В эксклюзивном интервью Jewish.ru Генри Резник рассказал, зачем он борется с ползучей сталинизацией общества, показал в цифрах, чем адвокат отличается от «решалы», и объяснил, почему он, в отличие от Путина, решил не возвращаться.
Генри Маркович, чем в итоге закончилась история с восстановлением таблички на стене МГЮА, посвящённой выступлению Сталина? – Я ушел, а табличку восстановили. Это ведь в своё время было здание Высшей партийной школы – табличку впервые повесили в начале 1950-х. А в 1956 году прошел XX съезд КПСС, который во всеуслышание заявил о преступлениях, совершенных Сталиным. И все таблички с его именем были демонтированы, населённые пункты и улицы – переименованы, скульптуры – убраны. Когда в 1961 году его вынесли из Мавзолея, в Москве не осталось ни одного объекта с именем Сталина, который был бы под государственной охраной. В 1974 году при Брежневе готовилась ползучая реабилитация Сталина, но она так и не состоялась – появилось письмо от видных культурных деятелей о недопустимости его реабилитации, и она была приостановлена.
И вот спустя 50 лет возвращается эта табличка – с какого перепугу? Я бы еще понял, если бы её пришпилили на здании бывшего наркомата или какой-нибудь фабрики, но на стене храма юридической науки памятная табличка человеку, который уничтожил право, ввёл бессудные репрессии, лично утверждал списки расстрелянных? И мне говорят, что это сделано во исполнение постановления 1960 года. Они забыли, что я юрист, я полез в это постановление и ничего о Сталине там не увидел.
И вот спустя 50 лет возвращается эта табличка – с какого перепугу? Я бы еще понял, если бы её пришпилили на здании бывшего наркомата или какой-нибудь фабрики, но на стене храма юридической науки памятная табличка человеку, который уничтожил право, ввёл бессудные репрессии, лично утверждал списки расстрелянных? И мне говорят, что это сделано во исполнение постановления 1960 года. Они забыли, что я юрист, я полез в это постановление и ничего о Сталине там не увидел.
Реабилитация Сталина сегодня имеет чуть ли не массовый характер. Как быть: всем уходить из институтов, где воскрешается его имя, увольняться с производств, фабрик, заводов?
– Это мой акт – индивидуальный, гражданский, нравственный – как хотите. Каждый решает сам для себя. Я никого не агитирую. Это мое личное отношение к этой страшной фигуре, к этому гению злодейства. И мне абсолютно наплевать, как будут поступать другие. Мне вообще, надо сказать, очень часто бывает наплевать на то, кто там что-то подумает. У меня есть репутация, которую я не хочу марать. Остальные пусть как хотят, так и поступают.
– Это мой акт – индивидуальный, гражданский, нравственный – как хотите. Каждый решает сам для себя. Я никого не агитирую. Это мое личное отношение к этой страшной фигуре, к этому гению злодейства. И мне абсолютно наплевать, как будут поступать другие. Мне вообще, надо сказать, очень часто бывает наплевать на то, кто там что-то подумает. У меня есть репутация, которую я не хочу марать. Остальные пусть как хотят, так и поступают.
Вы не так давно расстались с местом президента Адвокатской палаты Москвы – легко расстались?
– Всё в срок. В отличие от большого президента, я решил всё-таки не возвращаться. В кресле адвокатского президента я просидел 12 лет. Еще пять лет был председателем президиума Московской коллегии адвокатов. Кайф от администрирования я не ловлю. Признаться, просто посчитал, что хватит. Сейчас я экс-президент и по-прежнему остался вице-президентом Федеральной палаты. Я пока ещё не представляю своей жизни без судебного ристалища и продолжаю практиковать. Понятно, что шагреневая кожа сжимается, но пока что я ещё веду дела, которые не по зубам более молодым коллегам. Ещё я ловлю кайф от творчества: двадцать лет был в науке – не ушел из нее. Теперь пишу книжки, читаю лекции, выступаю, преподаю.
– Всё в срок. В отличие от большого президента, я решил всё-таки не возвращаться. В кресле адвокатского президента я просидел 12 лет. Еще пять лет был председателем президиума Московской коллегии адвокатов. Кайф от администрирования я не ловлю. Признаться, просто посчитал, что хватит. Сейчас я экс-президент и по-прежнему остался вице-президентом Федеральной палаты. Я пока ещё не представляю своей жизни без судебного ристалища и продолжаю практиковать. Понятно, что шагреневая кожа сжимается, но пока что я ещё веду дела, которые не по зубам более молодым коллегам. Ещё я ловлю кайф от творчества: двадцать лет был в науке – не ушел из нее. Теперь пишу книжки, читаю лекции, выступаю, преподаю.
Семья у вас музыкальная. А сами в музыку не стремились?
– В 1936 году в Московской консерватории встретились два студента и полюбили друг друга: пианистка Мирра Григорьевна Рафалович и вокалист Марк Израилевич Резник. Отец был из очень бедной семьи, из местечка на станции Знаменка, рядом с Кременчугом, мать – наследница известных еврейских фамилий. И в 1938 году появился я. Мой голос – бледная тень отцовского, у него был настоящий профундо, но поскольку вокруг меня были одни евреи, будущность моя, вероятно, была предопределена. Хотя до окончания университета у меня только один предмет был перед глазами – волейбольный мяч. Я тогда бредил волейболом, создавал свои команды. Обо мне говорят, что Б-г мне что-то там нашептал, но он ничего мне не нашептывал – кроме волейбола. Я хотел быть журналистом, но не было набора для русского потока студентов в среднеазиатском университете. Я провалился в московский университет, и не стал великим волейболистом, и подумал: «Ладно, пойду на юридический ― писать, так или иначе, буду».
Какой-то перелом пришёл уже на третьем курсе. Я писал дипломную работу, и мне попалась книжка «Правовые презумпции в уголовном процессе» Веры Исааковны Каминской – это старшая сестра знаменитого адвоката Дины Каминской. Книга меня просто-напросто покорила. Меня увлёк процесс уголовно-процессуального доказывания. Как из этих абсолютно ненадёжных источников – показаний людей, экспертиз, которые тоже, в общем, не формализованы, осмотров и прочего – может вообще явиться истина, на которую бы молились? Потому что презумпция невиновности в вердикте суда сменяется другой презумпцией – истинности судебного приговора. Я написал курсовую на основе этой книжки, а потом я уже увлёкся проблемами доказывания, и моя дипломная работа была о правовых презумпциях вообще. Она получила премию на всесоюзном конкурсе дипломных работ, и я уже видел себя в науке.
У меня была рекомендация в аспирантуру, но тут в Алма-Ату приехал новый республиканский министр – Дмитрий Александрович Панков. Он был фанатом волейбола и неожиданно сказал: «Ну что же вы сразу-то в науку? Жизни не знаете. Поработайте на земле. Заодно и команду создадите». Интересно мне было как раз создание команды – я уже тогда команду «Дорожники» создал, ребята заканчивали университеты: химики, физики, филологи. Я принял предложение и собрал команду «Динамо» – мы проигрывали только Москве. Параллельно работал следователем – с большим интересом. Попал сразу наверх – в республиканское министерство. Туда евреев не принимали – кадровики пришли в ужас. А тут – министр сказал.
Алма-Ата – город-красавец. Я следователь, даже старший следователь по делам, мастер спорта, тренер – левой ногой на спорте зарабатываю те же деньги. Министр дает мне двухкомнатную квартиру. Я – любимец министра. Но я понимал, что я – командированный. Поэтому поступил в аспирантуру, сдал кандидатский экзамен, а потом направил реферат о презумпции невиновности в Москву. Её вообще тогда третировали. Депутат Шарков выступал на сессии Верховного Совета и называл презумпцию невиновности – обветшалой догмой буржуазного права.
– В 1936 году в Московской консерватории встретились два студента и полюбили друг друга: пианистка Мирра Григорьевна Рафалович и вокалист Марк Израилевич Резник. Отец был из очень бедной семьи, из местечка на станции Знаменка, рядом с Кременчугом, мать – наследница известных еврейских фамилий. И в 1938 году появился я. Мой голос – бледная тень отцовского, у него был настоящий профундо, но поскольку вокруг меня были одни евреи, будущность моя, вероятно, была предопределена. Хотя до окончания университета у меня только один предмет был перед глазами – волейбольный мяч. Я тогда бредил волейболом, создавал свои команды. Обо мне говорят, что Б-г мне что-то там нашептал, но он ничего мне не нашептывал – кроме волейбола. Я хотел быть журналистом, но не было набора для русского потока студентов в среднеазиатском университете. Я провалился в московский университет, и не стал великим волейболистом, и подумал: «Ладно, пойду на юридический ― писать, так или иначе, буду».
Какой-то перелом пришёл уже на третьем курсе. Я писал дипломную работу, и мне попалась книжка «Правовые презумпции в уголовном процессе» Веры Исааковны Каминской – это старшая сестра знаменитого адвоката Дины Каминской. Книга меня просто-напросто покорила. Меня увлёк процесс уголовно-процессуального доказывания. Как из этих абсолютно ненадёжных источников – показаний людей, экспертиз, которые тоже, в общем, не формализованы, осмотров и прочего – может вообще явиться истина, на которую бы молились? Потому что презумпция невиновности в вердикте суда сменяется другой презумпцией – истинности судебного приговора. Я написал курсовую на основе этой книжки, а потом я уже увлёкся проблемами доказывания, и моя дипломная работа была о правовых презумпциях вообще. Она получила премию на всесоюзном конкурсе дипломных работ, и я уже видел себя в науке.
У меня была рекомендация в аспирантуру, но тут в Алма-Ату приехал новый республиканский министр – Дмитрий Александрович Панков. Он был фанатом волейбола и неожиданно сказал: «Ну что же вы сразу-то в науку? Жизни не знаете. Поработайте на земле. Заодно и команду создадите». Интересно мне было как раз создание команды – я уже тогда команду «Дорожники» создал, ребята заканчивали университеты: химики, физики, филологи. Я принял предложение и собрал команду «Динамо» – мы проигрывали только Москве. Параллельно работал следователем – с большим интересом. Попал сразу наверх – в республиканское министерство. Туда евреев не принимали – кадровики пришли в ужас. А тут – министр сказал.
Алма-Ата – город-красавец. Я следователь, даже старший следователь по делам, мастер спорта, тренер – левой ногой на спорте зарабатываю те же деньги. Министр дает мне двухкомнатную квартиру. Я – любимец министра. Но я понимал, что я – командированный. Поэтому поступил в аспирантуру, сдал кандидатский экзамен, а потом направил реферат о презумпции невиновности в Москву. Её вообще тогда третировали. Депутат Шарков выступал на сессии Верховного Совета и называл презумпцию невиновности – обветшалой догмой буржуазного права.
Насколько вообще можно говорить о наличии правового сознания и юридической грамотности советского человека?
– Советский человек, как и российский, юридически не грамотен. Да он и не мог быть юридически грамотен. Тогда человек был дрожащий – он понимал прекрасно, что государство с ним может сделать все, что угодно. Какая там юридическая грамотность? Все были уравнены в нищете и бедности. Более-менее юридически подкованными становятся граждане стран, где есть частная собственность – в этом случае начинают разбираться в премудростях эвристики. Собственности у граждан СССР не было, а единственным работодателем являлось государство. Советскому человеку в голову не приходило отстаивать свои права. Он понимал прекрасно – те, у кого были хотя бы две извилины, – что в стране есть одна реальная власть – это партия. Сегодня видите, как эти традиции соблюдаются? Выясняется, что свалку без участия президента не могут перенести и больницы обеспечить лекарствами. Такая сила инерции.
– Советский человек, как и российский, юридически не грамотен. Да он и не мог быть юридически грамотен. Тогда человек был дрожащий – он понимал прекрасно, что государство с ним может сделать все, что угодно. Какая там юридическая грамотность? Все были уравнены в нищете и бедности. Более-менее юридически подкованными становятся граждане стран, где есть частная собственность – в этом случае начинают разбираться в премудростях эвристики. Собственности у граждан СССР не было, а единственным работодателем являлось государство. Советскому человеку в голову не приходило отстаивать свои права. Он понимал прекрасно – те, у кого были хотя бы две извилины, – что в стране есть одна реальная власть – это партия. Сегодня видите, как эти традиции соблюдаются? Выясняется, что свалку без участия президента не могут перенести и больницы обеспечить лекарствами. Такая сила инерции.
Получается, что за 25 лет, прошедшие с распада Советского Союза, ничего не изменилось?– Есть Конституция, которая закрепляет права человека. И если ее посмотреть – они совершенно прекрасны. Россия вошла в Совет Европы, и мы признали силу Европейского суда. Иногда потявкиваем – неприятно бывает, когда Европейский суд говорит, что у нас нарушаются права человека. Но мы не одни такие. Больше всего решениями Европейского суда возмущается, представьте себе, Великобритания – вообще родоначальница прав человека. У нас тоже критикуют Европейский суд, но нормы Европейской Конвенции обязательны для России. И поэтому возникающая проблема та же, что отличала наше бытие при советской власти – это разрыв между письменной нормой и правоприменением. Если есть закон – то его нужно соблюдать, покуда он не отменён. Но бывают правовые законы и неправовые. Гитлер тоже действовал законами. Все говорят про верховенство закона, а должно быть верховенство права.
Как изменилась адвокатура за это время?– Я пришел в адвокатуру в 1985 году. Знаете, на адвокатов всегда косо смотрели, ещё при царе-батюшке: законная оппозиция, защищает людей – от кого? От власти! Однако в 1988 году при отчаянном сопротивлении государства был создан Союз адвокатов СССР. Кстати, когда СССР рухнул, этот Союз продолжал существовать, правда, уже как Международный союз – содружество адвокатов.
Во времена СССР адвокаты были унижены, благодаря социально-политическим изменениям востребованность, престиж и авторитет адвокатов выросли. Кроме этого, появился частный бизнес, и возникла необходимость правового обеспечения его деятельности. Если раньше была чисто судебная адвокатура, то развилась так называемая бизнес-адвокатура – это адвокаты, специализирующиеся на корпоративном праве, экономическом законодательстве и помощи бизнесу.
Во времена СССР адвокаты были унижены, благодаря социально-политическим изменениям востребованность, престиж и авторитет адвокатов выросли. Кроме этого, появился частный бизнес, и возникла необходимость правового обеспечения его деятельности. Если раньше была чисто судебная адвокатура, то развилась так называемая бизнес-адвокатура – это адвокаты, специализирующиеся на корпоративном праве, экономическом законодательстве и помощи бизнесу.
Среди многих наших сограждан бытует мнение, что сегодня в России адвокат – это в основном «решала», «специалист по заносам». Насколько это верно?– Я их называю «почтальонами», «инкассаторами». Сколько их? У нас в 90% уголовных дел адвокат вообще присутствует по назначению: сам клиент не оплачивает работу адвоката – у нас бедное население – и адвокат назначается государством. Всего 10% дел оплачиваются клиентами. В судах оправдательные приговоры практически отсутствуют, поэтому основные взятки идут следователю и оперативникам на стадии возбуждения дела. Просто у нас общая установка в стране, что честным путем ты нигде не можешь добиться справедливости. При советской власти люди проходили испытание принуждением, а сейчас они проходят испытание свободой. А свобода – это не только величайшая ценность, но и страшное проклятье. Свобода – это конкуренция, и успешным всегда будет тот, кто её выдерживает.
