Памяти писателя Льва Шаргородского.
В Женеве в возрасте 86 лет скончался писатель Лев Шаргородский, один из братьев литературного дуэта «Александр и Лев Шаргородские».
Их юморески и сатирические материалы часто появлялись на 16-й полосе «Литературной газеты», а также в ленинградских газетах и журналах и за рубежом, их пьесы игрались на сценах многих театрах Советского Союза в далеких уже 70-х годах.
Я был знаком с обоими братьями по Ленинградского комитету профессиональных драматургов, председателем которого Лев Шаргородский был с 1976 по 1979 гг.
Из «страны Советов» они уехали вместе с семьями в 1979 году. Александр – в Женеву, Лев – сначала в Нью-Йорк, затем, в 1981 году – в Женеву. Всё время братья Шаргородские писали, печатались, издавались, исполнялись, ставились, выступали, получали премии. В 1995 году Александр ушёл из жизни совсем молодым.
В 1998 году Лев Шаргородский в Мюнхене в библиотеке Толстовского фонда, крупнейшей в Европе русской библиотеке, провёл встречу с читателями. Остановился он с женой Линой у нас, и у меня со Львом было достаточно времени для разговора. В результате появился тогда этот материал.
«И нет границы между грустным и смешным»
К сожалению, одного из авторов этого литературного дуэта, Александра, нет в живых. Несколько лет тому назад Лев остался без брата и соавтора. Сейчас он пишет один в той же манере тонкого лирического юмора, которая всегда была присуща этим двум авторам.
Я задал Льву несколько вопросов.
– По сути дела, ваша с братом творческая судьба на Западе поистине уникальна. Вы издали более двух десятков книг – это сборники рассказов, повести, романы. Вы стали лауреатами Международной литературной премии за лучший юмористический роман и премии имени Владимира Даля (Париж) за сборник рассказов. По вашим сценариям поставлены фильмы в Канаде, Швейцарии, Франции, в том числе «Концерт для Алисы» немецко-австрийского производства. В двух театрах Германии – в Берлине и в Гамбурге – идет ваша пьеса «Миллионер и его телохранитель». Как вам это удалось? Не секрет ведь, что писателю, пишущему на русском, ох как непросто завоевать на Западе читательскую аудиторию, получить признание.
– Очевидно, судьба была благосклонна к нам. Да и мы с братом много работали. Немало удалось вывезти в эмиграцию. Нелегально. Было это в 1979 г., когда людей если и выпускали из страны, то практически голыми. В последние перед отъездом годы мы ведь писали «в стол». Нас перестали печатать, как только в наших рассказах появились герои с такими «некачественными» именами, как, скажем, Янкель, Файвел или Мошко. И с фамилиями: Кац, Цукерперчик, Фербрендер. Мы быстро поняли, что нам с такими героями в «соцреализм» лучше не соваться, и отважились на бросок в реализм капиталистический. А произошло это в 1979 г. Мы вырвались за пределы «черты оседлости». Черты не в географическом понимании этого термина, а в социальном и нравственном, поскольку круг возможностей для советского еврея был четко очерчен. Мы с братом впитали это с молоком матери, а затем прошли «университеты» антисемитизма от коммунальной кухни до государственного «дела врачей».
«В последний год своей жизни генералиссимус, будучи выдающимся специалистом в национальной политике, задумал решить «еврейский вопрос» – в Сибири началось широкое строительство бараков, и не в чем стало перевозить скот – все вагоны были отобраны для транспортировки евреев, что вызвало очередную волну антисемитизма.
– Опять все евреям, – говорила на коммунальной кухне необъятная Настя.
Коммунальные кухни великого города были недовольны евреями».
Из рассказа «Маран из Ленинграда»
– Лев, я прочёл ваш четырехтомник, изданный в Риге, от души смеялся и видел, как до слез смеются люди в зале, когда вы читаете свои рассказы. В чем секрет вашего литературного мастерства?
– Труднее всего, пожалуй, ответить на комплиментарный вопрос. И все-таки. Мы с братом писали, как говорил Бабель, не фразами, а словами. Слово очень обманчиво. Чтобы было смешно, мы оттачивали слова друг на друге. Когда что-то нравится обоим, велик шанс, что это понравится и еще кому-то.
– Швейцарская газета «Иллюстре» в рецензии на ваши книги задала сама себе такой вопрос: «Почему из стран, где был запрещен смех, приезжают к нам самые остроумные люди?»
– Если краткость, как утверждают, сестра таланта, то юмор, как нам представлялось, – брат печали. Он помогает не только жить, но и многое пережить, а то и просто выжить. В странах запрещенного смеха пережить надо было многое. И если, по классику марксизма, смеясь, человечество расстается со своим прошлым, то мы с братом, смеясь, возвращались в свое прошлое.
«Великие решения принимаются, когда солнцем полна голова, вы мотаете алгебру и вам нет еще четырнадцати лет.
Мне не было четырнадцати. Я жил в Ленинграде, на Владимирском проспекте, в двух шагах от Невского, между гробовым магазином и мясной лавкой.
Мяса почти никогда не было, гробы – всегда. И чем меньше продавалось мяса – тем больше гробов».
Из рассказа «Бочка Диогена»
«Наша школа стояла посередине улицы Рубинштейна. Никто не знал, что это великий русский композитор, но все знали, что он еврей. Последнее волнует людей больше симфоний».
Из рассказа «Школа благородной шпаны»
– Живя в Женеве, вы с Александром написали на русском языке роман «Иерусалимские сны», который увидел свет уже после смерти брата. Я хочу спросить, почему вы выбрали для жительства Швейцарию, а не Израиль, где каждый пятый говорит на русском?
– Роман «Иерусалимские сны» впервые был напечатан в Израиле. И главный герой романа – Иерусалим.
«Как-то в конце века, посреди ночи, я проснулся и стал натягивать джинсы.
– Ты куда? – спросил меня кто-то.
Я давно уже жил один. Кто бы это мог быть? Я огляделся и увидел папу с «Беломором» в руке.
– Ты куда, друг жизни?
– В Иерусалим, папа, – ответил я, – мне надо кое-что спросить у Бога.
– Поклонись от меня камням Иерусалима, – попросил папа, – я всегда мечтал туда попасть. Но то война, то тюрьма…
– Хорошо, – сказал я, – не волнуйся, я скоро вернусь. Я ненадолго.
Папа затянулся «Беломором».
– Возьми меня с собой, – сказал он.
Он протянул мне свою большую ладонь. Я снял портрет отца и вышел из квартиры».
(Роман «Иерусалимские сны»)
– Я очень люблю Иерусалим. Душа моя там. Каждый год бываю в Израиле. Но жить пока мне хочется там, где я сейчас живу и где мне легко пишется. Почему я говорю «пока» – потому что Моисей шел со своим народом в Землю обетованную 40 лет. У меня еще 10 лет в запасе.
– Вы часто бываете в России?
– После отъезда еще не был.
– Не тянет?
– Трудно сказать. Ленинград – город нашего с братом детства, юности, взрослости. Живи я там, я бы бесплатно ездил в городском транспорте как житель блокадного города. Перефразируя Бродского, скажу: на Васильевский остров я не пойду умирать. Александр похоронен в Женеве. Но это грустная тема. А мы с ним писали смешное.
«Если бы Вилю предложили взять собой на Запад все, что он хочет, он взял бы немного: угол Невского и Владимирского, белую ночь с разведенным Дворцовым мостом, Кузнечный рынок и большой графский дом на берегу Невы вместе с некоторыми его обитателями… Но ему разрешили взять какие-то кальсоны, какие-то доллары, какие-то штаны».
Из романа «Капуччино»
– Это вы про себя?
– А про кого же еще? Мы писали только о том, что пропустили через себя. И если получалось смешно, мы в этом не виноваты. Если ты умеешь писать стихи, ты – поэт, не умеешь – прозаик. Не умеешь ни того, ни другого – ты критик. Не умеешь ни того, ни другого, ни третьего, ты – юморист.
Цитаты из прессы о братьях Шаргородских
Книга братьев Шаргородских «Иерусалимские сны» – это картина Шагала, обрамлённая Лорель и Харди.
«Ле Монд», Париж.
Братья Шаргородские – блестящие юмористы. Все их книги, полные мысли, поэзии и фантазии, пронизаны юмором.
«Джерузалем пост», Израиль.
Под пером Шаргородских серость и обыденность жизни, как у Зощенко и Бабеля, становятся смешными и трогательными.
«Либерасьон», Париж.
Ваши книги полны юмора и мудрости. Более того – я нахожу в них вас.
Эли Визель, писатель, Лауреат Нобелевской премии.
Шарм их рассказов светел, даже когда речь идет о печальном. Нет более прекрасного смеха, чем грустный смех.
«Новое русское слово», Нью-Йорк
Исай Шпицер
03.10 19:49 MIGnews.com
