ЕВРЕИ ОКТЯБРЯ И М. БУЛГАКОВ

Виктор Лосев в своем предисловии к сборнику «Дневник Мастера и Маргариты» (Москва, «Вагриус». 2001) пишет: «…Булгаков прекрасно понимал, что начавшиеся репрессии проводятся не в целях восстановления справедливости, а совсем по другим мотивам. Полностью оправдался его прогноз о том, что со временем окрепшие «шариковы» уничтожат своих учителей – «швондеров».

Но, обратившись к бессмертной повести Булгакова, мы вдруг обнаружим то, что скрыто от глаз критиков. Шариков родился хамом и пошел на учебу к тому, кто позволял ему таковым быть, но породил-то человека-собаку не шлимазл из еврейского местечка, а замечательный ученый, либерал и мудрец – профессор Преображенский, на пару с симпатичнейшим немцем – Борменталем. Филипп Филиппович породил Полиграфа Полиграфовича. Кстати, Полиграф – буквально «многопишущий». Невежду породили умники XIX века, философы, мечтающие о сотворении какого-то нового мира.

Подобная трактовка – одна из многих. Есть критики, считающие профессора Преображенского чуть ли не Б­огом, сотворившим в компании с ангелом-ассистентом черта. Ссылаются на семь комнат в квартире профессора (семь дней творения) и на прочие мистические особенности повести.

«Сам Преображенский, – пишет критик А. Коваленко, – подобно Создателю, обладает властью над жизнью и смертью – он возвращает молодость».

Но профессор вмешивается в биологическую природу человека точно так же, как российские большевики вмешались в его социальную природу. Преображенский возвращает молодость только тем, кто способен оплатить дорогостоящую операцию, и высоким властным чинам, способным обеспечить его защиту. Какой уж тут Создатель! Скорее, еще один кудесник, пособник Сатаны.

Булгаков никогда не судил «силы зла». Его Воланд предстает перед нами почти идеальным героем. Замечательны и члены его свиты. Нет, в эту компанию Шарикова никак не поместить.

Высокий талант писателя не умел лгать, потому и был высоким. Не «швондеры» породили «шариковых», а «преображенские».

Я, наверное, впервые закавычил фамилию одного из любимых героев Булгакова. Но ничего не поделаешь: родителей, как говорится, не выбирают. В финале повести, по воле писателя, профессору удалось загнать джина в бутылку: вернуть псу собачье обличье. В действительности, «шариковы» заставили российскую элиту вести собачью жизнь, превратили в мракобесов, ничтожеств, рабов.

Голем уничтожил своего создателя, а «швондеры» были вовсе не учителями «шариковых», а обычными наемниками.

В столицах российской империи к ним не привыкли. Декрет Временного правительства, разорвавший Черту, позволил и худшим, и лучшим представителям еврейского народа заполнить города центральной России.

Они, так же, как и другие, а часто и гораздо сильней (достаточно вспомнить погромы Конной армии Буденного) страдали от первой русской криминальной революции, но их массовое появление совпало с ужасами этой революции, и в сознании значительной части аристократов и образованной прослойки общества понятие «еврей» слилось с понятием «большевик».

Не будь Октября, русские либералы в стиле Бичер-Стоу всеми силами охраняли бы и защищали еврейское население Империи, возмущались бы погромами и сочиняли коллективные письма правительству, но Октябрь случился, и еврейское равенство во всем вызвало у тех же либералов что-то вроде шока.

И это понятно. Человек в белом фраке, передовой, просвещенный, цивилизованный, вдруг оказывается в зловонной выгребной яме. Сложно требовать от такого джентльмена в быту ясного мышления и здравых суждений.

В августе М. А. Булгаков записывает в своем дневнике: «Новый анекдот: будто по-китайски “еврей” – там. “Там-там-там” (на мотив «Интернационала») означает “много евреев”».

Необходима оговорка: я не собираюсь доказывать антисемитизм того или иного русского писателя или поэта. Занятие это не кажется мне достойным и разумным. Попытаюсь всего лишь исследовать феномен высокого таланта, не сумевшего в критической, экстремальной ситуации простить инородцу то, что прощалось своему народу.

Впрочем, этот мой тезис легко оспорить. Мне кажется, что антисемитизм многих выдающихся деятелей русской культуры был частью понятной негативной реакции на свой собственный народ, на Россию, на крушение своих же надежд на разумное переустройство мира.

Прежде чем задать вопрос, любили ли Гоголь, Блок, Булгаков, Цветаева или Розанов евреев, – я бы спросил, любили ли эти писатели и поэты свой, русский народ, да и человечество в целом?

Ничего не поделаешь, Булгаков считал Октябрьский переворот еврейским делом. Вот любопытнейшая запись в дневнике за тот же год: «Мальчишки на улицах торгуют книгой Троцкого “Уроки Октября”, которая шла очень хорошо. Блистательный трюк: в то время как в газетах печаталась резолюция о предании Троцкого анафеме, Госиздат великолепно продал весь тираж. О, бессмертные еврейские головы… Публика, конечно, ни уха ни рыла не понимает в этой книге и ей глубоко все равно – Зиновьев ли, Троцкий ли, Иванов ли, Рабинович ли. Это “спор славян между собой”».

Иванов в одиночестве среди «славян» – и это неслучайно. Однако фамилию главного «спорщика-славянина» Булгаков не упоминает. Это он, Сталин, решит судьбу писателя, как фараоны решали судьбы своих рабов.

Евреи фигурируют почти на каждой странице дневника Булгакова. С ними обязательно связан мрак, опустившийся на Россию, но «еврейский вопрос» далеко не всегда окрашен в юдофобские тона. Булгакову в равной степени отвратительны и русские писатели – прислужники большевиков.

«Старый убежденный погромщик, антисемит pur-sang пишет хвалебную книжку о Володарском, называя его “защитником свободы печати”. Немеет человеческий ум… Василевский же мне рассказал, что Алексей Толстой говорил: “Я теперь не Алексей Толстой, а рабкор-самородок Потап Дерьмов!” Грязный, бесчестный шут… Демьян Бедный, выступая перед собранием красноармейцев, сказал: «Моя мать была б..дь».

 Вот не знаю, мог ли верить Булгаков Василевскому (известному фельетонисту), но то, что хотел верить и в вере этой не щадил никого – это точно.

Слухи в те лихие годы наполняли Россию, коварно дополняя подцензурную печать. Слухам Булгаков тоже охотно верил: «Есть сообщение из Киева, – отмечает он в дневнике, – что вся работа союза швейников, ввиду того, что в нем 80% евреев, переводится постепенно на еврейский язык».

Булгаков – христианин, религиозный человек. Не понятно, с какой целью, он попадает в редакцию журнала «Безбожник» к знакомому редактору еврею и берет у него 11 номеров за 1924 год. Читаем дневник: «Когда я бегло просмотрел у себя дома вечером номера “Безбожника”, был потрясен. Соль не в кощунстве, хотя оно, конечно, безмерно, если говорить о внешней стороне. Соль в идее, ее можно доказать документально: Иисуса Христа изображают в виде негодяя и мошенника, именно его. Нетрудно понять, чья это работа. Этому преступлению нет цены».

Вот где истоки антисемитской трактовки истории распятия Христа в «Мастере и Маргарите». Булгаков нашел подтверждение «кровавого навета» в своем личном опыте. Он решил, что «швондеры» научили «шариковых» гадить в церквах, и, конечно же, во имя своих, иудейских интересов.

Евреи попытались отнять у Булгакова Б-га. За редактором «Безбожника» он не смог (как можно понять из дневниковой записи) разглядеть толпу язычников – хамов, готовых по первому зову надругаться над верой отцов.

Они же, евреи, сделали попытку украсть у писателя книгу и пьесу: «Итак, вторично сообщаю, что ни на роман “Белая гвардия”, ни на пьесу “Дни Турбиных” З. Л. Каганский прав не имеет.

Г-на Каганского я привлекаю к ответственности».

Но читаем в письме к брату Николаю: «Биншток – мой доверенный по печатанию “Белой гвардии” в Париже». «Бинштоков» – честных и порядочных евреев – в жизни Булгакова было предостаточно, но об этих людях, пожалуй, за исключением Ильи Ильфа, писатель упоминал информативно, зато каждый грязный факт, связанный с евреем, описывал подробно: «В “Вечерке” фельетон о каком-то Бройде – писателе… Этот Соломон Бройде – один из заправил нашего дома. У него одна из лучших квартир в доме, собственная машина. Ходит всегда с сигарой во рту, одет с иголочки. В фельетоне сообщается, что он мошенник, который нанимал какого-то литератора, чтобы он писал за него его вещи».

Булгаков был, как говорили, «государством в государстве». Он так и умер, не отдав властям ключей от своей крепости. Его травили, его уничтожали, его предавали «шариковы» и «швондеры» всех национальностей (русские, евреи, грузины, украинцы, поляки, армяне…) Но чаще всего он замечал в своре своих гонителей еврея. Не потому ли, что в той жизни, до Октября, киевлянину Булгакову еврей казался самым невзрачным, презренным существом. И вдруг этот странный, мало понятный народ обрел силу и власть. Сила эта казалась Булгакову злой, власть – гибельной. Традиционная православная трактовка «еврейского вопроса» получила в его глазах свое подтверждение.

Все повторяется. Новую псевдосвободу обрели евреи России после второй криминальной революции. Вновь – они не больше, чем наемники вечного хама – «шарикова», и опять вина за бедствия народа российского слишком часто ложится на них.

Белов, Распутин, Бондарев, Солженицын… Конечно, эти писатели рангом ниже Михаила Афанасьевича Булгакова, потому-то они и выстроили свое мировоззрение и свое творчество во многом и на извечной вине еврея за все, что случалось, случается и случится с Россией.

Дневник – дневником. Быт – бытом. В дневнике, как правило, только следы чувства, наметки мысли. В творчестве – все иначе, все масштабней, все «круче». Но из дневника, из писем и случайных заметок, как из сора, по утверждению Ахматовой, вырастают плоды настоящего вдохновения.

Мог ли Булгаков, с его воспитанием, с его страшным, трагическим опытом жизни в Советской России написать другой дневник? Не думаю. И в дневнике, прозе, драматургии Булгакова – подлинное смятение чувств, ужас перед наступлением царства хама и неверие в способность человека противиться злу.

Мастер в знаменитом романе национальностью, естественно, не обладает. Добро, в понимании писателя, имеет интернациональную природу. Проще говоря, великий писатель был христианином и не был националистом.

Булгаков силой своего таланта показал истинную роль «шариковых» в победе большевизма. Нынешние русские писатели-юдофобы «шариковых» ставят на пьедестал, во всем обвиняя жалких временщиков – «новых швондеров».

Сказалось, как мне кажется, исчезновение профессоров Преображенских. В свое время, несмотря ни на что, они держали моральную и эстетическую планку общества на достаточной высоте и были в силах ограничить «шариковых» лишь ролью кошкодава. Нынче Полиграфы Полиграфовичи в России, да и не только в ней, успешно овладели и писательским мастерством.