ЗАВТРА, 7 сентября 2020, ВОПРЕКИ ВСЕМУ СОСТОИТСЯ...

 

МИР ВЕНИАМИНА КЛЕЦЕЛЯ

 Состоится ВЕРНИСАЖ в Иерусалиме, Дерех Хеврон 12, 7 сентября, с 7 часов, МЫ СМОЖЕМ УВИДЕТЬ НОВЫЕ РАБОТЫ ВЕНИАМИНА КЛЕЦЕЛЯ!

 Художник – красивое слово, но художником может быть и архитектор, и скульптор, и писатель. Живописец – вот что гораздо точнее: пишущий жизнь. И этот талант: писать и создавать жизнь на холсте – самое ценное в искусстве Вениамина Клецеля.

 То, что вы прочтете – не попытка искусствоведческого анализа творчества художника. Ничего не смыслю в этом деле. Могу, смею думать, без особого труда отличить подлинное от фальши, правду от лжи, разум от глупости. И считаю, что этого достаточно.

 Характер инструмента никогда не казался мне важной стороной дела. Композитор оперирует нотами, поэт – словами, живописец – красками, но все они занимаются одним, общим делом.

 Недавно, в России, мне растолковали, что искусство нынче бывает двух видов: «мочилово» и «тошнилово». «Мочилво» – это то, что щекочет нервы зрителя чередой убийств, насилий, откровенного хамства и тупости; «тошнилово» – «оскорбляет» человека, заставляя его думать и чувствовать, трудится, наконец, соучаствуя с художником в его работе. От этого, как оказалось, современного человека должно тошнить.

Я, судя по всему, человек несовременный. Мое отношение к искусству крайне утилитарно: мне по душе то, что дает возможность соучастия, дарит надежду, помогает жить, а тянуть лямку с годами становится все трудней и трудней. С некоторых пор все мое семейство окружено миром Вениамина Клецеля,  и в мире этом нам радостно и спокойно.

 Сам живописец Клецель немолод, но всем тем, что он делает, с удивительной силой сопротивляется недугам и тяготам быта. Есть в его живописи особое, самое ценное мужество, дарующее радость и надежду вопреки всему.

 Мир живописи Клецеля, хоть отчасти (пусть простят меня за пафос) компенсирует   безумие, жестокость и глупость, в которое вольно или невольно затягивает нас все, что творится на планете Земля в 21-ом веке.

 Каждый век человеческой цивилизации был отмечен своей, дьявольской игрой. Смертный грех нашего времени: расчеловечивание человека. Люди становятся неинтересны сами себе. Люди перестают опираться друг на друга, верить друг другу, любить друг друга. Общее, гнетущее состояние массового суицида – вот наследие общества потребления, построенного на конвейерной системе.

Человек мечется в замкнутом мире купли-продажи. Он живет без пауз, забыв о праздности - такой необходимой для подлинной радости и веры в завтрашний день.

 Мой взгляд постоянно останавливается на полотнах Клецеля. Он дает мне возможность этой самой праздности. В эти короткие мгновения паузы я ухожу в мир его полотен, в мир радости.

 Я люблю людей на полотнах Клецеля. Я наблюдаю за ними, и они наблюдают за мной. Мне с ними интересно. Я немо (психиатров, прошу, не беспокоится) разговариваю с ними.

  Слепой и собака. Как они похожи - эти два сгустка мыслящей материи. Как они дополняют друг друга. Как они верны друг другу и как они дополняют другу друга. "Домашнее животное". Ну, какое же это животное. Был у меня такой рассказ: "Собака тоже человек". Лучше иллюстрации к нему и не придумать.

 Вот человек над книгой. Он прочел что-то интересное и задумался. Он грустен этот человек: наверно подумал о печальном. Задумчивый (мое семейство так его называет) живет прямо над телевизором. Мы потребляем с экрана бесконечное «мочилово», а он живет своей подлинной, настоящей жизнью человека мыслящего, и нам становится стыдно. Нет, он не лезет с поучениями, не учит жить, но само  присутствие Задумчивого делает невозможным тоскливое, растительное существование у разноцветного экрана.  

 Сама душа человеческая живет в глазах нашего «книжного человека», а рядом с ним возлежит обнаженная дама. Все сущее в лице, в глазах читающего, а рядом с ним тело без лица, но какое тело! Зачем ему глаза при таких бедрах и упругой груди. Саму мать-землю написал Вениамин Клецель. Два, таких разных, холста рядом и это правильно: человек без души - урод, но и душа без тела – бездомный призрак.

 Порнография никак на меня не действует, а рыжая красавица, написанная Клецелем, напоминает, что я еще жив пока. И в жизни нашей, к счастью, есть не только размышления над книгой.

 Двинемся дальше. Клецель – бесспорный мастер пейзажа. Вот здесь, казалось, можно бы было начать разговор о мастерстве художника, о колорите, технике мазка и прочем, но и здесь то, что делает художник, гораздо выше и значительней уверенного, технического исполнения.

 Пейзажи Клецеля – это окна в природу. Его холмы, дома, небо - раздвигают пространство, уводят зрителя в бесконечность. Пейзажи Клецеля наполнены свежайшим, чистым воздухом и приглашают к прогулке. И они, эти работы, где люди, как правило, лишь намечены скупыми штрихами, необыкновенно человечны.

 Холмы, дома небо, но живописец Клецель с удивительным искусством уходит от макро мира в микро мир. Он с одинаковым мастерством умеет работать со всеми оптическими приборами: и с «телескопом», и с «микроскопом».

 Клецель пишет обыкновенный паровой утюг, и забытый этот красавец становится настоящим Утюгом, прародителем всех хитрых, электрических утюжат нашего века. На полотне обыкновенный стул, но я никак не могу отделаться от ощущения, что каждый, кто на него сядет, неизбежно начнет хохотать, так ярко и сочно написано эта банальная подпорка для человеческого зада.

 Никогда не вел с Вениамином Клецелем философских бесед. Мне это не нужно. Достаточно, что его картины мудры и, как всякая подлинная мудрость, полны юмора.

 Следом за пейзажем в нашем жилище выступает вперед торговец рыбой. Мы его зовем по - индейски: Рыбий Глаз. В каждой руке у рыбника по рыбе. Он предлагает нам свой товар. Он безумен в своем фанатичном желании загнать публике эти дары моря. Его тяжелый фартук покрыт чешуей, его глаза настоящего торговца сияют неприкрытой алчностью, но алчностью честного, наверняка, многодетного трудяги, и образцового семьянина.

 Клецель любит своего торговца точно также  как «книжного человека», как рыжую красавицу, как «веселый» стул и прародителя всех утюгов мира. Художник любит своих детей на полотнах искренне, заставляя зрителя поверить, что сама любовь возможна в нашем скучном и циничном мире.

 Как только мы открываем дверь в нашу квартиру, так сразу же видим, что здесь пируют два веселых человека. Выдалась минутка, есть бутыль вина, нехитрая закуска (рыба, наверняка, купленная у Рыбьего Глаза) – и вперед. Есть какая-то полная юмора торжественность, величавость в этом застолье. Вот они сейчас чокнутся и выпьют по стакану сладкого вина. Ле Хаим! Выпивох двое, если не считать хмурого козленка в темном углу картины, и это явный непорядок: необходим третий. И этим третьим может стать каждый, взглянувший на картину с живым чувством соучастия.

 Художник, замкнутый в своем эго, - мертв, попросту скучен. Вениамин Клецель открыт миру. Он, как раз, и исповедует непременное, активное соучастие с окружающим пространством.

 В заключение приведу цитату из книги Эли Визеля «Рассыпанные искры»: « Баал-Шем учил радостью побеждать печаль: «Человек, который смотрит только на себя, не может не впасть в отчаяние, но как только поднимет глаза на окружающий его мир, радость откроется ему». И эта радость ведет к абсолюту, к избавлению, к Богу».

 Художник Вениамин Клецель тоже учит нас «радостью побеждать печаль» и глаза его широко и доверчиво открыты в удивительный и все еще прекрасный  мир, окружающий человека.