30 октября 2017, 19:29
2052
В чем неудача 1917 и 1991 годов?
Если Россия когда-либо двинется в сторону Запада, ей придется переосмыслить историю своих революций, говорит писатель и философ Михаил Рыклин.
Насаждаемое имперство рассорило нашу страну с большей частью остального мира и мало что дало самим россиянам.
В год столетия Великого Октября многие пытаются понять, почему стремление к свободе, великий освободительный порыв 1917 года в итоге привел к гораздо большей, чем прежде, несвободе в сталинские годы, массовым репрессиям, а затем к постепенному разложению в 1960-80 годы созданной Сталиным системы, и еще одной буржуазно-демократической революции 1991 года.
Через четверть века после создания новой России, проходившего уже на наших глазах и с непосредственным участием некоторых из нас, мы пытаемся понять, почему и этот великий освободительный порыв закончился лишь концентрацией собственности в руках очень узкого круга приближенных к власти людей, и к несменяемой единоличной власти, длящейся уже почти двадцать лет. Об этом обозреватель «Росбалта» побеседовал с писателем и философом Михаилом Рыклиным, книга которого «Обреченный Икар. Красный Октябрь в семейной перспективе», вышла в свет в издательстве НЛО.
— В своей книге вы пишите: «С наступлением нового тысячелетия то, что казалось сданным в утиль истории, вдруг, подобно вампиру, ожило, налилось жизнью, получило поддержку миллионов…». Что вы в данном случае имеете в виду? Ведь, подходя формально, в сегодняшней России нет почти ничего из того, что олицетворяло собой СССР — ни монопольной госсобственности, ни однопартийной системы, за исключением, по новому сформированного и легитимизируемого режима личной власти? Что «ожило» сегодня?
— В советское время было, по сути, две очень сложно связанных между собой власти. Одна из них идеологическая, занимавшаяся обоснованием альтернативного капитализму проекта, а вторая — оперативная. Вторая в виде ВЧК возникла практически одновременно с Октябрьской революцией, но идеологическая власть ее контролировала. Глава ВЧК Феликс Дзержинский получал указания от Ленина. Однако в двадцатые и, особенно, в тридцатые годы прошлого века оперативная власть, благодаря человеку, обладавшему уникальными способностями политического полицейского, каким был Сталин, чрезвычайно развилась.
В 1930-е выяснилось, что даже идеологи большевизма, в том числе и Николай Чаплин, о котором я пишу в своей книге и который в 1924-28 годах был первым секретарем ЦК российского комсомола, а затем кандидатом в члены Оргбюро ЦК ВКП (б), не знают механизмов функционирования оперативной власти. Они попали в ее лапы и были уничтожены. 1937 год — это триумф этой оперативной власти. Единственный человек, который управлял этим реле — переключением идеологической власти в оперативную и обратно — был Сталин. Механизм и тайна этого переключения была, похоже, известна только ему.
В конце 1980-х — к 1991 году идеология рухнула вместе с Советским Союзом. И после этого вдруг выяснилось, что оперативная власть, полностью связанная с советскими временами, может управлять страной и без идеологического обоснования. Формально сегодня это выражается в очень большом количестве людей из спецслужб (70% плюс какая-то часть генералов), которые входят в ее состав. Это означает, что сегодня возможно управление теми же методами уже и без всякого идеологического обоснования. Эта власть снова проявила себя в 2000-е, особенно очевидно это стало осенью 1999 года.
— И все же, на ваш взгляд, дело в каких-то первоначальных концептуальных ошибках самих проектов — большевистского в 1917 году и либерального в 1991 году или, может быть, проблема лежит в чем-то другом, например, в социально-экономической системе России начала ХХ века и позже Советского Союза?
— Вы берете очень разные периоды, отделенные друг от друга тремя поколениями. Если говорить об октябре 1917 года, то у тех, кто действовал тогда, была идея мировой революции. Это было правительство эмигрантов, большинство которых были мещанами либо дворянами, как Ленин или даже аристократами, как Георгий Чичерин. Там был только один пролетарий — Александр Шляпников. Они надеялись на мировую революцию, были уверены, что факел Октябрьской революции будет подхвачен в Европе, где они долгое время жили, прежде всего, в Германии. Они захватили власть в крестьянской стране, при этом не понимали и недолюбливали крестьянство. Они ждали мировой революции, потому что по Марксу социалистическая революция должна была произойти не в такой аграрной, абсолютистской стране, как Россия, а в развитых европейских государствах.
Между тем, сохранилось письмо Маркса русской революционерке Вере Засулич, где он советует использовать русскую общину в социалистическом строительстве, а не разрушать ее. Обосновывал он это тем, что в ней помимо реакционных, есть и социалистические элементы, и в таком виде она дожила до эпохи индустриального общества. К сожалению, это письмо и материалы к нему были опубликованы только в 1924 году, уже после смерти Ленина. Не знаю, как бы Ленин отреагировал на эти тексты Маркса, если бы в свое время прочитал бы их.
— Позже в том же духе писал Вере Засулич и Энгельс…
— Да, но в итоге в 1917 году небольшая группа радикалов совершила переворот в надежде, что он будет поддержан в развитых странах. Затем, в марте 1921 года, на X съезде РКП (б), Ленин принял три очень важных и противоречащих друг другу решения (что вообще было в его духе) — о начале новой экономической политики (НЭП), о запрете фракций в партии, и о подавлении Кронштадтского восстания, на борьбу с которым партийная молодежь направилась прямо со съезда.
НЭП привел к тому, что экономика России быстро восстановилась после Мировой и Гражданской войн. Николаю Чаплину в этом смысле очень повезло — он управлял комсомолом в период НЭПа. Дело в том, что это было «золотое» время революции, все ее достижения — в культуре, искусстве, педагогике как раз пришлись на этот небольшой отрезок времени — с 1921 по 1929 годы. Крестьяне в это время по преимуществу оставались в деревне, их больше не мучили продотряды.
Коллективизация и индустриализация в сталинском исполнении, проведенные в 1930-е годы, вызвали неприятие большей части ленинской гвардии. Недавно я читал письмо Николая Чаплина наркому внутренних дел Николаю Ежову. В нем он писал, что коллективизация — это похороны мировой революции. В том числе и потому, что в результате этого нападения на деревню, огромная масса крестьян двинулась в города. И революционная культура, которая сложилась к тому времени в городах, просто была утоплена в этой крестьянской массе.
Ленинская гвардия (троцкисты, зиновьевцы, бухаринцы) к этому времени была ослаблена, раздроблена расколами 1920-х годов. Но эти люди не хотели признавать Сталина в новом обличии, как «Ленина сегодня», и объявили о создании «Союза марксистов-ленинцев». В этом лидеров всех трех оппозиционных «фракций» поддержали комсомольские вожди Шацкин, Ломинадзе, Цейтлин, Чаплин. В 1932 году они объединились.
Сами вожди были настолько запуганы исключениями из партии, ссылками и унизительными покаяниями, что инициативу написания платформы взяли на себя старые большевики пролетарского происхождения — Мартемьян Рютин, Василий Каюров, Михаил Иванов и Павел Галкин. Но фактически за этой платформой скрывались лидеры партии того времени — Каменев, Зиновьев, Бухарин, Томский, Рыков, Угланов. От имени Троцкого (в 1929 году высланного из СССР, — «Росбалт») в этом участвовал Иван Смирнов. Они рассчитывали, что начинавшиеся крестьянские восстания против коллективизации приведут к серьезному кризису и тогда они свергнут группу Сталина.
Но все произошло иначе. Был великий голод, в результате которого в стране умерли то ли семь, то ли девять миллионов человек; народ вышел из него совершенно подчиненным. Оппозиционеры договорились слишком поздно — если бы это произошло в середине 1920-х годов, отстранение Сталина было бы возможно.
Миллионы крестьян, переселившиеся в города, получали образование и возможность сделать карьеру. Однако идея мировой революции была им совершенно непонятна и взамен ей пришла другая — мощное государство, новая мировая империя, возродившаяся в иной, «советской» форме. А Сталин стал ее императором. Это особенно стало заметно после Второй мировой войны. В частности, это и сейчас можно видеть в монументальной пропаганде, например, в том, как оформлялись станции метро в это время — знамена, оружие, могучие воины…
— Многие потом говорили, да и сейчас убеждены, что если бы на месте Сталина оказался Троцкий, было бы все то же самое…
— Не уверен. Вряд ли бы Ленин или Троцкий стали бы сторонниками имперского дискурса, который они ненавидели, с которым боролись всю жизнь.
— Если подытожить сказанное вами, то получается, что речь все-таки идет об ошибочности ленинской концепции социализма?
— Ленин умер в начале 1924 года, в 1923 году он уже был практически недееспособен, в 1922-м — частично дееспособен. Фактически, Ленин был активной политической фигурой только где-то до конца 1921 года. После этого он, по сути, сидел в Горках под надзором, Сталин контролировал все его действия, иногда ему разрешалось что-то диктовать стенографистке в течение пяти минут, иногда ему запрещали и это. Вообще, я не знаю, какие есть основания считать, что Ленин был сторонником построения социализма в одной стране….
— Да, мы не находим в его произведениях ничего подобного. Наоборот, он всегда писал, что успех социалистической революции в России возможен только если она будет поддержана социалистическими революциями в наиболее передовых странах того времени.
— Концепция построения социализма в одной стране возникла уже после смерти Ленина в 1925 году, впервые была озвучена Сталиным и вообще считалась полностью еретической. Естественно, ее не разделял Троцкий, и вообще, концепция мировой социалистической революции считалась общепризнанной. И Сталин до начала 1924 года ее не оспаривал.
— Что же сейчас в год столетия Октябрьской революции мы можем предъявить миру, как ее итог помимо однопартийной диктатуры и сталинского террора?
— Достижения российской революционной культуры признаны во всем мире. Этот фрагмент нашей истории — также часть европейской и мировой.
Когда я в начале 1990-х годов приехал в Париж и беседовал там с французскими философами, их мало интересовали дореволюционные события в России. Но когда дело доходило до Октябрьской революции, их глаза загорались. Становилось совершенно ясно, что эта часть нашей истории в их глазах стала частью общеевропейской, продолжением, в том числе, Великой Французской революции. Поэтому если Россия когда-либо (что неизбежно) двинется в сторону Запада, ей в любом случае придется переосмыслить период 1917—1930 годов.
— Спорный вопрос… Мы сейчас, идем на Запад как раз с правыми идеями, поддерживаем там везде крайних националистов и они начинают, как пузыри, практически из ничего развиваться во что-то реальное, занимая вторые и третьи места в своих парламентах…
— Сейчас период реакции, которая, впрочем, развивается в какой-то гротескной форме. Насаждаемое имперство рассорило Россию с большей частью остального мира и мало что дало самим россиянам.
— В вашей книге приводится отрывок из интервью знаменитого советского актера Георгия Жженова, который был в одном лагере с вашим дедом Сергеем Чаплиным. В этом отрывке Жженов, говоря о сталинской системе, сравнивает ее с нацистским режимом в гитлеровской Германии и фашистской Италией времен Бенито Муссолини. Мне кажется, это очень точное замечание, поскольку если сравнивать эти системы, мы действительно увидим много общего. Причем не только в одинаковой жесткости репрессивных машин, но и в их идеологии. Как известно, принципы тотального фашистского государства разработал именно Муссолини, и один из них состоял в тотальном этатизме. То есть, все во имя государства, ничего помимо государства. Для сталинского СССР это тоже очень характерно — государство, верность ему, там ставились превыше всего. Как пелось в одной из советских песен: «Раньше думай о Родине, а потом о себе»…
— Сейчас у нас это тоже проповедуется. Другое дело, что это плохо срабатывает…
— И все же, вернусь к основному вопросу. Почему мы сегодня вновь имеем единоличную власть, идеи имперства, культ войны? Почему, на ваш взгляд, все-таки не удалась демократическая революция 1991 года?
— А кто делал эту революцию? Ее делал Борис Ельцин — член Политбюро ЦК КПСС.
— Но ее же делали и сотни тысяч москвичей, которые тогда выходили на митинги в защиту демократии?
— Да, было и это. Но советский народ больше полувека жил за «железным занавесом».
Утопическая идея 1991 года состояла в соединении преимуществ социализма с преимуществами капитализма. Советские люди видели (в основном в кино) полные витрины и прилавки капиталистических супермаркетов, хотели того же для СССР, а преимущества социализма — бесплатные медицину, образование, квартиры, гарантию занятости — воспринимали как нечто само собой разумеющееся, данное им от века.
Когда это соединение в начале 1990-х годов произошло, они были страшно разочарованы. В результате приватизации обогатилась небольшая группа людей, государство было распродано и оказалось в частных руках, а преимущества социализма, которыми они еще недавно пользовались, растворились в небытии. Вот все это и вызвало у большинства огромное раздражение, вылившееся в потребность в «сильной руке».
Беседовал Александр Желенин
Комментариев нет:
Отправить комментарий