вторник, 15 марта 2016 г.

СОКРАТИТЬ АРАБСКИЙ МИР

Немецкий демограф Хайнзон: «Арабский мир надо сокращать»

10.03.2016

В 2003 году демограф и аналитик немецких спецслужб Гуннар Хайнзон выпустил книгу «Сыновья и власть над миром». В ней он доказывает, что мальтузианство живо до сих пор, и именно им можно объяснить революционный взрыв арабской молодёжи. Его вывод, поддержанный командованием НАТО: мусульманский мир надо крушить военными методами и стравливая друг с другом – это единственный выход из их «мальтузианской ловушки».
О том, правильна ли теория Хайзона и практика НАТО в отношении арабских стран, рассуждает шведский экономический историк, марксист Йоран Терборн. Перевод его эссе была напечатан в журнале «Пушкин», №3, 2009. Мы даём эти рассуждения Терборна в сокращении.
«Снижение европейского уровня рождаемости в 1920–1930-х годах вызывало серьезную озабоченность у представителей всего политического спектра, от фашизма до скандинавской социал-демократии, включая и британское «национальное правительство». Альва и Гуннар Мюрдаль, звёздная чета шведских модернистов-реформаторов, даже разработала масштабную социально-политическую программу, предусматривавшую облегчённый доступ женщин к рабочим местам и снятие ограничений на противозачаточные средства в рамках обширной программы содействия добровольному обзаведению потомством. Впрочем, она включала также евгеническую стерилизацию «асоциальных» бедняков и умственно «отсталых».
Социал-демократическая Швеция, как и нацистская Германия, оказала материальное влияние на свою демографическую историю, в противоположность пустопорожним претензиям Муссолини. Однако именно успех германских мероприятий— и последующее военное поражение—практически на весь послевоенный период дискредитировали политику поощрения рождаемости в странах Запада.

Книга Гуннара Хайнзона «Сыновья и власть над миром», претендующая на объяснение в демографии, впервые была издана в 2003 году и с тех пор выдержала десять переизданий. Петер Слотердайк даже объявил Хайнзона родоначальником новой дисциплины — «демографического материализма».
Хайнзон, родившийся в 1943 году, недавно оставил кафедру социологии в Бремене, где он также возглавлял Европейский институт по изучению геноцида. Впервые Хайнзон получил широкую и несколько скандальную известность в 1979 году, когда в свет вышла его крайне своеобразная интерпретация демографической истории Западной Европы, «Menschenproduktion» — «Производство людей».
«Сыновья и власть над миром» своим стремительным взлётом к статусу бестселлера в Германии, несомненно, обязана своему подзаголовку: «Роль террора в расцвете и упадке народов». Хайнзон предстаёт здесь как носитель политическо-демографического послания, снова исходящего из правых кругов. Он пытается предупредить нас, что за пределами современного евро-американского мира скопилось слишком много рассерженных молодых людей — и в первую очередь, слишком много молодых мусульман.
Разумеется, из мировой статистики хорошо известно значительное преобладание молодых возрастов — так называемый молодёжный выступ — в структуре населения на Ближнем Востоке и в Африке южнее Сахары, в противоположность более значительной доле населения «трудоспособного возраста» в Восточной Азии и Латинской Америке и «старческого выступа» в Японии и Европе. Новым у Хайнзона становится интерпретация такой ситуации как одной из основных угроз, с которыми столкнётся Запад в первой четверти XXI века.

Сам Хайнзон признаёт, что позаимствовал это определение у военного разведуправления США. Генерал-лейтенант Патрик Хьюз, возлавлявший это ведомство при Клинтоне, ещё в 1997 году называл «феномен молодёжного выступа» «глобальной угрозой для интересов США» и «ключевым фактором нестабильности в историческом плане». Однако Хайнзон, как хороший тевтонский теоретик, усмотрел возможность приукрасить скучный эмпиризм американской военной бюрократии глобально-исторической идеей: «Избыток молодых людей» — «почти всегда ведёт к кровопролитию и к созданию либо разрушению империй».
В книге Хайнзона содержатся три основных аргумента. Во-первых, утверждается, что для современной всемирно-политической ситуации характерны войны, терроризм и гражданские конфликты как следствие вышеупомянутого преобладания молодых возрастов в африканских и «западно-азиатских» странах, которое побуждает молодых людей — и прежде всего младших сыновей, к насилию в самых разнообразных формах.
«Молодёжный выступ» определяется в книге как ситуация, когда люди в возрасте от 15 до 24 лет составляют более 20% населения — которую нетрудно предсказать на десять лет вперёд, исходя из широко известных данных о преобладании детских возрастов от 0 до 15 лет. Все эти цифры приводятся в первых главах книги, озаглавленных «Новый старый враг мира» и «Где живут молодые люди?» — вопрос, на который тут же даётся ответ: «В мусульманских странах».
Хайнзон признаёт, что «молодёжный выступ» полностью проявится в Африке и на Ближнем Востоке к 2025 году, но утверждает, что глобальная угроза, которую он будет создавать в течение нескольких следующих десятилетий, может сделать XXI век ещё более кровавым, чем век XX.

Во-вторых, в «Сыновьях и власти над миром» выдвигается идея о том, что европейский колониализм был порожден взрывообразным ростом населения, причиной которого была утрата средневековых знаний о контроле за рождаемостью. Хайнзон объясняет, что «всемирная экспансия» Европы привела к таким грандиозным успехам из-за того, что за ней стояли общества с чётко определенными правами собственности, а следовательно, с банками, кредитами и деньгами. С другой стороны, дети современного «молодёжного выступа» живут в бедных странах с дефицитом образовательных мощностей, способных обеспечить им желаемый статус.
Наконец, Хайнзон поднимает тему низкого уровня рождаемости и плодовитости в Европе и задаётся вопросом о том, можно ли приучить европейских женщин с большим энтузиазмом стремиться к материнству. Однако он нападает на французское и немецкое «демографическое кейнсианство», поощряющее «некультурных» (bildungsferne) женщин-иммигранток к деторождению. Правильной будет та демографическая политика, которая создаёт для образованных «женщин-карьеристок» щедрые стимулы к тому, чтобы завести как минимум двоих детей. Все же прочие социальные обязательства и выплаты, по его мнению, следует отменить, сохранив их только для инвалидов.
В отношении же того, что делать с рассерженными молодыми людьми, Хайнзон высказывается почти так же сдержанно, как его вдохновители из Вашингтона и Вирджинии. Директор института по изучению геноцида слишком осторожен для того, чтобы говорить, что поубивать их всех — самое дешёвое и самое рациональное решение. Вместо этого он ссылается на американскую стратегию «победить–удержать–победить», которую можно перевести на повседневный язык как «убить (превентивно) — подавить (всех прочих врагов) — убить (очередного врага, прежде чем он поднимет голову)».

Хайнзон ясно даёт понять, что «война с террором» — это долговременное наступление («в течение всей нашей жизни») на полчища недовольных молодых людей в исламском мире. Книга была написана в преддверии вторжения в Ирак, которое Хайнзон поддерживал изо всех сил, и содержит необходимую дозу мрачных рассуждений о «кровавых диктатурах» и «оружии массового поражения».
В последнее время его точка зрения в большей степени учитывает политические тенденции — возможно, вследствие того, что колоссально расширился рынок труда «белых воротничков», а заводы сталкивались с острой нехваткой рабочих рук, которую преодолевали путём приглашения иммигрантов в северо-западную Европу.
Хайнзона часто приглашают выступать в немецкое министерство внутренних дел, германскую разведку и НАТО. При всякой возможности он утверждает, что рассерженным молодым людям следует позволить убивать друг друга, как в Сомали или в Дарфуре. Если это не поможет, рекомендуется осторожная военная помощь «более цивилизованной» стороне — здесь в первую очередь предлагается вспомнить о поставках французского оружия для алжирского режима, ведущего борьбу с исламистами.
Но как только рассерженные молодые люди начнут представлять угрозу для западных интересов, превентивный военный удар необходим. При этом не нужно ни длительной оккупации, ни каких-либо попыток «государственного строительства». Они не только обходятся в кругленькую сумму, но и бессмысленны, пока число рассерженных молодых людей продолжает расти.

На наших глазах происходит реабилитация неосоциал-дарвинистского дискурса и демонизация молодёжи за пределами Европы: из стратегических разработок ЦРУ и Пентагона этот подход проник в бременские исследовательские институты, а оттуда — в либеральные СМИ и в командование НАТО. В лице Гуннара Хайнзона и ему подобных мы видим опасное возрождение идей, процветавших до 1945 года, при том же презрении к нецивилизованному миру, к низшим расам, к правам других народов».
+++
ТОЛКОВАТЕЛЬ

МЕРЦАЮЩИЙ ГРИГОРИЙ ГОРИН

Jewish.ru

Мерцающий Горин


14.03.2016

В биографии Григория Горина, автора золотых сценариев – «Тот самый Мюнхгаузен», «Формула любви», «Убить дракона», – какую подробность ни тронь, она обязательно окажется вплетённой если не в юбилейную речь, так в эстрадную сценку или сценическую реплику. Современники, говоря о нём, быстро сбиваются на пересказ переживаний, потому что был он большим другом с безотказным сердцем. Сам автор, которому на днях исполнилось бы 76 лет, всегда увиливал в пьесы. Последуем и мы за ним.
В поисках живописующих личность деталей его биографии пытливому читателю придётся перевернуть всё написанное им и всё рассказанное о нём. Но и это едва ли расширит рамки уже известной энциклопедической статьи. Гриша Офштейн, названный в честь своего дедушки Гершеле, родился в семье военнослужащего, учился в медицинском институте, потом работал на скорой помощи и параллельно увлекался драматургией.
Стал одним из известных медиков-драматургов театра-студии «Наш дом», впрочем, активного участия в ней не принимал, но сверкал ещё то ли в трёх, то ли в четырёх драмкружках. С тех пор как сцена победила окончательно, он блистательно писал за всех, для всех, лучше всех и читал, несмотря на дикцию. Журнал «Юность», дуэт с Аркановым, пять первых пьес, в том числе скандально закрытый «Банкет» и один из успешнейших в Театре сатиры спектаклей – «Маленькие комедии большого дома». Потом плотная работа с Марком Захаровым, аншлаговые спектакли в «Ленкоме» и выход в кино: «Тот самый Мюнхгаузен», «О бедном гусаре замолвите слово», «Дом, который построил Свифт», «Формула любви», «Убить дракона» – и это ещё не всё из лучшего. А фоном – КВН, «Вокруг смеха», «Белый Попугай» и даже вынужденная правозащита. Но автор золотых сценариев России не оставил развёрнутой автобиографии, что для запойного читателя, сами понимаете, всё равно как недопить. Читателю остались лишь затянутые дымной усмешкой пьесы, зрителю – спектакли, а жанру story – удобренный, взлелеянный ландшафт для поисков и реконструкций.
Взамен одной развёрнутой Горин написал – хотя, наверное, в этом случае точнее сказать, что сочинил – множество коротеньких автобиографий к разным своим «изданиям сочинений», публиковавшимся с конца 60-х. В предисловии к сборнику пьес, например, он сообщил, что как драматург родился в 1968 году, когда в соавторстве с Аркановым был написан «Банкет»; в сборнике киноповестей указан год его рождения для кинематографа – 1979-й, это когда вышел «Тот самый Мюнхгаузен»; и только в предисловии к сборнику своих юмористических рассказов он указал свою действительную дату рождения – 1940-й, 12 марта.
О своих перерождениях Горин писал, кажется, всерьёз. Игра в обнуление, перемещение во времени и воспоминания до пятого колена стали основной формой работы не только с сюжетным материалом, но и с собственной биографией. Если, конечно, можно считать заметки, написанные им по разным случаям, полноценными документальными свидетельствами. Например, в романе-воспоминании об Арканове он писал, что Аркадия Михайловича помнит очень давно. На их знакомство пришлось две «горинские» жизни, поскольку в первой он был собакой, и некий черноволосый мальчик Аркаша втайне от мамы кормил его остатками своей еды. Переродившись Гришей уже в следующей жизни, он помнил Аркашу и искал встречи с ним, пытаясь преодолеть разницу в возрасте. И они таки встретились уже в период вызревания юности, чтобы родиться авторским дуэтом.
«Патрик, вы только не сердитесь, но когда человек живёт так долго, как я, время спрессовывается, года наслаиваются друг на друга, и иногда я просто не могу понять, в каком я тысячелетии. Где мы сейчас?» – в который раз спрашивает Некто у лакея Патрика, служащего в доме Джонатана Свифта. «Сэр, видите, вон там дуб? Побеседуйте с ним, мне кажется, он вам станет отличным собеседником. Я думаю, ему тоже лет пятьсот!» – «Как, уже пятьсот? А я помню его ещё жёлудем». Реконструкторы истории Горина где только его не искали, даже странно, что они проглядели Некто. Дополнительным аргументом в пользу этой версии служит сцена, где Некто учит Джека Смита, как отмотать предшествующий перинатальный опыт и вспомнить прошлое рождение без всяких холотропных практик.
В 1972 году Горин написал «Забыть Герострата», сам выделял эту пьесу в знаковые для себя и, опять же, связывал её с перерождением. Пьеса стала первой самостоятельной работой после долгого и яркого периода сотрудничества с Аркановым. И хороша настолько, что не грех пересказать вкратце: история про торговца из Эфеса, который в 356 году до нашей эры сжёг храм Артемиды (всегда юной и девственной богини плодородия), простоявший до того сто лет и очень почитаемый в народе. Не доцент кафедры исторического факультета, а Человек театра, живущий на две тысячи лет вперёд и прочитавший в энциклопедии заметку о Герострате, является в Эфес 356 года до нашей эры, чтобы выяснить обстоятельства гибели храма. Оказалось, он был сожжён Геростратом единолично и ради припасённой загодя рукописи с мемуарами: жизнеописание, стихи, философия, в том числе «Записки поджигателя Храма Артемиды», включавшие некоторые подробности его последующего тюремного заключения. За дерзость мотива ему было назначено дополнительное наказание: закон запретил гражданам распространение рукописи. Утром следующего дня Герострата должны казнить. Такой бублик.
Торговля Герострата захирела уже давно, и после скитаний, оставивших много недоброй памяти в душе, он решил стать профессиональным поджигателем. Храм сгорел эффектно, преступник даже не пытался скрыться с места преступления, и вот теперь стража приволокла его в камеру городской тюрьмы Эфеса. Тут, кажется, впервые слово «закон» обозначает его исполнение, чем Герострат всласть пользуется, качая права вольного гражданина города. А за стенами тюрьмы беснуется толпа, жаждущая разорвать святотатца. Ростовщик и родственник бывшей жены Герострата Крисипп, которому он должен денег, приходит, чтобы набить ему морду и плюнуть в неё от лица своей жены: «Ты знаешь, сколько у меня дел! /.../ Но жена вцепилась в меня и кричит: “Крисипп, оставь все дела и пойди плюнь в рожу Герострату!”». И Крисипп стал не единственным, кто после ареста навестил преступника из жажды высказать презрение лично. Слушая его, игрок Герострат лишь крепче убедился в своих намерениях относительно текстов: слово за слово – ростовщик не заметил, как стал торговаться за рукопись.
Г: Называй свою цену.
К: Ну, из доброго чувства, просто из любопытства… Чтобы самому почитать на досуге… Сто пятьдесят драхм!
Г: Ступай, Крисипп! Иди, иди… Покупай финики, продавай фиги. Зарабатывай по драхме на процентах и не забудь вырвать себе волосы, когда поймёшь, что потерял миллионы. Я немедленно позову к себе ростовщика Менандра, и он не раздумывая положит мне полторы тысячи…
К: А вот это нечестно! Ты ведь всё-таки мой бывший родственник.
Г: Когда ты сдирал с меня деньги, то не очень думал о родственных чувствах. Ступай, Крисипп!
К: Двести!
Г: Несерьёзно.
К: Двести пятьдесят!
Г: Не жмись, Крисипп. Предлагаю тебе гениальное произведение. Ты только послушай. «Ночь опустилась меж тем над Эфесом уснувшим. В храме богини стоял я один со смолою и паклей». От этого мороз по коже!
К: Триста!
Г: «О Герострат, – обратился к себе я с призывом. – Будь непреклонен, будь смел и исполни всё то, что задумал!»
К: Ты выбиваешься из гекзаметра – четыреста!
Сторговались они на тысяче драхм. За вычетом ста, которые Герострат был должен ростовщику, прохиндей получил 900 и зажил в тюрьме чуть ли не дорогим гостем. Оценив его таланты, Крисипп пожалел, что не прислушивался к родственнику раньше, на что Герострат заметил: «Раньше я был всего лишь твой бедный зять. А теперь у меня за спиной сожжённый храм». История разнеслась по Эфесу с громким шумом, и за двадцать дней она превратила Герострата в нового Мессию. Рукопись разлеталась по городу и за его окрестностями, сталкивая лбами граждан, множа славу поджигателя и новые версии реконструкций.
Диалоги Горина настолько совершенны, что ими легко компенсируется самая плохая игра, потому ставить их – счастье. Они вообще в этом смысле, как «выразительная спина» Станиславского. Им, по сути, и сцена не нужна: лаконичные и содержательные, они читаются так стремительно и усваиваются так объёмно, что успевай только отслеживать переходы действий.
Иллюстрированной подробностями биографии настоящего Горина не получается собрать, хоть тресни. Нет, правда, он даже мемуары свои назвал «Ироничными», и в них вошёл от силы десяток рабочих текстов, посвящённых современникам. В воспоминаниях друзей Горина его намного больше, чем в собственных. Несравнимо. И да, служебный автор существовал здесь и сейчас: юбилей, награждение, творческий вечер – «Гриша, выручай!», – неслось со всех сторон, и он писал очередную здравицу. Впрочем, что там здравицы, он пьесы писал в процессе постановок, параллельно с рассказами и юбилейными речами, где уж тут поместить академическую рефлексию. Сигнальный экземпляр шестого тома «Антологии сатиры и юмора России ХХ века», в которую вошло всё лучшее, что было написано Гориным, вышел из печати как раз в день его смерти 15 июня 2000 года.

Алена Городецкая

УЛЫБКА БИЛЛИ КРИСТАЛА

culture

Улыбка Билли Кристала


14.03.2016

Фильмы с участием этого актера один за другим становились классикой: «Сбрось маму с поезда», «Когда Гарри встретил Салли» и «Анализируй это». У него дома в детстве на пасхальном седере кушал мацу легендарный Луи Армстронг. А сам он запомнился зрителям своей неподражаемой игрой и неповторимой улыбкой. Сегодня день рождения у виртуозного комика Билла Кристала.
Он родился 14 марта 1948 года в классической нью-йоркской еврейской семье и был младшим из троих сыновей Джека и Хелен Кристал, в девичестве Гэблер. Предки его матери были, как и многие, эмигрантами из Европы: дедушка Юлиус Гэблер родился в Вене, а семья бабушки Сьюзи переехала в США из Российской империи. Милт Гэблер, старший брат Хелен и дядя Билли, стал известным музыкальным продюсером, держал магазин грампластинок Commodore Radio Shop на Манхэттене, а позже основал свою студию звукозаписи Commodore Records. Когда Хелен вышла замуж за Джека Кристала, тот присоединился к семейному бизнесу Гэблеров.
И Кристалу-старшему удалось стать легендарной фигурой в мире джаза. Он устраивал концерты, продюсировал талантливых музыкантов, руководил семейной студией. Билли вспоминал, что у отца всегда было по две, а иногда и по три работы сразу. И это был не продюсер с каменным сердцем, его искренне любили музыканты, а такие звезды, как Билли Холидей, Пи Ви Рассел и Эдди Кондон, были частыми гостями в доме Кристалов.
Юлиус и Сьюзи Гэблер жили недалеко от дочери и ее семьи, так что внуков часто приводили к ним в гости. В детстве Биллу Кристалу казалось, что квартира бабушки и дедушки – заколдованное место, где постоянно случаются чудеса. «В свои шестьдесят они выглядели так, как будто им было восемьдесят. Зато были очень мудрыми», – вспоминал он потом. Семейным анекдотом стала история о том, как Кристал-старший пригласил домой на пасхальный седер самого Луи Армстронга. Когда все собрались за столом, добрую бабушку Сьюзи поразил хриплый голос музыканта, и она ему сказала: «Луи, дорогой, просто попробуй откашляться».
Однако к началу 60-х годов фортуна отвернулась от семьи Кристал, ее начали преследовать неудачи: отец Билла потерял свой бизнес, сидел дома без работы и, как прежде активный и предприимчивый человек, тяжело переживал свой крах. А потом пришла настоящая беда.
…Пятнадцатилетний Билли, мрачный и отрешенный, сидел, глядя в одну точку. Его первая любовь только что заявила: «Нам лучше остаться друзьями». Сердце Билли было разбито, и он не видел никакого смысла корпеть над учебником по химии, хотя экзамен был на носу. Джек пришел в ярость: сын собирается провалить тест из-за какой-то девчонки! Билли практически боготворил отца и раньше всегда прислушивался к его советам, но в тот день он впервые взбунтовался: «Ничего ты не понимаешь, папа! Ты просто не представляешь, какая она!» Джек промолчал и ушел, хлопнув дверью: в плохом настроении он обычно отправлялся играть в боулинг, чтобы как-то спустить пар. Спустя несколько часов в доме раздался телефонный звонок: у Джека Кристала случился сердечный приступ прямо возле дорожки. Он умер.
В одно мгновение жизнь семьи изменилась. Старшие сыновья – Джоэл и Ричард – к тому времени уже разъехались по колледжам. Без энергичного и веселого Джека дом опустел: Билл и овдовевшая Хелен остались одни. А главное – мысль, что он виноват в смерти отца, тяжким грузом легла на душу юного Билла. Но ответственность за мать, которую он впервые ощутил, не дала ему впасть в отчаяние. «Я остался единственным мужчиной в доме. Я видел, как горюет моя мать, и старался ее отвлечь», – вспоминал он. Хелен стала первым благодарным зрителем его юмористических скетчей.
Спустя два года Билл закончил школу и благодаря стипендии для спортсменов-бейсболистов поступил в Университет Маршалла в Западной Вирджинии. Но ни поучиться, ни поиграть в бейсбол он там как следует не успел: эту студенческую программу закрыли в тот же год. И он решил вернуться в Нью-Йорк и поступить в один из местных вузов. Тем более что в Нью-Йорке жила девушка по имени Дженис Голдфингер, которая с некоторых пор прочно завладела его сердцем. Вместе с Дженис он поступил в Колледж Нассау, но позже перевелся в более престижный Нью-Йоркский университет, alma mater многих звезд киноиндустрии. Одним из педагогов на его курсе был Мартин Скорсезе, а среди одногруппников Кристала оказались Оливер Стоун и Кристофер Гест.
На старших курсах института Билли устроился работать в ту же школу, которую закончил несколько лет назад. Он был так называемым «учителем на замене»: сидел в офисе и при необходимости подменял отсутствующих педагогов. Приходилось вести любые уроки – от английского языка до рисования. Платили ему за это 42 доллара в час – неплохое подспорье для студента.
Между тем шла война во Вьетнаме. В конце 1969 года американское правительство решило поиграть в «русскую рулетку», лотерею на выживание, которая должна была определить, кого из молодых мужчин призовут в армию и отправят во Вьетнам. Итоги лотереи подводили всенародно – шоу транслировалось в прямом эфире по телевидению вечером 1 декабря. В случайном порядке выбирались даты рождения в пределах 1944–1950 годов, затем – инициалы по алфавиту. Кристал, родившийся в 1948-м, легко мог попасть в число новобранцев и отправиться на бойню, с которой возвращались не многие. «Было очень страшно, – признается он. – Но мне подмигнул Б-г. Мое имя не вытянули, и я остался свободен. Величайший дар, который я когда-либо получал в жизни».
В тот момент Билл решился на два серьезных поступка. Во-первых, он отказался от работы учителем на полную ставку, которую ему наконец-то предложили. Вместо этого он позвонил паре друзей и предложил им организовать собственное комедийное шоу. А во-вторых, сделал предложение Дженис. «Я влюбился в правильную девушку. В девушку, которая меня понимает, а я понимаю ее, – говорит Кристал и сегодня, спустя 45 лет после свадьбы. – Сейчас она красивее, чем когда-либо. Черт, да я твержу ей об этом каждый день!»
В 1973 году на свет появилась их первая дочь, Дженнифер, а в 1977-м – младшая, Линдси. С рождением собственных детей Билл наконец смог простить себе смерть отца. Он вспомнил тот день, когда Джек, хлопнув дверью, ушел в боулинг, представил, что это был бы он сам после ссоры с одной из дочерей, и понял, что в такой ситуации желал бы только одного – поскорее помириться с ней. И Джек наверняка чувствовал себя так же – хотел вернуться домой к сыну и еще раз поговорить. Просто в жизни ему такого шанса не выпало.
Карьера Билла тем временем пошла в гору, его актерский талант оказался более чем востребован. В течение четырех лет он вместе с друзьями выступал в успешном стэндап-шоу, но в какой-то момент осознал, что так и останется на уровне местечкового комика, если не отважится в одиночку на что-то по-настоящему серьезное. Он позвонил своим университетским друзьям и спросил, не нужен ли им хороший артист «на разогреве». «С каких это пор ты выступаешь один?» – «Ну, уже некоторое время». – «Хорошо, подъезжай сегодня к восьми вечера в клуб ZBT House на Мерсер-стрит».
Билл был в шоке: что он наделал? «Сольного» материала у него всего-то и было, что на шесть минут. Но к половине восьмого он был уже в клубе. Перед выходом на сцену ему шепнули, что приглашенный певец задерживается: «Растяни, как сможешь». В тот вечер Билли Кристал выступал в течение полутора часов. «Я вошел в состояние берсеркера. До сих пор не помню, что я тогда нес», – вспоминает теперь он со смехом. В зале был Джек Роллинз, продюсер Вуди Аллена и Дика Каветта. Роллинз уже давно присматривался к комедийной группе, в составе которой выступал Кристал, и после сольного выступления Билли он и слышать не хотел об остальных. «Надумаешь выступать в одиночку – обращайся», – сказал ему Роллинз. На следующий же вечер Кристал с тяжелым сердцем объявил друзьям, что уходит из группы. Ему казалось, что это предательство, но, на удивление, они всё поняли.
Дженис работала и задерживалась допоздна, так что Билли приходилось брать на свои сольные шоу старшую дочь, тогда еще совсем малышку. Кристал рассказывает, что с тех пор старается ответственно подходить к выбору ролей: «Конечно, нельзя жить только ради семьи и детей. Но я все равно задумываюсь о том, каким меня увидят внучки на съемочной площадке».
За последующие несколько лет Кристал поднялся с уровня стендап-комика, выступающего в небольших клубах, до настоящей звезды. В конце 70-х он попал на телевидение – сначала мелькнул в одной из серий ситкома «Все в семье» и еще в нескольких эпизодических ролях, а следом был приглашен на постоянную роль в пародийном сериале «Мыло». Его первыми заметными работами в большом кино стали роли беременного мужчины в ленте «Тест кролика» и, конечно, писателя-неудачника в комедии «Сбрось маму с поезда», принесшая ему первую славу. С тех пор его стали приглашать на роли первого плана. Он играл неподражаемо и, несмотря на очевидную склонность к комедии, ему удавались романтические и даже полутрагические амплуа.
В 1989 году на экраны вышла мелодрама «Когда Гарри встретил Салли», и Билли Кристала узнал весь мир. Его фильмографию нельзя назвать огромной, но фильмы с участием этого актера один за другим становились классикой: «Городские пижоны», «Разбирая Гарри», «Анализируй это» и «Анализируй то».
Несомненным признанием его таланта стало и то, что Кристала целых девять (!!!) раз приглашали вести церемонию вручения «Оскаров». Последний раз это произошло в 2012-м. В том же году вышла семейная комедия «Родительский беспредел» с Кристалом и Бетт Мидлер в главных ролях: звезды сыграли пожилых супругов, которым дочь на выходные доверила внуков. Возможность поработать на одной съемочной площадке с Бетт актер назвал большой удачей. «Перед съемками мы пошли вместе на ланч, чтобы познакомиться. Я смотрел на нее и думал: мог бы я быть женат на этой женщине? И тут она подцепила еду с моей тарелки и заявила: “Не надо было это заказывать”. И все, у нас возник контакт».
Добившись такого профессионального успеха, главным в своей жизни Билл Кристал все равно называет семью. «Когда мы собираемся вместе, у меня просто дух захватывает от того, что нам удалось создать». Он часто вспоминает последний разговор с матерью. Хелен пережила своего мужа Джека на три десятка лет и умерла в 2001 году. Билл много времени проводил с ней в больнице, но в тот уикэнд ему пришлось уехать, чтобы вести шоу. После Билл позвонил матери, чтобы узнать о ее самочувствии. Хелен расспросила его о том, как прошло выступление. «Замечательно, мама, было 6 тысяч человек!» – «Тогда скажи мне одну вещь: ты был счастлив?» – «Да, мам, очень». – «Это здорово! Что может быть лучше».

Яна Филимонова
http://www.jewish.ru/culture/cinema/2016/03/news994333032.php

ЕВРЕЙСКИЕ ПЕСНИ БАЙРОНА

Еврейские песни Байрона


15.03.2016

В апреле 1815 года в лондонских магазинах вдруг стал тысячами раскупаться сборник песен «Еврейские мелодии». Ажиотаж во многом объяснялся тем, что обложку украшало имя лорда Байрона. Именно он написал стихи на древнееврейские мотивы вместо отказавшегося от этой работы Вальтера Скотта. Все потому, что Байрон обожал Ветхий Завет.
В апреле 1815 года на прилавках книжных магазинов столицы Британской империи появился тоненький сборник песен A Selection of Hebrew Melodies, точнее, его первая часть. В ноябре того же года вышла в свет часть вторая. В промежутке, в мае, были отдельно изданы только стихи, без нот. На русский язык название сборника традиционно переводится как «Еврейские мелодии». Продавался он по шокирующе высокой цене в одну гинею (1 фунт стерлингов и 1 шиллинг), что примерно сопоставимо с современными 70 фунтами или 7000 рублями. Несмотря на цену, было куплено 10 тысяч экземпляров сборника, не считая «пиратских».
Идея сборника песен «Еврейские мелодии» родилась в голове композитора Исаака Натана. Исаак был сыном Менахема Натана (он был известен также как Менахем Мона и Менахем Монаш Поляк), хазана из Кентербери, уроженца Польши и, по его собственному уверению, незаконнорожденного сына короля Польши Станислава II. Исаак первоначально собирался стать хазаном, как отец, но потом переключился на светскую музыку. Он сочинял музыку, пел в опере, писал статьи в газету, организовывал матчи по боксу, работал в королевской нотной библиотеке и все равно постоянно нуждался в деньгах.
Очередной попыткой разбогатеть стал его новый проект, который в 1813 году Натан описывал так: «И. Натан собирается опубликовать “Еврейские мелодии”. Всем им более 1000 лет, а некоторые из них исполнялись древними евреями еще до разрушения Храма». Разумеется, эту концепцию следует воспринимать скорее как образец грамотного маркетинга, чем как истину. Вероятно, Исаака Натана вдохновлял успех вышедших в 1806 году и завоевавших огромную популярность «Ирландских мелодий» Томаса Мура (обратите внимание на сходство названий!). Натан решил, что английская публика, с восторгом воспринявшая стихи о нелегкой судьбе ирландского народа, окажется столь же неравнодушной и к судьбе еврейского народа. Что касается музыки, то все мелодии были моложе, чем заявлено. В чем, однако, нельзя было отказать Исааку Натану, так это в том, что именно он первым познакомил широкие слои английского общества с музыкой, звучащей в синагоге. Натан хоть и не пошел по стопам отца, тем не менее остался верен иудаизму. Его жена-англичанка перед свадьбой приняла иудаизм, что для Великобритании той эпохи было гораздо более редким событием, чем крещение еврея.
К музыке нужен был текст. Натан обратился с предложением написать стихи на древнееврейские мотивы к сэру Вальтеру Скотту. И получил отказ. Тогда Натан сделал такое же предложение Байрону. И снова получил отказ. Но вскоре близкий друг Байрона банкир Дуглас Киннейрд переубедил поэта. Возможно, свою роль в согласии поэта сыграла любовь Байрона к Библии. В 1821 году он писал другу: «Я усердный читатель и почитатель этих книг; я их прочел от доски до доски, когда мне еще не было восьми лет, – т.е. я говорю о Ветхом Завете, ибо Новый Завет производил на меня впечатление заданного урока, а Ветхий доставлял только удовольствие».
Первые стихотворения цикла «Еврейские мелодии» были написаны в конце 1814 – начале 1815 года. В сентябре 1814 года Байрон сделал предложение Аннабелле Милбенк (второе, первое было отвергнуто), в январе 1815 года они обвенчались. Многие из стихов были переписаны начисто Аннабеллой незадолго до свадьбы и сразу после нее.
«Еврейские мелодии» были посвящены принцессе Шарлотте Уэльской. Планировалось, что сборник должен был открываться предисловием о роли музыки в Библии, написанным книготорговцем Робертом Хардингом Эвансом, но Киннейрд не одобрил эту идею. Зато был воплощен в жизнь очередной маркетинговый ход Натана – в качестве еще одного соавтора был указан Джон Брэм, популярный оперный певец-еврей, давший согласие использовать его имя за процент от прибыли.
Сборник открывает стихотворение She Walks in Beauty – пожалуй, самое популярное в англоязычном мире. Русскоязычному миру оно лучше всего известно в немножко вольном, но очень красивом переводе Самуила Маршака.
Она идет во всей красе –
Светла, как ночь ее страны.
Вся глубь небес и звезды все
В ее очах заключены.
В стихотворении бесполезно искать еврейские мотивы. Байрон написал его, вернувшись 12 июня 1814 года с бала, где его поразила красота носившей траур леди Энн Беатрикс Уилмот-Хортон, вдовы губернатора Цейлона, дальней родственницы поэта. Возможно, еще до того, как встретился с Исааком Натаном – точная дата этой судьбоносной встречи неизвестна, но она случилась в середине июня. И уж точно до того, как Байрон и Натан стали сотрудничать. А вот музыка абсолютно точно еврейская – аранжировка литургического гимна «Леха доди», приветствующего наступление субботы, в двух его вариантах, наиболее популярных в лондонских синагогах того времени. Популярнейший ханукальный гимн «Маозцур», написанный в XIII столетии в Германии, легко можно распознать в музыке к песне On Jordan`s Banks. В переводе Михайловского (до 1917 года любители русской поэзии знали большую часть «Еврейских мелодий» именно в его переводах) стихи звучат так:
У вод Иордана верблюды Аравии бродят,
Лукавому чтитель его на Синае кадит,
На кручи Синая Ваалу молиться приходят;
Ты видишь, о Боже, – и гром твой молчит!
Там, там, где на камне десница твоя начертала
Закон, где Ты тенью Своею народу сиял
И риза из пламени славу Твою прикрывала,
Тот мертв, кто б Тебя Самого увидал.
Сверкни своим взглядом разящим из тучи громовой,
Не дай попирать Твою землю свирепым врагам;
Пусть выронит меч свой из длани властитель суровый;
Доколь будет пуст и покинут Твой храм?
Мелодия читаемой на Йом-Кипур молитвы «Яале таханунейну» («Прими наши мольбы») соединилась со стихами The Harp the Monarch Minstrel Swept. Николай Иванович Гнедич сделал довольно близкий перевод этого стихотворения на русский, назвав его «Арфа Давида (подражание Байрону)»:
Разорваны струны на арфе забвенной
Царя-песнопевца, владыки народов, любимца небес!
Нет более арфы, давно освященной
Сынов иудейских потоками слез!
О, сладостны струн ее были перуны!
Рыдайте, рыдайте! На арфе Давида разорваны струны!
Микс, как сказали бы в наше время, из синагогального гимна «Игдаль» и народной английской песни стал мелодией для стихотворения The Wild Gazelle. Поэт Алексей Николаевич Плещеев перевел его так:
Газель, свободна и легка,
Бежит в горах родного края,
Из вод любого родника
В дубравах жажду утоляя.
Газели быстр и светел взгляд,
Не знает бег ее преград.
Но стан Сиона дочерей,
Что в тех горах когда-то пели,
Еще воздушней и стройней,
Быстрей глаза их глаз газели;
Их нет! Все так же кедр шумит,
А их напев уж не звучит!

Подобны блеклым мы листам,
Далеко бурей унесенным...
И где отцы почили, там
Не почить утомленным...
Разрушен храм. Солима трон
Врагом поруган, сокрушен!
Мелодия из праздничной службы на Песах стала музыкой к песне Oh! weep for those:
О, плачьте о тех, что у рек вавилонских рыдали,
Чей храм опустел, чья отчизна – лишь греза в печали;
О, плачьте о том, что Иудова арфа разбилась,
В обители Бога безбожных орда поселилась!
Где ноги, покрытые кровью, Израиль омоет?
Когда его снова Сионская песнь успокоит?
Когда его сердце, изнывшее в скорби и муках,
Опять возликует при этих божественных звуках?
О, племя скитальцев, народ с удрученной душою!
Когда ты уйдешь от позорной неволи к покою?
У горлиц есть гнезда, лисицу нора приютила,
У всех есть отчизна, тебе же приют – лишь могила...
(Перевод Д.И. Михайловского)
Пожалуй, больше всего повезло с «переводчиками» стихотворению Sun of theSleepless! Сравните сами три русских стихотворения.
Еврейская мелодия
Я видал иногда, как ночная звезда
В зеркальном заливе блестит;
Как трепещет в струях, и серебряный прах
От нее, рассыпаясь, бежит.
Но поймать ты не льстись и ловить не берись:
Обманчивы луч и волна.
Мрак тени твоей только ляжет на ней –
Отойди ж – и заблещет она.
Светлой радости так беспокойный призрак
Нас манит под хладною мглой;
Ты схватить – он шутя убежит от тебя!
Ты обманут – он вновь пред тобой.
* * *
О, солнце глаз бессонных– звездный луч,
Как слезно ты дрожишь меж дальних туч!
Сопутник мглы, блестящий страж ночной,
Как по былом тоска сходна с тобой!
Так светит нам блаженство давних лет:
Горит, а все не греет этот свет;
Подруга дум воздушная видна,
Но далеко,– ясна, но холодна.
* * *
Неспящих солнце! Грустная звезда!
Как слезно луч мерцает твой всегда!
Как темнота при нем еще темней!
Как он похож на радость прежних дней!

Так светит прошлое нам в жизненной ночи,
Но уж не греют нас бессильные лучи;
Звезда минувшего так в горе мне видна;
Видна, но далека, – светла, но холодна!
Авторы, соответственно, Михаил Юрьевич Лермонтов, Афанасий Афанасьевич Фет, граф Алексей Константинович Толстой. Правда, возникает вопрос: а, собственно, что в этих строчках еврейского? Если только не предположить, что таинственная звезда, «солнце неспящих» – на самом деле, шестиконечная звезда Давида. Чуть ли не в каждом втором стихотворении Байрона из цикла «Еврейские мелодии» не удается обнаружить еврейскую тему. Иногда она не видна с первого взгляда, но все же присутствует.
Вот, к примеру, еще одна лермонтовская «Еврейская мелодия» (из Байрона), она же My Soul is Dark:
Душа моя мрачна. Скорей, певец, скорей!
Вот арфа золотая:
Пускай персты твои, промчавшися по ней,
Пробудят в струнах звуки рая.
И если не навек надежды рок унес,
Они в груди моей проснутся,
И если есть в очах застывших капля слез –
Они растают и прольются.
Пусть будет песнь твоя дика. Как мой венец,
Мне тягостны веселья звуки!
Я говорю тебе: я слез хочу, певец,
Иль разорвется грудь от муки.
Страданьями была упитана она,
Томилась долго и безмолвно;
И грозный час настал – теперь она полна,
Как кубок смерти яда полный.
Можно сразу не догадаться, но это ветхозаветный сюжет. «И когда дух от Бога бывал на Сауле, то Давид, взяв гусли, играл, – и отраднее и лучше становилось Саулу, и дух злой отступал от него» (1-я Царств, 16:23). В качестве музыки Исаак Натан выбрал новую аранжировку мелодии на Песах, уже использовавшуюся в Oh! weep for those.
Среди других сюжетов древней истории Израиля, к которым обратился Байрон, работая над циклом, – история Иова, предсмертная мольба приносимой в жертву дочери Иеффая, песнь Саула перед последней битвой с филистимлянами, пир Валтасара, плач Ирода по Мариамне, поражение Сеннахерима, разрушение Иерусалима Титом.
Незадолго до отъезда Байрона из Англии, в 1816 году, Натан прислал ему в подарок мацу и пожелал в письме, чтобы небеса всегда хранили его, как они хранили еврейский народ. Байрон принял дар и поблагодарил за добрые пожелания, выразив надежду, что маца станет ему талисманом против демона-разрушителя, и тогда даже не потребуется смазывать кровью дверные косяки.
Больше поэт и композитор не общались. Байрон умер в 1824 году. Натан пережил его на 40 лет, успел переехать в Австралию, стал там отцом-основателем австралийской музыки и погиб в Сиднее под колесами конного трамвая маршрута № 2 (виновным в трагическом происшествии был признан погибший, но тормозным кондукторам было поставлено на вид за недостаточную внимательность). Что касается «Еврейских мелодий», то с ними все получилось наоборот – байроновские строки, обретя всемирную популярность, легко пережили два столетия, тогда как натановские мелодии довольно быстро были забыты. Даже сам Натан уже после смерти Байрона перепечатывал его стихотворения без своих нот, но с добавлением собственных воспоминаний о совместной работе с покойным. И лишь в 1988 году Фред Барвик, почетный профессор Университета Калифорнии в Лос-Анджелесе и Пол Дуглас, профессор Университета штата Калифорния в Сан-Хосе выпустили новое издание «Еврейских мелодий» вместе с музыкой. Впоследствии 13 песен из цикла были записаны профессиональными музыкантами и певцами. Их можно услышать на сайтеУниверситета штата Калифорния в Сан-Хосе.

Алексей Алексеев
http://www.jewish.ru/culture/art/2016/03/news994333048.php

ПРОБЛЕМЫ С НОГАМИ



Проблемы с ногами могут испортить настроение надолго, доставив ни с чем не сравнимый дискомфорт! Неправильная обувь, дурная наследственность, нездоровый образ жизни и ослабленный иммунитет — основные причины неприятных болезней, бьющих по ножкам.

Мы собрали лучшие способы борьбы с самыми распространенными проблемами. Грибок, вросший ноготь, мозоли и даже подагра — все эти неприятности останутся в прошлом, нужно лишь принять соответствующие меры.
Болезни ног

    • Грибок на ногах
      Чтобы избавиться от грибка, попробуй делать ванночки изополаскивателя для рта. Окунув в антисептическую жидкость ноги, посиди 30 минут. Через несколько сеансов противное заболевание исчезнет!
    • Молоткообразные, деформированные пальцы
      Такое распространенное нынче плоскостопие, артроз и дефицит кальция в организме могут стать причиной деформации пальцев. Чтобы вылечить пальчики, делай гимнастику! Растягивай суставы пальцев, полезно делать эту процедуру после ванны или горячего душа. Также очень полезно для пальцев ног такое развлечение: поднимай пальчиками мелкие предметы с пола! Это способствует здоровью суставов.
    • Мозоли
      Обычно мозоли — проблема людей с повышенной потливостью ног. Смазывай проблемные участки кожи твердым дезодорантом, и мозоли там не появятся!
    • Воспаленная косточка на ноге
      Смешай сок жгучего красного перца с вазелином и нанеси на воспаленную косточку. В то время как полностью убрать выпирающую кость поможет операция, и то не во всех случаях, средство с перцем спасет от воспаления и болезненных ощущений! Весь секрет в капсаицине: это вещество с мощным противовоспалительным действием присутствует в красном перце. На протяжении дня заправляй еду имбирем и куркумой, эти специи также помогут справиться с воспалением.
    • Натоптыши
      Замечательное средство от натоптышей — сырой лук, замаринованный в яблочном уксусе! Приготовь такое «блюдо» для ножек, приложи лук к проблемным местам. Заверни ноги в пакет, надень носки и регулярно спи с таким волшебным компрессом, пока натоптыши не пропадут. Кожа преобразится!
    • Боль в пятках
      Лучше всего снимает боль в области пятки лёд. Покатай холодный предмет по ноге или приложи пакет со льдом к больному месту. Очень действенным средством является также растяжка ступни и длительный массаж пятки.
    • Подагра
      Если наблюдается хоть малейший намек на эту болезнь, стоит исключить из своего рациона любые сладости и отказаться от сахара. Сразу же станет легче! Рекомендуем также выпивать по утрам стакан воды с половиной чайной ложки соды. Это средство поможет нормализовать кислотно-щелочной баланс в организме и утихомирит болезненные процессы.
    • Микоз стопы
      При микозе стоп необходимо использовать чеснок. Разрежь несколько зубчиков чеснока пополам и помести между пальцами ног. Да, это жгучее средство с неприятным запахом, но оно излечивает микоз лучше любых мазей! Никакого неприятного запаха ног и облезшей кожи больше не будет…
    • Вросший ноготь
      Используй мазь с ментолом, чтобы продезинфицировать ноготь и травмированный участок кожи. Помни: вросший ноготь нельзя удалять самостоятельно, нужно обязательно обратиться к врачу!
    • Огрубевшая кожа
      Чтобы снять ороговевший слой кожи с легкостью, используй ванночку для ног с перекисью водорода. 4 ст. л. перекиси раствори в 1,5 л воды. Подержав ноги в таком средстве всего 15 минут, ты увидишь, насколько лучше стало состояние кожи! При помощи пемзы потри огрубевшие участки: безупречный результат гарантирован.
    • Обувь
      Отдельно хочется сказать по поводу обуви. Неудобная, узкая, тесная обувь, которая парит, — главная причина заболеваний ног. Всегда подбирай обувь по ноге, и эти досадные проблемы не станут портить тебе жизнь!
    •  


Источник: http://vasilisaa.ru/blog/...

ПАОЛА ВОЛКОВА

Паола Волкова

О 1960-х

Мы жили в городе, где все постоянно перетекали друг к другу. Вся Москва перетекала, все интересовались всем. Тебя кто-то всегда приводил в гости к кому-то, кто тебя интересовал, кто интересовался тобой: художники, их подруги, знакомые тех подруг, какие-нибудь физики из Курчатовского института, что тогда было очень популярно и модно. Это живая магма, движение московского общества. Мне кажется, что время помнится немножко схоластически. А оно было живой материей. И вот эта живая материя, может быть, самое ценное, что было. Потому что больше это уже никогда не повторится. Во всяком случае, на моем веку. 

Об Андрее Сергееве и квартире Пятигорского

Андрей Сергеев   купил квартиру на третьем этаже в кооперативном доме Союза писателей около метро «Пионерская». Это был не шикарный какой-то писательский дом, а блочный дом без лифта. Андрей Сергеев был очень хорошим поэтом и замечательным переводчиком. Тогда вообще считали, что он самый лучший, это было единое мнение, потому что Андрей Сергеев был первым, кто переводил современную американскую и английскую поэзию, о которой мы ничего не знали. 1960–1970-е годы были полны невежества в отношении окружающего нас мира. Сейчас это трудно представить, потому что вы приходите в книжный магазин — и нет ничего такого, чего вы не могли бы купить. А тогда была совсем другая ситуация. 
Когда собирались у Андрея Сергеева, он читал свои переводы. И почти что ежедневно с небес, с пятого этажа, спускался Саша Пятигорский, который там жил с «женой моей, Таней». Он всегда говорил: «А жена моя, Таня». Но жену Таню очень мало кто видел, мы с ней познакомились много позже. И Пятигорский тоже слушал все эти переводы, потом начинались востоковедческие разговоры — то, что называется «творческий треп». Это были наши университеты. А поскольку у Саши Пятигорского в те годы очень часто бывал Мераб Мамардашвили, то они спускались вместе. 

О Мамардашвили 

Потом, много времени спустя, я пришла на психологический факультет университета слушать его лекции. То, что я услышала, меня изумило до бесконечности. И тогда я стала приглашать своих друзей на его лекции.
Ведь я не была студенткой, я была практически ровесницей Мераба. Я очень много читала. Знаете, поколение читает одни и те же книги. Мы были поколением, и мы читали одни и те же книги. Как говорил Огарев, мы плакали над одним и тем же. Мне кажется, что это очень важно помнить. Тогда уже слышался и голос Солженицына, и Шаламова, и Гумилева. Мы были современниками. Я не была совсем неофитом, но я была поражена. Мераб меня потряс. Я слышала очень много хороших лекторов. Смею думать (может быть, несколько самонадеянно), что и сама неплохо владею этой профессией. Но с Мерабом было ощущение того, что вы вместе мыслите вслух. Он включал аудиторию в процесс рождения мысли. Сейчас очень трудно даже понять, что это такое. Есть люди, которые могут мыслить с пером в руках. А есть люди, которые мыслят так, что вы видите мысль как рождающийся творческий акт. Он нас включал в очень насыщенный слой культуры, мы попадали в целое культурное пространство. 
Философы, наверное, очень хорошо могут рассказать о том, что такое философия Мамардашвили. Я могу сказать, что он был уникальным носителем целого мира культуры. И я поняла, что студентам очень важно это слышать. И это меня подвигло начать сложнейшие переговоры со ВГИКом. Мы взяли Мераба на почасовые лекции. И я не ошиблась. 

О комнате Мамардашвили на Донской

Он жил в Москве на Донской улице, рядом с метро «Октябрьская», в замечательной комнате. Однажды в Москву приехал Кшиштоф Занусси .
А Кшиштоф по своему первоначальному образованию тоже философ. Это был канун старого Нового года, и мы поехали к Мерабу в гости. Кшиштоф был прекрасен, красиво одет, хорош собой, молод. Когда он увидал эту коммунальную квартиру, в которой был сосед — отсидевший уголовник, его охватила оторопь: настолько келейна, аскетична и проста была жизнь Мераба. «Где ваши книги?» — спрашивает Занусси. Мераб так лениво рукой с трубкой повел, сказал: «Вот они». И тут мы увидали, что висит несколько плотно зашторенных, закрытых полок, и наверху одной из них — работа, с которой он никогда не расставался, «Распятие» Эрнста Неизвестного. «Те книги, которые мне нужны, все закрыты. Я терпеть не могу видеть книги», — сказал Мераб. 
Образ Мераба был эстетически завершенным. Он был очень элегантен, прекрасно одевался. И в этом слежении за собой, мне кажется, есть одно обстоятельство, прекрасно описанное Булгаковым, который тоже очень следил за собой. Очень многим людям со сложным внутренним порядком и с очень большими шумами внутри необходима форма. Которую Маяковский прекрасно определил словами «Хорошо, когда в желтую кофту душа от осмотров укутана». Но тут речь шла не о желтой кофте, а о красивых свитерах с кожаными заплатками на локтях и безупречных рубашках. 

О преодолении языка

Мераб говорил непросто. Речь его была не бытовой. Я читаю лекции, как тетка на кухне, без терминологии, так, чтобы понимали. Мераб не читал просто. Я у него спросила: «Мераб, почему вы так сложно говорите?» Он сказал: «Очень важно делать усилие по преодолению языка». Потому что совдеповский язык не может быть языком философии. 
Он говорил, что вся история мировой философии есть лишь комментарий к Платону. И очень точно его цитировал. Я была поражена оттого, что античность непрерывна, она вершится ежедневно, и он является комментатором. Он не просто читал античную философию. Он ее комментировал. И в этот комментаторский текст засасывалось очень много культурной коррекции.
Мераб Мамардашвили

О пьянстве и разговорах

Никогда не было разговора о деньгах, потому что не было такого предмета, как деньги, в обиходе. Я не знаю, как мы жили, но были милы. И пили, естественно. Сам по себе алкоголизм — омерзительная вещь, как я сейчас понимаю, но тогда он был предметом большого шика. Одним из самых шикарных принцев богемы был Анатолий Зверев , они ходили вместе с Димой Плавинским . И о том, как они пили, ходили легенды по Москве. Но они же были великими художниками. Более того, мы только сейчас и можем оценить, до какой же степени они были художниками. Это был стиль времени. 
Эрнст Неизвестный пил не просто. Он перепивал всех. И я помню время, когда Эрнст Неизвестный ходил в пижамных штанах и в завязанном на четыре узелка платочке на голове. 
Это была среда. Это были кумиры, лидеры времени. И никогда, когда собирались эти люди, не было разговора о деньгах и имуществе, а были разговоры о главном, и они начинались с той точки, на которой закончились позавчера. 
В мастерской у Эрнста бывало очень много народу. Там велись нешуточные разговоры и нешуточные споры, потому что человек он темпераментный, лобовой: фронтовик, воевавший человек. У него была очень большая внутренняя независимость и свобода. Когда Сартр приезжал в Москву, он встретился с Эрнстом Неизвестным. И один из самых важных разговоров, который произошел между ними, был разговор о свободе. Они не поняли друг друга вообще. Эрнст был взбешен. Суть заключалась в том, что для Эрнста свобода была абсолютной необходимостью глубокого самопознания и полного самовыражения. Он был очень независим. Он мог и Хрущеву, и кому угодно, и своим близким сказать то, что он считает нужным сказать. А вот свобода — это именно творчество. Тогда не путали эти вещи. 
Еще мы много говорили о стране, о том, что является одной из важнейших тем для творчества Мамардашвили, — что такое открытое гражданское общество. А ведь Мераб во всем оказался прав. Очень много говорили о Сократе. Вы даже не представляете себе, какие были разговоры о Сократе. С ним были все лично знакомы, он словно на минутку вышел за угол. Вообще, отношение к культуре, к истории было отношением личного знакомства, близости. И Мераб так на лекциях думал. Он рассказывал о Декарте, как тот ходил учить королеву Кристину, как было холодно и как он шел в промозглой темноте учить эту девочку в пять часов утра. Я в этот момент понимала, что это он встает в пять утра, когда промозгло и холодно... 
Тогда только вышли сонеты Шекспира в переводе Маршака, и эта книга стала событием. Все стали наизусть читать сонеты так называемого Шекспира, а на самом деле Маршака. И все могли по очереди, не останавливаясь, не договариваясь заранее, читать сонеты: книгу не только знали, ее выучили. Это образ, который очень важен: вы глотаете книгу, и сначала горько, а потом сладко становится внутри. То время, о котором я говорю, его живая ткань была уникально целительной и важной для того места, где мы с вами живем, и для того языка, на котором мы с вами пока еще говорим. То есть для той формы, которая могла бы стать Россией и не стала. Я не хочу, чтоб меня превратно поняли, что ее носителем была богема. Ни в коем случае. Но, во всяком случае, то, что делалось тогда в культуре поколениями и современниками, — в культуре театральных подмостков, киношкол, в мастерских художников, в кулуарах Курчатовского института, где мы делали выставки второго авангарда, где я читала первые лекции о Китае, — это было нужно, это могло бы стать Россией. 

О Боге

Говорили, конечно, о Боге. И для Пятигорского, и для Мамардашвили это очень важный дискуссионный момент. 
В чем я вижу близость между людьми, которые не были между собой дружны, но встречались у Сергеева, — между Андреем Синявским и Мерабом Мамардашвили? Как говорил Мераб, наша художественная история кончилась еще в 1914 году. А потом начался, грубо говоря, соцреализм, советская философия, и получился провал. Усилия жизни, очень мощной творческой жизни направлены были на то, чтобы соединить два конца, поднять со дна Атлантиду Серебряного века. Это было необходимо. Мераб повернул голову назад, и мы вообще должны были повернуть голову назад. Они навели мост. И вот Синявский был одним из первых, он писал замечательную книгу «Земля и небо в древнерусском искусстве». Потому что в числе тем и проблем, которые были очень важны для 1960-х, 1970-х, 1980-х годов, были те, которые были обронены тогда, на рубеже двух столетий, — древнерусское искусство, вопросы реставрации. 
Поэтому, конечно, разговоры о религии были. Поскольку и для Саши Пятигорского, и для Мераба был очень важен вопрос богов. Кстати, потом уже, к 1980-м годам, Мераб очень заинтересовался отцом Александром Менем и общался с ним. Православие для него стало доминирующим. Он говорил о том, что такое вера для человека. Время делало усилие по возвращению абсолютных ценностей. Абсолютных ценностей в понятии чести и связи человека с чем-то. 
Одной из самых главных функций и его, и Пятигорского, и Андрея Синявского было разрушение стереотипов сознания. Разрушение стереотипов представлений о мире, в котором ты живешь. Разрушение стереотипа поведения. Выйти из времени, выйти из поколения. И спланировать сверху в эту точку. 

Об эмиграции

Александр Пятигорский в Швеции. Фотография Людмилы Пятигорской.
2006 год
Когда люди начали уезжать, было ощущение конца прекрасной эпохи. В жизни, о которой я говорю, формирующим началом было общение. Это была не только дружба, но акт познания. И вот что-то главное в жизни кончилось, его больше не будет. Москва пустела. В ней не было Неизвестного, Пятигорского, Синявского. Помню, я у Мераба спросила: «А почему не уезжаете вы?» Он сказал: «Саше уезжать надо, а мне надо оставаться здесь, мне не надо».
Пятигорскому надо было уезжать, потому что он был пишущим человеком. Он написал «Жизнь Будды» в серии ЖЗЛ, но некому было ее печатать, и это сыграло свою роль в его отъезде. У него не было большой лекционной аудитории, он был исследователь, на Западе уже широко известный.
Его провожало очень небольшое количество людей. И лично я его не провожала. Но я знаю об одном эпизоде и от Мераба, и от Саши. Пограничники стали над ним глумиться, демонстративно распаковывать его чемодан. Что у Саши было, кроме одного костюма, еще одной пары брюк и каких-то нефирменных трусов? Таможенник это все со смаком ворошил в его убогом скарбе. Саша стоял, молчал. И когда все это закончилось, Саша этому пограничнику-таможеннику сказал: «Благодарю вас, молодой человек. Вы значительно облегчили мне прощание с родиной». Это достоинство было очень ценимо.  
Источники
  • Фрагменты интервью историка и искусствоведа Паолы Волковой (1930–2013) для фильма Александра Архангельского «Отдел» (ТК «Россия — Культура», 2010 год)
Красильщиков Аркадий - сын Льва. Родился в Ленинграде. 18 декабря 1945 г. За годы трудовой деятельности перевел на стружку центнеры железа,километры кинопленки, тонну бумаги, иссушил море чернил, убил четыре компьютера и продолжает заниматься этой разрушительной деятельностью.
Плюсы: построил три дома (один в Израиле), родил двоих детей, посадил целую рощу, собрал 597 кг.грибов и увидел четырех внучек..