё время на людях. Секретарша отодвигает дверцу шкафа. Нарядов там - как у Анны в костюмерной. Мне предлагают затейливую тройку : кремовый смокинг и жилет с вышивкой ... Любуюсь собой .

-  Перестань скалить зубы,  -  строго говорит секретарша,  - он никогда неулыбается.

Делаю каменное лицо, вспоминая свирепость двойника.

-  Это дело, - тихо одобряет секретарша, - сам-то из какого театра?.

-  Метрополитен- опера, - говорю, - артист миманса.

-  Шутишь? - невесело смотрит на меня секретарша, - ну, шути ...

Она меня выше с пышной причёской и на шпильках . Покидаем отель под охраной и под незримым оком преследователей . Охрана работает профессионально -одни затылки вижу - крепкие затылки.

На улице сажают меня в машину, похожую на танк. Там и гример-старичок. С хозяйским видом поправляет мне прическу. И выходит из машины.

 Секретарша рядом - впереди крепкий затылок, и тыл прикрывают бравые молодцы..

-  Куда? – спрашиваю. – Путь держим?

-  В театр.

-  Что дают?

-  Оперетту.

-  Ненавижу низкий жанр.

-  Аркадий любит.

-  Плевать мне на то, что он любит! Не желаю смотреть прыжки и ужимки !

-  Заткнись, - спокойно советует секретарша, - хочешь выпить?
У неё обо мне информация имеется. Решительно отказываюсь.

В салоне телефон . Поднимаю трубку - молчит, трясу её - тщетно . Напоминают, значит, что я актёришко паршивый, а не хозяин жизни . Обидно это.

-  Где связь?

Секретарша открывает ящик в сидении. Там штук пять мобильников. Один из них сразу же поет мелодично. Валерия нажимает кнопку.

-  Да, нет… Аркадий Львович сейчас занят… Я передам….Да, конечно…

-  Мне позвонить нужно, - говорю.

-  Потерпишь, - хамит моя секретарша и захлопывает ящик с мобильниками. - И

кончай языком молоть, расслабься, отдыхай.

Сама красавица сидит, удобно откинувшись и опустив веки с ресницами длиной за метр. Права она. Сам себе напоминаю карася, выброшенного на песок - те же корчи и судороги . Закрываю глаза, а когда распахиваю...

Передо мной на сцене нехитрое веселье: котелки, тросточки, стареющие дивы и седоватые ловеласы. Коллеги мои ненаглядные изображают жизнь, которой нет, и никогда не будет. Впрочем, я тоже только тем и занят.

Места у нас видные.. Скучающих зрителей привлекает  брильянты секретарши и мой блеск от запонок, оправы очков и часов... В ложе, позади нас, - охрана. Замечаю ещё двоих "мальчиков" в партере. Честно трудятся - им не до оперетты.

Мне жалко артистов. Хлопаю громче всех в зале . На моих коленях великолепный букет роз. По-моему, один я и хлопаю. Артисты на поклоны ко мне лично выходят.

-    Вперёд, - командует секретарша .

Идём за кулисы. В тесноте охранники кажутся великанами . Стучусь в дверь артистической уборной . Отзывается певучий голос . Дверь распахиваю .

*           Аркадий! Солнышко моё! Как я тебе сегодня?
Вместо рецензии протягиваю букет.

*          Какая прелесть!

Целую протянутые пальцы. Приказано молчать - я и молчу. Ко мне приглядываются.

-     Неважно выглядишь. Проблемы?Развожу руками. Много, мол, проблем.

-     Поужинаем?Грустно киваю.

Сидим в полумраке великолепного кабака Секретарша за другим столиком в компании с моей охраной.

Официант ждет заказ.

- Как всегда, Аркадий Львович?

*           Сушки у вас есть?

*                Что, простите?

*                 Мы шутим, Яша, - говорит артистка. – Неси, что обычно.

 Народу мало, музыка тихая и официанты тихие. Кусок в горло не лезет, хотя «куски» и отменного вкуса, по запаху слышу.

Актриса на меня поджав губки смотрит.

*           Нет, - говорит. – Странный ты какой-то сегодня…. И голос.

*           Охрип, - говорю. – Простужен.

*           Поедем ко мне? .

-   Это обязательно?

-   Как хочешь, - обижена актриса.

-  Пардон, - говорю я и отправляюсь, пока что, в сортир.

 ... За мной двое.

Сортир царский. Вхожу в это великолепие.

-  Ребята, - говорю, - Можно хоть нужду справить в одиночестве?

-  Нет, - говорят, - нельзя.

И правы ведь. Дверь распахивается На пороге "убивец" с двумя пистолетами навскидку. Один охранник сбивает меня на пол, другой отвечает на пули киллера выстрелами из под локтя.

Вставать мне не хочется, но встаю. Спаситель мой стонет, зажимая рану на бедре, второй охранник оттаскивает безжизненное тело нападавшего в кабинку, усаживает его на стульчак и закрывает дверцу.…Пули, выходит, - настоящие. Пропади оно все пропадом!

Ноги плохо меня держат, трясёт всего, но в этом кабаке, для солидных клиентов, лиц не видать. Музыка, танцы…. Про актрису забываю, цепляю по ходу секретаршу.

- Ты в порядке?

-  Сейчас, - шепчу ей на ухо, - упаду…Домой хочу, к маме .

-  Успеешь еще…..

-   Слушай, - говорю я этой королеве, - в тебя стреляли когда-нибудь?

-  Было.

-  А в меня первый раз.

-  Привыкай, - советует секретарша. – У нас еще казино на пол ночи..

Казино. Тошно мне, как будто сам себя на экране вижу. Плевать на весь этот игорный бизнес. Мозгом моим и руками секретарша командует. По сторонам озираюсь, подозревая убийцу в каждом . Ничего о себе человек не знает, пока за ним не объявят охоту… . Оказывается - жалкий я трус.

Кровать широкая. Пробую спрятаться под одеялом. Тут секретарша входит. Халатик на ней скромный – и ко мне. Лежим рядом.

-  Ты чего? – спрашивает.

-  Спать хочу…. А потом, ты не в моем вкусе.

-  Ну, - смеется. – Первый мужик попался разборчивый…. Ну, и черт с тобой! Спи.

Лежу с открытыми глазами.

- Перестань трястись, - бормочет эта королева красоты.

Вскакиваю и начинаю кричать:
- Я смерти не боюсь! Не хочу подохнуть в чужой шкуре ! Всё ! Хватит с меня -
ухожу! - дёргаю мерзкие усишки этого Аркадия.

- Штаны только надень ?

- Одену.

- И куда пойдешь?

- Домой.

- Нет у тебя дома .-Есть !

-Нет.

Молчу, натягивая брюки, а секретарша подходит к столику с телевизором, достаёт с полочки кассету.

- Здесь все твои подвиги…. Все, до одного. Лет на пять потянет…Просили тебе напомнить, если что, а потом должок за тобой… Не отработаешь, шлепнут тебя быстро. Не те, так эти.

Продолжаю одеваться. Тут эта красавица ко мне подходит и обнимает неожиданно, как мать сыночка.

- Все, - говорит. – Тихо, тихо… Сколько можно ногами дрыгать и чужие машины качать. Ты уже мальчик большой. Пора взрослым быть.

Отпускает меня внутри. Сажусь в кресло, на кассету киваю.

- Про меня кино.

- Ну, показать?

- Давай.

Сижу я в мягком кресле перед "ящиком" проклятым, любуясь своими подвигами :

Вот из магазинчика выскакиваю - дым за мной...

Вот голый стою у стенки...

Вот выхожу из примерочной Пассажа в штанах безразмерных...

А вот я в розовом свете получаю бабки от угонщика в плаще.

- Хорошее кино? – спрашивает красавица.

- Дерьмо, - говорю, - всё дерьмо! Пропади всё пропадом!

Днём просыпаюсь, поздно. Меня и не будят раньше . Крутим шарманку . День на день похож:

"Танк" - театр - кабак - казино - снова "танк" и осточертевший номер отеля.

Рожи какие-то перекошенные, охрана - и секретарша, с лицом измученной куклы. ...

Вечером, впрочем, для разнообразия, - явление Носа. Ждет он меня перед входом в отель. Его не вижу, машину Носа узнаю. Дверца распахивается. Сажусь. Выдрессировали мальчика за день – безропотен я и покорен.

Молчит Нос, выруливая на набережную. За нами, как и положено, хвост. Тут и начинаются гонки, каких я в жизни не видал. По ночному городу оторваться трудно, но отрываемся. Великий мастер отрыва – этот Нос.

Тормозим  в странном месте. Брусчатка, цепи, фонари старинные, дома еще древнее, с  какими-то тяжелыми  воротами.

- Ну, чего тебе? – спрашиваю.

- Да так… Велено… Ты отдохни, что-то психовать стал, а тебе еще день выставляться.… Пошли пройдемся…

- Велено! – ору я. – Мы люди с тобой, Нос, не марионетки…. Ты лучше меня пристрели…. Три пули при тебе?

- Всегда, - говорит Нос. – Выходи пока.

Мы сидим в каком-то тихом, пустом, ночном заведении. Слушаем приглушенные звуки джаза, пьем пиво. Нос молчит, незаметно перебирая свои четки из сосок, протягивает их мне.

- Поиграй.

- Это зачем?

- Нервы успокаивает.

Перебираю соски.

 - Ну,  как? - спрашивает он.

-  Порядок, – говорю я и протягиваю ему четки.

- Тогда  пошли.

У нашей машины компания из пятерых, подвыпивших парней. Одеты эти крепкие ребята будто в одну форму, и говорят они по – английски. Похоже, моряки.

Увидев нас, радуются. Шумят, размахивая руками.

- Чего это они? – спрашивает Нос.

- Подвезти просят, - говорю я. – Им на Васильевский.

- Скажи, что я не такси, - цедит сквозь зубы Нос и открывает дверцу своего джипа.

Тут один из парней ведет себя неожиданно, оттолкнув хозяина машины, сам садится за руль, протягивает руку, ключи просит.

Лучше бы он это не делал.

Рывок – и морячок летит на асфальт, но тут же поднимается. Он готов к драке и друзья его тоже.

- В машину! – приказывает мне Нос. – Сам справлюсь. И тихо. Грим попортят.

Лезу в машину покорно. Смотрю, как отбивается от морячков Нос. Славно отбивается, но тут за его спиной верзила с поднятой бутылкой. Я дверцу распахиваю, как раз верзиле навстречу, и сам выбираюсь наружу. Ну, не привык оставлять друзей в беде.

Нос на меня рычит, но дальше мы  бьемся плечом к плечу. Недолго, впрочем. Двое из морячков ударяются в бега. Один сидит у стены и стонет, вытирая сопли, другой покачивается, никак сообразить не может: падать ему или нет. Вот последний все еще готов сражаться, но и его Нос быстро успокаивает. Падает бедняга на брусчатку рядом с товарищем.

У сидящего вытаскивает Нос из кармана бутылку. Мы садимся в машину, трогаемся с места, вскоре выруливаем на набережную. Там Нос тормозит.

- Кто это был, - говорит он.

- А черт их знает, - пожимаю плечами.

- Отметить надо победу, - усмехается Нос.

Я не против. Мы отпиваем из горлышка.

- Виски, - говорит Нос.

- Виски, – не спорю я.  

Утро. Мы просыпаемся в машине. Может быть, в самом красивом месте мира. Открываю глаза, а Нос уже на меня смотрит.

- Пошли умоемся, – говорит.

Мы спускаемся к воде. От воды пахнет бензином. Мы забываем, что хотели умыться. Мы сидим рядом и курим натощак, не заботясь о своем здоровье.

Последний день ничем не отличается от предыдущих. Все, как в калейдоскопе: отель, секретарша, охрана, театр, казино…

Я даже во вкус вхожу. У рулетки начинаю командовать королевой.

- Давай ставь на четное! – говорю.

-  Хватит. Пошли отсюда.

- Ты что? Аркадия Львовича слушать надо.

Она ко мне наклоняется, шепчет прямо в ухо с улыбкой:

- Какой ты Аркадий? Ты - Санечка.

Наутро, сижу в номере, вытянув ноги. У столика Нос - баксы считает. Верю ему. Деньги оставляет на столике в пакете ..

- Ну, будь здоров, артист, - говорит секретарша.

- Занавес, - говорю, - аплодисменты..

В первый раз вижу на лице Носа что-то вроде усмешки..

Секретарша выносит мои шмотки и кассету.

- Можешь не переодеваться, - говорит она. – Все равно он это больше не наденет.

-  Какая щедрость!

- А вот часики сними.

- Как, - спрашиваю, отстегивая браслет - тебя зовут?

- Ты знаешь.

- Нет, по настоящему?

- Зачем тебе?

- Всё-таки.

- Татьяной.

- .Извини, Танечка, если что не так. Ты очень красивая…. Только я другую женщину люблю.

- Люби, - говорит, - на здоровье. Грим сними - напоминает Татьяна и уходит.

- Успею.

Все-таки стою под душем и краска с меня стекает черными струями.   Стою под кипятком - красный, как рак  Сам к себе возвращаюсь.

В Москву меня привозит Нос. Останавливаю его  у метро, прощаемся. Вместо руки он мне протягивает пакет с деньгами.

-  Зайдем, - говорю. – Есть хочу.

-  Некогда… дела… Ты уж один.

Уезжает.

У метро, у вагончика столики белые стоят и кресла . Беру сосиски, хлеб. Много сосисок и много хлеба с кетчупом. После ресторанной кухни тухлятина эта кажется мне блаженством , запиваю пивом из банки.

Сижу я в прикиде шикарном, в штиблетах лаковых и ем все это. Один перед "торговой точкой". Никуда не тороплюсь. Я  теперь человек свободный и при деньгах. Это понимает личность дремучая , небритая, подсаживается робко.

- Дай допить?

Отдаю ему банку. Пьёт с жадностью. Глазки небритого яснеют.

-  Не торопимся?- говорит.- Нет.

-  Никто нас не ждёт.

-  Никто, - говорю.

-  Давай ещё по баночке?

-  Изыди, - говорю, - змий.

Нос в это время стоял на светофоре, уставившись на четки, но вдруг внезапно развернулся в запрещенном месте и помчался в обратном направлении.

Вот и дом, где живу. Лифт работает - добрый знак. Нажимаю последнюю кнопку. Еду. Хороший у Феликса лифт - "прозрачный", шумит только слишком.

Приехал, открываю железную решетку, а тут из тёмного угла тень выходит, если бывают ходячие тени - рука поднимается . В руке длинный ствол.

Дверь в мастерскую распахивается. Катя на тень прыгает в момент выстрела и с таким визгом, что стёкла дребезжат на каждой лестничной клетке .

"Тень" роняет пистолет, а тут Анна. Удар ногой - и длинный ствол летит ко мне в кабинку.

Тень стряхивает с себя девчонку, выхватывает новый ствол..

- Беги! - кричит Анна.

Как бежать? Захлопываю дверцу и нажимаю кнопку первого этажа. Еду вниз, а он за мной по лестнице .

Выстрел - искры на сетке, но все еще я жив.

Поднимаю пистолет, верчу его в руках, потом в карман прячу. Сам не прячусь.

Надоедает мне бегать . Я вот еду, а он бежит- и стреляет по движущейся мишени... Обожгло - так, пустяк.

Снова нажимаю кнопку последнего этажа . Замаялся убийца. Наверх «ступенить» труднее. Но бежит - упрямый чёрт. Задание у него, тоже, небось, обещали гонорар... Ему теперь попасть в меня трудно, но пробует еще трижды.

А я делом занят, я "пушку" достаю, из обоймы патроны выщёлкиваю и просыпаю их из рук, как песок.

Наверху Катя визжит, а тень, похоже, последний патрон тратит. И тут навстречу ему – Нос с пистолетом.

-  Не надо! Он пустой! – ору я так громко, с таким отчаянием, как никогда в жизни не орал.

Понимает меня Нос, пистолет прячет и «отрубает» безоружную «тень» обычным способом. Киллер послушно опускается на ступени, закрыв глазки. Нос смотрит на него тупо, а потом достает из кармана свои четки и затыкает соской рот «тени».

Так этот бедняга и сидит с украшением на роже. Нос пристраивается на ступени неподалеку.

.Лифт останавливается. Поднимаюсь к Носу. Сажусь рядом. Он молча вытаскивает свое оружие, выщелкивает на ладонь три патрона, наклоняет ладонь и все три пули катятся по ступеням.

-  Слушай, - говорю. – Как ту собаку звали?

-  Какую собаку?

-  Ну, которая тебя за нос?

-  Шуркой, как тебя, - говорит Нос.

Я денежки из пакета достаю. Одна из пачек прострелена насквозь. Вижу через дыру, как  бегут к нам сверху Катя и Анна, прилипают ко мне мои женщины и плачут, и всхлипывают и смеются. Смотрит на них снизу вверх Нос, странно как-то смотрит, завидует наверно.

Стою я, весъ в соплях, и думаю - пусть меня каждый день гоняют на лифте под пулями, пусть сбросят на темечко ядерную бомбу, но не подохну, пока люблю кого-то на этой проклятой земле, и меня кто-то любит, и больше всего боится, что уйду в небытие, не попрощавшись, вот так вдруг, раньше положенного времени.. Интересно, в каком банке меняют простреленную валюту..

                                               1995 - 2003 гг