НЕИУДЕЙСКАЯ ДУША ВИКТОРА ШЕНДЕРОВИЧА

«Виктор, помните, когда пару месяцев назад я просила вас дать интервью для сайта, посвященного еврейской культуре, вы сказали, что не очень любите говорить на эти темы, поскольку не имеете к еврейству никакого отношения. Тогда что же побудило вас написать предисловие к сборнику «Еврейское остроумие»?»

 Ответ Шендеровича сайту «Букник» был подробен, но мало вразумителен. Мог бы ответить коротко и просто: «К еврейству отношение имею косвенное, но к еврейскому юмору – прямое».

 С Израилем, например, та же ситуация с косвенным отношением. Года четыре назад случился спор двух потомков Иакова - Быкова и Шендеровича. Один – выкрест, другой атеист и гуманист. Привожу самый характерный текст: «Что говорит тебе об этом твоя христианская душа, друг Быков? Моя, нехристианская и неиудейская, а какая получилась в результате чтения русской литературы, равноудалиться не может. Я с теми, кто не пляшет от радости по случаю массовых смертей. Я с теми, кого хотят уничтожить вместе с детьми за их принадлежность к своему народу – неважно, какому, и мое еврейство тут ни при чем. Я за тутси, а не за хуту!»

 Гуманисту Шендеровичу, получается, совершенно наплевать тутси бьют-убивают или евреев, таких же, как он. Красиво, благородно, высоко! Но лживо самой лживой ложью, как и все от либеральных схем. Не верю, Виктор Анатольевич. Ни одному вашему слову не верю. Вот православному Быкову верю. Не станет в мире евреев – и будто бы он уже на 100 процентов не еврей, а вам не верю. Это не значит, что я лично равнодушен к судьбе несчастных тутси, но судьба моих внучек в Израиле волнует меня гораздо больше, чем проблемы неприкасаемых в Индии. Да и Шендерович мужественно и честно защищает Израиль не потому, что знает о том, что на стороне евреев правда, а потому, что  он, хоть и хвалится своим «неиудейством», но сам еврей по папе и маме, хоть и к «еврейству не имеет никакого отношения». В юдофобской стране  он живет, потому на манер Быкова придумал свою «равноудаленную» позицию в каком-то не настоящем, а мифическом гуманизме. Не дай, мол, Бог, что заподозрят его читатели, что он за евреев, потому что сам еврей. Тогда им там сразу станет все понятно. Кагал, «мировая закулиса» и пр. . Могут и права лишить активно ратовать за Россию без "партии жуликов и воров". Наверняка не хочет подыгрывать Шендерович толпе местных юдофобов, но увы подыгрыш очевиден. Конечно же, мне больше по сердцу позиция Шендеровича, чем  трусливая блажь выкреста Быкова, но и быть "выкрестом" в гуманизм - то же не выход.

ТЕКСТ И ЛИНИЯ ИТЕЛЛЫ МАСТБАУМ

Рисунок, по замыслу, детский совершенно. Холм — не холм, гора — не гора, а что-то, совершенно непонятное, да и не важно, что. Важна надпись на иврите большими буквами: "ШАЛОМ".

Ясно, что это полная неожиданность для людей-птиц, такая радостная неожиданность, нежданная: это слово "мир". И вот стоят они, дальние, в изумлении и неподвижности, а ближние к нам стараются осознать смысл чуда. Взрослые глаз не могут отвести от долгожданного слова, дети — все еще в игре и не понимают смысла происходящего....

И прост комментарий: "Творец создал этот мир для того, чтобы творения его жили в мире". Бамидар Рабба 11:16

Убедительно просят меня не восторгаться, не впадать в пафос, но в нашем печальном мире мало поводов для радости, и как только причина такая возникает, хочется взлететь под потолок. Молча взлететь, но нет у человека крыльев, как у птиц-людей на графических листах Ителлы Мастбаум. 

Приобрел альбом № 280. Всего таких альбомов — 300. Пройдет лет сто, и мои наследники загонят это чудо за бешеные деньги на каком-нибудь аукционе "Кристи — Бисти". Настоящего в этом мире суррогатов не так уж много. Я забочусь о благосостоянии правнуков, а потому мою руки с мылом перед тем, как открыть альбом Мастбаум и долго протираю очки фланелькой.

Я просматриваю дюжину графических листов, и каждый раз мне кажется, что количество их возрастает. Это чудо мне знакомо. К примеру, мой любимый альбом "Каприччос" Гойи.

Но "Между небом и землей" — это не Гойя, это Ителла Мастбаум, и только она. Человек — это птица без крыльев. Прежде, в раю, был человек крылат в бессмертии, но в изгнании наказан бескрылостью смерти. Евреи — народ птичий, народ легкий, народ подвижный, народ клювастый...

Между небом и землей. Между войной и миром. Между знанием и невежеством, между уродством и красотой, между Богом и Дьяволом. Между жаждой и глотком воды.

...Вот лист о жажде. Мука, печаль, боль. Молитва о дожде Хони, начертавшего круг. Смотрю — и слышу музыку. Мелодия во всем, в поникших клювах птиц-людей, в уронивших "голову" ростках, в окаменевших от сухой тоски деревьях, в мертвом, черном и бордовом диске солнца.

Боюсь притронуться к этому листу, настолько он горяч. Раскаленная медь труб плачет над миром, пораженным засухой...

Я знаю, что все люди-птицы на листе этом скоро вымокнут до нитки: "...были вынуждены евреи, жившие в нижних кварталах Иерусалима, подняться на Храмовую гору из-за дождей, заливших их дома" (Вавилонский талмуд, трактат Таанит 19а).

Но это уже другая история мокрых птиц-людей. История другой молитвы... И вдруг показалось, что и таких мокрых евреев видела Ителла Мастбаум, и все знает о них, хотя и не посвятила той молитве и тому наводнению лист своей графики.

Никогда не понимал выражение "современная живопись". Искусство бывает поддельным и подлинным. Все остальное — "суета сует". Графика Мастбаум — иллюстрация к текстам Торы и Талмуда. Древние тексты — и язык живописи тоже обязан, как будто, быть древним.

Но я не знаю более современной книги, чем Тора, не знаю более подлинной книги, а потому и комментарии к ней могут только одного вида: талантливые, просто потому, что каждый талант — это возможность открытия неведомого. Неведомого где угодно: в звездном небе, в глубинах вещества и в великой Книге.

Вновь застреваю в пафосе, но только благодаря этому начинаю понимать, почему Ителле Мастбаум удается избежать велеречивости и позы в своих работах.

"Смотрите. Я дал вам эту землю; Идите и наследуйте землю эту". (Второзаконие 1:8).

Земля "эта" обозначена у Мастбаум просто, надписью Israel и лужей с голубоватой водицей, в которой стоит человек-птица, прилетевший туда, куда надо. И вот почему точен его выбор: смотрит он в эту лужицу и видит свое ясное отражение в ней.

Только та земля ваша, в которой вы видите свое отражение. Просто сделано, и без всякого пафоса.

...А вот они все серые в злобе — люди-птицы. Только один "люд" в красивой рубашке. И прячет голову под крыло, которого нет, и ненавидят его братья. Братья Иосифа. "И возненавидели его, и не могли говорить с ним мирно" (Бытие 37:4)

И снова я слышу музыку: ненависть — барабаны, Иосиф — флейта. И музыка эта в рисунке тоже снимает пафос слов.

...Война — чудище, похожее на кляксу. Ноги, будто копыта, и хвост дьявольский, на макушке чудовища: люк, башня, антенны, и не поймешь что... И весь этот монстр атакует беззащитных птиц-людей щупальцами-руками, похожими на штык, на орудие, на ствол, а подпоясан этот монстр войны обрывком колючей проволоки, и проволока эта торчит из его уродливого тела-кляксы и похожа на безумную волосатость существа из стали, пластика и яда. 

Нет меча в щупальцах урода. А надпись к рисунку гласит: "Извне губит меч; в доме — подобие смерти". (Плач Иеремии 1:20). Зачем меч, когда найдено "подобие смерти"? Но больше всего поразила меня беззащитность людей-птиц перед силой рока. И я подумал, что эти особые, избранные художником странные люди — всегда жертвы. Они способны любить и творить, но не умеют защищаться. Впрочем, разве любовь и творчество — не самый надежный способ защиты?

Ителла Мастбаум живет в одном из самых уязвимых поселений той части Эрец-Исраэль, что называют "территориями", — Долев. Живет, как и ее родные, в окружении ненависти и смерти, и чем же она защищается от пустоты небытия? Чудным садом у своего дома и творчеством. Возможно, и нет в нашем мире более надежной защиты от сил зла...

Разглядываю лист под названием "Погром". Лист о рабстве и смерти. Убитые, утонувшие люди-птицы, рыбы, кричащие и плачущие на берегу, кричащие и плачущие в небе, и снова проволока, опутавшая пленных, искорежившая дом их и сад.

Снова этот лист звучит криком боли: обычной нашей музыкой жизни. Снова плачет Иеремия: "Вспомни, Господи, что стало с нами, приди и узри поругание наше".

Из прошлого этот лист, из будущего, из нашего сегодня?

Ителла Мастбаум не иллюстрирует текст, она его комментирует. Вот снова рыбы, развешенные на дереве, как созревшие, но мертвые плоды. Вот старики-птицы, ведущие между собой мудрую беседу. Только беседа, возможно, и мудрая, но сидят старики каждый в своей лодке, а лодки эти давно ушли в песок и даже деревья проросли через разорванные днища. О чем могут мудро беседовать старики в таком месте и в таких условиях?

Рядом текст из Экклезиаста: "И также не знает никто свой час, как рыба, что запуталась в неволе, и как птица, пойманная в силок".

Сложны тексты к ее графике, рисунки сложны, но название каждой работы — проще некуда. Вот одно такое — "Цветок в неволе". Верно, цветок накрыт какой-то уродливой, с дырами, банкой. Нет, лгу! Банка эта прекрасна, как древняя темница — замок. Цветок торчит через его дыры, корни выбрались на волю, будто скользят по земле, не в силах уйти в нее и напиться. Текст снова из Иеремии: "Горе тебе! Взяты в плен твои сыновья, и в плену твои дочери".

Но в рабстве вавилонском цветок, а люди-птицы сидят рядом свободные, на берегу реки, и с грустью смотрят на муки плененного цветка.

Художник рисует, как пишут хорошие стихи, — уходя от темы, прячась от нее, с неожиданным, простым и точным выходом к сути предмета. Так писали стихи Цветаева, Лорка, Мандельштам... Музыка, стихи, живопись. А говорят, что только кинематограф — искусство синтетическое...

Протерев ослепшие очки и отмыв от грязи скучного быта пальцы, снова и снова открываю этот альбом за номером 280. Точная и глубокая графика художника, помноженная на талант и мастерство тех, кто помог ей издать этот альбом: Леонида Юниверга, Феликса Фильцера, Натальи Буряковской, Яэль Слосберг и Светланы Мойбер. 
           

РЕКВИЕМ ПО БОРИСУ БЕРЕЗОВСКОМУ

 Самый мрачный  реквием по Березовскому произнес, на мой взгляд, Яков Кедми:

«По словам ветерана израильских спецслужб, Березовский признался ему, что "по пьянке" принял христианство: "А отказываться уже не принято. Крестился – неси свой крест". Опальный олигарх не дружил с израильскими политиками, не помогал Израилю, который "не был ему нужен", хотя Березовский часто здесь бывал. Кедми утверждает, что Березовский любил две вещи в своей жизни: деньги и пятнадцатилетних девочек. "Политика его интересовала только постольку, поскольку она приносила деньги, - заявил экс-глава "Натива". - И во власть он пошел для того, чтобы разбогатеть».

 Отметим, что Кедми у Березовского не работал.

 Самый светлый реквием от журналиста Евгения Киселева, работавшего на Березовского:

"Он был, конечно, удивительно обаятельным человеком, способным очаровать, влюбить в себя. Бог ты мой, как он действовал на женщин! При всей своей внешности — невысокого роста, лысый, сутулый — он был порой фантастически обаятельным, излучал обаяние интеллекта. Березовский был, безусловно, интеллектуалом высокой пробы, в нем чувствовалось в хорошем смысле московское интеллигентское происхождение. На самом деле он ведь был типичным представителем той генерации московских ученых молодых людей, которым в 1980-е было от 30 до 40 лет, которые ни шатко ни валко трудились за гроши в столичных НИИ и КБ, вечерами пили водку на кухнях, играли в преферанс, ругали дряхлеющую и понемногу впадающую в маразм советскую власть, мечтали, но не решались навсегда уехать за границу».

 Самый злой реквием о покойном «спел» Виктор Шендерович. Он работал в конкурирующей организации:

«В откровенности его цинизма было своеобразное обаяние, как у того скорпиончика из анекдота: вот такое я дерьмо! Он использовал людей и выбрасывал их, как презервативы, и подходить к нему близко было даже не то чтобы рискованно — просто все заведомо знали: использует и выбросит при первом удобном случае. Ничего личного: так устроен процесс».

  Так кем он был – Борис Абрамович Березовский? Героем своего времени – это точно. Порождением очередной русской революции передела собственности. Времени, пропитанном пустыми надеждами, алчностью, предательством и кровью.

ВЫСТАВКА ВЕНИАМИНА КЛЕЦЕЛЯ

  

В среду 1 мая в Иерусалиме в Культурном центре (ул. Гилель 27) в 19 часов состоится открытие выставки  Вениамина Клецеля   «Работы разных лет»

Совсем недавно поздравлял Клецеля с юбилеем!

Обнимаю и целую в обе небритые щеки по праву давнего друга. Вот человеку 80 лет, а я его Венечкой зову. Вот человек в Иерусалиме живет, а я в Ган Явне, а он всегда со мной рядом. Точнее, не он, а его люди, его герои. Я с ними каждый день общаюсь, потому как народ они мудрый, веселый и разговорчивый. Кто-то из них мне подарен, кого-то приобрел…  Честно говоря, за деньги стыдные. Клецель не жаден. Его бы воля, только бы дарил свои полотна, если…

 Но надо комнатенку-мастерскую содержать в центре нашей столице, да краски покупать… Для меня, кстати, праздник, когда появляется возможность, как правило, с очередного гонорара в эту комнатенку заглянуть. Там мне тепло и радостно и дышится полной грудью, там я себя чувствую гостем в пещере Али Бабы. Мне оттуда уходить не хочется. Так бы и сидел часами и смотрел, как работает Мастер.

 За что еще люблю Венечку? Работает он от себя, от своей еврейской души, от своего голоса и плевать ему на запросы пошляков и дураков, плевать ему на моду и на все «измы» вместе взятые. Художник Клецель предельно честен и искренен, а это так редко случается в культурном поле.

 Живи, друг, еще 40 лет! И в помощь тебе сила, радость и талант людей с твоих полотен.