Юрий Моор-Мурадов | «Венецианский купец» – юдофобия или юдофилия?

АНАЛИТИКА 18.09.2023

Опять заспорили о том, является ли пьеса Шекспира «Венецианский купец» юдофобской. Самый главный довод тех, кто не считает эту пьесу юдофобской, более того – якобы, юдофильской: «Там такой потрясающий монолог Шейлока в защиту евреев!» Монологи в спектаклях не играют большой роли. Особенно если монолог произносит заведомо негативный персонаж. Идея спектакля передается ее общим настроем, ее сюжетом, вдалбливанием идей, тем, кто в финале получает плюшки (любимую женщину, большие деньги, высокую должность), а кого наказывают.

Оставайтесь в курсе последних событий! Подписывайтесь на наш канал в Telegram.

На фото Аль Пачино в роли Шейлока

Я своим оппонентам, твердящим, что «Венецианский купец» не антисемитский навет, предлагал просто перечесть пьесу, будучи уверенным, что это раскроет им глаза; никто из них этого не сделал.

Так давайте вместе почитаем и ответим на вопрос, антисемитская она, или нет.

Уже в самом начале Шейлок, еврейский ростовщик, говорит о своей ненависти к Антонио. Почему Шейлок, согласно этой пьесе, ненавидит Антонио?

Цитата (здесь и далее – перевод Т. Щепкиной-Куперник; курсив и звездочки вместо букв всюду в цитатах мои – Ю.М.):

«Бассанио – Вот и синьор Антонио.

Шейлок (в сторону) – Вот истинно на вид слащавый мытарь! Он ненавистен мне как христианин».

То есть зритель в зале слышит, что Шейлок ненавидит Антонио за то, что тот – христианин. Уже одна эта фраза в глазах христиан (а пьеса адресована им), характеризует героя и закладывает в их душах ростки юдофобии. Что бы вы сказали о человеке, который ненавидит вас только за то, что вы – иудей? Но это только цветочки. Ростовщик Шейлок, по воле автора пьесы, поясняет, почему еще он ненавидит Антонио:

Цитата:

«Шейлок – Но больше тем (Антонио ненавистен ростовщику Шейлоку – Ю.М.), что в жалкой простоте/Взаймы дает он деньги без процентов

И курса рост в Венеции снижает.

Ох, если б мне ему вцепиться в бок!»

Что это?! Вы можете представить себе где-нибудь во вселенной зал, который не возненавидит ростовщика за эти слова? Ростовщика, который только что сказал, что ему ненавистен человек как христианин? Залу коротко сказали: христианин дает взаймы даром, еврей берет высокие проценты и ненавидит христианина за его доброту. Далее Шейлок бросает фразу, которая понятна зрителю, но почему-то не замечается моими оппонентами.

Цитата:

«Шейлок – О отче Авраам! Вот каковы

Все эти христиане: их жестокость

Их учит и других подозревать!»

Это «отче Авраам» призвано лишний раз напомнить зрительному залу, что Шейлок такой вот злодей потому, что он – потомок Авраама. Дальше по ходу пьесы мы видим, что персонажи-христиане – великодушны, готовы помочь ближнему, а жестокий – именно Шейлок, и именно потому, что он  – еврей. Антонио, тоже внушая зрителям, что зло Шейлока исходит из его религии, бросает:

Цитата:

«Антонио – Ступай же, добрый жид. (Шейлок уходит). Еврей придет к Христу. Он стал добрей!»

То есть зал получил еще одну порцию юдофобии: если еврей становится чуть добрее, то это означает, что он отходит от (ужесточающего сердце) иудаизма и приближается к (проповедующему доброту) христианству.

Шейлок требует вырезать фунт мяса у сердца должника (обрекая его тем самым на смерть), отказывается получить вдвое, втрое больше суммы долга и объясняет свое упрямство не своим характером, не юридическими мотивами, не финансовыми обстоятельствами, а:

Цитата:

«Шейлок – Я вашей светлости уж объяснял:

Поклялся я святой субботой нашей,

Что получу по векселю сполна».

Святая суббота вынуждает Шейлока быть кровожадным!

Восторгающая моих оппонентов монолог-жалоба Шейлока в финале ничем не поддержана в рамках пьесы, зрители не видят никаких сцен преследований, которые он упоминает. Поэтому для них это – пустой звук. Могу догадаться, что все эти века зрители воспринимали его ламентации как попытку оправдать свою – вызванную приверженностью вере отцов – каннибальскую жестокость. Монолог Шейлока вас умиляет? А вот монолог Антонио, монолог, подтвержденный всеми прежними репликами в пьесе – и сами решайте, что вызовет больше симпатии и доверия у зала:

Цитата:

«Антонио – Прошу, подумай — споришь ты с ж***.

Скорей ты можешь стать на берегу

И повелеть понизиться приливу;

Скорей у волка спросишь, почему

Овцу заставил плакать о ягненке;

Скорее запретишь ты горным соснам

Качать вершиной и шуметь ветвями,

Когда их клонит ураган небесный;

Скорее ты свершишь труднейший подвиг,

Чем умягчишь (что в мире жестче?) сердце

Его еврейское! Я умоляю,

Оставьте все попытки, все старанья,

Но коротко и ясно: пусть свершится

Мой приговор, как хочет ж** того».

Видите, как благороден христианин: он готов идти на смерть, поскольку еврейское (sic!) сердце по определению нельзя смягчить.

Еще цитаты:

«Грациано – Об душу, гнусный ж**, не о подошву,

Ты точишь нож; но ни один металл, — Секира палача не так остра, Как злость твоя. Мольбы тебя не тронут».

«Грациано – Молить все силы неба о смягченье

Жестокого ж***!»

«Грациано

О новый Даниил! — Ж**! — Даниил! —

А, нехристь, ты теперь-таки попался!»

Раз за разом нам внушают, подчеркивают, что речь идет не о ростовщике как таковом, а именно о представителе определенного народа.

Сам Шейлок объясняет залу свою жестокость тем, что его дочь украла все драгоценности и сбежала с любовником. То есть все перечисленные им гонения ни при чем – это его дочь, еврейка, озлобила его сердце – эти его слова лишают смысла его монолог о преследованиях.

Шейлок, оправдывая легитимность доходов от дачи денег в рост, приводит рассказ из ТАНАХа, где Яаков идет на хитрость, чтобы выгадать. Он говорит, что Яаков так же поступал, когда пас овец Лавана. Антонио спрашивает: “Он проценты брал?”. Шейлок поясняет:

Цитата:

«Шейлок – Нет, не проценты…

То есть, не проценты

В прямом значенье слова; но заметьте,

Что сделал он: условился с Лаваном,

Что всех ягняток пестрых он получит».

(Дальше Шейлок долго и нудно рассказывает, что Яаков во время случки овец ставил перед их глазами пестрые ветки, и потомство получилось пестрым – то есть досталось ему). (Акт 1, сцена 3).

Можно, конечно, посмеяться над наивной попыткой первой «генной инженерии», но сегодня мы о другом: какая связь между ростовщичеством и коварным поступком доморощенного «генетика» праотца Яакова? Ничего кроме глупости Шейлока и его желания выкрутиться зритель в этой сцене не увидит. Зато ему еще раз говорят: поступки этого мерзкого человека продиктованы его Библией, в которой он ищет оправдания себе.

Повторяю, через всю пьесу красной нитью: христианин дает беспроцентную ссуду, еврей сдирает шкуру с должника. Не потому, что он жадный человек, а потому что он – еврей.

Что в результате оказалось эффективнее для зрительского восприятия, судьбоноснее для евреев: один маловнятный (для христианского слуха) монолог-жалоба выставленного злодеем ростовщика, или вот эти неоднократные выпады, тирады, упреки на протяжении всей пьесы? Тут и спорить нечего – эти реплики и сюжетные ходы и другие кровавые наветы в других выдающихся произведениях вместе со слухами породили погромы, преследования, ненависть и как апофеоз всего этого – Холокост. А монолог… Кто о нем вспоминал, идя на очередной погром? О нем только сами евреи и знают.

В финале в рамках пьесы разрешается конфликт между двумя верами (не двумя личностями или характерами!): постановляют, чтобы Шейлок немедленно принял христианство – опять делается упор на то, что мерзкое поведение Шейлока связано с его верой.

Цитата:

«Порция – Что медлит ж**? Бери же неустойку!

Еще: во-первых, чтоб за эту милость

Немедленно он принял христианство».

Хотел того Шекспир или нет, являлся он юдофобом или нет, но у него получилась не пьеса о столкновении двух характеров, двух личностей, а противостояние христианства и иудаизма. Да, Шейлоку дали возможность оправдаться, но приговор вынесен однозначный – всей этой пьесой, а не только репликой в финале, не Шейлоку – всему его роду.

***

В израильском национальном театре «Габима» работают люди умные, там прекрасно понимают, что пьеса антиеврейская, и поэтому подготовили именно ее для участия в шекспировском фестивале в Лондоне несколько лет назад; надежды не оправдались, лакейское подлизывание не помогло, «Габиме» в Лондоне юдофобы все равно устроили шейминг – только потому, что он – израильский, еврейский.

***

Один из моих особо яростных оппонентов написал мне, что он театральный режиссер, и много лет назад в СССР поставил эту пьесу, и поэтому лучше меня знает, что она не юдофобская.

Не знаю, как он ее поставил. Если его актеры произносили все вышеприведенные реплики, и приговор прозвучал так, как в пьесе – то она у него против его воли получилась юдофобской. Либо он все это вымарал, тогда он поставил что-то другое, не пьесу Шекспира, потому что эти реплики и этот сюжет в основной канве этого опуса.

***

Я видел упомянутый выше спектакль «Габимы». Режиссер там пошел еще дальше Шекспира. Я сидел в первом ряду, и когда несчастного должника-христианина по требованию еврея Шейлока привязали к столбу, готовясь вырезать фунт мяса у его сердца, одна из героинь (по замыслу режиссера – в пьесе этого нет) подошла ко мне и к моим соседям и вручила нам концы веревок, которыми была привязана жертва – как бы «привязав» и нас, живущих в Израиле евреев 21 века, к кровожадному действу Шейлока.

***

«Венецианский купец» – это комедия о том, что дружба христиан в Венеции может преодолеть любое зло; Шекспир (не сам – он, по обыкновению, взял бродячий сюжет), вывел в качестве этого абсолютного зла еврея-ростовщика. И мы теперь триста лет расплачиваемся за его драматургический прием.

***

Ребята, никакой загадочной природы у юдофобии нет, она вот таким образом вкладывается в души людей, для которых еврей – жадный, коварный, жестокий. А значит – ату его!