"ГРУЗИН" ИЗ ШАБАКа

Пётр Люкимсон

«Грузин» из ШАБАКа

Прозвище «Грузин» Ицхаку Илану приклеили его коллеги из ШАБАКа.

Одно упоминание о Грузине в течение многих лет вызывало дрожь у арабских террористов. Они были готовы, чтобы их допрашивал, кто угодно, но только не Грузин! В годы первой интифады Илан был главой отдела ШАБАКа в Рамалле. Затем возглавлял отдел в Шомроне. Потом был главой всего «арабского отдела» ШАБАКа, и в итоге стал заместителем начальника этой спецслужбы.

Было время, когда Ицхак Илан считался ведущим кандидатом на пост главы этой организации, и лишь в последний момент его обошел Йорам Коэн.

Когда год назад Илану сообщили, что он тяжело болен, и жить ему осталось всего ничего, он решил сделать делом последнего этапа своей жизни оправдание Романа Задорова. Но не так давно Ицхак Илан перенес операцию по пересадке легкого, и надеется, что теперь у него будет достаточно времени, чтобы добиться поставленной цели.

В конце мая Ицхак Илан дал пространное интервью журналисту газеты «Маарив» Бену Каспиту, в котором рассказывает о прожитом и раскрывает многие секреты работы наших сил безопасности.

Некоторые из его рассказов перекликаются с событиями наших дней, и звучат настолько актуально, что мы решили представить читателю «НН» наиболее интересные фрагменты этой беседы.

* * *

- Давай начнем с того, какими качествами, на твой взгляд, должен обладать хороший следователь?

- В принципе, я недавно ответил на этот вопрос в статье «Философия уголовного расследования». Если коротко, хороший следователь должен быть прозорливым, умным, креативным, очень критичным по отношению к себе и к другим. И, главное: быть высокоморальным человеком.

- Высокоморальным? Следователь ШАБАКа?

- Да. Это – первоначальное и основное условие. Только в таком случае следователь сможет отличить самооговор от подлинного признания в совершении преступления. Поверь, нет ничего проще, чем добиться от подследственного признания в том, чего тот не совершал, закрыть дело и пойти домой. Очень соблазнительно бывает воспользоваться той силой, которая оказалась в твоих руках в следственном кабинете…

- Но ведь тебе не раз приходилось иметь дело с теми террористами, которых принято называть «тикающими бомбами». И если ты его не расколешь как можно быстрее, где-то в Тель-Авиве прогремит взрыв, и погибнут десятки людей. Причем здесь мораль?!

- Безусловно, главная цель следователя ШАБАКа защитить граждан. Но если ты выбьешь из подследственного ложное признание, то ущерб будет двойным: с одной стороны, ты породишь нового врага, притупишь бдительность оперативников, а с другой, настоящий террорист тем временем спокойно продолжит подготовку к теракту. Ты помнишь дело о похищении и убийстве солдата Олега Шайхета в 2003 году?

- Такое трудно забыть…

- Я был тогда главой ШАБАКа в Шомроне. Шайхет был похищен и убит в районе Кафр-Каны. Очень быстро мы арестовали троих подозреваемых, применили к ним особые методы расследования, и все трое дали признательные показания.

Затем был следственный эксперимент, в ходе которого они вроде бы восстановили картину убийства, и дальше последовало обвинительное заключение.

Однако в какой-то момент я понял, что их признание не стоит ни гроша. И я направил об этом специальное письмо госпрокурору Эдне Арбель. Написал, что мы ошиблись, и этих троих следует освободить.

Но к тому моменту тогдашний начальник Северного округа полиции Яаков Боровски устроил настоящий карнавал. Он известил семью Шайхет о том, что убийцы их сына пойманы, собрал журналистов, красовался под вспышками фотокамер.

И Эдна Арбель (будущая судья Верховного суда – Ред. ) была в возмущении. «С какой стати вы говорите мне сейчас, что речь идет о самооговоре?! Ничего не отменяется, процесс будет продолжаться!» - заявила она.

Тогда начальник ШАБАКа Ави Дихтер прямо сказал: «Госпожа госпрокурор! Мы в любом случае заявим, в суде, что эти люди не имеют к убийству Олега Шайхета никакого отношения, и речь идет о ложном признании под давлением».

- Ты хочешь сказать, что ШАБАК требовал освободить трех террористов, а госпрокурор была против?

- Это - то, что было. Я занимался этим делом лично. Выезжал на местность, вновь и вновь проверял каждую улику и каждое показание обвиняемых.

И чем дальше, тем больше понимал, что мне не хватает в нем «решающих деталей». Тех самых мелочей, в которых обычно и прячется дьявол.

Ты можешь верить признанию подследственного лишь в случае, если у тебя на руках имеется достаточное количество таких мелких улик, и в итоге они все складываются в единую общую картину. Как правило, это те детали преступления, которые до сих пор не были опубликованы и о которых не знают ни ШАБАК, ни полиция.

Когда мы снова сидели у Эдны Арбель, и я пытался убедить ее, что обязательно найду истинных убийц солдата, она обратилась к Дихтеру: «Ты слышишь, что несет твой глава следственного отдела?! В то время, когда я обвиняю в суде убийц Олега Шайхета, он, оказывается, их еще только ищет! Вы нормальные?!».

К чести Дихтера он спокойно ответил: «Госпожа, это наше мнение как профессионалов. Да, оно отличается от вашего. Но мы настаиваем, что речь идет о ложном признании и что мы найдем настоящих убийц!».

- Что было дальше?

- Спустя какое-то время мне посреди ночи звонит начальник следственного отдела Северного округа и говорит: «Ицхак, только что возле Кафр-Каны было нападение на блок-пост МАГАВа.

Один террорист убит, один ранен. Возле убитого найдена винтовка М-16, и, похоже, это винтовка Олега Шайхета, которую мы не могли найти. Дальнейшая экспертиза это подтвердила, и я был уверен, что теперь с легкостью докажу свою правоту.

Но я ошибся. Система не хотела сдаваться. Боровски выдвинул версию, что винтовка Шайхета была продана его убийцами другим террористам из тюрьмы.

Тогда я снова позвонил Дихтеру и сказал, что надо организоваться встречу с юридическим советником правительства Мени Мазузом. Мазуз собрал срочное совещание, на котором Боровски доказывал, что признание обвиняемых правдиво, и все время напоминал, что они восстановили картину в ходе следственного эксперимента.

- Это звучит вполне логично, разве не так?

- Это звучало бы логично, если бы следственный эксперимент был чистым. Но когда я посмотрел кадры эксперимента, то увидел, что полиция сделала очень грязную работу. Были две «мелочи», которые до того нигде не публиковалась, но которые, как нам казалось, мы знали.

Первая: согласно данным судмедэкспертизы Олег Шайхет был убит выстрелом из своей винтовки в рот. Когда мы начали допрашивать раненного террориста, то ему был задан открытый вопрос: «Каким образом вы убили солдата?». Это было куда правильнее, чем, к примеру, спросить «Скажи, правда, что вы его застрелили в рот?!».

Так вот, подозреваемый рассказал, что, планируя похищение, они специально положили на заднее сидение какие-то коробки, чтобы солдат сел на переднее.

Когда Олег сел в машину, сидевший сзади террорист набросил ему на шею удавку и задушил. И уже затем они произвели контрольный выстрел в рот.

Я тут же позвонил в Институт «Абу-Кабир» и попросил еще раз уточнить, каким образом был убит солдат – чтобы ни в коем случае не навести их на «правильный ответ». Вскоре пришел ответ: «Похоже, мы ошиблись. Прежде, чем был произведен выстрел, Шайхета задушили».

Затем был задан вопрос о том, каким образом они уничтожили личные вещи солдата и что именно там было? Тот ответил, что они их сожгли (это мы знали и так), и в числе прочего указал, что среди вещей был и медицинский пакет для оказания первой помощи. В списке сожженных вещей, представленных полицией, медпакета не было.

Я попросил еще раз уточнить список, не говоря, для чего мне это нужно. И на этот раз в списке фигурировал медпакет. В этот момент пасьянс сошелся.

Настоящий убийца воспроизвел преступление в ходе следственного эксперимента, который на этот раз был совершенно чистым, и предстал перед судом. Трое обвиняемых были отпущены, и государство выплатило им миллионы шекелей компенсации. Мне с Дихтером крепко досталось за ошибку. Но я ни о чем не жалею.

- Но ведь те трое сознались не только на следствии, но и в зале суда. Как ты это объясняешь?

- По этому поводу у меня есть целая лекция. В самом деле, почему человек сознается в том, чего не совершал, зная, что ему грозит за это пожизненное заключение? Да потому что расколоть можно любой, самый крепкий орешек. Наступает момент, когда подозреваемый решает для себя, что сделать ложное признание куда предпочтительнее, чем и дальше «уходить в несознанку».

Вот так все просто. И именно поэтому следователь должен быть моральным человеком и жить в ладу с собственной совестью.

Этот случай, о котором я сейчас рассказал – не единственный. Таких в моей практике были десятки.

* * *

- Не так давно ты узнал, что болен прогрессирующим фиброзом легких. Как ты воспринял это известие?

- Я решил не пялиться круглые сутки в черное зеркало, а успеть сделать те вещи, которые считаю важными в своей жизни.

Их было две: во-первых, я хотел пойти в политику, чтобы влиять на происходящее в стране, а во-вторых, доказать невиновность Романа Задорова.

От первого меня усиленно отговаривали жена и дети, и в конце концов отговорили. Уж больно грязное это дело – политика. Вторым я продолжаю заниматься и сегодня, когда у меня вроде бы появилось больше времени, чем я думал вначале.

Сейчас я с нетерпением жду нового обсуждения дела Задорова в БАГАЦе. Я говорю сейчас как профессионал, следователь с 30-летним стажем: в деле Задорова одна ложь нагромождена на другой.

Это - классический пример сшитого дела. Это не ошибка, не заблуждение, а именно изначальная злонамеренная фабрикация. Хладнокровная, продуманная. Задоров – невиновен. Я это знаю точно, и не успокоюсь, пока справедливость не восторжествует.

* * *

- Расскажи немного о себе, о своих корнях…

- Я родился и вырос в деревне Сурами в Грузии. Известный сионист Михаэль Сурами – мой двоюродный дед; он прибыл в Эрец-Исраэль в 1920 году на одном пароходе с родителями Ариэля Шарона. Но мой родной дед не был сионистом. Он был горячим сторонником независимости Грузии и, одновременно, раввином общины нашей деревни.

В юности дед учился в ешиве Хефец Хаима, а смиху и диплом раввина получил из рук рава Соловейчика. Несколько лет он жил в Бресте и был личным секретарем рава Соловейчика, а затем вернулся в Грузию.

Ехать в Израиль он решился только в 1973 году, когда тронулись с места все евреи Сурами. «Ну, - сказал он, - если все мои евреи едут, то и я с ними».

Я в это время учился в обычной советской школе и серьезно увлекался математикой.

В 16 лет занял второе место на Всесоюзной математической олимпиаде, что считалось там достаточно почетно. Первое и третье места тоже заняли евреи, но если у них были типичные еврейские фамилии, то меня с моей фамилией Цициашвили принимали за грузина. Однако, когда мы поднялись на сцену для награждения, я прошептал этим ребятам: «Не волнуйтесь, я тоже – еврей. Мы обыграли их вчистую!».

Потом был приезд в Израиль. Вся наша семья осталась религиозной, многие мои близкие родственники – ультраортодоксы. Светским стал я один.

Дальше была служба в ЦАХАЛе. Через пару месяцев после призыва меня направили на офицерские курсы, но я не сдал экзамен из-за слабого знания иврита, и попросил дать мне второй шанс через четыре месяца. Все это время учил иврит по ночам с фонарем под одеялом, и в итоге сдал экзамен на «отлично».

Позже в армии я познакомился с Ариэлем Шароном. Он обратил внимание на мой странный акцент, и спросил, откуда я. Услышав, что из Грузии, сказал, что у него тоже многое связано с этой страной; там похоронены его дед и бабка. Затем спросил, какие языки я знаю, и я перечислил иврит, русский, грузинский, английский и арабский. Заодно пожаловался Шарону, что не могу избавиться от акцента, а он в ответ лишь улыбнулся и перешел на русский – он немного на нем разговаривал, и любил при случае этим щегольнуть…

* * *

- А как ты оказался в ШАБАКе?

- После армии я собирался поступать на факультет математики в университет. Но тут у меня дома раздались два странных звонка от двух очень странных людей с предложением поступить на службу в «русский» отдел ШАБАКа.

Надо было бороться с шпионами, которых заслали сюда из СССР, и им требовалось мое знание русского языка, чтобы вести допросы на родном языке подозреваемых. Но, признаюсь, работать в этом отделе мне не хотелось. Я начал интенсивно доучивать арабский, и при первой же возможности перешел в арабский отдел. - Тем не менее, ты вроде бы принимал самое активное участие в расследовании дела Шабтая Калмановича… - Калманович был задержан в 1987 году; к тому времени я уже работал в арабском отделе, но меня привлекли к делу из-за знания русского языка.

Калманович был настоящим разведчиком. Хорошо вживленным, завоевавшим доверие. Но раскололся он в течение 20 минут. Мы поначалу допрашивали его в гостиничном номере, а затем в КПЗ «Кишон».

- Как он вообще попал в Израиль?

- Он стал шпионом еще в годы жизни в СССР. Был единственным сыном в семье, и мать, пытаясь «отмазать» его от армии, предложила взятку офицеру в военкомате. В итоге Калмановичу предложили стать осведомителем в армии в обмен на легкую службу. Демобилизовавшись, он перешел под опеку КГБ и стал доносить на евреев Каунаса. Ну, а когда началась алия 1970-х, ему предложили репатриироваться со всеми и заняться в Израиле шпионажем. Одной из поставленных ему задач было поступить на службу в ШАБАК.

- И что, он преуспел?

- Нет. Но он сумел стать чем-то вроде нашего добровольного помощника.

- То есть он был двойным агентом?

- Да нет же, он остался советским агентом. Мы его не завербовали, а русские, соответственно, снова не перевербовали.

- Но то, что он вошел в число «помощников» ШАБАКа это был, безусловный успех, разве не так?

- Не совсем. Но какой-то информацией он обладал, и, кроме того, знал, что нас интересует и какими путями мы добываем информацию. Такие знания тоже имели определенную ценность, так как позволяли его хозяевам понять, как лучше выстроить шпионскую сеть, чего следует остерегаться и т.д. А в разведке крайне важно всегда быть на шаг впереди противника. - То есть Калманович был самым крупным агентом из той волны алии?

- Были еще агенты, но мы их не трогали. Во-первых, потому что они были не так важны, а во-вторых, нам было важно, чтобы алия продолжалась. Так что мы за ними просто наблюдали. Калманович все же был особый случай. Он, повторю, был настоящим шпионом, который нанес огромный ущерб.

- Что он был за человек?

- Абсолютный гений в каком-то смысле слова. Когда я его допрашивал, он рассказал, что к работе в Израиле его готовил хорошо знакомый нам генерал КГБ по кличке «Рыжий». Калманович также рассказал, что во время их последней встречи он в качестве подарка, зная, генерал – большой любитель шахмат, преподнес ему шахматную доску ручной работы, которую купил во Вьетнаме. Затем они сели играть. Я спросил, как закончилась игра. «Ничьей, - ответил Калманович. – Одну партию выиграл он, а одну – я».

Я заметил, что наверняка генерал ему специально поддался, и в ответ он вспылил и спросил, играю ли я в шахматы. Услышав положительный ответ, предложил сыграть, и я послал помощника купить шахматы. Мы сыграли три партии, и я все три выиграл. Он снова вспылил. «Все из-за того, что я под следствием, и из-за этого нервничаю! - заявил Калманович. – Вот когда я буду на свободе, сыграем снова, и тогда посмотрим!».

Этот наш шахматный турнир, кстати, потом очень пригодился в суде, когда Калманович вдруг заявил, что все показания были выбиты у него под пытками, и он от них отказывается.

Но у меня-то все ходы были записаны, в том числе была запись и о нашей игре в шахматы – когда я послал их купить, когда игра началась и когда закончилась. Как только ему предъявил эти записи, он тут же отказался от задуманной уловки про пытки.

- Ты знаешь, как и почему он был убит в России?

- О, это особая история. Калманович был тесно связан с преступным миром Москвы. Когда окончательно запутался в одном деле, решил нанять киллеров. Но один из киллеров рассказал обо всем тому самому человеку, которого заказал Калманович, и человек этот согласился заплатить вдвое большую сумму, чем та, которую Шаббтай назначил за его голову. Поэтому, когда Калманович встретился с киллером, чтобы передать ему деньги, он был убит…

* * *

- Говорят, что ни один следователь ШАБАКа не допросил столько арабов, сколько допросил ты…

- Очень может быть. Я был 9 лет главой ШАБАКа в Рамалле во время первой интифады. Затем был начальником подразделения ШАБАКа в Шомроне во время второй интифады и операции «Железная стена».

Потом руководил следственным отделом ШАБАКа. Нам говорили, что пытаться бороться с террором – это все равно, что вычерпывать ложкой море. Что ж, может быть, мы его и не вычерпали. Но зато сильно осушили. Это была поистине каторжная работа, в которой было много успехов, но было и немало неудач и провалов.

Помню, мы получили отличную информацию о местонахождении Махмуда Абу а-Нура – того самого, который стоял за тройным терактом-самоубийством в Иерусалиме, а затем направил террористов-смертников в Тверию и в Хайфу. У каждого было 15 кг взрывчатки. На наше счастье они взорвались раньше, чем собирались это сделать, и обошлось без жертв. Но когда мы брали а-Нура, погибло трое солдат подразделения «Дувдуван». Это была катастрофа!

- Говорят, что именно ты принял решение о ликвидации командира «Танзима» в Туль-Кареме Раада Аль-Карми, и это в итоге привело к «черному марту», к новой ужасающей новой волне террора…

- Наглая ложь. Это я по поводу того, что именно ликвидация Аль-Карми вызвала новую волну террора. А что касается всего остального, то я не снимаю с себя ответственности. Аль-Карми было необходимо ликвидировать, потому что он был «сыном Смерти», который постоянно готовил все новые и новые теракты. Страшно представить, что было, если бы мы его не остановили.

Я хочу напомнить, кто он был такой. Аль-Карми был тем самым человеком, который собственноручно убил Моти Даяна и Этгара Зинати – двху рестораторов, которые случайно заехали в Туль-Карем в январе 2001 года. Затем он посылал одного террориста-смертника за другим, но на наше счастье не все из них достигали цели. Один из них взорвался раньше времени в Шаарей-Эфраим, и мы снимали ошметки его органов с авокадовых деревьев.

Так вот, ШАБАК получил указание о ликвидации Аль-Карми лично от Ариэля Шарона, и это было задолго до операции «Железная стена». Мы пробовали ликвидировать его с помощью ракеты, выпущенной из вертолета, но ракета попала в асфальт, он среагировал, отпрыгнул в сторону и спасся. Затем было еще несколько неудачных попыток.

Когда во время второй интифады объявили перемирие, Аль-Карми, зная, что мы висим у него на хвосте, стал распускать слухи, будто он решил отказаться от террора. Но мы-то точно знали, что в это самое время он готовит нового террориста-смертника!

Дальше произошло следующее. В Израиль прибыл посланник ЕС, призванный проследить за тем, как стороны соблюдают перемирие. Руководство ПА решает разыграть комедию и для вида арестовать Эль-Карми, чтобы продемонстрировать, что она борется с террором. Причем Аль-Карми знал, что это – не более, чем комедия, согласился принять участие в игре, но при условии, что ему не придется надевать одежду заключенного.

Но мы–то были прекрасно обо всем информированы, и когда посланник ЕС с гордостью представил нам фото Аль-Карми в тюремной камере, мы показали документы, доказывающие за какого дурака его держат. Он был готов провалиться от стыда сквозь землю.

- Но кто-то все же возражал против его ликвидации?

- Повторяю: указание о ликвидации Аль-Карми было дано лично Ариэлем Шароном. Он почти ежедневно звонил Ави Дихтеру и спрашивал, почему эта тварь до сих пор ходит по земле. Дихтер перезванивал мне и говорил: «Ицик, дорогой, эти разговоры меня убивают. Давай уже кончай с ним!». И тут к нам поступила горячая информация о том, что Аль-Карми готовит теракт в Нетании, и я понял, что тянуть больше нельзя.

- Я помню, как он был ликвидирован. Заряд взрывчатки был заложен в стену кладбища, мимо которой он проходил каждый раз, возвращаясь от любовницы. Это была одна из самых хитроумных ликвидаций в истории борьбы с террором…

- Верно, но я не буду вдаваться в подробности, как мы это сделали. Скажу лишь, что сразу после этого началась свистопляска. СМИ писали, что мы не имели права проводить ликвидацию во время перемирия; что Аль-Карми уже оставил путь террора и т.д.; что мы нанесли огромный ущерб «делу мира».

Потом было письмо пяти бывших глав ШАБАКа о том, что мы допустили колоссальную ошибку. Это письмо серьезно испортило настроение Дихтеру, и он спросил меня, что с ним делать. Мне было ясно, что ошибаются как раз наши ветераны – по той простой причине, что у них не было достаточно информации. И тогда я посоветовал Дихтеру показать им некоторые бумаги из дела Аль-Карми, однозначно доказывающие, что не было никакого перемирия, что он продолжал жаждать еврейской крови и готовить теракты.

Затем мы предотвратили последний из подготовленных им терактов; взяли террориста с поясом смертника, в котором было 15 кг взрывчатки. Такой взрыв унес бы десятки жизней. Это был успех.

- Но ведь были и провалы…

- Да. И к моему великому сожалению, немало. Из-за некоторых из них я до сих пор не сплю по ночам.

- Теракт возле «Дельфинариума» на тебе?

- Да.

- А в гостинице «Парк»?

- Тоже. И в хайфском ресторане «Меца». И еще многие другие.

- Представляю, каково жить с такой ношей…

- Не представляешь. То, что случилось в гостинице «Парк», было ужасно. Спустя год после этого теракта я с разрешения администрации отеля провел там специальное заседание штаба ШАБАКа, чтобы почтить память погибших.

Самое страшное заключается в том, что мы знали о готовящемся теракте, хотели арестовать террориста, но он находился на территории ПА, и нам было заявлено, что мы должны уважать палестинский суверенитет.

Вообще, ликвидации тогда считались нелегитимными. Они стали легитимными только после 11 сентября в Нью-Йорке. Я тогда сказал Шарону, что единственный способ задушить террор – это снова оккупировать Иудею и Шомрон, но меня никто не послушал.

Зная о подготовке теракта в ночь праздника Песах, я поговорил с отцом террориста, он пообещал его удержать, но в итоге тот вышел на теракт. Сначала он хотел взорвать себя в отеле в Герцлии, но там очень четко работала охрана. И тогда он поехал в Нетанию, поскольку он в свое время работал в гостинице «Парк», и знал, что туда можно войти с заднего входа.

В зал террорист вошел в женской одежде, так что никто не обратил на него внимания. Он сел в само центре зала и привел действие заряд весом в 15 кг.

В тот день мы проводили седер в доме шурина, и вдруг у меня засигналил биппер с первым сообщением. Потом они стали поступать одно за другим, и стало ясно, что дальше сидеть за столом нельзя.

В гостинице к тому времени уже насчитали 29 погибших – 30-й скончается позже. Счет раненных перевалил за сотню.

- И чем кончил организатор этого теракта?

- Это - другая история. Мы сейчас говорим об Аббасе И-Сайде, докторе шариатского права, преподавателе одного из университетов США, который специально прибыл в Израиль для осуществления терактов.

Мы установили его местонахождение в лагере беженцев в Туль-Кареме, накрыли склад приготовленной им взрывчатки, но сам И-Сайид сумел уйти. Нам удалось снова его вычислить, когда он укрылся в самом центре жилого района лагеря беженцев.

Мы блокировали район так, что ни один человек не мог выйти оттуда или зайти туда без нашего разрешения, и поехали к министру обороны Биньямину (Фуаду) Бен-Элиэзеру получать «добро» на арест. Я начал объяснять Фуаду, почему это так важно, но тут мой напарник шепнул мне на ухо: «Он не даст разрешения. Он уже все решил. Он тебя не слушает!».

Когда я закончил говорить, Фуад сказал, что он арест не разрешает. Я спросил, почему? «Речь идет об американском гражданине, премьер сейчас в Штатах, я не хочу ничего усложнять», - последовал ответ.

Тогда я сказал: «Господин министр, я никуда отсюда не уйду, пока не получу разрешения. Речь идет о спасении жизни сотен людей. И я вам обещаю, что мы проведем задержание максимально чисто, а если возникнут осложнения, тут же свяжемся с вами». «Ладно, - ответил Фуад. – Объясни мне все с самого начала».

Как выяснилось, он до того действительно не слушал. Когда выслушал, дал добро. Но затем возникла другая трудность: командир спецназа, которому поручили ареста И-Сайида отказался выполнять приказ, заявив, что это слишком опасно, и он не хочет допустить гибели мирных жителей.

В итоге операция была поручена бойцам бригады «Голани». И знаешь, что сказал комбат «Голани», выслушав приказ? Он просиял и сказал: «Огромное спасибо за доверие! Мы все выполним с честью». И в итоге он и его бойцы взяли И-Сайида чисто, без убитых и раненных.

Самое интересное началось потом. И-Сайид ведь организовал не только теракт в гостинице «Парк», но и теракт в торговом центре «а-Шарон», в котором погибло 5 человек. Так вот, на допросе он признал, что несет ответственность за теракт в «а-Шароне», но категорически отказался взять на себя теракт в «Парке».

Наши юристы посоветовали на процессе вообще не пользоваться его показаниями, чтобы не запутывать судей и обвинить его именно в теракте в отеле «Парк». «Какая, в конце концов, разница, - говорили они, - будет он приговорен к 30 пожизненным заключениям или к 35?!».

Но меня эта позиция категорически не устроила. Я ответил, что в таком случае просто не смогу смотреть в глаза родственникам жертв теракта в «а-Шароне». В итоге И-Сайид был приговорен к 35 пожизненным заключениям, и сидит в тюрьме и по сей день.

* * *

- Ты ведь был и тем человеком, который ликвидировал легендарного «Инженера» - Ихью Айша. Можешь об этом немного рассказать?

- В апреле 1995 года я был назначен главой отдела по борьбе с террором на Юге и в секторе Газы. Сдавая дела, мой предшественник сказал, что по его информации Аяш сегодня вечером или ночью вернется в Газу.

Это был сказочный подарок. Айаш был поистине знаковой фигурой. Напомню, что в его похоронах участвовало больше миллиона человек. Очень харизматичный, он был религиозным фанатиком и талантливым инженером-химиком одновременно. Как мусульманин он ненавидел все, что не имело отношения к исламу, и евреев в первую очередь. На его счету была организация 7 терактов-самоубийств и сотни жертв.

Вдобавок он был патологически подозрительным, никогда не ночевал две ночи подряд в одном месте и не брал в руки мобильника, не зная, кем и где он приобретен.

Следует понять, что непосредственным тригером для организации им терактов стало то, что учинил Барух Гольдштейн в пещере «Махпела». Как бы то ни было, мы были обязаны его ликвидировать, и мы это сделали. Это ни в коем случае не моя заслуга. Это – заслуга всей организации, включая нашу технологическую службу.

- Кто отдал приказ о ликвидации Айаша?

- Премьер-министр Ицхак Рабин. Лично. В устной форме. Поэтому, когда Рабин был убит и премьером стал Шимон Перес, нам пришлось заново объяснять ему, кто такой Ихья Айаш, и почему его надо ликвидировать.

Чтобы выследить местонахождение террориста, мы разрешили въезд в сектор Газы его жене, которая очень хотела второго ребенка. Затем однажды мы поймали его разговор по мобильнику с другом из университета Бир-Зайт.

Мы завербовали этого друга, подарили ему по его просьбе полет на самолете над Храмовой горой, и он передал Айашу мобильный телефон, начиненный взрывчаткой. Но она не сработало, и нам понадобилось время, чтобы понять, что в телефоне каким-то образом оборвался контакт.

Наши техники исправили неполадку, но встал вопрос о том, как передать ему этот телефон снова, да еще так, чтобы он ничего не заподозрил. И тогда я вспомнил «Искусство войны» Сунь-Цзы, в котором он утверждает, что лучший способ обмануть врага – это внушить ему ложное подозрение об опасности, в то время как на самом деле опасность заключается в другом.

И мы с помощью агента, который сам не знал, в какой игре участвует, внушили Айашу подозрение, что данный телефон прослушивается. Поэтом он решил использовать подозрительный аппарат только для разговоров с отцом - дескать, ничего страшного, если ШАБАК узнает, как он справляется о его здоровье. Телефон, кстати, мы назвали «Гинекологом», и я несколько суток в разговорах с подчиненными все время интересовался, «как там дела у «Гинеколога»?». В конце концов жена не выдержала и спросила: «Ицхак, скажи мне, что у тебя дела с гинекологом?!». Иди объясни ей, о чем речь!

Но, короче, настал день, когда Айаш позвонил отцу, тот ответил – и Инженер перестал числиться среди живущих. Позднее, кстати, эту нашу наработку по-своему использовали русские для ликвидации генерала Джохара Дудаева…

- Если уж мы заговорили о терактах 1990-х годов, то ты помнишь теракт в январе 1995 года на перекрестке Бейт-Лид, когда два террориста-смертника взорвались с разницей в три минуты?

- Такое не забывается. 19 погибших, 65 раненных…

- Как выяснилось в ходе расследования, на самом деле они должны были взорваться одновременно. Просто один из них замешкался на светофоре. Обае террориста проникли в Израиль из сектора Газы – выдали себя за слепых, которые направляются в больницу за медицинской помощью. Но изначально смертников должно было быть не двое, а трое – третьего мы задержали на КПП.

За организацией этого теракта стоял глава «Исламского джихада» в секторе Газы. Он держался в тени, и о его существовании долго ничего не было известно. Когда мы узнали, что он готовит очередной теракт с тремя смертниками, мы его ликвидировали.

Тихо, без рекламы. Ни в одном СМИ не было сообщения об этой ликвидации. Но теракт возле Дизенгоф-центра был как раз ответным ударом «Исламского джихада» на его ликвидацию.

- Погоди. Глава «Исламского джихада» Фатхи Шкаки был ликвидирован «Моссадом» на Мальте в октябре 1995 года. Ты говоришь об этом?

- Нет, о совсем другом террористе. Повторяю, о той ликвидации никогда не сообщалось в СМИ.

- Теракт возле Дизенгоф-центра был ужасен. 13 погибших, более 125 раненных. Не слишком ли высока оказалась цена за ту ликвидацию?

- Нет. Это – война, а на войне неизбежны потери. Если бы мы его не ликвидировали, жертв терактов, которые он планировал, было бы куда больше.

Подвез тогда террориста до центра Тель-Авива израильский араб, водитель грузовика, перевозившего песок из автономии в Израиль. Его судили и приговорили к 15 годам заключения. На процессе он пытался убедить судей в том, что дескать, не знал, кого подвозит; думал, что это – обыкновенный палестинец, который ищет работу.

Но мы точно знали, что он знал. Дело в том, что перед тем, как выйти из машины, террорист вылил себе на голову флакон духов. Для любого мусульманина понятно, что таким образом он совершил ритуальное омовение перед тем, как пойти на смерть. А потом он слышал взрыв у Дизенгоф-центра.

- Теракт на Дизенгоф можно было предотвратить?

- У нас были сведения, что этот водитель перевозит палестинских нелегалов, и мы собирались его допросить, но не успели.

За 20 минут до теракта мы получили информацию о том, что террорист-смертник въехал в Тель-Авив, но где именно он собирался осуществить задуманное, мы не знали.

Нам не хватило времени на то, чтобы понять, какие именно дороги надо перекрыть, кого начать прослушивать, в кого следует стрелять, а в кого не следует.

Если у тебя есть чуть больше времени, то есть шанс остановить террориста. Именно так мы, предотвратили теракт на Алленби в Тель-Авиве во время второй интифады.

Тогда у нас были точные сведения, что террорист Зияд аль-Килани из деревни Сирин близ Дженина готовит теракт, и что в этом ему помогает его подруга, репатриантка из бывшего СССР Анжелика Юсуфова.

Свой первый теракт аль-Килани осуществил на тель-авивском рынке Кармель, напав с ножом на офицера ЦАХАЛа Яакова Бен-Даяна. Но тогда ему удалось уйти.

Затем он изготовил два заряда взрывчатки. Первый из них заложил в шварменную на улице Алленби. Мы узнали об этом, и заряд был своевременно обезврежен саперами. Тем временем Эль-Килани со вторым зарядом снова ушел, сев в маршрутное такси, которое направлялось в Афулу.

Мы блокировали трассу и передали нашим людям точные приметы террориста. Когда такси остановили, и наш сотрудник заглянул в салон, то мгновенно опознал Эль-Килани.

Встретился с ним глазами, террорист все понял и привел заряд, сумку с которым он положил рядом с водителем, в действие. Больше мой сотрудник ничего не помнил.

Килани в результате взрыва потерял обе ноги и один глаз, но выжил и был приговорен к пожизненному заключению. Затем его освободили в рамках «сделки Шалита», но Юсуфова, которую приговорили к 18 годам, осталась сидеть.

- Скажи, почему мы до сих пор не ликвидировали Мухаммеда Дефа?

- По меньшей мере, один раз он обязан тем, что до сих пор жив, премьер-министру Шимону Пересу.

В тот день, когда мы ликвидировали Ихье Аяша, была более, чем реальная возможность ликвидировать и Дефа. Но Шимон Перес счел, что двух ликвидаций в один день будет слишком много.

Дихтер тогда бросился к начальнику Генштаба Амнону Липкину-Шахаку, которого Перес очень любил. Ави стал объяснять ему, как важно покончить с Дефом. Липкин-Шахак лично направился к Пересу, и в итоге убедил в необходимости убрать Дефа, но было уже поздно: тот сменил укрытие.

- Но ведь затем на него было множество покушений, и все неудачные…

- Верно. Однажды у нас была возможность уничтожить всю верхушку ХАМАСа в Газе и обезглавить эту организацию на несколько поколений вперед.

Была точная информация о том, что в одном доме будет сходка всего руководства ХАМАСа; там соберутся шейх Ахмад Ясин, Мухаммед Деф, Исмаил Хания и все прочие. Но это было вскоре после ликвидации Салаха Шхады, в которой погибло 15 человек, в том числе, 8 детей.

Поэтому, когда встал вопрос о том, чтобы ликвидировать всех участников той сходки, в ЦАХАЛе нашлись прекраснодушные ребята, которые заявили, что они против того, чтобы использовать бомбу весом в 1 тонну, как это было при ликвидации Шхады.

Чтобы избежать жертв среди мирного населения, тогдашний начальник Генштаба Моше (Буги) Яалон разрешил использовать лишь небольшую бомбу, весом не больше, чем в четверть тонны.

Затем была допущена еще одна ошибка: так как в доме не было лифта, то Дихтер настаивал на том, что лидеры ХАМАСа соберутся на первом этаже – чтобы не тащить на второй шейха Ясина в его инвалидной коляске.

Но ЦАХАЛ решил, что встреча пройдет на втором этаже, так как именно там в окнах горел свет. В результате удар был нанесен по второму этажу. Сидевшие на первом этаже террористы после взрыва спокойно отряхнули пыль, обрушившуюся на них с потолка в результате взрыва, и невредимыми вышли из дома…

* * *

- Что ты думаешь по поводу утверждений, что арест Маруана Баргути был ошибкой; что он – единственный палестинский лидер, с которым мы могли бы договориться?

- Глупости. Баргути – обыкновенный убийца, мега-террорист. Никакого потенциала политического лидера у него нет.

Баргути осуществлял теракты еще до второй интифады, и затем окончательно развернулся. Он приговорен к пяти пожизненным заключениям, и за дело. На его счету множество жизней, в том числе одного палестинца, которого приняли за еврея. Это – непримиримый и кровожадный враг.

- Но мир заключают с врагами, а не с друзьями. Баргути выглядит прагматиком…

- Послушай меня, Баргути – это обычный исламский радикал и фанатичный сторонник террора. Его так называемый прагматизм – это не более, чем игра; прежде всего – на нас. Как только он станет лидером, он сбросит эту личину.

Сегодня у палестинцев нет лидера, с которым можно вести переговоры.

Лакмусовой бумажкой здесь является вопрос об отказе от права беженцев на возвращение. Ни один арабский политик на данном этапе не готов отказаться от этого права. Тот, кто сделает это первым, будет и последним. Абу-Мазен лишь раз попытался заикнуться, что никогда не вернется в Цфат, и сразу же взял свои слова назад.

Это касается и израильских арабов. Спроси у Аймана Уды или Ахмада Тиби, готовы ли они отказаться от права на возвращение, и тебе все станет ясно. Говорить пока, увы, не с кем…

- Но вряд ли стоит отрицать, что, когда палестинцам есть что терять, когда они живут более-менее благополучно, и террор идет на спад. Во всяком случае, в последние годы в Иудее и Шомроне наблюдается относительное спокойствие…

- Это спокойствие объясняется исключительно четкой оперативной работой ШАБАКа и ЦАХАЛа. Тот, кто утверждает, что к террору палестинцев подталкивает бедность, сильно заблуждается.

- Я думаю, что ты сейчас передергиваешь. В том числе, и по поводу Тиби и Уды. Перемены идут. Совсем недавно они впервые порекомендовали на пост премьера Бени Ганца, стоявшего во главе блока, в который, помимо него, входило еще два бывших начальника Генштаба. Арабские политики начинают понимать, что их избиратель больше не заинтересован в праве на возвращение беженцев…

- Тогда почему этот избиратель голосовал за тех, кто настаивает на этом праве?!

- А с Яхьей Сануаром ты знаком?

- Да, и очень хорошо. В свое время встречался с ним в тюрьме. Он спросил, на каком языке я предпочитаю разговаривать – на иврите или арабском? Я выбрал арабский, чтобы предельно ясно донести до него то, что мы хотели ему сказать. Это – очень опасный, очень жестокий и умный враг.

Демонстрации у забора безопасности, ночные вылазки, огненный террор… Все это – его проекты.

Под его руководством ХАМАС добился невиданных успехов с помощью методов каменного века. Впервые он стал командиром ячейки террора при шейхе Ахмаде Ясине.

Жестокость Яхьи Сануара ужасает. Он лично убивал тех, кто подозревался в сотрудничестве в Израиле. И, поверь, ни тебе, ни кому-либо другому не стоит слушать о том, как именно он их убивал.

- С ним можно попытаться договориться?

- В политическом смысле – нет. Сильно ошибается тот, кто так думает. Но Сануар знает нас лучше, чем кто-либо другой. Он ежедневно читает «Едиот ахронот» и «Маарив». Он знаком со всеми сторонами жизни израильского общества. И он ненавидит нас смертельной ненавистью. Его старший брат, Мухаммед Сануар, был первым командиром подраздления ХАМАСа в Хан-Юнисе.

- Он жив, этот брат?

- Да. И он тоже обязан своей жизнью кое-кому из наших. Когда Ами Аялон был главой ШАБАКа, я пришел к нему для того, чтобы получить разрешение на ликвидацию Сануара-старшего, но он ее не дал. Насколько я знаю, он даже не поднял этот вопрос на политическом уровне.

- И все же мне кажется, что Яхья Сануар – это представитель другого поколения лидеров ХАМАСа. Он понимает, что ему надо учитывать нужды своего населения и готов заключать с нами сделки. Он понял, что насилие ник чему не приведет…

- Ты знаешь, что на арабском значит «альваса»? Иллюзия, мираж. То, что ты сейчас говоришь – это «альваса». Мне бы очень хотелось, чтобы ты был прав. Но к моему великому сожалению, ты заблуждаешься.

- Но почему?! Смотри, Сануар сейчас заговорил об обмене пленными, попросил Израиль доставить в Газу аппараты ИВЛ. Похоже, с ним можно заключить перемирие сроком на 10 лет…

- Если это будет сделано, это будет катастрофической ошибкой. Вообще, все наши действия в секторе Газы – это одна большая ошибка.

Помнишь, после ликвидации Баха Абу Аль-Ата они начали перестрелку, в которой мы убили 25 их боевиков? Так вот, надо было убить 2500, и тогда сейчас вокруг Газы была бы тишина. Это – единственное правильное решение. Повторю, к моему великому сожалению.

- Ты ведь сейчас понимаешь, что это нереально, верно?!

- Нет, неверно. Нет никакого другого способа покончить с террором, кроме как установить контроль над территорией, из которой он исходит.

Я говорил это еще во время интифады, и был прав. Нельзя решить эту проблемы ударами с воздуха.

Использование «Железного купола» - это ошибка. То есть сама система замечательная, но она не привела к снятию напряженности вокруг сектора, не принесла спокойствия жителям приграничных населенных пунктов. Зато уже сейчас у ХАМАСа есть ракеты, способные долетать до Тель-Авива и даже дальше. А что будет, когда Иран передаст им ракеты еще большей давности с предельно точной системой наведения, управляемые по GPS?! Это станет огромной проблемой.

- Так что ты предлагаешь?

- Снова оккупировать сектор Газы. Как мы это сделали с Иудеей и Шомроном. Другого пути нет. В свое время я это говорил Буги.

- Какой ценой?! По оценкам ЦАХАЛа, в ходе такой операции погибнет не меньше 500 наших солдат.

- Глупости. Меня на такие дешевые доводы не купишь. Если постоянно заходить в Газу и выходить из нее, то ты и в самом деле будешь нести огромные потери. Но если ты всерьез решил занять определенную территорию, все происходит иначе.

Большим количеством убитых нас пугали и накануне операции «Железная стена», но в итоге мы ее провели с куда меньшими потерями, чем предсказывалось.

А что было во время операции «Несокрушимый утес»?! Мы сбросили тонны бомб с воздуха на туннели и подземные склады ХАМАСа, и все впустую. И когда Нетаниягу заявил, что он готов на прекращение огня на любых условиях, это был позор.

Повторю: нет иного пути, как войти в Газу и зачистить ее от ракет и террористов. Нужно лишь разработать четкий план такой операции. И тогда потери будут сведены к минимуму.

- Ицхак, все это звучит как безумие. Ты знаешь Газу куда лучше меня. Это – смертельная ловушка. Почти каждый дом станет там такой ловушкой.

- На самом деле у нашей системы безопасности есть детально разработанный план таких операций. Мы осуществили его в Иудее и Шомроне, на куда большей территории. Сектор Газы куда меньше. Это займет примерно полтора года.

- И сколько наших ребят погибнет за эти полтора года?

- Я никогда не забуду, как предложил еще до начала операции «Железная стена» занять один лагерь так называемых палестинских беженцев.

Тогдашний министр обороны Фуад Бен-Элиэзер вызвал к себе меня и еще одного генерала ЦАХАЛа, не буду называть его имени. Когда мы вошли, рядом с министром сидела его заместитель Далья Рабин.

Фуад спросил, что думают ЦАХАЛ и ШАБАК по поводу операции в лагере беженцев. Генерал ответил, что армия против, поскольку в этом случае «прольются реки крови» - как арабской, так и нашей.

Я знал, что он говорит глупости: не будет ни рек, ни крови. Но я оказался в очень непростой ситуации: мой сын тогда служил в «Гивати» под началом этого генерала, и мне не хотелось ущемлять генеральское самолюбие, чтобы не навредить сыну.

Поэтому я как можно мягче сказал, что у ШАБАКа другое мнение: операция осуществима, причем с минимальными потерями.

Фуад потребовал объяснений, и я объяснил. В итоге было решено начать операцию. Когда мы вышли из кабинета министра, генерал почти с ненавистью сказал мне: «Тебе легче бросаться такими фразами – ты в штатском, ты ни за что не отвечаешь!».

Помню, я побагровел от гнева, но сдержался, и лишь ответил: «Каждый из нас делает свое дело».

В те дни началась моя дружба с нынешним начальником Генштаба Авивом Кохави. Именно его полку было поручено провести операцию в лагере беженцев «Балата».

Дело в том, что у нас в ШАБАКе есть исторический отдел, в котором собраны материалы обо всех антитеррористических операциях, а также имеется неплохая библиотека.

Перед операцией в Балате я засел на целый день в этом отделе. Просмотрел все, что касалось операций, проведенной в свое время Ариэлем Шароном и Меиром Даганом в Газе, а затем наткнулся на брошюру о том, как армия должна вести себя в «касбе» – старых, плотно застроенных кварталах арабских городов.

Я позвонил Кохави, рассказал о брошюре, и он захотел ее прочесть. Брошюра предназначалась для служебного пользования, выносить ее из библиотеки было запрещено, но я добился разрешения сделать одну копию для Кохави.

Он внимательно проштудировал брошюру, и в результате операция была проведена блестяще. Так это всегда происходит: когда у тебя есть план, и когда ты действуешь по военной науке, ты побеждаешь.

В Джебалии плотность застройки не больше, чем Балате. Газа ничем не страшнее Дженина. Поэтому я со всей ответственностью говорю: если мы захотим снова оккупировать сектор Газы, наши потери составят менее 10% от тех, которые мы понесли в предыдущих четырех операциях. Но войны совсем без потерь, увы, не бывает.

Сейчас наша главная обязанность – обеспечить спокойную жизнь жителей Юга страны. И для этого мы должны заявить во весь голос: тот, кто наносит ракетные удары по мирному населению, является военным преступником, а военные преступники должны быть уничтожены.

Наши враги должны твердо усвоить: события Катастрофы больше никогда не повторятся. Для этого ведь и был создан ЦАХАЛ. Любой, кто имеет отношение к изготовлению и запуску ракет, должен знать, что подписал себе смертный приговор, и рано или поздно будет найден и уничтожен.

- Сколько ты собираешься их уничтожить? Сотни? Тысячи?

- Столько, сколько будет надо. Число в данном случае не имеет значения.

* * *

- Ты ведь был начальником следственного отдела ШАБАКа, когда нам вернули Эльханана Тененбаума?

- Верно. Дихтер спросил меня тогда на совещании, как мы, по моему мнению, должны действовать? Я ответил, что сразу, как только Тененбаум сойдет с самолета, я сообщу ему, что он задержан, не имеет права на адвоката, но у него есть право хранить молчание. После чего доставлю его на допрос, и вытащу из него всю правду.

Но представитель прокуратуры Двора Хен заявила в ответ, что я сделаю такое только через ее труп. В ответ за заметил: «Госпожа, Дихтер спросил меня, что я думаю, и я сказал, что думаю. Мой ответ был предназначен ему, а не вам».

Затем я понял, что с учетом общественного мнения и прочих факторов прокуратура была права. Тененбауму сообщили, что он не находится под арестом, и в качестве адвоката ему придали блестящего Эли Зоара, умевшего в таких делах находить баланс между интересами государства и своего клиента.

- Какова была цель следствия?

- Понять, не выдал ли Тененбаум какие-то военные секреты «Хизбалле». Дело в том, что этот сукин сын был причастен ко многим военным тайнам. Если бы он разболтал их «Хизбалле», надо было потратить не менее миллиарда шекелей, чтобы компенсировать нанесенный ущерб.

Дихтер прямо мне сказал: «Меня не интересует его уголовные преступления. Нам важно знать, передал ли он информацию «Хизбалле», и если передал, то какую».

Мы начали допрашивать Эльханана Тенебаума с применением детектора лжи. Он поначалу попытался нам втюхать, что отправился в Ливан за информацией о Роне Араде и прочую чушь, но мы это быстро отмели. На вопрос, передал ли он какую-то информацию «Хизбалле», Тененбаум ответил, что нет, и детектор показал, что он лжет.

Я, кстати, верю детектору и считаю себя специалистом по его использованию. Но Тененбаум упорствовал. «Я ничего не передал «Хизбалле», а что там показывает ваш детектор, меня не касается!» - заявил он.

Я понял, что либо он все-таки лжет, либо вводит в заблуждение детектор, скрывая какую-то другую, более важную с его точки зрения информацию.

Я спросил его, почему он ничего не рассказал «Хизбалле»? «А они меня не спрашивали», - ответил он. «А если бы спросили, рассказал?». «Да, - сказал он, - потому что пыток я бы не выдержал!».

Тогда я пообещал ему полную юридическую неприкосновенность и сохранение в тайне всех кго уголовных преступлений, за исключением убийства или чего-то подобного.

«Я что, сумасшедший, сдавать сам себя, когда у меня есть право на молчание?!» - ответил Тененбаум.

В итоге он начал говорить. Он оказался еще тем мерзавцем, делавшим поистине страшные вещи с точки зрения гражданского и уголовного права. Но при этом он вновь и вновь повторял, что никаких тайн не выдал. И после 16 допросов с детектором лжи я пришел к выводу, что в данном случае он говорит правду.

Тогдашний глава следственного отдела полиции Йоханан Данино со мной категорически не согласился, и потребовал передать Тененбаума в руки его ведомства.

В течение нескольких недель они изматывали его на допросах, лишали сна и прибегали к другим методам, но так и не пришли к определенной точке зрения.

Кончилось всем тем, что юридическому советнику правительства Мени Мазузу все это надоело, и он заявил, что принимает точку зрения ШАБАКа – к недовольству Данино.

- И кто оказался прав?

- Мы. Вторая Ливанская война окончательно доказала, что Тененбаум не выдал никаких наших секретов «Хизбалле», и Данино сказал, что снимает передо мной шляпу…

* * *

В 2018 году у Ицхака Илана была обнаружена IFP – прогрессирующая фиброма легких, и врачи сообщили, что жить ему осталось не больше трех лет.

Но через какое-то время медики признались, что ошиблись: на самом деле у него есть в лучшем случае чуть больше года…

…В 2013 году, продолжает рассказывать Ицхак Илан, он со старым другом решил отправиться в путешествие по Грузии - стране их детства. Они посетили многие заповедные уголки природы, и вот тогда он впервые обратил внимание, что ему тяжело подниматься в гору.

Поначалу Илан объяснил это тем, что, выйдя в отставку, стал терять физическую форму. Чтобы вернуть ее, начал регулярно ходить в спортзал, но это не помогало – трудности с дыханием возникали все чаще. В 2016 году он заболел воспалением легких, против которого оказались бессильны все антибиотики.

- И вот тогда моя жена Лея заявила, что мне необходимо пройти СТ легких, и, если врачи не назначат мне эту проверку немедленно, она перевернет всю больничную кассу с ног на голову, - вспоминает Ицхак Илан. - Мы сделали СТ, и так у меня был обнаружен прогрессирующий фиброз легких.

Врач прямо сказал, что от этой болезни нет лекарства и методов лечения, поскольку никто не знает, отчего она возникает. Остановить ее невозможно, но у каждого человека фиброз развивается разными темпами. У одних очень быстро, у других – медленно.

У меня, по оценкам врачей, фиброз прогрессировал средним темпом. То есть с учетом того, что я, как минимум год, был уже болен мне они дали еще два года жизни. Но в то же время, сказали медики, меня может спасти пересадка легких. Но у меня вдобавок ко всему редкая группа крови, так что найти донора будет нелегко.

Такими пересадками занимается у нас Центр по пересадке органов при больнице «Бейлинсон», под руководством профессора Моти Кремера. Это – уникальное место, в котором работают специалисты мирового уровня.

Профессор Кремер был со мной откровенен.

«Послушай, Ицхак, - сказал он. – По той скорости, с которой ухудшается твое состояние, боюсь, что тебе осталось жить чуть больше года».

И вот тогда, как уже говорилось в самом начале нашего разговора, я решил посвятить оставшееся мне время двум целям.

Во-первых, заняться политикой и повлиять на происходящее в стране, потому что это государство мне очень и очень дорого. А во-вторых, доказать, что Роман Задоров не убивал Таир Раду, в чем я абсолютно убежден.

Кроме того, я сказал нашей дочери Шароне, что она обязана как можно скорее выйти замуж, чтобы я успел побывать на ее свадьбе. У нее в тот момент не было друга, но, в отличие от политики, с замужеством дочери я в итоге преуспел. Она создала семью, и я гулял на ее свадьбе.

- Как это было?

- На работе я, разумеется, никому не сказал о том, что болен, и вообще мне надо было поддерживать себя в хорошей форме на случай, если найдется легкое для пересадки.

Осенью 2019 года мне позвонили из «Бейлинсон», и сказали, что я должен срочно приехать, так как прибыло донорское легкое с Кипра - у нас с этой страной есть договор об обмене донорскими органами. Но когда я прибыл в «Бейлинсон», мне сообщили, что легкое нездорово, и для пересадки не подходит.

У меня, как ты понимаешь, были все необходимые медицинские страховки, и в больничной кассе сказали, что могут полностью оплатить мне пересадку легкого в клинике в Сан-Диего. Но там донора надо ждать три месяца, а у меня этого времени нет. Нашлась в США клиника, где время ожидания донора составляло неделю, но там нужны были такие деньги, что больничная касса платить была не готова.

Хотя, было добавлено, если обратиться напрямую к министру здравоохранения, то он с учетом моих заслуг перед государством может выделить требуемую сумму. Но идти к нему надо уже сегодня…

- И ты пошел к министру здравоохранения?

- Нет, в те минуты я был раздавлен, опустошен. К тому же была пятница, и я сказал, что пойду на прием к Лицману в воскресенье. Сын и друзья тем временем задействовали все свои связи и начали давить на министра с тем, чтобы тот не отказал. И вдруг спустя несколько часов поступает звонок из «Бейлинсон» о том, что есть донорские легкие от только что погибшего 19 летнего парня.

Операцию мне делали доктора Юрий Пейсахович и Ярон Барак под личным наблюдением проф. Кремера.

- Что ты помнишь из тех дней?

- У меня было очень тяжелое чувство: ведь любая пересадка органов связана с трагедией. В моем случае - с гибелью здорового 19-летнего парня из Маале-Адумим, отправившегося гулять на мотоцикле. Он был намного крупнее меня, и потому для двух его легких места в моей грудной клетке не нашлось, только для одного…

Помню, когда очнулся, мне показалось, что я в аду. Болело все. Но спустя неделю профессор Кремер сказал: «Ицхак, операция прошла успешно. Мы тебя спасли. Но сейчас тебе нужно как можно скорее уходить отсюда, пока ты не подхватил какую-то инфекцию!».

Когда меня выписали, я еще не мог не только вставать, но и держать в руках мобильник. Но дома постепенно стал приходить в себя. Если до операции мои легкие функционировали на 37%, то сейчас на 74%. Так что я доволен. Я просто получил жизнь в подарок, что называется, на последней минуте.

- Ты встречался с семьей донора?

- Разумеется. Это была очень трогательная встреча, но мы собираемся встретиться с ними еще раз, когда вся эта катавасия с коронавирусом закончится.

Эта семья пережила страшную трагедию. Что может быть страшнее, чем потерять 19-летнего сына? Он получил тяжелую травму головы, но его тело не пострадало, и в результате его органы спасли жизнь шестерым людям. Я не знаю, как и чем можно за такое отблагодарить…

Спустя три недели после операции я повел дочь под хупу и даже немного потанцевал на ее свадьбе. Кадры, запечатлевшие, как я танцую, были затем переданы Центру по пересадке – у них до того не было пациента, который танцевал спустя две недели после выписки…

* * *

- Почему, когда ты решил заняться политикой, ты обратился именно в «Кахоль-лаван»?

- По своим убеждениям, я сторонник правого лагеря. Я даже не правоцентрист, а правый центр, что совсем не одно и то же. Но одновременно я не терплю нападок на правоохранительную и судебную систему. Да и ситуация, при которой пост премьера занимает человек, на котором висят три тяжких обвинительных заключения, для меня ненормальна.

Поэтому поначалу я обратился с предложением включить меня в список к Буги Яалону, с которым давно и хорошо знаком. Не буду скрывать: он меня сильно разочаровал.

Смотри, у меня все-таки есть какие-то заслуги перед страной и в течение жизни я доказал, что чего-то стою. Буги стал вести со мной переговоры, но вскоре от одного журналиста я узнал, что это была двойная игра. Параллельно он вел переговоры с Йоазом Генделем и Цвикой Хаузером, и в итоге предпочел меня этим двоим и Габи Ибаркану. То, что произошло потом, было очень смешно. Он сполна заплатил за свои ошибки.

- И ты пришел к Бени Ганцу…

- Да. Буги сам сказал мне: «Ицик, у меня для тебя места нет, но у Ганца места есть, и он даже ищет людей».

Ганц предложил мне 23-е место в списке. По опросам оно тогда было вполне реально, и я согласился. Затем после слияния с «Еш атид» и ТЕЛЕМ меня передвинули на 39-ое место. Это уже было куда менее реально, я почувствовал себя ущемленным, но снова согласился. И вдруг накануне третьих выборов, прекрасно зная, что я только что перенес операцию, Ганц направляет мне приближенного, чтобы сообщить, что решил отодвинуть меня на 45-е место.

Я все еще лежу на больничной койке, не совсем отошел от наркоза, и вдруг мне сообщают такое! Я попросил, чтобы Ганц позвонил ко мне вечером. Вместо него позвонил все тот же приближенный, и сообщил, что «босс решения не изменил». Тогда я направил Бени Ганцу сообщение по «Вотсаппу», но он не ответил.

После этого я написал на тот же «Вотсапп», что мне нечего делать в списке, в котором так относятся к людям.

- Эта история получила огласку в СМИ. Кто-то после этого перед тобой извинился?

- Да. Но не Буги. Буги так и не позвонил до сих пор. А вот Габи Ашкенази позвонил и принес извинения, добавив, что все эти передвижки в списке были сделаны за его спиной, и он к ним не имел никакого отношения. Меня с Габи, кстати, связывает несколько важных операций.

Потом позвонил Бени Ганц, но я ответил, что не желаю с ним разговаривать. Он написал, что хочет встретиться с глазу на глаз. Я согласился. Это было как раз накануне третьих выборов. Я знал, насколько он занят, и не думал, что он приедет. Но он приехал.

«Ицхак, - сказал Ганц, я прошу тебя только об одном: прими мои извинения».

«Окей, - ответил я. – Извинения приняты. Но я никогда не забуду, как ты плюнул мне в лицо. Или это сделали люди из твоего окружения?».

«Оставь моих людей, - сказал он. – Я отвечаю за все, и я приношу извинения».

* * *

Одна из самых тяжелых душевных травм, которую прошел в своей жизни Ицхак Илан, связана с тем, что он так и не стал начальником ШАБАКа. И это – при том, что уходивший в отставку глава этой спецслужбы Юваль Дискин рекомендовал в качестве своего преемника именно его.

- После того, как ты получил рекомендацию от Дискина, ты наверняка стал шить костюм нового начальника ШАБАКа, не так ли?

- Вовсе нет. Я изначально знал, что есть силы, которые категорически противятся моему назначению. Дело в том, что в 2009 году я был начальником департамента ШАБАКа, в который входил также отдел по борьбе с еврейским террором.

В те дни солдаты, прошедшие через армейские ешивы, в основном, служившие в бригаде «Кфир» начали развешивать на базах листовки с призывом отказываться от выполнения приказов, если их заставят эвакуировать поселения.

Это было недопустимо, и чтобы пресечь начавшееся поветрие и, одновременно, не привлекать солдат к ответственности, я решил встретиться с равом Хаимом Друкманом – зная, что он обладает колоссальным авторитетом и у молодежи в вязаных кипах.

Мы встретились. Я представился «Хаимом из ШАБАКа», объяснил ему суть проблемы. И тут он произнес фразу, которая зажгла у меня «красную лампочку»: «Да, такие вещи не стоит говорить публично».

Я спросил в ответ, не считает ли он, что подобные вещи можно говорить в своем кругу?

- «Да, безусловно, это разрешено, - ответил рав Хаим Друкман. – И если солдат обратиться ко мне за советом в такой ситуации, я посоветую ему не участвовать в эвакуации».

«Таким образом, - уточнил я, - вы не оставляете солдатам никакого иного выхода, кроме как отказаться от приказа участвовать в сносе поселений?».

Я был в шоке – ведь рав Друкман официально был госслужащим! Затем он сказал, что ЦАХАЛ должен позаботиться о том, чтобы те солдаты, которые не хотят участвовать в сносе поселений, остались на базах.

К тому времени я уже кипел, но сдержался и, заканчивая беседу, сказал: «Хорошо, квод а-рав, вы можете хотя бы публично осудить распространение листовок?». Он сказал, что готов это сделать, и сдержал слово: спустя пару дней выступил с таким осуждением.

- Как это все связано с твоим неназначением на пост главы ШАБАКа?

- Напрямую. Когда меня назначили зам. начальника ШАБАКа, кто-то тут же сообщил раву Друкману, что я и есть тот самый «Хаим из ШАБАКа». Он немедленно написал Дискину письмо с протестом против моего назначения. Затем меня вызвал к себе Биньямин Нетаниягу. Мы встречались с ним и раньше, по поводу различных операций, а затем в связи с моим назначением зам. начальника ШАБАКа. Та встреча была недолгой, четверть часа, не больше. На следующий день он утвердил мое назначение.

Но сразу после этого рав Друкман направил ему письмо, в котором охарактеризовал меня как «врага поселенческого движения».

Больше всего бесит, что это – ложь. У меня вся семья – ортодоксы или вязаные кипы; я всегда относился к поселенцам спокойно. Я хотел написать премьеру письмо, объяснить, насколько оно фальсифицирует факты, но Дискин меня остановил. «Ерунда! - сказал он. - Оставь это мне. Все будет в порядке».

Затем Дискину пришло время уходить в отставку, и он представил Нетаниягу список из трех потенциальных кандидатов на сое место: меня, Йорама Коэна и Дорона Вайса. Но при этом подчеркнул, что считает мою кандидатуру наиболее подходящей.

После этого Биби вызвал меня на беседу. Затем на еще одну. Во время четвертой беседы он сказал: «Вайс отсеялся. Мне надо выбрать между тобой и Йорамом. И я хочу задать тебе еще несколько вопросов…»

- Он требовал от тебя личной преданности?

- Нет. Все вопросы были по делу. В заключение беседы Биби спросил: «Если я все же выберу не тебя, кто по-твоему больше всего подходит на должность главы ШАБАКа? Я ответил: Йорам Коэн.

И это была правда: я дружу с Йорамом много лет, и он в итоге стал отличным начальником ШАБАКа. Однако это никак не противоречит тому, что я тоже вполне соответствовал этой должности.

Выйдя от Биби и проанализировав разговор, я понял, что мне пост главы ШАБАКа не светит. Позвонил Дискину, сказал ему об этом, однако он отказывался поверить, все спрашивал, с чего я это взял.

Но в тот же вечер Кармела Менаше передала по радио, что рав Хаим Друкман лично встретился с Нетаниягу, чтобы убедить его не назначать меня начальником ШАБАКа. Это было неслыханное вмешательство в процесс государственных назначений, и Друкману тут же позвонили с радио, чтобы узнать, правда ли это? Он не отрицал, лишь сказал, что высказал свое мнение как простой гражданин, озабоченный будущим государства.

Затем выяснилось, что премьер лично с ним по данному поводу встречаться отказался, и рав Друкман передал ему свое мнение через военного секретаря Йонатана Локера.

- Пока в этой истории Биби выглядит очень достойно.

- Да. И тем не менее, я точно знаю, что рав Друкман торпедировал мое назначение. Дело в том, что в ближайшее окружение Биби входил тогда Натан Эшель – этот маньяк и скотина, любящий заглядывать женщинам под юбки. Но Эшель – друг детства рава Друкмана; они стали не разлей вода еще когда были мальчишками в «Бней-Акива». И через Эшеля, имевшего немалое влияние на Нетаниягу, рав Друкман и добился своего. Все это отнюдь не плод моего воображения. Спустя какое-то время помощник рава Друкмана дал в интервью, в котором не без гордости заявил, что они торпедировали мое назначение.

- Похоже, у тебя это до сих пор очень болит…

- Смотри, я начал свой путь в Израиле как новый репатриант, ни слова не знавший на иврите. Я горжусь той карьерой, которую я сделал в Общей службе безопасности, и не моя вина в том, что я в итоге не стал ее начальником. Я был рекомендован, и я подходил на эту роль. Больше всего у меня болит то, что я не получил назначения из-за чужой подлости. Это меня и вправду не отпускает…

* * *

- Ладно, давай перейдем к делу Романа Задорова. Что вообще подвигло тебя им заняться?

- Я посмотрел сериал «Тень правды», и многое там возбудило сомнения. После этого я связался с авторами фильма, и запросил у них все материалы.

Вновь и вновь я просматривал кадры со следственным экспериментом, показаниями подсадки и следователями. Кадр за кадром. Я сам был следователем десятки лет, у меня есть опыт. И в итоге я пришел к выводу, что Задоров совершено не виновен. Ему сшили дело, причем самым подлым образом. Я убежден в этом всей душой.

Илан Ицхак подготовил по этому делу целую презентацию, в которой подробно анализирует все материалы следствия и рассказывает, как из Задорова сделали убийцу Таир Рады.

- Я видел плохо проведенные расследования, - говорит он. – Я видел немало сшитых дел, но такого я еще не видел. Задоров не знаком со многими деталями преступления. Во время следственного эксперимента следователи буквально вкладывали ему в рот, что он должен говорить, чтобы изобличить себя. Они перешли все границы, нарушили все принятые правила игры. И пока в этом деле не восторжествует справедливость, я не успокоюсь.

* * *

Наш разговор происходил как раз в те дни, когда Амирам Бен-Умлиэль был признан виновным в убийстве членов семьи Даваутше. Илан выразил удовлетворение этим вердиктом, и тогда я попросил его рассказать о другом еврейском террористе, к делу которого он имел самое непосредственное отношение - о Джеке Тайтеле.

- Тайтель, как известно, сейчас просит о помиловании в случае, если в рамках очередной сделки на свободу будут выпущены террористы ХАМАСа.

- Этого нельзя допустить. Тайтель – жестокий и безжалостный убийца, и он по-прежнему опасен. Кстати, он был арестован благодаря тогдашнему главе еврейского отдела А. - религиозному парню, у которого потом выпили немало крови.

Все началось с расследования покушения на профессора Зеэва Штернхаля. Это была настоящая попытка теракта. Заряд взрывчатки был очень большим, и должен был убить Штернахаля на месте. Но когда он открыл дверь, бомба крутанулась в воздухе и отлетела в сторону. Это и спасло Штернхалю жизнь. Мы начали следствие в полном тумане, так как Тайтель умел отлично заметать следы. В определенном смысле нам просто повезло. А вот ему – нет.

- Как вы его взяли?

- Это было в один из дней праздника Суккот. К этому времени мы уже следили за каждым его шагом. Официально я был в отпуску, но дал указание звонить мне в случае, если «объект» выйдет из дома. Мне сообщили, что Тайтель вышел с подозрительной сумкой, доехал на автобусе до Иерусалимской центральной автостанции, но заходить туда не стал.

Это усилило наши подозрения, так как было ясно, что он не хотел проходить через стоявших на входе в автостанцию охранников. Он направился на промежуточную остановку, наши ребята - за ним. Была объявлена повышенная готовность, так как было опасение, что у него в сумке бомба. Но затем стало ясно, что у него там листовки, которые он расклеивал по Иерусалиму, и готовность была отменена.

Я попросил прочитать мне по телефону, что написано на листовках. Текст там был следующий: «Честь и хвала тому, кто устроил бойню в клубе «Бар-Ноар» в Тель-Авиве». Я посоветовался с Дискиным, и мы решили его арестовывать.

Когда мы его взяли, он сказал: «Я знал, что вы достанете меня!». И это уже было почти признание!

Сломался Тайтель довольно быстро. Признался в покушении на Штернхаля, а также еще в 6-7 терактах, включая покушение на полицейских, которым он таким образом хотел отомстить за то, что они охраняли Парад гордости в Иерусалиме.

Он заложил большую бомбу на входе в участок и хорошо ее замаскировал. Но пришедший в участок полицейский обратил внимание на то, что на входе появилось нечто, чего там раньше не было, заподозрил неладное и вызвал саперов.

- Тайтель действительно был так опасен, как ты говоришь?

- Когда мы производили у него обыск, то обнаружили целый арсенал, который он сумел ввезти во время репатриации из США: снайперскую винтовку, охотничье ружье, М-16, автомат Калашникова американского производства и многое другое. В его домашней библиотеке хранились руководства по террору. И когда он стал рассказывать о том, что сделал, то поверг нас в состояние шока.

Надо сказать, что десятью годами ранее мы уже допрашивали его по подозрению убийстве палестинского пастуха. Тогда он остановился возле пастуха, спросил у него, как проехать дальше, а затем выстрелил в упор.

Напарник пастуха видел всю это сцену издали, и подробно описал нам машину убийцы. Она подходила под машину Тайтеля, но на допросе он все отрицал, прошел через детектор лжи и был признан говорящим правду. Кроме того, он представил нам заранее тщательно подготовленное алиби.

На вопрос следователя, откуда порох у него на руках, Тайтель ответил, что в тот день охотился на зайцев. После этого нам не оставалось ничего другого, как отпустить его, хотя мы на 100% были уверены, что он – убийца.

- И как вы его все-таки раскололи?

- Его допрашивал тот же следователь, что и десять лет назад, и он был поначалу в растерянности: детектор лжи показывал, что подследственный говорит правду.

Как я уже говорил, я считаю себя специалистом по использованию детектора лжи, и верю, что он никогда не ошибается. Его показания могут быть искажены, если следователь неверно задает вопрос.

Поэтому перед следующим допросом я тщательно проинструктировал следователя и дал ему указание сразу после вопроса о Штернхале, спросить его об убийствах. Именно об убийствах, а не об одном убийстве. И когда следователь попросил его рассказать об убийствах, Тайтель ответил: «О каком из них?!».

Как выяснилось, помимо пастуха, он еще убил таксиста из Восточного Иерусалима; просто выстрелили ему в голову во время поездки. Этот случай был нам неизвестен, да и полиция о нем с трудом вспомнила, так как решила, что речь идет о преступлении на уголовной почве, и, не найдя никаких следов, закрыла дело.

- Его признания было достаточно?

- Нет. Но Тайтель сообщил подробности, которые неопровержимо свидетельствовали против него. Например, что оба убийства он совершил из одного и того же пистолета. Это и есть те самые «главные мелочи», которые решают дело.

- Как ты относишься к еврейскому террору?

- На мой взгляд он опаснее арабского. По количеству терактов он ничтожен, но еврейские теракты всегда очень качественные. Вспомни, убийство Ицхака Рабина, вспомни Баруха Гольдштейна, убийство Абу-Хдейра, поджог в деревне Дума. Каждый такой теракт может породить цепочку насилия.

- К еврейским террористам в ШАБАКе относятся иначе, чем к арабским?

- В мое время к ним относились точно так же, применяли те же методы, и, думаю, так это и осталось по сегодняшний день.

ФБ Петра Люкимсона, "Новости недели", 6.2020

Другие статьи Люкимсона