Когда Великое княжество Московское окончательно освободилось от Ордынской зависимости, внутренняя цена на русского холопа колебалась от одного до трех рублей. Веком позднее, к середине XVI столетия холоп стоил уже чуть дороже — от полутора до четырех рублей…
В начале царствования Бориса Годунова, накануне Смутного времени, в сытые годы цена холопа составляла четыре-пять рублей, в голодные неурожайные годы падала до двух рублей.
Войны и захват множества пленных периодически опускали цены на живой товар до минимума. Например, во время Русско-шведской войны 1554—1557 годов, армия под командованием воеводы Петра Щенятева разгромила под Выборгом шведское войско и захватила в Финляндии и Карелии множество пленников, цены на которых тут же упали до копеечных в буквальном смысле.
Одна из русских летописей XVI столетия приводит эти цены: «В гривну немчин, а девка в пять алтын». Здесь гривной уже именуется гривенник, монета в 10 копеек, а алтын — московская монета в три копейки.
То есть пленный финн, карел или швед продавался стрельцами боярина Щенятева за 10 копеек, а захваченные молодые девушки — по 15 копеек.
В 1594 году средняя цена холопа в Новгороде составляла 4 рубля 33 копейки, а в новгородской провинции цены на холопов были ниже, в среднем от 2 рублей 73 копеек до 3 рублей 63 копеек.
Сибирь считалась пограничной территорией, и с живого товара, покупаемого у иностранных продавцов, взималась таможенная пошлина, так же как со скота и других предметов торговли.
Тот, кто покупал раба, платил «поголовное» в размере восемь алтын и две деньги (то есть 25 копеек) за каждого, а тот, кто продавал, платил «десятую пошлину», 10% с цены продажи. При этом средняя цена на раба в Сибири конца XVII столетия составляла два рубля с полтиной.
Цены на красивых женщин были традиционно выше. Так, «записная книга крепостей» (сибирский аналог кабальных книг, фиксировавших сделки с живым товаром) города Томска содержит запись о том, что «1702 года, генваря в 11 день» сын боярский Петр Греченин подал купчую крепость на «полонную жонку киргизские породы» (то есть пленницу из енисейских киргизов), которую продал Греченину томский казак Федор Черепанов за пять рублей.
Чиновник сделал запись, что «жонкой киргизские породы» покупатель может «владеть вечно» и «на сторону продать и заложить». С этой сделки была взята пошлина: «По указу великого государя, пошлинные деньги с рубля по алтыну, итого пять алтын в казну великого государя взято сполна».
Итого женщина «киргизской породы» обошлась дворянину Греченину в 5 рублей 15 копеек.
На начало XVIII века документы содержат немало свидетельств о торговле сибирскими аборигенами и ценах на них. Так в Берёзовском остроге хантскую девочку (остячку) в возрасте до семи лет можно было купить за 20 копеек, а мальчика того же возраста — на пять копеек дороже.
Шведский подполковник Иоганн Страленберг после разгрома под Полтавой попал в плен и оказался в Сибири. Позднее он описывал свои наблюдения, как якуты, «когда им бывает в ясаке и в долгах нужда, детей своих, примерно возраста 10 и 12 лет, продают русским людям и иноземцам по два-три рубли без жалости».
Тобольский священник Петр Соловцов так описывал ситуацию на Камчатке в те же годы: «Камчадалы и другие безгласные инородцы доведены были застращиваниями до такой крайности, что сами родители продавали казакам и промышленникам своих ребят по рублю и по полтине».
В 1755 году сенат в своем указе разрешил российским священнослужителям, купцам, казакам и представителям иных недворянских сословий покупать в неволю «иноверцев» — калмыков, кумыков, чеченцев, казахов, каракалпаков, туркмен, татар, башкир, барабинских татар и представителей иных народов, исповедующих ислам или язычество.
В 1758 году в Оренбурге существовали следующие цены на рабов: «за возрастнаго (то есть взрослого) и годнаго в рекрутскую отдачу мужика» — 25 рублей, за престарелых и детей «мужеска полу» — от 10 до 15 рублей, «за женск пол» — «по 15 или смотря по человеку и по 20 рублёв». Край был бедный и захолустный, поэтому цены на людей тут были пониже, чем в густонаселенных провинциальных губерниях центральной России.
В 1782 году в Чухломском уезде Костромского наместничества по требованию капитана второго ранга Петра Андреевича Борноволокова была произведена опись имущества его должника, капитана Ивана Ивановича Зиновьева. Чиновники тщательно описали и оценили весь товар — от утвари и животных до крепостных крестьян:
«В оном дворе скота: мерин рыжий, летами взрослый, по оценке 2 рубля, мерин пегий 12 лет, по оц. 1 руб. 80 коп., мерин чалый 9 лет — 2 руб. 25 коп., кобыла вороная, летами взрослая — 75 копеек…
Во оном дворе дворовых людей: Леонтий Никитин 40 лет, по оценке 30 руб. У него жена Марина Степанова 25 лет, по оценке 10 рублей. Ефим Осипов 23 лет, по оценке 40 руб. У него жена Марина Дементьева 30 лет, по оценке 8 руб. У них дети — сын Гурьян 4 лет, 5 рублей, дочери девки Василиса 9 лет, по оценке 3 руб., Матрена одного году, по оценке 50 коп. Федор 20 лет по оценке 45 руб. Кузьма, холост, 17 лет, по оценке 36 рублей».
Знаменитый историк XIX века Василий Ключевский так описывал цены на живой товар в предыдущем столетии: «В начале царствования Екатерины при покупке целыми деревнями крестьянская душа с землей обыкновенно ценилась в 30 руб., с учреждением заемного банка в 1786 года цена души возвысилась до 80 руб., хотя банк принимал дворянские имения в залог только по 40 руб. за душу.
В конце царствования Екатерины вообще трудно было купить имение дешевле 100 руб. за душу. При розничной продаже здоровый работник, покупавшийся в рекруты, ценился в 120 руб. в начале царствования и в 400 руб.— в конце его».
В 1800 году в газете «Московские ведомости» регулярно публиковались объявления подобного содержания: «Продаются за излишеством дворовые люди: сапожник 22 лет, жена ж его прачка. Цена оному 500 рублей.
Другой рещик 20 лет с женою, а жена его хорошая прачка, также и белье шьет хорошо. И цена оному 400 рублей. Видеть их могут на Остоженке, под № 309…»
Историки подробно изучили объявления о продаже крепостных в «Санкт-Петербургских ведомостях» за последние годы ХVIII века. В среднем цены на «рабочих девок» составляли тогда 150—170 рублей.
За «горничных, искусных в рукоделии» просили дороже, до 250 рублей. Опытный кучер с женой-кухаркой стоили 1000 рублей, а повар с женой и сыном двух лет — 800 рублей.
Мальчики в среднем стоили от 150 до 200 рублей. За обученных грамоте подростков, «изрядно пишущих», просили 300 рублей.
Но это были именно высокие столичные цены. В соседней Новгородской губернии в конце ХVIII века в глухом селе можно было купить «крестьянскую девку» за 5 рублей. А на окраинах империи человека зачастую покупали вообще по бартеру.
Так в январе 1758 года коллежский регистратор Девятировский купил в Алтайском горном округе у местных алтайцев мальчика и девочку, заплатив за них «2 быка, 2 кирпича чаю, кожу красную и четверик (26 литров) круп». В 1760 году в районе Семипалатинской крепости купец Леонтий Казаков купил пятилетнего мальчика «за 9 аршин бархату».
В то же время в Москве и Петербурге цены на некоторых крепостных составляли тысячи рублей. Хорошо обученная и молодая крепостная актриса «приятной наружности» обычно стоила от двух тысяч рублей и выше. Князь Потемкин как-то купил у графа Разумовского целый оркестр оптом за 40 тысяч рублей, а за одну «комедиантку» было заплачено 5 тысяч рублей.
В 1806 году поставщик водки к императорскому двору Алексей Емельянович Столыпин выставил на продажу свою труппу крепостных актеров. Этот пензенский помещик (кстати, родственник поэта Михаила Лермонтова и политика Петра Столыпина) владел крестьянами в Пензенской, Владимирской, Нижегородской, Московской, Саратовской и Симбирской губерниях. Только под Пензой у него насчитывалось в собственности 1146 душ.
За своих крепостных актеров помещик Столыпин хотел получить 42 000 рублей. Директор императорских театров обер-камергер (уровень министра) Александр Нарышкин, узнав о такой оптовой продаже, обратился к царю Александру I, рекомендуя выкупить продаваемую труппу для императорского театра: «Умеренность цены за людей образованных в своем искусстве, польза и самая необходимость театра требуют непременной покупки оных».
Император согласился приобрести такой квалифицированный живой товар, но считал цену завышенной. Поторговавшись, Столыпин уступил свою труппу русскому царю за 32 000 рублей.
Несколько ранее этой царской покупки владевшая обширными поместьями в Ярославской и Владимирской губерниях помещица Елена Алексеевна Черткова продала целый оркестр из 44 музыкантов за 37 000 рублей.
Как было указано в купчей, «с их жены, дети и семействы, а всево навсево с мелочью 98 человек… Из них 64 мужска и 34 женска полу, в том числе старики, дети, музыкальные инструменты, пиэсы и прочие принадлежности».
![1_thumb[7]](https://lh3.googleusercontent.com/-kP34DZf8GyY/Vs4hWrfYNzI/AAAAAAAIyHg/h590Vfju_60/1_thumb%25255B7%25255D_thumb.jpg?imgmax=800 "1_thumb[7]")
Накануне вторжения Наполеона в Россию средняя по стране цена крепостного приближалась к 200 рублям. В последующие годы, видимо в связи с общим финансово-экономическим кризисом по итогам долгих и тяжелых для России наполеоновских войн, цены на людей упали до 100 рублей. На этом уровне они держались до сороковых годов XIX века, когда снова начали расти.
Интересно, что цены на крепостных в России были ниже, чем цены на рабов в Средней Азии. К середине XIX столетия в Хиве и Бухаре рабы стоили от 200 до 1000 рублей и выше.
В те же годы в Северной Америке чернокожий раб-негр в среднем стоил 2000—3000 фунтов, то есть в три-четыре раза дороже средней цены русского помещичьего крестьянина накануне отмены крепостного права.
![1_thumb[7]](https://lh3.googleusercontent.com/-sBFeZQcXYkw/Vs4hVbUIKiI/AAAAAAAIyHc/tu-r_Ag-N4g/s1600-h/1_thumb%25255B7%25255D%25255B2%25255D.jpg "1_thumb[7]")
