Наум Эйтингон — известный советский разведчик, ликвидатор НКВД, один из разработчиков операции, в результате которой был убит Лев Троцкий. Недавно вышли две книги, посвященные жизни этого незаурядного человека: Дмитрий Стахов рассказывает, за что Эйтингона посадили после смерти Сталина, почему он мог посещать тот же салон, что и Лу Саломе, Лев Шестов и Луиджи Пираделло, и как его брат-миллионер, американский торговец мехами, помогал советской разведке.
Владимир Антонов. Эйтингон. М.: Молодая гвардия, 2017
Мэри-Кей Уилмерс. Эйтингоны. Семейная сага двадцатого века. М.: Русский путь, 2016
Когда «товарищ Берия вышел из доверия», подписчики Большой cоветской энциклопедии получили конверт с предложением (в те годы от подобных предложений лучше было не отказываться) вырезать статью о Лаврентии Павловиче и вклеить на ее место находившуюся в том же конверте статью о Беринговом проливе. Комизм ситуации заключался в следующем: поскольку статья о Берии была длинной и подробной, получилось, что Беринговому проливу было посвящено больше информации, чем любому другому, — тут и глубины, и течения, и подробное описание немногочисленных в холодных водах водорослей. Такой том был у моего приятеля, яхтенного капитана. Кто-то из его родственников, потомок старого купеческого рода из города Мышкин, увлекся интернационализмом и был отправлен в Испанию во время тамошней гражданской войны. Там он близко знал генерала Котова (на самом деле — Наума Исааковича Эйтингона), крупного деятеля НКВД, одного из руководителей советской резидентуры. Родственнику моего приятеля это, конечно, не помогло: по возвращении на родину его расстреляли за участие в троцкистском заговоре. Эйтингон же после Испании отправился в Мексику, где вскоре спланировал и довел до результата покушение на Льва Троцкого. Эйтингон вообще спланировал и провел огромное число успешных покушений. Кого-то он наверняка убивал сам, кого-то его агенты и сотрудники. Статьи в той энциклопедии об Эйтингоне, конечно, не было: когда она печаталась, он сидел в тюрьме как «участник сионистского заговора в МГБ», а позднее, после смерти Сталина, был арестован как «человек Берии».
Эйтингона освободили только в 1964 году, дали «солдатскую пенсию» в двенадцать рублей. Если бы не помощь старых друзей, нашедших ему работу переводчика и редактора в издательстве «Международные отношения», он бы попросту голодал вместе со всей многочисленной семьей. Мне неизвестно, была ли статья об Эйнтигоне в новом, послесталинском издании БСЭ, но о нем можно прочитать в Википедии. Это был, несомненно, по-своему выдающийся человек.
Две книги, ему посвященные, составляют ансамбль. Редкий случай, когда книги можно читать, так сказать, параллельно. Десяток страниц из одной, десяток — из другой. По прочтении ощущение, что Наум Эйтингон был человеком выдающимся, только укрепится. В книге Антонова, написанной в сугубо «советском» ключе и посвященной «100-летию ВЧК-КГБ-ФСБ», мы видим несгибаемого борца, верного идеалам партии. Книга же Уилмерс добавляет борцу своеобразной человечности, создает уже новый облик легендарного ликвидатора и диверсанта: того, чьим любимым чтением были «Былое и думы»; спецслужбиста, знавшего так много и о таких поразительных вещах, событиях, людях, что он никак не должен был умереть в своей постели. Сталин, после того как 17 июня 1941 года Эйтингону вручили за организацию убийства Троцкого орден Ленина, сказал: «Покуда я жив, с его головы не упадет ни волоса». Потом, через десять лет, Сталин вспомнил о неудавшемся покушении на посла Рейха в Стамбуле фон Папена и под маркой борьбы с еврейским засилием в МГБ Эйтингона все-таки посадил. Его били (возможно, по завету вождя, тщательно оберегая прическу), но Эйтингон был несгибаем. Не человек — кремень. Ни в чем не признался, ничего не подписал.
Книга Антонова практически мартиролог. Мартиролог как жертв лубянских ликвидаторов (Эйтингон был одним из многих, хотя, пожалуй, и наиболее успешным), так и самих ликвидаторов. За редким исключением они пережили Большой террор, пережившие были ликвидированы после войны. Уилмерс более подробна в своих описаниях, но главное достоинство ее книги в том, что Мэри-Кей, приходящаяся Науму Эйтингону троюродной племянницей (ныне — британский профессор и переводчик), раскрывает перед читателем семейную историю Эйтингонов, историю трех братьев.
Это Мотти и Макс Эйтингоны, двоюродные братья, и их троюродный брат Наум. Мотти Эйтингон — в тридцатые годы ХХ века крупнейший торговец мехами в США, миллионер. Макс Эйтингон — врач, психиатр, последователь Фрейда и его ученик, президент, после смерти Абрахама в 1925 году, Психоаналитической ассоциации. Это ему завидовал Карл Юнг, сам желавший стать президентом, это о нем он писал Фрейду: «Беспомощный болтунишка, годящийся лишь на роль депутата российской Думы». Макс, получавший деньги от брата Мотти, считавшего, что меховой бизнес — дело всех Эйтингонов, был для Фрейда удобен: он не претендовал на научные дискуссии, но щедро финансировал психоанализ. И, наконец, Наум (Уилмерс называет его по оперативному псевдониму Леонидом) — чекист, полиглот, женолюб, генерал, верный солдат партии. Науму были не нужны деньги Мотти, он получал неограниченные средства от НКВД и партийных источников, он сам подкидывал деньги брату Максу, а с Мотти (Уилмерс приводит результаты расследования ФБР: ФБР ничего не нашло) имел отношения не финансовые: Наум Эйтингон пользовался его связями и для работы по Троцкому, и по Манхэттенскому проекту, и еще по многим другим делам внешней советской разведки.
Там, где Антонов пишет «следующие полтора года Эйтингон провел в заграничных командировках», Уилмерс дает конкретные места, имена, события, при этом не называя вещи своими именами. Например, описывая берлинский салон Макса Эйтингона и его жены Бесс, его гостей (генерал Скоблин и его жена Плевицкая, Лу Андреас-Саломе, Лев Шестов, Луиджи Пираделло, возможно — Набоков и многие другие), она лишь допускает, что там же могли бывать и Наум-Леонид и Лев Троцкий. Правда, вряд ли они сидели за одним столом. Наум выстраивал агентуру, проверял старых агентов, готовил новых. Подготавливал новые ликвидаторские операции. Уж он-то точно был знаком и с Плевицкой, певшей когда-то для семьи Николая II (царь от умиления плакал), и со Скоблиным, выманившим председателя Русского Обще-Воинского Союза генерала Евгения Миллера на встречу с людьми Наума Эйтингона. И он, человек абсолютно безжалостный, лишенный каких-либо эмоций, если речь шла о задании партии, отправив одурманенного морфием Миллера в Москву в большом чемодане, бестрепетно отдал приказ убрать Скоблина как отработанный материал, несмотря на весь свой восторг перед талантом Плевицкой. Плевицкую судили, дали двадцать лет, она ни слова не сказала о своих и мужа связях с НКВД и конкретно с Наумом Эйтингоном. Лишь перед смертью, на исповеди, призналась. Священник, связанный обетом хранить тайну, попросил ее все записать. Она записала, и записи сохранились…
…Можно как угодно относиться к Науму Эйтингону (Антонов относится как к выдающему, героическому персонажу жестокой игры спецслужб, верному солдату партии, Уилмерс — как к циничному и безжалостному профессионалу-ликвидатору), но нельзя не поразиться изложенным в книге Уилмерс обстоятельствам суда над Эйтингоном и его непосредственным начальником Павлом Судоплатовым в марте 1957 года. Это был, конечно, не суд, а то, что принято называть судилищем. И Судоплатова и Эйтингона обвиняли в измене родине. Исполнителей решений партии (читай — Сталина) уже не расстреливали, но от них надо было избавиться. «Не питайте иллюзий, что если вы и Эйтингон много лет назад проделали кое-какую позитивную работу за рубежом, то это вас спасет», — заявил генеральный прокурор Руденко Судоплатову, которому дали пятнадцать лет. Эйтингон получил двенадцать.
Читателю будет любопытно узнать, что на процессе уже не шла речь о прокладывании «туннеля от Владивостока до Харбина с целью убийства Ворошилова», как на процессах 1930-х годов. Здесь была соблюдена внешняя сторона законности: обвинение строилось на четырех убийствах, осуществленных уже не за пределами СССР, а в его пределах, в 1946-м и 1947-м годах. Эйтингон выполнял устный приказ Судоплатова, получившего в свою очередь распоряжение Берии. При этом Судоплатов настаивал, что первоначальное распоряжение исходило от «инстанции», то есть Сталина (убийства американца Оггинса, слишком многое знавшего о системе ГУЛАГа, польского инженера Самета, знакомого с военными секретами, и украинского «националиста» Шумского) и Хрущева (убийство епископа Теодора Ромжи, главы католической церкви в Карпатской Руси). Но все сложилось так, что избежать тюремного срока было невозможно, тем более что изготовитель ядов, которыми были отравлены все четверо, Григорий Майрановский, «доктор-смерть» НКВД-МГБ, уже с 1951 года сидел в тюрьме.
«Генерал особого назначения» называет Наума Эйтингона Владимир Антонов. Мери-Кей Уилмерс далека от пафоса. Она пишет, что была поражена, что в ее собственной семье, среди ее родственников одновременно присутствуют «убийца, капиталист и психоаналитик». И сомневается, «что мы когда-нибудь узнаем всю правду относительно хоть кого-то из них». Скорее всего, это так и будет. Возможно, о братьях Эйтингонах, в особенности о Науме Эйтингоне, последуют и другие книги. А возможно — фильмы или сериалы: это становится почти общим местом, но с утверждением, что биографии многих деятелей ХХ века просто просятся быть обработанными для экрана, не поспоришь.
Стоит упомянуть еще об одном общем месте — о редакторской обработке предназначенных к печати материалов. В книге Уилмерс читатель может найти загадочный штат США Милуоки, в книге Антонова Герберштейн назван послом короля Польши, а Борис Савинков, оказывается, осуществлял убийство великого князя Владимира Александровича. Список досадных ошибок, иногда просто портящих впечатление от интересных книг, можно длить и длить. Можно на них не обращать внимания. Однако тогда книги нон-фикшн будут постепенно становиться фантазийной беллетристикой, причем самого невысокого пошиба.