ВИК. ТОКАРЕВА. НИ С ТОБОЙ, НИ БЕЗ ТЕБЯ

Виктория Токарева 

Ни с тобой, ни без тебя

После нескольких лет молчания Виктория Токарева выпускает сборник новых рассказов. «Сноб» публикует отрывок из книги «Ни с тобой, ни без тебя», подготовленной издательством «Астрель»

+T-

Фото: Corbis/Fotosa.ru

Дядя Павел, муж тети Тоси, вернулся с войны живым, но после тяжелого ранения. У него оторвало то место, о котором не принято говорить, и он не мог выполнять супружеские обязанности.

Тетя Тося не мирилась с положением вещей: вдова при живом муже. Она устраивала дяде Павлу скандалы, как будто он был виноват, и все кончилось тем, что тетя Тося стала приводить в дом мужчину, а дядя Павел и Нонна сидели в это время на кухне. Он держал перед глазами газету, но не читал.

А потом дядя Павел слег. Мы бегали в аптеку за кислородной подушкой. Ничего не помогло.

Он умер. Умер он тихо. Стеснялся причинить беспокойство.

Тетя Тося поняла запоздало: какой это был хороший человек в отличие от ее ухажеров, имеющихся в наличии.

Дядя Павел больше жизни любил свою дочь Нонну, и не просто любил — обожествлял. И в этом они совпадали с тетей Тосей. А для всех остальных ухажеров Нонна была пустым местом, и даже хуже, поскольку мешала.

После смерти дяди Павла тетя Тося пошла работать крановщицей. Однажды ей понадобилось подписать какой-то документ. Она вошла в цех и отправилась в кабинет к начальнице.

Кабинет располагался в углу цеха, — это была фанерная выгородка, над фанерой стекло, чтобы проникал свет.

Тетя Тося постучала в дверь. Ей не открыли, хотя она чувствовала: за дверью кто-то есть.

Тишина бывает разная. Это была тишина притаившихся живых существ. Насыщенная тишина.

Тетя Тося снова постучала. Послушала, затаив дыхание. Но похоже, что и там затаили дыхание.

Тетя Тося подтащила к фанерной выгородке стол, на стол воздвигла стул и полезла, как на баррикаду. Ее глаза оказались вровень со стеклом. А за стеклом происходило что-то совершенно непонятное.

Тетя Тося обескуражено смотрела и считала количество ног. Вообще-то ног было четыре штуки, по две на человека. Но тете Тосе показалось, что их гораздо больше, а посреди всего этого переплетения — голый зад.

— Жопа, — определила она и крикнула: — Зин!

Подошла ее сменщица Зина.

— Чего тебе? — спросила Зина.

— Там жопа.

— Чья?

— Не знаю...

Зина полезла на стол, привстала на цыпочки. Ее роста хватило, чтобы заглянуть в стекло.

— Это Колька, — узнала Зина.

— Колька худой. Он туберкулезник. А этот упитанный... — не поверила тетя Тося.

Возле фанерной выгородки стали собираться люди. Народ всегда собирается там, где что-то происходит.

Позже начальница цеха Клава Шевелева скажет тете Тосе:

— Какая же ты сволочь, Тося...

— Это почему? — искренне не поняла тетя Тося.

— Ты тоже молодая и без мужа. Могла бы сочувствие поиметь.

— А зачем на работе? Что, нет другого места?

— Значит, нет.

Тетя Тося подумала и сказала:

— Я за правду...

Правда тети Тоси состояла в том, что она пришла подписать документ, ей не открыли. Она заглянула и увидела жопу. Вот и вся правда. И это действительно так. А такие понятия, как деликатность, сочувствие, — это оттенки, не имеющие к правде никакого отношения.

Вернувшись с работы, тетя Тося рассказала эту животрепещущую историю моей маме.

Разговор происходил на коммунальной кухне. Мама варила перловый суп — нежный и перламутровый. Мамины супы были не только вкусны. Они были красивы.

— А если бы ты оказалась на ее месте? — спросила мама, пробуя суп с ложки.

— С Колькой? — удивилась тетя Тося.

— И твое имя полоскали бы на каждом углу?

— Плевать! — Тетя Тося даже сплюнула для наглядности. — Пусть говорят что хотят. За себя я не расстраиваюсь. Но за Нон...

— Дай луковичку, — перебила мама.

Тетя Тося достала из кухонного шкафчика и протянула маме круглую золотую луковицу.

— Но за Нон... — продолжила она начатую мысль.

— Дай перчику, — снова перебила мама.

Для мамы был важен супчик, а для тети Тоси — любовь к дочери. Нонна — это святое.

— Но за Нон... — попыталась тетя Тося в очередной раз.

— Дай соли, — перебила мама.

Тетя Тося схватила свою солонку и вывернула ее в мамин суп.

Мама обомлела. Дети ждали обед. И что теперь?

Мама вцепилась в волосы лучшей подруги. Тетя Тося отбивалась как могла. Соседка Софья Моисеевна делала вид, что ничего не происходит. Держала нейтралитет. Она знала, что через час эти гойки помирятся и будут пить крепленое вино.

Так оно и было.

В квартире водились крысы. Их пытались извести, но крысы оказались не глупее, чем люди.

Однажды в крысоловку все же попалась молодая сильная крыса. Я стояла и рассматривала ее. Мордочка, как у белки, но хвост... У белки хвост нарядный, пушистый, завершающий образ. А у крысы — голый, длинный, вызывающий омерзение.

Крыса нервничала в крысоловке, не ожидая от людей ничего хорошего.

И была права.

Моя мама поставила крысоловку в ведро и стала лить в ведро воду. Она решила крысу утопить.

До сих пор не понимаю, почему мама не выпроводила меня из кухни, не освободила от этого зрелища. Прошло полвека, а я до сих пор вижу перед собой розовые промытые пальчики крысы, которыми она хваталась за прутья крысоловки, взбираясь как можно выше.

Как в тонущем корабле...

Моя мама жила как получалось. Без особой программы.

К ее берегу прибило двух женихов, оба Яшки. Одного мы звали «Яшка толстый», а другого «Яшка здохлый».

Толстый заведовал мебельным магазином. Мама решила воспользоваться случаем и обновить мебель в нашей квартире. Яшка помог, но скоро выяснилось, что он помог в свою пользу. Мама была обескуражена. Ходила и пожимала плечами. Обмануть — это понятно. Торгаш есть торгаш. Но обмануть любимую женщину, почти невесту, вдову с двумя ребятами...

Яшка толстый получил отставку.

Второй Яшка был болезненно худой. Но основной его недостаток — десятилетний сын.

Чужой мальчик, которого мама не хотела полюбить. Она умела любить только своих и не скрывала этого.

Второй Яшка растворился во времени. Скорее всего мать не любила Яшек, ни одного, ни другого. Настоящее чувство пришло к ней позже. Это был Федор — брат тети Тоси, капитан в военной форме. Федор — молодой, тридцатилетний, рослый, с зелеными глазами на смуглом лице. Такие были тогда в моде. О таких говорили: «душка военный».

Статная фигура, прямая спина, брюки галифе, погоны на кителе. Сейчас в моде совсем другие мужчины, и совсем другие аксессуары сопровождают секс-символ. Например, «мерседес»... А тогда...

Зеленые глаза и крупные руки свели нашу маму с ума. В доме постоянно звучал патефон, сладкий тенор выводил: «Мне бесконечно жаль твоих несбывшихся желаний...»

По вечерам мать куда-то исчезала. Мы с сестрой оставались одни.

Однажды мы собрались лечь спать и вдруг увидели, как под одеялом катится ком. Мы поняли, что это крыса. Как же мы ляжем в кровать, где крыса... Мы стали кидать на кровать стулья, книги — все, что попадалось под руку. Ком остановился. Крыса затихла.

Может, мы ее оглушили или даже убили.

Мы смотрели на кровать и тихо выли. Нам было страшно от двустороннего зла: зла, идущего от хищной крысы и от содеянного нами.

Вошла тетя Тося. Увидела несчастных плачущих детей и стала нас утешать, обнимать, смешить. И даже принесла нам хлеб со сгущенкой на блюдечке. Это и сейчас довольно вкусно. А тогда... Мы забыли про крысу и про свой страх.

Тетя Тося откинула одеяло. Бедный полуобморочный зверек сполз на пол и тут же растворился. Видимо, под кроватью у крысы был свой лаз, своя нора с детьми и мужем, красивым, как дядя Федор.

Мамина любовь продолжалась год. Целый год она была веселая и счастливая. А потом вдруг Федор женился. И привел свою новую слегка беременную жену к тете Тосе.

Познакомить. Все-таки родня.

Тетя Тося накрыла стол и позвала маму, непонятно зачем.

Все уселись за один стол. Федор прилюдно обнимал свою молодую жену и пространно высказывался, что лучше иметь одного своего ребенка, чем двоих чужих. И все хором соглашались, а тетя Тося громче всех.

Мама сидела опустив голову, как будто была виновата в том, что у нее дети и она не годится такому шикарному Федору.

Мама встала и вышла из-за стола. Ушла в коридор, а оттуда на лестничную площадку. Она стояла и плакала, припав головой к стене. Этот подлый Федор прирос к ней, а его отдирали, и невидимая кровь текла рекой.

На другой день мама сказала тете Тосе:

— Какая же ты сволочь!

— Так я же сестра, — спокойно возразила тетя Тося. Сестра всегда на стороне брата, и родные племянники лучше, чем приемные. Это правда. А такие мелочи, как дружба, сострадание, — это оттенки, не имеющие к правде никакого отношения.

• 25-04-2015 (14:46)
• 

О трусости интеллигенции

Михаил Берг: они нас не услышат, а если услышат – не поймут

Есть разные виды смелости и зависят они от света рампы и группы поддержки. Самая простая, когда на тебя направлены тысячи биноклей на оси. На этом пиру и смерть красна. А если ты один в поле воин, никто не увидит, не засвидетельствует, не заплачет в ответ – совсем другой коленкор, другой полюс. Мужество в зеркале – кто на него способен.

Но есть еще один вид смелости, в котором трудно упрекнуть наше интеллектуальное сообщество: сомневаться в правоте своих. Идти против внутреннего течения. При этом свои – не только люди, это и ценности, кажущиеся незыблемыми, потому что к ним привыкли. И репутации, заработанные не за один день, и иерархия, выстроенная в естественной и длительной конкуренции. И, конечно, просто друзья и приятели из своей (только более узкой) референтной группы.

Кому, впрочем, охота плевать против ветра – это норма, правило выживания сообщества, пока ты к нему принадлежишь. Это не Путина, коррупцию или совок крыть, это себе лоботомию делать без наркоза грязным кухонным ножом. Это еще более тяжко, чем когда ты один – без понимания и поддержки своих.

Понятно, что люди, получающие деньги за пропаганду (давайте сузим временные рамки нашей эпохой, хотя как раз в этом эпохи похожи), рано или поздно созревают, чтобы повторить ленинскую фразу про говно нации. Потому как говно – не они, они уже вне, что, конечно, обидно, но за издержки заплачено, можно и опустить тех, с кем не пьешь и не говоришь по телефону, потому что не звонят.

Совсем другая статья – видеть ошибки (или то, что ты считаешь ошибками) близких, приятелей, учителей, тех, от кого зависишь. Потому что с ними прожил жизнь. Видеть, но закрывать на это глаза, потому что легче себе объяснить, что нас и так власть гнобит, пытаясь развести, испугать и рассорить. И выносить сор из сообщества – только радовать троллей и любителей сплетен. Ищи дурака.

Да и потом, кто ты такой, чтобы судить не слепых обитателей пространства телевизионной пропаганды, а таких же, как ты зрячих продавцов интеллектуального труда? С одной стороны, конкурентов, с другой – коллег, способных понять и оценить твой собственный вклад в производство смыслов и слов.

Однако кто еще несет ответственность за происходящее с результатами нашего формулирования и уточнения, с плодами и посевами нашей интеллектуальной пашни, с нашим обществом, которое, в том числе (позволим себе эту лестную оговорку) есть итог нашей профессиональной деятельности? А итог, как мы видим, плачевен. Понятно желание списать все долги на "дядю": на политиков, телевизор, власть, мундиры голубые, да и тебя, покорный им народ.

Но есть одно обстоятельство, которое (помимо стремления к корректности) затрудняет все записать на счет Путина и маленького человека из шинели красноармейской складки: они нас не услышат, а если услышат – не поймут.

С ними лучше разговаривать на другом языке – языке божественного волеизъявления, экономического кризиса, высоких цен, пустых полок и банок с патиссонами и морской капустой. Преступления, наконец, и наказания войной и гибелью, языком "Народной воли" и партии эсеров-революционеров, а не аргументов с цитатами и аллюзиями.

То есть сам факт привлечения доводов и борьбы за точность формулировок диктует единственного адресата, кому вообще понятно, о чем идет речь. А речь идет о том, кто в ответе, что родина не просто в гное, кале и парше, а в том кале и той парше, в которой была уже много раз, несмотря на все наши интеллектуальные усилия и профессиональные подвиги, а может, и благодаря им.

Мне не впервой говорить на тему интеллектуальной ответственности за пластинку русской истории, что без остановки крутится во дворе, где и какое тысячелетие не всегда понятно. И меня, признаюсь, изумляет, что эта тема не находит никакого отклика в нашей среде. То есть в две тысячи сорок восьмой раз пнуть Путина или народ-богоносец, что он без масла в башке, – это запросто. А попытаться увидеть собственную ответственность за то, что всё в какой уже раз идет по замкнутому кругу – западло.

Но если мы не сформулируем причины нашей катастрофы, то мало того, что это никто не сделает, так и катастрофа не кончится.

А кончится, так повторится, а повторится, то уже не на том уровне, который есть и был, а глубже и глубже, так как колеса тонут в трясине повторов все отчетливей и безнадежней. И сколько попыток предусмотрено историей для не выучивших (и даже не осознавших) уроки истории, никто не знает. Но бесконечности здесь нет: или учись плавать, или готовься утонуть однажды раз и навсегда. Эдакой никому ненужной Атлантидой сервильного профессионализма и самоуверенности.

Однако нежелание отдавать отчет в том, что путинское наказание за грехи было бы невозможно без безвольного почивания на лаврах в ельцинские и путинские же годы – отчетливо.

Самая идея культурной деятельности была, очевидно, ошибочна: советскую культуру нельзя было продолжать – культуру надо было начинать сначала. Советская культура – культура конформизма, двоемыслия и мнимостей – не имела в себе той рациональной основательности, которая была способна стать опорой в новое (или якобы новое) время. Как обмолвился один старик в переводе: из ничего не выйдет ничего.

Как выходцы из номенклатуры не могли отринуть свое номенклатурное прошлое, так и советская культура не могла исторгнуть из себя болото, которое оказалось сильнее всех попыток выбраться из него, предварительно не осушив. Но это было слишком хлопотно, это не давало возможности сразу стать получателем нефтяной культурной ренты, которыми стали очень многие в постперестроечные годы, закрывая глаза на то, что работают на ту же номенклатуру, обновившую риторику обмана, но не сам обман.

Никто не захотел быть ассенизатором, куда приятнее оказалось быть политтехнологами, советниками, профессорами, четвертой властью, наконец, дождавшимися признания писателями, поэтами и художниками. Как будто норма, культурная и социальная норма, вернулась в наш обиход сама, как нагулявшаяся кошка. Смеялись над быдлом, верящим в чудо МММ и капитализма с добрым лицом, а сами верили в то же чудо духовного банка "Чара", который заплатит нам бешеные проценты под необеспеченные активы нашей безответственности и прекраснодушия. Что не позволяло видеть себя в подлинном, а не придуманном свете: не профессионалы и свободные интеллектуалы европейского разлива, а интеллектуальная обслуга бандитского капитализма, из которого существительное выветрились с течением лет, а прилагательное осталось.

Можно, конечно, сказать – чего сейчас поздно махать иллюзорными кулаками после позорно проигранной драки – прошлое не вернешь, на душе и так тошно, дайте доползти до половика в углу, повыть и зализать раны, нанесенные глупой судьбой.

Но не осознанное сегодня обязательно повторится завтра.

Пока не создана культура социальной вменяемости, все остальное будет кружевами из пены. Мы – не культурная элита, мы продолжатели и имитаторы несуществующего чужого: дворянской культуры XVIII и XIX века, буржуазной культуры Запада то ли похищенной, то ли процитированной неточно. Но никакой элементарной культуры уважения к норме, понятной и авторитетной среди большинства, у нас нет – и стихи, и романы из туманного Альбиона прошлого здесь не помогут.

Наш двуглавый герб – это две культурные традиции, обращенные в разные стороны. Маленькая головка глядит туда же, куда и мы: в сторону, определяемую нами как вменяемость – там закон, социальные нормы, преемственность и церемониал. Большая голова смотрит в другую степь – где кто сильнее, тот и прав, кто смел, тот и съел, все лгут, а я что – дурак, если анархия – мать порядка. И через этот океан различий не построишь керченский мост, сначала надо сблизить противоположные берега и научиться вовремя дергать ручку унитаза.

И все дело не в конституции, политической воле или своде законов, а в том, что культура (если рассматривать ее как систему стереотипов, навязывающих социальное поведение) не великая, а гнилая – с поджаристой корочкой самообольщения, цитат и высокомерия.

Как, впрочем, и ее жрецы. Не все, понятное дело. Но в том статистическом итоге, который некоторые шутники кличут историей, это обычно именуют банкротством и банкротами. И зовут на суд. Суд истории, впрочем.

Михаил Берг

• 26-04-2015 (20:58)
• 

Триумф Путина

Алексей Мельников: навстречу кино

В античном Риме военачальник, одержавший победу, получал триумф. Он ехал по улицам города в колеснице, за ним шли его солдаты, распевавшие о триумфаторе насмешливые песни – чтобы не слишком зазнавался.

У нас иное. Триумф достаётся пораженцу. Ему же поют хвалу.

Триумфальные почести, включая фильм "Президент", который вдувают сегодня восставшим из ада 90-х россиянцам сквозь ти-ву, а также хвалебный гимн, от всего подхалимского сердца сочинённый великому лидеру, предназначены организатору стратегического поражения России.

В.В. Путин триумфально вступил на экраны ТВ после 16-летнего бесцельного водительства российских легионов.

Он шествует, опалённый огнём пожаров, в окружении восставших на граждан цен. В его тылу покинувший рубежи обороны против западного мира ВВП, изменивший делу борьбы с Америкой Китай. Над головой его ветер рвёт опозоренный подлым захватом Крыма российский флаг.

У его страны, загнанной на периферию мира, нет хорошего будущего. Но он триумфально выступает на телекартинке голым королём.

Мемориальная стадия, в которую вступило российское начальство, во главе с В.В. Путиным, означает окончательную остановку развития страны.

Глава российского государство и его служащие, демонстрируя стране фильм "Президент", желают замазать словами-воспоминаниями неприглядную суть – модернизация России В.В. Путиным провалена, перспектив более нет, пора уходить.

В.В. Путин всё чаще испытывает потребность оправдываться, объясняться, показывать словесное величие. И понятно почему – успехов нет. Есть имитация. И слова, слова, слова – скользкие, пучеглазые, увесистые как большая рыба. Их выдают в изобилии, они с привкусом тухлятины и для всех желающих. Ешь и травись.

Стране, которая добилась успехов, нет нужды выслушивать оправдания и объяснения лидера государства. Равным образом, последнему нет нужды демонстрировать гражданам фильмы о себе – устраивать фотосессию.

Это не только не нужно, но и неприлично. Подходит разве что странам, где правят вожди, фюреры, лидеры и дуче. Впрочем, сегодняшней России это подходит – здесь уже перейдена грань, поэтому растлённые государственной подлостью граждане принимают неприличие за национальное достояние.

Триумф вывалился из телевизора, прокатился по тапочкам обывателей в креслах, вернулся на экран, заглох в рекламе и боевиках. Страна-картон, страна-пластмасса, страна-имитация, страна-призрак очнулась, продолжила ход в небытие, потирая отдавленные пропагандой ноги.

Алексей Мельников

ЖАЛЬ БОКАССА НЕ ДОЖИЛ

 24 апреля 2015

---

Жаль Бокасса не дожил

АВТОРАнтон Орехъобозреватель

Юбилей Победы подоспел как будто специально, чтобы выявились все наши комплексы. Чтобы наш комплекс неполноценности на базе мании величия заиграл всеми красками и всеми оттенками георгиевской ленты. Вот хотя бы эта история с приездом – неприездом на 9 Мая иностранных вождей. Мы скрупулезно отслеживаем, кто едет, а кто манкирует, выполняя команды Вашингтонского обкома партии войны. У Вашингтона же нет других дел, кроме как сорвать парад Победы, верно? Мы с одной стороны этих иностранцев всех ненавидим, презираем, считаем людьми какого-то низшего порядка, подозреваем их в подлых намерениях – а с другой стороны нам до зарезу нужно международное признание, чтобы нас похвалили, отметили. Мы вытаскиваем на экран телевизора каких-то импортных доходяг под видом аналитиков, которые хвалят Путина и восхищаются Россией – только бы изобразить поддержку нашей политики в мире. И точно также теперь превратили в целую проблему явку на наш праздник ихних предводителей. Да пускай бы и вовсе никто не приезжал! Неужели это как-то умаляет подвиг нашего народа и принижает значимость Победы?! Да в сто раз важнее, чтобы мы сами по-человечески, искренне, без дурацкого пафоса, но с большой душой могли отпраздновать юбилей самого главного события в нашей истории.

Лучше бы вместо всех этих вождей африканских племен на Красную площадь пустили ветеранов и вместо парада и бряцания оружием просто обняли этих великих стариков. Я еще помню времена, когда на 9 Мая никаких парадов не было вовсе. И никакие иностранцы к нам не приезжали. Зато в сквере у Большого театра собирались ветераны, а самые обычные люди шли к ним, брали с собой детей, покупали и дарили цветы, говорили простое человеческое «спасибо». Это было по-настоящему, это были подлинные чувства. Патриотизма и любви в них было не сравнимо больше, чем в нынешней тухлой державности. А что сейчас будет? Встанет в центре Путин, рядом с ним Ким Чен Ын, вокруг посланцы с экватора и из пустыни Сахара и мы сразу поймем, кто сломил хребет фашизму. Жалко император-людоед Бокасса не дожил. В белом мундире с золотыми орденами он бы эффектно дополнил картинку. А диктор телевидения порадует нас математикой, сложит население условной Индии с населением условного Китая, добавит пару сотен миллионов африканцев и сделает вывод, что к нам приехало полмира. Глупо всё это и стыдно. Потому что ясно же, что праздник не в честь настоящих победителей и героев. Что они вместе с дорогими гостями не более чем фон для торжества людей, никакого отношения к Победе и близко не имеющих. Но которые уже предвкушают как попадут в учебники истории. Попадут, попадут, пускай не волнуются. Но я бы не обольщался на счет того, что именно про них там напишут.

НА НЕЙТРАЛЬНОЙ ПОЛОСЕ

"А на нейтральной полосе цветы".

http://maxpark.com/community/4391/content/3425943

ЛЕНИН МОЛОДЕЕТ

24 апреля 2015 г.

Джереми Сю | Scientific American

Тело Ленина с годами совершенствуется

22 апреля, в день рождения Владимира Ленина, в Scientific American вышла статья об "экспериментальной методике бальзамирования для сохранения внешнего вида, тактильных качеств и гибкости тела основателя Советского Союза". Телу, как отмечает журнал, исполнилось 145 лет.

"Работой по сохранению тела Ленина занимается московская организация, которая в постсоветские времена стала называться Научно-исследовательским и учебно-методическим центром биомедицинских технологий. Основная ответственность за обслуживание останков Ленина лежит на так называемой "мавзолейной группе", ядро которой составляют пять-шесть патологоанатомов, биохимиков и хирургов", - пишет автор статьи Джереми Сю. В период с 50-х по 80-е годы прошлого века, на которые пришелся апогей исследовательской деятельности лаборатории, в ней трудилось до 200 человек. После распада СССР институт на какое-то время лишился государственного финансирования и до тех пор, пока ему вновь не начали выделять бюджетные средства (уже "куда более скромные"), функционировал за счет частных пожертвований.

"Основная задача российского метода состоит в консервации физических кондиций тела - его внешнего вида, формы, веса, цвета, гибкости конечностей и упругости кожи. При этом не ставится цель сохранить подлинные биологические ткани, - объясняет автор. - Место настоящих ресниц Ленина, поврежденных во время первоначальных процедур бальзамирования, заняли искусственные. Лаборатории пришлось столкнуться с плесенью и морщинами на отдельных частях тела Ленина, особенно в первые годы. Когда в 1945 году пропал кусок кожи с ноги Ленина, исследователи создали заплатки из искусственной кожи. Они воссоздали нос Ленина, его лицо и другие части тела, чтобы вернуть им изначальный внешний вид и тактильные качества. Чтобы сохранить в первозданном виде "ландшафт" кожи, большую часть подкожного жира заменили пластичным материалом, состоящим из парафина, глицерина и каротина".

"В смысле подлинности биологических тканей у тела остается все меньше и меньше сходства с тем, чем оно было изначально, - говорит профессор социальной антропологии Калифорнийского университета (Беркли) Алексей Юрчак. - В этом кардинальное отличие от всего, что было раньше, например, от мумификации, где во главу угла ставилось сохранение оригинальных тканей, тогда как форма тела менялась". Юрчак - автор книги "Все было вечно, пока не перестало существовать: Последнее советское поколение" ("Everything Was Forever, Until It Was No More: The Last Soviet Generation"). Сейчас он пишет новое исследование об истории тела Ленина, а также того ответвления науки, которое сформировалось вокруг него, и их политической роли в Советском Союзе и на постсоветском пространстве.

"Когда в январе 1924 года Ленин скончался, большая часть советского руководства выступила против идеи консервации его тела... Многие предлагали похоронить его в закрытой могиле на Красной площади в Москве. Однако благодаря зимним холодам выставленное на всеобщее обозрение тело оставалось в приличном состоянии почти два месяца... Благодаря этому у руководства появилось время еще раз обдумать идею консервации тела на более долгий срок. Чтобы исключить ассоциации между останками Ленина и религиозными реликвиями, огласке был предан тот факт, что за его сохранение и обслуживание отвечают советская наука и советские ученые".

Бальзамирование тела было проведено по методике паталогоанатома Владимира Воробьева и биохимика Бориса Збарского. Процедуру осложнило то обстоятельство, что "врач, проводивший вскрытие Ленина, уже рассек основные артерии тела и другие кровеносные сосуды. Если бы кровеносная система сохранилась нетронутой, легче было бы распределить по телу бальзамирующие растворы. По словам Юрчака, "ленинская лаборатория" впоследствии разработала технологию микроинъекций, в соответствии с которой жидкости для бальзамирования доставляются к определенным частям тела через одну и ту же иглу, желательно введенную в места, где уже существуют разрезы или следы от предыдущих вмешательств. Они также создали двухслойный резиновый костюм, которые позволяет поддерживать тонкий слой бальзамирующего раствора вокруг тела Ленина, когда оно выставлено на обозрение; обычный мужской костюм надевается поверх этого резинового костюма".

"Раз в год тело бальзамируют заново - при этом его последовательно погружают в ванны с раствором глицерола, формальдегидом, уксуснокислым калием, спиртом, перекисью водорода, раствором уксусной кислоты и уксуснокислым натрием. На каждый сеанс уходит примерно по полтора месяца", - рассказывает Сю. Как отмечает Сью Блэк, директор Центра анатомии и идентификации человека при Университете Данди (Шотландия), эта последовательность операций значительно сложнее традиционных методов бальзамирования при помощи формалина (смеси формальдегида со спиртом или водой).

Работа "ленинской лаборатории" дала ряд побочных результатов, которые сегодня используются в трансплантологии и других областях медицины, добавляет автор. В частности, придуманная российскими специалистами в конце 1980-х технология неинвазивного измерения уровня холестерина в коже была запатентована в Канаде и использована в наборах для самостоятельного тестирования, которые выпускаются под брендом PreVu. "Сто лет назад ни в Советском Союзе, ни на Западе и представить не могли, что у Ленина будет такое наследие", - заключает Сю.

Источник: Scientific American